Третья пуля Хантер Стивен

Глава 13

-У тебя весьма специфический метод расследования, – сказал Ник.

Суэггер не мог выдумать ответа. Его бедро было как следует зашито иголкой размером с флагшток из нержавеющей стали, и оба края раны теперь стягивала вместе конопляная нить лучшего качества, а затем его накачали антибиотиками. Госдеп[118] при вмешательстве ФБР втиснул Боба от греха подальше на борт еженедельного дипломатического самолёта из Москвы. Все жалобы легли в папки, и агентам ФБР запретили работать в Москве под прикрытием и уж точно им теперь было нельзя устраивать перестрелки в парках с хорошо известными гангстерами, оставляя трупы направо и налево. Если бы новый директор ФБР не был так занят, раздавая повсюду интервью и речи, он обратил бы на это внимание и обрушил громы и молнии на голову Ника, и без того опального с самого начала, но эту лодку он пропустил, так что в этот раз официальных выводов не последовало.

Теперь Суэггер сидел с ноющим и перебинтованным бедром в гостиной своего дома в Айдахо под неодобрительное молчание жены и дочери, слушая ругательства Ника.

-Меня не волнует дипломатический скандал. В моём возрасте на это можно насрать. Дело в том, что ты используешь самую зрелищную технику. Ты видишь цель и храбро бросаешься на неё во всеоружии, хоть она и может уничтожить тебя. Так и случается, но ты благодаря то ли удаче, то ли таланту – чему угодно – выживаешь и узнаёшь то, что можно узнать от убийц, которых ты только что убил. Дойдёт ли до тебя когда-нибудь, что ты уже не в том возрасте для такого дерьма, что рано или поздно твоя удача кончится и это станет трагедией для всех причастных?

-Никогда не дойдёт,– крикнула Джен[119] с кухни. –Он тупой самоубийца.

Боб и ей тоже не ответил – попросту не мог.

-Я не замышлял перестрелку,– объяснял он Нику, – это они сами затеяли. Так вышло: всё вдруг понеслось и мы победили. Мы были вооружены и отреагировали раньше, чем они ожидали, потому и перестреляли их. Дорогая, можешь дать мне ещё кофе?

-Сам возьми,– донеслось с кухни.

-Я бы сказал, что супруга твоя немного возмущена.

-А Нику можно кофе?

-Он тоже пусть сам делает.

-Вот так и живём,– сказал Боб. –Но всё же мы существенно продвинулись. Я выяснил, что любое высокоуровневое советское вмешательство можно отмести, а информация, на основании которой строилась игра 1963 года, впервые проявилась в советском посольстве в Мехико, но также была доступна другим заинтересованным сторонам.

-То есть, Агентству.

-Ну, они же слушали.

-Теперь ты хочешь сконцентрироваться на Агентстве 1963 года?

-Да, я знаю, немногое осталось от того места в то время. Всё-таки полвека прошло, все уже умерли. Но всё равно, если люди в Агентстве узнали, что он стрелял в Уокера – а они могли узнать это из перехватов – то всё становится возможным. Ту же модель они использовали в 1993 году в операции против архиепископа Роберто-Лопеса. Подсади того, кто якобы стрелял на место, где находится знакомая винтовка, спроектируй баллистическую подмену и пусть настоящий стрелок поразит цель выстрелом, который нельзя доверить подсадному стрелку, а потом предай подсадного. Всё то же самое.[120]

-Тут слишком много «должно быть», «может быть» и «наверное»– сказал Ник.

-Не было никаких «возможно » или «может быть » в той пуле, которую Лон Скотт собирался в меня всадить, и уж точно нет никаких «возможно » или «может быть » в той пуле, которой ты его пристрелил в 1993 году. Ты пришил его буквально за секунду до того, как он пришил бы меня.

Действительно. Ник помнил свой выстрел на шестьсот ярдов и помнил, как разлетелась пыль от выстрела, отправившего пулю в человека, обмякшего и упавшего назад в своём логове. А позже Ник видел его вблизи – уничтоженную развалину. Отличный выстрел, сказал тогда кто-то. Ник к тому времени уже знал, что Лон был прикован к инвалидному креслу, но несмотря на свою стальную ловушку великолепнейшим образом оставался в строю до самого конца.

-Операции были похожими, да. Но есть латинское выражение – «после этого не значит вследствие этого». Иными словами, они могли спланировать 1993 год, исходя из того, как они предполагали себе 1963 год либо из того, что могло бы случиться в 1963м году. Ничто случившееся в 1993 году не доказывает чего бы то ни было в 1963 году.

-Это слишком провоцирующе, чтобы не использовать, согласись с этим – попрошу тебя о таком одолжении. Мы так далеко забрались, что нашли нечто, к чему стоит получше присмотреться. Вот меня и хотят убить за то, что присматриваюсь. А людей из 1993 года ты помнишь лучше моего. Особенно одного.

-Помню…– ответил Ник, вспомнив человека по имени Хью Мичем, который предположительно представлял «Институт международной политики Баддинса», но по всей видимости говорил от имени более крупной, секретной структуры, когда пытался убедить Ника свидетельствовать против Боба.

-Так что? Ты поможешь мне?– спросил Боб. –Я знаю, что здесь ты уходишь в сторону от того, с чего всё началось, но меня дважды пытались убить высокооплачиваемые киллеры со связями на самом верху. А один из них перед этим убил Джеймса Эптона. Это говорит о том, что мы подобрались близко.

Ник покачал головой.

-Я знаю, что ты никогда в это не верил,– продолжил Боб,– да и сам я не знаю, верю ли. Но я знаю, что можно сделать, не бросаясь вперёд. Есть одна мысль. Люди, которые пытались убрать меня и Стронского, были из банды измайловских, известной как самая жестокая русская организованная преступная группировка. Они, по слухам, связаны с олигархом по имени Виктор Крулов, имеющим мощные международные связи и всё в этом роде. Могли бы мы запустить глубокий киберпоиск по Крулову? Поглядеть, какие он имеет связи с американскими бизнесменами? Я предполагаю, что кто бы не нанял измайловских, он это сделал по протекции Крулова. Так что если потрясти деловые связи Крулова в США, то мы узнаем, кто мог всё это организовать. Есть и ещё один, по имени Ексович. Нет, нет, чёрт бы его взял… Иксович. Странное имя, да? Он владеет оружейной компанией, что может связывать его с экспортом оружия, криминальной активностью и измайловскими.

-Хорошо. Поглядим насчёт Крулова и Иксовича.

-Окей, теперь Хью Мичем.

-Он умер в 1993м.

-Официально. На это нужно поглядеть.

-Я глядел. В отличие от Джона Томаса Олбрайта, чья жизнь в качестве Лона Скотта была сляпана кое-как, всё в смерти Мичема выглядит идеально. Всё t перечёркнуты, все i с точками. Все публичные документы тщательно просмотрены и они идеальны.

-Он был шпионом, причём одним из лучших, и уж в этом-то деле он соображал.

Нельзя говорить, что недостаток улик – это улика. Тогда вообще всё разваливается. Потому-то все теории заговора являются бредом. Я могу показать тебе его пепел.

-Пепел можно на ДНК проверить?

-Нет.

-Ага!!

-Суэггер, это ничего не доказывает.

-Это я пошутил.

-У него три сына под Вашингтоном. Они все – выдающиеся люди, безупречные. Я бы очень не хотел их втягивать. Во всяком случае, до тех пор, пока у нас нет ничего конкретного на Хью Мичема – а у нас этого нет – я не планирую посещать их и вообще как-то будоражить. Это Америка: они не отвечают за то, что их отец сделал или не сделал.

-Согласен. Всё это оставляет нам только других ветеранов тайных служб из шестидесятых.

-Большинство из них уже мертвы. Этим людям досталась трудная жизнь. Они сражались в Холодной войне – и, как следует заметить, победили в ней, заплатив за победу высокую цену. Алкоголизм, разводы, разбитые семьи, самоубийства, сердечные приступы. Через Ассоциацию офицеров ЦРУ в отставке мы нашли только одного живого, но он уже пять лет содержится в сумасшедшем доме.

-А записи Агентства?

-К ним очень трудно подобраться, если только у тебя есть что-нибудь в обмен. Тут нужно делать им какую-то услугу, чтобы установить контакт.

-Я никого там не знаю с тех пор, как погибла Окада.[121] Разыгрывать эту карту я не буду.

-Не возьмусь тебя винить.

-Хотя, одна мысль у меня всё же есть.

-Напади на ЦРУ с М-16.Когда тебя схватят, убеги и возьми их в плен, чтобы мы их допросили.

-Точно, так и есть. Что может пойти не так? Нет, нет, у меня мысль тоньше.

-Ну, это я должен выслушать.

Суэггер вылетел в Вашингтон несколькими днями позже. Полёт был ужасным – вокруг сквозь облака сверкали молнии, а его разум как обычно не успокаивался. Он пытался вздремнуть, но не смог, так что поднялся и пошёл в туалет, заслужив порицание стюардессы: светилась надпись «пристегнуть ремни».

Вернувшись, он сел в кресло, порадовавшись своему месту у прохода и снова попытался расслабиться, не смотреть на часы и не беспокоить человека, сидящего рядом – Ли Харви Освальда.

Нет, конечно. Просто дремлющий американец: учитель, торговый агент, юрист, отец, дядя, брат – кто у вас есть. Мистер Обыкновенность, спящий всю дорогу.

Но волосы его были слегка взъерошены, наверное, как и у Освальда, и тут Суэггер снова обнаружил себя бегущим за Кроликом Оззи, хоть и являвшимся объектом облавы по всему городу и имевшим в обрез времени на побег, но тем не менее рискнувшим всем, чтобы вернуться домой, где его наверняка ожидала полиция – всего лишь затем, чтобы забрать свой револьвер.

Почему он сразу его с собой не взял?

Оружие создаёт человеку чувство комфорта. Суэггер вспомнил свои недавние приключения с .38 супер в Далласе и с ГШ-18 товарища Иксовича в Москве. Не использовать его, а просто иметь. Вес, напоминающая тяжесть на поясе, плотность, твёрдый металл, прижатый к телу. Если бы вы знали, что кто-то пытался убить вас, то это давление давало возможность действовать. Вы были вооружены. Вы могли сражаться. Оружие даёт возможности всем тем, кто по каким бы то ни было причинам собирался идти дорогой насилия.

Освальд знал это с самого начала – должен был знать. И всё же он не взял револьвер с собой, хоть тот и был приспособлен именно для этого.

Это был револьвер с рамой средних размеров и укороченным стволом, созданный для скрытого, незаметного ношения. Это оружие для тех случаев, когда нельзя иметь оружие, так что способность Освальда его спрятать не рассматривается вообще. Если револьвер – а это был «Смит и Вессон» калибра .38special, модели известной как M&P,[122] изначально предназначенный для использования с более слабым британским патроном .38S&W, но затем модифицированный под более мощный .38special, с укороченным стволом, придающим ему «полицейский» вид – не является дерринджером,[123] он легко может быть скрыт. Ли мог бы (как он и сделал позже) засунуть его за пояс и укрыть рубашкой и свитером. Поскольку никто его не искал, такого укрытия было бы вполне достаточно. Также Ли мог бы примотать его скотчем к стволу или цевью «Манлихера-Каркано» и пронести в том же бумажном рулоне, что и винтовку. Мог на лодыжку примотать или стволом в носок засунуть, а мог бы просто положить в карман широких штанов, держа его в кармане рукой так, чтобы штаны не провисали. А мог положить его в коробку или сумку для ланча.

Он знал, что собирается убить президента Соединённых Штатов и понимал, что станет объектом долгосрочной облавы. Он знал, что за ним будут охотиться вооружённые полицейские. Наверное, он мечтал о славной смерти в перестрелке от рук полиции в качестве подходящего завершения своей героической жертвы, но всё же оставил свой короткоствольный револьвер дома.

На этом Боб застревал как из-за того, что такое поведение было необъяснимым и из ряда вон выходящим, так и из простого любопытства. Но факт оставшегося дома револьвера затмевался ещё большим удивлением от того, что Освальд невероятно рисковал, возвращаясь домой чтобы забрать его.

Так вот в чём был вопрос: что произошло такого, что сделало револьвер невероятно ценным после убийства? Ясно, что что-то произошло. Ясно, что обстоятельства вокруг Освальда изменились, а вслед за ними и его мышление и тактика.

Суэггер вслушивался вещи, выносимые наверх его подсознанием: три странности за полчаса, с половины первого до часу дня двадцать второго ноября. Во первых, после двух крайне неудачных выстрелов Освальд всё-таки собрался и застрелил президента. Во-вторых, он вооружился ради девяностофутового пересечения пустой комнаты. В-третьих, в стягивающейся петле облавы он садится на автобус из города и идёт на невероятный риск, чтобы попасть домой и снова вооружиться, хотя он мог бы быть вооружённым изначально.

-Простите,– прервал его размышления сосед по креслу,– мне бы Джона повидать.[124]

-Конечно,– отозвался Боб, и его радиоконтакт со станцией ЛХО прервался.

Дом был похож на книгу – небольшое издание, стоящее на полке между более крупными, внушительными томами. Все остальные особняки стояли в глубине от выложенных плиткой тротуаров под кронами пышных вязов, а это скромное обиталище торчало, как обрывок страницы, зажатый соседними книгами. Дом был деревянный, с белой кровлей и мансардной крышей, вокруг дома на задний двор вела дорожка, где кто-то когда-то устроил скромный садик. Оконные ставни были чёрными, а входная дверь красная, с бронзовым номером «шестнадцать» рядом с ней. Когда Боб постучал, дверь открыл человек его же возраста.

Протянув руку, он спросил:

-Сержант Суэггер? Или вы предпочитаете – мистер?

Человек не производил впечатление бывавшего под обстрелом, ему явно был более свойственен профессорский путь. На нём были вельветовые брюки, синяя рубашка с воротником на пуговицах и очки в проволочной оправе, а слегка взъерошенная седина напоминала пух на птичьей груди.

-Благодарю вас, мистер Гарднер. Зовите меня Боб.

-Что ж, входите. А я Гарри. Мне очень приятно будет поговорить об отце.

-Мне,– Боб упомянул имя,– так и сказал.

Упомянутый человек был редактором вашингтонского бюро «Ньюсуика» и через него Боб условился о встрече с его другом, поскольку первая книга редактора называлась «Новые герои: первое поколение солдат Холодной войны ЦРУ » и была сборником биографий звёзд Агентства послевоенной эпохи.

Гарднер провёл Боба в хорошо обставленную старомодную гостиную, раскрывающую удивительную протяженность дома, а отсюда в кабинет, весь заставленный книгами. Он был преподавателем в юридической школе Джорджтаунского университета в нескольких кварталах отсюда.

-Садитесь, пожалуйста. Кофе или покрепче чего?

-Нет, благодарю.

-Я наслышан, что вы в одиночку едва не победили во Вьетнаме.

-Нет, сэр. Моей задачей было вернуться домой более-менее целым. Все действительно храбрые люди погибли там.

-Уверен, что вы скромничаете. Я слышал шёпот о «великом».

-Этому шёпоту следовало сказать «везучий старикан».

Гарри рассмеялся.

–Отличный ответ. Но давайте о папе. Вы хотели узнать о папе – так вот, он также был героем, но по-своему.

-Я понимаю. Что привело меня к вашему отцу – так это несколько упоминаний о нём в книге «Новые герои ». Боссуэлл, биограф. Он сочинял вымышленные жизни, которые мастера в Агентстве затем подкрепляли документами – легенды, если я верно понимаю как эти жизни назывались в обиходе – чтобы наши люди под прикрытием вымышленных личностей проникали и работали в самых опасных местах.

-Папа никогда не терял людей. Ни один из агентов, работавших под легендой Боссуэлла, не был арестован, заключён и не подвергался пыткам. Он всех вернул назад и очень, очень этим гордился.

-Да, сэр. Ему следовало быть гордым.

-Но скажу я вам, Боб, папа также был очень скрытным. Поверьте мне, я знаю. Я пытался написать его биографию и перерыл всё: все бумаги, все заметки, все дневники, все неоконченные романы – но он ничего не посвящал бумаге, так что когда я рос здесь, в этом доме, говорила только мама. Он никогда не приносил работу домой, что можно и по другому выразить: он почти никогда не был дома, проводя в Лэнгли по восемнадцать часов в сутки.

-Понимаю.

-Не знаю, смогу ли я вам помочь. Я попросту ничего не знаю. Вот если бы вы пояснили мне, что конкретно вам нужно?

-Да, сэр,– ответил Боб. –Есть некоторая вероятность того, что где-то на земле до сих пор живёт человек, чья биография является легендой, сконструированной вашим отцом и до сих пор не раскрытой– что ещё раз доказывает гениальность вашего отца.

-Разве его нет в реестре сотрудников Агентства?

-Если и есть, он вполне мог убрать себя оттуда. Этот тип тот ещё коварный пёс.

-Ладно. А имя его есть у вас?

-Вы посмеётесь, но он умер в 1993 году, судя по документам.

-Хью Мичем! Да, Хью был способен на что-то в этом духе. Хью был лучший. Мой отец любил Хью, он был идеальным агентом: отважным, коварным, невероятно смелым но абсолютно не похожим на Джеймса Бонда, которого папа презирал. Хью был умным, но никогда не умничал. Ему не нужно было признания или славы, сама работа была ему лучшей наградой. Он был похож на священника, иезуита. Яркая личность, но без мачизма и лишнего юмора. Много раз Хью сидел в кресле, в котором сейчас сидите вы, пил мартини с водкой, смешанные моей матерью, а его красавица жена Пегги вот там. Папа и моя мать были тут, на диване, и все четверо хохотали как гиены.

-Хью, видимо, был интересной личностью.

-Пожалуй, и сейчас остался – если под свои восемьдесят пять лет он жив ещё.

-Восемьдесят два. Родился в 1930м.

-Шпион старой школы. Рос во Франции, говорил по-русски, по-французски и по-немецки безупречно. Был среди лучших выпускников Йеля, выказал дар к разведке.

-Похоже на него.

-Я не могу сказать вам ничего особенного насчёт Хью. Ни Хью, ни папа не говорили ни о чём особенном. Такова была их дисциплина: не разглашать и не доверять бумаге. И журналистам они не доверяли, хоть папа и сам побывал журналистом.

-Тут речь больше о складе ума. Я хочу сказать, что ваш отец мог иметь некую технику сочинения легенд. От случая к случаю всё менялось, но всё равно были какие-то тенденции, шаблоны – общая техника. Может быть, вы знаете что-то об этом? Представляете, какова она могла быть или догадываетесь, и в таком случае смогли бы вы дать мне какие-то намёки, которые я мог бы использовать в дальнейших поисках?

-Не буду спрашивать вас, зачем. За вас поручились правильные люди и вы стойко сражались за свою страну, потому я откровенен с вами.

-Я рассказал бы, если бы мог. Благодарю, что не вынудили меня лепить враньё.

-Если это касается войны, то я скажу вам: Хью был против войны. Это я знаю. Мне приходилось слышать их ожесточённые споры с папой. Он бывал там раньше и думаю, что он был вовлечён в заговор против Дьема,[125] так что Хью определённо был хорошим парнем.

-Интересно. Этого я не знал,– сказал Суэггер, размышляя: «Это очко в пользу ублюдка. Пусть даже он убил Кеннеди, но этим он пытался сберечь меня». –Так вот, в результате своего расследования я пришёл к неким свидетельствам того, что Хью может быть жив, но при этом он по тем или иным причинам скрывается.

-Неудивительно. Такой человек, как Хью, нажил много врагов.

-И он может прояснить многое, если я смогу поговорить с ним.

-Если Хью не хочет, чтобы вы с ним встречались, вы не встретитесь с ним. Он достаточно умён. Хотя может быть, что в его возрасте он и разболтает что-нибудь секретное и ужасно интересное. О Вьетнаме он многое знает, поскольку пытался не допустить этой войны, хоть и не преуспел в этом и принял суровую расплату, как и любой солдат – разве что одному вам больше досталось. Три раза там был, в самой гуще. За его голову награду назначали. И хотел бы я быть мухой на стене во время вашего разговора!

-Я просто деревенщина с арканзасской фермы, так что больше молчал бы.

-Пожалуй. Вернёмся к папе. Вопрос в том, каким образом папа выстраивал легенды, верно?

-Да, сэр.

-Это зависело от его ощущений, наиболее сильных на тот момент. Он был весьма впечатлительным: казалось, что он подхватывал идеи на лету. Его мог впечатлить фильм и он брал образы оттуда, а мог выстроить план, увидев что-то в новостях либо услышать незнакомое имя, которое жужжало у него в голове пока он не находил места, куда его можно было бы пристроить. Также и картина могла сработать, а папа был закоренелый посетитель музеев. Он жаждал стимулов, для работы ему нужен был сподвигавший его толчок. Временные рамки есть у вас?

-Думаю, с середины семидесятых до начала восьмидесятых. С Вьетнамом покончено, никто и вспоминать не хочет, и грядёт Китай.

-Папа не был тем, к кому пошли бы за какой-либо китайщиной.

-Скорее всего, тут Америка.

-Может быть. Но, опять же, это не было сильной стороной папы. Он был всегда собой, старый шпионаж. Университет штата Огайо, знаете ли. Так что среди высокомерных, заносчивых «плющей»[126] он был как у себя дома.

-Россия, страны Восточного блока, холодная война. Старое противостояние.

-Вечный враг, да. Подходит,– сказал Гарри Гарднер. –Вот тут весь папа. Точно. Одно слово: Набоков.