Убийство в Месопотамии Кристи Агата

Глава 5

Телль-Яримьях

Я должна признаться, что моей первой реакцией на встречу с миссис Лейднер было удивление. Создается определенный образ человека, когда много слышишь о нем. В моем воображении миссис Лейднер была темноволосой, всегда чем-то недовольной женщиной. Раздражительной, готовой сорваться. К тому же я ожидала, что она, говоря откровенно, несколько вульгарна.

Она совершенно не была похожа на то, что я себе представляла. Начнем с того, что у нее были очень светлые волосы. Она была не шведка, как ее муж, но вполне могла сойти за нее по внешнему виду. Блондинка скандинавского типа, каких не часто встретишь. Миссис Лейднер была не молода. Я бы сказала, между тридцатью и сорока. Лицо – худощавое, среди белокурых волос можно было заметить седину. Глаза ее, несмотря на это, были восхитительны. Да, это были редкие глаза, их действительно можно было назвать фиолетовыми. Они были очень большими, под ними – легкие тени. Она была худенькой, хрупкой, и я бы сказала, что выглядела она очень утомленной и была в то же время очень живой, хотя это и звучит нелепо, но это именно то впечатление, которое у меня возникло. Я почувствовала к тому же, что она леди во всех отношениях. А это кое-что значит, даже в наши времена. Она протянула руку и улыбнулась. У нее был низкий, мягкий голос, американская медлительность речи.

– Очень рада, что вы приехали, сестра. Не выпьете ли чаю? Или вы хотите сначала взглянуть на свою комнату?

Я сказала, что попью чаю, и она познакомила меня с людьми за столом.

– Это мисс Джонсон, вот мистер Рейтер. Миссис Меркадо, мистер Эммотт. Отец Лавиньи. Мой муж скоро будет. Присаживайтесь сюда, между отцом Лавиньи и мисс Джонсон.

Я поступила, как мне было предложено, и мисс Джонсон принялась болтать со мной, расспрашивая о поездке и тому подобное.

Она мне понравилась. Напомнила старшую сестру, с которой я работала, когда проходила испытательный срок: мы все обожали ее и ради нее работали изо всех сил.

Насколько я могу судить, ей было лет пятьдесят, несколько мужеподобная внешность, коротко подстриженные волосы с проседью. У нее оказался неожиданно приятный низкий голос. Лицо – некрасивое, в щербинках, с до смешного курносым носом, который она имела привычку раздраженно потирать, если что-то беспокоило ее или сбивало с толку. Она носила твидовый пиджак, сшитый прямо как на мужчину, и такую же юбку. Уже через минуту она сказала мне, что родилась в Йоркшире.

Отца Лавиньи я нашла несколько встревоженным. Это был высокий мужчина с большой черной бородой и в пенсне. Я слышала, как миссис Келси говорила, что здесь есть французский монах, и теперь заметила, что отец Лавиньи был в рясе из какого-то белого шерстяного материала. Это меня порядком удивило, ибо я всегда считала, что, когда уходят в монастырь, оттуда уже не выходят…

Миссис Лейднер разговаривала с ним в основном по-французски, но со мной он говорил на приличном английском. Я заметила, что его проницательный быстрый взгляд переходит с одного лица на другое.

Напротив меня сидели еще трое. Мистер Рейтер был дородный, достаточно молодой мужчина в очках. У него были довольно длинные вьющиеся волосы и очень круглые голубые глаза. Я подумала, что он, наверное, был очаровательным младенцем, но теперь… Теперь он даже немного напоминал свинью. Другой молодой человек с гладкими волосами был коротко подстрижен. У него было вытянутое, несколько смешное лицо и очень хорошие зубы, и когда он улыбался, выглядел очень привлекательно. Говорил он мало, часто просто кивал, когда с ним разговаривали, или отвечал односложно. Как и мистер Рейтер, он был американец. И, наконец, миссис Меркадо, которую я не могла как следует рассмотреть, потому что, как ни взгляну в ее сторону, вижу ее жадный, направленный на меня взгляд, что несколько смущало, если не сказать большего. Можно было подумать, что медицинская сестра – это какой-то невиданный зверь, так она меня разглядывала. Какая невоспитанность!

Она была молода, лет двадцати пяти, смуглая, изящная, если вы понимаете, что я имею в виду. До некоторой степени привлекательная, но с довольно сильным влиянием того, что моя мама называла «примесью негритянской крови». На ней был очень яркий пуловер, и ногти покрашены в тот же цвет.

Чай был очень хорош – крепко заварен, – не то что жиденькое китайское пойло, которое всегда пила миссис Келси и которое было для меня настоящей пыткой.

На столе были тосты и джем, тарелка карамели и нарезанный кекс. Мистер Эммотт любезно мне все это передавал. Тихий, тихий, но замечал, когда моя тарелка становилась пустой.

Вскоре с шумом появился мистер Коулман и занял место по другую сторону мисс Джонсон. Казалось, на его нервы ничто не действовало. Он говорил без умолку.

Миссис Лейднер зевнула и бросила усталый взгляд в его направлении, но это не дало никакого эффекта. Впрочем, так же как и то, что миссис Меркадо, к которой он чаще всего обращался со своими речами, была больше занята разглядыванием меня и отделывалась от него небрежными репликами.

Как раз когда мы заканчивали чаепитие, с раскопок пришли доктор Лейднер и мистер Меркадо.

Доктор Лейднер любезно поздоровался со мной. Я видела, как его озабоченный взгляд быстро обратился на лицо жены, и он, кажется, был успокоен тем, что прочитал на нем. Затем он сел на другом конце стола, а мистер Меркадо уселся на свободное место рядом с миссис Лейднер. Это был высокий, худой, невеселый мужчина, намного старше своей жены, с болезненным цветом лица и жидкой, бесформенной бородой. Я была рада, когда он появился, потому что жена его перестала пялить на меня глаза и переключила внимание на него, следя за ним с тревогой, которую я посчитала необычной. Он же рассеянно помешивал чай и молчал. Кусочек кекса лежал нетронутым на его тарелке.

Однако еще одно место было не занято. Но вот отворилась дверь, и вошел мужчина.

Как только я увидела Ричарда, я поняла, что это красивейший мужчина из всех, которых мне приходилось видеть, – и тут же засомневалась, так ли это. Сказать, что мужчина красив, и в то же время сказать, что краше в гроб кладут, – явное противоречие, и все же это было так. Его голова, казалось, представляла собой кожу, сильно натянутую на череп, но на красивый череп. Острые очертания челюсти, виска и лба проступали так отчетливо, что он напоминал мне бронзовую скульптуру. С худого загорелого лица смотрели два ярчайших и самых синих, какие я когда-либо видела, глаза. Он был от меня примерно в шести футах[9], и ему, по-моему, было около сорока лет.

– Это наш архитектор, – представил его мне доктор Лейднер.

Тот приятно промурлыкал что-то с невнятным английским произношением и сел рядом с миссис Меркадо.

– Боюсь, что чай немного остыл, – сказала миссис Лейднер.

– О, не стоит беспокоиться, миссис Лейднер. Это за то, что я опоздал. Мне хотелось закончить составление плана тех стен.

– Джема, мистер Кэри? – спросила миссис Меркадо.

Мистер Рейтер подвинул вперед тосты. И я вспомнила, как майор Пенниман сказал: «Лучше всего пояснить это тем, что все передавали масло друг другу слишком уж вежливо».

Да, было что-то не совсем обычное в этом…

Оттенок официальности…

Вы бы не сказали, что здесь собрались люди, которые давно знают друг друга, а некоторые знакомы уже несколько лет.

Глава 6

Первый вечер

После чая миссис Лейднер повела меня посмотреть комнату.

Пожалуй, сейчас самое время дать описание расположения комнат. Оно было очень простым, и в нем легко разобраться, если обратиться к плану. По обе стороны большого открытого портика, или веранды, – двери, ведущие в две основные комнаты. Та, что справа, – в столовую, где мы пили чай, та, что с другой стороны, – в точно такую же комнату (я назвала ее общей комнатой), которая использовалась в качестве гостиной и была своего рода неофициальной рабочей комнатой, то есть определенная часть чертежей (кроме строго архитектурных) делалась здесь, и наиболее мелкие тонкие кусочки керамики тоже приносили сюда. Через общую комнату был проход в так называемую комнату древностей, куда приносили все находки с раскопок и хранили их на полках и в специальных ящиках, а также складывали на больших скамьях и столах. Из этой комнаты выхода, кроме как через общую комнату, не было.

Рядом с комнатой древностей была спальня миссис Лейднер, вход в которую был со двора. Эта комната, как и другие в этой, южной, части дома, имела два зарешеченных окна, выходящих на вспаханные поля. Под углом к комнате миссис Лейднер примыкала комната доктора Лейднера, но без двери между ними. Это была первая комната в восточной стороне здания. Далее шла комната, предназначавшаяся для меня. За ней – комната мисс Джонсон и комнаты миссис Меркадо и мистера Меркадо. Далее следовали две так называемые ванные.

(Когда я употребила упомянутое название в присутствии доктора Райлли, он посмеялся надо мной и сказал, что это не то ванная, не то не ванная! Все-таки, когда вы привыкли к настоящему водопроводу, кажется странным называть ванными две грязные комнаты с лужеными сидячими ваннами, грязную воду в которые доставляют в жестяных банках из-под керосина.)

Вся эта сторона здания была пристроена доктором Лейднером к настоящему арабскому дому. Спальни были у всех одинаковые, в каждой по окну и по двери во двор. В северной части здания находились чертежная, лаборатория и фотографические комнаты.

Вернемся к веранде. Расположение комнат с другой стороны было очень похожим. Из столовой дверь вела в служебную комнату – офис. Здесь хранились документы, составлялся каталог, печатали на машинке. Соответственно комнате миссис Лейднер располагалась комната отца Лавиньи; он использовал ее также для расшифровки всего того, что называют таблетками.

В юго-западном углу находилась лестница на крышу. По западной стороне первыми шли кухонные помещения, затем четыре маленьких спальни, занимаемые молодыми людьми – Кэри, Эммоттом, Рейтером и Коулманом.

На северо-западе находилась фотолаборатория с сообщающейся с ней темной комнатой. Далее – лаборатория и за ней под большой аркой единственный вход внутрь здания, через который мы и прибыли. С внешней стороны находились помещения для обслуживающего персонала – местных жителей, караульное помещение для солдат – и конюшни, в том числе и для лошадей-водовозов. Чертежная располагалась справа от арки, занимая остающуюся часть северной стороны.

Я достаточно подробно обрисовала план дома, чтобы не было надобности возвращаться к нему позднее.

Как я сказала, миссис Лейднер сама провела меня по зданию и в конце концов поселила меня в моей комнате, выразив надежду, что я буду чувствовать себя удобно и ни в чем не буду нуждаться.

Комната была довольно мила, хотя и просто обставлена: кровать, комод, умывальник и стул.

– Бой приносит теплую воду перед ленчем и обедом, естественно, и утром. Если вам потребуется вода в какое-то другое время, выйдите наружу, хлопните в ладоши и, когда подойдет бой, скажите jib mai, har[10]. Как, запомните?

Я сказала, что да, и, немного запинаясь, повторила фразу.

– Правильно. И уверенным громким голосом. Арабы не воспринимают ничего, сказанного «обычным английским голосом».

– Языки – забавная вещь, – сказала я. – Кажется, что не может быть такой массы языков.

Миссис Лейднер улыбнулась.

– В Палестине есть храм, в котором молитва господня написана, насколько я помню, на девяноста различных языках.

– Что вы! Я должна написать об этом моей старой тете. Ей будет интересно, – сказала я.

Миссис Лейднер потрогала кувшин и таз, машинально немного подвинула мыльницу.

– Я надеюсь, у вас здесь все будет благополучно, и вы не будете скучать, – сказала она.

– Я редко скучаю, – заверила я ее. – Жизнь не настолько длинна, чтобы скучать.

Она не ответила, продолжала, задумавшись, забавляться с умывальником. Вдруг она остановила взгляд своих темно-фиолетовых глаз на моем лице.

– Что именно сказал вам, сестра, мой муж?

Известно, что отвечают на такие вопросы.

– Я поняла с его слов, что вы немного переутомились, вот и все, – бойко сказала я. – И что вы просто хотите, чтобы кто-то заботился о вас и избавил от лишних хлопот.

Она задумчиво наклонила голову.

– Да, – сказала она, – это совершенно верно.

Это было несколько загадочно, но я не собиралась расспрашивать. Вместо этого я сказала:

– Я надеюсь, вы позволите мне помочь вам, в чем потребуется, по дому. Вы не должны давать мне бездельничать.

Она слегка улыбнулась:

– Спасибо, сестра.

Затем она села на кровать и, к некоторому моему удивлению, начала довольно обстоятельный допрос. Я говорю «к некоторому удивлению», потому что с первого взгляда на нее я определила, что миссис Лейднер – леди. А леди, судя по моему опыту, очень редко проявляют интерес к частной жизни людей.

Но миссис Лейднер, казалось, стремилась узнать все, касающееся меня. Где я училась и когда. Отчего меня потянуло на Восток. Почему доктор Райлли меня рекомендовал. Она далее спросила меня, бывала ли я в Америке и нет ли у меня в Америке родственников. Один или два вопроса, которые она мне задала, показались мне совершенно бессмысленными, но их значение я поняла позже.

Затем ее поведение вдруг переменилось. Она улыбнулась теплой лучезарной улыбкой и ласково сказала, что она очень рада моему приезду и что я буду для нее поддержкой.

Она встала с кровати и сказала:

– Вы не хотите подняться на крышу и посмотреть на закат? Он в это время тут восхитителен.

Я охотно согласилась.

Когда мы выходили из комнаты, она спросила:

– Много ли народу было в багдадском поезде? Не было ли каких-нибудь мужчин?

Я ответила, что как-то не особенно обращала внимание. Что были двое французов в вагоне-ресторане накануне вечером, еще была группа из трех человек, которые, как я поняла из их разговора, имели отношение к трубопроводу.

Она кивнула, издав какой-то невнятный звук, как вздох облегчения.

Мы поднялись на крышу.

Там сидела на парапете миссис Меркадо, а доктор Лейднер наклонился, рассматривая груды разложенных рядами камней и керамики. Тут были крупные вещи, которые он называл жерновами, пестами, долотами, каменными топорами, были еще осколки керамики со странными узорами на них, каких я никогда не видела прежде.

– Проходите сюда! – крикнула миссис Меркадо. – Правда, очень красиво?

Действительно, закат был красивый. Хассаньех, с заходящим позади него солнцем, казался каким-то сказочным, а река Тигр выглядела в своих берегах фантастической, не реальной рекой.

– Разве это не красота, Эрик? – сказала миссис Лейднер.

Доктор поднял рассеянный взгляд.

– Очаровательно, очаровательно, – пробормотал он, продолжая сортировать черепки.

Миссис Лейднер улыбнулась.

– Археологов интересует только то, что лежит у них под ногами. Небо, небесные светила для них не существуют, – сказала она.

– Есть такие странные люди, – заметила, хихикнув, миссис Меркадо. – Вы скоро в этом убедитесь, сестра. – Она помолчала немного и добавила: – Мы так рады, что вы приехали. Мы так переживаем за нашу милую миссис Лейднер, ведь правда, Луиза?

– В самом деле? – Ее голос прозвучал неодобрительно.

– Да-да, сестра. Ей в самом деле очень нехорошо. Всякие тревоги и отклонения. Знаете, когда мне говорят о человеке «у него просто нервы», я всегда говорю, что ничего не может быть хуже. Нервы – это сердце и центр всякого человека, разве не так?

«Кошка, кошка», – подумала я.

– Вам не нужно теперь обо мне беспокоиться, Мэри, – сухо сказала миссис Лейднер. – Сестра будет ухаживать за мной.

– Конечно, конечно, – с улыбкой подтвердила я.

– Несомненно, теперь будет все иначе, – сказала миссис Меркадо. – Мы все чувствовали, что ей надо обратиться к врачу или что-нибудь делать. Нервы у нее расшатаны, никудышные нервы, верно, Луиза?

– Да, и до такой степени, что, кажется, я вам действую на нервы своими нервами, – сказала миссис Лейднер. – Давайте лучше поговорим о чем-нибудь более интересном, чем мои противные хвори.

Я поняла тогда, что миссис Лейднер относится к тем женщинам, которые легко наживают себе врагов. В ее тоне ощущалась какая-то равнодушная грубость (нет, я не упрекаю ее за это), которая вызвала румянец на бледных щеках миссис Меркадо. Она еще было попыталась сказать что-то, но миссис Лейднер поднялась и пошла к своему мужу на другую сторону крыши. Сомневаюсь, чтобы он слышал, как она подошла, лишь когда она положила ему на плечо свою руку, он быстро повернулся. На его лице были любовь и как бы нетерпеливый вопрос.

Миссис Лейднер слегка кивнула головой. Вскоре рука в руке они дошли до конца парапета и вместе стали спускаться по лестнице вниз.

– Как он ей предан, правда? – сказала миссис Меркадо.

– Да, – сказала я, – приятно смотреть.

– Что вы на самом деле о ней думаете? – спросила она меня, слегка понизив голос.

– Да ничего особенного, – решительно сказала я. – Просто, мне кажется, немного утомлена.

Ее глаза продолжали буравить меня, как это было за чаем.

– Вы работали в психиатрической клинике? – спросила она.

– Нет, – сказала я. – Господи, почему вы об этом спрашиваете?

Миссис Меркадо немного помолчала.

– Вы знаете, какой она бывает странной? Доктор Лейднер вам рассказывал? – поинтересовалась она.

Я против сплетен о своих больных. С другой стороны, по своему опыту знаю, что зачастую трудно узнать всю правду от родственников, а пока не узнаешь правды, работаешь наугад, и от этого мало пользы. Конечно, когда распоряжается врач – другое дело. Он сообщает все, что вам необходимо знать. Но в данном случае лечащего врача не было. Доктора Райлли никогда сюда в качестве врача не приглашали. Нет, я не была уверена, что доктор Лейднер рассказал мне все, что мог бы рассказать. Часто инстинкт заставляет мужа быть сдержанным – честь ему и хвала, замечу я. Но все-таки чем больше бы я знала, тем лучше могла бы определить, какой линии поведения мне придерживаться. Миссис Меркадо (я отнесла ее мысленно к породе злобных кошачьих) явно умирала от желания поговорить. И, откровенно говоря, как по-человечески, так и по работе, мне хотелось услышать, что она скажет. Можете считать это кумушничеством, как хотите.

– Как я понимаю, миссис Лейднер не совсем нормально себя вела? – сказала я.

Миссис Меркадо неприятно рассмеялась.

– Не совсем нормально? Я бы так не сказала. Пугала она нас до смерти. Раз ночью ей пальцы стучали в окно. Потом кисть, отделенная от руки. Дошло до того, что желтое лицо прижалось к стеклу, а когда она подбежала к окну, там никого не оказалось. Ну, скажу я вам, от этого забегают по спине мурашки.

– Может быть, чьи-то шутки, – предположила я.

– Да нет, выдумывает она все это. Вот три дня назад в обед в деревне, почти за милю отсюда, где идут взрывные работы, раздались взрывы. Она вскочила да как завопит. Доктор Лейднер кинулся к ней и повел себя самым возмутительным образом. «Ничего страшного, дорогая, ничего страшного», – твердил он, не переставая. Мне кажется, сестра, что мужчины таким образом потакают женским истерическим выходкам. Жаль, куда это годится? Выдумкам не следует потворствовать.

– Не следует, если это действительно выдумки, – сухо сказала я.

– А что же это еще?

Я не ответила, потому что не знала, что сказать. Странное дело. Ну, взрывы и крики – это естественно для любого человека в нервозном состоянии. Но эта история с померещившимся лицом и кистью руки – нечто другое. Мне представлялось, что здесь одно из двух: либо миссис Лейднер сочинила это (точно так же, как ребенок, рассказывающий небылицы о чем-нибудь, чтобы сделать себя центром внимания), либо кто-то ее разыгрывает. Такого рода шутку какой-нибудь не лишенный воображения малый вроде мистера Коулмана мог посчитать очень забавной. Я решила получше к нему присмотреться. Нервнобольного можно напугать так до потери рассудка.

Миссис Меркадо сказала, искоса поглядывая на меня:

– Не кажется ли вам, сестра, что так она выглядит интереснее? Женщина, с которой постоянно что-то случается?

– И много ли с ней всякого такого происходило? – спросила я.

– Ну, первый ее муж погиб во время войны, когда ей было только двадцать. Я думаю, это очень трогательно и романтично, не так ли?

– Это просто один из способов самовозвеличения, – сказала я сухо.

– Ой, сестра! Как вы это точно заметили! Это ведь и на самом деле так. Сколько слышишь, как женщины говорят: «Если бы только Дональд – или Артур, или как там его еще звали – был жив». А я себе думаю, а если бы и был, то был бы скорее всего полным, скучным, раздражительным человеком среднего возраста, вот и все.

Стало темнеть, и я предложила спуститься вниз. Миссис Меркадо согласилась и спросила, не хочу ли я посмотреть лабораторию.

– Мой муж находится там, работает.

Я сказала, что очень бы хотела, и мы отправились туда. На столе горела лампа, но никого не было. Миссис Меркадо показала мне кое-какие инструменты и несколько медных украшений, которые были в обработке, а также несколько костей, покрытых воском.

– Где же Джозеф? – забеспокоилась миссис Меркадо.

Мы заглянули в чертежную, где работал Кэри. Он едва поднял голову, когда мы вошли, и я была поражена чрезвычайно напряженным выражением его лица. И я вдруг подумала: «Этот человек дошел до предела. Вот-вот у него будет все валиться из рук». И я вспомнила, что еще кто-то отмечал такую же его напряженность.

Когда мы выходили, я обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Он склонился над бумагой, и эти сильно выпирающие «как на мертвой голове» кости уж очень были заметны. Может быть, это и чересчур, но мне подумалось, что он словно рыцарь в стародавние времена, который собирается на битву и знает, что ему суждено погибнуть.

И вновь я ощутила какую-то необычную и совершенно необъяснимую силу обаяния этого человека.

Мы нашли мистера Меркадо в общей комнате. Он объяснял какой-то новый способ обработки миссис Лейднер. Она сидела на простом деревянном стуле и вышивала тонким шелком цветы, и я еще раз была поражена ее необыкновенно хрупкой неземной внешностью. Она скорее была похожа на сказочное существо, чем на что-то из плоти и крови.

– Ах, вот где ты, Джозеф! – воскликнула миссис Меркадо. – А мы думали найти тебя в лаборатории.

Он подскочил испуганный и смущенный, как будто появление жены нарушило какую-то магию.

– Я… Мне… мне надо скорей идти, – заикаясь проговорил он. – Я как раз посредине… посредине этого… – Он не закончил фразу и направился к двери.

Миссис Лейднер сказала ему вслед своим нежным певучим голосом:

– Вы должны дорассказать мне как-нибудь в другой раз. Это так интересно.

Она взглянула на нас, улыбнулась очень доброжелательно, но с отсутствующим видом и снова склонилась над вышиваньем.

Через несколько минут она сказала:

– Вон там, сестра, есть немного книг. У нас довольно хорошие книги. Выбирайте и присаживайтесь.

Я подошла к книжной полке. Миссис Меркадо постояла минуту-две, потом повернулась и вышла. Когда она проходила мимо меня, я увидела ее лицо, мне не понравилось его выражение. Оно было перекошено от ярости.

Невольно я вспомнила кое-что из того, что говорила о миссис Лейднер миссис Келси. Мне не хотелось думать, что это правда, потому что миссис Лейднер мне понравилась, но я была озадачена тем, что в ее словах не было и намека на правду.

Я не думаю, что только она была тому виной, но факт оставался фактом: ни милый агли[11] мисс Джонсон, ни обыкновенная маленькая злючка миссис Меркадо никак не могли спорить с ней ни внешностью, ни обаянием. И вообще, мужчины есть мужчины во всех частях света. Я в своей работе часто сталкиваюсь с этим. Меркадо был мелкой рыбешкой, и я считаю, что миссис Лейднер было, в сущности, наплевать на его обожание, но его жену это задевало. Если я не ошибаюсь, это ей было даже очень не безразлично, и она с удовольствием подложила бы миссис Лейднер свинью, если б могла.

Я смотрела на сидящую миссис Лейднер, как она занимается вышиванием прелестных цветов, такая далекая, отсутствующая. Я почему-то почувствовала, что мне надо предупредить ее. Мне показалось, что она, наверное, не представляет себе, насколько глупыми и жестокими могут быть ревность и ненависть и как мало надо для того, чтобы их вызвать.

И тут я сказала себе: «Эми Ледеран, ты – дура. Миссис Лейднер не девочка. Ей почти сорок, если даже не уже сорок, и она должна знать о жизни все, что следует».

И вместе с тем мне казалось, что все равно она, может быть, не знает. Такой у нее странный, невинный взгляд.

Я попыталась представить себе, какая у нее была жизнь. Я знала, что замужем за доктором Лейднером она всего лишь два года. А как сказала миссис Меркадо, первый ее муж умер почти пятнадцать лет назад.

Я подошла и устроилась около нее с книгой, но ненадолго. Вскоре мне уже пришлось идти мыть руки перед едой. Ужин был отличный – какое-то совершенно блестящее кэрри[12]. Все рано пошли спать, и я была рада этому, потому что устала.

Доктор Лейднер прошел со мной в мою комнату, чтобы убедиться, что у меня есть все необходимое.

Он тепло пожал мне руку и с чувством сказал:

– Вы понравились ей, сестра. Она сразу к вам привыкла. Я очень рад. Чувствую, что теперь все наладится.

Его горячность была прямо мальчишеской.

Я тоже чувствовала, что миссис Лейднер расположилась ко мне, и мне это было приятно.

Но я не вполне разделяла его уверенность. Я почему-то чувствовала, что все намного сложнее, чем он себе представляет.

Было что-то, чего я не могла уловить. Но я ощущала это что-то в атмосфере экспедиции.

У меня была удобная кровать, но я плохо спала из-за всего этого. Я слишком много думала.

У меня не выходили из головы строчки стихотворения Китса[13], которые мне приходилось учить еще ребенком. Я никак не могла их как следует вспомнить, и это действовало мне на нервы. Это было стихотворение, которое я всегда ненавидела, наверное, из-за того, что мне надо было его выучить, хотела я того или нет. Но почему-то, когда я проснулась в темноте, я впервые увидела в нем некоторую красоту. «Зачем, о рыцарь, бродишь ты печален (как это?) – бледен, одинок?..» Мне в первый раз представилось лицо рыцаря, и это было лицо мистера Кэри – мрачное, напряженное, бронзовое от загара лицо, как у тех бедных молодых людей, которые мне запомнились, когда я девочкой во время войны… и я пожалела его, а потом я снова уснула и увидела, что Belle Dame sans Merci[14] была миссис Лейднер, и она клонилась вбок на лошади, а в руках у нее была вышивка с цветами, и потом лошадь споткнулась, и вокруг оказались кости, покрытые воском. Я проснулась вся в мурашках и сказала себе, что мне на ночь ни в коем случае нельзя есть кэрри.

Глава 7

Человек у окна

Я думаю, что нужно сразу пояснить, что в этой истории не будет местного колорита. Я ничего не понимаю в археологии и не считаю, чтобы мне этого так уж хотелось. Выкапывать людей и города, которые захоронены или разрушены, для меня занятие бессмысленное. Мистер Кэри, бывало, говорил мне, что я не обладаю характером археолога, и я нисколько не сомневаюсь, что он был абсолютно прав.

В первое утро после моего приезда мистер Кэри спросил, не хочу ли я пойти посмотреть дворец, который он планирует, как он выразился. Хотя как можно планировать вещи, которые существовали давным-давно? Я это отказываюсь понимать! Итак, я сказала, что хочу, и, честно говоря, меня это немного заинтересовало. Как выяснилось, этому дворцу было почти три тысячи лет.

Я задумалась, какими же были дворцы в те времена, может быть, что-то похожее на гробницу Тутанхамона, которую я видела на фотографиях. Но не поверите, не на что было смотреть, кроме грязи! Всего-навсего грязные стены из какого-то ила около двух футов высоты. Мистер Кэри привел меня сюда и принялся рассказывать, какой здесь был большой двор, и какие всякие апартаменты, и верхний этаж, и разные другие помещения, которые выходили на центральный двор. А я все думала: «Ну откуда это ему известно», – но, конечно, из вежливости молчала. Прямо скажу, это было полное разочарование. Все раскопки теперь представлялись мне просто грязью. Ни мрамора, ни золота – ничего красивого. Дом моей тетки в Криклвуде произвел бы более сильное впечатление в качестве руин! А эти древние ассирийцы, или как там их, еще называли себя царями. Когда мистер Кэри завершил показ своих «дворцов», он передал меня отцу Лавиньи, который показал мне остальную часть холма. Я слегка побаивалась отца Лавиньи: монах, иностранец, такой низкий голос и все прочее. Но он оказался довольно любезным, хотя и рассеянным. Иногда я чувствовала, что мы почти одинаково далеки ото всего этого.

Миссис Лейднер позднее объяснила мне это. Она сказала, что отца Лавиньи интересуют только «письменные документы», как она выразилась. Они все писали на глине, эти странные люди, к тому же языческими значками, но вполне осмысленно. Были даже школьные, как она сказала, таблетки, или плитки, – урок учителя на одной стороне, а работа ученика на обратной. Признаюсь, это было мне очень интересно, это кажется таким человечным, если вы понимаете, что я имею в виду.

Отец Лавиньи прошелся со мной по месту проведения работ и показал мне, что было храмами или дворцами, а что было частными домами, а также место, которое, как он сказал, было древним Аккадским кладбищем[15]. Разговаривал он смешно, как-то разбросанно, скажет что-нибудь об одном и вдруг переходит на другую тему.

– Странно, что вы сюда приехали, – сказал он. – Значит, миссис Лейднер действительно больна?

– Не могу сказать, что больна, – осторожно ответила я.

– Она странная женщина, – добавил он. – Я думаю, опасная женщина.

– Что вы хотите этим сказать? Опасная? Чем опасная? – спросила я.

– Я думаю, она жестокая, – сказал он. – Да, я думаю, что она именно жестокая.