Готический роман. Том 2 Воронель Нина

Инге

Всю дорогу домой Инге спрашивала себя, зачем ей понадобилось накликивать на себя новые проклятия Марты. Удивляясь, какая сила заставила ее сказать Хельке такую глупость, она так и не нашла ответа. Ведь не собиралась же она и впрямь тащиться среди ночи с Клаусом в Каршталь, чтобы присутствовать там на каком-то колдовском шабаше дурного вкуса? Однако, паркуя машину, она подумала, что, пожалуй, следует предупредить Клауса о поджидающей его внизу мамке, но Клауса не было ни во дворе, ни в свинарнике.

Ральф, растянувшийся на пороге кухни, лениво помахал хвостом, но не встал. «Стареет мой верный пес», – с привычной печалью подумала Инге и спросила: «А где Клаус?», но Ральф зевнул и не ответил. Идти искать Клауса у Инге не хватило сил. Больше всего ей сейчас хотелось нырнуть в постель, закрыть глаза и утихомирить разбушевавшегося младенца. Но ничего этого она не могла себе позволить.

Наспех перекусив и переобувшись, она взяла фонарь и спустилась в трапезную. Плавным поворотом зеркала отворяя секретную дверь, ведущую в подземный коридор, она вспомнила рассказ Хельки про мистическую зеркальную дверь в святилище Детей Солнца. Надо же, какое совпадение! Сердце испуганно колыхнулось – Инге не верила в случайные совпадения. И тут же обругала себя за то, что последнее время стала слишком пуглива. Ведь ничего общего у этих зеркальных дверей нет, – у них там дверь ведет куда-то в космос, а у нее всего лишь отделяет жилые помещения от маршрута туристских экскурсий.

Кое-как справившись с собственным малодушием, она вышла в подземный коридор и свернула в окаймленную гранитной балюстрадой галерею, наклонно уходящую вниз, в недавно отреставрированные подвалы, хранящие мрачные тайны рода Губертусов. Инге намеревалась проверить несколько эффектных трюков предстоящей сегодня вечером экскурсии, которые почему-то барахлили в прошлый раз. Обычно мелкий ремонт входил в обязанности Ури, но в его отсутствие это взяла на себя Вильма, и Инге была не уверена, что та сумела справиться со всеми непослушными замками и пружинками.

Она прошла через круглый красный зал и на миг приостановилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей в фамильную сокровищницу. Лучше бы она это не делала – этого мимолетного мига было достаточно, чтобы в зал проникли давно ушедшие из жизни участники происшедшей здесь драмы. Первым появился отец. Закинув голову на противоестественно вывернутой назад шее, он лежал в своем инвалидном кресле и глядел на нее одним невидящим глазом, тогда как второй был плотно залеплен еще не вполне засохшей кровавой коркой. Ей стало вдруг ужасно, непоправимо его жалко – «бедный, бедный папа, я виновата, виновата, прости!»

Усилием воли она отогнала это видение, и напрасно, – на смену ему явился пугающе реальный, почти физически ощутимый образ Карла. Не того, которого она любила в юности, и не того, которого научилась, сцепивши зубы, терпеть здесь, в замке, – с этими она еще могла бы как-то поладить. Но нет, за каждым поворотом коридора перед ее глазами возникал другой Карл, полузабытый, измученный и голодный, каким он предстал перед ней когда-то после своего побега из тюрьмы.

В какой-то неуютный миг Инге наново пережила те тревожные три дня, когда газеты, радио и телевидение без умолку твердили о его дерзком бегстве прямо из-под носа тюремной стражи. Тогда по всей Германии был объявлен полицейский розыск, тюремные фотографии Карла не сходили с экрана телевизора, и нудный голос диктора снова и снова повторял номер телефона, по которому должен звонить каждый, кто его увидит.

Инге не сомкнула глаз с той минуты, как услышала о его побеге. Она не знала, хочет или не хочет, чтобы он появился у нее в замке, но это было несущественно – она точно чувствовала направление его движения. Ей даже казалось, что она слышит его приближающиеся шаги, – она каким-то образом знала, что он не едет, а идет пешком. И идет сюда, к ней. Сперва шаги были едва различимы, как невнятный шепот, потом они стали громче, потом еще громче. А когда они загрохотали в ее ушах, как барабанный бой, она не выдержала и побежала к воротам. И за воротами увидела его – он стоял, прижимаясь лицом к чугунным прутьям калитки. Усталый, грязный, голодный, он лихорадочно искал способ, как, не привлекая внимания посторонних, известить ее о своем приходе. И, как видно, нашел – чем иначе можно объяснить вдруг охватившую ее неодолимую потребность подойти к воротам?

С трудом преодолевая лихорадочное предчувствие какой-то неведомой беды, Инге взяла себя в руки и терпеливо проверила основные стыки и соединения экскурсионного маршрута, тщательно продуманного и тысячу раз отрепетированного ею и Ури. Слава Богу, все они были в порядке. Можно было вернуться в дом и наконец-то позволить себе расслабиться.

Войдя в спальню, Инге откинула покрывало, с наслаждением сбросила туфли и, не раздеваясь, прилегла на белый накрахмаленный пододеяльник. «Черт с ним, к приезду Ури постираю», – устало пообещала она в ответ на свой собственный упрек. И приказала сама себе: «А теперь закрыть глаза и никаких ненужных мыслей!» Однако выполнить этот приказ было не так-то просто. Воспоминания, тесня друг друга, хлынули из какой-то внезапно отворившейся душевной прорехи, и недовольный участившимся ритмом материнского сердца младенец заворочался в животе, требуя внимания и покоя. Инге зарылась лицом в подушку, пытаясь умерить разбушевавшийся пульс и утишить звон в ушах.

Но стоило звону чуть поутихнуть, как сквозь него прорвался неумолимый звук приближающихся шагов. Походка твердая, решительная, – цок-цок! цок-цок! – по паркету со стороны кухни, все ближе, все громче, все неотвратимей. Инге сжалась в комок и плотней натянула на себя покрывало. Шаги уже звучали прямо на пороге спальни, дверь распахнулась, и голос Вильмы произнес:

– Что с вами, Инге? Вам нехорошо?

Хелька

Клауса не было так долго, что Хельке даже перехотелось в уборную. Пописать она все-таки решилась, втиснувшись в щель между камнем и скалой, а бушевавшие в кишечнике вихри как-то сами собой затихли, оставив тупую боль чуть пониже пупа. Зато вдруг ужасно захотелось есть. Под ложечкой образовалась зияющая дыра, которую необходимо было срочно заполнить чем-нибудь мягким и горячим. А Клауса все не было и не было…

Наверно, фрау Инге все ему рассказала, и он решил задержаться в замке подольше, чтобы избежать встречи со своей настырной мамкой. Хелька даже начала было жалеть, что не приняла предложение фрау Инге поехать с ней наверх в ее машине. Но тут же сообразила, что, если бы фрау Инге рассказала Клаусу, что она ждет его на дороге возле моста, он ни за что не оставил бы ее сидеть тут в одиночестве до ночи.

Тень скалы стала длинной-длинной, от реки потянуло вечерним холодом. Хелька сжалась в комок, чтобы согреться, и, наверно, задремала, потому что когда она почувствовала на щеке дыхание Клауса, он уже прислонил велосипед к камню и наклонился ее поцеловать.

– Что случилось? Почему ты здесь сидишь?

«Так он ничего не знает!» – дошло до Хельки, но она спросонья забыла, что собиралась не рассказывать ему все сразу, а начать потихоньку с куста шиповника и с разбитого цветочного горшка. Все это время, пока она, съежившись, сидела под скалой, она продумывала аргументы, при помощи которых она надеялась убедить Клауса избежать встречи с матерью. Но все аргументы куда-то испарились, когда ей ни с того ни с сего вдруг показалось, что Марта может выбежать им навстречу в любую минуту, и надо поскорей предупредить Клауса, пока не поздно. Она обхватила его шею руками, усадила рядом с собой на камень и, захлебываясь словами и рыданиями, стала рассказывать ему обо всем, что она пережила за этот день.

В этом рассказе реальные события перемешались с выдуманными, их недавний отъезд из Каршталя в заваленном мешками овощном фургоне слился с ее сегодняшним бегством от настигающей ее Марты, в которое она тут же сама поверила. Клаус тихо сидел рядом с ней и слушал, не перебивая, – ему всегда требовалось некоторое время для осознания неожиданных происшествий. Наконец, Хелька кончила говорить и замолчала, тихонько поглаживая его колючий после недавней стрижки затылок. Она давно научилась прибирать его к рукам мелкими нежными касаниями, но на этот раз уловка не сработала, – Клаус тяжело вздохнул, отвел ласковые Хелькины пальцы и решительно встал.

– Так я поеду к мамке, – сказал он и взялся за руль велосипеда. – Я ей обещал.

– А я? – не веря тому, что слышит, выдохнула Хелька.

– А ты приходи поскорей, как сможешь. Она же меня ждет, а не тебя.

Хелька мигом оценила ситуацию и поняла, что спорить бесполезно, а нужно действовать хитростью.

– Ну иди, – покорно согласилась она, не поднимаясь с камня. – А я еще тут посижу.

– Зачем тебе тут сидеть? – удивился Клаус.

– У меня нога сильно разболелась, я все равно так сразу не дойду.

– Ладно, если разболелась, так не спеши. Я с ней посижу, поговорю, пока ты доберешься.

– Вряд ли она станет дожидаться, пока я приду. Так что поцелуй меня на прощанье и иди.

Клаус потерся щекой о ее волосы, дольше он не мог дотянуться, не отпуская велосипед.

– Нет, не так, а по-настоящему. Может, это в последний раз. Может, мы больше никогда не увидимся.

Услышав это, Клаус выронил руль, и велосипед со звоном грохнулся на шоссе.

– Что значит, никогда не увидимся?

Хелька немедленно воспользовалась этой минутной заминкой и притянула его к себе со всей силой, на какую была способна ее увечная рука.

– Никогда значит никогда. Ты никогда не увидишь меня, а я никогда не увижу тебя.

– Но почему? – взвыл Клаус.

– Потому что она решила забрать тебя туда навсегда.

– Откуда ты знаешь?

На этот вопрос Хелька не могла бы ответить, – действительно, откуда? Однако знала она это наверняка и не собиралась его отпускать.

– Если тебя у меня заберут, – тихо, но твердо сказала она, – я просто умру.

– Как они могут меня там оставить, если я не захочу?

– Они завяжут тебе глаза, отведут в тот глубокий подвал и будут морить тебя голодом, пока ты не согласишься.

– Зачем я им нужен? – неуверенно произнес Клаус, не пытаясь, однако, высвободиться из объятий Хельки, хоть ему было страшно неудобно нависать над ней, изогнувшись в три погибели. Хелька воспользовалась этим и, нажав покрепче на его плечо, снова усадила его рядом с собой на камень.

– Им, может, и не нужен, а ей еще как! Ей главное, чтобы ты был с ней, а не со мной.

– Но она же моя мамка! Она обидится, если я с ней не поеду, ведь я обещал, – совсем беспомощно пробормотал Клаус, но Хелька уже знала, как ему возразить.

– Ведь если б я ее не увидела, ты бы даже не знал, что она за тобой приехала. На что же тут обижаться?

– Но ты же мне рассказала…

– А кто это знает? Только ты и я, правда?

– Что же делать? – спросил Клаус, уже сдаваясь, уже готовый, как всегда, следовать за Хелькой с закрытыми глазами. Ответ у нее был готов, недаром она целый день репетировала разные варианты этого разговора:

– Мы прокрадемся в церковь и спрячемся на колокольне… – шепотом, будто кто-то мог ее услышать. – Там она ни за что нас не найдет.

– Но она может перехватить нас по дороге.

Тоже почему-то шепотом.

– А мы по дороге не пойдем. Ты ведь знаешь все проходные дворы.

– А велосипед? Она найдет нас по велосипеду.

– Велосипед мы спрячем в кустах сразу за мостом. Пошли! Скорей перейдем через мост и спрячем, пока она сюда не примчалась.

Карл

Хоть Карл и нашел в сарайчике неплохое седло с уздечкой, он решил, что благоразумней вывести гнедого жеребчика Фрицци из загона неоседланным. Конечно, скакать по хорошей дороге на оседланной лошади было бы куда комфортабельней, чем отбивать зад до синяков на ухабистых лесных тропинках. Но по зрелом размышлении Карл предпочел благоразумие комфорту, потому что местные тропинки он знал, как линии своей ладони, а управляться с любой лошадью, хоть с седлом, хоть без, его натаскали в тренировочном лагере в Ливане.

Брать седло ни в коем случае не следовало. Когда полиция запустит частый бредень розыска, любая мелочь – например, жеребчик, уведенный кем-то из лесного загона, – может навести ее на след. Значит, нужно создать впечатление, что жеребчик убежал сам, тем более, что он так возражал, когда его оставляли на ночь в лесу.

Для этого Карл первым делом выломал один из столбов, поддерживающих проволочную ограду. Потом, не жалея драгоценного времени, погонял Фрицци по кругу, чем придал разоренному загону такой вид, будто негодующий жеребчик метался там, пока не повалил столб и не вырвался наружу. В этот хорошо продуманный сценарий седло и уздечка не вписывались никак, разве что их похитил сам Фрицци. Но сценарий сценарием, а без уздечки обойтись было невозможно. К счастью, в верной «беговой» сумке нашелся туго свернутый шелковый шнур, который Карл всегда таскал с собой на всякий случай.

Когда он, наконец, преодолел сопротивление Фрицци и приноровился к скачке без седла, которую он мысленно назвал «отрадой мазохиста», до замка оставалось еще километров шесть. До сих пор все умственные усилия Карла были сосредоточены на решении неотложных практических задач, но мерное движение по хорошо знакомым ему долинам и перелескам не требовало столь полной интеллектуальной отдачи, оставляя простор для страхов и сомнений.

Достаточно ли продуманным было его решение очертя голову спрыгнуть на лету с самолета и на неоседланной лошадке судьбы направиться в неизвестность? С первого взгляда эта затея выглядела глупой и дерзкой, но интуиция подсказывала Карлу, что срок его службы на Ближнем Востоке приближался к концу, а вместе с ним и его жизнь. Он неплохо изучил повадки своих коварных хозяев и знал, что в их мире не любят слишком шустрых. Там нет незаменимых, и каждое выполненное задание сокращает время, оставшееся исполнителю. Так что пора было рвать когти.

Кроме того, Карлу очень быстро стало невыносимо шумное соседство Патрика Рэнди. Дело было не только в том, что нервы его были натянуты до предела, а Патрик ни на секунду не давал ему расслабиться. Главное, его наметанный глаз отметил в хитром бабочнике знакомое по напарникам последних лет терпкое сочетание упоения собой и обиды на судьбу, которая не дает передышки и надежды на завтрашний день. Молодые ребята могли наслаждаться полученной в обмен на риск свободой, но с возрастом искристое вино наслаждения скисало и превращалось в уксус, а Патрик был уже сильно немолод. Как и он сам, – Карл без фамилии, Гюнтер без лица, Ян без единой родной души на всем белом свете.

Впрочем, не всегда было так, чтобы ни одной родной души. Вчера, например, – неужто это было только вчера? – у него была Клара, готовая жертвовать жизнью ради него. Но сегодня ее уже нет и завтра тоже не будет, и вообще неясно, была ли она вчера. Тем более, что сегодня ему нужна вовсе не Клара, а Инге, девочка-стюардесса, принцесса из замка. Найдет ли он эту девочку? Он, кажется, забыл, что она уже не девочка, что ей давно перевалило за тридцать, и неизвестно, как она жила все эти годы, кого встречала, кого любила.

Разузнать о ней ему удалось немного. Все его проверки и уточнения были хлипкие и опасные. Он знал, что за ним всегда следят и никогда не доверяют. Не потому, что он чем-то вызвал недоверие своих хозяев, – вовсе нет, они просто понятия не имели о том, что такое доверие. Вот и приходилось каждый шаг свой соразмерять с неотступно следующим за ним подозрительным взглядом. Его телефонные разговоры прослушивались, его корреспонденция регулярно прочитывалась чужими глазами. Сведения о жизни Инге он собирал урывками, пользуясь привилегиями, дарованными ему в связи с подготовкой к роли профессора Войтека – ему на короткий срок открыли доступ к европейской справочной литературе. Собрал он чистый мизер: узнал, что Инге все еще числится в телефонной книге под фамилией Губертус, а Отто Губертус из книги выбыл, понятно куда.

И еще одну крупинку информации, крохотную, но бесценную, он добыл в библиотеке, дерзко нарушив главную заповедь поведения секретного агента на вражеской территории. На глазах у всех он вошел в телефонную будку и набрал номер Инге. Хоть он был обучен набирать любой номер так, что снаружи этот номер невозможно было засечь, он все равно рисковал жизнью в случае, если его боссы прослушивали даже английские автоматы. Правда, услышав голос Инге, он, не отзываясь на ее встревоженное «Алло!», тут же положил трубку, однако успел все же услышать, как она спросила еще тревожней: «Это ты, Ури?» Он вовсе не собирался с ней разговаривать, хоть и не прочь был бы узнать, чем она так встревожена и кто такой этот Ури, – или кто такая эта Ури? – по непривычному имени трудно было определить, женское оно или мужское. Карл решил выяснить это позже, при встрече, а пока ему только нужно было убедиться, что она по-прежнему живет в замке и сама отвечает на телефонные звонки.

И вот с этим скудным запасом сведений он, искусно избегая людных дорог, трясся на чужой неоседланной лошадке, чтобы поскорее очутиться у Инге, зная о ней только то, что ее отца уже нет в живых, а сама она по-прежнему живет в замке, носит девичью фамилию и отвечает на телефонные звонки. Теперь было уже не важно, опрометчиво он поступает или нет, потому что из этой точки все равно не было пути назад. Что ж, будь что будет, раз он еще не разучился играть с огнем и его все еще возбуждает головокружительный привкус опасности.

С привкусом опасности все было в порядке – он ощутимо возрастал по мере приближения к замку. Карл подъезжал не со стороны главной дороги, ведущей через мост к спиральному подъему в гору. Он выбрал более сложный, никому кроме него, наверно, неизвестный путь – сначала вверх вдоль горной речки, вьющейся в расщелине соседней долины, потом через поросший густым кустарником перевал. На перевале он спешился и, ласково развернув Фрицци, легким шлепком подтолкнул его обратно, туда, откуда они поднялись. Жеребчик секунду постоял, словно ожидая, что новый господин передумает, потом тряхнул гривой и веселой трусцой поскакал вниз по склону, оставляя на своем пути цепочку золотистых навозных катышек. Глядя на эти катышки, Карл посочувствовал трудолюбивой хозяйке Фрицци – сколько добра пропало даром!

Итак, он был почти у цели. Оставалось только спуститься к заброшенной каменоломне, от которой давно нехоженая, поросшая травой тропка вела к узкому зеву его тайного подземного хода. Поскольку Карл не представлял, что ожидает его в замке, он намеревался проникнуть туда через подземный ход, а там оглядеться и выбрать образ действий в соответствии с обстоятельствами.

Но выйдя на знакомую площадку, зажатую между щербатым отрогом скалы и грубой кладкой сторожевой башни, он не нашел над ней и следа искусно замаскированного им когда-то входа в узкий трубчатый туннель, по которому он столько раз пробирался в замок. Бросалось в глаза, что стену недавно ремонтировали: все выломанные в течение веков камни были аккуратно возвращены в свои старые гнезда и закреплены цементным раствором. Работа была профессиональная, и только опытный глаз мог заметить, что над внешним видом стены потрудился умелый реставратор.

Похоже, за эти годы здесь многое изменилось. Кто знает, не способны ли эти перемены превратить его дерзкую выходку в глупейшее самоубийство? Но деваться уже было некуда и не оставалось ничего иного, как идти на разведку наверх, к воротам, – никто лучше Карла не знал, что другого входа в замок нет.

Наверху у ворот его ожидал еще больший сюрприз: на пустынной в его время площади перед входом искрилось и сверкало в закатных лучах солнца совершенно неуместное строение из красного камня и стекла – то ли ресторан, то ли кафе. Прищурившись, Карл всмотрелся в готическую вязь вывески над дверью: «У крепостной стены». Чуть пониже и помельче значилось название популярного местного пива «Крумбахер».

У этой орошенной пивом «Крумбахер» крепостной стены было одно несомненное преимущество – здесь можно было не опасаться быть замеченным, так как площадь была полна людей. Они сидели за столиками ресторана, стайками бродили по древним булыжникам, закинув головы, разглядывали мозаику над входом или толпились у ворот, жадно покупая какие-то билеты. Нереальность происходящего была так велика, что Карлу на миг показалось, будто он ошибся адресом и попал в совсем другое место.

К счастью, привычка мгновенно анализировать ситуацию и принимать решения помогла ему довольно быстро справиться с замешательством. Небрежной походкой туриста он направился к мгновенно узнанному им столику из гостиной Отто, за которым сидела так и не узнанная им дама средних лет и продавала таинственные билеты.

Карл пристроился в хвосте небольшой многоязыкой очереди и, делая вид, что любуется зубчатой стеной, осторожно огляделся. Знакомых лиц в толпе он, к счастью, не нашел, зато заметил многоцветный глянцевитый плакат, прикнопленный над головой билетерши. На плакате была весьма реалистично изображена все та же зубчатая стена с воротами в центре и примыкающий к ней кусок сторожевой башни. Поперек этой красоты было выведено золотой готической вязью:

«Еженедельная экскурсия по красочным

галереям и мрачным подвалам замка Губертус

(ХШ – ЧМШ век)

Каждую пятницу в 20.00.

Цена билета 20 марок.»

Если бы Карл не боялся привлечь к себе внимание, он бы громко присвистнул. Ну и ну – еженедельная экскурсия по 20 марок с носа! Ай да Инге, ай да молодец! Карл прикинул, сколько народу снует по площади, и помножил это число на двадцать, – получилась довольно круглая сумма. Неплохо, если вспомнить, с каким трудом Инге удавалось сводить концы с концами в те времена, когда он изображал из себя ее наемного работника. Интересно, где она достала деньги на ремонт подвалов и что она там нашла? И что подумала, когда нашла то, что он оставил ей на память?

Тем временем подошла его очередь, и он купил за 20 марок – никто не дал ему скидку по знакомству, – кремовый картонный квадратик, отворяющий перед ним заветные ворота замка. Квадратик, украшенный все тем же зубчатым силуэтом стены, выглядел вполне невинно и ничем не выдавал своей волшебной силы. До восьми оставалось чуть больше получаса, так что можно было еще успеть перекусить в ресторане и заодно попытаться разведать, какие перемены произошли в замке за годы его отсутствия.

Свободных столиков в ресторане не было – дела, как видно, шли неплохо. Любопытно, ресторан тоже принадлежит Инге? Выбрав столик, занятый двумя не слишком юными, нарядно одетыми дамами, Карл с наигранным стеснением положил руку на спинку свободного стула и вежливо спросил, может ли он разделить с ними стол. Дамы охотно прервали свой оживленный щебет и дружно вскинули на него умело подведенные оценивающие глаза. Удовлетворенные результатом осмотра обе приветливо закивали, Карл отодвинул стул и сел.

Оказавшись лицом к стойке бара, он немедленно увидел за стойкой знакомого – владельца деревенского кабачка Вальтера. Хоть немного располневший и лишившийся заметной части пышной когда-то шевелюры, это был несомненно он. Карл хотел было передвинуть свой стул так, чтобы повернуться к Вальтеру в профиль, но вспомнил, что выглядит сейчас не как Гюнтер фон Корф, а как футбольный болельщик Вилли Вебер из Оснабрюка – а ведь он чуть было не забыл об этом в суете последних минут!

Эта непростительная забывчивость чуть не подвела Карла, когда перед ним возникло еще одно знакомое лицо, появления которого ему следовало ожидать, как только он увидел Вальтера. Холодный пот выступил у него на верхней губе, когда он сообразил, что склонившаяся к нему сухопарая официантка не кто иная, как жена Вальтера Эльза. Он чуть было не отшатнулся от нее в первую секунду, прежде чем осознал, что, записывая в блокнот его заказ, она на него даже не смотрит, так она устала.

И все же, когда Эльза ушла, он испытал бесконечное облегчение и вдруг почувствовал, как ужасно он проголодался. Когда он ел в последний раз? Кажется, вчера вечером, за ужином в библиотеке – неужели это было всего лишь вчера? – до того, как кто-то подбросил на рояль его давно потерянную красную тетрадь. С той минуты события закрутились с такой стремительностью, что кусок не лез ему в горло. У него даже не нашлось свободной секунды, чтобы подумать о том, кто и зачем мог эту тетрадь подбросить.

И лишь теперь, ожидая, пока ему принесут заказанный им венский шницель – лакомство, недоступное в его мусульманском раю, – он вспомнил случай с тетрадью и начал прикидывать возможные варианты. Маловероятно, чтобы это было уловкой одной из разведок, – зачем бы им понадобилось его предупреждать? Да если б кто-нибудь из них хоть заподозрил, что он Гюнтер фон Корф, ему бы вряд ли позволили долго наслаждаться приятной беседой за вечерним чаем. По всему выходило, что тетрадь подбросил кто-то другой, – но зачем, зачем? Скорей всего, чтобы запугать и шантажировать.

Впрочем, нет – если его хотели шантажировать, то почему не шантажировали? Значит, хотели только запугать, в чем, надо признаться, вполне преуспели. Что ж, такой изысканный зигзаг отлично вписывался в образ действий его недоверчивых восточных владык. Это так соответствовало их стилю – нюхом учуять его стремление от них сбежать и пресечь это стремление в корне, дав ему понять, коварно и сокрушительно, что им все про него известно. И при этом так изловчиться, чтобы его тайная тетрадь невесть откуда возникла из небытия и тут же исчезла, не оставляя сомнений, что как они ее нашли, так они и его найдут, если только захотят.

Карл, собственно, и не сомневался, что они, если захотят, найдут кого угодно и где угодно. Потому-то он и пошел на эту рискованную затею, что не надеялся от них спрятаться. Зато, имея в кармане столь ценную кассету, рассчитывал с ними сторговаться, – в чем-чем, а в торговле они толк знали. Именно для успешной торговли ему нужно было надежное, никому, кроме него, не известное убежище и верная женщина для связи. Оставалось выяснить, насколько эта женщина ему еще верна.

Краем глаза Карл заприметил, что Эльза двинулась к кухонному окну, в котором появилась тарелка с его шницелем. Хоть она на него не смотрела и хоть был он не так уж и похож на прежнего себя, он все же предпочитал не сталкиваться с ней лицом к лицу. Чтобы избежать этого, он взял с подоконника оставленную кем-то газету и уткнулся в открытый его предшественником разворот. Очередная заповедь агента предписывала во избежание разоблачения обязательно читать газету, взятую в руки для прикрытия. И он начал читать, не слишком вдумываясь в смысл прочитанного, но все же запоминая его на случай, если кто-нибудь дотошный поинтересуется, что же он там вычитал.

Одна из статей привлекла его внимание, не столько замысловатым заглавием «Что скрывается за благочестивым фасадом?», сколько большой, во всю ширину страницы, фотографией. На ней многолюдная вереница фигур, облаченных в светлые, вероятно, белые, длинные, до земли балахоны, втекала под сводчатую, уводящую в темноту арку. Перед аркой лицом к камере, воздевая вверх руки, словно для благословения, стояли двое, тоже в балахонах, – седовласый мужчина и молодая женщина в темных очках. Карлу показалось, что женщину эту он когда-то знал, – она была очень похожа на одну из двух нечесаных девиц, в визгливой компании которых он много лет назад, перед арестом, прятался в тайной квартире. Эту, кажется, тогда звали Лиззи.

В памяти тут же услужливо всплыло ее настоящее имя – Зильке Кранцлер. Помнится, полиции так и не удалось ее схватить. Конечно, это могла быть вовсе не она, фотограф ухватил ее лицо в полупрофиль, но сходство было поразительное. Может быть, не с портретом, напечатанным когда-то в полицейском листке, но с той вздорной, сексуально озабоченной девицей, которая больше всех отравляла жизнь Карла в невыносимые месяцы их добровольного заключения.

Прислушиваясь к шагам приближающейся Эльзы, он еще глубже погрузился в чтение газеты:

«Началось расследование, – писал некто Ф. Штадлер, – подозрительной финансовой деятельности руководителей религиозной коммуны «Детей Солнца», поселившейся несколько лет назад в бывшем имении фон Хакке в долине Каршталя».

У его локтя звякнула раздраженно поставленная на пластик стола тарелка, и голос Эльзы проскрипел:

– Ваш шницель, господин.

– Да, да, спасибо, – пробормотал Карл, не отрываясь от газеты. Пока он вслушивался в деловитый шорох бумажной салфетки и легкое позвякивание стакана, вилки и ножа о поверхность стола, глаза его автоматически вбирали в себя разрозненные обрывки фраз: «…зубной техник, который был членом секты более десяти лет…. отписал свой дом и все сбережения…. по требованию адвоката… никакого ответа… скудный рацион и всенощные бдения. лишение сна…тяжелым изнурительным трудом без оплаты…Проповеди о конце света…собственность на десятки домов… банковские счета…»

– Вы тоже собираетесь на экскурсию? – хорошо поставленный культурный голос одной из соседок заглушил шаги Эльзы, и Карл не мог бы сказать точно, отошла она уже или нет. Поэтому он полуобернулся на голос, все еще прикрывая газетой обращенный к Эльзе профиль:

– А зачем еще люди приезжают сюда?

– Ну, разумеется, только за этим. Я просто так спросила… вижу, что ваш обед остывает, а времени осталось немного, вот я и подумала…

Карл бросил осторожный взгляд через плечо – слава Богу, Эльзы там уже не было! Он положил газету обратно на подоконник и придвинул к себе тарелку:

– И, действительно, есть что посмотреть?

– Говорят, там можно увидеть настоящие чудеса, – ободренная его вниманием заторопилась соседка. – Подумать только, этот замок простоял здесь сотни лет и никто даже не подозревал, какие культурные сокровища скрываются за этими стенами.

«Никто, кроме меня. Но мне бы и в голову не пришло делиться этими сокровищами с толпой. И старику Отто наверняка тоже, – подумал Карл, опуская вилку. – Кто же это, интересно, надоумил Инге торговать старыми семейными тайнами?»

– Да вы ешьте, ешьте, а то не успеете. Через пять минут уже начнут впускать внутрь.

И впрямь, через пять минут, наспех насладившись плохо прожеванным шницелем, Карл уже двигался в многоязыком людском потоке, вливающемся в ворота замка. Инге у ворот не было. Билеты проверяла уже виденная им билетерша и тоненькая девушка в облегающем комбинезоне из гладкой струящейся ткани того же цвета, что и ее коротко остриженные волосы. С первого взгляда она показалась Карлу очень молодой и очень красивой. Однако, подойдя поближе, он заметил, что она не так уж молода и не так уж хороша собой, просто облик ее был настолько освобожден от мусора бытовых деталей, что в нем преобладала трепетная духовная компонента, свойственная обычно очень ранней юности.

Глаза девушки то и дело обшаривали толпу, с жадным интересом выбирая и фиксируя лица проходивших мимо нее людей. Уж не она ли зачинщица всех этих перемен? В ее манере была какая-то особенная окрыленная уверенность в своей власти – над кем и над чем, хотел бы он знать. Опасаясь, что она заметит и запомнит его – в другой ситуации он был бы очень даже не прочь, но сейчас это было бы вовсе некстати, – Карл переместился в очереди так, чтобы предъявить свой заветный картонный квадратик не ей, а очкастой билетерше, которая на него даже не глянула.

Войдя в знакомый двор, непривычно залитый светом мощных прожекторов, Карл опять поискал глазами Инге, но ее не было и здесь. Двор почти не изменился – тот же строй тополей вдоль стены, те же истоптанные веками камни под ногами, те же пышные герани на окнах. Исчезли только штабеля камней, заготовленных им когда-то для постройки холодильника, зато рядом со свинарником приютился сам холодильник, по всей видимости, достроенный кем-то другим. Все выглядело так, будто жизнь здесь отлично продолжалась и без Карла, если не считать, конечно, смерти старика Отто, но вряд ли тот умер с тоски по нем. От этих мыслей Карлу в который раз стало не по себе – уж не промахнулся ли он, рассчитывая на неизменность жизни замка и постоянство его хозяйки? Что ж, скоро ему предстояло это выяснить.

Наконец все обладатели билетов прошли контроль и по знаку властной девушки неорганизованно двинулись в глубь двора.

– Наш маршрут начинается с подземного коридора, – объявила девушка, неожиданно огорошив Карла своим высоколобым, истинно академическим произношением, ничем не напоминающим своеобразный местный диалект. Значит, она не из местных и не из простых. Что же это за птица, и как она залетела в здешнюю глухомань?

– Коридор этот был прорыт в тринадцатом веке, – продолжала девушка, направляя толпу вдоль стены туда, где раньше располагались комнаты Отто, – еще до постройки стены, охватывающей оба здания крепости. Этот коридор давал возможность защитникам замка тайно переходить во время осады из одного здания в другое.

Внезапно прожектора погасли все разом, и двор погрузился в абсолютную, ни единой искрой света не нарушаемую темноту. Это длилось не дольше одной-двух секунд, затем в дверном проеме возникла парящая в воздухе женская фигура со старинным фонарем в простертой над головами зрителей руке. Она казалась очень высокой – то ли от обрамляющей ее рамы бархатной тьмы, то ли от ниспадающего тяжелыми складками платья из золотой парчи, стоячий воротник которого сливался с волной ее ниспадающих на плечи золотых волос. Эффект был потрясающий, толпа восторженно ахнула и затихла.

– Добро пожаловать в замок Губертус, – произнесла золотая женщина голосом Инге и медленным плавным движением подняла фонарь еще выше, в то время, как тело ее начало плавно приземляться, пока носки золотых туфель не коснулись невидимых в темноте камней двора. Приземлившись, она, грациозно наклонив голову, нырнула под низкий свод дверного проема, публика плотной цепочкой потянулась вслед за ней. При входе очкастая билетерша вручала каждому свечу, которую она доставала из висящей на крюке плетеной корзины и которую тут же зажигала возникшая рядом с ней стриженая девушка в облегающем комбинезоне.

Зажав в руке слабо потрескивающую свечу, Карл протиснулся вперед, поближе к золотой женщине. Первой же остановкой при повороте в неизвестное ему, только что реставрированное ответвление коридора, он воспользовался, чтобы подойти к ней почти вплотную и заглянуть в лицо. Окончательно убедившись, что это Инге, он осторожно попятился – пока было еще рано попадаться ей на глаза. Что и говорить, не так он себе представлял их первую встречу. Впрочем, это ведь была пока не встреча, а всего лишь прелюдия к ней. У него еще оставалось время присмотреться к этой почти незнакомой женщине, от доброй воли которой зависела сейчас его жизнь.

Она изменилась за эти годы. Не то, чтобы постарела, – скорей наоборот, даже посвежела, но при этом в ее лице, да пожалуй, не только в лице, а в осанке тоже, появилась некая особая зрелая значительность, какой он не замечал у нее прежде. Или ему это почудилось – ну что можно сказать о лице, освещенном только дрожащими бликами свечи, горящей внутри стеклянной клетки фонаря? А, может, все это его фантазии – просто она немного располнела?

Диковинной длинной процессией, озаренной трепетным пламенем свечей, они, словно тени, ведомые в ад, потекли по причудливым извилинам подземного коридора. Голос Инге, усиленный мегафоном, говорил что-то смутно узнаваемое из учебника истории, но Карл не мог сосредоточиться на произносимых ею фразах. Нежданно-негаданно на него навалилось прошлое. Сколько раз он прошел когда-то по этому коридору – взад и вперед, взад и вперед? Не сосчитать и не упомнить. В памяти остался только тот незабываемый последний раз, когда он бежал, оскальзываясь на гладких камнях, и толкал перед собой кресло Отто, а старик, как безумный, повторял одно только слово: «Скорей! Скорей! Скорей!»

Инге тем временем провела их карнавальное шествие к широкой площадке, которая завершалась коротким лестничным маршем из красного камня, низвергающимся в центр круглого зала, расположенного в основании сторожевой башни. Здесь после темноты коридора было почти светло – зал был скупо подсвечен спрятанными в стенах неназойливыми электрическими светильниками. В их полусвете бросались в глаза следы недавней реставрации – в стенах не зияли, как когда-то, дыры от вывалившихся камней, и пол не был усеян рухнувшими столбиками опоясывающей второй этаж зала балюстрады. Все было аккуратно заделано, заштопано, замазано, сохраняя при этом, однако, зримые признаки старины. У подножия лестницы, охраняя вход в круглый зал, стояли два рыцаря в полных доспехах, при копьях и мечах.

Инге остановилась на лестничной площадке и повернулась лицом к публике. Где-то наверху вспыхнул яркий прожектор и осветил стену у нее за спиной. В руке Инге оказалась длинная указка, ловко орудуя которой она начала представлять публике развешенные на стене фотографии, изображающие полуразрушенные лестницы и заваленные камнями галереи, знакомые Карлу по прошлому.

Внезапно взгляд Инге на краткий миг скрестился со взглядом Карла и тут же скользнул мимо, но ему показалось, что в воздухе между ними вспыхнул и погас электрический разряд. Инге, конечно, его не узнала, но электрический толчок почувствовала несомненно, от чего черты ее исказились мимолетной гримасой то ли боли, то ли страха. Она прервала свою пояснительную речь почти на полуслове, поставила указку в угол и приложила руку ко лбу, будто пыталась вспомнить какое-то ускользающее из памяти слово. Это длилось недолго, всего какую-то долю секунды и, возможно, никто кроме Карла этого не заметил.

– Дамы и господа! – насильственно улыбаясь, сказали губы Инге, тогда как в глазах ее все еще таился ужас. – Пришло время спуститься вниз и посетить недавно открытые и отреставрированные подвалы замка, более пяти веков хранившие мрачные тайны моих предков. Вы воочию сможете убедиться, что теперь они выглядят не так, как на фотографиях последних лет, а так, как они выглядели в те далекие времена, когда бароны Губертус владели этим краем. Я передаю слово профессору Вильме Шенке, автору готовящейся к печати монографии о средневековой германской архитектуре, которая расскажет вам о тех далеких временах.

Тут она кивнула в сторону стриженой девушки, которая опять вынырнула из темноты и оказалась рядом с Инге, поддерживая ее под локоть, словно оберегала от падения. Кто бы мог подумать, – оказывается, эта обтекаемая пигалица не какая-нибудь секретарша, а ученая дама, автор монографии! Значит, он правильно угадал, вся эта затея – ее рук дело. Интересно, как она вышла на Инге с ее сокровищами клана Губертусов? И почему она так бережно подхватила Инге под локоть?

– Дорогие друзья, – отчеканила фрау профессор на хох-дойч своим истинно профессорским голосом. – Сейчас вам предстоит необычное и увлекательное путешествие по подземным лабиринтам замка Губертус. Я надеюсь, нервы у вас крепкие?

В толпе раздались веселые голоса, клятвенно заверяющие фрау профессора, что нервы тут у всех, как канаты.

– Вот и отлично! – Вильма Шенке взяла у Инге фонарь, и его неуверенный свет на миг озарил лица стоявших в первых рядах. Застигнутый врасплох Карл поспешно попятился и шарахнулся в глубь галереи, наступая на ноги тем, кто теснился вперед мимо него. К счастью, все были так захвачены разыгрывавшимся на площадке спектаклем, что никто не обратил на него внимания.

– Готовы ли вы к опасностям и головокружительным новым впечатлениям? – спросила Вильма, и толпа дружно отозвалась:

– Готовы!

– Тогда пошли! – задорно воскликнула Вильма. – Но только чтобы потом никаких жалоб, вы сами захотели! – И повела оробевшую процессию вниз по лестнице.

Карл, который счел благоразумным пристроиться в самом конце, среди натужно ковыляющих старушек, приметил, что некоторые участники спектакля изрядно струсили и начали озираться по сторонам в поисках удобного выхода. Он бы и сам стал озираться, если бы не знал, что все известные ему, искусно замаскированные выходы из круглого зала были куда страшней и опасней, чем приведший их сюда невинный извилистый коридор.

Инге чуть отступила, уступая им дорогу, и Карл примедлил шаги, стараясь избежать встречи с ней. Слава Богу, она не стала долго задерживаться, а выудивши еще один фонарь из какого-то скрытого от постороннего взгляда хранилища, зажгла его одним ловким движением и последовала за Вильмой. Глядя на ее умелые крупные руки, Карл вдруг вспомнил естественную сноровку ее ладного тела, восхищавшую его в часы их кратких свиданий, до краев насыщенных ее любовью. Осталось ли у нее что-нибудь от этой любви?

Стараясь по мере сил не опережать своих старушек, Карл в хвосте процессии спустился в круглый зал, где обнаружились даже некоторые экземпляры грубо сколоченной древней мебели. В его времена зал был не просто пуст, – мебель выглядела бы совершенно неуместно в его затянутых паутиной и продуваемых всеми ветрами просторах. Впрочем, и теперь, хоть паутину в основном смахнули и дыры в стенах заделали, ветры могли по-прежнему свободно гулять под потолком, врываясь в произвольно разбросанные по стенам бойницы.

Будь он проклят, этот зал, из которого он совершил когда-то роковой прыжок во мрак своей теперешней жизни, своего ненавистного посмертного существования. В памяти замелькали непрошенные картины из той, казалось бы начисто вытесненной, но оказывается вовсе не забытой поры, когда он проводил здесь целые дни. Картины эти были настолько яркими, живыми и почти осязаемыми, что он напрочь пропустил мимо ушей всю лекцию профессора Вильмы, которую остальные слушали, разинув рты.

Очнулся он только, когда толпа зашелестела, зашуршала и двинулась по окружности зала к хорошо знакомому Карлу узкому простенку, в торцовой стене которого скрывался тайный вход в подвал. Вильма, ни на секунду не прерывая своих хорошо отрепетированных объяснений, с ловкостью опытного регулировщика выстроила экскурсантов в четыре полукруглых шеренги, стоящих в затылок друг другу, и вызвала вперед смельчаков, желающих проявить смекалку. Хоть Карл и не слышал, в чем именно их смекалка должна была проявиться, его собственная смекалка подсказала ему, что им предстоит обнаружить секретный замок, отворяющий заветную дверь.

Значит, реставраторы замка эту дверь нашли и открыли, чего, собственно, и следовало от реставраторов ожидать, если они хоть чего-нибудь стоили. А раз первую дверь открыли, так, небось, и вторую тоже. А, может, вторую все же не смогли? Ведь ключ от нее остался на дне вонючего колодца в связке других ключей, поспешно брошенных им в тот суматошный день в смрадное чрево ловушки. Карл вспомнил, как, бросив связку вниз, он со стесненным сердцем дожидался звона от удара ключей о камень, дожидался, несмотря на спешку, дожидался долго и тщетно, пока не сообразил, куда, вернее, на что, упали ключи, так и не зазвенев. На что или на кого, – как точней назвать то, на что они упали?

Но если дверь все же открыли, то скорей всего нашли там весь набор, – и ключи, и то, на что они упали. А это значит, что Инге считает его мертвым. Надо этот факт учесть и использовать при инсценировке их встречи. Неудержимый поток мыслей Карла, абсолютно отключивший его от разворачивающихся у него на глазах событий, был прерван громким воплем многих глоток. Особенно вдохновенно и пронзительно звенели голоса его престарелых соседок, которые были вне себя от восторга, смешанного с упоительным ужасом.

Огромным усилием воли Карл заставил себя вернуться к реальности. Четверка смелых и догадливых – хорошенькая блондинка, два спортивных юнца и упитанный господин средних лет – выстроились перед зрителями спиной к черному зеву отворенной двери в подвал, гордо воздев в воздух победно сплетенные руки. Карл не следил за временем и не знал, как долго продолжались поиски секретного замка, но он не сомневался, что организаторы экскурсии позаботились о том, чтобы смелые и догадливые справились со своей задачей не позднее, чем это было запланировано. Как это похоже на Инге – четкость замысла и точность его исполнения!

– Отлично! – воскликнула Вильма, и в руке у нее появилось нечто вроде маленького букета на красных стеблях.

– Всем участникам команды-победительницы полагаются скромные призы!

Она проворно надела на шеи смелых и находчивых красные шнурки с пластиковыми копиями ключей от разных дверей замка. Карл вспомнил, что каждый ключ не похож на другой и являет собой истинное произведение древнего кузнечного искусства. Он только запамятовал, как Инге называла свою коллекцию антикварных ключей, всегда висевших на стальном обруче в простенке между кухонными окнами. Кажется, каким-то смешным именем из сказки, вроде «Двенадцати лебедей». Нет, не лебедей, а каких-то других птиц, из другой сказки, но вот каких птиц, из какой сказки?

Карл почувствовал, что сойдет с ума, если не вспомнит, кого же там было двенадцать, а, может, вовсе не двенадцать, ну, конечно, не двенадцать, а тринадцать – в этом все дело! В голове прояснилось и вслед за злонамеренной цифрой тринадцать из заросших травой забвения глубин вынырнуло имя связки ключей – «Чертова дюжина красавцев». Один из этих красавцев – как раз тринадцатый – обладал уникальным свойством: он отпирал ту страшную дверь. Когда здесь, у входа в круглый зал, змеиноголовый Отто недрогнувшей рукой вручил ему тринадцатого красавца, он не только заранее знал, он самозабвенно предвкушал, что должно произойти с Карлом за этой дверью. Он не знал только одного – что Карл тоже это знал.

И Карл с накатанной привычностью, от которой, как ему казалось, он наконец избавился в последнее время, в стотысячный раз представил себе, что бы с ним стало, если бы он за тот год не облазил и не выучил наизусть все закоулки коварного замка Губертус. Как он смеялся – безмолвно, конечно, – над старым интриганом, пока катил его кресло вниз по подземному коридору, притворяясь, что готов доверить ему свою жизнь и с благодарностью принять из его рук тринадцатого красавца, открывавшего ему дорогу к верной и мучительной смерти! Жаль, что старик уже умер, так и не узнавши правды, и Карлу не удастся пронзить его сердце своим вполне материальным появлением.

Тем временем артистичная профессорша средневековой архитектуры перестроила своих подопечных в длинную вереницу, которую с помощью Инге направила на узкий, неизвестный Карлу мостик, ведущий на просторный балкон, парящий в полутьме над стеклянной площадкой. Карл был уверен, что этой площадки в его времена здесь не было. Одного взгляда на эти скрепленные стальными рамами стеклянные квадраты было достаточно, чтобы оценить их возраст, – они, вне всякого сомнения, были продуктом современной индустрии, хоть скрывали под собой следы вековых преступлений.

Для чего настланы эти плиты? Что скрывается под ними сегодня, что убрано, что оставлено на обозрение? Вильма прервала взмученный тревогой поток мыслей Карла:

– А сейчас мы будем искать тайный вход в фамильную сокровищницу Губертусов. Для этого мне нужен один смельчак. Только один смельчак, но истинный, готовый на головокружительно опасную авантюру! Имейте в виду, что немало народу погибло в поисках этого входа. Кто готов сегодня рискнуть?

Неужто они хотят заманить кого-то из публики в ловушку? Безумная идея на миг затмила сознание Карла – а что, если ему вызваться? Он-то знает отлично, что его там ждет, и не провалится, зато сумеет заглянуть в ту отвратную бездну и узнать, что лежит на дне. Скорей всего, они давно нашли ЭТО и убрали, – но вдруг нет? Не то что не нашли, но не обратили внимания, мало ли мусора там скопилось за века? Или наоборот – не только нашли, но почистили и аккуратно разложили под стеклянным колпаком, чтобы впечатлять доверчивых обладателей билетов ценой в двадцать марок.

Пока он боролся с дурацким детским соблазном, дюжина рук взлетела вверх:

– Я!!!

Вильма обвела глазами обращенные к ней лица и поманила к себе кого-то из толпы:

– Идите сюда! Нет, нет, не вы, а ваша соседка, – остановила она высокого рыжего парня, который начал торопливо протискиваться к ней.

Соседка парня оказалась такой же высокой и такой же рыжей, как он сам. Окинув жестким оценивающим взглядом спортивную фигуру девушки, облаченную в джинсовый костюм и белые кроссовки, Вильма удовлетворенно кивнула ей и спросила, готова ли та к неприятным сюрпризам. Девушка радостно подтвердила свою полную готовность к любым испытаниям, обнаружив при этом ярко выраженный американский акцент.

– Тогда пошли! – воскликнула Вильма, пренебрегая хором мужских голосов, обиженно протестующих против ее выбора. Но, уводя американку по мостику обратно в зал, где все светильники вдруг погасли, она не выдержала и обратилась к разочарованным представителям сильного пола:

– Я вижу, вы все еще думаете, что мужчины в чем-то превосходят женщин? И это после того, как мы с баронессой Губертус наглядно доказали вам, что женщины способны справиться с любой сложной задачей. Ведь вы видели, как замок выглядел всего несколько лет тому назад и как он выглядит теперь!

«О господи, так наша фрау профессор – феминистка!» – догадался Карл. А как же Инге? У нее, похоже, не было к этому никакой склонности, она всегда была женщина от кончиков пальцев до мозга костей. И все же как-то странно: прошло столько лет, а она все еще не вышла замуж – при ее-то красоте и прочих достоинствах, не говоря уже о сказочном замке Губертус, перешедшем в ее владение после смерти старика Отто. Карлу вдруг ясно представилось, как полчаса назад Вильма бережно подхватила Инге под локоть, будто она фарфоровая. С чего бы это? Что там за отношения? Пожалуй, пора было отрываться от экскурсантов и отправляться на разведку.

Он сделал было шаг назад, намереваясь потихоньку протиснуться среди старушек, проскользнуть на мостик и раствориться в сумраке красного зала. Но в этот момент стеклянные плиты у подножия балкона дрогнули и начали медленно расходиться в стороны, открывая под собой узкий туннель коридора, в котором тут же вспыхнул яркий свет. Сверху было хорошо видна рыжая грива отважной американки, которая за то время, что Карл обдумывал отношения Инге и Вильмы, успела отпереть наружную дверь тринадцатым красавцем и переступить порог коридора.

Сделав несколько осторожных шагов по надежному на вид каменному полу, девушка остановилась и внимательно оглядела стены. Не найдя в них ничего примечательного, она сперва постучала по ним кулаками, а потом начала систематично нажимать на выступы и расщелины в поисках тайного входа. Убедившись, что с налету эту задачу решить не удастся, она переменила тактику и смелее двинулась вперед. Все случилось так внезапно, что публика не сразу осознала, что девушки в коридоре уже нет – один из булыжников вдруг ушел у нее из-под ног и она, не успевши даже вскрикнуть, исчезла в разверзшейся под ней черной дыре. Толпа остолбенело помолчала секунду-другую, а потом дружно завыла. Даже у Карла, заранее предвидевшего, как это произойдет, перехватило дыхание.

Лампы в коридоре погасли, и несколько женских голосов зашлись в истерическом визге, но тут сильный луч прожектора, прорезав тьму, нацелился точно в зияющий среди камней провал и высветил джинсовую фигуру американки, довольно удобно сидящей в поролоновом кресле, хитроумно вплетенном в сетчатый гамак. Лицо ее, вначале ошеломленное, стало быстро расслабляться, стремительно озаряясь восторженным сиянием. Карлу было хорошо знакомо это чувство блаженного обновления застывшей от ужаса крови, когда смертельная опасность осталась позади. Много лет он делал все для того, чтобы испытать это чувство снова и снова. Но последнее время смертный шок уже не проходил окончательно, а надолго оставался в теле безрадостной терпкой оскоминой.

И сейчас давно пережитый шок отозвался стеснением сердца, и Карлу стало муторно при мысли, что придется продефилировать в общем строю через эти меченные недоброй памятью подвалы. Да еще весьма кстати подвернулось мудрое подозрение, что в круглый зал они уже больше не вернутся, так как их ждет лишь поступательная дорога вперед к новым аттракционам и к наново пробитому выходу куда-нибудь за пределы замка. Организаторы и распорядители этой чудо-экскурсии проявили слишком богатую изобретательность, чтобы не выпроводить ее участников восвояси без лишней головной боли из-за их попыток проникнуть в замок на обратном пути.

По всему выходило, что его первоначальное интуитивное побуждение покинуть общество любопытных старушек и красноречивой феминистки Вильмы следовало немедленно претворить в действие. Что он и выполнил, выбрав удобный момент, когда экскурсанты, слегка тесня друг друга, стали по очереди протискиваться в коридор с разинутой в центре пола пастью ловушки, на которую положили узкую металлическую доску, так что каждый, проходя по ней, мог содрогнуться при виде бездонной глубины у себя под ногами.

Вежливо уступая дорогу доверчивым старым дамам, уже успевшим проникнуться к нему симпатией за его подчеркнуто джентльменскую вежливость, Карл оказался замыкающим в длинной очереди желающих заглянуть в сокровищницу Губертусов. Дальше все было проще простого, – убедившись, что никто не обращает на него внимания, он слегка отстал от остальных, а потом быстрым решительным рывком взлетел вверх по ступенькам, пересек лестничную площадку и нырнул под темные своды подземного коридора. Там он свернул налево, в направлении комнат Инге.

Ури

Ури бродил по тускло освещенному библиотечному залу, беспорядочно сдвигая и раздвигая скользящие по рельсу полки с книгами. За каждой отодвинутой полкой он обнаруживал втиснутое среди книг скрюченное тельце Брайана, одетое в потертый коричневый пиджак с замшевой заплаткой на локте. Он поспешно задвигал полку, открывая при этом новый зазор, в котором неизменно появлялся тот же коричневый пиджак с той же замшевой заплаткой на локте. Пытаясь избавиться от этого наваждения, Ури все быстрей и быстрей бежал вдоль бесконечного ряда полок, сдвигая и раздвигая их со все возрастающей скоростью, так что постепенно бег его превратился в дробную канонаду ударов дерева по дереву.

Когда деревянная канонада стала совсем невыносимой, он открыл глаза и обнаружил прямо перед собой ногу в черном башмаке на шнурках. Нога нацеливалась и, чуть подрагивая в икре, небольно пинала его в плечо.

– Хватит, – сказал он хриплым спросонья голосом. – Я уже не сплю.

В ответ над ногой возникло симпатичное среднеевропейское лицо, декорированное тонкой полоской усов. Усы изогнулись в улыбке надо ртом, безуспешно пытающимся выдавить из себя немецкие слова:

– Вставать надо. Идти телефон.

Телефон? Сон разом слетел с Ури, он вскочил и устремился к выходу. Джимми заворочался на полу, но не проснулся. Дверь за Ури захлопнулась, и он оказался в коридоре, откуда его быстро провели в чей-то кабинет с креслом и письменным столом. На столе потрескивала снятая с рычажка телефонная трубка. Ури схватил ее и прижал к уху, краем глаза заприметив, что сопровождавший его полицейский деликатно вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Ну, конечно, слушать их разговор здесь, в кабинете, вовсе не обязательно, его можно прекрасно прослушать по параллельному аппарату.

– Ульрих Рунге? – зазвучал в трубке знакомый голос.

– Да, это я, – сдержанно ответил Ури, лихорадочно пытаясь припомнить, откуда он так хорошо этот голос знает. Загадка разрешилась сама собой, когда его собеседник перешел на иврит,

– Как тебя туда занесло, хотел бы я знать?

Сомнений не оставалось, – это был Меир, как, впрочем, и следовало ожидать.

– А разве мать тебе ничего не рассказала? – спросил Ури, предполагая, что это очередная игра Меира, – ему, дескать, ни к чему посредники, он хочет все узнать из первоисточника.

– Мать? – голос Меира вдруг сорвался, словно он поперхнулся этим словом. – Твоя мать, что ли?

А чья же еще, интересно? Меир молчал, только дышал в трубку, можно было подумать, что он нарочно тянет время, неясно просто зачем.

– Ну ясно, что моя! Она что, ничего тебе не рассказала?

Меир, наконец справился со своим сбившимся дыханием и проговорил невнятно:

– Так получилось, что мне не удалось с ней поговорить.

Он опять немного помолчал и объяснил:

– У нас тут началась такая карусель, что мне было не до разговоров с ней.

Что там началась карусель, Ури не сомневался, но как это Меир не выслушал Клару?

– До такой степени ты закрутился?

Меир опять поперхнулся словами:

– Представь себе, до такой, – он так глубоко вдохнул воздух, что трубка зажужжала, словно пчелиный улей. – Но ты все еще не ответил на мой вопрос.

На это Ури ответил новым вопросом:

– А Лу у тебя тоже не нашлось времени выслушать?

– Лу я, конечно, выслушал, но понять ее было трудно. У нее в мозгах что-то зациклилось, так что в ее рассказе концы с концами не сходятся.

– Что же именно не сходится?

– Она просто помешалась на идее, что миссис Муррей убил какой-то бабочник. У нас полчаса ушло только на то, чтобы выяснить, что бабочником она называет местного кабатчика Патрика Рэнди. Но вот зачем ему это понадобилось, выяснить не удалось. Она совсем потеряла голову, тем более, что Джерри устроил ей страшный скандал из-за машины.

– А что случилось с машиной? – насторожился Ури.

На Меира опять накатил приступ спазматического кашля, – зубочисткой своей он подавился, что ли?

– Он рассвирепел оттого, что она без спроса отдала тебе ключи, – промямлил он, прочищая горло.

– Это в момент, когда убили Брайана? Кстати, что она сказала о его убийце?

– Она ворвалась ко мне в истерике, выкрикивая, что Брайана убил Ян Войтек, но сама не знала, откуда она это взяла.

– И ты ей, разумеется, не поверил? Зачем же ты тогда приказал перехватывать все частные самолеты? Чтобы остановить меня?

– Да я понятия не имел, что ты тоже улетел, пока мне не прислали из Меца фотокопию твоего немецкого паспорта! Я глазам своим не поверил.

– Значит, ты все же хотел перехватить Яна Войтека?

– Не столько его, сколько кабатчика. Он-то улетел наверняка, это мы проверили, но вот был ли он один или с кем-то другим?

– Вот и спросил бы у Клары. Она-то знает, что с ним был пассажир.

На этот упрек Меир ответил не сразу. Он засопел, зашуршал, – похоже, закурил сигарету и, громко выдохнул:

– Предположим, ты прав, и он улетел с пассажиром. Но откуда ты взял, что это Войтек?

Ури похолодел, – все это время он в глубине души надеялся, что пограничники успели перехватить самолет бабочника.

– То есть, меня вы сумели задержать, а его нет?

– Пока нет, – сокрушенно признался Меир.