Северный круг Прозоров Александр

Наконец гамаюн перестал биться, замер, уткнувшись кривым клювом чуть не в самые янтарные глаза. Парень разжал руки – птица не шелохнулась.

– Га-а… ма-а… ю-ю-юн… – тихо пропел он, вбивая глупой, хотя и колдовской птице нужный образ.

Мир словно пошел рябью, успокоился, но на дороге стоял уже не простенький «Москвич», а приземистый, вытянутый «Форд», с синей полосой от носа до кормы, с надписью «ДПС» на дверце и проблесковыми маячками на крыше. Молодые люди непостижимым образом оказались в милицейской форме, с яркими белыми портупеями, автоматами за спиной и полосатыми палочками в руках. Даже глаза у всех троих из желтых стали светло-голубыми. Правда, зрачки в них по-прежнему оставались двойными: один большой, и еще один маленький, чуть ниже главного.

На превращение ни одна из проносящихся мимо машин опять же не отреагировала. Все водители вдосталь насмотрелись в своей жизни и на «Москвичей», и на гаишников. Насмотрелись так, что мимо вторых предпочитали проноситься, отвернувшись в сторону, дабы не привлекать лишнего внимания.

Один из новоявленных милиционеров вышел вперед, вглядываясь в набегающий поток транспорта, неожиданно вскинул палку, ткнул на похожую на зубило вишневую «восьмерку», затем указал жезлом на обочину. Машина послушно затормозила, вильнула в сторону.

– Инспектор Серегин, – козырнул милиционер. – Покажите ваши документы, пожалуйста.

– А что случилось? – поправив очки, выглянул из окна круглолицый, коротко стриженный водитель лет тридцати в светлом плаще.

– Красная машина модели «Ваз 2108», – пожал плечами инспектор. – У нас таких в угоне около двухсот числится. Поэтому попрошу предъявить документы и открыть капот. Я хочу сверить номера кузова и двигателя.

– Вот, черт! Ну, почему среди ночи? Меня жена уже ждать, наверное, перестала… – Тем не менее водитель дернул рычаг замка капота, вышел из машины, протянул техпаспорт.

– Та-ак, – инспектор поднял капот, подпер его штангой. – Давайте смотреть. Номер кузова… Совпадает. Номер двигателя… Ничего не разобрать. Чего это он у вас такой грязный?

– Вот, блин… Сейчас, тряпку возьму… – Водитель скинул плащ, сунул его в открытое окно передней дверцы, оставшись в темном свитере. Отошел к багажнику, спустя несколько минут вернулся с тряпицей размером с носовой платок, полез под капот.

В этот момент второй инспектор, сдвинув автомат вперед, вскинул жезл и, выйдя чуть не на середину дороги, указал им на черную «Волгу» мчащуюся с включенными желтыми противотуманными фарами на бампере. Послышался визг тормозов, машина вильнула к обочине. Стекло водительской дверцы поползло вниз:

– Ты чего, одурел, служивый? Я же тебя чуть не снес! – в окне забелело открытое удостоверение с фотографией, печатями и размашистой подписью: – ФСК![11] Отходи, мы торопимся.

– Я в ваших бумажках ничего не понимаю, – мотнул головой инспектор и демонстративно снял автомат с предохранителя. – Знаю только, что наркоту и оружие как раз под таким прикрытием возят. Откройте багажник, пожалуйста.

– Ты чего, сдурел, служивый? – опешил водитель. – Да ты знаешь, с кем связываешься? Тебя же завтра собственное начальство с говном сожрет!

– Предъявите машину к осмотру. – Милиционер отступил и, широко расставив ноги, положил руку на затвор.

– Ну, родной, ты напросился… – Дверь распахнулась, на асфальт выскочил двухметровый верзила в кожаной куртке. Тут же коротко лязгнул передернутый затвор:

– Медленнее себя ведите, гражданин, – сухо потребовал инспектор.

– Ладно, служивый, я тебе багажник покажу. Но только завтра лично к вам в батальон приеду. Посмотрю, как ты перед начальством запоешь.

В этот момент первый милиционер вдруг схватил водителя «Жигулей» за шею чуть ниже затылка, с силой сжал пальцы, выдергивая жертву из-под капота, хлопнул ладонью по глазам и толкнул в сторону обочины:

– Беги!

И водитель побежал. Завывая от страха и не понимая толком, что он делает, бедолага перепрыгнул придорожную канаву, плеснув водой, на четвереньках забрался на противоположный склон, ринулся к березовой роще, белеющей в полусотне метров.

– Бежит! – вскрикнул второй инспектор.

– Бежит! – тем же тоном отозвался фээскашник, развернулся к жертве, рванул из-под мышки пистолет, передернул затвор.

– Уйдет! – Повернул лицо к машине инспектор.

– Уйдет! – Распахнулись задние дверцы, и наружу выскочили еще двое крепких ребят с пистолетами в руках. Тихо, словно хлопки из неисправного карбюратора, застучали выстрелы трех «макаровых». Водитель за придорожной канавой упал, поднялся, сделал два неуверенных шага, снова упал. Тем временем с заднего сиденья «Волги» наружу выбрался мужчина в полосатом махровом халате и, поглубже запахнувшись, пошел к «восьмерке». Инспектор заботливо приоткрыл ему дверцу, и мужчина сел за руль.

Водитель привстал, зашарил руками в траве, нашел очки, надел их на нос и снова рухнул. Тело стало мелко подрагивать.

– Костя, проверь!

Фээскашник, стоявший ближе к обочине, спрятал оружие, разбежался в два шага, перемахнул канаву, подошел к беглецу, перевернул на спину, приложил руку к шее:

– Готов. – Он вытер пальцы о траву и пошел назад.

– Едри твою налево, – сплюнул тот, что отдавал команду. – Всего сотню верст не довезли. Как теперь доложим?

Конвоиры забрались обратно в салон – с проворотом взвизгнули покрышки, срывая машину с места, и «Волга» умчалась в сторону Москвы.

– Скорее, – открыл инспектор дверцу «восьмерки». – Скорее, Пустынник, гамаюн голодный.

Спасенный из-под ареста мужчина выбрался наружу, быстрым шагом перебрался через канаву, вымочив полы халата почти до пояса, опустился на колени рядом с убитым, прижался губами к губам, с силой выдохнул, потом опустил руки на грудь, несколько раз толкнул, снова выдохнул в рот, еще раз толкнул сердце. Разумеется, искусственное дыхание не могло вернуть застреленного к жизни – но маг добивался совсем другого.

– Скорее! – крикнули с шоссе. Там опять поползла рябь. Патрульная машина исчезла, истаяла форма, оружие инспекторов. Стало видно, как на багажнике «Москвича» вьется схваченная за горло и лапы птица. – Скорее, я не смогу его долго держать!

Пустынник снова прикоснулся губами к губам мертвеца, но на этот раз он не выдыхал, а втягивал в себя воздух. На мгновение губы осветились бледно-зеленым светом, и маг облегченно выпрямился. Тут же, скребнув когтями по железу, птица гамаюн спрыгнула на землю. Захлопав крыльями, она перемахнула канаву, волоча за собой переливающийся всеми оттенками желтого шлейф перьев, опустилась на мертвеца и начала торопливо расклевывать лицо.

– Жена, сын, дача, квартира из одной комнаты, – буркнул Пустынник, выбираясь обратно на дорогу. – Не могли кого получше найти?

Он швырнул намокший халат прямо на дорогу, вытянул из «восьмерки» плащ, накинул на плечи.

– Хозяин приказал освободить немедля.

– Ладно, – кивнул маг. – Обойдусь пока этим.

– Хозяин приказал вызвать его, как найдешь приют.

– Не приказал, а попросил, – поправил парня с янтарными глазами Пустынник. – Мне он не хозяин. И поторопи птицу. Я думаю, ваше наваждение слетит со смертных минут через десять, и они примчатся за трупом.

– Гамаюна никто не может торопить, – покачал головой парень. – Пока он не выклюет весь мозг, не вернется. Он любит живой мозг. А захочешь помешать – такой морок наведет, во веки вечные не выберешься. Будь ты хоть смертный, хоть знахарь, хоть сам Великий.

– Может, ему тогда помочь?

– Не нужно, Пустынник. Пока он не поест, к нему лучше не подходить.

Маг пожал плечами, пошарил по карманам плаща.

– Вот они, – протянул документы убитого желтоглазый парень.

– Метелкин Анатолий Сергеевич… – Открыл права маг. – Смешно. Адрес: Москва, Большая Академическая. Никогда не слышал. Что же, побудем немного Метелкиным. Надеюсь, недолго. Мне перестало нравиться в здешних землях.

Оседлавшая мертвеца птица каркнула, подняла голову, взмахнула крыльями и выдала длинную переливчатую трель неожиданно приятным звонким голосом. Пожалуй, тот, кто слышал ее голос, но не видел трапезы, действительно мог счесть гамаюна райской птицей. Потом она, помогая себе редкими взмахами, направилась назад к шоссе и вскоре без посторонней помощи вернулась обратно на багажник.

– Тебя на сколько заговаривать, Пустынник? – поинтересовался парень. – Месяца хватит?

– Хватит, – кивнул маг.

– Арха-а-а… Арха-а, гамаюн, арха-а… – снова зазвучало в ночном воздухе, и на этот раз райская птица отозвалась почти сразу. Лицо мага начало округляться, волосы потемнели, стрижка стала короткой. Чуть выпятился живот, посинели глаза, ссутулились плечи. Пустынник нарисовал перед собой пальцем два ободочка, прямо из воздуха вытянул очки в тонкой металлической оправе, посадил их на нос, поправил. Посмотрел на свое отражение в стекле, кивнул.

Молодые люди с янтарными глазами открыли багажник, небрежно запихнули в него колдовскую птицу. Сами, не прощаясь, забрались в салон. «Москвич», пару раз мигнув левым поворотником, выехал на асфальт и начал разгоняться. Пустынник же, спрятав в карман документы, уселся в «восьмерку» и задумался, пытаясь разобраться в произошедшем за долгий, долгий день.

Ведь он всего лишь наблюдал. Пожалуй даже, еще не наблюдал, а только собирался. Готовился, ждал, когда придут первые смертные со своими глупостями, потом другие. Потом о нем услышат те, кто интересен, он повысит плату и приходить станут только избранные из смертных. Око позволяет не задавать вопросов. Оно само видит насквозь любого смертного, его знания, надежды, помыслы. Главное – чтобы кто-то из нужных людей пришел с любой пустяшной просьбой и ненадолго остался перед Оком. И вдруг… Ни Ока, ни знаний. Полицейские не просто вломились, они привели с собой колдуна и святош, не дав ни отвести глаза, ни спасти самое ценное из своего имущества. Еще ни разу он не попадал в столь глупое положение.

Что же теперь будет? Он согласился на предложение местного Круга за весьма высокую плату: три черепа первых арийцев. Настоящих ариев, потомки которых едва ли не перемешались со всеми людьми мира – у большинства земного населения их кровь уж точно имеется в какой-то примеси. Имея черепа первых ариев, Пустынник сможет не охотиться за плотью смертного, если вздумает произвести магический обряд, он использует вместо волос, ногтей или крови просто крупинки костной смеси. Хорошая цена за несколько месяцев работы. Но ведь никто не предупреждал его, что работа окажется столь опасной!

Пожалуй, местный Круг обязан компенсировать ему потери. Хотя бы частично. И они обязаны найти и вернуть Око! Ведь оно единственное на всей планете. Второго подобного предмета не существует.

Вдалеке показались желтые огоньки, стремительно выросли, превратившись в противотуманные фары. Послышался визг тормозов, и со встречной полосы вывернула, едва не вылетев в придорожную канаву, черная «Волга».

– Где он?

– Да вон, в траве валяется.

– Менты, естественно, уже смылись.

– Ты хоть номер их машины запомнил?

– А ты?

Ругаясь и громко переговариваясь, рослые ребята полезли через канаву, столпились возле тела.

– Ты смотри, его уже крысы пожрали!

– Блин, с собой брать надо было. Чего ты уехал?

– А чего ты сразу не сказал?

– Как-то из головы вылетело. Понервничал я, понимаешь?

– В рапорте чего писать станем, мужики? И это… Сюда вызывать кого нужно, или просто с собой жмурика заберем?

Что решат для себя его конвоиры, Пустыннику было совершенно безразлично. Он завел машину, включил ближний свет, вывернул на трассу и нажал на педаль газа. В зеркале заднего вида остались стоящая носом к обочине «Волга» с включенными фарами и несколько мужчин, копошащихся в их свете. Пустынник снисходительно усмехнулся, покачал головой:

– Смертные…

Москва, Большая Академическая улица.

13 сентября 1995 года. 04:45

Нужный дом Пустынник узнал без труда. Самые поверхностные воспоминания, вытянутые из мертвых душ, всегда наиболее яркие. Он помнил внешний вид дома и квартиры, помнил, когда купил машину и впервые увидел розовую ряху начальника. Помнил имена жены и сына. Но вот даты их рождений, свой номер телефона, наличие бабушек и дедушек – тут в памяти царила пустота. Может, их и нет никого?

Припарковав «восьмерку» у пятой парадной, маг поднялся на третий этаж, остановился перед железной дверью, мысленно еще раз проговорил:

– Метелкин Анатолий Сергеевич, – и вставил ключ в замочную скважину.

Метелкин Анатолий Сергеевич осторожно шмыгнул в прихожую, притворил за собой дверь. Не включая свет, скинул с себя ботинки, повесил плащ на вешалку и направился в кухню.

– Это ты? – хлопая заспанными глазами, вышла сюда же жена, зябко подтягивая к самой шее ворот короткого шелкового халатика. – Чего так долго?

– Менты тормознули, – небрежно пожал плечами Анатолий. – Решили, что машина в угоне. Еле отвязался.

– А чего у тебя с голосом?

Пустынник вздрогнул: вечно проблема с этими женщинами! Даже морок, наведенный гамаюном, и то ухитряются распознать. Казалось бы, райская птица способна копировать все в точности – а ведь все едино неладное чуют.

– В горле пересохло… – Маг вскинул к ее лицу сжатые в щепоть пальцы, резко развел их в стороны: – Катанда хари, алдо, хаш-хаш…

Женщина замерла. Как была – с полуоткрытым ртом, глядя перед собой, с одной рукой у ворота, а другой – слегка опущенной вниз.

Ее новый муж открыл холодильник, достал поддон с кубиками льда, вытряхнул все прямо на стол. Потом соскреб снизу с морозильника снег, бросил туда же. Начал слеплять из снега и прозрачных кубиков нечто, похожее на шар.

– Так, вроде держится. Теперь… – Он покрутил головой, выдвинул ящик, достал нож. Проковырял в получившемся шаре выемку глубиной сантиметра в два. – Теперь нам нужно…

Маг подошел к женщине, примерился, чиркнул ножом ей по пальцу. Порез моментально покраснел, на нем выступила кровь, несколько капель скатились вниз. Пустынник ловко поймал их точно в выемку, затер сверху снежной крошкой, посмотрел на свет: вроде разошлось. Заглаживая стыки, колдун еще раз обтер поверхность получившегося шарика руками и сунул его в морозилку.

– Как тяжело потерять все, – покачал он головой. – Элементарную вещь приходится на суррогаты менять.

Ожидая, пока «суррогат» застынет, он прошел из угла в угол, остановился перед женщиной. Выдернув ворот из сжатой руки, он развел в стороны полы халата, окинул взглядом скрытое под ним обнаженное тело, удовлетворенно хмыкнул: вроде хоть с этим повезло. Он помял упругую, совсем не отвисшую грудь, скользнул рукой по бедрам, запустил пальцы в пушок внизу живота. Однако ласкать бесчувственную статую быстро прискучило – маг запахнул на жене халат, отступил к окну. Окна выходили во двор, в самые кроны деревьев, и различить что-либо за листвой было совершенно невозможно.

– Ладно, будем считать, что хватит…

Пустынник достал ледяную сферу из холодильника, поставил ее на стол и наклонился, вглядываясь в искрящиеся под лампой грани.

– Славутич?.. – Он не увидел, а ощутил присутствие за сверкающей поверхностью здешнего мага, прячущегося в темноте, тут же протянул руку и выключил бра: нечего показывать лишний раз, где находишься и что творится вокруг.

– Ты цел, Пустынник? – прошептал старик, соблюдая вежливость. В старину почему-то считалось, что произнесенное шепотом заклинание слабее выкрикнутого в голос, и с тех пор маги общались именно так. Дабы собеседник не заподозрил, что в твоей речи спрятано злое заклятие. – Почему ты так легко сдался?

– Были обстоятельства, которые скрещивались чуть не перед глазами…

– Перестань, Пустынник, – перебил его местный Великий. – Мы говорим не по телефону, нас никто не подслушает. Выкладывай все как есть.

– Я заметил на улице топорников, а полицейские вломились под прикрытием колдуна. Мне было некуда деваться.

– Тебя выследили топорники? Как?

– Как?! – разозлился Пустынник. – Вы уверяли меня, Великие, что мне нужно всего лишь посидеть на окраине и прощупать, что в городе странного. А на меня уже через неделю насели и смертные, и топорники, и еще какие-то колдуны! Меня либо выдали, либо в Петербурге намного опаснее, чем вы говорили! Я требую компенсации! Я потерял…

– Ты не справился с простейшей задачей и требуешь компенсации? – Не расслышать в голосе Славутича насмешки не смог бы и глухой. – Впрочем, у Круга может быть иное мнение. Когда ты отчитаешься перед ним, тогда и решим. Я вытащил тебя на волю, если ты заметил. Отдыхай.

«Отдыхай!» Пустынник схватил со стола шар и со всей силы швырнул его в стену, расколотив в мелкую ледяную крошку. Старый местный колдун ухитрился парой фраз пнуть его по всем больным местам. Надсмеясь над потерями, попрекнул неумением, отказал в компенсации и намекнул, что это именно он находится перед Кругом в долгу! Проклятый маразматик.

Маг повернулся к тупо таращившейся женщине и со всего замаха влепил ей пощечину. Потом еще одну. Та лишь чуть покачнулась, как безмозглый магазинный манекен. Смертная…

Пустынник отвернулся, кивнул своему отражению в окне: там стоял не круглолицый тридцатилетний мальчишка, а взрослый, солидный мужчина, умеющий переносить неприятности и возвращать полученные удары. Отыграться на Славутиче он, конечно, не сможет: магическая защита Великих слишком прочна даже для него. Но если хорошенько оглядеться и терпеливо выждать момент – всегда найдется пробоина в самой прочной бреши. А пока и вправду можно отдохнуть.

Он легонько стукнул женщину по глазам тыльной стороной ладони:

– Ахнап!

Жена вскрикнула, схватилась за палец:

– О господи, Толя! Я обо что-то порезалась.

– Ерунда, царапина. У тебя есть пластырь?

– Да, сейчас достану. Ой, и щека почему-то болит. Отлежала, наверное. Надо будет теперь на другой бок ложиться. Иди, Толя, раздевайся. Я сейчас, быстро.

Славутич же, отодвинув шар, откинулся на спинку кресла и зажмурился от блаженства, купаясь в теплых потоках, что струились от камня, на котором лежала круглая столешница. Он чувствовал, как эти потоки смывают с тела усталость, уносят грязь, хвори, годы…

– Ты здесь, Великий?

– Да, Унслан, – не открывая глаз, кивнул старик.

– Я вижу, ты любишь проводить здесь время. – Второй член триумвирата занял свое место за столом. – Тебе не скучно сидеть в темноте?

– В темноте? – удивился Славутич. – А разве ты не чувствуешь? Разве ты не видишь света, что идет от камня? Унслан, я помню, что, согласно клятве, я должен буду отдать свое место тому, кого выберет Изекиль, равно как это сделал Ахтар, вместо которого наш третий Великий поставил тебя. Но ведь вы не можете быть чужаками, ты не можешь. Иначе тебя не принял бы ни Круг, ни камень. Ты сын этой земли – так неужели ты не чувствуешь?

Старик открыл глаза и, наклонившись вперед, положил на столешницу ладони с растопыренными пальцами:

– Этого камня руки человека коснулись впервые тысячи лет назад. Он помнит кровь жертвенных петухов, пламя ритуальных костров. Он помнит первые стоны и первые молитвы, он помнит, как над ним вырастал город. Неужели ты не чувствуешь, Унслан? Это сердце нашего города, это сердце нашей страны. Люди со всех сторон света помнят о Москве, желают ей могущества, и мысли, помыслы их собираются здесь. Это дань человеческих душ. Или ты думаешь, маги моего клана каждую неделю собираются здесь просто так? Хотя бы попробуй, Унслан. Это живая энергия. Это энергия живых душ, она куда сильнее мертвой. Я знаю, твоим учителем был Изекиль. Он пришел с запада и привык забирать энергию у мертвых. Чем больше людей умирает вокруг, тем сильнее он становится. Он любит убивать, убивать тысячами. Но ведь ты сын здешней земли, Унслан! Попробуй пить живую энергию, и ты увидишь, каков путь истины.

– Если мой учитель столь плох, Славутич, зачем ты заключил с ним сделку? – возразил молодой Великий, поглубже натягивая капюшон.

– Я был слаб, – пожал плечами старик. – Я лишился силы и воли, я потерял друзей, я питал ненависть и зависть, я хотел сделать как лучше. Но моих сил хватило ненадолго. Я начал уставать. Однако это не значит, что я стремлюсь попасть в руки падальщика.

– Но ты дал клятву!

– И пока я ее не нарушил… – покачал головой Великий.

– Да… – согласился его более молодой собеседник и после небольшой паузы поинтересовался: – Скажи, Славутич, почему мой учитель так стремится проникнуть в Петербург? Ведь это больше не столица. Из него нет ни магического, ни обычного влияния.

– А разве Изекиль не рассказывал тебе о пророчестве? – Старик вздохнул. – Интересно, чему же он тогда вас учил? Этому пророчеству всего два столетия. Его дал безумный старик, святой Ипатий из Читы. Он предрек, что в году две тысячи четвертом от рождества Христова придет на трон русский дочь восходящего солнца. «И отверзнуца небеса, и станет диаволово небесным, а небесное диаволовым. И возопят дети во чревах, не желая выходить на свет божий, и заплачут мертвые от жалости к живым. Падет Русь великая к ногам иноземным, и развеется память о святой земле в пыли подорожной. Погаснет навеки свет благой над могилами предков, коли не явится со столицы севера белый витязь и не заслонит собой престол от черной нечисти». Вот так, Унслан. Девять лет осталось до исполнения пророчества.

– Или его неисполнения, – понимающе кивнул молодой член триумвирата. – А столица севера – это Санкт-Петербург. Понятно. Но ведь именно ты вместе с Изекилем истребил весь Северный Круг до последнего мага.

– С тех пор прошло семьдесят лет, Унслан. – Славутич сложил руки на груди. Он успел успокоиться, и голос его снова звучал тихим, вкрадчивым шепотом. – Круги Великих умеют не только умирать, но и возрождаться. Если алтарь круга намолен и сохранил энергетику, если люди не забыли столицу и удерживают ее в памяти своей, то возрождение может случиться в любой момент. Достаточно легкого толчка.

– Какого? – не удержался от любопытства Унслан.

– Какого… – На сей раз Славутич замолчал надолго, поглаживая шершавый стол, выпиленный из цельного дубового ствола. – Какого… Семь лет назад устал Великий Ахтар, и ты занял его место. Но ты не желаешь принимать энергию нашего алтаря, и влияние нашего Круга стало слабеть. Энергия ведь не идет в одну сторону, Великий. Люди делятся ею с нами, напитывая наши силы, а мы своею силой собираем вокруг себя страну. Ахтар ушел, Круг не получил замены, и границы начали осыпаться. Я не знаю, может быть, Изекиль хотел именно этого, но все семь лет мы не получаем из Петербурга ничего. Он больше не наш, он замкнулся. И если там оказался достаточно сильный маг, родившийся на русской земле, Северный Круг вполне мог возродиться. Если это так, к две тысячи четвертому году белый витязь из Петербурга вполне способен заслонить трон. Вряд ли это понравится Великому Изекилю.

– Какое приятное открытие. Оказывается, Великий Славутич решил помочь мне в воспитании ученика? – Третий член триумвирата пересек зал и сел за стол. – Продолжай, мне тоже интересно услышать что-нибудь новое.

– Из нового могу сказать, Великий Изекиль, – старик надвинул капюшон, – что я вытащил Пустынника из СИЗО и наш гость уже в Москве.

– А Око?

– Око осталось в Петербурге.

– Это плохо. – Изекиль вздохнул. – Я думаю, оно опасно. Оно может попасть в руки врагов. Того же Северного Круга, если он действительно возродился.

– Я сделал кое-что, Изекиль. Теперь тамошний следственный отдел очень долго не отдаст его кому бы то ни было.

– Я верю тебе, Славутич, – блеклые пальцы третьего Великого крепко сжали подлокотники кресла, – но мне очень не хочется рисковать. Насколько я помню, Око позволяет заглянуть в душу любого существа и познать все его тайны. Что будет, если маги Северного Круга все-таки доберутся до него и используют против нас?

– Северного Круга не существует, Изекиль. Мы уничтожили его до последнего знахаря.

– Да, славное было время, – сладострастно втянул в себя воздух Великий. – Под нож ушли все: от великих мудрецов до последнего астролога и предсказателя. Но с тех пор прошло семьдесят лет. На севере подросли новые маги. Я даже могу назвать десяток имен юных умельцев.

– Половина из которых уже успели продать тебе душу.

– Да, это так, Славутич. Они знают, кому будет принадлежать мир в следующем веке. Сколько можно цепляться за прошлое?

– Так чего же ты боишься, Изекиль?

– Того, что глупцы, пользуясь Оком, смогут распознать тех, кто предан лично мне. Ты обманывал меня уже дважды, Славутич. Обманул с тем чахлым семинаристом, обманул с южной жатвой. Я не хочу попасться в ловушку третий раз.

– Заключая с тобой договор, Изекиль, – погладил стол Славутич, – мы с Ахтаром обещали отдать тебе свои места, а не души людей. Мы не торгуем мертвечиной.

– Ты вовремя вспомнил про Ахтара, друг мой, – Великий сложил руки на груди. – Я терпелив, я умею ждать. И вот уже Ахтар устал, и вместо одного места в Круге я имею два. А ты – только одно. И тебе больше не удастся переломить судьбу. Ваше время ушло, старик. Люди умирают всегда. Чем больше их рождается, тем больше умирает. Они любят умирать. Умирать сами и убивать других. Поэтому я всегда буду сильнее вас, старики. И не забывай, что именно я поддерживаю магическую защиту Круга. У тебя на это уже очень давно нет возможности.

На этот раз Славутич не ответил, и в обширном подземном зале надолго повисла тишина.

– Скажите, учитель, – наконец разорвал ее Унслан. – Если у вас есть на севере слуги, почему не поручить им разузнать про Северный Круг?

– Все не так просто, – ответил Изекиль. – После ухода Ахтара, после появления в Петербурге этого странного профессора северяне совсем перестали молиться Москве. Мы теряем не только энергию, но и уверенность в преданности севера. Тамошние слуги не могут сообщить ничего внятного. Либо Северного Круга действительно нет, либо… Либо он слишком хорошо прячется. Северные маги моего клана слабы, а более опытные, которых мы посылали от имени нашего Круга, почему-то всегда пропадают. О Пустыннике Славутич хотя бы успел вовремя узнать. Но теперь в Петербурге осталось Око… Нет! – решительно закончил он. – Ока нельзя оставлять северянам. Это слишком опасно.

– Оно уже там, – напомнил Славутич.

– Ничего, – успокоил его Изекиль. – На Око у моих слуг силы хватит.

Санкт-Петербург, Заставская улица.

Следственный отдел МВД.

13 сентября 1995 года. 11:35

– А-а, массажист, – поднял Нефедов голову на вошедшего Дикулина. – Ну, садись. Помнишь, мы вчера на два пива спорили, что так просто дело не кончится? Вот полюбуйся, сегодня экспресс-почтой принесли.

Следователь протянул Алексею толстую книгу в глянцевой обложке.

– Что это?

– Каталог, из «Маяковки»,[12] принесли по моему запросу, которого я не посылал. Вот, открываем на закладочке и читаем. «Кошка, вырезанная из черного дерева, с двумя глазами из полированного нефрита. Высота статуэтки составляет тридцать два сантиметра, на переносице видны две глубокие поперечные царапины, вдоль спины нанесено пятьдесят семь штрихов, возможно, изображающих шерсть». Буква в букву, как в заявлении потерпевшей. Получается, она приметы своей пропажи из каталога искусствоведческого списала?

– Так, может, это ее кошка в каталоге и записана?

– Ага, счас, – кивнул Сергей Леонидович. – Читай, там ниже фотографии владелец указан. Майк Торсен, Калифорния. На однофамилицу нашей хозяйки антикварного магазина никак не тянет. И что мне теперь делать? Моя потерпевшая уже не потерпевшей оказывается, а черт знает кем. Мошенница не мошенница, вор не вор. Придется теперь запрос в Штаты посылать, а котяру эту нефритовую пока вещдоком оформить.

Дикулин поднял глаза на черную деревянную кошку, что возвышалась на сейфе. Секунду поколебался, потом протянул руку и коснулся ее лба.

И опять словно искра ударила через пальцы, и цепкий взгляд пробил сознание до самого донышка:

– Значит, это ты смог одолеть Пустынника? – услышал он удивленный шепот и торопливо отдернул ладонь.

– Что ты там вошкаешься? – недовольно поинтересовался Нефедов. – Давай садись, протокол за понятого заполняй.

– Чего писать?

– Как всегда. Зашел, увидел, никто не прикасался. Приметы или с книги, или из заявления спиши.

– Сейчас…

В кабинете следователя на десяти квадратных метрах стояли целых два стола, два сейфа и шкаф, а потому притулиться для заполнения бумаг было обычно негде, но в этот раз Алексею повезло: сосед Нефедова отсутствовал, и Дикулин, нахально усевшись в его кресло, заполнил бланки быстро и опрятно.

– Молодец, – кивнул Сергей Леонидович, просмотрев показания, и сунул протокол в папочку. – Ну, иди, массажируй. Если что будет, я позвоню.

– Надеюсь, не скоро.

Алексей пожал протянутую руку, двинулся к двери и едва не сбил с ног девушку лет двадцати: кареглазую, с длинными каштановыми волосами, рассыпанными по плечам, чуть ниже его ростом. Он успел заметить только густые, чуть изогнутые брови, острый носик, легкую улыбку на губах, – но тут прозвучало:

– Садитесь, потерпевшая, у меня к вам возникло несколько вопросов…

И наваждение мгновенно пропало. Молодая ухоженная сучка. У простых девчонок статуэтки стоимостью в сотни тысяч долларов почему-то не пропадают…

Санкт-Петербург, Заставская улица.

14 сентября 1995 года. 03:05

Человек, который, то пропадая, то проявляясь в желтом свете фонарей, шел по улице со стороны Волковского кладбища, больше всего походил на обычного дачника: черный ватник, пятнистые штаны, короткие резиновые сапожки, брезентовый рюкзак за плечами. Подтверждала первое впечатление и форма рюкзака – ткань плотно облегала пятикилограммовый газовый баллон. Единственное, что отличало прохожего от сотен тысяч точно таких же обладателей садовых участков, – это палочка, на которую он опирался при ходьбе, ничуть при этом не хромая.

В паспорте, который лежал во внутреннем кармане ватника, указывалось, что Липин Михаил Ефимович родился в 1958 году, однако среди посвященных он был известен под кличкой Испанец еще с начала девятнадцатого века. Ходили слухи, что он пришел на русские земли с непобедимой армией Наполеона и после ее разгрома попался на глаза какому-то казачьему разъезду. Впрочем, это вполне могло быть ложью, поскольку смуглая кожа, острые скулы, нос с горбинкой, большие глаза в глубоких глазницах да иссиня-черные вьющиеся волосы неопровержимо выдавали в нем уроженца Ближнего Востока.

Напротив светлого здания следственного отдела Испанец скинул рюкзак, поставил его на тротуар, сел сверху, закрыв глаза и подняв лицо к небу. Со стороны могло показаться, что он здорово устал и теперь пытается перевести дух, но на самом деле именно сейчас Липин Михаил Ефимович и приступал к выполнению наиболее сложной части своей работы.

Сделав несколько глубоких вдохов, он остановил дыхание и усилием воли собрал весь свой разум, всю ауру, энергетику в одну невероятно плотную точку; удержав ее в таком состоянии сколько можно, внезапно, со слабым выдохом отпустил. Получив свободу, энергия словно расплескалась, разлетелась бесшумным взрывом на несколько сотен метров вокруг, и Испанец внутри себя ощутил окружающие дома, землю, канализационные колодцы, небо над головой – как обычный человек чувствует покалывание в пальце или холодок на ноге.

Покалывание означало присутствие в этом месте живого существа. Холодное означало пожилого или больного человека, горячее – ребенка, теплое – взрослого. Щекотными казались собаки и аквариумные рыбки, остро посасывало от кошек и магических предметов – и те и другие не могли существовать, не впитывая энергию из окружающего мира. Сейчас он воспринимал почти сотню людей за спиной, четырех человек впереди, на уровне земли, и только один достаточно сильный магический предмет в пустующем здании.

Испанец открыл глаза, совмещая энергетические образы с реальным строением. Получалось, что сосущее ощущение проистекало из некоей точки за третьим слева окном, на четвертом этаже. Несколько секунд «дачник» сидел, глядя на следственный отдел, потом поднялся, развернулся к жилому дому. Покачал головой и, подхватив рюкзак, прошагал под арку, во дворе повернул налево и вошел в ближайшую парадную.

– Коммуналки, – негромко отметил он, глядя на двери, окруженные гроздями звонков.

На самом верхнем, пятом, этаже он посмотрел налево, направо, выбрал дверь с ригельным, судя по скважине, замком, приложил к ней руку, замер. На лбу выступили капельки пота, дыхание участилось – наконец из квартиры послышалось легкое звяканье, и дверь поддалась. Испанец вошел в темный коридор, задумчиво оценивая двери выходящих на улицу комнат, присел перед одной, прижал губы к щели между косяком и дверью. Тихонько выдохнул воздух, потом с силой втянул. Повторил эту процедуру еще раз, еще, а когда в голове закружилось и щеки начали гореть, достал из кармана складной нож, просунул его в щель и отодвинул язычок захлопывающегося замка, явно не желая тратить лишних сил на то, с чем можно справиться без всякой магии. Войдя в комнату, псевдодачник аккуратно притворил за собой дверь и только после этого с наслаждением потянулся, сладко зевнув.

Вдоль правой стены комнаты, у большого красного ковра, лежали, прижавшись друг к другу, женщина лет тридцати и гладко выбритый парень лет восемнадцати. Испанец громко хмыкнул, удивляясь странному союзу, принесшему, однако, вполне осязаемые плоды – мальчишка лет пяти разметался в кроватке за изголовьем.

Разумеется, все трое спали – вытянуть из человека энергию настолько, чтобы тот умер, почти невозможно. Тем более – с расстояния в несколько метров. Ничего со смертными не случится. Ну, посетуют на то, что совершенно не выспались, хотя спали как убитые и безо всяких снов. Ну, пожалуются пару дней на слабость и сонливость, и все. Можно сосать энергию снова. Это не говоря уже о том, что, по негласному уговору, «задаивать» простых обывателей насмерть маги себе никогда не позволяли. Если люди начнут догадываться, что их используют как стадо дойных коров, они вполне способны устроить облаву на незваных «пастухов». А так – выдумали себе синдром хронической усталости и радуются.

Испанец подошел к окну, снял с подоконника на пол цветы, открыл внутреннюю створку, затем внешнюю. Шума он не боялся: после потери заметного количества энергии смертные несколько часов спят так, что их пушкой не разбудишь. Подтянув к себе стул, маг перевернул палочку, достал из кармана толстый резиновый жгут, зацепил петлей за рукоять, прижал ее ногой, затем двумя руками взялся за широкий ремень, привязанный к жгуту, и, выпрямляясь, натянул его, зацепив краем за резиновую насадку палки. Потом нащупал в кармане рюкзака угловатый камень, подобранный в куче строительного щебня, вложил в выемку ремня. Сел на стул, навел свое странное оружие на третье слева окно дома напротив, замер, прицеливаясь, большим пальцем начал сталкивать ремень вверх. Поначалу казалось, что у него ничего не получается, но внезапно послышался щелчок – толстая дубленая кожа соскочила с резины, жгут резко сжался, выбрасывая камень в цель. Почти в тот же миг послышался короткий «дзвяк!». От быстрого сильного удара стекло не разбилось, в нем лишь образовалась небольшая пробоина. Тем не менее ночного гостя это устроило вполне. Он скинул с палки и спрятал резинку, развязал рюкзак, прикрыл глаза, сосредотачиваясь, поднес к губам ладони, раскрыл их перед собой как два лепестка…

– Sont violents je descendrai les mots, – торопливо зашептал он на хорошем французском, – l’article pour la partie, la trouverez, ici la prenez, dans une large rue, dans les portes.

Испанец резко развел кисти, уставив указательные пальцы вперед, потом опустил правую руку, быстро открыл вентиль баллона, сжал пальцы, словно хватая невидимую газовую струю, толкнул ее вперед, к окну:

– Treize, Treize tourbillons, allez а cause des montagnes, levez а la montagne!

Он повел носом, кивнул, откинулся на спинку стула, сложил руки на груди. Баллон потихоньку шипел, постепенно покрываясь изморозью. На улице потихоньку начало розоветь небо, забренчал вдалеке ранний утренний трамвай.

Наконец Испанец удовлетворился своей работой, завернул вентиль, затянул узел рюкзака, после чего достал коробок спичек, с интересом тряхнул возле уха, открыл.

Скользнув по серной полоске, спичка вспыхнула с первой попытки. Ночной колдун, склонив голову набок, немного полюбовался расползающимся по тонкой деревяшке пламенем, а потом коротко разрешил:

– Беги…

На долю мгновения открытая створка и пробоина в стекле через улицу соединились тонкой голубой нитью, как тут же грохнул пугающий в ночной тишине взрыв – третье слева окно в ослепительной вспышке вылетело наружу. Пламя слегка осело, потемнело и заплясало красными огоньками. Испанец опасливо покосился через плечо – смертные безмятежно спали.

Гость аккуратно закрыл створки – впрочем, поднимать на подоконник цветы поленился, – закинул рюкзак за спину, взял палку, прихватил мимоходом яблоко со стола. На секунду остановился у двери, прислушиваясь к происходящему снаружи. В коридоре царила тишина. Кто проснулся от взрыва – прилип к окнам, кто ничего не услышал – дрых себе спокойно до звонка будильника.

Испанец, бесшумно ступая, скользнул из комнаты, мягко прокрался к входной двери и просочился на лестницу.

Санкт-Петербург, Заставская улица.

14 сентября 1995 года. 11:55

Алексей поднялся на четвертый этаж, вышел в коридор и остановился, глядя под ноги. По каменному полу неторопливо бежали струйки воды, по которым, как маленькие, но очень гордые кораблики, плыли хлопья пены. Дикулин, переступая ручейки, подошел к выделяющейся черным прямоугольником двери, заглянул внутрь:

– Добрый день, Сергей Леонидович.

– Издеваешься, массажист? – вздохнул следователь, который тоскливо замер посреди кабинета, больше напоминающего погашенный для ремонта котел угольной ТЭЦ. От столов, сколоченных из прочного огнеупорного ДСП, остались только скрюченные остовы, от деревянных стульев – вообще ничего. По странной прихоти огня на полу сохранилось несколько пятен зеленого линолеума. Еще выжили сейфы, обильно присыпанные пеплом расследованных и не очень уголовных дел, украшенные обугленными деревяшками и осколками стеклянного графина вкупе со стаканами.

– Солидно вы тут вчера покуролесили, – сочувственно кивнул Дикулин. – Отмечали чего-нибудь?

Нефедов повернул к нему лицо, и у Алексея сразу пропало желание шутить. Он прокашлялся, спросил:

– А что тут вообще гореть могло?

– Да дела и горели, будь они неладны!

– Это вообще не я, Сергей Леонидович, – пожал плечами Дикулин. – Честное слово, и в мыслях не имел.

– Да я знаю, Леша, – кивнул толстяк.

– А чего тогда звали?