Великое зло Роуз М.
Открыв дверь и пропустив девушку вперед, Эш пояснил:
– Один из моих предков был ювелиром. Пьер Гаспар.
Жас кивнула.
– Да, я уже слышала.
– Ну так вот, это его мастерская. Как и многие мастера того времени, он был не только ювелиром, но и стеклодувом, лил цветное стекло, тем и приобрел известность. Полагаю, вам уже показывали его работы?
– Да. Будто живешь внутри тюбика с красками. Интересное ощущение.
Жас полюбовалась цветным витражом на входной двери, обошла комнату, разглядывая одно окно за другим. Перед ней развернулась панорама четырех времен года. На всех работах был изображен один и тот же идиллический пейзаж – окруженный деревьями пруд, узкий крутой мостик, но палитра различалась. Ранняя весна и цветение крокусов, увенчанное лилиями лето, янтарь и золото осенних листьев на водной глади – а потом покрытые снегом сосны на берегу. Все тщательно выписано – не цветное стекло, а произведение искусства.
– После женитьбы Пьер с семьей обосновался в главном доме, а здесь устроил выставочный зал. Еще у него был магазинчик в городе, но там в основном торговали ювелирными украшениями, светильниками и прочими некрупными предметами. А большие изделия создавались и выставлялись здесь, и клиентов тоже сюда приглашали. Тут все осталось по-прежнему. Он хотел продемонстрировать, как его работы смотрятся в жилом интерьере: чтобы покупателю не приходилось гадать, впишется ли новая дверь с витражом в дверной проем его собственного вестибюля, а окна – в обстановку библиотеки. Пойдемте, я хочу показать остальное.
Эш вел девушку по дому. Камин в столовой: восточный орнамент, лазурь; все блестит, как озеро в лунном свете. Библиотека: торшеры-нарциссы, окутывающие мягким сиянием каждое кресло. Длинный коридор: изящные светильники из переливающегося зеленого стекла.
– Вы спрашивали про одеколон. Сначала надо объяснить вот что. До меня здесь никто никогда не жил. Пьер, а позже его сын использовали постройку как выставочный зал вплоть до Первой мировой – да и потом еще довольно долго. Но в тридцатые годы мода поменялась, и цветное стекло вышло из тренда. А затем началась Вторая мировая война. Владения семьи обширны, и до жилого дома отсюда далеко. Это здание забросили; никто не знал, что бы в нем такое сделать. Потом его стали использовать как своего рода кладовку. Когда я решил здесь поселиться – не представляете, сколько пришлось выгребать всякого мусора, счищать со стен толстенные наслоения старых обоев. Но зато когда я навел порядок и выкинул все лишнее, обнаружилось, что старинная обстановка комнат осталась в целости и сохранности. Даже реконструкция практически не потребовалась – только генеральная уборка.
Он толкнул массивные двери из красного дерева: обе створки покрывала тонкая резьба в цветочных мотивах. Жас еще не успела ничего рассмотреть, когда в нос ей ударил запах. Эш щелкнул выключателем, и они вошли в комнату.
– Здесь работала его жена, Фантин.
Это имя уже встречалось девушке в письме Виктора Гюго. Так вот что у нее за лаборатория… Жас посмотрела на рабочее место парфюмера, сохранившееся в первозданном виде. В особняке семьи л’Этуаль в Париже, где она выросла, все выглядело очень похоже. В центре комнаты располагался парфюмерный орган, место священнодействия мастера. Он действительно напоминал орган: рабочий стол и полки – амфитеатром. Здесь все было отделано куда искуснее, чем у них дома. Наверняка супруг Фантин, ювелир, то есть человек с развитым вкусом, приложил к обустройству этой комнаты свою руку.
Жас втянула воздух. В каждой лаборатории пахнет по-своему, поскольку каждый мастер имеет свои собственные пристрастия в выборе ароматов. Едва ощущаемый запах ванили и розы, лимона и вербены – все на грани восприятия, но различимое.
Жас выдвинула стул у рабочего стола и повернулась к Эшу:
– Можно?
– Конечно.
Она села, окинула внимательным взглядом плотные ряды маленьких флаконов с ароматическими эссенциями и маслами. Каждый был снабжен бумажной этикеткой, теперь пожелтевшей от времени, с чернильной надписью, выполненной женским старинным почерком. Потянувшись за вербеной, запах которой царил в комнате, перебивая все остальные, Жас представила, как Фантин сидит здесь за работой, составляя композицию, что использовал теперь Эш.
Флакон был плотно закупорен. Не сумев открыть, Жас поставила его на место и попытала счастья с лимонной эссенцией. Пробка уступила ее напору, и девушка наклонила голову.
– Все еще пахнет. Не улетучилась.
Ее всегда приводило в восторг, как долго живут запахи. Куда дольше, чем представляют себе люди. Куда дольше, чем сами люди. Обнаруженные в древнеегипетских погребальных камерах благовония все еще позволяют различить букет.
– А сколько в точности лет этой лаборатории?
– Пьер оборудовал ее для жены в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, и Фантин пользовалась ею почти семьдесят лет. До самой кончины – в девяносто четыре года – она создавала новые ароматы. Если верить ее учетным книгам, мой одеколон был сделан в тысяча девятьсот двенадцатом году и содержал бергамот, вербену…
– А формулы сохранились? – перебила его Жас.
– Целые тома. Хотите посмотреть?
Она возбужденно закивала.
– Ну, конечно. Очень.
Эш подвел ее к маленькому старомодному столику в дальнем углу комнаты. Застекленные полки, выдвижные ящики… Больше десятка записных книжек в черных кожаных переплетах. Эш открыл стеклянную дверцу. Слабо пахнуло высохшим клеем, кожей и древесным запахом старой бумаги… давно забытые сокровища ждали своего часа.
Жас сняла с полки блокнот. Раскрыла. Тот же почерк, что и на этикетках. Каждая формула – на своей странице. Названия ароматов говорили о том, что Фантин работала вместе с мужем.
Трепет изумрудного вечера.
Вспышка сапфировых звезд.
Рассветный жемчуг.
Жас читала список ингредиентов для каждого рецепта, пытаясь воссоздать в уме аромат.
– Такие притягательные… Сложные и одновременно необычные. Как и их названия.
– Откуда вы знаете?
– У меня память на запахи: когда я вижу рецептуру, могу воссоздать букет.
– Это редкая способность?
– Для нашей семьи – не очень. Она была у дедушки и у отца. А вот у моего брата – нет.
– Но это значит, что вы способны мысленно создавать ароматы?
Жас кивнула.
– Способна. Но не создаю.
– Нет?
– Нет. Уже очеь давно.
– А можно из имеющихся в этой лаборатории ингредиентов воссоздать какой-либо рецепт Фантин?
– Ну, наверное, кое-что выдохлось. Но если комната была под замком и содержалась в темноте – полагаю, большинство компонентов сохранилось так же, как лимонная эссенция.
– Хотите попробовать?
Жас с удивлением услышала собственный утвердительный ответ. Она не занималась этим со смерти матери. С четырнадцати лет. Снимая с полок флакон за флаконом, следуя записанной в блокноте формуле, женщина думала о том, что для нее самой, как и для Фантин, эта работа и семья неразделимы. И для деда, и для отца их мастерские были частью дома и домашнего уклада. Там в детстве играли в парфюмеров они с братом; там они учились основам «восьмого искусства», как это называлось в семье л’Этуаль. И теперь Жас опять оказалась за рабочим столом парфюмера.
Вот список ингредиентов для «Рассветного жемчуга». Жасмин. Апельсиновый цвет. Перец. Гардения. Серая амбра. И нечто под названием «амброид».
– Очень странно. Насколько я знаю, один из ингредиентов не существует вообще. Неужели здесь ошибка?
– О чем вы?
– Фантин включила в состав рецепта амброид, но это не эссенция. Я сперва подумала, что, может, она имела в виду амбру, это очень распространенный компонент, – но амбра в рецепте уже есть.
– Что такое амбра? Смола, в которой застывают насекомые?
– Нет, это янтарь, не путайте. Амброид – это как раз прессованный янтарь. Однако в парфюмерии он не используется. Амбра и амброид – совершенно разные вещи. Но чтобы все окончательно запутать, «янтарные ноты» – один из парфюмерных терминов. Так называют благовония восточного, ориентального направления: теплый, пряный древесный запах с нотками ванили, ладанника и амбры.
– Я столько лет использовал дом не по назначению, и мастерская пустовала. А теперь в ней работает настоящий парфюмер. Здорово.
Жас никогда не считала себя настоящим парфюмером. Это не про нее. Не про нее, точно. Но поправлять Эша она не стала.
– Тогда что такое амбра – другая разновидность смолы? – спросил он.
– Нет. Это такое серое вещество, немного похожее на воск. Продукт жизнедеятельности китов. Выделяется их репродуктивной системой в воду – и потом выносится волнами на берег. Пахнет кошмарно, но после обработки дает приятный, очень освежающий обертон – на мой вкус, немного похожий на запах алкоголя. Как и дубовый мох, амбра ценится не столько за собственный запах, сколько за то, что способна служить связующим звеном и собирать разные запахи воедино.
– И такую дрянь используют в духах?
Жас засмеялась.
– Дедушке я задавала тот же самый вопрос. Много раз. Не только про амбру, про другие ингредиенты. Например, в парфюмерии широко используется циветин, продукт желез виверры, есть такой пушной зверек чуть больше кошки.
Она прошлась взглядом по полкам, достала и поставила на стол два флакона: на одном было написано «амбра», на втором – «циветин».
А потом ей на глаза попалось кое-что еще.
– Странно. Очень странно.
– Что?
Жас потянулась, взяла с полки еще одну бутылочку и показала Эшу. На этикетке четко значилось: «амброид». Внутри почти не осталось жидкости, только маслянистый осадок на дне. Жас открыла пробку и принюхалась. Пахло знакомо, но чем? И лишь через несколько секунд она вспомнила: так пахло от костра, который они с Тео разожгли в развалинах днем раньше.
Жас протянула флакон Эшу.
– Вот, понюхайте. Минеральный запах, но он сладкий – и кажется почти растительным.
Он нагнулся и втянул воздух.
– А теперь понюхайте амбру. Ничего похожего, верно?
– И правда…
– Надо закончить с рецептом. Хочется все-таки выяснить, как это все сочетается.
Жас опустила пипетку в бутылочку и добавила в состав две положенные капли.
Аккуратно вращая флакон, она смешала компоненты. Глядя на маленький водоворот, чувствуя, как меняется запах смеси, поняла, что испытывает возбуждение. Такого с нею не случалось с тех пор, как в юности они с Робби создавали свои немыслимые образцы.
Впервые за последние семнадцать лет Жас составляла композицию.
– Да у вас тут практически машина времени, – сказала она Эшу. – Парфюмеры передерутся, чтобы получить доступ к этим рецептам и флаконам.
– А вы бы хотели?.. Возможно, если что-то здесь имеет ценность, ваша компания пожелает выпустить продукцию на рынок?
Ее застали врасплох. Не столько само предложение, столько возможности, которые обещало согласие. Укрыться здесь на несколько месяцев, отсидеться, выбросить из головы Париж и Нью-Йорк, оказаться как можно дальше от Гриффина Норта – господи, как она по нему скучает! – с головой погрузиться в строчки формул, нанесенных выцветшими чернилами на пожелтевшую бумагу, формул с таким интригующим, с таким поэтичным названием…
– Подумайте, а? Если здесь есть неизученные сокровища, было бы глупостью их проигнорировать. Я бы с удовольствием открыл новое дело.
Она засмеялась.
– Финансист до мозга костей… А я-то думала, что в глубине души вы романтик.
– Мы всегда ищем новые варианты вложения средств. Но главное даже не это. Здесь такая же часть наследия моей семьи, как ювелирное дело и искусство стеклодува, – но эта часть до сих пор была от нас скрыта. Я серьезно, Жас.
– Да. Понимаю.
– Если рецепты чего-то стоят, то на эту наживку можно много чего поймать. Утраченные и заново обретенные ароматы, каково? Такая линия будет притягивать всеобщее внимание. Я уже даже представляю, как ее рекламировать.
Она засмеялась.
– Звучит так, будто все уже запущено в производство.
– Некоторые идеи настолько беспроигрышны, что все и так ясно. Ваш нос ощущает запахи, а мой – возможную прибыль. Это точно сработает. Подумаете?
Удивляясь самой себе, Жас согласилась. Вопреки всяческой логике; но в этой мастерской был… особый запах. Или, наоборот, особого запаха не было? Эта комната никогда не знала горя, непролитых слез, уныния. Трагедия семьи л’Этуаль не впитывалась год за годом в поверхность стола, стекло флаконов, в самый воздух. Здесь Жас была свободна от семейного прошлого, и это… пьянило.
– Угодно ли вам опробовать изготовленные по рецепту Фантин духи впервые за последнюю сотню лет? – спросила она.
– Я предлагаю брудершафт. Опробуем вдвоем.
Жас засмеялась.
– Когда я увидел вас в гостиничном баре, вы выглядели такой потерянной, – сказал Эш. – Я не знал тогда ни кто вы, ни вашего имени – но мне хотелось как-то вас развеселить.
Он заглянул ей в лицо.
– А сейчас вы вовсе не кажетесь грустной. В глазах появилось нечто живое…
Подавшись вперед, он мягко поцеловал ее в губы. Когда первое мгновение шока миновало, Жас удивилась тому, как хорошо ей оказалось в его объятиях. Ее потянуло к нему; тело как будто пронзил электрический разряд, напряглась и стала чувствительной кожа.
Да что ж такое?! Он же брат Тео!
А затем поцелуй закончился. Эш улыбнулся. Спокойной, беззаботной улыбкой, как будто произошло нечто восхитительное, но не особо важное. Показал на флакон.
– Я бы хотел испробовать.
– Есть свои правила, дедушка меня научил.
Она огляделась.
Нужен тестер. Должно быть, Фантин использовала узкие полоски бумаги, как и теперешние парфюмеры. Точно. На полке лежала пачка светло-кремовых бумажных ленточек. Вероятно, Фантин нарезала их сама: насколько Жас было известно, фабричное производство началось только после ее смерти.
– Вот. Дедушка тоже требовал, чтобы мы использовали самодельные. Против фабричных он категорически возражал.
Она окунула тестер во флакон, вспоминая дедушку и его старомодные привычки. Он любил момент первого испытания. Медленно погрузить ленту, подождать, пока она напитается запахом, извлечь из флакона – и подарить клиенту. Иногда такие пробники он дарил своей внучке. Повязывал ленту вокруг ее запястья, изысканно кланялся и просил поносить «украшение» до вечера, а потом высказать мнение о новом запахе. Она хранила все его пробники. Где они сейчас? Вероятно, где-то в доме на рю де Сент-Пер…
Внезапно воздух вокруг нее будто вскипел. По рукам робежала знакомая дрожь: ледяные иголочки, предвестник начинающегося приступа. Запахи стали сильнее. Сгустились тени. Разум туманился…
Что-то, использованное ею при работе по старинному рецепту, запустило механизм.
Жас отодвинула стул подальше от бутылочек с эссенциями и маслами. Лента-тестер, забытая, упала на пол. Девушка отступила на шаг назад, прочь от стола. Сегодня ощущения были иными. Не такими пугающими. Ее почти тянуло окунуться в видение, взглянуть на женщину, которая много лет назад работала в этой мастерской.
Жас хотела остаться рядом, внимательно рассмотреть ее, но она знала, что не может себе этого позволить. Не сейчас. Только не сейчас…
Как мантру, она проговорила давно затверженные инструкции.
Открыть окно. Вдохнуть свежего воздуха. Дышать глубоко и размеренно. Дать разуму задание, не позволить ему погрузиться в водоворот.
Не объясняя ничего Эшу, Жас поднялась, подошла к окну, распахнула его и высунула голову наружу. Вдохнула напоенный лесом воздух, сосредоточилась. Орешник. Трава. Розы. Сосны. Море. Она в здравом уме.
– Вам нехорошо? – встревожился Эш.
– Сейчас пройдет. Я что-то вдохнула, и на меня это подействовало… странно.
– Один из ингредиентов?
– Да.
– Какой именно?
– Не знаю.
– Полагаю, на меня он тоже подействовал.
– Да?
И она развернулась.
Эш непонятно поглядел на нее, будто увидел кого-то другого. И не успела она осознать случившееся, наклонился к ней и снова поцеловал. Чувства, с которыми она воевала, вернулись, усилились, и Жас затрепетала, не ощущая ничего, кроме волны наслаждения…
Глава 25
Отлив обнажил камни. В ярких лучах солнца трещины в горной породе создавали причудливые фигуры.
Жас и Тео спустились на берег за домом Виктора Гюго, надеясь обнаружить скалу, изображенную на упавшей фотографии. Тот снимок запечатлел писателя в крайне неудобной и неустойчивой позе: ноги изогнуты под таким странным углом, что, может быть, их расположение само по себе несло какую-либо информацию. Служило ли это ключом к тайне? Поскольку других подсказок у них не было, Тео решить попытать счастья.
Он сделал две копии снимка и одну протягивал теперь девушке. Эта фотография напоминала знаменитый портрет, который попадался Жас здесь на острове в самых разных местах. Гюго, в строгом костюме, стоял на скале, отвернувшись от фотографа, и смотрел влево. Камни под его ногами были ненадежны: казалось, в любой момент они могут обрушиться. Видно, писателю нравилось забираться так высоко. Но с трудом представлялось, как мужчина за пятьдесят карабкается по валунам в такой плотной суконной одежде.
– Куда он смотрит, в каком направлении? – спросила Жас. – В сторону моря или суши? На юг или на север?
– Не знаю.
– Намучаемся мы с этим снимком…
За следующие полчаса они облазили весь берег. Приходилось часто останавливаться и сверяться со снимком. Наконец обнаружилось нагромождение валунов, действительно напоминающее запечатленные на фотографии скалы.
– Вряд ли здесь есть пещера, – сказала Жас, когда они подошли ближе. – Входа не видно.
Она снова сверилась с фото.
– Но ведь как похоже!
Тео забрался на камень. Потом на другой, повыше.
– В детстве мы с братом часами пропадали на берегу, исследовали пещеры.
Девушке стало неловко. Тео говорил о брате, а она вспоминала два неожиданных поцелуя – не сказать, что они вызвали такое уж отвращение, – и думала, что они означали. Впрочем, сейчас не время. Тео добавил что-то еще.
– …весь берег сверху донизу. Должно быть, мы облазили больше половины…
Он уже стоял на четвертом от земли камне.
– Одно я усвоил точно: не всякий вход можно увидеть снизу.
Прыжок на пятый камень.
– Здесь карниз. Подожди-ка…
На мгновение Тео скрылся из глаз. Жас ждала. Когда он вернулся, в голосе было куда больше оживления, чем обычно.
– Забирайся. Думаю, мы что-то нашли.
Она залезла наверх и следом за Тео протиснулась через расщелину к самому краю. Они стояли так близко, что Жас ощущала исходившее от него тепло. Подалась вперед, и Тео обхватил ее за плечи, придерживая. Девушку зазнобило. Внезапно ей вспомнилось произошедшее несколько часов назад: другие руки – и совершенно иное чувство. Те руки согревали.
– Надо туда спуститься, – сказал Тео.
Под ними был каменный карман: отвесные скалы вокруг, песок в середине. На стене справа темнело отверстие.
– Я пойду первым и помогу тебе.
Он спрыгнул. Раздался всплеск.
– Здесь воды на дюйм. Погоди, не спускайся пока: я хочу убедиться, что здесь и вправду что-то есть.
Он шагнул вперед и затем исчез. Через десять секунд выбрался из отверстия и одарил женщину торжествующей улыбкой.
– Похоже, мы нашли, Жас.
Она в панике покосилась на край камня. Стоять так близко к обрыву было непереносимо. Но если там пещера… Она сосредоточилась на этой мысли, задержала дыхание и прыгнула.
Тео подхватил ее и поставил на песок.
Теперь со всех сторон были скалы, ледяная вода промочила ботинки и носки.
Они одолели некрутой подъем до отверстия и выбрались на сухую площадку перед входом. Тео вошел первым, включил фонарь, качнул им туда-сюда, показывая дорогу.
Птичьи и звериные кости, отполированные и выбеленные водой за многие годы. Здесь резко и сильно пахло. Солью. Камнем.
Во второй раз за последние несколько часов Жас испытала возбуждение, предвкушение нового открытия. Раньше такое случалось с ней только во время исследований. Но недавно она уже переживала подобное чувство: в доме у Эша, сидя за рабочим столом Фантин Гаспар.
Они вошли внутрь, и фонарь осветил окружающее их пространство.
– Поразительно, – прошептала она скорее себе, чем Тео.
В глубину скал уводил длинный туннель, стены и потолок которого были полностью покрыты рисунками, выполненными черной, коричневой и желтой краской. Необузданная фантазия художника смешала мужчин, женщин, коней, коров, кошек, собак, птиц… А потом Жас начала различать детали. Ни одна фигура не была полностью человеческой или звериной. Полумужчина-полутур, ноги, как у сатира, с копытами. Бык с человеческими глазами и рогами, как у черта, – но ноги тоже обычные, человеческие. Птица с женским лицом. Женщина с птичьей головой и крыльями.
– Невероятно! – В ее голосе бушевали эмоции. – Конечно, бывают подделки, которые дурачат исследователей. Я не могу утверждать наверняка, но здесь все кажется таким настоящим… Некоторые из этих созданий – боги кельтского пантеона. Тебе попадалось на острове что-либо подобное?
– Да, здесь иногда встречаются образцы наскальной живописи. Я видел их в музее и в двух открытых для публики пещерах. Но таких созданий там нет.
Жас бродила вдоль стен и внимательно изучала изображения.
– Мне нужен малюсенький образец для анализа, но самой тут ковырять – рука не поднимается. Давай позвоним эксперту, когда…
Жас оборвала себя и пошла в сторону входа.
– Думаю, – пробормотала она, очень медленно идя по коридору, – мне кажется, я узнаю элементы знаменитых легенд. Но еще здесь разыгрывается своя история – не могу понять, какая, никогда не слышала ничего подобного. Посмотри на этого человека-кота. Проследи за его изображениями. Вот он шествует с другими созданиями. Видишь, как вышагивают? Это явное празднество: головы убраны венками.
Следующий рисунок.
– А вот здесь та же группа, смотри. По-моему, его избрали для чего-то важного.
Несколько шагов вдоль стены.
– Здесь ему помогают совершить омовение.
Еще пара шагов.
– А здесь кормят.
Жас прошла мимо серии из нескольких рисунков, выполненных немного в ином стиле. Становилось все легче различать, какие изображения относятся к той истории, которую она сейчас отслеживала.
– Вот снова тот же персонаж. Заходит в пещеру, так же, как мы. Ведет нас, зовет за собой все глубже.
Жас достала телефон. Связи не было, но вспышка работала исправно, и ей удалось сделать несколько фотографий.
– Видишь вон тех рогатых кентавров? Они как бы наособицу: ни с нашим героем, ни с окружающими его людьми. Такое впечатление, что кентавры приставлены охранять. Или сторожить?
У многих рисунков нижняя часть отсутствовала. Жас присмотрелась. По стенам шла неровная линия, ниже которой изображений не было. А потом она вдруг поняла, что это такое. И вслух удивилась:
– Почему же они делали росписи, зная, что во время прилива море их смоет?
– Ну, может, в те времена вода не поднималась так высоко. Или еще что… За последние два тысячелетия рельеф берега сильно изменился.
В конце туннеля темнел узкий свод.
Тео прошел первым, Жас – за ним. Камни под ногами были неровными и скользкими. Прилив до этого места точно доходил.
Здесь было оглушающе тихо и холодно; только под ногами хрустели кости, и где-то вдалеке неспешно капала вода.
Фонарь Тео высветил помещение с низким потолком, едва ли в рост среднего человека. Тео приходилось сгибаться, но у Жас над головой еще оставалось вдоволь свободного места.
Здесь было только одно изображение человека-кота: он понуро стоял на коленях перед более крупным существом, получеловеком-полуоленем, и тот поливал его водой.
– Похоже на ритуальное очищение, – заметила Жас.
Она шагнула в центр комнаты; здесь в полу было выдолблено углубление, облицованное бледно-желтыми переливчатыми раковинами. По краю оно оказалось выложено плоскими овальными камнями, немного напоминающими камни с одинаковых рисунков, которые они с Тео нарисовали в клинике.
– Видишь: та же ритуальная купальня, что и на рисунке.
Больше смотреть было не на что, поэтому они прошли в следующее помещение анфилады. Здесь звуки капели слышались отчетливее. Жас шагнула вперед и почувствовала себя будто под сводами собора. Потолки со свисающими сталактитами – высотой в три человеческих роста, не менее. Двойной ряд гигантских каменных монолитов вел к центру помещения, образуя широкий проход, завершающийся еще одним кругом камней. В центре круга на двух кубических опорах покоилась каменная плита. Конфигурация напоминает Стоунхендж, подумала Жас, и древние мистерии, которые никто так и не постиг.
Вода стекала по дальней стене, пахла солью и чуть-чуть серой. Они двигались по кругу и сейчас подошли ко входу? Или где-то в толще скал есть собственный источник влаги?
Фонарь создавал около себя светлый круг, но темнота была такой густой, что трещины в стенах и дальние углы оставались в нерассеиваемой тени.
Жас сосредоточилась на той части зала, которую освещал луч фонаря: правая стена, и на ней – еще несколько рисунков в черных, коричневых и охряных тонах.
– Здесь он тоже есть, – пробормотала она. – Получеловек-полукот.
Тео заглянул ей через плечо. Он стоял так близко, что сквозь сырые запахи гробницы пробивался аромат его одеколона.
– Здесь его, похоже, вытерли… потом одели… а вот здесь его украшают бусами и перьями.
Считывая историю с изображений, они двигались вдоль стены. На следующей картине женщины подносили существу новые блюда с пищей. Еще дальше – опять кормили его.
Они дошли до дальнего угла зала; из трещин под сводами пещеры изливалась вода; она стекала вниз и наполняла глубокий ров. На лицо попадали брызги. Здесь пахло водой. Не морской – водой из озера или реки.
– Откуда она течет?
Тео пожал плечами:
– Я не знаю, куда мы забрались и что на поверхности над нами.
Ручей рассекал помещение надвое; вода струилась по наклонному полу и уходила во второй ров, окружающий самый большой монолит.
Жас присела на корточки. Многие столетия вода обтачивала стенки русла, и теперь они были гладкими, как фарфор. Пальцы коснулись потока, и в голове вспыхнуло воспоминание. В другом месте, в другое время – она это уже делала. Воспоминание было ярким, живым – и чужим. Словно кто-то описал эту сценку, подробно, с деталями, а она почему-то решила, что это произошло с ней.
– Смотри-ка, Жас… Иди сюда, – позвал Тео с другой стороны.
Его фонарь высветил глубокую нишу. Внутри находилась каменная глыба, темнее окружающей породы – почти черная. Школьницей Жас бывала на экскурсиях в музее естествознания, видела метеориты. Глыба напоминала те сплавленные куски породы, которые падают на Землю из Пояса астероидов между Марсом и Юпитером.
Читать бесплатно другие книги:
