Лик Черной Пальмиры Васильев Владимир
Потом Швед решил, что ноет и жалуется, и расстроился еще сильнее. А заодно решил изгнать из головы вообще все мысли до единой и просто раствориться в музыке. Тем более что на затянутой дымкой земле проступили привычные контуры древнего Киева, а в наушниках зазвучала хорошо знакомая песня.
Самолет заруливал на посадку.
Белый снег, серый лед
На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней
Город в дорожной петле,
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет.
А над городом - желтый дым,
Городу две тысячи лет,
Прожитых под светом Звезды
По имени Солнце...
Облаков было немного - во всяком случае, не настолько много, чтобы, взглянув в иллюминатор, Швед не мог рассмотреть город. А кто-нибудь там, внизу, так же легко мог задрать голову и разглядеть над Днепром серебристую птицу.
И две тысячи лет - война,
Война без особых причин.
Война - дело молодых,
Лекарство против морщин...
Эта война почти незаметна. Вот, к примеру, многие питерцы узнают о событиях последних недель? О стычке на Марсовом поле и курьезном пленении Ямайца? Ой, немногие...
...И согрета лучами Звезды
По имени Солнце...
Звезда по имени Солнце заглядывала в иллюминаторы лайнера, бросала подвижные зайчики на обшивку, на противоположные ряды кресел. Пассажиры жмурились.
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым.
Он не помнит слово "да" и слово "нет",
Он не помнит ни чинов, ни имен.
И способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это сон,
И упасть опаленным Звездой
По имени Солнце...
Неправда, Виктор. Города помнят и слово "да", и слово "нет". Они вообще многое помнят. Скорее всего ты это знал. Иначе почему не спел обычным людям четвертый куплет? Тот, который теперь доступен лишь в сумраке?
И вот город зажигает огни,
Огни - это наши глаза,
Город знает нас в ясные дни,
Город помнит нас даже в слезах.
И за эти две тысячи лет
Он к огням наших глаз привык,
Он не делит на своих и чужих,
Для него мы все только на миг
Задержались под светом Звезды
По имени Солнце...
- Вставай. - Лайк похлопал Шведа по плечу. - Прилетели.
Швед выключил плеер и снял наушники.
Их встречали Ефим с Платоном Смерекой. Уже в лимузине Лайк, по сложившемуся обычаю со стаканом вермута в руке, подозрительно отстраненно поинтересовался у Шведа:
- Ты сам-то хоть понял, что натворил?
- В каком смысле? - решил уточнить Швед. А то мало ли что Лайк имеет в виду?
- Ты ведь Ямайца опозорил на весь мир. Уделал его без магии.
Швед насупился:
- А что мне оставалось?
Опорожнив одним глотком сразу полстакана, Лайк задумчиво прокомментировал:
- Между прочим, ты единым махом подвел черту под одним из старых теоретических споров. Кое-кто долго ратовал за неполное погружение в сумрак. Так действительно и магией пользоваться можно, и силы не настолько теряешь. Но зато любой, даже простой человек, не Иной, может без труда хватить тебя по затылку чем под руку подвернется.
- Шеф, - угрюмо спросил николаевец. - Я что-то не пойму, ты меня осуждаешь или же одобряешь? Шереметьев подавил глубокий вздох:
- Взять Ямайца без грохота и потерь ты, безусловно, помог. Так что скорее одобряю.
Разговору молча внимал Ефим - перебивать он, конечно же, не решался.
- Я вижу, ты домой хочешь, - обратился Лайк к Шведу. - Езжай, отлежись. Платон! Через вокзал, пожалуйста!
И - тише:
- Николаевский как раз через сорок минут.
- Спасибо, - пробормотал Швед. Домой ему и правда хотелось.
Киев проплывал за тонированными окнами.
Перед вокзалом Швед пожал протянутую шефом руку, кивнул Ефиму и вышел.
- Я найду тебя через недельку, - сказал Лайк. - Будет большой разбор полетов.
- Угу. Пока.
Дверь почти бесшумно захлопнулась, и лимузин укатил.
Последние часы Шведа захлестнуло странное и не очень приятное чувство ненатуральности происходящего. Наверное, он просто устал. А может, только утром развоплощенный Питер высосал из него слишком много моральных сил. Возможно. Все возможно.
Не хотелось ничего - даже морочить публику на вокзале. Вместо этого Швед честно выстоял очередь у кассы и взял билет обычным порядком, будто и не Иной.
На николаевском поезде редко ездят в СВ, поэтому билеты есть всегда. На всякий случай Швед взял два билета - а то еще попадется какой-нибудь докучливый попутчик...
Купив в дорогу неизменной "Оболони", Швед засел в купе. Он чувствовал, что скоро просто свалится и заснет. Однако предстоял еще один разговор - с тем, с кем Швед меньше всего ожидал.
Спустя примерно полчаса и две бутылки "Соборного" в дверь очень корректно и вежливо постучали.
- Да! - недовольно отозвался Швед, полагавший, что это какие-нибудь торговцы газетами или, может быть, проводница.
Дверь уехала вбок, и на пороге возник моложавый парень, бесспорно Иной.
- Добрый вечер, Дмитрии, - доброжелательно поздоровался гость. Пожалуйста, пройдемте со мной, с вами хотят поговорить.
- Кто? - удивился Швед.
- Сейчас узнаете.
Парень обезоруживающе улыбнулся, что Шведу крайне не понравилось: гость был Светлым.
Но идти все же пришлось.
Войдя в купе через одно от своего, Швед форменным образом оторопел: за столиком сидел не кто иной, как Шиндже, Судья Мертвых.
- 3... Здравствуйте... - пробормотал обескураженный Швед.
- Здравствуйте, молодой человек. Садитесь... Вот вы, значит, какой. Громовержец с подсвечником.
Швед осторожно присел на полку почти напротив Шиндже.
Тот выглядел очень буднично - пенсионер пенсионером, только сетчатую шляпу свою снял, сейчас она висела на крючке над выключателем. Парень-Светлый, к слову, в купе входить не стал - остался снаружи и затворил дверь.
Шиндже некоторое время внимательно изучал Шведа, тот даже смутился.
- Да, - вдруг сказал Шиндже, как выяснилось - отвечая на незаданный вопрос, - Озхару придется уйти из Дозора Собственно, в данный момент он примеряет балахон инквизитора.
Швед озадаченно взглянул на старого Иного:
- Озхара берут в Инквизицию?
- А почему нет? Совиная Голова не имеет привычки разбрасываться ценными кадрами. И девочку тоже скорее всего возьмут - когда закончится расследование.
- Но .. Озхар ведь предал Тьму...
- Какое до этого дело Инквизиции? - пожал плечами Шиндже. - Тьма, Свет... Все это не более чем условности. Свет легко становится Тьмой, когда начинает преследовать собственные интересы.
- А Тьма?
- А Тьма так же легко становится Светом, когда не преследует свои. Просто интересов у Иных, помимо своих собственных, куда больше, нежели у обычных людей.
- А Инквизиция...
- А Инквизиция просто следит, чтобы этот раскрученный волчок не прекратил вращаться. Если прекратит - упадет, и это будет действительно страшно. Только это и держит Инквизицию, а через нее и Дозоры, на плаву. Если так называемое добро прекратит сражаться с так называемым злом - мир закончится. Просто закончится, как фотография, застынет. Инквизиции интересно, чтобы мир выжил. А кто в текущий момент именуется добром, кто злом - какая разница? Вопрос только в том, чтсбы волчок вращался, а так называемая борьба - происходила. Ты поймешь это.. потом. Когда повзрослеешь. И если тебе покажется, что волчок падает - станешь инквизитором.
Швед интуитивно почувствовал, что сейчас время задавать любые вопросы
- Шиндже ответит.
- Почему же вы инквизитором так и не стали?
- Потому что я уже достаточно взрослый, дабы понять: этот волчок никогда не упадет. Он просто не умеет падать. И когда ты в очередной раз повзрослеешь, когда поймешь, что волчок не падает, ты уйдешь из Инквизиции.
- Куда?
Шиндже тихо засмеялся, запрокинув голову:
- К следующему волчку. Он ведь в мире Иных далеко не один. Мы живем в относительном равновесии. Но идеал - это не равновесие, а гармония. Я думаю, ты чувствуешь разницу, Дмитрий по прозвищу Швед Ладно, иди, спи, я увидел все, что хотел. Прощай.
- До свидания, - пробормотал Швед, вставая.
Этот эпизод стал достойным завершением калейдоскопической ночи и последовавшему за ней такому же дню. Швед добрался до купе, рухнул на полку и действительно крепко уснул. Мертвецки.
Примерно в это же время в "Виктории" Лайк и Симонов допивали вторую бутылку "Кутузова"
- Значит, порешили Черную Пальмиру, - довольно заметил Симонов, разливая коньяк по шарообразным бокалам. - Жаль, без меня
- Черная Пальмира еще покажет свое лицо, Игорь, - угрюмо напророчил Лайк. - Вот увидишь.
- Я знаю Но надеюсь, что она покажет свое лицо не нам.
Май 2002 - февраль 2003
Николаев - Москва
В романе использованы тексты групп "Беломорс", "Ария", "Кино", а также микрорассказ Леонида Евдокимова (Сахалин) о цыпленке по Лейбницу и Шопенгауэру.
Пояснения
к некоторым малоупотребительным словам и географическо-навигационным терминам
Гидрофойл - судно на подводных крыльях.
Клабаутерман - немецкий жаргонизм, наиболее адекватно передаваемый русским словечком "мореман".
Рымбы (ударение на второе "ы") - место у западной бровки Кинбурнской косы, где расположена зона ставных рыболовных сетей.