Волчья стая Бушков Александр
– Ноги! – хрипел Синий, бешено работая локтями.
Раздался жуткий хрип. Эмиль навалился на брыкающиеся ноги капо, всем телом придавливая их к полу. Василюк хрипел и булькал, пару раз прямо-таки подбросил Синего в воздух. Но очень быстро хрип стал глохнуть, дерганья прекратились, пошли кишечные газы, завоняло.
Синий еще какое-то время подпрыгивал на нем, дергая локтями, потом убрал руки, пригляделся и встал:
– Звиздец активисту… – нагнулся, снял с пояса у трупа револьвер и дубинку, обернулся: – Все, орлы. Пора срываться. Еще искать начнут гада… Набирай воду, генерал, живенько! Все помнят расклад? Пошли аккуратно…
– Мужики… – послышалось с нар.
Доцент, доселе не подававший признаков жизни, так что все о нем начисто забыли, приподнялся на локтях.
В лунном свете видно было, что по лицу у него текут слезы, а лицо искажено сумасшедшей надеждой. Он, конечно же, понимал, что никто его на себе не потащит, но надеялся на чудо, потому что больше не на что было надеяться. Тихо повторил:
– Мужики…
– Ну что уж тут… – негромко сказал Синий. – Ну, коли уж так… Судьба. – Он выдвинул барабан здоровенного «Айсберга», оглядел кругленькую обойму, подцепив ее ногтем. – Пульки резиновые. Если прижать к виску и нажать – будет то же самое, что и свинцовые девять грамм. Ничего лучше не придумаешь… – Он перегнулся на нары и положил револьвер рядом с Доцентом. – Только прошу тебя, как человека – погоди немного, а? Пока мы там все провернем. И все кончится. Все… Как человека прошу, не спеши…
И отвернулся к двери, махнул рукой. Остальные гуськом, стараясь ступать бесшумно, вышли следом за ним на веранду. На небе не было ни облачка, сияла луна, густые черные тени ближайших бараков кое-где накрыли проволоку и протянулись за ограду, заканчиваясь уже на свободе.
– Хорошо-то как, – прошептал Синий. – Удачно. В тени как раз и подойдем, во-он туда… Ну, живо!
Вокруг стояла совершеннейшая тишина без малейших признаков жизни. Цепочкой они перебежали неширокое открытое пространство, укрылись в тени последнего барака. Теперь от проволоки их отделяло метров тридцать. Тишина по-прежнему окутывала лагерь, возле ворот ослепительно сиял прожектор, направленный на них с вышки, – а больше электричество нигде не горело, и слышно было, как в тайге пронзительно, скрипуче, ритмично вскрикивает какая-то ночная птица.
– Все всё помнят? – в десятый раз спросил Синий. – По счету «три» лягаш с лосем – на рывок, остальные следом… Раз… два… три!
Вадим прекрасно понимал, что настала пора действовать, и знал, что другого шанса у него не будет. Мимо него пробежали все до единого, зачем-то пригибаясь, – и тогда он вспугнутым зайцем помчался направо, вдоль барака, выскочил в неширокую полосу белесого лунного сияния, вновь нырнул во мрак, уже не владея собой, – разум подсказывал, что лучше перебежками, а ноги сами несли к клубу, так, словно собирались выпрыгнуть из-под задницы и мчаться самостоятельно…
Сзади послышался громкий, нелюдской треск. Вадим краем глаза отметил высокую, пронзительно-синюю вспышку, не вытерпел, оглянулся на бегу. Еще вспышка, поменьше, чей-то отчаянный, тут же захлебнувшийся вопль – так орут в смертный час – и у ворот откликнулся громоподобным лаем кавказец, но прожектор погас, погас, погас!
Когда он подбегал к четко выделявшейся на фоне белой стены двери клуба, у ворот неуверенно трататахнул автомат. После секундной паузы раздалась уже длиннющая, на полмагазина, очередь. На ее фоне оглушительно бухнули ружейные выстрелы. Снова чей-то пронзительный вопль…
Но он уже приоткрыл дверь, сообразив все же, что сделать это надо осторожненько, тихонечко, ужом проскользнул внутрь, прикрыл глаза, чтобы они привыкли к здешнему мраку…
И полетел на пол от сильного толчка. За спиной скрипнула дверь, ворвалась полоса лунного света, тут же заслоненная шевелящимися тенями.
Он не успел испугаться – его тут же вздернули с пола, сжав глотку, в щеку уперлось что-то узкое, острое, над самым ухом яростно зашипел Синий:
– Где ход, паскуда? Глаза выткну! Где ход?
Сжимавшая горло пятерня разжалась.
– Ход где, пидер?
– Сейчас… – простонал Вадим, жадно глотая воздух. – Покажу…
Он уже видел, что вбежавших следом несколько.
– Живо!
Снаружи все еще грохотали выстрелы, временами длинно трещал автомат. Вадим бросился в угол, налетел боком на груду скамеек, не чувствуя боли, пнул по доске. В руке Синего вспыхнула зажигалка. Трясущимися руками Вадим отжал рукоятку вниз, до упора, чувствуя на затылке горячее дыхание, зашептал:
– Сейчас, сейчас…
Полностью присутствия духа он не потерял и собирался сделать все, чтобы его здесь «случайно» не забыли. Вставил доску на место, нагнулся, рывком запустил ладонь в щель, отвалил люк – и первым прыгнул вниз, в сырую темноту, спиной и задницей ударился о ступеньки и съехал по ним в подземный ход. Над головой вспыхнул колышущийся огонек зажигалки, застучали по ступенькам подошвы грубых ботинок.
Отскочив подальше, Вадим прижался к влажной стене. Вверху бухнула крышка люка, звонко защелкнулась пружина. Невысокий синий огонек, оказавшись в узком пространстве, осветил все вокруг примерно на метр. Теперь Вадим мог рассмотреть, что с Синим – Эмиль и Ника. Крышка люка словно бы напрочь отсекла все доносившиеся снаружи звуки. Синий кривился в жутковатой улыбке:
– Ах ты ж, сучонок… Великий комбинатор… Хитрожопый ты наш… Чего удумал, о чем молчал…
– Не подходи! – взвизгнул Вадим, вжимаясь в стену.
Огонек вдруг погас, Вадим ослеп. Тут же раздался шорох, к нему кто-то метнулся. Синий зашипел в ухо:
– Молчи, сука, не трону… Где кончается ход?
– В кухне, – прошептал Вадим. – В уголке, совершенно незаметно, если не знать…
Синий, вновь щелкнув зажигалкой, кинулся вперед, в конец хода. Послышался его приглушенный радостный вскрик:
– Все вроде в порядке…
Потом раздался тихий скрежет, пахнуло сквознячком. Тут же крышка упала, Синий вернулся бегом, возбужденным, горячечным шепотом сообщил:
– Тишина… И в самом деле кухня… Удалось, блядь, удалось, удалось, еще поживем… Посидим, подождем, пока кончится беготня, все равно решат, что мы уже по тайге драпаем, ни одна сука не почешется… Ах ты, сучонок, как же я чисто тебя вычислил… Я-то думал сначала, что ты такой спокойный оттого, что стукач, потом вспомнил: как-то странно ты исчезаешь и вовсе непонятно куда, и несет от тебя потом водкой и бабой, да вольной бабой, надушенной… И шел ты вовсе не от ворот – через ворота и в хорошие времена не выпускали… Шел ты совсем с другой стороны… Перезвиздели с Гришаном, Гришан тоже краем уха что-то такое слышал, насчет потайного хода… Вот мы с ним на пару и смекнули… – Он застонал от избытка чувств. – И не прошиблись, крестьяне, в точку…
Вадим немного успокоился, видя, что пока его не собираются уродовать. Спросил быстро:
– Что там?
– А полный успех, – тем же горячечным, отрешенным шепотом откликнулся Синий, словно в бреду. – Только вот мента нашего сразу током дернуло, скаканул ток по воде – и прямиком в ведро, оно ж железное, так что мусорок откинул ласты. Ладно, я ему шанс давал, плеснул бы малость порезвее, мог и выжить, такая у него была гнилая фортуна… Ну, лось махом снес пару рядков… – Он захлебывался, голос звучал весело, без малейшей враждебности, Синий приглашал абсолютно всех порадоваться своей хватке, мозгам и везучести. – Народишко, то бишь лось с той бабой, дружно ломанулся в дыру, тут пошла пальба, кого-то из них срезали, кто-то второй вроде бы и юркнул в лес, но дальше уж мы это кино не глядели, побежали за тобой. Решили, так оно надежнее. И правы оказались. Сейчас вертухаи начнут рыскать по лесу возле дырки, а сюда ни одна падла сунуться не догадается… Но ты гад… – протянул он со смешанным чувством восхищения и злобы. – Молчал и отсиживался, ловил момент…
– У каждого был шанс, – сказал Вадим, совсем успокоившись.
– Оно-то так… А если бы я не толкнул идею? Смылся бы один-одинешенек…
– А ты на моем месте что бы сделал? – спросил Вадим. – Ты мне брат? Или сват? Или отец родной?
– Ну, вообще-то, каждый и впрямь за себя… – протянул Синий без прежнего напора. – Так уж оно исстари… Умри ты сегодня, а я завтра… Но ты ж женушку бросил, кента бросил…
– После того, как они мне этакий сюрпризец преподнесли? – фыркнул Вадим.
Слава богу, теперь у него было надежнейшее оправдание…
– Тонкая ты у нас натура… – сказал Синий. – Ладно. Что будем делать? С одной стороны, надо бы посидеть часок, а с другой… Невтерпеж.
– Что, если кто-то все же ушел? – вслух предположил Вадим. – Даже если один-единственный… Собачка у них вряд ли ходит по следу, да и трудновато будет ловить кого-то ночью по чащобе… Я бы на их месте начал тут же, в хорошем темпе, сворачивать лагерь. Закрывать заведение. Понимаешь, про что я?
– Понимаю, – хмыкнул Синий.
– Действительно, – мрачно сказал Эмиль. – Даже если до ближайшего цивилизованного жилья путь неблизкий – все равно в этом их сучьем деле лучше перестраховаться.
– Знаете, что я думаю? – спросил Вадим, полностью овладев собой и совершенно успокоившись. – По-моему, первой скрипкой тут вовсе не комендант. И вполне может оказаться, что меньшая часть «черных» большую часть живенько отправит на тот свет, когда все будет кончено.
– А что, убедительно, – подумав, согласился Синий. – Игра с болваном, или побег с «коровой»… Та же механика. Умный ты у нас, мудило, убивать пора… Не ссы, шучу. Хотя, как Гришан решит. Гришан, что думаешь?
– Я с ним потом поговорю, – почти спокойно откликнулся Эмиль.
– Ну, тады живи, – заключил Синий. Наугад, впотьмах ткнул Вадима кулаком под ребра. – Это же мой земеля, понял? Мы с Гришаном из одной деревни, сто лет не виделись, он пошел по вольным далям, я – по «хозяевам», и тут вдруг пересеклись. Чего только в жизни не бывает… Узнали друг друга, вспомнили детство золотое, а потом начали на пару за тобой присматривать и ломать голову, отчего ты такой спокойный, поспокойнее многих прочих, откуда ты возвращался и где мог бабу трахать. Когда прокачали все варианты, сошлись на одном: есть какой-то ход. Жизнь меня кой-чему научила, сообразил: на что-то ты, гад, крепко надеешься, нет в тебе всеобщей безысходности… – Он хрипло рассмеялся. – Безысходности нет потому, что есть ход… Каламбур сочинился, надо же.
– Семеныч, – позвал Эмиль. – Может, двинемся в кухню? Осмотримся, наберем припасов – и в тайгу? Скоро начнет светать. И если они в самом деле будут сворачивать табор, могут запалить все бараки ради пущей надежности…
– Точно, – отозвался Синий, щелкнул зажигалкой. – Пошли.
Глава четырнадцатая
В пещере Аладдина
Синий погасил зажигалку, приподнял крышку, высунул голову наружу и долго прислушивался. Потом бросил через плечо:
– Вылезайте. Если что, успеем назад нырнуть…
Выбрался наружу, прижался к стене возле высокого окна – из-за лунного света в обширном помещении было не так уж и темно, снаружи могли разглядеть шныряющего открыто человека.
Следом вылезли все остальные, встали в тесном проходике меж двумя громоздкими шкафами. Прислушались.
В бараках, где обитали комендант и охранники – бараки эти были совсем рядом, метрах в тридцати, – не горела ни одна лампочка. И было тихо. В противоположной стороне, у лагерных ворот, слышалась какая-то суета, собачий лай и непонятные стуки – но выстрелы стихли.
– А ну-ка, с богом… – прошептал Синий.
В два счета разувшись, на цыпочках пробежал к двери – короткими перебежками, замирая всякий раз в полосах мрака и чутко прислушиваясь. Вернулся, зашептал радостно:
– По-прежнему везет. Замок изнутри открывается. Только надо набрать хаванинки. А вот одежда тут вряд ли отыщется…
– Я там видел ватники, – показал Вадим. – За той дверью – каморка с несъедобным барахлом.
– Освоился ты тут, хитрован… – Синий решился. – Пошли, глянем. Благо дверца не заперта, словно у них уж коммунизм наступил согласно теоретикам жанра…
Благодаря имевшемуся в каморке окну без труда удалось разглядеть, что внутри и в самом деле – исключительно несъедобное барахло: груда каких-то запчастей в солидоле, упаковки с ружейными патронами (но не видно ни единого ружья), фонари и батарейки, две собачьих цепи, алюминиевые фляги, пара ящиков с плотницким инструментом и тому подобные сокровища, бесполезные для беглецов. Разве что фонарики могли пригодиться. В углу, на полках из необструганных досок, лежала груда новехоньких пятнистых бушлатов с воротниками из искусственного меха.
– Ага, – сказал Синий, напяливая первый подвернувшийся. – Это они, определенно, к зиме готовились загодя – у немцев-то на зиму ничего не было, кроме шинелишек, а здешние вертухаи, надо полагать, в шинелишках мерзнуть не хотели… Напяливайте быстренько, ночью в лесу зябковато.
Бушлат приятно пах свежестью – лишь теперь, натянув его, Вадим в полной мере осознал, как воняет загаженная полосатая одежонка.
– Сапоги бы где найти… – сказал Синий, тихонько закрывая кладовушку. – Вон сумка подходящая, а вон там, без подсказок вижу, найдется хорошая жратва…
Он распахнул дверцу высоченного общепитовского холодильника, удовлетворенно причмокнул и начал бросать в матерчатую сумку все без разбора – колбасы, ветчину в вакуумной упаковке, консервные банки, прозрачные мешочки с конфетами. Хватал с соседних полок блоки сигарет. Сунул в боковые карманы бушлата две пузатые бутылки коньяка, шепотком наставляя:
– Карманы, карманы набивайте, неизвестно еще, сколько будем по чащобе болтаться… Бля, где ж открывалка? Консервов до черта, а открывалки не видно…
– Вон там всякие причиндалы, – показал Вадим. – Кухонные ножи, открывашки…
– Ножи – это хорошо, надо прихватить…
После жизни на положении взаправдашних узников концлагеря, пусть и недолгой, обширная кухня с ее немудрящим добром казалась форменной пещерой Аладдина. Окончательно освоившись здесь, отбросив излишнюю осторожность, они на цыпочках перемещались из угла в угол, и сумка, и карманы раздувались от добычи: еда! табак! ножи! фонари! Даже робевшая поначалу угрюмая Ника понемногу втянулась в охоту за сокровищами.
Замок на входной двери громко щелкнул в самый разгар потаенного грабежа – они все еще шатались по кухне, не в силах остановиться.
Застыли, как вкопанные. Синий показал подбородком:
– Туда…
Кинулись на цыпочках в угол, где можно было надежно укрыться за огромным шкафом, набитым крупами, макаронами и пластиковыми бутылками с минералкой. Кто-то из них впотьмах оступился, подошва громко стукнула по полу.
Синий прижался спиной к боковине шкафа, стиснув широкий, длиннющий кухонный нож. Дверь распахнулась и тут же громко захлопнулась за вошедшим. Белый луч сильного фонаря прошелся по кухне крест-накрест, выхватывая из полутьмы самые неожиданные предметы. Задержался на распахнутой дверце холодильника. До двери от их укрытия было не так уж и далеко, метров пять… Вадим беззвучно толкнул Синего в плечо указательным пальцем, потом многозначительно провел им по горлу. Синий прижал палец к губам, поднял нож повыше, сгруппировался…
И тут от двери послышался насквозь знакомый, визгливый, сварливый, исполненный гнусненького охотничьего азарта голос тетки Эльзы:
– Ку-ку, соколики! Застукала!
Сердце превратилось в застывший комочек чего-то полужидкого. Вадим едва не заорал во весь голос. А тетка Эльза продолжала – медленно, с расстановкой, сладострастно:
– Вилли, бесстыжие твои глаза, я ж знаю, что ты там окопался! А кто с тобой? Ганс, поди? Я давненько поняла, что вы, умельцы, ключи подобрали! Коньячок-то убывает… Хоть и понемножку. Ох, пора доложить герру коменданту… Тревога в лагере, а они под шумок по ящикам лазят… Выходите оба, все равно мимо меня не прошмыгнете! Ку-ку! Я иду искать, кто не спрятался, я не виновата…
И зашаркали грузные шаги. Луч сильного фонарика метался вправо-влево, тетка Эльза приговаривала:
– Цып-цып-цып… Ни стыда у вас, ни совести, там побег, а они вместо…
Синий прянул из-за шкафа, занеся нож. До Вадима донеслось короткое оханье, секундная возня, потом нечто тяжелое грянулось об пол так, что от сотрясения приоткрылась хлипкая фанерная дверца ближайшего шкафа. Луч фонарика описал кривую, кувыркнулся. Погас. Потом послышался голос Синего:
– Амба…
Они решились высунуться. Удивительно, но она уже не шевелилась, распласталась, разбросав руки, в пронзительной тишине слышался тоненький плеск, хлюпанье, и в бледной полосе лунного света ширилось темное пятно. Лицо, слава богу, было в темноте… Синий сквозь зубы процедил:
– Сидел со мной один урюк, у которого дедушка басмачил. Научил, как это делается по-басмачьи – кончиком в сонную артерию – и прощай… – он нагнулся, вытянул из кобуры на поясе поварихи наган, сноровисто высыпал на ладонь патроны. – Мать моя, вся семерочка! Ну, теперь будет чем разобраться с нашим Мерзенбургом… С ножиком и пытаться было нечего, а так…
– Семеныч, ты что? – встревоженно спросил Эмиль. – Умом поехал? Их там до черта…
– Гришан, я ж тебя с собой не зову, – оскалился он в лунном свете. – Подавайся до лесу, твое дело. Но лично я тут кое-кого в суматохе ур-рою… Держи сумарь. Пора на вольный воздух, а то еще возьмутся искать эту суку, да и свет могут наладить…
– Семеныч…
– Все, проехали, – бросил Синий. – Тебе во-он в ту сторону, там лесок погуще, согласись. Как говорят в штатовских фильмах, это моя проблема. Рвем!
Он первым пробежал на цыпочках к двери, мимоходом лихо перепрыгнув через бывшую тетку Эльзу, как через бревно, на волосок приоткрыл дверь – хорошо смазанные петли не издали ни звука, – посмотрел в щель, распахнул пошире, выскользнул на крыльцо. Следом выбежали остальные.
Вадима пронзило ни с чем не сравнимое ощущение с в о б о д ы – сумасшедшее, пьянящее, кружившее голову. Свобода! Некий бесконечный миг все четверо неуклюже топтались на крыльце – хлебнули столько горького, что от свободы форменным образом отвыкли. Вадим не мог знать, понятно, что чувствуют остальные, но у него самого промелькнула дурацкая мысль: «Мы ведь у капо разрешения не спросили…»
В лагере продолжалась шумная суета – лай собаки, резкие команды, истерические крики, но здесь царила лунная тишина, тени были нереально четкими, а небо уже начинало бледнеть, подергиваться утренней серостью. Кое-где меж деревьями невесомо проползали сырые полосы тумана, и это было, как во сне.
– Вам туда, мне туда, – показал рукой Синий. – Рвите когти, чижики…
Он, зачем-то пригибаясь, кинулся в избранном направлении…
И чуть ли не нос к носу столкнулся с вышедшим из-за угла барака верзилой.
Помповушку тот нес в руке за середину, как обычную палку. Вряд ли он успел испугаться, удивиться, что-то сообразить. Скорее всего, сработал рефлекс. Ружье взлетело вверх, на стволе промелькнул отблеск лунного сияния, и тут же Синий вскинул руку, выстрелы затрещали совсем не страшно, так, словно ломали сухие ветки – раз, два, три!
Верзила – кажется, Ганс-Чубайс – обрушился на землю как-то совсем не по-человечески, подсеченным манекеном, грянулся так, что, показалось, сотряслась земля. И больше не шевелился.
В следующий миг все смешалось, замелькало, спуталось. Со стороны дальнего барака бесконечной чередой затрещали пистолетные выстрелы – и Синий, нелепо взмахнув руками, подпрыгнув, упал, будто поскользнулся на гладком льду. Наган мелькнул в воздухе, отлетел. На веранде барака все еще мелькали промельки частых выстрелов, что-то вжикнуло над головой.
Оттолкнув Вадима, мимо пронесся Эмиль, подхватил ружье и открыл бешеную пальбу, лихорадочно передергивал цевье. На веранде со страшным звоном вылетели стекла, брызнула щепа. Выстрелы враз умолкли.
В эти секунды неразберихи Вадим вдруг совершил нечто непонятное ему самому: бросился, подхватил упавший совсем рядом наган, но стрелять не стал, запихал его в карман бушлата.
– В лес! – прокричал Эмиль, выстрелил еще дважды, встряхнул ружье, будто надеялся, что после этого там откуда-то самым волшебным образом появятся новые патроны. Опомнившись, швырнул разряженную помповушку, бросился прочь, подталкивая Нику, пригибаясь.
Вадим кинулся следом. На веранде вновь захлопали выстрелы, но каким-то чутьем удалось сообразить, что они звучат совсем по-другому – стрелок бабахал в небо, укрывшись где-то в углу, вжавшись в пол…
Они достигли первых деревьев, окунулись в туман, миновали его, вновь оказались в молочно-сизой полосе, насыщенной загадочным лопочущим шорохом. Стреляют? Нет, это они сослепу налетали на сухие ветки, ломая их, царапая лица.
По щеке резануло так, что Вадим невольно взвыл. Наткнулся на стоящего неподвижно Эмиля.
– Стоять, сука! – прошипел тот, удерживая Нику. – Будем ломиться, как лоси, по звуку найдут… Тихо… Уходим вправо, шагом, шагом, осторожненько, а то глаза новыхлестываем к такой-то матери…
– Бежим… – по инерции прошептал Вадим.
– Куда ты побежишь? Тихо, говорю! Шагом!
Протестовало сознание, все тело, налитое до кончиков пальцев жаждой бешеного бега, но он остался на месте, увидев у самого лица сквозь туман широкое лезвие кухонного ножа. Ника всхлипнула, что-то неразборчиво пробормотала – ей тоже хотелось нестись сломя голову…
Сзади вспыхнул свет, показавшийся ослепительным сиянием почище атомного взрыва. Ага, наладили предохранители или что у них там полетело…
Свет не достигал беглецов, но видневшиеся в разрывах тумана бараки казались сотканными из ослепительного сияния. Захотелось закопаться в землю, чтобы вокруг была только непроницаемая чернота.
Под яростный шепот Эмиля они круто повернули вправо, шли гуськом, двигаясь невероятно медленно и сторожко, как слепцы. Руками отводили от лиц ветки с жесткими иголками, иногда под пальцами с хрустом переламывался тонкий сучок, звуки эти казались пушечным громом. Эмиль тогда ругался шепотом – а потом неожиданно приказал:
– Стоять!
Раздалась длиннющая автоматная очередь, превосходно слышно было, как пули чмокающе шлепают по стволам, срезают ветки. Автоматчик бил неприцельно, широким веером, – и Вадим со звериной радостью определил, что этот гад лупит по пустому месту, метрах в сорока левее от того дерева, где затаились они. Поливает наугад, стервенея от безнадежности своих усилий…
Потом раздались гулкие хлопки ружей – опять-таки далеко в стороне, картечь впустую дырявила туман, широким веером разлетаясь по лесу.
– Пошел! – Эмиль подтолкнул его кулаком в поясницу.
Вадим осторожно двинулся дальше, частенько спотыкаясь на толстых корнях, вытянув руки.
– Сумка где? – рявкнул на ухо Эмиль.
– Выронил где-то… – покаянно отозвался он.
– К-козел… Шагай!
Следом брела Ника, Эмиль замыкал шествие, а за спиной все еще грохотала остервенелая канонада, слева, вовсе уж далеко, по лесу заметались лучи фонарей, сквозь туман видневшиеся широкими расплывчатыми полосами.
У Вадима внезапно ушла из-под ног земля, сдавленно охнув, он провалился куда-то, треснувшись затылком, сполз на спине. Остался лежать, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь вокруг. Струившийся над головой туман слегка поредел – ага, нечто вроде узкого, глубокого оврага, дно усыпано окатанной крупной галькой.
– Что разлегся? – Эмиль чувствительно пнул его под ребро. – Вставай, пошли…
Он повернулся, подхватил осторожно спускавшуюся в овраг Нику. Тихо пояснил:
– Ручей. Давно уже высох, – и пошел направо, туда, где русло бывшего ручья поднималось в гору.
– Зачем? – не понял Вадим.
– Заберемся повыше. Скоро рассветет, осмотримся, – кинул Эмиль через плечо. – Шевели костями!
– Разорался, командир…
– Поговори у меня, сука! – Эмиль обернулся, перед глазами Вадима вновь тускло блеснуло лезвие кухонного тесака. – И по камням не шурши, по кромочке ступай…
Вадим потащился вверх, про себя обозвав спутника самыми неприглядными словами. Очень быстро он стал задыхаться – подъем становился все круче, бушлат казался невероятно тяжелым, пригибали к земле набитые разнообразными припасами карманы, наган обернулся пудовой гирей. Однако перевести дух никак не удавалось. Эмиль, замыкавший шествие, при малейших признаках задержки шепотом матерился, а то и тыкал в спину рукоятью ножа, хорошо хоть – не лезвием. Сам же – ах, как трогательно! – тихонько ободрял Нику, поддерживал под локти, в конце концов понес ее бушлат, кабальеро сраный.
В какой-то миг у Вадима возникла неплохая идея: а не уйти ли в одиночное плаванье? Выпрыгнуть из оврага и самостоятельно искать счастья? И пошли они к чертовой матери, ничем не обязан, рассуждая здраво…
Почему нет? Продуктов навалом, есть даже револьвер… Они люди взрослые, сами о себе позаботятся. Вот пусть и покажет, на что способен, таежник хренов, пусть героически волочет свою Джульетту на широком плече.
Однако по размышлении Вадим отказался от столь заманчивого плана. И превосходно знал, почему: он боялся остаться в тайге один. Боялся панически. Остаться одному было почему-то страшнее всего…
Часть вторая
МАРСИАНИН НА ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ
Глава первая
Зеленое море тайги
Они поднимались и поднимались, брели сначала в тумане, молочно-сизой пеленой залившем, казалось, весь мир, брели, и под ногами хрустела крупная скатанная галька, косматые еловые лапы, неожиданно выныривая из мглы, стегали по лицу словно бы осмысленно и зло. Туман понемногу редел, истаивал. И было очень тихо, первобытно тихо – никаких звуков погони, ничего, свидетельствовавшего бы, что в тайге вообще есть жизнь.
Только однажды слева, не столь уж далеко, что-то шумно выдохнуло и метнулось в сторону. Ника замерла, и Вадим по инерции наткнулся на нее. Она моментально отшатнулась, будто не хотела к нему прикасаться. Прямо-таки сквозь него, как сквозь воздух, спросила у Эмиля:
– Медведь?
– Может, и медведь. А может, олень. Не бойся, медведи нынче сытые…
– Интересно, а он знает, что он сытый? – осведомилась она с нотками прежней капризности, той самой, изначально свойственной светским красавицам. Судя по этому тону, начинала понемногу ощущать себя по-настоящему свободной.
– Да глупости, – сказал Эмиль насколько мог беззаботнее. – У него сейчас столько жратвы вокруг… Не до тебя.
– Да, а вдруг шатун? Я про них читала…
– Будь он шатун, давно бы кинулся, – успокоил ее Эмиль. – Ну, пошли дальше…
Они двинулись по извилистой тропке, поднимавшейся вверх, проложенной кем-то в зарослях неизвестного Вадиму кустарника с крепкими, высокими, беловатыми ветвями. Листьев на них не было совсем.
– Похоже, места населенные, – сказал Вадим чуточку громче, чем следовало. – Кто-то тропу протоптал…
Ему, в сущности, хотелось этой репликой как бы закрепить себя в качестве полноправного члена махонького отряда, поскольку давно уже подметил, что к нему с момента с в о б о д ы стали относиться так, словно его и вовсе нет на свете. Ника вообще в упор не видела, а Эмиль если к нему и обращался, то исключительно ради того, чтобы с матом и оскорблениями гнать вперед.
Ну вот, снова… Эмиль бросил, даже не обернувшись в его сторону:
– Тропа-то звериная…
Туман растаял окончательно. Теперь было видно, что они достигли высшей точки – теперь, куда ни направляйся, будешь только спускаться.
– Привал, – объявил Эмиль.
Медленно опустился на землю, достал сигарету. Ника тут же устроилась рядом, прильнула к нему, положила голову на плечо, Эмиль приобнял ее одной рукой столь непринужденно и естественно, по-хозяйски, будто и был законным супругом, зато Вадим – не поймешь и кем, приблудышем…
Внутри все кипело, но он сдержался, сел неподалеку, зажег сигарету. Впереди, вокруг, куда ни глянь, вздымались пологие, заросшие сосняком вершины сопок, ближние – темно-зеленые, те, что подальше – туманно-синие, казавшиеся великанскими, плоскими декорациями, вырезанными из исполинской фанеры и поставленными рядком до горизонта. Ни малейшего следа присутствия земной цивилизации – ни дымка, ни самолета в небе, все, как десятки тысяч лет назад. Вокруг понемногу начинался разноголосый птичий щебет, небо совсем посветлело, но восходящее солнце заслоняли сопки.
– Концлагерь где-то там… – показал Эмиль Нике.
Она невольно передернулась:
– Куда ж теперь?
– Будем прикидывать, – раздумчиво сказал Эмиль. – Восток у нас примерно там, запад, соответственно, там… На север идти не стоит, там сплошное безлюдье, н а с т о я щ а я тайга начинается. Эрго: нужно держаться юга, юго-востока… Куда-нибудь да выйдем. Вообще-то, за этой сопочкой вполне может оказаться и город, типа Кедрогорска, и приличных размеров деревня – поди определи с этого места. Возле Шантарска тоже такие сопки есть, пока не перевалишь хребет, ни за что не догадаешься, что за ней – миллионный город…
– А они за нами не погонятся?
– Вот это вряд ли. – Эмиль мимолетно погладил ее по голове. – Тайга, малыш. Чтобы найти человека, дивизию нужно поднимать. А у них – ни собак, чтобы шли по следу, ни людей, ни времени. Проще свернуть лагерь и смыться.
– Мы выберемся?
– Ох, малыш… – Он рассмеялся, кажется, вполне искренне. – Мы ж не в Антарктиде. Еда есть, воду найдем, тут ручьи часто попадаются. Денек-другой придется идти, вот и все. Выдюжишь? Конечно, выдюжишь, ничего архисложного…
– Я же в походы ходила, – похвасталась она. – И в школе, и в институте. Даже значок есть.
– Молодец ты у меня… – Эмиль надолго приник лицом к ее щеке.
В общем, законного мужа и основного держателя акций фирмы здесь будто бы и не было. Непринужденные телячьи нежности происходили так, словно Вадим бесповоротно стал пустым местом. И он вновь подумал: что, если встать и шагнуть в тайгу? Уйти одному? Ведь бежать-то в одиночку собирался, и никакая тайга не пугала… В нагане еще патрона три, как минимум, медведи сытые, ноги не сбиты…
И вновь не мог себя заставить. Все изменилось. Раньше он был бы беглецом-одиночкой п о н е в о л е. Поскольку лучше было бежать в одиночку, нежели оставаться на нарах. А теперь он боялся остаться один. Боялся, и ничего тут не попишешь.
Он ощущал себя марсианином, вдруг оказавшимся на чужой планете. Все вокруг было ч у ж о е. До сих пор тайга, чащоба, дебри были лишь декорацией для приятных пикничков хозяев жизни. Связь с привычной цивилизацией оставалась всегда и везде – либо машины, либо арендованный кораблик, либо снегоходы. Рядом всегда имелась обслуга: егеря, шофера, прочие мотористы и рулевые. В любой момент можно было в е р н ут ь с я. По большому счету, словно бы и не покидал города. Шантарск всего лишь раздвигался до немереных пределов, и не более того.
Теперь все иначе. Он остался бы один-одинешенек. Один на один с этим необозримым зеленым морем – Ален Бомбар, бля… У Бомбара хоть компас был. А тут и компаса нет. И есть ли за сопкой человеческое жилье, еще неизвестно. Вряд ли.
Так что эти двое, без стеснения обнимавшиеся в метре от него, казались единственным шансом на спасение. В глубине души он чуточку презирал себя за то, что остался сидеть, не ушел в тайгу, но ничего не мог с собой поделать… В вовсе уж бездонных глубинах подсознания истошно вопил крохотный городской человечек, жесткий и уверенный в себе лишь на шумных улицах сибирского мегаполиса.
– Ох, Эмиль…
– Слушайте, – сказал Вадим сквозь зубы, не сдержавшись. – Вы бы уж так нагло не обжимались… Я и обидеться могу.
Черт дернул за язык… Увидев бешеные глаза Эмиля, он поневоле вскочил, потянулся к карману. По-своему истолковав его движение, Эмиль рявкнул:
– За ножом, сука?!
Секунду они стояли друг против друга – потом словно вихрь налетел, Вадим оказался на земле, ничего не успев сообразить. Зато в следующий миг не осталось неясностей, когда грубый ботинок пару раз влепил ему под ребра так, что Вадим взвыл, вертясь ужом.
– Еще хочешь? – рявкнул Эмиль, стоя над ним с отведенной для удара ногой.
Рядом вдруг оказалась Ника, казавшаяся распластанному на земле Вадиму невероятно высокой, с надрывом вскрикнула:
– Дай ему, как следует! Пинком по зубам! Палач выискался, вешатель! Дай ему, выблядку, чтобы зубы брызнули!
И сама неумело попыталась пнуть от всей души. Вадим зажал лицо ладонями, защищаясь от удара. Правда, новых ударов не последовало. Прошло какое-то время, он осмелился отнять руки от лица, а там и слегка приподняться.
Эмиль оттащил Нику, бросил вполголоса:
– Да не пачкайся, малыш, об это дерьмо…
– Я, стало быть, дерьмо? – покривил губы Вадим, осторожно пытаясь встать на ноги. В боку кольнуло. – А вы тогда кто? За моей спиной трахались, как хомяки…
Отшатнулся – Эмиль одним прыжком оказался рядом, рывком поднял на ноги, зажав воротник бушлата так, что едва не придушил. Прошипел в лицо:
– Отдай нож, гандон! Ну?! Вот так… – Небрежно сунул кухонный тесак в боковой карман лезвием вверх. Тряхнул Вадима, взяв за грудки: – И запомни накрепко, козел: здесь ты не босс, а дерьмо дизентерийное. Усек? Каюсь, спали вместе, и неоднократно. Вот только вешать тебя не собирались.
– А будь вы на моем месте? – пискнул Вадим придушенно.
– Если бы у бабушки был хрен, она была бы дедушкой! – вдруг выкрикнула утонченная, рафинированная супруга, от которой Вадим в прежней жизни не слышал ничего непечатнее «черта». – Не мы тебя вешали, а ты нас. Что тут виртуальничать… Эмиль, а давай его бросим к фуевой матери? Пусть один тащится… – и мстительно улыбнулась: – Как повезет…
– Да зачем? – Эмиль осклабился по-волчьи. – Мы же современные люди, самую малость затронутые цивилизацией… Пусть плетется с нами. – Он встряхнул Вадима: – Только изволь запомнить, мразь: тут тебе не Шантарск. Начинают работать простые, незатейливые первобытные законы. Есть ма-аленькое странствующее племя. У племени есть вождь, есть любимая женщина вождя… И есть гнойный пидер, которому место у параши. Тебе объяснять, кому отведена сия почетная должность, или сам допрешь? Короче, все мои приказы выполнять беспрекословно. В дискуссии не вступать, поскольку права голоса не имеешь. Скажу «иди» – идешь. Скажу «соси хрен» – сосешь.
– Вот последнее – совершенно ни к чему, – серьезно сказала Ника. – А то я ревновать буду… Тебя, понятно, не его…
– Малыш, я ж чисто фигурально, – усмехнулся Эмиль, на миг подобрев лицом, но тут же обернулся к Вадиму с прежним волчьим оскалом: – Для пущей доходчивости и образности. В общем, поселяешься к параше. И попробуй у меня хвост поднять… Если не нравится – уматывай один. На все четыре стороны. Вон какой простор… Ну? – Долго смотрел Вадиму в лицо, ухмыльнулся: – Не пойдешь ты один, гад, обсерешься…
Встряхнув в последний раз, оттолкнул без особой злобы, отошел к Нике. Достал запечатанную в целлофан колбасу и стал ловко распарывать ножом обертку, пояснив:
– Надо поесть, малыш. Идти будем долго…
Вадим, вновь превратившийся в этакого человека-невидимку, сквозь которого беспрепятственно проходят взгляды, присел у дерева и закурил очередную сигарету. Как ни странно, он не ощущал никакой обиды, злости. Потому что все другие чувства перевешивала тревога и страх за жизнь…
Он никогда не считал себя суперинтеллектуалом, относился к собственным мозгам довольно самокритично: неглуп, что уж там, но не гений. И ни в коем случае не провидец. Однако сейчас, в какие-то доли секунды, он словно бы превратился в доподлинного прорицателя, увидел собственное будущее в жуткой неприглядности.
ЖИВЫМ ЕМУ ИЗ ТАЙГИ НЕ ВЫЙТИ.
Читать бесплатно другие книги:
