Ходячие. Второй шаг Зимова Анна
– Напрасно. Зачем тянуть?
– Я еще не решила, хочу ли я ее делать.
Александра остановилась так резко, будто натолкнулась на стену, открыла рот, щеки ее стала заливать краска:
– В смысле? Ты хочешь сказать, что не решила, когда будешь ее делать?
– Я не решила, буду ли я делать ее вообще. И, судя по выражению твоего лица, ты поняла меня правильно.
– Дорогая, – Александра осторожно подбирала слова, – я знаю, что гормоны – ужасная вещь. Они заставляют тебя думать криво.
– Я не думаю криво. Я просто пока ничего не решила.
– Твое состояние диктует тебе неправильные мысли!
– Алекса, пожалуйста, не говори: «состояние». Давай называть вещи своими именами. Я беременна. Не надо говорить о беременности как о смертельной болезни.
– Дорогая, ты же знаешь, будь в городе спокойно, я бы первая тебя поздравила. Я бы устроила тебя в приличную клинику. Создала условия, пригласила лучших врачей. Я бы все для тебя сделала. Просто сейчас я ничего не могу. Не стоит произносить «беременность» с такой романтической интонацией. Романтику растоптали. Кругом болезнь и смерть. Мне продолжать?
– Нет. Я знаю, рожать ребенка сейчас – самоубийство и грех.
– Зачем же так жестко? Скажем, это не очень… целесообразно.
– Не могу я относиться к ребенку как к раковой опухоли, которую нужно удалить. Я ждала беременности столько лет. Я отчаялась, смирилась. И теперь мне ее послали.
– Не привыкай думать о нем как о ребенке.
– Это ребенок! И никто, кроме меня, не будет решать, жить ему или умереть. Я даже тебе не позволю им распоряжаться.
– Вера! Вера! Окстись. Ну какой ребенок! Тебе сорок. Чтобы выносить, тебе нужен стационар и специалисты. Ты не сможешь кормить его грудью. А у нас нет ничего. Ни пеленки, ни распашонки.
– Все можно найти. Шер сказал, шансы родить есть. Зачем ты отговариваешь меня от того, чего я хочу больше всего на свете?
– Я, конечно, сейчас кажусь тебе стервой, но я просто мыслю здраво. Когда улягутся первые ахи-охи, начнется бесконечная борьба. Каждый чих ребенка будет проблемой. Вырастить его здоровым в таких условиях… неужели ты считаешь, что это реально? А шум! Шум, который поднимают дети? Об этом ты подумала? Младенцы визжат, Вера. И ты знаешь, кого могут привлечь их крики. И «самоубийство», как ты назвала рождение ребенка, быстро превратится в убийство. А ты эгоистично говоришь – рожу и все, никого не спрошу. Ты тут не одна.
– Эгоизм? Ты говоришь мне об эгоизме? Ну, знаешь… Кажется, кто-то эгоистично хочет помешать крепкой еще бабе родить младенца… Как ты думаешь, много ли в городе младенцев? Вместо того чтобы позитивно посмотреть на случившееся, ты требуешь, чтобы я сделала аборт.
Александра встала. Розовые пятна на ее щеках уже стали красны:
– Я всегда принимала твою сторону. Думала о твоих интересах. Когда ты… болела, я отказалась открывать новый салон, чтобы быть с тобой. По-твоему, я желала тебе зла? Или я желала тебе зла, когда помогла избавиться от чудовища, которое хотело тебя убить? Что вообще я сделала тебе плохого? Почему ты думаешь, что сейчас я руководствуюсь другими мотивами?
Она выпрямилась и огладила волосы. Свершилось чудо, перед Верой стояла прежняя Александра. Собранная, спокойная и до боли красивая. Вере даже показалось, что волосы снова уложены в аккуратную прическу, а на ногтях блеснул красный лак. Но то, конечно, был лишь отблеск солнца.
– Я всегда готова тебе помочь. Но помогать тебе делать глупости я не стану. Мне остается только надеяться, что гормоны не помешают тебе принять верное решение.
У двери она оглянулась.
– И еще. Я понимаю, что это уже неважно, но… кто отец ребенка? У тебя никого не было уже бог знает сколько времени. Мне горько, что я узнала о твоем секрете только сейчас. Ты никогда ничего от меня не скрывала.
Но Вера молчала, глядя в окно, будто там происходило нечто интересное.
– Понятно. Нам явилась Богородица. Как символично.
Александра всегда передвигалась практически бесшумно. Оглянувшись, Вера увидела, что подруги в комнате уже нет.
Стас, в своей зеленой клетчатой рубашке, в которую был одет в день знакомства, звал ее. Он хотел, чтобы она помогла ему нести что-то завернутое в черную ткань, и в голосе его слышалось недовольство. Она пыталась сказать: Стас, прости, я не могу тебе сейчас помочь, потому что занята, – но, как назло, сел голос, и из горла вырывалось только шипение. Он злился все сильнее. «Вика, помоги мне! – повторял он почти истерично. – Помоги же». Он срывался на крик, почти фальцет. Наконец голос его превратился в женский, писклявый. Вика проснулась как от удара и резко села на кровати. Сердце бешено колотилось.
Стас снился ей каждую ночь. Всякий раз он говорил: «Помоги мне», иногда жалобно, иногда с укором. Но никогда еще его голос не был таким истеричным. На часах шесть. Сквозь сомкнутые шторы пробивался тусклый серый свет. Вика размышляла, что ей следует сделать, всплакнуть ли чуток или постараться все забыть и снова уснуть. Наверное, все-таки лучше постараться заснуть. Слишком много она плачет в последнее время. Но стоило снова лечь, как сразу же стало ясно – сон больше не вернется, как ни ворочайся. Натянув джинсы и осмотрев в зеркале без особого интереса, скорее по привычке припухшее лицо, она тихо вышла во двор. Крик «помогите!» заставил ее подпрыгнуть. Казалось, прокричали прямо в ухо, и голос был точь-в-точь как во сне – женский, писклявый. И полный непередаваемого ужаса. От такого «помогите» страшно пошевелиться. Как же она не узнала этот голос во сне?
– Аида? – закричала она, стряхнув оцепенение.
– Помогите! – снова закричали за забором. – Помогите! Они здесь! Я не могу открыть ворота!
Чтобы достать запасной пульт, который они условились хранить под ступенькой времянки, ей потребовалась секунда. Но пальцы так тряслись, что не попадали по кнопке. Наконец удалось. Но ничего не произошло. Лампочка не замигала, ворота не поехали в сторону.
– Аида, я сейчас, сейчас! – шептала Вика, и все жала зеленую кнопку. Поняв, что бормочет себе под нос, она закричала: – Сейчас, я тебя впущу!
Лампочка словно умерла.
– Эй, просыпайтесь! Просыпайтесь! Эти здесь!
Кажется, села батарейка. В обычной ситуации это не было бы проблемой, в подсобке есть батарейки. Но, судя по визгу Аиды, нет времени ее заменить. И хоть бы кто-нибудь вышел. Убить этих людей мало за то, что они видят сны и знать ничего не знают. За то, что не слышат ее, не спешат на помощь. Пойти разбудить кого-нибудь ударом по голове? Но как оставишь Аиду?
– Вика, они здесь! – В голосе девушки сквозило уже нечто большее, чем ужас. В ворота забарабанили. – Открой! Открой!!! Мне страшно!
– Я стараюсь! Еще секунду! – И главное, никак эти ворота с места не сдвинешь. Она снова схватила пульт. Он должен сработать. Ну пожалуйста!
Мысленно она умоляла Аиду: не кричи так, я ведь могу умереть от страха и тогда ничем уже не помогу.
– Аааоооыа!
Укусили или еще нет? Лампочка слабо блеснула, и ворота поехали в сторону. Правда, почти сразу же остановились. Батарейка умерла, но ее последнего вздоха хватило для того, чтобы в воротах образовалась щель, через которую Аида ввалилась во двор. Она споткнулась о лопату и упала, но сразу же вскочила на ноги. Лицо красное, перекошенное, но Аида жива и невредима. Тяжело дыша, она подняла лопату. Во двор уже лез этот. Вытянутое лицо с ввалившимися щеками, прямые русые волосы, оттопыренные уши. Размахнувшись, Аида ударила мужчину плашмя по голове, но он лишь покачнулся, недовольно заурчал и вцепился в ворота. Вика зажмурилась и с размаху ударила этого по затылку тяпкой. Отважившись открыть глаза, она увидела, что мужчина, кажется, повержен. «Иииииэх», – взвизгнула Аида, пытаясь отсечь голову преследователя лопатой. Та увязла в теле, так что пришлось наступить мужчине на плечо, чтобы выдернуть ее. Один готов. Аида уже била лопатой второго. Просто аттракцион в парке развлечений – из двери неожиданно показывается голова чудовища, которую нужно огреть дубинкой.
– Сколько их? – спросила Вика, поднимая тяпку. Очередное существо, оказавшееся более проворным, чуть не схватило Вику за волосы.
– Четверо.
Удар лопатой заставил мужчину передумать. Но и с изувеченной рукой он не сдавался, пытаясь довершить начатое.
– Кто-нибудь! Помогите уже! – кричала Вика, размахивая тяпкой.
Наконец существо сдалось, упало на землю, продемонстрировав внушительный зад, обтянутый синими трико. На ногах – черные резиновые сапоги. Фланелевая рубаха задралась до самых подмышек, обнажив изуродованное тело, – набухшие вены и пятна синяков образовали подобие географической карты. Из времянки выскочил Саня в майке и трусах. Но девушки уже почти управились с третьим пришельцем – женщиной с длинной косой, несмотря на лето одетой в рейтузы. Одолеть четвертого, подростка, почти еще ребенка, тоже не составило особого труда. Саня сориентировался быстро. Деловито разделался с парнишкой парой ловких ударов. Литые мышцы на руках бугрились при каждом движении. Саня даже не вспотел, тогда как обе девушки едва не задыхались.
Вика с трудом втянула в грудь воздуха и тихо всхлипнула:
– Что ты там делала?
– Рвала сныть, – лицо Аиды все еще было багровым от напряжения.
С испугу Вика решила, что та рехнулась.
– Сами же ноете, что нет никаких витаминов, – вытерла нос Аида. – Я хотела сварить кашу, пока все спят.
Вика уселась на ступеньку времянки, глядя на свои ладони, на которых уже надувались пузыри мозолей. С непривычки она натерла руки тяпкой.
– Хорошую кашу ты заварила. Я думала, задохнусь и сдохну.
– Их никогда здесь не было! Я и отошла-то всего на пару метров. Думала – нарежу травки, делов-то. А ворота заклинило.
Стресс все-таки сделал свое дело: Аида принялась рассказывать Сане свой рецепт каши со снытью:
– На вкус получается почти как с тыквой. Главное, побеги брать только молодые и траву обдать кипятком, чтобы вышла горечь. Нас со Стасом мама такой кашей кормила, когда мы были маленькие. Я ее хорошо ела, а Стас не любил, – девушка заплакала.
Похлопав ее по спине, Вика поднялась и пошла в дом. Вернулась она с новой батарейкой и бутылочкой успокоительного. Руки у Аиды тряслись, поэтому капли ей накапал Саня.
– Ох, Стас…
– Стас, – эхом повторила Вика и тоже заплакала. Девушки, наконец, обнялись. Саня смущенно топтался рядом.
– Скорее всего, это были какие-то залетные, но, я надеюсь, всем ясно, что не надо выходить по одиночке и с пустыми руками?
– Понятно, Викочка, понятно, – Лидия Вячеславовна рассматривала трупы.
– Дачники, – предположила она, – из садоводства. Видите, как одеты?
– Или бомжи, – вставил Саня.
– Бомжи сюда не доберутся. Нет, это наши соседи, зашли в гости. Вика! У тебя кровь на руках!
Вика посмотрела на ладони:
– Натерла. И спина болит.
– Ты бы прилегла.
– Так и сделаю.
Войдя в комнату, Вика бросилась на постель, но тут же услышала стук в дверь. Аида вошла робко, присела на краешек кровати:
– Тебе плохо?
– Скорее, хорошо. Потому что я жива. Просто хотела побыть одна.
– Спасибо, что спасла меня, – Аида охрипла от волнения.
– Не вопрос.
– Ты рисковала жизнью. А могла бы от меня избавиться. Как от занозы в заднице.
– Дурацкая шутка. Ты все, что у меня от него осталось, – наконец сказала Вика, – если бы с тобой что-то случилось, я бы себе не простила.
– Ты извини, я хамила тебе постоянно.
– Я тоже хороша.
– И еще. Из-за Игоря не беспокойся. Я никому не скажу.
В комнате стало тихо, только слышно было, как тикают часы.
– Знаешь, как я поняла? – оживилась Аида. Вика вяло изобразила интерес.
– Я нашла у него карту клуба «Монреаль». Он был почетным членом. И знаешь что? Он хранил ваши фотографии. Не волнуйся, я их сожгла.
Вика молчала.
– Ты же не администратором там работала, правда? Ты, конечно, извини, но какой из тебя администратор…
Спохватившись, Аида поправилась:
– Я имела в виду… просто ты так хорошо танцуешь, у тебя такая фигура, что тебе… глупо работать администратором.
Вика едва слышно засмеялась.
– В общем, это я виновата, – вздохнула Аида. – Ты могла Стасу и не врать. Это я придумала, что у нас строгая семья. И что мама никогда не позволит Стасу встречаться с такой девушкой. Хотела тебя позлить. А мама на самом деле добрая.
Аида взяла Вику за руку, от чего та поморщилась:
– Я с ним не танцевала вообще-то, а спала.
– Но потом ты встретила Стаса? И поняла, что это любовь? А Игорь тебя не отпускал, так?
– В общих чертах – да. Почему ты промолчала?
– Сначала я не верила, что ты любишь Стаса. Но потом я это поняла. Я вообще не очень хорошо понимала, что значит любовь. А Самохвалов был плохим человеком.
– Ты рассуждаешь как ребенок. Все не так просто. Когда-то он не был для меня плохим человеком. Не падай в обморок, но он мне даже нравился. Но Стас действительно все изменил. Я поняла, что такое благородство. Сила. Порядочность. Ради него я готова на все.
А Игорь… он жестокий. Когда увидела его в самолете, думала, с ума сойду.
– Стас бы все понял. Он не стал бы тебя осуждать!
– Я и не хотела его убивать. Но он, когда пьяный, – настоящее чудовище. Сказал, что, если я с ним не пересплю, все расскажет Стасу о нас… Оскорблял меня. Ударил. Хотел изнасиловать. В общем, я словно обезумела. Сама от себя не ожидала. Только не спрашивай о подробностях.
– Это был нож для колки льда? Я нашла его за воротами.
– Да, я сразу его выбросила.
– Если Стас вернется, я ему ничего не скажу, – торжественно пообещала Аида, и поправила сама себя: – Когда он вернется.
Довольная, она растянулась на кровати, но тут же, что-то вспомнив, снова повернулась к Вике:
– Я же хотела кое-что тебе рассказать. Про одного из наших парней.
– Саня хороший парень. Если тебе нужно мое благословение.
– Прекрати! Я не о нем. Я про Дорогана.
– Что с ним?
– Не знаю еще. Он что-то пишет и прячет. Пишет и прячет. А когда я полезла в стол, чтобы посмотреть, он меня чуть не прибил.
– И правильно сделал.
– Что-то с ним не то. Говорил мне Саня, что он подозрительный, а я не слушала.
– Я бы тебя тоже отшлепала, если бы ты лазила по моим вещам. Надеюсь, ты не затеяла новое расследование?
– Первое, между прочим, удалось.
– Как долго они горят!
Трупы шипели и пузырились в ровном пламени.
– Мы похожи на пожарных, – сказала Аида из-под ватно-марлевой повязки и плеснула еще розжига.
– Не лей много. Нас могут заметить, – посоветовал Шер.
Аида поворошила в костре палкой и вдруг выпрямилась:
– Тихо! Кто там?
– Я же говорил, не подливай!
По лугу молча и резво бежала черная собака. За ней шли трое. Точнее, мужчина нес на руках женщину, а рядом шагал ребенок с ружьем. Мужчина покачивался, будто пьяный.
Подбежав, собака стала с лаем носиться вокруг костра. Потом ткнулась носом Сане в колени и, чуть прихватив зубами брюки, попыталась поднять его с места. Ребенок побежал вперед, истошно крича:
– Э-ге-гей! Чего стоите? Помогите! У нас встала машина!
Выронив из рук лопату, Вика рухнула, как подкошенная.
– Ничего, обморок, – сказал Шер, присев на корточки.
Глава 9
Укус на прощание
– Неужели нельзя было сохранить ему жизнь? Вы могли его связать и лишь потом дать лекарство, – ворчал Шер.
– «Мои опыты, – вместо ответа зачитал Стас – Подопытные: тетя Валя, 45 лет, и тетя Зоя (возраст не знаю). Колол руку иголкой, колол вилкой. Не реагировали. Вывод – не чувствуют боли.
Вырвал зубы тете Зое. Кровь не шла.
Резал руку ножом. Кровь не шла.
Кажется, не видят и не слышат. Разрезал живот. Там кишки. Червей нет.
Ногти растут.
Волосы растут. Корни волос – полсантиметра за три дня».
– Фу, – Александра принюхивалась к содержимому открытой банки, но «фу», по всей видимости, относилось к записям Игната, – псих ненормальный. Убивать таких надо.
– У него просто сознание ребенка. Дитё в теле великана. Он ставил «опыты».
– Ну, знаете, Георгий Яковлевич, – Александра стала яростно мешать то, что вывалила в миску, – хорошо «дитё»! Сева со своими выкрутасами с ним рядом не стоял. Он забавлялся с людьми. Резал их, колол.
Нормальный ребенок станет такими вещами заниматься?
– Да вы подождите возмущаться, – вмешался Стас. – Слушайте дальше: «Эксперимент номер один. Привел к ним мужчину, который привозит воду. На вид здоров, возраст – лет двадцать пять (не знаю точно, документов не было). Дал его укусить. После того как тятя Зоя его укусила, прошло сорок пять секунд до того момента, как ему стало плохо. Эксперимент два. Дал укусить женщину. Возраст – пятнадцать лет. После того как ее укусили, прошло три с половиной минуты до того момента, когда ей стало плохо. Вывод: женщины заражаются дольше? (Проверить)».
– Он наблюдал с секундомером в руках, как страдают люди. Девочке было пятнадцать лет! Да его душить нужно было медленно! Меня сейчас стошнит, – Александра с грохотом поставила миску на стол.
Первым заговорил Шер:
– Разумеется, его ничто не оправдывает. Передайте мне, пожалуйста, соль.
– Доварите без меня? Лучше помогу Сане чинить джип. Надо же, встали возле самого дома. Чуть-чуть не доехали.
Стас ушел и какое-то время в кухне было слышно лишь постукивание ножа.
– Как себя чувствует Каролина? – тихо спросила Александра.
– Молчит пока, но еще заговорит. Дайте ей время, и она покажет, на что способна. Редкая сила воли. Удивительная способность к регенерации. Не подцепить сепсис с таким количеством ожогов… Они пытали ее утюгом. Прикладывали к лицу, знали, как мучить женщину. Резали ножом. Другой умер бы от болевого шока. Но на ней все заживает, как на собаке.
– Дай-то Бог. Я бы столько всего выдержать, наверное, не смогла.
– Не скромничайте. Я не видел столь сильных женщин. – Александра потупилась. – Но сейчас меня беспокоит ваше самочувствие. Вы плохо спите, это видно.
– А что мне сделается? Я же сильная. По крайней мере все так считают.
– Вы, безусловно, сильная. Но я вижу, вас что-то тревожит.
– Вы знаете, что меня тревожит. Время идет, а Вера все не может принять правильное решение.
– Но почему вы считаете, что единственно верное решение в ее положении – аборт? Ребенок стал бы угрозой, если бы у нас не было этой дачи. Мы в безопасности. И еще. Вы меня извините, конечно, но Вере пора перестать ходить у вас на помочах.
– Все не так просто. Дело не только в том, появится ли на свет этот ребенок, а в том, что это будет за ребенок.
– Боже. Вы меня пугаете.
– Георгий Яковлевич, я могу говорить с вами откровенно?
Шер наклонил голову, прижав руку с вилкой к груди.
– Мы с Верой лучшие подруги. С самого детства. Она напрасно думает, что может обвести меня вокруг пальца. Она не говорит, кто отец ребенка. Но именно ее скрытность дает мне повод думать…
– Почему вы считаете, что я должен это знать?
– Потому что, если я права, то лучше ему не рождаться.
– Вот как? Его отец – Сатана?
– Нет, Верин муж.
– Почему это так ужасно?
– Может быть, вам будет легче понять, если я скажу, что именно он ударил Веру ножом.
– Кажется, я начинаю понимать.
– Дело даже не в том, что он неотесанный болван и хам, который жил за ее счет. Сейчас речь не об этом. Гораздо важнее то, что он – алкоголик. Агрессивная личность. Напившись, он не мог держать себя в руках. Причем, если вы представляете себе богемного типа, музыканта или художника, то вы сильно ошибаетесь. Ее муж был самым что ни на есть примитивным существом. Быдло, которое работает на стройке, а напиваясь, буянит. От такого не может быть нормальных детей.
– Боже мой. Зачем она, тонкая женщина, жила с таким?
– Это и для меня загадка. Жалела, наверное. Вечно она всех жалеет. Верила, что он может измениться. Каждый раз, когда она собиралась его бросить, он клялся, что исправится. Что найдет приличную работу. Что они будут жить, а не прозябать. Она верила. Но как только он понимал, что прощен, то о своих обещаниях сразу же забывал. Снова пил и гулял. «Это вы ни черта не делаете, а я устаю, мне нужен настоящий отдых». Последствия его «настоящего отдыха» – запущенный алкоголизм. Ребенок может быть дауном. Имбицилом. Есть мужчины, от которых нельзя рожать, понимаете? Но у Веры хватило жалости и на то, чтобы забеременеть. Она просто боялась мне об этом сказать.
– Но что можно сделать сейчас?
– Вы же врач. Кое-что можно сделать. У меня с ней из-за этой беременности испортились отношения. Но вас она уважает. К вам она прислушается. Отговорите ее.
– Я этого сделать не могу, даже если бы хотел. – Шер стал активнее мешать в своей миске. – Это ее ребенок, и решать только ей.
– Да ничего она не может решить! Ничего. Она попросту не справится. Говорить «не суйте нос в мою жизнь» могут только те, кто хоть чего-то сам в этой жизни добился. А Вера всю жизнь плывет по течению. Вы не представляете, как мне приходится ее тормошить.
– Уверен, вы преувеличиваете. Она просто мало верит в себя и слишком верит в вас. А ведь она одна одолела бандита. Я не считаю ее такой уж беспомощной.
– Я понимаю, что кажусь грубой и заносчивой. Но у нас откровенный разговор. Она слишком нежна для этого мира. Она не знает, как лечить. Как зарабатывать деньги. Как оплачивать квитанции. Во всем ей нужна помощь. Ее так называемая семья существовала только на то, что я им подкидывала. И не надо осуждать меня за излишнее участие в ее жизни. В моей помощи корысти нет. Я никогда ничего не просила взамен, кроме дружбы.
– И тем не менее я считаю лишать ее этого ребенка – непорядочно.
– Но этот младенец будет несчастьем не только для нее, но и для всех нас! Вы же это понимаете. Он может родиться больным! Что тогда с ним делать?
– Вот родится, тогда и разберемся.
– Понятно. И вы туда же. «Младенец, как это здорово, у-сю-сю». Но мне казалось, Георгий Яковлевич, что вам небезразлична судьба Веры. Что вы к ней хорошо относитесь.
– Разумеется.
– Я имела в виду, что этот ребенок, скажем так, не в ваших интересах.
– Простите?
– Вы прекрасно понимаете, о чем я.
– Ну вот. Попробуйте, пожалуйста. Я не пересолил? Этот разговор заставил меня отвлечься от готовки.
Да, ее здесь определенно никто не любит. Конечно, не так как Каролину, но все же. Если Каролину не любили открыто, то ее, Александру Калашникову, не любят, стараясь это скрывать. Но с недавних пор она, если можно так сказать, заменила им Каролину. Та ведь теперь – мученица, чуть не святая. Вот Лидия Вячеславовна. Негласно назначенная домоправительницей, она раздает приказы направо и налево. Но, если обращается к ней, непременно добавляет: «Если вам, конечно, не в тягость». Это настолько тонкая насмешка, что Лидию Вячеславовну на место-то не поставишь. Саня тоже не сумел скрыть удивление, когда она вызвалась съездить с ним за продуктами и в аптеку. Спросил: «Вы уверены? Вы же раньше не ездили. Может, я кого другого возьму?» Саня не договорил, но в глазах его явно читалось продолжение: «Кого-нибудь не такого заносчивого».
Все друг с другом на «ты», всем уже придумали прозвища, и только ее называют по-прежнему «Александра» и на «вы». Да и плевать, не привыкать. Никогда она не искала всеобщей любви. Жалко только, что Вера не разговаривает, дуется. Смотрит недоверчиво. Закрылась на сто замков. Ребенок зреет в ней, как яблоко раздора. Если на мнение остальных Александре было плевать, то Верина холодность ранила больно.
И ни до кого ведь не достучишься. Стоило только заикнуться о том, что ребенок станет обузой, как ее сразу заклевали. Списали ее заявление на женскую ревность, обвинили в черствости, цинизме и даже зависти. Она пыталась говорить об этом с Шером. Надеялась, что он, как врач, поймет правильность ее аргументов. Но Шер тоже сделал вид, что ничего особенного не произошло, и волноваться не о чем. Даже он не пожелал ее поддержать.
Раньше, вставая ночью за водой или таблеткой, Вера спрашивала: «Алекса, тебе захватить что-нибудь?» Теперь не спрашивает, хотя прекрасно знает, что она не спит. Обида, вот что ей мешает заснуть. Обида не сиюминутная, та, которая рассасывается после обмена колкостями или извинениями, нет, это обида всепоглощающая. Разумеется, Верина жизнь – это только Верина жизнь. Но ее, Александру, терзает гадкое чувство, что подруга предала ее, поступила нечестно. Они были вместе и в горе, и в радости, не имели друг от друга секретов. Но случилась эта беременность, и Вера словно отгородилась высокой стеной. Никогда она не подозревала за Верой такой чисто женской изощренной жестокости. Неужели она могла так ошибаться? Сначала подруга плачет у нее на плече, жалуется на мужа-обидчика. И все ради чего? Чтобы тайком с ним встречаться, забеременеть от него? Вера даже не сказала, кто отец ребенка. Александре дали понять, что не ее это дело.
Нужно широко смотреть на вещи, видеть во всем светлую сторону, уметь прощать. На этих китах можно построить счастливую жизнь. Но почему-то именно сейчас не получается. Таблетки, которые лежат в кармане пиджака, вот что немного примиряет ее с действительностью. Найдя их в аптеке, она обрела уверенность. Будто снова взяла в руки свою судьбу. Проворочавшись несколько ночей без сна, Александра наконец решилась. Никогда не позволяй течению нести тебя туда, куда тебе не хочется. Если ты уверен в своей правоте – действуй. А она уверена в том, что поступает правильно. Еще один секрет – не камень, не пригнет к земле. Если все кругом заблуждаются, это не значит, что и она станет закрывать глаза. Таблетки растворятся в чае без следа. И оставим сантименты. «Месть», – скажут ей. «Здравый смысл», – ответит она.
Веры что-то долго нет. Прошло, наверное, минут пятнадцать с тех пор, как она на цыпочках покинула комнату. Александра повернулась к стене, подышала, пытаясь согреть подушку, но уснуть не получалось. Да что с ней, в конце концов? Может быть, ее опять тошнит? Александра подождала еще несколько минут. Затем встала и тихонько спустилась вниз. По дороге проверила туалет – пусто. Нет Веры и на кухне.
Рекс обрадовался, побежал через освещенный луной двор. Послышался звук отъезжающей машины.
И тогда она поняла, к кому поехала Вера так поздно. И почему ничего ей не сказала. Несмотря на то что никогда не была мерзлячкой, Александра почувствовала, что вместо позвоночника у нее ледяной столб. Уехала. Одна. Ночью. У нее гормоны, она не думает головой. На ватных ногах Александра добралась до маршрутки. Лучше не думать о том, что с ней сделают, если увидят, что она забрала последнюю машину.
Она даже не стала прогревать двигатель. Тревога сменилась холодной яростью. Ребенка не должно быть, и все тут. Вера – сама ребенок, сегодня она продемонстрировала это в полной мере. Живет эмоциями и совсем не понимает, что происходит вокруг. А остальные ей подыгрывают, никто не хочет брать на себя ответственность. А она возьмет. Слушать больше она никого не намерена.
Она впервые в жизни ехала с выключенными фарами. Оказалось, это не так уж сложно, ведь дорога совершенно пуста. Верин джип – и путеводная звезда, и цель. Поначалу еще была надежда, что Вера просто хочет прогуляться. Но, когда за «Ленино» джип свернул на проселочную дорогу, сомнения развеялись. Под огромным плакатом «Вакцина Х – первый шаг на пути к здоровью» указатель: «Сельскохозяйственный кооператив „Зимний сад“ 2 км». Александра припарковалась у обочины.
Можно было догадаться и раньше, но она слишком мало спит и потому плохо соображает. А ведь все ясно как божий день. То, что Вера беременна от мужа, у нее еще хватило ума смекнуть, но о том, что муженек мог спастись, она не подумала. Александра мрачно усмехнулась. Вера в своем репертуаре. Сплошные порывы. Однако неужели она так в ней ошибалась? Неужели секреты были всегда?
Александра уже бывала в «Зимнем саду» вместе с Верой, когда та еще не развелась с мужем, и дорогу худо-бедно помнила. Там и не нужно ничего помнить – не сворачивай никуда и попадешь куда нужно.
Это поначалу прогулки под луной были полным безумием, теперь при ней флакон с формалином. Первый километр она прошла бодро. Принюхавшись и решив, что пахнет слабо, она полила еще формалина на пиджак. Оказывается, слежка – дело совсем не сложное. И на дороге, освещенной яркой луной, не так уж жутко. Кругом чистое поле. Далеко впереди быстро шагает Вера.
В одном из домиков светятся окна. Действительно, почему бы людям там не выжить? Как решительно топает Вера. А ведь клялась и божилась, что эта страница биографии закрыта навсегда.
Женщина, – уже не понять, молодая ли, зрелая, настолько она была растрепана и измождена, – тихо вышла навстречу и встала посреди дороги, раскинув руки. Будто пыталась преградить Александре путь. Глаза у нее при жизни были, наверное, темными. Волосы, – прежде две косы, – свисали по бокам лица двумя сосульками.
Забыв, что облита формалином, Александра попятилась. Нет, к этим невозможно привыкнуть. И надо держать ухо востро. Но формалин работает, раз ее до сих пор не тронули.
– Кыш, – сказала она женщине, – кыш. Потом устыдилась своей глупости. Перед ней не гусыня, не бездомная собака, в конце концов. – Дай пройти, – попросила Александра шепотом и добавила: – Пожалуйста.
С таким же результатом можно было обратиться к столбу. Чертова баба, что ей нужно?
– Уйди ты, дурища. – Неужели придется обходить по траве? Или попробовать пройти мимо по дороге? Страшно, но что делать? Баба такая безвольная, вялая. Александра стала медленно продвигаться вперед.
Может быть, женщина ее и не чует, но звук шагов различает точно, потому что повернула голову. Боже, как страшно. В какой-то момент показалось, что эта сейчас бросится, и Александра выставила вперед нож. В ответ на движение ножа эта закрыла живот руками и отшатнулась. Чудо или совпадение? Луна вынырнула из-за облаков, и стало видно, какой у женщины живот. Месяц седьмой-восьмой. И это существо попыталось защитить свой плод? Неужели такое возможно? Длинная бесформенная юбка сползла на бедра. Беременная застонала и плотнее прижала к себе руки. Александра увидела, как над ее пальцами проступила и исчезла крохотная пятка. Ребенок сучил ножками, привлекая внимание матери к своей персоне.
И мать отвечала ему – старалась прижать руки к тому месту, где ее лягнули, но всякий раз не успевала.
Читать бесплатно другие книги:
