Зачарованные Изерлес Инбали
– Они ушли.
Должно быть, он понял, о чем я подумала.
Я вспомнила, как они все наседали на него, словно стая обезумевших собак. А он отбивался, меняя форму и бросая в пространство голос.
– Ты их напугал, – с благоговением пробормотала я.
Где-то в Серых землях заблеяла сирена. Несколько бесшерстных немелодично завыли.
Сиффрин опустил голову со скромностью, какой я прежде в нем не замечала.
– Большинство сбежало без особых хлопот.
Я вспомнила о тощем лисе с серой мордой.
– А как насчет того, который выглядел их вожаком и напал на тебя сзади? Он тебя ранил?
Я внимательнее присмотрелась к Сиффрину. И заметила на его лапах пятна крови. Одно из его больших черных ушей было порвано.
Сиффрин прихлопнул лапой блестящую обертку, принесенную ветром. Она опустилась прямо перед ним, вертясь, как сухой лист. Ветер наконец-то стихал.
– Со мной все в порядке.
Я прошлась туда-сюда по каменной земле, чувствуя, как кровь снова начинает бежать в моем теле. С трудом верилось, что ужасная боль в моей голове утихла. Краем глаза я наблюдала за Сиффрином, пытаясь вспомнить, что произошло между нами. Мой ум путался, в нем снова возникали мысли о деревьях… о солнечном свете, о потерявшемся детеныше, о глубокой шкуре тьмы.
– Что такое ты только что сделал? Когда смотрел на меня?
Сиффрин перевел на меня взгляд. Его глаза снова были бронзовыми, но я видела в них золотые искры и едва заметные вспышки зеленого света.
– Я передал тебе маа-шарм, лисье искусство исцеления. Я поделился с тобой своей маа.
– Твоей маа? – переспросила я, забыв, что обещала себе скрывать свое неведение.
Но в ответе Сиффрина не слышалось насмешки.
– Маа – это сущность каждой лисицы. Это источник ее жизни, внутренняя сила. Это все, что лисы видели; это все, что они познали. Это то, что они есть. – Его хвост взметнулся над землей. – Твоя маа была повреждена, когда ты ударилась головой. Твой язык кровоточил. Ты, наверное, прикусила его, когда ударилась о серые камни.
Я невольно прижала уши. Я вспомнила свет, что лился из глаз Сиффрина, и ощущение полета в воздухе.
– Так вот почему мне стало лучше… Ты отдал мне свой источник жизни.
Меня встряхнуло от этого понимания, и я села, чувствуя, как закружилась голова.
Хвост Сиффрина раскачивался из стороны в сторону.
– Я отдал не больше, чем мог позволить себе потерять, да и это со временем вернется. Я просто видел по тебе, что твоя маа угасает. – Белый кончик его хвоста вздрогнул. – Джана бы рассердилась, если бы я не попытался помочь.
Я посмотрела ему в глаза, и что-то пронеслось внутри меня, как будто его жар и энергия снова влились в мое тело.
– Звучит опасно – отдавать вот так свой источник жизни.
– Только если ты отдаешь слишком много… – сказал Сиффрин дрогнувшим голосом. Он облизнул кончик носа. – Я ощущал твою маа, когда делился с тобой своей. – Его усы дернулись, Сиффрин отвел взгляд. Потом глубоко вздохнул и посмотрел на дорогу смерти. – Мне жаль, что я так ошибся. Меня одурачил ветер. Раньше со мной такого не случалось.
Я ни разу не слышала от него извинений. И меня это встревожило. До этой ночи Сиффрин всегда казался очень уверенным в себе.
Сиффрин повел ушами:
– Ну, в конце концов те лисы убежали. Они отправятся к Карке… и она явится за нами.
Он замолчал, погрузившись в свои мысли.
Я вспомнила, что он говорил, когда те лисы гнались за нами.
– Ты сказал, что они служат кому-то другому. Что Карка – наемная убийца какого-то Мэйга.
Сиффрин испустил протяжный вздох.
– Так много ненависти… – рассеянно пробормотал он.
– И им нужна была я, – проскулила я.
Я вспомнила лиса с серой мордой и красными обводами вокруг глаз.
«Поймайте детеныша!»
Он кричал именно это.
– Кто такой этот Мэйг? Почему он хочет меня убить? Я не знаю тех лисиц… никогда их не видела до того, как они пришли к моей норе.
– Тот, кого ты называешь вожаком, лис с серой мордой, дрался куда злее, чем я мог ожидать от таких, как он. Он был полон решимости добраться до тебя.
Сиффрин тряхнул головой. Из его порванного уха сочилась кровь. Красная капля упала на серые камни. Мне вдруг захотелось подойти к нему и слизнуть кровь. Головокружение уже проходило, я снова встала и сделала несколько шагов в его сторону. Но Сиффрин отвернулся, а я, подойдя ближе, вдруг растеряла всю храбрость.
– Что ты имел в виду, говоря «такие, как он»? Ты говорил, что лисье искусство не одурачит Карку, но, похоже, оно обмануло остальных.
Я подумала о шраме, похожем на смятую розу, том шраме, что имелся на передней лапе каждой из тех лисиц. И прижала уши, припомнив запах углей, впитавшийся в их шкуры. Что-то странное было во всей стае…
И что-то гниющее под шкурами…
– Карка отличается от них. Она командует стаей от имени Мэйга. А остальные… – Сиффрин качнул головой. – Я не знаю, что они такое. – Он почесал кровоточившее ухо. – Но мое искусство не обмануло Тарра, того тощего лиса с серой мордой… по крайней мере, не обмануло надолго. Он как будто знал, что ему искать.
Я подумала о лисе с серой мордой, вспоминая, как он прищурился и опустил взгляд, когда Сиффрин демонстрировал ва-аккир. Может, этим способом он противостоял лисьему искусству, видел рыжего лиса таким, каким тот был на самом деле? Может, именно поэтому, в отличие от остальных, он не казался потрясенным, увидев образ Карки? Я облизнула ушибленную лапу. Когда Пайри применял истаивание, я все равно видела его, если начинала быстро и сильно моргать. Может, все лисье искусство не обманет тех, кто знает его тайны?
Но что-то еще бродило в моем уме, что-то, что я слышала сквозь густой туман боли. И вдруг до меня дошло.
– Он как будто знал тебя. Он тебя назвал… – Я на мгновение задумалась. – Лисом из Темных земель.
В глазах Сиффрина пробежала тень. Его уши прижались к голове, и он вздрогнул.
– Я никогда с ним не встречался. Я вырос неподалеку от болот, на краю Дремучего леса. Теперь это место называют Темными землями, но оно всегда было частью Диких земель. Может, этот лис из какой-то стаи Болотных земель. Он мог знать моих родных.
Я нахмурилась. Неужели от удара головой я растеряла память?
– Но ты знал его имя. Ты его называл Тарром.
Сиффрин немного помолчал.
– Я слышал, что другие называли его так.
Он медленно пошел вдоль дороги смерти. Я заметила, что он прихрамывает. Когда я присмотрелась, то поняла, что укусы на его лапах довольно глубокие. Окинув взглядом все его тело, я заметила и темные проплешины на шкуре, похожие на ожоги.
– Что это такое? – спросила я. – Те лисы тебя ранили…
Сиффрин взмахнул хвостом, повернувшись так, чтобы я не могла видеть его раны.
– Это ерунда, – быстро ответил он. – Старые болячки. – Он ускорил шаг. – Те лисы собирались поймать тебя… и даже теперь они могут искать наш след, хотя я сомневаюсь, что мы увидим их при дневном свете. Ночь была долгой. Нам нужно найти местечко, чтобы спрятаться и отдохнуть до наступления темноты.
Я все еще не понимала, что было не так в тех лисицах, почему от их меха пахло золой и почему их глаза обведены красным. Сиффрин выглядел слишком уставшим, и я не стала приставать с расспросами. Догнав его, я увидела, что он морщится от напряжения, ковыляя по твердой земле.
С рассветом Большая Путаница ожила. Ее шум заглушал топот наших лап и звук нашего дыхания в холодном грязном воздухе. Я уже плохо помнила то, что видела в маа-шарм.
Я немного помнила детеныша среди деревьев, но и эти картины таяли в утренней дымке.
Однако чувствовала я себя совсем по-другому.
Маа Сиффрина пробудила более глубокие воспоминания – некое чувство, которое таилось позади мысли или знания. О свете, что сиял во мне, прекрасный и драгоценный. Сиял даже здесь, в земле бесшерстных, на фоне серых покровов.
И его нельзя было затуманить.
11
Манглеры неслись по дороге смерти, раздраженно рыча друг на друга. Но я теперь почти не замечала их, ведь они не могли выбраться на берег и напасть на нас. Сиффрин насторожился еще сильнее, его шерсть вздымалась от их злобного лая. Наверное, там, откуда пришел, он не привык видеть их так много.
Я попыталась представить, как выглядят Дикие земли. Дни там были длиннее, ночи – темнее. Я знала это от папы. Он рассказывал о водопадах, озерах и реках, об огромных зеленых полях и тенистых лесах. Но я с трудом представляла это себе, пока мои глаза скользили по изображениям лиц бесшерстных, что таращились вниз с огромных досок вдоль дороги смерти. В Большой Путанице везде мигали и вспыхивали огни и тогда, когда солнце стояло высоко, и посреди ночи. Здания уходили в облака, пытаясь добраться до простора и воздуха.
Как бы выглядел мир, если бы в нем было меньше бесшерстных?
Сиффрин шарахнулся от манглера, круто повернувшего на дороге смерти, хотя тот был совсем не рядом с нами. Я проследила за его взглядом. Этот манглер был огромным и белым, с тупой мордой. Когда он проносился мимо, я заметила на его заду дыру для наблюдения, опутанную проволокой. За проволокой маячила морда напуганной лисицы, ее пасть широко раскрылась в крике, который тонул в шуме Путаницы.
Почему лисица попалась манглеру?
У меня подпрыгнуло сердце.
– Похитители! – прошипела я, ныряя в переулок.
Сиффрин прыгнул следом за мной, и мы прижались к стене, ожидая, пока белый манглер удалится.
Сиффрин встряхнулся:
– Он был так близко… – Усталость явно одолевала его, когда он смотрел в сторону от какого-то здания. – Давай попробуем в ту сторону…
Мы слизнули немного росы с травы, что выросла рядом с серыми камнями, и попили из маленьких лужиц темной воды на краю дороги смерти. Вода была горькой и пахла манглерами, но она утолила нашу жажду. Мы обошли здание. Изнутри не доносилось никакого шума, мы не видели признаков жизни. Одна из дыр для наблюдения была открыта. Сиффрин поднялся на задние лапы и заглянул внутрь.
– Там тихо. – Он еще раз сунул голову в небольшое открытое отверстие. – Не думаю, что рядом кто-то есть.
Он опустился на все четыре лапы.
– Давай попробуем, – согласилась я.
Вдоль всего здания шла большая труба.
Я встала на нее, подпрыгнула как можно выше и уцепилась передними лапами за край открытой дыры для наблюдения. Повиснув на ней, я увидела то, что внутри. Прямо под дырой стояла коричневая коробка. Дальше было открытое пространство и высокие белые стены. Мои задние лапы повисли вдоль наружной стены здания, уши прижались к голове, и я подумала, какой неуклюжей я должна показаться Сиффрину.
– Тебе помочь? – тявкнул он.
– Нет! – горделиво ответила я, пролезая сквозь открытую дыру.
Растопырив лапы, я почти бесшумно приземлилась на коричневую коробку и спрыгнула на пол. Вокруг было просторно и пусто. Пол был синим и пушистым, похожим на мох. Я пробежала несколько шагов, внюхиваясь в странный безжизненный запах здания. Мне в нос попала пыль, я чихнула. И услышала мягкий шорох лап. Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сиффрин прыгнул в дыру для наблюдения. Он перескочил коробку, даже не задев ее, и бесшумно приземлился на пол.
Я восхитилась грацией и быстротой его движений. И подумала о силе, таящейся под его густым мехом, вспоминая, как он уворачивался и нападал, когда сражался с теми лисицами.
Я вдруг сообразила, что таращусь на него, и тут же отвернулась, делая вид, что обнюхиваю пол:
– Сомневаюсь, что здесь есть бесшерстные.
Уши Сиффрина повернулись вперед. Он пробежался вдоль стены, время от времени останавливаясь и принюхиваясь к воздуху. В дальнем конце помещения была дверь, но она оказалась заперта. Сиффрин повернулся ко мне, но в глаза не посмотрел.
– Воздух здесь слишком влажный. Не думаю, что бесшерстные приходили сюда недавно. Мы можем отдохнуть в безопасности. – Он прошелся взад-вперед, задевая хвостом синий пол. – Карка и ее лисицы не найдут нас здесь, а любой бесшерстный, если явится сюда, должен будет войти вон там. Другого входа нет. Нам хватит времени сбежать через дыру.
Рык манглеров все еще гудел на дороге смерти, но внутри этого здания было тихо.
Сиффрин сел у стены, на расстоянии длины хвоста от входа, как будто на страже. И принялся вылизывать раны на лапах, задумчиво пошевеливая ушами, как будто меня тут и не было. Я отошла к дальней части стены и улеглась на живот. Я делала вид, что осматриваю свои лапы, но сама краем глаза наблюдала за Сиффрином. Его ухо перестало кровоточить, на нем образовался темный сгусток. Шерсть на спине выглядела встрепанной. Даже с такого расстояния было видно, что те лисы выдрали несколько клочков его шерсти. Только пушистый хвост выглядел по-прежнему, с густым рыжим мехом и безупречно белым кончиком.
Я облизнула нос. Я уже почти не ощущала место, где меня укусили, да и боль в затылке превратилась в мягкое гудение. Я была явно в лучшем состоянии, чем Сиффрин.
Сиффрин перестал вылизываться и поднял голову, поймав мой взгляд. Я тут же потупилась.
– Тебе нужно поспать, – сказал он.
– Посплю…
Я подвернула под себя передние лапы и вытянула задние. Я думала о Тарре, лисе с серой мордой, и о том, что он обращался к Сиффрину, как к знакомому.
– Почему это называют Темными землями? Ну, то место, откуда ты пришел?
Сиффрин опустил заднюю лапу и вытянул переднюю, поморщившись при этом.
– Дикие земли велики, даже больше, чем Серые земли, хотя они уменьшаются с каждым днем, потому что бесшерстные расширяют свою территорию. Дикие земли начинаются там, где садится солнце, и тянутся почти до Снежных земель. Я пришел из болот на юге, вдоль границы Дремучего леса. Болота всегда были пышными, зелеными, с мелкими лужами, где было полно вкусных угрей… Но недавно они изменились.
– И что в них стало другим?
Сиффрин фыркнул:
– Ты задаешь слишком много вопросов.
Я выкусила комок грязи, застрявший между когтями, потом посмотрела на Сиффрина:
– Темные земли – странное название. Оно меня пугает.
Бронзовые глаза Сиффрина на мгновение вспыхнули.
– И правильно, – негромко ответил он. – Местные лисицы избегают Дремучего леса. Они говорят, под его ветвями все гниет. И там есть существа, которые процветают в его тени, которые никогда не видели света Канисты. Вдоль его границ живут лишь очень немногие лисы. Когда-то были желающие пересечь болота, чтобы добраться туда, где много зайцев и кроликов. Но все те лисы так или иначе исчезли. А лес разрастается. Большая часть Болотных земель превратилась в настоящие трясины. И вода там испорченная; угри в ней больше не водятся. Даже кролики оттуда сбежали.
Я попыталась представить, что может быть настолько дурного в том лесу, что кролики покинули свои норы. Я никогда не видела кролика, но, когда папа рассказывал о них, его голос становился мечтательным.
– А у тебя там остались родные?
Сиффрин прижал уши к голове:
– Я давно уже не бывал рядом с Темными землями.
Что-то в его голосе дало мне понять, что лучше не задавать новых вопросов о его жизни.
– Где живут Старейшины? – спросила я вместо этого.
Сиффрин выдернул отставший клочок пуха на боку и положил его на пол рядом с собой.
– Они все из Диких земель, из разных уголков. Они лишь изредка собираются у Камня Старейшин, это такой каменный столб, окруженный деревьями. Он находится между Темными землями и Верхними Дикими землями, но найти его нелегко. Однажды я его видел… – Сиффрин умолк.
«Дикие земли» – это звучало очень странно и казалось чем-то очень далеким.
– А какой-нибудь лис из Большой Путаницы… из Серых земель… был Старейшиной? Ты сказал, Старейшины – это самые мудрые лисицы из Диких земель, но здесь ведь тоже должно быть множество умных лис. В Серых землях нелегко выжить.
Я подумала о бабушке, мудрейшей из всех, с кем я встречалась. Она всегда знала, как найти наилучшую добычу, и у нее было шестое чувство, предупреждавшее об опасности.
Сиффрин вытянул передние лапы и опустил на них голову.
– Сомневаюсь, – пробормотал он.
– Но почему? – не отставала я.
Он зевнул, показав мне аккуратные ряды белых зубов.
– Ты сегодня утром просто переполнена энергией.
«Потому что я переполнена твоей маа», – подумала я, но не сказала этого вслух.
Я наблюдала за тем, как Сиффрин закрыл глаза и его тело расслабилось. Пространство между нами было таким широким и пустым… Я повернулась на бок, потом на живот. Закрыла глаза лапами, но никак не могла устроиться удобно. Мне не сразу удалось заснуть.
– Нам бы следовало начать с каракки, но поскольку ты уже почти умеешь это делать, незачем напрасно тратить время.
Почти умею?! Мой нос сморщился. Сиффрин стоял передо мной на синем пушистом полу в тихом здании. Сквозь дыры для наблюдения лился свет на дальнюю стену. Солнце уже добралось до самой высокой точки в небе. Глаза Сиффрина снова сверкали, раны на его лодыжках начали заживать. Струп на ухе придавал ему проказливый вид, это было некое нарушение совершенства, чуть-чуть испортившее прекрасную внешность Сиффрина.
Я пошевелила усами:
– Каракка… Ты имеешь в виду подражание птицам?
– Подражание любому живому существу, – поправил он меня.
Похоже, после отдыха он снова был полон энергии и к нему возвращалось высокомерие.
– Я отлично это умею!
Я вспомнила, как мы играли с Пайри до того, как мои родные исчезли. Был самый обычный день. Пайри гнался за мной, а я посылала голос в сторону, делая вид, что я – ворона. Пайри меня похвалил: «Мне даже в голову не пришло, что это твой голос! Он летел из ниоткуда и отовсюду… Как зов ветра, и земли, и травы. Я не понимал, где нахожусь! А потом птица умолкла, и я понял, что это была ты…»
Я твердо посмотрела в глаза Сиффрину:
– Так Пайри говорил.
«Попробуй только сказать, что я неправа, – мысленно твердила я, с вызовом глядя на него. – Попробуй только сказать, что детеныш из Серых земель вообще ничего не знает».
Сиффрин свесил голову набок.
– Ты умеешь караккить. Отлично. Мы можем на этом остановиться?
Я вскинула голову, соглашаясь.
Рыжий лис продолжил:
– Каракка требует совсем небольшого количества маа. Не думаю, что в этом умении может быть что-то опасное. – Он выразительно глянул на меня. – А вот истаивание гораздо труднее.
– Пайри это умел, – с вызовом бросила я, ожидая, что Сиффрин начнет возражать.
Но он ответил медленно, с рассеянным видом:
– Да, это я могу представить… Если он умеет делать это от природы, без обучения, он должен обладать очень сильным интуитивным восприятием лисьего искусства.
Я немного расслабилась. Мы с Сиффрином ладили намного лучше, когда он выказывал хоть немного уважения моим родным.
– Пайри изумительно умеет истаивать! А мне нужно еще поучиться…
По правде говоря, я совсем не умела истаивать. Но мне не хотелось признаваться в том, что я не сталкивалась с кем-нибудь серьезнее бабочки с тех пор, как осталась одна… да мне это и не нужно было – Сиффрин видел меня насквозь.
Он принялся расхаживать по синему полу.
– Ты сумеешь научиться истаиванию. Это может любая лисица, просто нужно попрактиковаться. Но ты пока слишком молода, а такие вещи приходят с опытом.
– В тот раз, когда мне попалась мышь, там, у стены… я действительно пыталась. – Мой хвост разочарованно дернулся.
Сиффрин остановился:
– Может быть, ты слишком старалась. Половина фокуса тут в том, чтобы не сосредоточиваться на этом, просто позволить своим мыслям распутаться.
Мои уши недоуменно дернулись. Интересно, как это может случиться, если я не стану об этом думать?
Должно быть, на моей морде отразились сомнения.
– Тут не нужно спешить, – продолжил Сиффрин. – Лучше всего обратить внимание на сердцебиение, это помогает успокоить ум. Если не слышишь свое сердце, прислушайся лучше. Подожди, пока оно не начнет биться во всем твоем теле, спокойно и ровно. Только тогда следует перенести внимание на добычу.
Он снова зашагал туда-сюда.
– Истаивание создает некую иллюзию. Тебя как будто накрывает некая шкура невидимости. Добыча не увидит тебя по крайней мере в течение нескольких ударов сердца, а за это время ты успеешь подкрасться к ней. Вот так.
Он присел на лапы и пополз, как кошка, приподнимая передние лапы. Хвост волочился за ним по синему полу, а Сиффрин аккуратно передвигал одну лапу за другой.
Он приоткрыл рот. Я слышала его тихое дыхание.
– Еще есть напев для этого лисьего искусства. Его не обязательно использовать, но он может помочь.
Я наблюдала за тем, как он медленно ползет по кругу.
– Но разве добыча не услышит этот напев?
– Надо петь очень тихо, – пробормотал Сиффрин. – «Что было видимым, теперь невидимо; что ощущалось, становится неощутимым. Что было костью, сгибается; что было мехом, стало воздухом».
По моей спине пробежала дрожь. Я шагнула в сторону от Сиффрина, прижав хвост к боку. Свет падал на кончики волосков меха Сиффрина. Его шкура переливалась серебром, как иней на стеблях травы. Его грудь поднималась все медленнее по мере того, как замедлялось дыхание. Его мех будто растворялся в свете, становясь прозрачным.
Сиффрин шепотом повторял напев, и слова кружились и таяли в облаках тумана.
«Что было видимым, теперь невидимо; что ощущалось, становится неощутимым…»
Я прижала уши к затылку и изумленно вытаращилась, когда Сиффрин начал истаивать прямо на синем полу. Краем глаза я улавливала очертания его тела, но, когда поворачивалась и смотрела в упор, рыжий лис пропадал из виду. До меня лишь доносился его чуть слышный голос, но определить точно, откуда он звучит, было невозможно. Он словно отталкивался от стен и кружил по помещению, надо мной, подо мной… Голос Сиффрина был везде. Так это и есть истаивание? Я растерялась куда сильнее, чем ожидала. Неужели мыши полевки именно так себя чувствуют, когда на них охотится этот рыжий лис?
Я развернулась, принюхиваясь к воздуху. Сиффрин был рядом, так близко, что я почувствовала его дыхание на своей шее.
«Что было костью, сгибается; что было мехом, стало воздухом».
Эти слова отдавались у меня в ушах, искажаясь и извиваясь во мне.
– Хватит! – взвизгнула я, тяжело дыша. – Ты где?
Я пробежалась по небольшому кругу, всматриваясь в пустую комнату.
Голос Сиффрина как будто свалился прямо с неба:
– Все это просто иллюзия.
Я глубоко вздохнула, стараясь совладать со страхом. Пайри куда лучше умел таять, чем я, даже если и не знал названия того, что делал. Но если я сумела разобраться в фокусах Пайри, то сумею сделать то же и с Сиффрином.
Я сильно заморгала, глядя в одну сторону, потом моргнула, посмотрев в другую. И уловила очертания длинного хвоста Сиффрина, когда он отходил в сторону. Я повернулась, снова моргнула и заметила блеск его шкуры. Рассмотреть его как следует мне не удавалось, но я видела свет, падавший на его мех, и странный блеск его глаз. Взвизгнув, я бросилась на него. Мои лапы ударились о его твердые как камень ребра. Мы покатились по полу, и Сиффрин стал видимым, а его шкура вернула рыжий цвет.
Он позволил мне прижать себя к полу передними лапами.
– Ты меня испугал! – прорычала я, сердито кусая его за нижнюю челюсть. – Но все равно, что это было? Ты растаял, но ты и каракку использовал – посылал свой голос! Я такого не ожидала.
Глаза Сиффрина вспыхнули.
– Но ты все равно разобралась. Ты быстро учишься, Айла.
От него пыхнуло странным теплом. Я отшатнулась и поставила лапы на пол. Сиффрин дважды вздохнул, лежа на боку, и через мгновение уселся на задних лапах.
– Когда используешь два искусства одновременно, это очень утомительно. Это истощает твою маа. Никогда не делай этого долго. – Он облизал лапы и со вздохом встал. – Истаивание хорошо для охоты или для того, чтобы скрыться от собак, но ты должна знать: другие лисицы поймут, что происходит, и обнаружат тебя, сильно моргая… точно так же, как делала ты. К тому же есть слова и для обратного действия. В общем, не думай, что, если ты растаяла, тебе ничто не грозит.
Я знала, что должна расспросить его о тех словах, но на мгновение лишилась дара речи. Я была сбита с толку чарами, которые Сиффрин навел на меня.
Сиффрин стоял на расстоянии меньше чем хвоста от меня, ожидая, что я скажу.
Я облизнула кончик носа, по-прежнему слыша слова Сиффрина у себя в голове: «Ты быстро учишься, Айла»
Возможно, сильнее всего меня потрясло именно то, что он меня похвалил.
Я откашлялась.
– Моя очередь. Теперь я хочу растаять.
Он вскинул голову:
– Если ты готова, то вперед. Кто знает, однажды истаивание может спасти твою жизнь. А пока…
Я осторожно наблюдала за ним, опустив хвост.
– А пока?..
– Я хочу, чтобы ты поймала для меня мышь.
12
Мигание огней.
Рычание манглеров.
Дорога смерти гудела от бесчисленных бесшерстных. Их земля высоких стен и серого камня дрожала от движения. Ветер без устали кружил между их зданиями; солнце заглядывало в их норы через блестящие дыры для наблюдения. И Путаница постоянно скрежетала, грохотала, звенела. Это была песня Путаницы.
Мы стояли возле здания в конце какого-то переулка, на дорожке настолько узкой, что дорога смерти не заглядывала сюда, хотя мир ее скорости и шума проносился совсем недалеко. Вонь грязи и гниения забивала все мои чувства.
– Разве не лучше подождать до ночи? Когда будет тише? Разве ночью не безопаснее?
Сиффрин склонил голову набок:
Читать бесплатно другие книги:
