Анабиоз Бушмин Илья

1

– Квитанция.

Голос у сотрудника блока хранения СИЗО был характерный: высокомерный, холодный. Всем своим видом он давал понять, что говорит с дерьмом и ничтожеством, находящимся от него по социальной лестнице так же безнадежно далеко, как дикие древние люди от богов с Олимпа.

Я молча протянул квитанцию. Сотрудник вздохнул, исподлобья одарив меня взглядом «как-же-вы-достали-долбанные-урки». Нехотя встал и скрылся где-то в глубине помещения, оставив меня созерцать его рабочее место сквозь решетку.

Минут через пять он вернулся. В руках черный пакет с биркой, на которой было нацарапано мое имя и прочие идентификационные данные.

– Так. Начнем, – пакет зашуршал. Сотрудник выудил из него тонкий зажим для денег. – Это что, кошелек?

– Калита, – буркнул я.

Сотрудник ничего не понял. Бросил на меня суровый взгляд. Он не любил слышать слова, которых не понимал. Заглянул в зажим для денег и положил передо мной.

– Кошелек. Деньги в количестве 150 рублей.

Полгода назад там лежали три штуки. Но я промолчал. По пути к камере хранения СИЗО зажим побывал у оперов, затем в дежурной части родного ОВД, после чего прошел еще через несколько рук и лишь затем оказался здесь. Вряд ли сотруднику блока хранения досталось хоть что-то.

– Браслет какой-то… – озадачился сотрудник, покачал головой и положил предмет передо мной, на полку в окошке решетки. – В общем, кожаный браслет.

Это была фенечка, которая крепилась на руке с помощью двух магнитов. Толстая, в половину пальца толщиной, и длинная – она овивала запястье дважды. Если использовать ее как хлыст, можно выбить глаза. Пару раз с упырями с района я такое проворачивал.

Я молча защелкнул браслет на правом запястье.

– Ключи.

Тонкая связка ключей. Два из них от дома предков. Третий от съемной квартиры, где я ютился еще полгода назад. Сейчас этот ключ можно было выбрасывать.

– А это что за хрень?

Последним предметом, который сотрудник выудил из пакета, была явара. Пластиковая ладонная палочка с тупыми концами и резьбой, чтобы не выскальзывала из рук.

– Брелок.

– А чего не на ключах?

– Откуда я знаю. Я полгода его в руки не брал. Может, кто-то из ваших с моими вещами игрался?

Сотрудник прищурился. Ему хотелось обложить меня матом, как он привык. Я смотрел ему в глаза и ждал реакции. И он увидел, что я не боюсь. Мне на самом деле было плевать. Сотрудник угрюмо хмыкнул и почти швырнул явару на полку.

– Все.

Сотового телефона мне не вернули. Я не был удивлен. Моя мобила была краденой.

– Распишись в получении… Рогов.

Через несколько минут, пройдя по тусклому унылому коридору сквозь вереницу одинаково тоскливо скрипящих железных дверей, я оказался в дежурной части СИЗО. Здесь увидел надзирателя из нашего блока. Он только прибыл на смену. На плече висела сумка.

– Что, Рогов? – хмыкнул надзиратель. – Отпустили?

– Как видите.

– Ничего. – он ткнул мне в грудь свой толстый палец. – Я знаю таких, как ты. Пара пьянок, кореша, мордобой – и вот ты снова здесь. Так что не прощаемся.

Я знал, что этого не будет никогда. Потому что я обещал. Обещал Сергею. Но я промолчал. Мне хотелось побыстрее свалить отсюда.

Меня никто не встречал. Перед СИЗО кучками стояли люди. Посетители к другим арестантам. Никого из моих не было. Не было даже Сергея.

А ведь он должен был меня встретить. Если не он – то вообще кто?

У парня, чья физиономия была попроще, стрельнул сигарету. Закурил. И понял, чего сейчас мне хотелось больше всего. Нет, даже не хорошей ванной или хотя бы душа. Выпить. Чего-нибудь холодного. И, желательно, покрепче.

Но у меня было всего 150 рублей.

Поправив на плече рюкзак с личными вещами, которые скрашивали мой досуг в камере, я двинулся к проходной. На выезде с территории СИЗО топтался молодой, моложе меня, пацан в форме и говорил по телефону. С девушкой. Он ее успокаивал, а она явно не хотела успокаиваться. Встретив мой взгляд, пацан зло поджал губы и зло уставился на меня. Ему не терпелось дождаться, когда я смоюсь, и он сможет продолжить препираться со своей девчонкой.

– Удачи, – хмыкнул я и, наконец, покинул территорию.

По улице сновали машины. Шум, такой забытый за последние месяцы, вибрировал вокруг. Шорох шин по асфальту, рычание двигателей, звуки сигналов, какая-то музыка, голоса – все сливалось в один сплошной гул города… Я полной грудью, жадно вдохнул воздух.

Можно было пойти к метро, ближайшая станция была рядом. Но при мысли о душном людном подземелье, куда придется окунаться, только покинув душную вонючую камеру, я тут же отогнал эту идею.

И просто двинулся вдоль тротуара. Глаза искали магазин. Торговую точку я нашел через пару сотен метров. Магазинчик был крохотным, но все, что мне сейчас было нужно, здесь имелось.

– Сигареты, – я назвал продавщице марку. – Зажигалку. И бутылку пива.

На ценниках виднелись цифры. После тупого душного мирка в СИЗО голова соображала туго. Лишь когда продавщица сообщила, сколько стоит все это удовольствие, я сообразил, что это цены. Всего полгода, но все выросло в цене.

– Тогда что-нибудь подешевле. Мне не хватит. Зажигалку не надо, просто спички. Вот эти сигареты. А пиво самое дешевое какое-нибудь. Только холодное, – продавщица выполняла все невозмутимо. – Давно цены так задрали?

– На табачную продукцию цены каждый месяц повышают, – поведала она. – О вашем же здоровье заботятся, кстати.

– А поликлиники новые открывать и врачей учить по-настоящему, а не как сейчас, не пробовали? Хотя других проще заставлять тратиться, чем тратить самим.

Почему-то ее обрадовало продавщицу, и она даже улыбнулась, принимая деньги. Забавные и странные люди.

Бутылку я вскрыл старым дворовым способом – с помощью заборчика около магазина, уперев зубья крышки в его поверхность и как следует двинув по крышке сверху.

Что делать дальше, я не знал. Можно было отправиться к Тимуру и отметить как следует то, что меня наконец отпустили. Тем более – я это точно знал – я бы не оказался на свободе, если бы Тимур не подсуетился как следует.

Но меня никто не встретил. Тимур – бог с ним. А вот Сергей…

Допив пиво, я швырнул бутылку в урну и шагнул к проезжей части. После полугодового воздержания я почувствовал, что сразу захмелел. В голове повело. Дышать стало легче. Я поднял руку и принялся голосовать.

Останавливаться никто даже не собирался. Во-первых, рядом СИЗО. Во-вторых, ни один человек в здравом уме, если разобраться, в свою машину меня бы не пустил. Небритый и обросший – грязные провонявшие камерой волосы доходили почти до плеч. В футболке, обнажавшей витую татуировку на руке. Вторая татуировка красовалась на шее, под левым ухом. Там были два иероглифа. Эту штуку я наколол, когда мы с пацанами отмечали 20 лет. Я тогда жутко надрался, и кто-то из пацанов взял меня на «слабо». В последний раз в жизни меня тогда взяли на «слабо». Иероглифы означали что-то вроде «психа». Помню, наутро я реально охренел, увидев японскую мазню практически на самом видном месте. Но прошло пять лет, и я привык.

Да, была еще одна татуировка. На правой задней лопатке. Это был череп с зажатым в зубах автоматным патроном. Эту штуку я наколол по собственной воле, будучи совершенно трезвым. Потому что безумно понравилась идея картинки. Или идея, которой в ней не было, но которую я вложил.

Сейчас череп с патроном закрывала черная ткань футболки.

Я закурил и продолжил голосовать. Наверняка это было делом безнадежным, но отступать я не привык. Кроме того, как еще попасть на другой конец Москвы без гроша в кармане и даже без телефона.

Через пару минут кто-то все-таки рискнул остановиться. Серебристая «десятка». Из окна выглянул тип с переломанным носом.

– Откинулся только?

– Типа того.

– Куда тебе?

Я ответил.

– Деньги-то есть?

– Вообще ни хрена.

– Мусора все выгребли, – догадался тип, с сочувствием покивал и открыл пассажирскую дверцу. – Запрыгивай.

На его пальцах я увидел воровские наколки. Понятно…

Тип разрешил курить, и я открыл окно. В машине играла музыка. Это был тупой блатняк про тюремную романтику. Я вспомнил, как в школе выбил зубы пацану, который пытался строить из себя бывалого зека и включал эту хрень – про вышки, колючую проволоку, тоску и воровскую романтику – на своем мобильнике.

Минут через пять я не выдержал.

– Можно выключить эту херню?

Тип нахмурился.

– Ты же это… от хозяина только что?

– Я не от хозяина, а из СИЗО, – буркнул я. – Если меня полгода в клетке держали, я теперь всю жизнь должен вести себя, как зек? Это типа круто?

Тип оскорбился. Музыку он не выключил, но звук убавил.

Никогда не понимал всех этих любителей блатной музыки. Один раз побывали в тюрьме – и считают своим долгом слушать музыку, посвященную местам не столь отдаленным, всю оставшуюся жизнь. Другие прослужат два года в армии и остаток жизни бьют себя в грудь, поют армейские песни под гитары и в день годовщины своих войск шарахаются толпами по городу, распугивая людей. Зачем это все? Я вот, например, в школу целых 10 лет ходил. Но я же не козыряю до сих пор в школьной форме!

За проезд он ничего не взял. Спасибо и на этом. Напоследок тип со сломанным носом не выдержал и буркнул что-то из серии «Молодой еще, потом поймешь». Я не ответил ничего. Никогда не понимал, почему все люди постоянно повторяют одно и то же. Словно кто-то вставил в них маленькую программу и завел ключик, заставляющий их, как примитивных игрушек, повторять одни и те же чужие и довольно глупые слова, выставляя их за какую-то мудрость. И так – пока не придется помирать.

Я вышел из машины на квартал раньше. Чтобы просто пройтись по знакомым местам. Я не был тут полгода, а казалось, что целую вечность. Все было таким же. Только новые рекламные вывески, призывающие брать кредиты и немедленно тратить их. Я шел по соседским дворам с рюкзаком на плече и вспоминал.

Вот здесь у нас была первая драка «стенка на стенку».

Там, за углом, я впервые поцеловал девушку.

А вот тут меня первый в жизни раз замела милиция. К их чести, тогда меня отпустили. Потому что разобрались, что урод, которому я подбил глаз и сломал челюсть, был наркоманом. Он рвал серьги у наших девчонок, чтобы толкнуть их в подземном переходе и купить дозу.

С тех пор, кстати, наших девчонок по вечерам никто не трогал.

А вот и наш двор. Здесь даже дышится как-то иначе. Около соседнего подъезда сидели и сплетничали две старушки. Я видел их здесь с самого детства, и с тех пор они практически не изменились. Иногда мне казалось, что они не люди вовсе, а декорация. Часть матрицы, причем по части декораций разработчик явно схалтурил. Старушки зашушукались и уставились на меня. Я прошел мимо.

Перед нашим подъездом под капотом машины рылся какой-то мужик. Никогда раньше я его здесь не видел. Может быть, новый родительский сосед. Жильцы в домах сейчас меняются слишком часто.

Я поколебался, прежде чем войти в подъезд. По родителям я соскучился, но был уверен, что ничего путного меня там не ждет. Объятий и слез не будет. Возможно, мать поплачет, но лишь когда я уйду. Отец будет молчать, стараясь избегать встречаться со мной глазами, а мать теребить полу халата и вздыхать. Всё, как всегда. Эти душные встречи вызывали такую тоску, что потом я непременно напивался. Возможно, сегодня будет то же самое. Но я должен был отметиться.

Тем более, мне нужно было где-то помыться.

И увидеть Сергея.

Но все пошло не так.

Когда я позвонил в дверь – на стене около нее красовалась новенькая кнопка звонка, и я вспомнил, что, когда я был у предков последний раз, звонок болтался на проводе – за дверью сразу раздались звуки. Встревоженный голос матери. Шорканье ног отца. Щелкнул замок, и дверь распахнулась.

Я увидел, как в глазах отца погасла надежда. Узнав меня, он тут же спрятал лицо за маской, которую надевал специально для меня. Маской отчуждения.

– Это ты, – сказал отец.

– Привет, бать.

Он пожевал губы, собираясь ответить, но промолчал. Развернулся и ушел. За распахнутой дверью показался силуэт матери. Когда она волновалась, она всегда чуть заикалась.

– Ле… Ле… Леша, – ее голос дрожал.

Внутрь меня никто не приглашал. Я зашел сам. Закрыл дверь. Посмотрев матери в глаза, я почувствовал, как екнуло что-то в сердце. Она выглядела так, словно последние полгода отняли у нее минимум десяток лет. Зная, что от меня прет вонючей и потной камерой, я все-таки поцеловал мать в щеку.

– Привет, мам. Хорошо выглядишь, – соврал я. – Серега на работе?

Мать поджала губу.

– Бед… бе… беда у нас. Сергей п-п-п… про… пропал.

Я окаменел.

2

О еде я даже думать не мог. Но мать всегда мать. Даже в моем случае. Она сварила своих, домашних, пельменей. Открыла банку маринованных помидоров. В детстве мы с Сергеем могли слопать трехлитровую банку за один присест, и на зиму родителям приходилось закатывать под 100 таких банок. Эти запасы занимали всю кладовку, которую предки снимали в соседнем дворе. При виде помидоров и воспоминании о детстве у меня защемило сердце, и я стиснул зубы.

– Как у те… тебя дела? – в голосе матери была слышна грусть и горечь. – Тебя совсем от… от… отпустили, или на время?

– Совсем. Я же говорил, что ничего не делал.

Из гостиной донесся ворчливый голос отца. Он всю жизнь разговаривал сам с собой, бубня под нос весь поток сознания, который всплывал в его голове. Так случалось в минуты, когда он расстроен. Я различил его ворчанье:

– Не делал он! Оговорили все бедного мальчика.

Я сделал вид, что ничего не расслышал. Мать тоже.

Говорят, большая удача, когда чужие люди сближаются, как родственники. Значит, в моем случае удачей и не пахло. Отец давно поставил на мне крест. Впервые я это почувствовал, когда мне было лет 12. Почему так вышло, я точно не знал. Позже я догадывался, что многие вещи делал назло отцу. «Ах, сын у тебя не удался? Ну вот, как ты посмотришь на это?» – и я влипал в очередную передрягу. Все неизменно заканчивалось сначала учительской или детской комнатой милиции, а позже – травмпунктом или обезьянником ближайшего отделения полиции. Отца все это только убеждало в собственной правоте.

Мать так не могла. Но я всегда знал, что и для нее Сергей был более любимым сыном. Я был паршивой овцой для обоих родителей. Разница была лишь в том, что отец даже не пытался этого скрывать.

Я слышал истории, при которых братья начинают ненавидеть друг друга. Один ревнует родителей и вымещает злобу на другом. К тому же, мы с Сергеем были настолько разными, насколько это вообще возможно. Если 15 лет назад соседи называли его умничкой, а меня хулиганом, то со временем их эпитеты изменились. Сергей стал тем, кто «далеко пойдет», а я – просто отморозком.

Но нас с Сергеем это не касалось никогда. Я всегда был за него, а он за меня.

Сергей был единственным человеком на этой планете, который – я это знал точно – не отвернется от меня никогда. Даже когда весь чертов мир будет против его брата.

Только сейчас меня, наконец, осенило, почему мать так изменилась. Дело не во мне. Не в моей полугодовой отсидке в СИЗО. Конечно же, нет. Дело в Сергее. Ее изменили, состарив на десяток лет, последние дни. Любимый сын…

– Расскажи мне все, мам.

– Ох, господи…

Она тяжело вздохнула. Уселась напротив. Руки непроизвольно потянулись к подолу халата.

– Сергей уе… уе… у…

– Мам, не волнуйся, – я постарался сказать это мягко. – Соберись. Хорошо?

Мать послушно кивнула. Она выглядела старой и беспомощной.

– Сергей уе… уехал в командировку, – поведала мать. – Сел в по… по…

– Поезд?

– По… – согласилась мать. – …Поезд. И больше…

Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. Пальцы лихорадочно затеребили полу халата.

– Когда это было? Когда он уехал?

На кухню зашел угрюмый отец. Не выдержал сидеть в комнате и прислушиваться к тому, как мать мучается, пытаясь выдавить слова.

– Восемь дней назад он уехал, – пробурчал отец. Он приоткрыл окно и взял с подоконника сигареты. Мать попыталась что-то сказать, но он отмахнулся и закурил. – Обещал звонить. Но не звонил. Мы сами давай ему набирать. Телефон отключен. У него с собой были обратны билеты. Сутки туда, два дня там, сутки назад. Четыре дня назад Сергей должен был вернуться.

– Вы на вокзал ездили?

– А ты как думаешь, – нервно огрызнулся отец. – Приперлись. Ждали, в лица всматривались… Надеялись… Сергея нет.

Мать всхлипнула, попыталась что-то сказать, но от нервов ее речь вышла из-под контроля – больше одного слога, повторяющегося, как в современной электронной песне, где слова не имеют никакого значения, произнести она не могла. От бессилия всхлипнула мать еще раз.

– Почему мне ничего не рассказали, – с тяжелым сердцем спросил я. – Четыре дня… Сложно было прийти?

Отец сжал зубы.

– Я еще на зону не ходил.

– Это не зона, а следственный, блин, изолятор.

– А мне все едино. Я в жизни каждую копейку честным трудом зарабатывал. Своими руками и своим горбом.

– Володя! – одернула его мать. Голос прорезался вовремя. Отец отмахнулся и замолчал. Он просто курил и угрюмо смотрел в окно. Поморщился и потянулся к сердцу. Покосился на меня и поспешно опустил руку, так и не дотронувшись до груди.

Я отодвинул вилку. Аппетит пропал окончательно.

– Куда он поехал? Куда именно? Он рассказывал?

– Оренбург.

– Где это?

– Где-то! – отец махнул рукой. – На юге. На Урале. Две тысячи километров отсюда. Через всю страну. Полтора дня на поезде. Далеко это, вот где.

Пару часов назад я еще был в СИЗО. А теперь реальность навалилась на меня, и это было слишком неожиданно. Я не мог сообразить ничего. Голова гудела, а мысли роились.

– Что за командировка? – сообразил я наконец, что спросить. – Где он, вообще, работал?

– Фирма одна. «Гермес» называется. Сергея менеджером взяли, а уже через месяц он вроде как доверенным лицом у директора стал. Ну а чего удивляться. Сергей с красным дипломом, башковитый…

«…Не то, что ты», – я догадался, что именно эти слова вертелись у отца на языке.

– И директор послал его в командировку? Что Сергей должен был там делать?

– Да не знаю я! – зло отмахнулся отец. – Что-то смотреть, с кем-то встречаться.

Я не удержался, чтобы не уколоть в ответ. Хотя момент был выбран паршивый.

– Любимый сын уезжает в первую в жизни командировку черт знает куда, а ты не знаешь, что за командировка?

Глаза отца вспыхнули, но он не проронил ни звука. Мать растерянно смотрела то на меня, то на него.

– Сер… Сер… – пыталась она. – Сережа… Он ведь два ме… ме… месяца не жил с на… на… нами.

Я все понял.

– Они с Женей съехались?

– Квартиру сняли, – заставил себя открыть рот отец. – Ему зарплату хорошую платили. Сергей решил, что пора вставать на ноги.

И снова я почувствовал невысказанный никем, но наверняка промелькнувший в голове у каждого укор. В 23 года с красным дипломом твой младший брат встал на ноги. Не то, что ты. Паршивая овца. Порченный вариант. Брак.

– Вы в полиции были?

– Толку-то. Сначала к одним послали, потом к другим. В отдел по розыску пропавших. Мы им фотографию Сергея отнесли. Даже несколько. Номер телефона, описание, заявление написали… А они говорят, мало времени прошло. Загулял, мол, скоро вернется. Через неделю, говорят, приходите.

Отец сплюнул в окно и с силой затушил сигарету, вонзив ее в днище пепельницы. Я увидел, что его рука дрожит.

– У вас имя или номер мента, с которым вы говорили, есть? – нахмурился я. – Дайте. Я сам с ним поговорю.

Отец скривился.

– Кто тебя слушать будет. Ты только что из кутузки. Поскандалить решил? Или по кутузке соскучиться успел? – Он посмотрел на меня. Его глаза были влажными, и я вдруг сообразил, что за этой напускной грубостью он просто не позволяет себе проявить слабину. – Сколько ты всего творил. И всегда выходил сухим из воды. А Сергей… Это несправедливо.

Он стиснул зубы, чтобы не ляпнуть что-нибудь еще, и быстро покинул комнату.

Злости не было. Я просто смотрел в никуда и переваривал только что услышанное. Потому что мой отец, по сути, сказал мне ни что иное, как «Лучше бы пропал ты».

3

– Явара! Братан!

Тимур бросился обниматься. Поморщился, учуяв исходивший от меня смрад.

– Явара, ты когда мылся последний раз? Погоди, ты прямо из СИЗО, что ли?

– Спасибо, кстати, что встретил.

Тимур растерялся.

– Так я думал, это, тебя брат с предками, ну, я бы и сам, конечно, но я решил, что…

– Остынь, мозг перегреется, – буркнул я. Закрыл дверь. Тимур жил один в однушке своей покойной бабушки, поэтому церемонии можно было не соблюдать. – Пиво есть?

– Обижаешь. Тебе принести?

– Сам.

Я открыл бутылку. Пройдя в комнату, обнаружил Тимура за компьютером – тот увлеченно с кем-то переписывался, стуча клавишами со скоростью пули. При виде меня он поспешно свернулся.

– Рассказывай, как она.

– Ты про моего брата ничего не знаешь?

– Серега? А что с ним?

– Ясно, – вздохнул я и опустился на продавленный старый диванчик у стены.

Кто такой Тимур? Мой приятель. Даже, наверное, друг. Типичный ботаник, в школе он сидел со мной за одной партой. Между нами возник симбиоз, устраивавший обоих. Он помогает мне грызть гранит науки, решая за меня задачи, в которых я не понимал ничего – начиная от способов решения и заканчивая самим смыслом этих задач – и помогая писать сочинения, контрольные и все остальное. А я делаю так, что его никто не трогает. Даже старшеклассники.

Мне было 13, когда я сломал нос бугаю из 11-го класса, решившему показать на примере Тимура, кто в школе хозяин. В тот же день двое друзей бугая решили проучить меня, подкараулив за углом школы. Спасибо яваре, с которой я не расставался уже тогда. Одному я размозжил скулу, второму сломал ключицу.

После этого Тимур мог не беспокоиться будущих выпускников.

Мы продолжали общаться и после школы. А пару лет назад начали совместный бизнес. Я тогда занялся скупкой краденого, а Тимур открыл для себя социальные сети. Объединив наши навыки и интересы, мы получили собственное ноу-хау. Закрытое сообщество для сбыта краденого.

На нашу страничку в социальной сети мы пускали лишь тех, кого знали лично. Людей с нашего района, не засвеченных и не заподозренных в связях с полицией. Здесь за копейки можно было купить все – от курток до сотовых телефонов и планшетов. Все гопники района несли нам свой товар, который мы складировали в сарае Тима. Риска не было никакого. Весь сок был в том, что сарай являлся незаконной самовольной постройкой и юридически не имел никакого отношения к покойной бабушке Тимура. А значит, и к самому Тимуру. На бумагах этого сарая вообще не существовало. Даже если опера выломают двери и изымут все, претензий к Тимуру быть не могло.

Полгода назад местный любитель травки по кличке Магнитола толкнул нам несколько чемоданчиков с автоинструментами. Интернет сообщил, что один такой чемоданчик стоит почти 10 тысяч рублей. Дело было верным. Через пару дней я понес один из чемоданчиков на встречу с покупателем.

Покупателем оказался опер из отдела имущественных преступлений.

Тимур сразу же прикрыл наш интернет-аукцион. А заодно – на всякий случай – избавился и от самого компьютера, зная, что даже полное его форматирование не помешает восстановлению данных, если за дело возьмутся специалисты.

Тимуру повезло. Во-первых, полиция, кажется, так ничего и не прознала про нашу интернет-страничку. И Тимур их не интересовал. Во-вторых, я не собирался его сдавать. Я не собирался сдавать даже себя. Легенда была стандартной. Чемоданчик я купил по дешевке у какого-то забулдыги в подземном переходе, чье лицо я не могу вспомнить. Ничего выдающегося, но этого и не требовалось.

Мне повезло меньше, чем Тимуру. У меня итак был условный срок за последнюю драку. Учитывая это, меня сразу отправили в СИЗО.

Дружище Тимур же, пока я «отдыхал» в камере, сделал невозможное. По сути, это именно он вытащил меня. Только благодаря Тимуру я сегодня вышел из камеры.

Он провел собственное расследование. Полиции стоило бы взять его к себе на службу, потому что органы правопорядка потеряли в его лице классного спеца. Тимур нашел Магнитолу и узнал, где тот достал чемоданчики. Оказалось, украл у торговца с местного авторынка. Самым интересным было то, что торговец с авторынка приторговывал не только запчастями и инструментами, но и травкой. Магнитола был его клиентом. И он обокрал собственного барыгу.

Торговать наркотиками – очень плохо. Быть крысой – тоже отвратительно.

Тимур сдал торговца в отдел наркотиков. Анонимно позвонил и сообщил не только его имя и адрес, но и способ сбыта.

Самое интересное, что, когда полиция задержала торговца прямо на авторынке, в его палатке обнаружили два ящика с инструментами, которые считались крадеными. Постарался Тимур, подтянув для этого дела знакомых парней, за которыми висел должок.

Обо всем этом я узнал из записки, которую Тимур передал мне в СИЗО. А потом на очередном допросе я резко «вспомнил» лицо и даже имя того, у кого купил эти инструменты. Магнитолу.

Теперь по всему выходило, что плохой наркоман обокрал плохого наркоторговца. А плохой наркоторговец оказался плохим в квадрате, потому что часть краденого вернул, но сообщать об этом полиции не стал.

Я больше никого не интересовал. Для закона я стал хорошим. Пусть на время, но меня это устраивало.

Я выложил Тимуру все, что услышал от родителей. Обычно я терпеть не могу повторяться, но сейчас я мог думать только о брате.

– Я подвел его, – сказал я. – По собственной тупости попал в СИЗО. И Серега пропал. Он никогда не пропадал. С ним всегда все было хорошо. Потому что я был рядом.

– Ты же не поехал бы с ним в эту его командировку, – робко возразил Тимур.

Я не ответил. Встал и пошел на кухню. У нашего доморощенного хакера курить можно было только там. Тимур приплелся следом и положил на столе передо мной пачку денег, скрученных в трубочку и зафиксированных тонкой резинкой.

– Пока ты в СИЗО загорал, я продал всю технику, которая у нас была, – вздохнул Тимур. Все это явно навевало на него тоску. – Это твоя половина.

– Решил завязать?

– А ты?

– Это типа проверка?