Обманчивая реальность Робертс Нора

Какое-то время они сжимали друг друга в объятиях. Еве казалось, что дыхание вернется к ней лишь через день-два, не раньше. А чтобы снова твердо стоять на ногах, ей потребуется как минимум неделя.

Не считая этих мелочей, все остальное было прекрасно.

Сказать по правде, приглашая его в душ, она рассчитывала на быстрый перепихончик для снятия стресса. Вместо этого они оба лишь завелись еще больше – ватные коленки не в счет.

– Думаю, тебе лучше уйти отсюда, – сказала Ева мужу.

– Еще рано.

– Лично я выползу отсюда на четвереньках.

– У меня есть вариант получше: снизить температуру воды. Погоди.

На них обрушились прохладные струи, по крайней мере, по сравнению с той водой, что была вначале. Ева извивалась, сыпала проклятиями, сопротивлялась, но он по-прежнему прижимал ее к стене.

Рорк, смеясь, привлек Еву к себе.

– Она тебя взбодрит. Это такая же температура, что и в бассейне. Я бы не назвал ее ледяной.

Но для Евы она была ледяной.

– Выключи немедленно! Слышишь, кому говорят! Выключи!

Рорк внял ее мольбе. Ева убрала от глаз мокрые волосы и наградила его испепеляющим взглядом. Он же в ответ одарил ее своей самой неотразимой улыбкой.

Разве не ее собственные слова, что у мужчин подростковое чувство юмора?

– Ты считаешь, что это смешно?

– Еще как! А еще это бодрит и освежает. И главное, теперь ты сможешь выйти из душа без посторонней помощи.

Поскольку она действительно могла, – а вовсе не затем, чтобы доказать его правоту, – Ева шагнула прямиком в сушильную кабину и, ощутив на теле струи теплого воздуха, блаженно вздохнула.

Сквозь стекло кабины ей было видно, как Рорк выбрал полотенце, как, вытираясь, улыбнулся ей, после чего, обмотав полотенцем бедра, вышел в спальню.

Когда она вышла из ванной, он уже успел надеть футболку и джинсы. Она последовала его примеру.

В какой-то миг ей подумалось о том, что большинство людей уже в постелях или по крайней мере собираются это сделать, потому что время позднее. Но копы – это не большинство людей.

– Пора, дела не ждут, – сказала она Рорку.

– Согласен. – Он вышел вместе с ней. – Если понадобится помощь с моей стороны – говори. Я буду готов, как только разберусь со своими делами.

И они разошлись по своим кабинетам.

Прежде всего Ева подготовила демонстрационную доску. Выстроила в ряд лица погибших и тех, кто остался жив, затем тех, кто был с ними связан. В небольшой личной кухне приготовила в кофемашине бодрящий напиток и, взяв чашку с собой, села за стол. Здесь она, закинув на столешницу ноги, посидела несколько минут, пристально глядя на доску. Мысли тем временем разбрелись в разные стороны.

Похоже, сомнения, угрызения совести убийце – или убийцам – были неведомы. Им было все равно, кто погиб. Даже если теракт преследовал ликвидацию одной или нескольких жертв, остальные люди, случайные жертвы, убийц не беспокоили.

Возможно, в этом и заключалась их цель – убить как можно больше людей. Политические мотивы? Крайне маловероятно. Будь это так, террористы бы уже заявили о себе. Значит, мотив личный, хотя и не любовный.

Явно не сексуальный. И не корыстный. По крайней мере на первый взгляд, поправила она себя.

«Изобразить себя богом», – вот как сказала доктор Мира. Похоже, что так оно и есть.

Ева повернулась к компьютеру и прошлась по главным версиям. Затем написала рапорт по допросу Шелби Карстейн и Роки Детвейлера. Проверила входящую почту и добавила в рапорт присланные коллегами сведения.

Она не стала упоминать в рапорте о возможной связи теракта с Городскими войнами, – если таковая существует, – пока не выяснит для себя этот вопрос. Если в расследование влезут федералы или внутренняя служба безопасности, тотчас потребуется отдать им копии всех документов.

Когда к ней вошел Рорк, она, с новой чашкой кофе в руках, уже рисовала на доске ниточки возможных связей.

– Моя помощь требуется?

– Я подготовила официальные уведомления, как личные, так и те, что предназначены родственникам, находящимся за пределами Нью-Йорка. Также мы имеем новый материал для проверки. Семейные ссоры, бурные разводы, проблемы дома и на работе. Среди жертв отыскались двое, кто недавно подал заявление в полицию о насилии со стороны супруга. В одном случае даже имело место изнасилование в браке.

– Но сама ты не думаешь, что этот случай как-то с этим связан. Ревнивый любовник или грубиян-муж, обиженная сестра или дочь – как-то все это неубедительно.

– Да, вероятность крайне низкая. Но проверять придется все версии. Вполне возможно, что эта бойня была устроена с целью устранить кого-то одного.

Но кто на такое способен? – мысленно задалась вопросом Ева. Убить десятки людей ради смерти всего одного человека?

Покачав головой, Ева взялась отвечать на собственные вопросы:

– У людей проблемы, Рорк. От кого-то ушла жена или же упекла благоверного за решетку за то, что тот распускал руки. «Разве ты мужик? Как ты можешь такое терпеть? – говорит он себе. – Проучи ее. Отомсти ей. Уничтожь ее, ее подруг и, может даже, ее любовника. А заодно кучу другого народа – ведь если играть, то по-крупному. А самое главное, пусть они сами перебьют друг друга. Ты же останешься чист».

– Избить или изнасиловать собственную жену – я бы не назвал это трезвым расчетом.

– О, еще каким! Например, мой отец. Он держал меня в изоляции и страхе первые восемь лет моей жизни. И делал со мной все, что хотел.

– Но ведь ты была ребенком.

– Дело не в этом, – не согласилась Ева. – Стеллой он тоже помыкал, опять-таки, по-своему. Убедил ее забеременеть, родить ребенка, заниматься мной. Имей Мира возможность составить его психологический профиль, он бы хорошо в него вписался. С той лишь разницей, что сегодня не день получки, а в случае моего отца это была главная движущая сила.

– Ты продолжаешь думать о нем, – заметил Рорк. – О нем, о Маккуинне, о Стелле.

– Верно, но не в первую очередь. Да, они загубили не одну жизнь. Вспомнила и о «Кассандре», о том, как они совершали нападения на местные достопримечательности, как отнимали жизни невинных людей. Это был не столько терроризм, сколько помешательство. Но то, что случилось сегодня, нет, это нечто совершенно иное.

Зная ее стиль работы, Рорк приготовил для нее трамплин.

– И в чем же разница?

– Он жаждет крови, но сам не хочет в ней вымараться. Он жаждет смерти, но не хочет убивать – по крайней мере, не своими руками. Ему нет необходимости выключать свет, не нужно вдыхать запах страха, ощущать вкус боли. Он изображает из себя Господа Бога, но делает это с опорой на науку.

– Я бы не назвал бога и науку взаимоисключающими понятиями.

– Ну, кое-кто считает их взаимоисключающими. Для них только бог способен – вжик! – создать из ничего, скажем, орангутанга.

– Я в восторге от твоего ума.

– Скажем так, это краткое изложение версии одной из сторон. Вторая лишь кривит губы в усмешке. Мол, никакой высшей силы нет и быть не может. Наша Вселенная – это просто такой гигантский бум-бум. Или пук-пук.

– Нет, это просто прелесть! – повторил Рорк. – Раздался пук, и появился орангутанг?

– В конечном счете да, появился. Но есть и третья партия, по мнению которой бог и наука очень даже неплохо уживаются между собой. Возможно, он же ее создатель. Так что почему бы не играть в бога с опорой на науку? Ведь что такое формула этой заразы, как не наука? Как, по-твоему, появилось ЛСД? Благодаря науке. А значит…

Ева начертила на доске еще один кружок.

– Он имеет научное образование или как-то связан с теми, у кого оно есть? Но что подтолкнуло его? Почему он выбрал именно это место и именно это время? Почему сегодня? Он явно рассчитывал произвести впечатление. И у него наверняка имелись причины выбрать наш бар, причем сегодня.

– Если есть какая-то связь с Городскими войнами, то не исключено, что это военный, пусть даже бывший. Он работал или продолжает работать на агентство, в котором хранятся соответствующие дела.

– Мне самой приходила в голову такая мысль, но на почерк военного это не слишком похоже. «Кассандра» – да, в них чувствовалась военная жилка. Крупные цели, угрозы, предупреждения, заявления о причастности к теракту. Здесь же скорее личный мотив. Главное – люди, а не вещи, не символы. Внутренний голос подсказывает мне, что за этим стоит личная месть. Остается только выяснить, что именно.

Ева покачалась на каблуках.

– Вопрос – исключать деньги как мотив или не исключать? Необходимо проверить финансовую сторону. Вдруг у кого-то из жертв имелись дорогие страховки или внушительные банковские счета? А если имелись, то кому они отойдут? Или другая выгода – власть и социальный статус. Большинство жертв имели престижную работу, или шли к ней по служебной лестнице, или работали на тех, кто уже наверху. Кто поднимется на пару ступеней выше, если его коллега упадет с лестницы?

Ева посмотрела на Рорка:

– Можешь заняться деньгами, властью, социальным статусом, потому что это твоя тема.

– Хорошо.

– Я же возьму на себя ревность, личные обиды и прочее.

– Потому что это твоя тема?

Ева пожала плечами:

– Если бы ты изменил мне, я бы не стала убивать весь бар, где полно народа. Лишь тебя одного. – Она одарила его чарующей улыбкой. – И я бы сделала это сама, своими руками, потому что люблю тебя.

– Я тронут, – улыбнулся Рорк и, шагнув к ней, взял в ладони ее лицо. – Только не загоняй себя в ступор. Не забывай, в восемь утра у тебя брифинг, а это и власть, и социальный статус.

– Не волнуйся, я помню.

– Вот и хорошо. – Он легонько коснулся губами ее губ и вернулся к себе в кабинет.

Взбодрившись очередной чашкой кофе, Ева взялась за супругов, сожителей, любовников – как нынешних, так и бывших. Прошлась по всем родственникам, близким и не очень. Просмотрела личные дела на предмет судебных тяжб и исков, проверила на наличие криминального прошлого, военного образования или службы в армии, причастности к лабораторным исследованиям, в том числе сильнодействующих препаратов – в научных, медицинских и в практических целях.

Это было сродни тому, как если бы она медленно продвигалась по колено в грязи – бит за битом сверяя, выверяя, уточняя и сравнивая полученные данные.

Поскольку было легче работать с визуальной опорой, она притащила еще одну доску, на которую поместила возможных подозреваемых и провела от них черту к той или иной жертве или жертвам.

Вот у этой, например, был тяжелый развод с ожесточенной битвой за ребенка. Бывший сожитель, кстати отмотавший срок, угрожал другой. Вот эта имела отношение к медицинским исследованиям, у этой – брат врач, а вот у той мать – отставной армейский полковник. Ева насчитала шесть гражданских исков, поданных по той или иной причине, а также нескольких мужей, в том числе бывших, сожителей и коллег с криминальным прошлым.

Их было не так много, как она опасалась, но все же достаточное количество. Ева снова села и, положив ноги на стол, всмотрелась в лица подозреваемых. Жизни, в которых ей предстоит покопаться, вопросы, которые предстоит задать. Ниточки, за которые придется дергать.

Кое-какие из них наверняка будут тянуться к тому, что откопает Рорк. И тогда подозреваемые займут в ее списке первые строчки. Согласитесь, два мотива лучше, чем один.

Хотя бы потому, что это даст расследованию – пусть не всему, а одной из версий – толчок в том или ином направлении. И если это направление окажется верным, то за одним из этих лиц они обнаружат холодную, жестокую, маниакальную личность.

Большинству людей, даже самым умным, наделенным редким самообладанием, никогда не удавалось полностью скрыть свою натуру. Время от времени всплывали мелочи, давали знать о себе привычки, случались проколы. И в какой-то момент миру представало истинное лицо.

Как правило, такие люди стремились к одиночеству, жили тихо, избегали знакомств. Обычно коллеги и соседи утверждали, будто давно распознали убийцу, лишь после того, как им было сказано, что это – убийца.

Но только не этот. Не похоже, чтобы он жил, отгородившись от мира.

Он либо часто бывал в этом баре, либо работал в нем. Он умел заводить знакомства, умел общаться с окружающими, умел вписаться в обстановку. Он был слишком высокого мнения о себе, чтобы вести тихую, неприметную жизнь.

Как, например, ее отец. Хотя он и переезжал с места на место, однако нигде подолгу не задерживался. Заперев ее, он уходил в поисках приключений. Играл в свои игры, проворачивал аферы.

То же самое Стелла. Она вечно менялась, приспосабливаясь к новой роли. Но звоночки уже были, причем не только те, которые замечал ребенок задолго до того, как начался настоящий кошмар. Пристрастие к стимуляторам, к сексу, привычка уничтожать других людей на пути к достижению собственных целей.

Ева стряхнула воспоминания и заставила себя выпрямиться. Почему она вдруг об этом вспомнила. Какое отношение это имеет к данному случаю? Никакого, даже самого отдаленного. Увы, мысли упорно отказывались подчиняться ей, возвращаясь к этим двоим, в Даллас, в ту полную ужаса жизнь.

Немедленно прекрати! – одернула она себя. Кому говорят!

Отдавая себе отчет в том, что понапрасну тратит время, Ева снова пробежалась по версиям и выбрала наугад три, чтобы проработать их со всей основательностью. Вскрыть слой за слоем, попытаться обнаружить былые обиды или старых знакомых.

Чтобы сосредоточиться, она разделила экран на две половинки: одна с изображением последствий кровавого побоища, вторая – с фотографиями бара до того, как в нем пролилась кровь.

После чего попыталась представить убийцу. Он заказал напитки или же подавал их? Он вошел в бар хмурым или с улыбкой на лице? Один или в компании друзей? Или заступил на работу?

Сидел у стойки или работал, стоя за ней?

Вентиляционная система была включена и работала, разгоняя воздух по всему помещению. Она же разнесла по нему и отраву.

Он был у барной стойки или где-то рядом, потому что возле нее самое внушительное скопление народа. Место небольшое. Здесь постоянное движение, разговоры – кому-то хочется перекусить, кто-то заказывает напитки.

Если сесть у бара, то окажешься спиной к залу, подумала Ева. Но если слегка развернуть табурет или же смотреть в зеркало, что висит за стойкой, то можно держать заведение в поле зрения.

Ева снова закинула ноги на стол, пытаясь представить это место и себя посреди шума, суеты, запахов.

Напряженный день постепенно брал свое, и она погрузилась в дремоту. Перед мысленным взором тотчас всплыла картинка.

Отскакивающие от стен голоса, позвякивание ножей и вилок – это посетители расправлялись с начос, картофелем, рисовыми шариками, топили в коктейлях и пиве усталость рабочего дня.

Она тотчас узнала их – Чи-Чи Уэй и Мейси Снайдер, бойфренда, его приятеля. Вот они сидят за столиком и смеются.

Вот Джо Кэттери у стойки. Рядом – Нэнси Уивер, Льюис Коллуэй, Стивенсон Ванн. Бухгалтер сидит чуть поодаль, склонившись над своими бумагами, ожидая, когда ему принесут соевое латте, которое он так и не выпьет.

Вот бармен, спорит на спортивные темы с клиентом, которого он через пару минут убьет.

Первым к ней повернулся Джо Кэттери:

– Через несколько минут я буду мертв. Раз ты здесь, почему бы тебе не вмешаться? Честное слово, я хотел бы снова увидеть жену и детей.

– Прости, но все уже произошло. Я здесь лишь для того, чтобы во всем разобраться.

– Я всего лишь зашел, чтобы пропустить пару бокалов. Я никому ничего плохого не сделал.

– Пока нет, но скоро сделаешь.

Затем она увидела, как Мейси и Чи-Чи встали и направились к лестнице, что вела вниз, к туалетам.

– Мы собирались где-нибудь пообедать, – сказала ей Мейси. – У меня классный бойфренд и неплохая работа. Я счастлива. И все равно я никто. Я ничего собой не представляю. Никому до меня нет дела.

– Неправда. Мне есть до тебя дело.

– Но для этого я должна умереть.

– Они ведь все умрут, не так ли? – с бокалом в руке к ней развернулась Стелла. Из раны на ее горле вытекала кровь. – Тебе на всех наплевать. Тебе до кого-то есть дело лишь тогда, когда он в луже крови валяется на земле.

– У меня есть любимый мужчина. У меня есть помощница и друзья. У меня есть кот.

– У тебя нет ничего, потому что внутри тебя пустота. У тебя там трещина, поэтому долго ничего не задерживается. – С этими словами Стелла приподняла бокал и, мотнув головой, откинула от лица слипшиеся от крови волосы. – Ты – убийца. Вот ты кто.

– Неправда, я – коп.

– Твой жетон – не более чем оправдание. Он открывает тебе двери. Ты ведь убила его, признайся, ведь так? Эй, Ричи!

Ее отец тоже повернулся, сидя на табурете. Из многочисленных ран на теле струилась кровь. Ран, которые нанесла ему она – истерзанный, надломленный ребенок восьми лет.

– Привет, малышка! Давай-ка выпьем за воссоединение семьи!

Когда-то он был хорош собой, вспомнилось ей, настоящий красавец, истинный мачо. Увы, выпивка и грязные делишки наложили свой уродливый отпечаток и на его лицо, и на характер. Да, когда-то это была красивая пара, подумала Ева. Но то, что жило в них, разложило их изнутри, разъело тело и душу.

Нет, она не их ребенок. Не была и никогда не будет.

– Вы мне не семья.

– Что, снова проведешь тесты ДНК? – подмигнув, спросил отец, потягивая пенное пиво. – Ты моя плоть и кровь. Я сижу в твоих косточках, в твоих кишках, точно так же, как и Стелла. А ты убила меня.

– Ты насиловал меня, насиловал снова и снова. И бил. Снова и снова. Ты сломал мне руку, ты душил меня. Ты разорвал меня своим членом до кровотечения. Я же была всего лишь ребенком.

– Неправда, я заботился о тебе! – воскликнул он и швырнул на пол стакан. Но все осталось по-прежнему. Те же разговоры, тот же смех. – Я до сих пор могу о тебе позаботиться. Прошу принять это к сведению.

– Я тебя больше не боюсь.

Его лицо расплылось в улыбке, обнажив острые, блестящие зубы.

– Ты уверена?

– Она и меня убила, – напомнила ему Стелла. – Какой же сукой нужно быть, чтобы убить собственную мать?

– Я тебя не убивала. Это Маккуинн.

– Это ты довела его до убийства. Ты обманула меня, использовала в своих целях. Думаешь, тебе это так сойдет? Ты считаешь, что можешь после этого жить?

Они все еще в состоянии сделать ей больно, поняла Ева. Ей и впрямь было больно. Где-то в самой глубине ее естества.

– Могу и буду.

– Ты надломлена изнутри, и я внутри тебя, как когда-то ты была внутри меня. Живи с этим, сука.

– Стелла, угомонись. Представление начинается.

Вокруг них посетители бара уже разразились истошными воплями. Они накинулись друг на друга, принялись царапаться и кусаться, пустили в ход ножи и вилки. Некоторые уже лежали на полу, истекая кровью. Всех их затопчут в давке. Вскоре к крикам присоединился безумный хохот. Какая-то женщина развернулась, как будто делая пируэт; и кровь, что фонтаном била из ее горла, забрызгала все вокруг – пол, стены, мебель.

– Не хочешь поиграть? – спросил Ричи у Стеллы.

– У нас всего двенадцать минут.

– Тогда чего мы ждем?

Стелла пожала плечами и допила стакан. Они вместе повернулись к Еве.

– Время свести счеты, – сказала Стелла.

Ева вытащила пистолет и выстрелила, но они продолжали наступать на нее.

– Мертвых не убьешь. С этим тебе придется жить, – сказала ей Стелла и, словно хищница, набросилась на нее.

Ева отбивалась, спасая свою жизнь и рассудок. Поскользнувшись в луже чьей-то крови, она попыталась сохранить равновесие, но уже в следующий миг вскрикнула от боли, подвернув руку. Боль пронзила ее, словно электрический разряд. Ева была готова поклясться, что услышала, как треснула кость – точно так же, как когда-то в детстве.

«Очнись, очнись», – взывал к ней собственный мозг.

Затем она услышала его голос. Почувствовала, как он пытается ее успокоить.

И она зарылась лицом ему в грудь.

– Успокойся, очнись, я с тобой, здесь, рядом.

– Со мной все в порядке.

– Неправда. Но я с тобой.

Она не стала открывать глаз. Просто прижалась к нему, вдыхая его запах вместо запаха крови и удушливых духов Стеллы. Запах ее любимого Рорка.

– Просто все смешалось. Вернее, я позволила всему смешаться.

Ей на колени прыгнул кот. Еще один утешитель. Ева попыталась отдышаться. Вскоре дыхание уже не обжигало легких. Когда она наконец решилась открыть глаза, то оказалось, что лежит на полу в кабинете и Рорк держит ее на коленях, словно ребенка.

– Боже, я не сделала тебе больно? – Она в панике отстранилась от мужа, вспомнив, как однажды в Далласе во время одного на редкость жуткого ночного кошмара в кровь расцарапала ему лицо.

– Нет. Не бери в голову. Ты посиди тихонько, пока не придешь в себя.

– Я впустила их, это моя вина. – Эта мысль наполнила ее яростью и отвращением. И страхом. – Мне не следует о них думать.

– Вот и не думай.

Рорк вновь привлек ее к себе, и она прочла в его глазах не только обеспокоенность. В них был гнев, готовый в любую минуту прорваться наружу.

– С тех пор как мы вернулись из Далласа, я могу по пальцам пересчитать количество ночей, когда ты нормально спала. И ситуация отнюдь не улучшается, скорее наоборот.

– Просто сегодня мне выпал тяжелый день, и я…

– Чушь собачья. Лично я этим сыт по горло, слышишь меня? Тебе давно пора поговорить на эту тему с Мирой. Причем поговорить серьезно.

– Я и сама справлюсь.

– Как? Да и зачем?

– Я не знаю как. – Ева отстранилась, чувствуя, как в глазах защипало от слез. Нет, она не позволит себе расплакаться, тем более сейчас, чтобы Рорк решил, какая она слабая, какая беспомощная. – Но раньше у меня получалось. Я имею в виду отца. Он отстал от меня. Вот увидишь, получится снова.

– А пока ты готова страдать? Я правильно тебя понял? Но зачем тебе это?

– Это мой мозг и мои проблемы. Я сказала, что поговорю с Мирой, но пока я не готова. Прошу тебя, не подталкивай меня.

– В таком случае я прошу тебя. Если ты отказываешься сделать это ради себя самой, сделай хотя бы ради меня.

– Прошу тебя, не играй на моих чувствах, не пытайся манипулировать мной.

– А что мне остается? Тем более что они принадлежат мне. Я так же честен с тобой, что и всегда, когда говорю, что это убивает и меня.

От его слов Еве стало не по себе. Она видела, со всей очевидностью видела, что Рорк не кривит душой.

– Я сказала, что поговорю, значит, я так сделаю.

– Когда?

– Ну не сейчас же! Оставь эту тему, пусть она подождет. Бог мой, Рорк, ты только взгляни на эти доски, на эти лица!

Он крепко сжал ее плечи:

– Посмотри на меня, и я скажу тебе, что я вижу. Ты бледная, глаза безумные. Вся дрожишь. Посмотри на меня, Ева, и пойми, что я люблю тебя больше всего на свете. И потому прошу это сделать – ради нас с тобой.

Сказать по правде, она бы предпочла его ярость. На ярость можно ответить яростью. Но своим спокойствием – пусть даже натужным – он ее обезоружил. А мука в его глазах! Это выше сил!

– Хорошо, я поговорю с Мирой.

– Завтра.

– Мне нужно…

– Завтра, Ева. Пообещай мне, что поговоришь с ней завтра. Ради меня. – Он губами прикоснулся к ее лбу. – И ради них, – добавил он, разворачивая ее лицо к фотографиям жертв.

Рорк знал, как и в какой момент вытащить оружие и пустить в ход так умело, что вы даже не почувствуете выстрела. Пусть она победила слезы, зато ей не победить его, по крайней мере не сейчас.

– Ну хорошо, я поговорю с ней завтра. Обещаю.

– Спасибо.

– Не надо меня благодарить. Я обижена на тебя. Ведь ты не оставил мне выбора.

– Хорошо, я не стану тебя благодарить. И я тоже обижен – за то, что ты вынудила меня на такой шаг. Пойдем-ка лучше спать. Утро вечера мудренее. К тому же тебе завтра рано вставать, – добавил Рорк, когда Ева было запротестовала. – Ты можешь пройтись по тому, что у тебя есть и что откопал я, перед брифингом. Но если ты не ляжешь спать, то завтра будешь клевать носом и тебе придется принять стимулятор. Насколько мне известно, ты их терпеть не можешь. Точно так же, как не любишь, скажем так, вступать со мной в дебаты.

Вообще-то он прав.

– Уговорил. Поставь будильник на половину шестого.

– Понял. Половина шестого.

На этом спор прекратился, и они прошли в спальню, где молча разделись. Ева скользнула в постель и закрыла глаза. Перед внутренним взором тотчас предстало его лицо – с печатью тревоги, душевных мук, гнева. Затем она мысленно прокрутила все, что он только что ей сказал.

– Я знаю, что тебе больно, – произнесла она в темноте. – Извини.

Его рука скользнула ей под плечи.

– Я знаю, как нелегко тебе говорить об этом, даже с таким человеком, как Мира. Ты тоже извини.

– Извиняю. Но я все равно обижена.

– Кстати, я тоже.

Она повернулась к нему и, свернувшись клубочком, задремала.