Разум слов Гандельсман Владимир

© Владимир Гандельсман, 2015

© Валерий Калныньш, дизайн серии, 2015

© «Время», 2015

Разум слов

Человеку нужна только комната

«Как ты не любишь, как зима черна…»

  • Как ты нелюбишь, как зима черна,
  • как нелюбовь твоя непредставима,
  • о, всё, чем жив – тобой, твоим, твоими,
  • на всё твоё душа обречена,
  • не дай любить кому-нибудь, как я
  • тебя, и вспоминать, как вспоминаю,
  • как ты нелюбишь, будто жизнь иная
  • нам предстоит, любимая моя.

«Я люблю твою жизнь, что согрета теплом изнутри…»

  • Я люблю твою жизнь, что согрета теплом изнутри,
  • от тебя независимо, взятую всею тобою,
  • у окна, где дрожат осыпающиеся фонари
  • и уходит трамвай к Блохину, словно зверь к водопою.
  • Я тем больше люблю её, что не могу сохранить
  • так, чтоб ты её тоже любила и, больше не споря,
  • чтоб душа твоя в силах была повторить
  • эту чистую линию тела, лишённую горя.
  • О твоём белоснежном объёме, имеющем зренье и слух,
  • о гордыне твоей в драгоценном сосуде,
  • говорю о тебе, о твоём умирающем чуде —
  • так смиренно создать мог не гордый, но любящий дух.

Данте

  • Я в неоплатном пред тобой долгу
  • за оголённость слова до весла,
  • которым толщу океана гну.
  • Прощай навеки, ты меня спасла.
  • Я знаю, с кем я разговор веду,
  • и если слышен в голосе металл,
  • то это к непосильному труду.
  • Я видел куст – он кровью истекал.
  • Не узришь ты ни скорбного лица,
  • ни слёз моих, их бездна подо мной,
  • горбатое усилие гребца
  • не знает этой немощи земной.
  • Не до друг друга, мы теперь – одно,
  • везде тебе пристанище, как мне
  • изгнание повсюду суждено.

«Тихопомешанному на муравьях…»

  • Тихопомешанному на муравьях
  • чайка была продолженьем ладони,
  • с пепельной славой на тонких крылах
  • и в летаргическом полунаклоне.
  • Он растворялся в соседних мирах.
  • Бледным цветком, прозябающим в скалах,
  • осенью в сердце селившийся страх
  • так и дрожал среди родственных малых.
  • Жизнью соринки, что слишком мала,
  • тихопомешанному увлечься
  • было всегда перед сном и улечься
  • с радостным риском – была не была!
  • Всё продолжается – только и знал,
  • было движение – так он и помнил,
  • только и видел: соломинку поднял,
  • на муравьиной тропе исчезал.

«Снег – на землю, душа – от земли…»

  • Снег – на землю, душа – от земли,
  • вам сегодня меняться местами.
  • Что ты медлишь, душа? Утоли
  • этот замысел. Больно?
  • Так зачем привязалась ко мне?
  • Наш разлад – он затеян над нами.
  • Ты любила кого-нибудь? Нет.
  • А со мной породнилась невольно.
  • Всё кому-нибудь принадлежит.
  • Снег и снег, как попытка оспорить,
  • исчезая, летит и летит,
  • так прекрасен, что боязно вторить.
  • Ну и всё же скажи, мы могли
  • полюбить, как пришли, – не владея?

«В области пчёл, в рыжей стране с солнечной осью…»

  • В области пчёл, в рыжей стране с солнечной осью,
  • там, где паук плёл мои сны по древесине,
  • я собирал дождь золотой или колосья
  • и на веранде павлин плыл в керосине.
  • Книгою мне лес пламенел, набранный густо
  • временем игл, липкой листвой и запятыми
  • угольных мух, влажным камням – влажное чувство
  • вторило и растворялось в полуденном дыме.
  • Этот песок вдоль по ступням к пяткам сандалий,
  • гретый асфальт или залив в отмелях белых,
  • россыпь мальков, хрупкий хрусталь рыбьих печалей,
  • их позвонки, перезвон слёз тонкотелых.
  • Если бы мог, если бы смел я усомниться
  • в том, что живу, прежде не жив, или растенье
  • если бы смел не называть умершей птицей
  • или птицу не называть ангельской тенью,
  • то и тогда…

«Сквозь тьму непролазную, тьму азиатскую, тьму…»

  • Сквозь тьму непролазную, тьму азиатскую, тьму,
  • где трактор стоит, не имея любви ни к кому,
  • и грязи по горло, и меркнет мой разум,
  • о, как я привязан к Земле, как печально привязан!
  • Ни разу так не были дороги ветви в дожде,
  • от жгучего, влажного и торопливого чтенья
  • я чувствую, как поднимается сердцебиенье
  • и как оно глохнет, забуксовав в борозде.
  • Ни разу ещё не желалось столь жадностно жить,
  • так дышит лягушка, когда малахит её душат,
  • но если меня невзначай эти ночи разрушат,
  • то кто, моя радость, сумеет тебя говорить?
  • Так вот что я знаю: когда меня тянет на дно
  • Земли, её тягот, то мной завоёвано право
  • тебя говорить, ну а меньшего и не дано,
  • поскольку Земля не итог, но скорей переправа.
  • Над огненным замком, в котором томится зерно,
  • над запахом хлеба и сырости – точная бездна.
  • Нещадная точность! Но большего и не дано,
  • чем это увидеть без страха, и то неизвестно.

«Расширяясь теченьем реки, точно криком каким…»

  • Расширяясь теченьем реки, точно криком каким,
  • точно криком утратив себя до реки, испещрённой стволами,
  • я письмом становлюсь, растворяясь своей вопреки
  • оболочке, ещё говорящей стихами.
  • Уходя шебуршаньем в пески, точно рыба, виски
  • зарывая в песчаное дно, замирающим слухом…
  • Как лишиться мне смысла и стать только телом реки,
  • только телом, просвеченным – в силу безмыслия – духом.
  • Только телом, где кровь прорывает ходы, точно крот,
  • пронося мою память, её разветвляя на жилы…
  • Я к тебе обращён, и теперь уже время не в счёт:
  • обращённый к тебе, исчезаю в сознании силы.
  • Опыт горя и опыт любви непомерно дают
  • превращение в сердце, лишённое координаты,
  • оно – всё, оно – всюду, с ним время в сравнении – зуд,
  • бормотание, шорох больничной палаты.
  • И теперь всемогущество зрения – нежность его,
  • пусть зрачок омывает волна совершенным накатом,
  • это значит, пробившись за контур, слилось существо
  • с мнимо внешним и мнимо разъятым.

«Бывали дни безмыслия…»

…и потом одаривает втрое.

В. Черешня
  • Бывали дни безмыслия, июль
  • на цыпочках заглядывал с балкона,
  • и проникал, чуть оживляя, тюль,
  • и к изголовью свет струил наклонно.
  • Бывали дни – не верил, что умру,
  • когда нас ночь на даче заставала,
  • и сад сиял, и больше никому,
  • нигде и никогда не предстояла
  • не только ты, но эта полнота,
  • утишившая время до приметы.
  • Я и теперь не верю, хоть она
  • изнемогла, распавшись на предметы.
  • Я и теперь не верю, но слабей.
  • Скажи: волна уходит, оставляя
  • воспоминанья в линзах пузырей,
  • один пузырь с другим сопоставляя…
  • Но человек, склонённый над столом,
  • не слышит, как стучит металлолом
  • и мёртвые клешни передвигает,
  • он времени волну одолевает,
  • и всё его живое существо
  • втройне одарено одним мгновеньем:
  • июльским днём, бессмертным помышленьем
  • и точным воплощением его.

«Где прошлое, в особенности то…»

  • Где прошлое, в особенности то,
  • которого не помню? Не уверен,
  • что я там жил, и надевал пальто,
  • подшитое убитым насмерть зверем,
  • и выходил в пространство… Там – никто.
  • Но где уже случалась эта явь,
  • которой остановлен я сегодня:
  • пальто, и приоткрытый в бездну шкаф,
  • и нечто, что томится в преисподней,
  • себя своею памятью обстав?
  • И промельком – окно, белёсый дым
  • над городом, где я всегда повинен
  • в твоих слезах… О чём мы говорим?
  • Зачем наш спор так сумрачен и длинен?
  • Чего ещё друг другу не простим?
  • Какая тяжесть в том, что не укрыть
  • забвением себя, и тяжесть вдвое —
  • не помнить, что ты помнишь, не любить
  • тех призраков, притянутых строкою,
  • которых ни изгнать, ни воплотить.

«Вечер. Капель синь.…»

  • Вечер. Капель синь.
  • Уличный фонарь —
  • мокрый апельсин.
  • Зарево и хмарь.
  • Ложное торчит
  • тело. Ты моё?
  • Как я нарочит.
  • Лодочка-чутьё.
  • Влажное весло
  • вспыхивает там.
  • Мост. Не Ватерлоо.
  • Тело по пятам.
  • Кто во мне идёт?
  • На исходе дня
  • тело завернёт
  • за угол меня.
  • Островок сухой
  • от его пяты
  • стянется водой.
  • Что здесь было? Ты?

«Я жил не в эпоху войны…»

  • Я жил не в эпоху войны,
  • не в пору гонений неправых,
  • не в горькое время вины,
  • на личных настоянной травах.
  • От пыли полуденной сер,
  • в припадках то зла, то роптанья,
  • я жил, как замотанный зверь,
  • заботами о пропитанье.
  • И дни мои сбились в одно
  • пугливое серое стадо,
  • я с мёртвою болью в окно
  • следил за живучестью сада.
  • И слово искало порог
  • ступить и исторгнуться вещью,
  • но горло могучие клещи
  • сжимали, и зверь становился жесток.
  • Уж лучше б я был недвижим
  • и слеп, чем, запёкшейся речью
  • сращённый с тоской человечьей,
  • задуман настолько живым.

«Без отечества по существу…»

  • Без отечества по существу,
  • на одной из нелюбящих родин
  • оказавшись в значенье «живу»,
  • я дышу – и тем самым свободен.
  • Я свободен, я делаю шаг,
  • проявление собственной воли,
  • зарождаясь во мраке – во мрак
  • переходит, но высветясь, что ли.
  • Так вот в комнате фары спугнут
  • застоявшуюся перспективу —
  • удлинённые тени взбегут
  • по стене и сбегут торопливо.
  • И на стыке косых плоскостей
  • своевольным капризом движенья
  • ты пронизан до самых костей,
  • лишний раз изменив положенье.

«Если заперты рыбы, прохожий…»

  • Если заперты рыбы, прохожий,
  • подо льдом чернокровной зимы,
  • не сошлёмся на промысел Божий —
  • мы виновны, что это не мы.
  • Не забудем холодные трубы
  • (после кубиков на ковре)
  • первых зим и цигейковой шубы
  • леденеющий ворс на дворе,
  • невозможную эту картину
  • чистоты, изумленья, тоски,
  • и ботинки, и вонь гуталина,
  • вечнорвущиеся шнурки.
  • Всё могло повернуться иначе,
  • если б ты не на шутку продрог,
  • как упорный, косой и собачий
  • этот бег мостовой поперёк,
  • и теперь, если ты не безумец,
  • у перил, на железном мосту,
  • ты останься без дома, без улиц,
  • без всего, я имею в виду, —
  • будет страшно и празднично как бы,
  • как на кухне в торжественный час,
  • где дышали зеркальные карпы,
  • шевеля металлический таз,
  • и, сочувствуя мёрзнущей твари,
  • ты над этой страной воспари
  • полосой розовеющей гари,
  • кровоточащей раной зари.

«Троллейбус, что ли, крив…»

  • Троллейбус, что ли, крив,
  • раздрызган и знобящ,
  • что едешь, полужив,
  • завёртываясь в плащ,
  • дрожишь, облокотясь
  • на отсвет свой в окне,
  • без тела-то сейчас
  • ему теплей, чем мне.
  • Да, я бы мог не жить,
  • не видеть вообще,
  • и слов не говорить,
  • и не дрожать в плаще,
  • но если это Бог
  • мне зябкий подал знак,
  • то как Он одинок,
  • Собой расщедрясь так.

«Чем пахнет остывающий утюг…»

  • Чем пахнет остывающий утюг,
  • и комнаты молочное смерканье,
  • и женственная плавность этих рук,
  • как не ребёнком спящим, как не тканью,
  • где затаился шёлковый испуг.
  • Средь бела дня есть пауза, она
  • от тяжести любви почти свободна,
  • в ней женщина не мать и не жена
  • и сбывшемуся так же чужеродна,
  • как будто на него осуждена.
  • Не я из её паузы изъят,
  • я только лишь угадываю сумрак
  • да зеркала темнеющий квадрат,
  • где в глубине графин с набором рюмок
  • мерцающее что-то говорят.
  • Тем лучше, что мы не были близки,
  • что порознь испытываем эти
  • приливы изумительной тоски,
  • которые испытывают дети,
  • проснувшись, когда в комнате ни зги.

«Ты – лишь инстинкт переступанья…»

  • Ты – лишь инстинкт переступанья,
  • инстинкт ступни,
  • услышавшей пересыпанье
  • песка и шорох
  • листвы в осенних коридорах,
  • где гаснут дни,
  • ты – только ритм преодоленья
  • всех мер длины,
  • пульсация без направленья,
  • наклон походки,
  • зрачки, посаженные в лодки,
  • что так черны,
  • освобождение от шарфа,
  • от шляпы, блеск
  • волос, упавших, точно арфа,
  • меж пальцев, если
  • ты перед зеркалом и в кресле,
  • и слышен плеск
  • дождя, начавшегося с ходу,
  • чтоб жизнь в тепле
  • вдруг оттенила непогоду,
  • и вечер зябкий,
  • и женщину в намокшей шляпке —
  • там, в полумгле, —
  • ещё сильней, ты – согреванье
  • еды, питья,
  • со стороны ты – небыванье
  • на этом свете,
  • так отрешённо смотрят дети
  • из забытья.

«Вот и Нила разлив…»

  • Вот
  • и Нила разлив,
  • крокодильского Нила,
  • крокодильского Нила разлив.
  • На окраине Фив
  • ночь слезы, говоришь? Как ты плачешь, Исида, красиво,
  • очи полузакрыв!
  • Ты
  • прекрасна, ты миф,
  • одаряющий щедро
  • благодарные полосы нив.
  • Но поблизости Фив
  • мне к отплытью готовиться в барке ливанского кедра,
  • слышишь арфы призыв?
  • Не
  • дожив до войны
  • (слава богу Амону!),
  • пару лет не дожив до войны,
  • я загробной страны
  • дуновению внял и поддался холодному гону
  • той змеиной волны,
  • той
  • волны, исподволь
  • абиссинскою кровью
  • гор увитой… Но так не неволь,
  • распусти мою боль,
  • мой клубок жизнелюбия, крови, прокорма, здоровья
  • и не сыпь эту соль!
  • И
  • бескрайний песок,
  • и просторы не эти ль
  • я любил, но не мог, но не мог
  • тебе верить, мой бог…
  • Моё сердце, пишу, не восстань на меня как свидетель
  • по ту сторону строк.

«Скучно жить стало…»

  • Скучно жить стало, в этой связи
  • мирры, что ли, мне привези,
  • перьев страусовых, милый муж,
  • надоело в грязи —
  • то дожди проливные, то сушь.
  • Хоть и нету тебе житья
  • от причуд моих и нытья,
  • с Пунта дальнего, милый муж,
  • скоро ль с глупостями ладья
  • завернёт в нашу глушь?
  • Что мечтать о полях Иалу,
  • милый муж, коли служишь злу,
  • служба – умным, нектар – для дур,
  • ты пахучую эту смолу
  • привези да пантеровых шкур.
  • Пусть не вспыхнет вода огнём
  • под твоим, милый муж, веслом,
  • пусть, с твоим дыханием слит,
  • Шу ни ночью дыханье, ни днём
  • от ноздрей твоих не отвратит.
  • А вернёшься – податься из
  • этих мест хорошо бы вниз
  • по течению, там-то уж
  • ты простишь мой каприз
  • и тоску мою, муж.

«Всё совестней цепляние за жизнь…»

  • Всё совестней цепляние за жизнь,
  • а речь срывается в словесный шум, кишащий
  • самим собой, ты вылазке кошачьей
  • четверолапых строф бросаешь «брысь!».
  • Речь раньше разума, невнятность не каприз,
  • но чуянье и призрак настоящий.
  • И, в дебри зарываясь, как зверьё,
  • почуявшее смерть, она клокочет
  • тем человечнее, чем больше забытьё,
  • чем более сама себя не хочет…
  • То жизнь моя, цепляние моё,
  • обвал и пропаданье среди ночи.

«Над дебаркадером ползёт чёрно-серое небо…»

Валерию Черешне

  • Над дебаркадером ползёт чёрно-серое небо,
  • пожиратель стоит пирожков,
  • и дымятся лотков маслянистые недра,
  • и в крестовом походе летящего снега
  • я прочитываю: Петергоф.
  • Всё. Пора. Всё. Пора. Затолкать себя в тамбур.
  • Набирая и скорость и хруст,
  • пусть меха меж вагонами хрипло болеют катаром,
  • а на станциях двери, расфыркавшись паром,
  • останавливают вдали чернокуст.
  • Ради слова, растущего ветвью, энергией взрыва —
  • промахнувшись, бесспорно попасть, —
  • ради внутрислогового в суставах его перебива,
  • перелома, сращённого верно и криво,
  • я и трачу построчную страсть.
  • Разве речь одержимого не пробирает до дрожи,
  • и её осязаемый пыл
  • через голову смысла бросается на бездорожье
  • ослепительных чуждостей, но – и не тронутых ложью,
  • и исполненных сил.
  • Разве из черноты набегают огни Петергофа,
  • или это скорей
  • называние жизни, и тяжеловесные строфы,
  • и ворчанье с ворочаньем в шубе, сцепления грохот,
  • шаг вовне из разверстых дверей.

«Я тоже проходил сквозь этот страх…»

  • Я тоже проходил сквозь этот страх —
  • раскрыв глаза,
  • раскрыв глаза впотьмах, —
  • всех внутренностей, выгоравших за
  • единый миг,
  • и становился как пустой тростник,
  • пустой насквозь,
  • пустее всех пустых,
  • от пальцев ног и до корней волос,
  • я падал в ад,
  • точней во тьму иль в вашу Тиамат,
  • не находя,
  • где финиковый сад,
  • где друг умерший, где моё дитя,
  • где солнца жар,
  • где ты, спускающийся в Сеннаар,
  • где та река
  • и где над нею пар,
  • где выдохнутый вон из тростника
  • летучий дар.
  • Я этим жил на протяженье лет,
  • тех лет моих,
  • которых больше нет
  • ни среди мёртвых, ни среди живых,
  • я извлекал
  • звук из секунд, попав под их обвал,
  • благодаря
  • тому, что умирал
  • прижизненно, а зря или не зря —
  • поди измерь…
  • Не так твоими мускулами зверь
  • зажатый пел,
  • как я, скажи теперь?
  • Не песней ли и ты перетерпел
  • ночной кошмар,
  • ты, с гор спускающийся в Сеннаар?
  • Смотри – река,
  • смотри – над нею пар,
  • как выдохнутый вон из тростника
  • летучий дар!

«Я говорю с тобой, милый…»

  • Я говорю с тобой, милый, из угольной, угольной
  • ямы, своей чернотою смертельно напуганной,
  • вырытой, может быть, в память об Осип Эмильиче,
  • помнишь, твердившем в Воронеже: выслушай, вылечи.
  • Я говорю с тобой, больше и не с кем, и не о чем,
  • только с тобою, ещё нерождённо-нежнеющим
  • во временном послезавтрашнем срезе, ты выуди
  • смысл оттуда, где нет его, ты его вынуди
  • быть в этой угольной яме, безумной от копоти,
  • выкопай слово о счастье, о смысле, об опыте
  • письменной речи – возьми её в виде образчика
  • речи, сыгравшей прижизненно в логово ящика,
  • в страшной истории так откопают умершего,
  • Господи, он ещё дышит, утешься, утешь его.

«Слушай! Когда тишина над рекой бессловесна…»

  • Слушай! Когда тишина над рекой бессловесна,
  • там, на кольце сорок пятого с семьдесят первым,
  • там, где деревья стоят над рекою отвесно
  • в чём-то сыром – то коричневом, то светло-сером, —
  • дни моей жизни таким убывают манером,
  • что пресловутому сердцу становится тесно.
  • Слушай! В ветвях облетевших не больше смиренья,
  • чем в оживлённых листвой, но в осенних пробелах
  • ищет смиренных сестёр сиротливое зренье
  • прямолинейнее… И в монотонных пределах
  • низкого неба, среди облаков крупнотелых,
  • осени блёклое солнце – ему озаренье.
  • Что же, не зря облюбован был мной этот угол,
  • где по ночам, в черноту непроглядную в оба
  • глядя, твердил: примирись! если кто и напутал
  • в жизни – ты сам, примирись, привыкай к форме гроба
  • в этой каморке, где затхлости запах особый,
  • где ты безверие зябко в иронию кутал.
  • Что же, отъявленный бред полагать, что за ширмой
  • был кукловод – разве он уместился бы в образ? —
  • нет, никогда, никогда ты не слышал надмирный
  • голос Того, для Кого ты придумывал голос,
  • хоть и не верил в Него, и осенняя морось
  • всё застилала, как жгучей тоскою обширной.
  • Слушай! Когда, вкруг полуденной точки свернувшись,
  • день, не успев посветлеть, угасал, там, где вечер
  • осени поздней под дверь мою сбрасывал тушку
  • голубя – вот благовещенье! – там, где я встречи
  • этой пугался и вздрагивал, там, где диспетчер
  • метрах в двухстах, на кольце, превращалась в старушку —
  • слушай! – там дни моей жизни текли неизбывно,
  • впрочем, щадя и ночные часы замедляя,
  • там, где последний автобус гасил свои бивни,
  • там, где, инерцию наглого слова теряя,
  • я засыпал и вставал, уже не понимая
  • прошлого дня с его пульсом тяжёлого ливня.

«Это город слепых…»

  • Это город слепых,
  • розоватых, трапецьеобразных
  • стен, от ветров ненастных
  • оградивших живых,
  • это город глухих
  • переулков несчастных
  • и безмолвных, прекрасных
  • снегопадов густых.
  • Это город теней
  • во дворах нездоровых,
  • это город готовых
  • к вымиранью людей.
  • Это город детьми
  • облюбованных горок,
  • древний образ мне дорог, —
  • если хочешь, возьми, —
  • это город зимы,
  • мандариновых корок,
  • холодов, полутьмы,
  • вереницы огней
  • с жёлтым прицветом йода,
  • и железных коней,
  • и того пешехода…
  • Ну, живи, цепеней.

«Вы просыпались рано утром…»

  • Вы просыпались рано утром,
  • зимой, когда по цвету дыма
  • из заводской трубы определяли
  • температуру воздуха… Тогда
  • вы знаете, как ищет мысль лазейки —
  • как мышь, откопанная на морозе,
  • живая, обезумевшая, в страхе
  • бросаясь напролом…
  • Месяц как твержу:
  • «Я ещё здесь, здесь, здесь,
  • Господи, здесь…» —
  • не разжимая губ твержу и продолженья
  • не вижу столь же истинного…
  • Вы просыпались рано утром,
  • зимой, проездом
  • вы замечали в окнах заводских
  • рабочего, вы думали: как рано
  • он приступает к выполненью плана —
  • такой живой! Вам не было смешно…
  • Вы помните, вас в детский сад будила
  • передовая сталинская мама,
  • включая беспощадно свет
  • и радио одновременно,
  • а вы за миг до этого
  • всей мышечною, мышьей жизнью
  • в сон зарывались под одеяло,
  • вы помните, как в детство проникает —
  • в столь раннее, что – навсегда, – казённый
  • линолеума запах, туалета
  • и кухонный непостижимый дух…
  • Вы просыпались рано утром,
  • зимой…

«Когда бы знал, что ждёт…»

  • Когда бы знал, что ждёт,
  • не захотел бы жить,
  • но ты всегда лишь тот,
  • кто и не мог не быть.
  • Но если здесь дышать,
  • таких измен, как та,
  • ты бы не мог не знать,
  • ты бы не жил тогда.
  • И говорю: прими.
  • Ты не обманут, но
  • лишь окружён людьми,
  • и потому – темно.

«И от любви остаётся горстка…»

  • И от любви остаётся горстка
  • пепла, не больше напёрстка.
  • Нет, не страшно стало душе
  • быть нелюбимой уже.
  • Вот тебе рукавицы, ватник,
  • лампочка в сорок свечей,
  • кружка воды и мышиный привратник.
  • Чей ты теперь? Ничей.
  • Будешь двуруким теплом двуногим
  • жить, согревая тьму,
  • счастьем обязан был ты не многим,
  • будешь зато – никому,
  • это и есть твоё счастье… Всё же
  • это ещё и твой страх,
  • что и тогда тебе Бога дороже
  • будут пепел, напёрсток, прах.

«Человеку нужна только комната…»

  • Человеку нужна только комната,
  • комната и кровать,
  • чтобы не метаться из города
  • в город, не ночевать
  • на вокзале, не дрожать от холода.
  • Человеку нужна только комната,
  • чтобы молиться всенощно
  • и вседенно о себе и о ком-то
  • ещё любимом, чтобы чувства мощно
  • высились подобно иконам.
  • Человеку нужна комната
  • и жизнь, прожитая неверно,
  • с ненавистью, с удушающим опытом
  • измены, трусости, скверны
  • пошлого на ухо шёпота,
  • чтобы сердце рвалось, потом окрепло
  • и превратилось в скалу, чья память
  • не возрождает из пепла
  • любимых, ни подниматься, ни падать
  • не умея, но лишь стоять ослепло.

«Феноменальность жизни моей, шага…»

  • Феноменальность жизни моей, шага,
  • вдоха грудная тяга,
  • коченеющий утра пустой объём
  • и шаги мои в нём.
  • В жизнь упавший, в чехле
  • кожи, с принятой на земле
  • логикой мышц, суставов, костей
  • вертикальных людей,
  • я иду к остановке, и там стою
  • безмолвно, и не перестаю
  • шевелить от холода пальцами ног,
  • весь – удар прицельного бытия и его срок.

«Ребёнок спит, подложив под щёку…»

  • Ребёнок спит, подложив под щёку
  • руку, другой обняв
  • куклу, ему не снится совесть,
  • он глубоко прав.
  • Так глубоко, как на пустыре
  • снег, – ни фабрик вблизи,
  • ни чёрных фигур во дворе
  • по колено в грязи.
  • Снег на пустыре один,
  • как ребёнок, спит,
  • он ослепительно состоит
  • из самого себя.

«О радости – как засыпает мост…»

  • О радости – как засыпает мост,
  • как засыпают полувеки
  • его пролётов,
  • как снег летит в деревья, в их навеки
  • открытый мозг,
  • о русле, где лиловое сверло,
  • своих тяжёлых оборотов
  • вращая бремя,
  • колеблет цепи ртутных перемётов,
  • и занесло
  • мой спичечный – по крышу – коробок,
  • дарованный на время
  • сезонной стужи…
  • Два-три пейзажа, чувства, две-три темы
  • и детский бог —
  • вот всё, что есть, все крохи изнутри.
  • О радости, о разности – снаружи
  • покой могучий,
  • душа иль плоть – они так много хуже
  • любой поры.
  • Лишь точной речи, поднятой со дна,
  • влажно-сыпучей,
  • вся разность эта —
  • ослепшей речи, поднятой на случай, —
  • всегда равна.
  • О радости – как засыпает всё,
  • как милицейская комета
  • летит, мигая,
  • наматывая зелень снега, света
  • на колесо.

«Домой, домой, домой…»

  • Домой, домой, домой,
  • с Крестовского съезжая
  • моста, я вздрогнул: боже мой,
  • какая жизнь простая,
  • как всё проявлено: торчат
  • деревья, трубы,
  • и мокрый снег летит, и спят
  • в снегу гребные клубы,
  • и всё молчит, срезаясь за
  • стекло косым квадратом,
  • то набегая, то сквозя,
  • то волочась закатом,
  • а там, средь серых плоскостей,
  • смиряются, смиряют,
  • хоронят, любят, ждут гостей,
  • живут и умирают,
  • и надо двери отворить,
  • и надо чаю заварить.

Три времени года

1. «Чередование года времён…»

  • Чередование года времён
  • я застаю у себя в котельной,
  • с мышью, притихшей в кладовке, вдвоём
  • слушаем осени шум запредельный
  • или вдруг слушать перестаём.
  • Третий уж год параллельно реке
  • я засыпаю, по левую руку —
  • парк, и ничто уже не вдалеке.
  • Дверь отворяю и радуюсь другу,
  • снегу, тающему на воротнике.

2. «За ночь снега под дверь насыпет…»

  • За ночь снега под дверь насыпет,
  • я лопатой его разгребу,
  • оглянусь – параллелепипед
  • дома жёлтого на берегу,
  • дверь открыта и чай не выпит.
  • А на стенах осела копоть,
  • невесомый рисунок дней,
  • тех, что некий безумец копит
  • и записывает… Ему видней…
  • Но меня ничто не торопит.

3. «В угол, в уголь смотрел чёрно-синий…»

  • В угол, в уголь смотрел чёрно-синий
  • я вчера и таких длиннот
  • вдруг услышал – не звук – пустыню,
  • что замедлило время ход
  • и пропало в полночной тине.
  • Но откуда тогда под подошвой
  • утра хрусткие ямы, бугры,
  • ночь, утёкшая в темень коры,
  • мир с голубизною подмёрзшей
  • накануне цветенья поры?

«Ещё хожу и говорю…»

  • Ещё хожу и говорю,
  • на голос отвечает голос,
  • из электрички тонкую зарю —
  • вот эту – я увижу ли ещё раз?
  • Какую глупость совершить могу —
  • так втрогаться в стеклянно-пыльный
  • пейзаж, что говорить: я избегу
  • тоски грядущей, непосильной,
  • и не завидую не любящему жизнь.
  • Но я уже не верю
  • словам, которые произнеслись.
  • Мы жаркие, вседышащие звери
  • и ничего не избежим.
  • Тем ненасытней потрясенье,
  • когда в вагоне в тридцать тел дрожим
  • и дышим сумерками воскресенья.

«В точке мира стоять…»

  • В точке мира стоять,
  • тучным телом её заполнять,
  • под молочною кожей руки
  • слабый воздух нежнеет,
  • и дождём, набираясь сознания, вдруг тяжелеет,
  • рассыпается на черепки,
  • и уходит буксир под темнеющий свод,
  • выворачивая рукав
  • мирового пространства, его, исчезая, взорвав.
  • Разве был мне когда-нибудь год?
  • Черепки, черепица дождя
  • затихает, и воздух, свежея,
  • снова ластится, как дитя,
  • и в ключицы впряжённая шея
  • человеческий череп вращает для бытия.

«Я о тебе молюсь…»

  • Я о тебе молюсь,
  • я за тебя боюсь.
  • Пока живём – живём,
  • пока вдвоём – вдвоём,
  • но как вместить обещанную грусть,
  • какое платье из неё сошьём?
  • Я не хочу смотреть
  • на государство-смерть,
  • и на его зверей,
  • и на его червей,
  • но как вместить обещанную твердь,
  • читатель Иоанновых страстей?
  • Но как тебя спасти,
  • когда нас нет почти,
  • и дар случайный жить
  • нас понуждают скрыть.
  • Я ничего не вижу впереди.
  • Как эту тьму кромешную вместить?
  • Дай только раз вдохну,
  • дай только жизнь одну, —
  • пока живём – живём,
  • пока вдвоём – вдвоём, —
  • дай только жизнь ещё раз помяну.
  • Жить будем ли мы вновь, когда умрём?

«Шум, шум, шум…»

  • Шум, шум, шум
  • дождя, шум, шум,
  • спит земля-тугодум,
  • я в подушку стихи прочту
  • не про эту жизнь, а про ту,
  • где и сердце и ум.
  • Спит, спит, спит
  • земля, спит, спит,
  • кто убил, тот и сыт,
  • я тобою лишь дорожу
  • да ещё двумя, кем дышу,
  • кто ещё не убит.
  • Друг, друг, друг,
  • тебе, друг, друг,
  • моё слово не вдруг,
  • ты приник к нему-своему,
  • как и я приник к твоему,
  • есть лишь родственный звук.
  • Лишь, лишь, лишь
  • дождя, лишь, лишь,
  • под который ты спишь,
  • наполняет комнату шум,
  • шевелящихся долгих дум
  • потрясённая тишь.

«Есть чувства странные, живущие не в сердце…»

  • Есть чувства странные, живущие не в сердце,
  • но в животе, и даже не как чувства
  • живущие – скорей как мыши. Свет
  • в подвале зажигая, полсекунды
  • ты смотришь никуда, чтобы они
  • успели незамеченными смыться.
  • И можно жизнь прожить, не отогнав
  • и не постигнув маленького чувства,
  • которое заполнило тебя.
  • Нелепость. Но когда родную дочь
  • старик подозревает не своею,
  • то не измена мучает его,
  • а то, что он любовь извёл на нечто
  • столь чуждое, что страшно говорить.

«Ехал ученику…»

  • Ехал ученику
  • дать урок на краю
  • города по языку
  • и в проезжую смотрел колею,
  • загорались огни
  • новостроек, вдали
  • лезли в душу
  • рельсы, шпалы, клочки земли,
  • вот отец его, адвокат,
  • предлагает борща:
  • «Пища сталинская у нас, простая,
  • мы с сынком
  • остались вдвоём», —
  • е и ё после ща,
  • где её (после ща)
  • обитает здесь дух?
  • Я смотрю на сынка, на хрыча,
  • проверяю на слух:
  • человеческий род,
  • этот полный абсурд,
  • пощадил бы и тот,
  • кто не полностью мудр.
  • «Я вас вознагражу». —
  • «Извините, спешу».
  • Руку гладко-сухую суёт,
  • сын снуёт, сын на заднем плане снуёт.

«Должен снег лететь…»

  • Должен снег лететь
  • и кондитерская на углу гореть,
  • мать ребёнка должна тянуть
  • за руку, должен ветер дуть,
  • и калоши глянцевые блестеть,
  • продавщицы розовые в чепцах
  • кружевных должны поднимать
  • хруст слоёных изделий в щипцах,
  • и ребёнок, влюблённый в мать,
  • должен гибнуть в слезах,
  • и старик, что бредёт домой,
  • должен вспомнить, как – боже мой! —
  • как сюда он любил
  • заходить, как он кофе пил,
  • чёрный кофе двойной,
  • «Больше, – шепчет, – лишь смерть одна,
  • потому что должна
  • этот шорох и запах смыть…» —
  • и глухая должна стена
  • тень его укрупнить,
  • и тогда снегопад густой
  • всё укроет собой,
  • и точильного камня жрец
  • сотворит во мгле под конец
  • дикий танец с искрой.

«Если это последний…»

  • Если это последний
  • день, то я бы сошёл
  • в том саду,
  • где стоит дискобол
  • и холодный и бледный
  • свет горит, как в аду.
  • Дочь моя, или сын мой,
  • или друг мой идёт
  • впереди,
  • чёрен твой небосвод,
  • город снежный и дымный,
  • нет другого пути.
  • Сохрани тебя Боже…
  • Путь ли это домой
  • вдоль реки…
  • Ты и вправду живой?
  • Дай дотронуться всё же
  • до пальто, до руки.

«…из тех, кто ждёт звонка и до звонка…»

  • …из тех, кто ждёт звонка и до звонка
  • за миг уходит из дому, из тех,
  • кому не нужно ничего, пока
  • есть не интересующее всех,
  • из тех, перебирающих листы
  • с печатными столбцами, находя
  • в них водяные знаки красоты
  • и – ничего немного погодя,
  • из тех, себя увидевших в родне,
  • как в зеркалах возможного, от них
  • бежавший и привязанный вдвойне
  • к отвергнутому, из ещё живых…

«Днём в комнате зимы начальной…»

  • Днём в комнате зимы начальной
  • голубоватый свет и потолок белесый.
  • Я вижу тебя девочкой печальной,
  • вне сплетенного к жизни интереса.
  • Без твоего участья день стихает,
  • придёт с работы мать, суп разогреет
  • грибной (за дверью связка усыхает),
  • потом над кройкой и шитьём стареет.
  • Ещё увидишь: лампы свет прикроет
  • газетой, и такая грусть настанет,
  • как будто ты раздумываешь – стоит
  • или не стоит жить, – не слишком тянет.
  • Я там тебя люблю, и бесконечней
  • не знаю ничего, не знаю чище,
  • прекраснее, печальней, человечней
  • той нерешительности и свободы нищей.

На ладони

1. «Как я свободен…»

  • Как я свободен —
  • как отцепившееся небо,
  • и никому не должен, и никуда не годен.
  • Я только вдоху повинуюсь слепо.
  • И это всё, всё, всё,
  • живущему не надо оправданья —
  • столь выпукло его лицо
  • и явственно его дыханье.

2. «Это долгий путь…»

  • Это долгий путь
  • вдоль по набережной куда-нибудь.
  • Вдруг найдёшь на краю
  • городского ума – в лопухах
  • и репейниках жизнь свою.
  • Жизнь свою, ах.
  • Надышавшись мокрыми сливами
  • синей реки,
  • вдруг найдёшь вопреки
  • смыслу – в пальто и кепке
  • жизнь свою в устройствах куда-нибудь кем-то
  • на работу. Осенью, часа в четыре,
  • найдёшь себя у себя на ладони.
  • Это долгий путь в гаснущем мире,
  • в солнечных сумерках, на фоне
  • кирпичной стены.

3. «Я ли при жизни…»

  • Я ли при жизни,
  • воздух ли здесь у лица?
  • Свет обступает.
  • Кто тебя видит и кем ты так выбран стоять
  • в солнечной осени возле киоска?
  • Нет никого, без тебя
  • кто бы не мог обойтись, нет никого.
  • Боль – это то, что стихает.
  • Так ли правдиво-пустынно твоё существо?

«Я шум оглушительный слышу Земли…»

Вступление

  • Потому что я смертен. И в здравом уме.
  • И колеблются души во тьме, и число их несметно.
  • Потому что мой разум прекращается разом.
  • Что насытит его – тем, что скажет, что я не бездушен,
  • если сам он пребудет разрушен, —
  • эти капли дождя, светоносные соты?
  • это солнце, с востока на запад летя
  • и сгорая бессонно?
  • Что мне скажет, что дождь – это дождь,
  • если мозг разбежится как дрожь?
  • Так беспамятствует, расщеплено, слово, бывшее Словом,
  • называя небесным уловом то, о чём полупомнит оно.
  • Для младенческих уст этот куст. Для младенческих глаз.
  • До того как пришёл Иисус. До того как Он спас.
  • Есть Земля до названья Земли, вне названья,
  • где меня на меня извели, и меня на зиянье
  • изведут. Есть младенческий труд называнья впервые.
  • Кто их создал, куда их ведут, кто такие?
  • Усомнившись в себе, поднося свои руки к глазам,
  • я смотрю на того, кто я сам:
  • пальцы имеют длину, в основании пальцев – по валуну,
  • ногти, на каждом – страна восходящего солнца,
  • в венах блуждает голубизна.
  • Как мне видеть меня после смерти меня,
  • даже если душа вознесётся?
  • Этой ночью – не позже.
  • Беспризорные мраки, в окно натолпившись, крутя занавеску, пугая шуршаньем, бумагу задевая, овеют дыханьем дитя.
  • Дитя шевельнёт губами.
  • Красный мяч лакированный – вот он круглит на полу.
  • А супруги, разлипшись, лежат не в пылу, и пиджак обнимает в углу спинку стула, и масляет вилка на столе, и слетают к столу беспризорные звуки и мраки, и растут деревянные драки веток в комнате, словно в саду.
  • А бутылка вина – столкновенье светящихся влаг и вертящихся сфер, и подруга пьяна, и слегка этот ветер ей благ – для объятий твоих например. Покосится страна и запаянный в ней интерьер.
  • Вот вам умное счастье безумных, опьянение юных и вдох для достания дна.
  • Одинокая женщина спит-полуспит. Если дом разобрать, то подушка висит чуть пониже трубы заводской, чуть повыше канавы. Станет холодно пуху в подушке. Спит гражданка уснувшей державы, коченея в клубочке, как сушка.
  • Ты пейзаж этот лучше закрой.
  • Ночь дерева, каторжника своих корней, дарит черномастных коней, разбегающихся по тротуару.
  • Ночь реки, шарящей в темноте батарей, загоняет под мост отару золоторунных огней.
  • Ночь киоска, в котором желтеет душа киоскёра.
  • Ночь головного убора на голове манекена.
  • Ночь всего, что мгновенно.
  • Проживём эту ночь, как живут те, кто нищи. Разве это не точный приют – пепелище? Что трагедия, если б не шут, тарабанящий в днище?
  • Вот почему ты рвёшься за предмет, пусть он одушевлён, – чтоб нищенствовать.
  • Там, где пройден он, к нему уже привязанности нет.
  • Две смерти пережив – его и в нём свою, – не возвращай земного лика того, кто побеждён, как Эвридика. Для оборотней мёртв его объём.
  • Лишь ты владеешь им, когда насквозь его прошёл, твои края не те, где нищенствуют вместе или врозь, – но нищенствуют в полной нищете.
  • Здесь расстаются, нервы на разрыв испытывают, ненависть вменив в обязанность себе для простоты, здесь женщина кричит из пустоты лет впереди.
  • Печальнейший мотив.
  • А более печального не жди.
  • Старушечьи руки, и рюмочка из хрусталя, и несколько капель пустырника, и опасенье, что жизнь оборвётся вот-вот, но ещё, веселя, по капле даётся, и вкусно сосётся печенье. И крылышки моли из шкапа летят, нафталя.
  • В большую глубину уходит кит, чернильной каплей в толщу океана опущена душа левиафана, полночная душа его не спит.
  • Он с общим содержаньем столь же слит, сколь форма его в мире одинока, и, огибая континент с востока, – уходит, как чутьё ему велит.
  • И высится в море терпенье скалы, осаждённой таким неслыханным ветром морским, что слышится ангелов пенье.
  • И разум упорствует, противоборствуя тьме. Но тотчас, из хаоса выхвачен самосознаньем, он хочет бежать бытия и вернуться к зиянью, подобному небу, когда оно ближе к зиме.
  • Бедняжливый узник в своей одиночной тюрьме страстей, он расхищен на страхи, любовь, покаянье, и нет ему выбора – только принять умиранье всего, что он слышит, принять его в ясном уме.

Часть первая

…коротенький обрывок рода.

А. Блок. Возмездие

«Мальчик встанет, телом тонким потянувшись…»

Мальчик встанет, телом тонким потянувшись, мальчик встанет, умалением свободы – поперёк – сегодня станет,

а сквозящую наружу душу плачем остановят, а возьмут обидой горло те, кто мальчика изловят,

подойдёт к тетрадке мальчик и запрёт в портфель тетрадку, аккуратно съест яичко, мальчик съест яичко всмятку,

голубой белок, который приварился к скорлупе, соскребёт фамильной ложкой, затеряется в толпе,

он в автобус сядет львовский на большое колесо и покатится на Невский в одинокое кино…

Вечерняя ворована сирень, все запахи затылочны и гулки, за папиросною бумагой брезжит день, как бы рисунок в «Малахитовой шкатулке»…

Так мальчик возвращается, дрожа, с букетом маме, постаревшей на год, как жалко маму, как колотится душа, как гости с хохотом на птицу подналягут…

Когда бы нюх звериного чутья мне щупал путь, блуждая по Европе, то запах отыскался б не в укропе, а в комнате для стрижки и бритья:

картавый тип с повадками врача, орудуя машинкой по затылку, то выпускает в зеркало ухмылку, как скользкую рыбёшку, то, с плеча прицелившись и отведя бутылку, сжимает грушу, дурно хохоча, —

Читать бесплатно другие книги:

Еще совсем недавно Нина была уверена в своем будущем. У нее благородная, хотя и не денежная работа –...
Как придумать удачный дизайн? И как оценить качество дизайна? На эти вопросы отвечает Чип Кидд – зна...
Жанр – путевые заметки. Автор рассказывает о повседневной жизни за океаном без политики и пытается о...
Вот уже восемь лет американский бизнесмен Томас работает советником в одном из частных московских ба...
Анна Франк родилась в 1929 году. Она умерла в концлагере, когда ей было 15 лет. Ее дневник, который ...
Новый – восьмой в этой серии – роман Меира Шалева, самого популярного писателя Израиля, так же увлек...