Последний космический шанс Первушин Антон
Зайдем к проблеме с другой стороны. Допустим, нацистская Германия отказалась от ракетной программы, и знаменитые A-4/V-2 никогда не стартовали, – получил бы тогда Советский Союз лидерство в космонавтике? Думается, что нет. Сергей Королёв всегда внимательно относился к «темам дня», и в октябре 1944 года он предлагает проекты твердотопливных ракет дальнего действия Д-1 и Д-2, потому что видел, какой эффект произвели на руководство и общество боевые действия реактивных «Катюш». Не будь немецкого задела, советское ракетостроение могло пойти по альтернативному пути, сосредоточившись на развитии твердотопливных ракет, которые при всем желании не отвечали требованиям космонавтики.
Опережая напрашивающееся возражение, скажу, что даже без немцев у США был задел, позволяющий им выйти в космос в конце 1950-х годов, и если бы не метания президентов и распыление средств, американский пилот вполне мог стать первым космонавтом. Речь идет о ракетных самолетах (ракетопланах), в конструировании и строительстве которых американские инженеры заметно опережали советских коллег. Хотя практически всю войну в СССР велись работы над ракетопланами (многие проекты реализовывал сам Сергей Королёв), по ее окончании они были быстро вытеснены турбореактивными самолетами, демонстрировавшими более высокие характеристики. А в США этому направлению развития авиации придавали большое значение. Обратимся к истории вопроса. Еще в 1944 году под эгидой командования ВВС, ВМС и крупных промышленных корпораций стартовало сразу несколько программ создания высотных ракетопланов с жидкостными двигателями. Наибольших успехов добились разработчики компании «Белл», сконструировавшие сверхзвуковой ракетоплан Х-1, который стартовал с подвески бомбардировщика В-29. В декабре 1946 года состоялись первые испытательные полеты; причем ракетоплан достиг скорости, близкой к звуковой. Еще через год Х-1 преодолел звуковой барьер. Успех вдохновил конструкторов, и вскоре появился Х-2, который должен был летать при сверхзвуковых скоростях и на высоте 60 км. Первый образец взорвался в воздухе, уничтожив и самолет-носитель. 27 сентября 1956 года второй Х-2 установил абсолютный рекорд скорости движения в атмосфере, превысив три звуковых. При этом сама машина разбилась, а испытатель погиб. Жуткая катастрофа не остановила развитие американских ракетопланов. Параллельно с «Белл» проблемой занялась известная корпорация «Норт Американ» – она победила в конкурсе на создание космического ракетоплана (космоплана), и в ноябре 1955 года приступила к проектированию Х-15, способного развивать скорость выше пяти звуковых и подниматься на высоту 100 км. Испытания начались в июне 1959 года, и космоплан оправдал ожидания: разогнался до шести звуковых скоростей и поднялся на 75 км. На втором этапе предполагалось создать уже поистине космический самолет, и 22 августа 1963 года Х-15 достиг высоты 108 км, преодолев условную границу космоса. К тому времени в космической сфере США уже отставали и, чтобы наверстать упущенное, формально относили пилотов Х-15 к астронавтам, хотя международного признания этот статус летчиков-испытателей так и не получил.
Как видите, невзирая на проблемы, катастрофы и гибель испытателей, американские конструкторы довольно быстро сумели создать авиакосмическую систему, аналога которой у СССР в те времена просто не было. Позднее этот задел стал основой при проектировании «Спейс Шаттл», а сами «шаттлы» послужили поводом для возникновения программы «Буран». Стратегическое лидерство США в этом вопросе неоспоримо.
Американский сверхзвуковой ракетоплан «X-1»
Впрочем, так же было и по другим направлениям. США первыми на открытом международном уровне заявили, что собираются запустить искусственный спутник Земли. Затем была озвучена программа полета первого американца в космос. Позднее – принята программа полета на Луну. Остряки, наблюдавшие за космической «гонкой», писали, что США только болтают, а Советы делают. Наверное, эти остряки сильно удивились бы, увидев многочисленные докладные записки Сергея Королёва, в которых он раз за разом обращался к руководству страны с просьбой поддержать, одобрить, профинансировать тот или иной его космический замысел, причем каждый раз со ссылкой на аналогичные намерения США.
Тут мы переходим к нашему второму киту – мифологеме о целенаправленной поддержке советским правительством космической отрасли. Она сложилась в условиях активной пропаганды, но, заметим, далеко не сразу, а только после успешного запуска «Спутника-1», когда прорывное достижение стало очевидным всему миру. При этом сила пропаганды столь велика, что многих, даже сведущих, людей трудно переубедить в обратном, а именно: что космонавтика как таковая по-настоящему интересовала советское руководство в очень короткий период времени.
Приведу случай из личной практики. Как-то раз в одной из сетевых дискуссий, посвященных вопросу поддержки космонавтики в СССР, я высказал осторожное предположение, что проживи Иосиф Сталин лет на десять дольше, наши успехи в космосе были бы не столь явными и ошеломляющими, как при Никите Хрущёве. Мне тут же некто возразил, что как раз Сталин всячески способствовал развитию космонавтики. В качестве доказательства была названа пилотируемая ракета ВР-190 («Победа») – проект Михаила Тихонравова, который был одобрен Сталиным в 1946 году. Я, разумеется, знаю подробности этого проекта, сам писал о нем неоднократно, а потому осмелился напомнить, что проект целиком основывался на трофейных технологиях и предусматривал всего лишь запуск герметичной кабины с двумя пилотами на высоту 100 км, то есть суборбитальный прыжок, а не выведение на орбиту. Следует также учитывать, что группа Тихонравова имела малый опыт работы с промышленностью, и даже если бы ей выделили достаточное финансирование, на проектирование и летно-конструкторские испытания ушло бы как минимум лет пять – с плохо предсказуемым результатом. И даже если бы удалось запустить человека на ракете «Победа», то Советский Союз получил бы не триумф, а лишь иллюзию триумфа. Использование немецких технологий не позволяло бы говорить о чистом приоритете, а само достижение американцы девальвировали бы полетами на космопланах Х-15. Видимо, подобными соображениями руководствовался Сергей Королёв, когда в свое время отказался поддержать начинание Тихонравова: проект ВР-190 выглядел в глазах Главного конструктора слишком половинчатым и не дающим ничего принципиально нового по сравнению с другими похожими проектами, которые разрабатывались с середины 1930-х годов в разных странах. Что касается поддержки Сталиным непосредственно космонавтики, а не упомянутого проекта, то вся она сосредоточена на военном ракетостроении, что, между прочим, роднит его с Адольфом Гитлером, который тоже рассматривал ракеты исключительно в качестве «оружия возмездия».
Мои аргументы возымели лишь одно действие – оппонент заявил, что во времена Сталина активно пропагандировалась космонавтика, а это и есть самое прямое доказательство того, что в СССР тему приветствовали и поддерживали. Я эту историю изучал отдельно и мог бы многословно рассказать о том, что были разные периоды, в том числе и с преобладанием анти-космических настроений в государственной идеологии (когда статьи или рассказы о полетах на Луну назывались враждебным «космополитизмом»), но я задал только один конкретный вопрос: сколько фильмов о космонавтике было снято при Сталине? Оппонент уверенно ответил, что много. Пришлось его разочаровать. Если не считать «Аэлиту» Якова Протазанова (1924), имеющую явную антикосмическую направленность, то до 1957 года вышло всего два полнометражных фильма: «Космический рейс» (1936) и мультипликационный римейк «Полет на Луну» (1953). Немного подумав, оппонент сообщил, что кинопленка была в дефиците, а посему ее надо было тратить на социально значимые фильмы. Я понял, что имею дело с верующим и вышел из дискуссии, ведь тем, кто уверовал в непогрешимость Сталина, невозможно что-либо объяснить даже с привлечением фактического материала. Разве поверит такой, что альтернативно-исторический фильм «Падение Берлина» (1949), в котором его кумир прилетает в поверженную немецкую столицу через несколько минут после взятия Рейхстага, куда как негативнее характеризует сталинскую эпоху и царившие тогда нравы, чем даже насквозь пафосный «Космический рейс»?..
С пропагандой можно бороться только одним способом – сравнительным анализом. Но анализом адекватным. То есть сравнивать мерзости бытия можно, но с большой осторожностью, ведь негативные оценки всегда имеют субъективный характер и практически не учитывают историко-географический контекст. Другое дело – достижения: они бросаются в глаза и почти не зависят от конъюнктуры, через культурную трансляцию они влияют на развитие всего человечества. Именно сравнение достижений североатлантического и советского цивилизационных проектов в обеспечении качества жизни медленно, но верно подточило величественное пропагандистское здание «самого прогрессивного общества», возведенное при Сталине и достроенное при Хрущёве.
Кадр из американского фильма «Место назначения – Луна» (1950)
Сравнительный анализ достижений вполне подходит и к вопросу о поддержке космонавтики. Мы зафиксировали, что до 1957 года в Советском Союзе были выпущены на экраны всего два полноценных фильма о полетах в космос. Теперь посмотрим, сколько научно-фантастических фильмов о космических полетах вышло в США только в 1950–1951 годах – в начале так называемого космического бума в американской культуре. Прежде всего вспоминается прекрасный крупнобюджетный блокбастер «Место назначения – Луна» (“Destination Moon”, 1950), снятый по сценарию Роберта Хайнлайна. А следом – не менее эффектная и дорогая кинолента «Когда сталкиваются миры» (“When Worlds Collide”, 1951). За ними идут два фильма-предупреждения «Ракета X-М» (“Rocketship X-M”, 1950) и «Полет на Марс» (“Flight to Mars”, 1951), ставших культовыми. Четыре полнометражные киноленты только за два года. И темп не снижается. Так выходят на экраны «Проект Лунная база» (“Project Moon Base”, 1953), «Женщины-кошки с Луны» (“Cat-Women of the Moon”, 1953), «Эбботт и Костелло летят на Марс» (“Abbott and Costello Go to Mars”, 1953); «Человек в космосе» (“Man in Space”, 1955) и «Человек и Луна» (“Man and the Moon”, 1955) студии «Дисней», а также «Покорение космоса» (“Conquest of Space”, 1955).
Впрочем, сравнивать бесполезно – в Советском Союзе просто не было чего-то подобного, хотя отечественный комитет Госкино располагал куда более значительными средствами, чем самая богатая из голливудских киностудий. С чем можно сравнивать исчезающую малую величину?
Почему же в Советском Союзе не делали космических фильмов? А по той же самой причине, по которой Сергею Королёву приходилось хитрить, проводя выгодные для него решения. Просто-напросто космонавтика не была в числе приоритетов советского руководства. Все, что угодно было (Мировая революция, индустриализация, коллективизация, Интернационал, подготовка ко Второй мировой войне, подготовка к Третьей мировой войне, борьба за «сферы влияния», противостояние идеологий, строительство «социалистического лагеря», помощь «братским народам», поворот рек, кукуруза), а вот космонавтика – нет. Иосифу Сталину нужны были межконтинентальные ракеты для создания ядерного паритета с Америкой, и в вопросы космических полетов он не вдавался. Никита Хрущёв мало интересовался даже этим – энтузиазм охватил его только в 1957 году, когда он увидел, сколь значительное влияние на умы оказывает ракетно-космическая мощь. Но даже на пике триумфа Никита Сергеевич довольно меркантильно относился к вопросам космической экспансии, требуя установления все новых рекордов, зачастую в ущерб отрасли. К примеру, только для установления рекордов проектировались специализированные корабли «Восход», хотя логика технического развития требовала создания универсального трехместного корабля «Север».
Выскажу здесь тезис, который может показаться вам странным или спорным. Пожалуй, единственным советским генсеком, душой болевшим за космонавтику, был Леонид Ильич Брежнев. Будучи секретарем ЦК КПСС, он курировал ракетно-космические разработки, лично присутствовал на испытаниях двигателей, был одним из тех, кто определил место строительства будущего космодрома Байконур, контролировал подготовку исторических запусков. Ему первому из членов правительства докладывал Юрий Гагарин после возвращения с орбиты. Брежнев активно интересовался жизнью и проблемами космонавтов, участвовал в торжественных и траурных мероприятиях, связанных с отраслью. Однако после поражения в лунной «гонке» энтузиазм Брежнева заметно поубавился. С начала 1970-х годов космонавтика перестала приносить явные политические дивиденды, а рядом с генсеком не нашлось столь последовательного и хитроумного фанатика космической экспансии, каким был Сергей Королёв. Позднее и сам Брежнев под ударами инсультов перестал адекватно воспринимать реальность. Лишившись высшей правительственной поддержки, советская космонавтика быстро превратилась в пристройку военно-промышленного комплекса. Итогом стал единственный запуск орбитального космоплана «Буран», которому даже не сумели найти достойное применение… И за всеми этими пертурбациями как-то забылось то, ради чего в принципе люди летают к звездам – познание. Научная результативность космических полетов в Советском Союзе всегда воспринималось как нечто вторичное и необязательное. Посему у нас нет и в ближайшее время не будет телескопа подобного телескопу «Хаббл» (“Hubble”). Посему наши аппараты не летали дальше Марса, и Советский Союз в конце концов отказался от проекта высадки космонавтов на Луну.
Советские ученые проявляли феноменальную недальновидность, даже не пытаясь работать с тем, что само шло к ним в руки. Только один пример. Однажды я писал статью к 50-летию полета Германа Титова на «Востоке-2» и с удивлением обнаружил, что не существует единого каталога фотоснимков, сделанных Германом Степановичем. А ведь это были первые снимки с орбиты, сделанные вручную. Первые! Ничего подобного в то время просто не существовало. Но вместо того чтобы каталогизировать и проанализировать их, издать альбом в самом лучшем полиграфическом качестве – члены Госкомиссии, перед которыми отчитывался космонавт, полюбовались ими и… все. Только Сергей Королёв предложил опубликовать некоторые в журналах – дескать, там можно обеспечить достойную цветопередачу. И за пятьдесят лет ничего не изменилось – каталога снимков с «Востока-2» не существует. Возможно, утеряны и оригиналы. Абсурд, не так ли? Но в этом абсурде варилась вся советская космонавтика.
Тут мы с вами подошли к потоплению третьего кита. Напомню, что в рамках этой последней мифологемы постулируется тезис о неразрывной (буквально генетической) связи между идеей космической экспансии и коммунистической идеологией. Обоснование довольно примитивное и выглядит как доказательство от противного, что, прямо скажем, не совсем уместно, когда речь идет о практических вопросах. Итак, утверждается, что наличие частной собственности тормозит прогресс; что капиталисты никогда не будут вкладываться в другие миры; что только в обществе всеобщего равенства и обобществленной собственности возможно освоение планет и межзвездные перелеты. Обычно к этим постулатам добавляют еще и опостылевший штамп о «самом прогрессивном обществе».
Торпедировать кита легко – достаточно напомнить ностальгирующим неосоветским патриотам, что вся планета Земля и частично глубины Мирового океана были освоены до коммунистов и без коммунистов; что все Великие географические открытия были сделаны до коммунистов и без коммунистов; что все научно-технические революции были реализованы теми самыми жадными до прибавочной стоимости капиталистами, которые якобы тормозят прогресс.
Впрочем, такие и подобные соображения на верующих не действуют, поэтому прибегну к более серьезным аргументам. Когда-то коммунистическая идеология, транслирующая марксистское философское учение на уровень массового восприятия, и впрямь была живой и развивающейся; она быстро приспосабливалась к новым реалиям и отвечала на новые вопросы бытия. Однако уже в середине 1930-х годов, в период «Великого перелома», она превратилась в омертвелое подобие религиозного культа. Поначалу это выражалось в том, что коммунистические идеологи наотрез отказывались признавать современные научные открытия, меняющие общечеловеческий взгляд на устройство и происхождение Вселенной. К примеру, теория Большого Взрыва не признавались на официальном уровне аж до 1957 года – ее называли «поповством» в физике. Почему? Потому что некогда Владимир Ленин заявил, что «материя несотворима и неуничтожима, вечна и бесконечна», а существование у Вселенной «начала времен» опосредованно «указывало» на акт божественного творения. Затем стало хуже – официальную государственную поддержку получили настоящие мракобесы типа Трофима Лысенко, который в своем отрицании значимости хромосом опускался до откровенного оккультизма, и фельдшера-алхимика Ольги Лепешинской, заявлявшей, что она сумела открыть превращение неживого вещества в живые клетки. И это было бы еще полбеды, но сталинская политическая система была устроена таким образом, что оппоненты имели возможность уничтожать друг друга в прямом смысле этого слова. И, самое печальное, активно пользовались такой возможностью. Репрессии коснулись многих выдающихся ученых – и далеко не все из них получили, подобно Сергею Королёву и Валентину Глушко, шанс на реабилитацию.
Однако, пожалуй, самым мрачным примером из истории сталинской науки может служить разгром Пулковской обсерватории. В мае 1937 года девять сотрудников этого известного во всем мире научного учреждения были приговорены к десяти годам тюремного заключения (выжил только один из астрономов), а директор обсерватории Борис Герасимович в ноябре того же года был расстрелян. Как вы думаете, за что? Вы просто не поверите! За «вредительство» в деле подготовки к наблюдениям полного солнечного затмения 19 июня 1936 года. Донос на коллег написал астроном Вартан Тер-Оганезов, незадолго до того подвергший аналогичной «чистке» Государственный астрофизической институт. Кстати, он дожил до преклонных лет, занимая разные должности, а умер в 1962 году, когда ему исполнилось семьдесят два.
(Реплика в сторону. Современные сталинисты часто говорят, что их кумир и вождь не может нести ответственность за решения других, что он не участвовал в репрессиях и чуть ли не боролся с ними. Что ж, пусть тогда объяснят, откуда взялась личная подпись Иосифа Сталина на печально известном расстрельном списке «Москва-центр», включавшем 74 человека, среди которых под номером 29 фигурировал будущий «отец» советской космонавтики Сергей Королёв.)
Как вы понимаете, постоянное глумление над наукой, выражавшееся еще и в стремлении создать свою обособленную советскую паранауку, вряд ли способствовало прогрессу. Но давайте представим себе, что космонавтика в СССР существовала на каком-то особом положении (вроде мичуринского учения). Ведь это наверняка нашло бы отражение в идеологических баталиях. И если так, то должны сохраниться статьи в духе «Ударим советским передовым звездоплаванием по астронавтике – продажной девке мирового империализма!» Есть такие статьи?.. Оказывается, и здесь все не так просто, как может показаться правоверному неосоветскому патриоту.
Начать с того, что Константин Циолковский был не только изобретателем и автором знаменитой формулы, но и философом-космистом. Однако, окружив престарелого учителя показной заботой, выделив пенсию и новый дом, правительство не спешило давать санкцию на массовую публикацию его философских работ. Более того, до начала 1990-х годов независимые исследователи попросту не имели доступа к этим текстам. Зачем были нужны ограничения с учетом того, что с каждым годом популярность Циолковского росла? Ответ опять же прост: его космизм-панпсихизм больше напоминал религиозное учение, чем материалистическое мировоззрение, и явно расходился с господствующей в СССР идеологией. Посему изучать и развивать учение Циолковского власть не могла позволить никому, по факту объявив его несуществующим.
Однако и собственного обоснования необходимости космической экспансии советские идеологи не давали. Максимум, до чего они додумались в то время – это тезис, что раз уж социалистическое общество является самым передовым, но оно скоро неизбежно возглавит прогресс, в том числе и в космической сфере. При этом, заметим, антикосмические выступления оставались в моде, и дискуссия по вопросу нередко выплескивалась на страницы публицистических изданий. До Великой Отечественной войны советские антикосмисты делали упор на то, что мечты о межпланетных полетах отвлекают молодежь от насущных проблем построения коммунизма. После войны – пытались напрямую связать эти же мечты с «космополитизмом», с которым как раз разгорелась нешуточная борьба. Если же вдумчиво разбираться во всех хитросплетениях, то легко увидеть, что первым, кто сформулировал гипотезу о неразрывной связи между коммунизмом и космической экспансией, был вовсе не профессиональный идеолог, а человек, имевший свой особый взгляд на настоящее и будущее – писатель Иван Ефремов. И сделал он это в романе «Туманность Андромеды».
Да простят меня поклонники творчества Ивана Антоновича, но роман «Туманность Андромеды» довольно слаб в литературном отношении и произвел впечатление на читателей по двум причинам. Первая – ничего равного ему в советской фантастике в тот период не наблюдалось. Вторая – роман был опубликован в 1957 году, в год запуска «Спутника-1», и это само по себе привлекало к нему внимание. Ефремов отмечал удачность этого совпадения: «Еще не была закончена первая публикация этого романа в журнале, а искусственные спутники уже начали стремительный облет нашей планеты. Перед лицом этого неопровержимого факта с радостью сознаешь, что идеи, лежащие в основе романа, правильны. Размах фантазии о техническом прогрессе человечества, вера в непрерывное совершенствование и светлое будущее разумно устроенного общества – все это так весомо и зримо подтверждено сигналами маленьких лун».
Иван Ефремов сформулировал гипотезу: развитие космических технологий напрямую связано с развитостью общества, а поскольку классики марксизма-ленинизма доказали, что коммунизм будет самой развитой общественно-экономической формацией, следовательно, космическая экспансия под мудрым руководством выдающихся коммунистов неизбежна. А закрепили эту гипотезу дальнейшие космические старты: Лайка на «Спутнике-2», тяжелая космическая лаборатория «Спутник-3», первая искусственная планета «Луна-1», первый вымпел на небесном теле «Луна-2», снимки обратной стороны Луны, сделанные «Луной-3». Потом были Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский, Валентина Терешкова… И ни у кого не могло возникнуть сомнения, что кто-нибудь из этих замечательных людей, первопроходцев космоса, вскоре ступит на Луну, а еще через десятилетие – на Марс.
Потом все изменилось. На Луну ступил Нейл Армстронг – гражданин государства, которое в СССР считали исторически обреченным. А вот советский гражданин туда так и не слетал. Чтобы как-то оправдаться, идеологи резко поменяли ориентацию и начали писать, что осваивать Солнечную систему куда эффективнее с помощью «умных» автоматов. Однако и здесь успехи были относительны: американцы сумели воспроизвести опыт высадок на Венеру и Марс, картографировали Меркурий, отправили свои аппараты к планетам-гигантам и границам Солнечной системы. Уникальный эксперимент изучения ядра кометы Галлея был девальвирован тем, что, кроме «Веги-1» и «Веги-2», к ней летал европейский зонд «Джотто» (“Giotto”). И где здесь, спрашивается, исключительность коммунистического прорыва? Где искать какое-то особое достижение, которое не способен воспроизвести «загнивающий» Запад? В чем цивилизационное преимущество? Ни идеологи, ни пропагандисты, ни фантасты уже не могли дать ответ. Наоборот, гипотезу Ефремова отвергало время: страны, которые мы, казалось, обогнали навсегда, демонстрировали более высокие темпы научно-технического развития, экономнее относились к ресурсам, быстрее улучшали качество жизни. В первые послевоенные пятилетки наше отставание еще можно было свалить на разруху, на жесткую необходимость формирования всемирного «социалистического лагеря», но через сорок лет эти аргументы перестали действовать, и к концу 1980-х мало кто верил, что коммунисты сумеют когда-нибудь «догнать и перегнать» западные страны. Началось копирование чужих достижений, а тот, кто слепо копирует, – обрекает себя на вечное отставание.
Получается, что в истории был только один короткий период – всего десять лет! – когда сами коммунисты могли уверенно связывать коммунистическую идеологию с идеей космической экспансии. Причем после поражения в «лунной гонке» начались всевозможные уловки и отговорки. Но вне Советского Союза такую уверенность не разделял вообще никто и никогда! Развитие космонавтики связывали с «пионерским» духом, с предприимчивостью, с пассионарностью, с изобретательностью, с любознательностью, с инстинктом расширения обитаемого пространства и даже с инстинктом размножения – т. е. с теми эфемерными движущими силами, которые подталкивают человечество по пути прогресса при любых общественно-экономических формациях. И этот взгляд на происходящие процессы представляется куда более обоснованным, чем гипотеза, которую некогда выдвинул Иван Ефремов и от которой он отказался в романе «Час Быка», впервые изданном в 1968 году (тоже весьма примечательный для космонавтики год, не так ли?..)
В заключение этой главы расскажу вам одну небольшую, но поучительную историю, о которой мало что слышали даже знатоки космонавтики. Жил-был на свете молодой, но весьма амбициозный авиаконструктор Александр Сильвановский, который приходился зятем первому наркому авиапромышленности Михаилу Кагановичу. За счет высоких родственных связей Сильвановский добился назначения на должность главного конструктора новосибирского завода № 153. Но тут карьера не заладилась – разработанный им истребитель И-220, несмотря на усилия лучших летчиков-испытателей, так и не смог оторваться от земли. Что ж, такое случается, но рассекреченные документы свидетельствуют: Сильвановский всеми правдами и неправдами пытался занять пост, который после войны достался Сергею Королёву. Авиаконструктор строчил письма Лаврентию Берия, в которых, обвиняя старших коллег в интригах и гонениях, призывал доверить ему разработку тяжелых баллистических ракет на основе немецких V-2. При этом будущее ракетостроения виделось Сильвановскому весьма своеобразно: он предлагал построить огромный подземный завод, размещенный где-нибудь на Урале. Для работ над этим циклопическим сооружением Берия должен был привлечь «спецконтингент» со всей страны (т. е. фактически уподобиться нацистам, использовавшим рабский труд заключенных концлагерей при серийном производстве ракет на подземном заводе в Нордхаузене). В 1946 году идея не прошла, и Сильвановский занялся подъемно-транспортными машинами. Однако безудержная энергия требовала выхода, и в 1957 году он вновь обращается к руководству промышленности – на этот раз с проектом межконтинентальной крылатой ракеты, которая якобы разрабатывалась им с 1943 года. Что характерно, в этих записках Сильвановский называет себя «главным конструктором в ракетостроении», без зазрения совести претендуя на чужие лавры. Но времена были уже другие, грозный Берия остался в прошлом, а магистральное направление ракетостроения определилось – после годичной экспертизы проект был отклонен.
К чему я это рассказал? Допустим, Сергея Королёва не было бы (например, его могли расстрелять по зловещему списку «Москва-центр», утвержденному Сталиным). И его кресло, пользуясь расположением могущественного Лаврентия Берии, занял бы молодой правоверный энтузиаст Александр Сильвановский, который очень хотел строить ракеты для обороны страны, но никогда всерьез не задумывался о космической перспективе. Скорее всего, за два-три года последний напортачил бы изрядно, после чего его сняли бы с занимаемой должности. Однако эти годы были бы упущены, и в 1957 год Советский Союз входил бы, не имея тяжелых ракет, способных развить первую космическую скорость. В таком случае о запуске спутников, лунников и космических кораблей оставалось бы только мечтать.
Отбросим ложную гордость и признаем: наше Отечество стало передовой космической державой благодаря счастливой случайности, воплощенной в одном-единственном целеустремленном и, не побоюсь этого слова, гениальном человеке – в Сергее Павловиче Королёве.
И, кстати, к коммунистическим доктринам великий конструктор, судя по доносам, относился пренебрежительно. Говорят, спал на лекциях по марксизму-ленинизму, урывая минуты отдыха между цехами, бюро и кабинетом для совещаний…
Итак, мы установили, что многие из тех, кто сегодня рассуждает о перспективах космонавтики, опираются не на реальность, а на иллюзии и мифы, сформировавшиеся еще до того, как начались космические полеты. Реальность подменяется утопическим представлением о ней.
Марс и Венера перестали быть стратегическими целями развития космонавтики, какими они были еще век назад. Сегодня они представляют интерес только с позиций науки, но в Солнечной системе хватает объектов, которые с этих же позиций куда более интересны (о них мы поговорим в следующих главах). Соответственно, нельзя проектировать план космической экспансии по устаревшим лекалам. Прошлое не должно отнимать ресурсы у будущего.
Кроме того, в настоящее время человеческая цивилизация в принципе не располагает достаточными техническими средствами для начала масштабной космической экспансии. Разговоры о «золотой эре» космонавтики столь же далеки от действительности, сколь и разговоры о «каналах» на Марсе. Классические ракетные двигатели на химическом топливе не способны обеспечить масштабную экспансию, а воспетые фантастами и популяризаторами атомные двигатели – лишь красивый проект, пока не имеющий серьезного научно-технического задела.
Лишены смысла и утверждения, будто бы для развития космонавтики необходимо установить какой-то особый общественный строй. История ХХ века, если взглянуть на нее непредвзято, наглядно демонстрирует, что капиталистическое общество может на равных конкурировать в космической сфере с обществом, построенным на социалистических идеалах, а в каких-то сферах значительно опережать его. Советский Союз стал передовой космической державой во многом случайно и в условиях «лунной гонки» за десять лет утратил превосходство. Традиционное неумение пользоваться результатами своих достижений привело к потере ориентиров и стратегической инициативы.
Опыт Советского Союза в этой связи представляет сегодня лишь исторический интерес и не может быть использован в качестве образца для подражания.
Хочу отметить, что мы еще не раз и не два при обсуждении перспектив космонавтики наткнемся на мифы и иллюзии, которые продолжают влиять на наш выбор, не соотносясь при этом с реальностью. Обещаю, что мы последовательно развенчаем их. Но не для того, чтобы самоутвердиться за счет тех, кто продолжает верить в мифы и воспроизводить иллюзии, а для того, чтобы вычленить и хотя бы вчерне описать возможные пути движения космонавтики вперед.
Глава 2
Орбитальные города
Любая технология имеет две стороны. Электронные информационные сети, принизавшие нашу жизнь, не стали исключением. Позитивная сторона очевидна: люди имеют возможность быстро обмениваться разнообразной информацией, общаться напрямую вне зависимости от расстояния (сбылась старая мечта фантастов о видеофонах!), повышать образовательный и культурный уровни за счет открытых энциклопедий, библиотек, обучающих систем и форумов. Еще одно немаловажное достоинство – получение новостей в режиме реального времени, причем всегда можно выбрать, каким новостным ресурсом пользоваться, т. е. цензура исключена в принципе. О негативной стороне Интернета опять же не знает только ленивый: быстрый обмен информацией снижает ее качество, дистанционное общение снижает ценность личных встреч, открытые энциклопедии и библиотеки изобилуют чудовищными ошибками, дискуссии на форумах зачастую выливаются в бессмысленные конфликты. С новостями же стало совсем плохо. Уровень сетевой журналистики упал ниже плинтуса: орфографические и грамматические ошибки, фактические ляпы, ложные интерпретации, цитирование вне контекста, пустые умозаключения, безграмотные ссылки на «анонимные источники». Но, пожалуй, самое ужасное заключается в том, что этот сплав полуправды, слухов и домыслов подается корпускулярно, без связи с предысторией и даже самой историей. И воспринимается так же. Психологи уже заметили опасную тенденцию: в этом бесконечном потоке информационных корпускул человек перестает воспринимать суть текста и даже смысл слов, часто домысливая за автора, замещая прочитанное тем, что хотел бы прочитать. Затем вольное комментирование довершает дело – на выходе получается своеобразное мнение, которое потребитель новостей защищает чуть ли не как лично выстраданную правду, транслируя свои заблуждения дальше. Вот почему вместо ссылок на источники в сетевых дискуссиях часто можно встретить обороты типа: «мне рассказывали», «мой дядя говорит», «а я вот читал», «разведка доносит» и т. п. Человек перестает видеть разницу между фактом и интерпретацией, между гипотезой и теорией, между опытом и допущением.
Возвращаясь к космонавтике, нужно отметить: все вышесказанное о корпускулярном механизме передачи и усвоения информации в полной мере относится и к ней. Поскольку многие подробности тех или иных событий часто держатся в секрете (коммерческая, военная, государственная тайны), а крохи, попадающие в сеть с барского стола космических агентств, обычно сложны для понимания профанов, начинается вакханалия интерпретаций и комментариев. Вспоминаю о том, какое безумие царило в сетях после гибели корабля «Колумбия» в феврале 2003 года, какие гипотезы выдвигались, как бесновались комментаторы. Читать все это безобразие мало-мальски знающему человеку было физически больно. Сетевые журналисты доболтались до того, что обвинили Пентагон в уничтожении американского космического корабля! Когда угар прошел, и тема утратила актуальность, выяснилось, что обсуждение породило несколько устойчивых мифов. Один из них – «Колумбию» можно было спасти. Действительно, после завершения расследования агентство НАСА рассмотрело два варианта спасения несчастного шаттла: ремонт поврежденного крыла на орбите с использованием кустарно изготовленной затычки и эвакуация экипажа «Колумбии» на корабле «Атлантис». Впрочем, чтобы воспользоваться этими вариантами, нужно было хотя бы осознать глубину проблемы, чего в принципе сделано не было. Но самое интересное – в сознании российского обывателя закрепились не эти варианты, которые имеют хоть какое-то техническое обоснование, а убеждение, будто бы обратись НАСА к Роскосмосу, экипаж «Колумбии» легко эвакуировали бы с помощью «Союзов». Кое-кто из моих приятелей, имеющих высшее техническое образование, даже спрашивал, почему этого не было сделано. Я пытался объяснить и вдруг понял, что наталкиваюсь на некое всеобщее заблуждение, причем его корни лежат куда глубже, чем кажется поначалу. Обратив на эту проблему внимание, я стал копать и обнаружил, что сам заблуждение отчасти разделяю.
Дело в том, что мы воспринимаем космонавтику как сферу свободного полета. Дескать, если уж мы способны запускать ракеты, космические корабли и межпланетные станции, то слетать на орбиту и починить там что-то проще простого. Как нашим предкам было трудно себе представить громадность и пустоту космоса – так и нашим современникам, привыкшим к бодрым рапортам космонавтов, трудно представить, что в космосе имеются жесткие границы. И одна из них – наклонение орбиты. То есть ее высота тоже имеет значение, и про высоту, конечно, все знают (хотя часто и не подозревают, что орбита может иметь высокоэллиптическую форму с очень высоким апогеем и очень низким перигеем), но и наклонение – весьма важная характеристика, поэтому ее значение обязательно приводят, описывая тот или иной космический запуск. «Колумбию» нельзя было спасти с помощью российских «Союзов», потому что наклонение ее орбиты составляло 39°, а минимальное наклонение, которое может обеспечить космодром Байконур – 50°. И для специалиста это звучит как смертный приговор. Наклонение орбиты (а под этим термином понимают угол между плоскостью орбиты и плоскостью экватора, то есть на экваторе оно равно 0°, а на полюсе – 90°) не может быть ниже широты, на которой находится стартовая площадка. Байконур находится на 45,6° с. ш., а мыс Канаверал, с которого запускалась «Колумбия» – на 28,6° с. ш. Если говорить в категориях сравнительной достижимости, то орбиты шаттла и «Союзов» находятся словно бы на разных планетах. Разумеется, существует возможность поменять наклонение орбиты, находясь в космосе, однако по энергозатратам такой маневр сопоставим с выводом самого аппарата на орбиту. Так, американский шаттл, потратив весь запас бортового топлива, может поменять наклонение всего лишь на 2°. «Союз» не может и этого.
Когда начинаешь думать об орбитальных характеристиках, то внезапно понимаешь, что вся советская/российская пилотируемая космонавтика – это узкий кольцевой «туннель» в небе высотой от 200 до 500 км и с наклонением орбиты от 50 до 52°. Только вдумайтесь! За пятьдесят лет наша страна освоила только мизерный фрагмент пространства (о спутниках и беспилотных аппаратах не говорим). У американцев ситуация получше, поскольку Канаверал находится ближе к экватору, но на данный момент программа «Спейс Шаттл» закрыта, и когда полетят их новые космические корабли, не скажет уверенно даже глава НАСА. Получается, вся мировая пилотируемая космонавтика сегодня сосредоточена в небесном «туннеле».
Очевидно, что для дальнейшего развития космической экспансии необходимо расширить пространство возможностей, сделать околоземные орбиты более доступными. Но прежде чем говорить об этом, давайте обсудим, чем мы располагаем на текущий момент.
2.1. Туннель в небе
Популяризаторы, рассказывая о стратегии космонавтики, привычно цитируют Циолковского: «Сначала неизбежно идут: мысль, фантазия, сказка. За ними шествует научный расчет, и уже в конце концов исполнение венчает мысль». Но так можно говорить только о теоретической космонавтике. Продолжая этот ряд с переходом к практике, можно добавить, что первое «исполнение, венчающее мысль» – это научная разведка; за разведкой следует осознание возможностей и границ; за осознанием – конструкторские решения, позволяющие расширить возможности и преодолеть границы.
Для пояснения нового ряда приведу напрашивающийся пример, развеяв еще одну иллюзию. «Летающие острова» придумали задолго до основоположников теоретической космонавтики – это, по определению Циолковского, была мысль/фантазия/сказка. Основоположники, прикинув на логарифмических линейках, доказали, что межпланетные сообщения можно сделать куда более легкими, если организовать на околоземных орбитах промежуточную базу (т. е. орбитальную станцию) для заправки, ремонта, научных экспериментов и смены экипажей космических кораблей. Причем каждый из основоположников по-своему понимал главное назначение станции. Константин Циолковский лелеял утопическую надежду, что на орбитальных станциях будут жить лучшие из лучших – гениальная элита человечества, которая построит более совершенное общество. Герман Оберт смотрел на будущее более прагматично, полагая, что станции можно использовать для проведения научных экспериментов в условиях невесомости, для разведки и картографирования, для воздействия на климат или в качестве стратегического оружия массового поражения. Герман Ноордунг соглашался с Обертом и добавлял к списку, что на станции можно разместить большой телескоп, который кардинально расширит возможности астрономии. Ари Штернфельд в принципе разделял мнения предшественников о возможных применениях орбитальных станций, но во главу угла ставил обеспечение полетов на Луну и к другим планетам.
Возник первый практический вопрос: на какой высоте разместить станцию? Основоположники ракетостроения знали, что влияние даже очень разреженной атмосферы будет тормозить станцию, но точных данных о том, как высоко распространяется воздух, не было. Опираясь на наблюдения метеоров, был сделан вывод, что на высоте порядка 1000 км влияние будет близко к нулю, а значит, орбитальная станция, выведенная на такую орбиту, сможет оставаться там неограниченное время. Это, по определению Циолковского, был научный расчет.
Однако оставалась загадкой физическая природа среды на такой высоте. Понятно, что там вакуум. Но почему в таком случае этот вакуум не пропускает радиосигналы? Эффект отражения небом радиоволн был открыт в начале XX века, а в 1902 году выдающийся английский физик-самоучка Оливер Хевисайд выдвинул гипотезу, что в высших слоях атмосферы существует электропроводящий слой. Впоследствии существование такого слоя подтвердили – он получил название «ионосфера», поскольку наполнен ионами газов, заряженными солнечными и космическими лучами. Наличие ионосферы беспокоило основоположников космонавтики – получалось, что этот слой фактически блокирует радиосвязь Земли с орбитальной станцией и межпланетными кораблями. Сразу возникла идея установить на космические аппараты оптический телеграф, но такая форма связи заметно утяжелила бы конструкцию. К счастью, в первой половине 1930-х годов были запатентованы радиопередатчики на ультракоротких волнах, для которых ионосфера – не помеха. Проблема решилась сама собой, но главное и, пожалуй, самое неприятное для космонавтики открытие было впереди.
Всерьез структурой земной атмосферы занялись после Второй мировой войны, когда осознали стратегическое значение больших высот. Запускались тысячи воздушных шаров, аэростатов и специальных змеев, в небо поднимались летающие лаборатории. Тогда же бурное развитие переживало ракетное зондирование атмосферы. Собственно, первые робкие попытки в этом направлении предприняла еще команда Вернера фон Брауна, однако баллистические ракеты А-4АУ-2 предназначались прежде всего для войны, поэтому большую научно-исследовательскую работу с ними развернуть не удалось. Зато такими исследованиями занялись бывшие союзники по антигитлеровской коалиции. Весной и летом 1946 года американцы запускали с полигона Уайт-Сэндз (штат Нью-Мексико) собранные из готовых немецких узлов ракеты А-4 с доработанными под научные цели головными частями. В Советском Союзе аналогичные запуски начались через год, осенью 1947 года, на полигоне Капустин Яр. И там, и там удалось получить довольно большой объем материала по химическому составу, давлению и температурам на высотах от 70 до 100 км. Каких-то особых природных аномалий ученые не выявили, что внушало оптимизм. Однако ракеты на основе А-4 не могли подняться высоко: «потолок» самой глубокой ее модификации Р-5А, сконструированной в бюро Сергея Королёва, не превышал 500 км. Поэтому открытие радиационных поясов стало полной неожиданностью.
Сегодня известны два главных радиационных пояса: внутренний и внешний. Внутренний был открыт в феврале 1958 года с помощью первого американского спутника «Экплорер-1» (“Explorer-1”). Он начинается на высоте 500 км и простирается до высоты 10 тыс. км. Внешний радиационный пояс, открытый позднее советскими научными спутниками, занимает высоты от 13 до 60 тыс. км. Пояса представляют собой потоки заряженных высокоэнергетических частиц (в основном протонов и электронов), которые оказались захвачены магнитным полем Земли. При этом уровень радиации во внутреннем поясе почти не меняется с течением времени, а во внешнем – зависит от солнечной активности и других космических факторов.
Что это открытие означало для космонавтики? То, что более или менее высокие орбиты закрыты для размещения обитаемой орбитальной станции – даже под прикрытием мощной защиты космонавт все время будет подвергаться опасности схватить опасную для здоровья дозу радиации. Кстати, проблемы на орбитах выше 500 км испытывает не только пилотируемая, но и беспилотная космонавтика: панели солнечных батарей и полупроводниковые микросхемы деградируют (разрушаются на молекулярном уровне) под бомбардировкой заряженными частицами, и во время вспышек на Солнце старые спутники выходят из строя.
Первый американский искусственный спутник «Explorer-1» и его создатели: Уильям Пикеринг, Джеймс Ван Аллен и Вернер фон Браун
Запуски первых спутников, которые должны были дать ответы на тревожащие вопросы о состоянии околоземного пространства, можно назвать научной разведкой. Открытие радиационных поясов в ходе этой разведки привело к осознанию новых границ, которые установила природа. От амбициозных планов основоположников космонавтики пришлось отказаться, но стоит ли отказываться от самой идеи орбитальной станции? На этот счет у теоретиков в начале космической эры не было единого мнения. И тут определяющим фактором стала технология, а точнее – ее выражение в грузоподъемности ракет. Прошу вас запомнить словосочетание «грузоподъемность ракет», ведь от него напрямую зависят наши возможности по освоению космоса.
Мы знаем (обсуждали в предыдущей главе), что первые тяжелые баллистические ракеты были созданы в нацистской Германии командой молодого талантливого конструктора Вернера фон Брауна. Если быть скрупулезным в деталях, то следует отметить, что инженеры Третьего рейха создали целую линейку ракет, но в серийное производство пошла только одна из них – А-4, известная ныне как V-2 (Фау-2). Именно этими ракетами немцы обстреливали в конце войны Лондон, Антверпен и другие города. Именно эти ракеты достались союзникам по антигитлеровской коалиции (СССР, США и Великобритании) в качестве наиболее «прорывного» научно-технического трофея. Именно их существование побудило руководство СССР и США пересмотреть свое отношение к перспективам развития баллистических ракет и фактически спровоцировало ракетно-космическую гонку. Однако грузоподъемность А-4 не превышала одной тонны – т. е. она могла доставить полезную нагрузку (в данном случае боеголовку с химической взрывчаткой) на заданное расстояние в 260 км. В качестве космической она не годилась, потому что в принципе не могла развить космическую скорость даже без полезной нагрузки. Дело в том, что в качестве компонентов топлива в ней использовались этиловый спирт и кислород. Такой выбор был сделан не от хорошей жизни – конструкторы столкнулись с массой технических проблем, а решать их приходилось быстро. Спирт менее калориен, чем нефтепродукты, а скорость истечения продуктов его сгорания меньше, чем у керосина. Но у спирта имеется и серьезное достоинство по сравнению с керосином – более низкая температура факела, что упрощает систему охлаждения камеры сгорания. Кроме того, можно снизить вес ракеты – спирт требует при горении меньшее количество окислителя (чтобы полностью сжечь 1 кг бензина, необходимо иметь 3,5 кг кислорода, а для того, чтобы сжечь 1 кг спирта, понадобится около 2 кг кислорода). Если бы перед инженерами Третьего рейха была поставлена задача сконструировать космическую ракету, то, возможно, они все-таки остановились бы на керосине, но для боевой оказалось достаточно спирта.
Команда Сергея Королёва тоже делала боевые ракеты – вот только главная цель для советских ракет находилась не в соседнем государстве, а на другом континенте. И груз, который требовалось доставить, вырос до 5,5 т – именно столько, по прикидкам советских физиков, должен был весить термоядерный заряд. Так появилась ракета Р-7 («семерка»), которая и стала в 1957 году первым космическим носителем в истории, выведя «Спутник-1» на орбиту.
Наличие ракеты с грузоподъемностью пять тонн оказалось решающим. У американцев к тому моменту были лишь две ракеты, которые могли быть использованы для космических запусков: «Авангард» (“Vanguard”) с грузоподъемностью 10 кг и «Юпитер Си» (“Jupiter C”, “Juno I”) с грузоподъемностью до 30 кг. Благодаря этим ракетам, были запущены первые американские спутники: «Авангард-1» (“Vanguard-1”) весом 1,5 кг и «Эксплорер-1» (“Explorer-1”) весом 13,9 кг. Достаточно просто сравнить с массой советских спутников, чтобы увидеть разницу: простейший «Спутник-1» весил 83,6 кг (причем в техзадании фигурировал лимит 100 кг); биологический «Спутник-2» с собакой Лайкой весил 508,3 кг; космическая лаборатория «Спутник-3» весила 1327 кг.
Старт межконтинентальной баллистической ракеты «Р-7»
При этом на орбиту выходили не только спутники, но и центральные блоки ракет-носителей Р-7 (блок «А», вторая ступень), «сухая» масса которых превышала 7 т! Имея такой запас грузоподъемности по сравнению с американцами, команда
Королёва без особого напряжения брала один приоритет за другим. В сущности советские конструкторы могли не мучиться с начинкой спутников, а запускать в космос простые болванки – даже в этом случае их достижения имели бы не только спортивный, но и научный смысл: наблюдение за изменением траектории таких болванок само по себе давало ученым гораздо больше информации об околоземном пространстве, чем все теоретические соображения вместе взятые.
Американские специалисты прекрасно сознавали главную причину своего отставания. В публикациях конца 1950-х годов они прямо сообщают о превосходстве Советов в области ракетостроения, как бы оправдываясь перед налогоплательщиками за то, что не могут воспроизвести достижения конкурентов. Разница в грузоподъемности сказалась и на следующем этапе ракетно-космической «гонки». Команда Сергея Королёва модернизировала «семерку», облегчив ее и повысив тягу двигателей за счет конструкторских решений. Затем к ракете добавили еще одну ступень, и запуск пилотируемого корабля «Восток» стал вопросом ближайшего времени. Причем его создатели из королёвского ОКБ-1 располагали гарантированной грузоподъемностью в 5 т, что по тем временам казалось чем-то безграничным. Они могли позволить себе дублировать основные системы и даже отказаться от ручного или дистанционного управления: «Восток» выглядел настоящим космическим роботом-трансформером, способным выполнить всю программу миссии от начала и до конца без участия пилота или наземных служб, что наглядно продемонстрировали первые же испытательные запуски.
В американской программе «Меркурий» (“Mercury”) все было сложнее. Когда президент Дуайт Эйзенхауэр поставил перед космическим агентством НАСА задачу перехватить стратегическую инициативу у Советов и завоевать приоритеты в пилотируемой космонавтике, ракеты стали главным камнем преткновения. Как и в случае со спутниками, рассматривались два варианта: суборбитальный полет с использованием спиртовой ракеты «Рэдстоун» (“Redstone”) и короткий орбитальный полет с использованием боевой керосиновой ракеты «Атлас-Д» (“Atlas-D”). При этом расчетная масса корабля составляла всего лишь 1118 кг – почти в пять раз меньше «Востока». Конструкторам было не развернуться, и они буквально «нашпиговали» кабину оборудованием. В итоге американский пилот не садился в корабль, а «надевал» его на себя. Дело доходило до курьезов – зная, что суборбитальный прыжок астронавта займет всего пятнадцать минут, разработчики решили, что ассенизационное устройство не пригодится, и не стали проектировать его. Однако ближе к запускам выяснилось, что пилоты после «надевания» корабля проводят часами на старте, поэтому их пришлось снабдить специальными впитывающими подгузниками – прототипами современных «памперсов». На орбитальную версию корабля устанавливался мочеприемник, а специальная диета исключала более серьезную потребность.
Все эти выкладки могут показаться вам скучными, однако именно возможность доставить на орбиту лишний килограмм определила развитие космонавтики на десятилетия вперед. Разумеется, конструкторы корабля «Меркурий» с удовольствием подождали бы, пока американская армия сделает им большую и красивую ракету с грузоподъемностью десяток тонн, но времени им на такое ожидание не дали. А поскольку попытка догнать и перегнать не удалась, вся программа «Меркурий» в сущности оказалась холостым выстрелом. Пожалуй, главным ее итогом можно назвать только возникновение агентства НАСА, которое благодаря поддержке правительства сумело сконцентрировать усилия в космической сфере и приступить к реализации более масштабных проектов.
Президент Джон Ф. Кеннеди, пришедший на смену Дуайту Эйзенхауэру, оказался в сложном положении. На его глазах США потеряли три исторических приоритета, имевших помимо спортивного еще и огромное политическое значение: первый спутник, первое попадание в Луну, первый космонавт. Следующим, столь же значимым, приоритетом могла быть только высадка человека на соседнем небесном теле. Но можно ли взять этот приоритет, имея столь значимое отставание по мощности ракет? Кеннеди обратился за советом к директору НАСА Джеймсу Уэббу. Тот заверил, что технически высадка на Луну реализуема до начала 1970-х годов, однако требуется значительное финансирование (33 млрд долларов), львиная доля которого пойдет на конструирование и изготовление огромных сверхтяжелых ракет. И решение было принято. С этого момента НАСА больше не гналось за приоритетами, сосредоточившись на главном – пилотируемой лунной экспедиции.
Расчеты показывали, что корабль, способный долететь до Луны и вернуться обратно, должен весить не менее 180 т. Для того чтобы вытащить такой груз на орбиту требовалась поистине колоссальная ракета, и ее даже начали проектировать в рамках проекта «Нова» (“Nova”). Получилось настоящее чудовище: высотой 110 м и со стартовой массой свыше 4500 т. А ведь таких ракет нужно было построить как минимум пять штук, не считая экземпляров для наземных испытаний. Создание ракеты «Нова» с учетом того, что имеющиеся тянули не более полутора тонн, уходило далеко за 1970 год, поэтому проект отвергли. Казалось, что адекватного решения нет. И тут вспомнили о концепции орбитальных станций. Она и оказалась спасительной.
2.2. Вокруг Луны
Дискуссия по вопросу о том, были ли американцы на Луне, бесконечна в своих вариациях. Я стараюсь не вступать в споры с «антиаполлоновцами», поскольку в своих рассуждениях они изначально допускают формальную, но ключевую ошибку, которую сами не замечают в упор. «Антиаполлоновцы» придираются к высказываниям специалистов, ищут нестыковки в документации, критикуют популярные фотокадры. Требуют (нагло) предоставить им «железобетонные» доказательства посещения американцами Луны, хотя материалов в интернете, включая оцифрованные кинозаписи экспедиций и новейшие снимки мест высадок, более чем достаточно. В общем берут на себя прокурорские функции, при этом забывая, что прокурор, согласно правовым нормам, исходит, как и адвокат, из презумпции невиновности, т. е. не может доказывать вину подозреваемого исключительно на основе своих подозрений. В случае с критикой программы «Аполлон» никакие придирки к представленным материалам не могут служить доказательством фальсификации высадки на Луну – таким доказательством может стать только надежная улика: например, подлинная ведомость на оплату киногруппы, участвовавшей в «фальсификации», или соответствующая инструкция «лжеастронавту». Но ничего подобного за десятилетия дискуссии и поисков представлено не было – все ограничивается несправедливыми обвинениями, конспирологическими теориями и пустыми перебранками. Если мы откажемся от презумпции невиновности, то докажем что угодно – вплоть до того, что в космос вообще никто никогда не летал, а Земля имеет форму чемодана. О чем тут вообще говорить?..
Что касается сомневающихся (т. е. тех, кто не в курсе темы совершенно, но не хотел бы выглядеть «дураком», принимая на «веру» американскую версию истории), то они прибегают к удивительно детским аргументам для обозначения своих сомнений. От них часто слышишь вопрос типа: «Если американцы так легко слетали на Луну в 1969 году, почему они не могут слетать туда сегодня?» Вопрос вызывает усмешку у знающего человека, но на самом деле в нем нет ничего смешного – ведь такие вопросы произрастают из той же мутной смеси невежества и иллюзорных представлений о возможностях космонавтики, что и современная вера в осуществимость быстрого рывка к Марсу, которая, как мы уже отмечали, до сих пор оказывает значительное влияние на идеологию и политику. А ведь ответ лежит на поверхности – все та же грузоподъемность!
Рассмотрим проблему подробнее, применительно к лунной экспедиции. Расчеты показали, что для полета на Луну нужен корабль массой 180 т. Для космонавтики это невероятная масса! Напомню, что первый советский космический корабль «Восток» весил около пяти тонн, а первый американский корабль «Меркурий» – около полутора тонн. Ракета-носитель на химическом топливе для доставки 180 т на орбиту получалась столь огромной, что проблематично было бы ее компоновать и обслуживать. Спасительной оказалась идея орбитальной станции: если корабль нельзя доставить на орбиту целиком, его можно разделить на два модуля поменьше, запустить их по отдельности, а затем состыковать и отправить к Луне. Но в таком случае для одной экспедиции нужно две большие ракеты с грузоподъемностью свыше 100 т. Их построить, конечно же, легче, но в таком случае придется готовить к запуску две ракеты практически одновременно, обеспечивать маневрирование тяжелых блоков в космосе и молиться, чтобы все прошло без сучка без задоринки, ведь надежность выполнения всей миссии при такой схеме заметно снижается. Сторонники прямого полета и оппоненты, стоявшие за сборку корабля на околоземной орбите, долго не могли прийти к согласию. Но победила третья и весьма оригинальная концепция, которую придумал молодой инженер Джон К. Хуболт и которая летом 1962 года была принята в качестве основы при реализации программы «Аполлон». Хуболт предложил отправлять корабль к Луне целиком и разделять его на селеноцентрической орбите; при этом лунный модуль (англ. Lunar Module – LM) с двумя астронавтами должен был совершить посадку, а командно-служебный (англ. Command Service Module – CSM) с одним астронавтом остаться на орбите, дожидаясь возвращения лунного. Новая схема тоже казалась технически сложной, но зато вдвое снижала грузоподъемность ракеты, позволяя осуществить экспедицию за один запуск.
В итоге сверхтяжелая ракета-носитель «Сатурн-5» (“Saturn V”), которая и должна была обеспечить пилотируемый полет к Луне, имела расчетную грузоподъемность 120 т, а реальная грузоподъемность получилась еще больше: 26 июля 1971 года ракета установила абсолютный рекорд, выведя на низкую опорную орбиту корабль «Аполлон-15» с разгонной ступенью общим весом 140,5 т! Только советская ракета «Энергия», созданная через полтора десятилетия, могла соперничать с «Сатурн-5» по грузоподъемности, но скажите мне: где она теперь и что от нее осталось?..
Понятно, что сама по себе схема Хуболта не столько решала технические проблемы, сколько добавляла их. Как обеспечить маневрирование на окололунной орбите? Как реализовать расстыковку, посадку, взлет лунного модуля и стыковку? Справятся ли астронавты с этими манипуляциями без поддержки наземных командных пунктов? Возможна ли в принципе посадка на Луну или модуль провалится в пыль, как предсказывают некоторые теоретики? Никто в 1962 году не мог ответить на эти важнейшие вопросы. Предстояла тяжелая работа. Американцы справились – и справились прежде всего потому, что сосредоточились на одной конкретной цели, к которой последовательно шли год за годом, не отвлекаясь на мелочи.
Среди россиян мало кто знает подробности этой космической эпопеи. К сожалению, в Советском Союзе они освещались скупо (тогда предпочитали обсуждать только собственные достижения), а в России и странах СНГ мало интересуются даже современной космонавтикой – что уж говорить о хорошо забытом старом? Из-за отсутствия информации у обывателя складывается впечатление, будто бы американцы сделали все в два шага: сначала запустили Алана Шепарда, а затем сразу полетели на Луну. Тут и закрадывается подозрение, что лунные высадки астронавтов были сняты в Голливуде. Чтобы развеять очередную иллюзию, я вкратце расскажу, чем занималось НАСА в период с 1962 по 1969 годы.
Старт ракеты-носителя «Titan II» с космическим кораблем «Gemini-4»
Прежде всего – агентство изучало Луну. Аппараты серии «Рейнджер» (“Ranger”) сделали тысячи детальных снимков лунной поверхности на траектории спуска – этим они доказали принципиальную возможность ориентации корабля при грядущих высадках. Аппараты серии «Луннар Орбитер» (“Lunar Orbiter”) провели подробное картографирование Луны – с их помощью удалось наметить и изучить подходящие места для высадки. Аппараты серии «Сервейер» (“Surveyor”) совершили мягкие прилунения и передали прекрасные изображения окружающей местности, что окончательно развеяло сомнения ученых.
Параллельно со сбором научной информации отрабатывались технические средства обеспечения лунных экспедиций, накапливался опыт космической деятельности. На базе межконтинентальной баллистической ракеты «Титан» (“Titan”), созданной американской фирмой «Мартин», была сконструирована и пошла в серию ракета-носитель «Титан-2» (“Titan II”). В качестве топлива использовались высококипящие компоненты, имевшие серьезные преимущества перед парой керосин + кислород: более высокая тяга и возможность длительного хранения ракеты в заправленном состоянии. Грузоподъемность ракеты «Титан-2» – 3810 кг, что было все еще заметно меньше грузоподъемности Р-7, но позволяло запускать на орбиту корабль с двумя астронавтами. Такой корабль, получивший название «Джемини» (“Gemini”), был вскоре создан – разные его модификации весили от 3187 до 3798 кг. Примечательный факт – наклонение орбиты кораблей серии «Джемини» не превышало 33°, так что случись что-нибудь в космосе с кораблем или астронавтами, никто, включая советских специалистов, ограниченных широтой Байконура, не смог бы им помочь.
Полеты «Джемини» начались беспилотными запусками прототипов 8 апреля 1964 года и 19 января 1965 года. Хотя испытания прошли успешно, корабль требовал доработки, и первый пилотируемый полет был осуществлен на «Джемини-3» лишь через год – 23 марта 1965 года. В первом же полете астронавты сумели оценить маневренные свойства корабля, вручную меняя орбитальную скорость (увеличение на 3 м/с) и наклонение орбиты (на 0,02°). Человеку со стороны такие результаты могут показаться удручающе скромными, ведь в то же самое время Советский Союз отмечал очередное достижение: 18 марта 1965 года Алексей Леонов вышел из корабля «Восход-2» в открытый космос и находился в свободном полете двенадцать минут. Только вот не нужно забывать, что «Восход» был все тем же «Востоком» (т. е. кораблем первого поколения), перекомпанованным специально для установления рекорда, что с технической точки зрения для 1965 года было серьезным отставанием от корабля второго поколения «Джемини-3», способного маневрировать и стыковаться на орбите. Именно отсюда можно начинать хронику поражения Советского Союза в «лунной гонке», но тогда об этом еще никто не догадывался. А вот отставание по выходам в открытый космос американцы преодолели в короткий срок: уже в полете 3 июня 1965 года на «Джемини-4» астронавт Эдвард Уайт на двадцать минут вышел в открытый космос, полетал вокруг корабля с использованием ручного реактивного устройства и вернулся назад, причем он и его напарник Джеймс Макдивитт пробыли в условиях вакуума больше часа! И еще один немаловажный факт: если экипаж «Восхода-2» практически сразу вернулся на Землю, то экипаж «Джемини-4» провел на орбите четверо суток, испытав, в частности, режимы ориентации в интересах программы «Аполлон». Таким образом, был сделан первый «маленький» шаг в сторону Луны.
А дальше полеты пошли один за другим. На «Джемини-5», стартовавшем 21 августа 1965 года, были испытаны электрохимические генераторы, созданные для кораблей «Аполлон», и радиолокатор, предназначенный для сближения модулей и стыковки. Кроме того, экипаж установил рекорд по продолжительности пребывания в космосе – почти восемь суток. Этот рекорд советские космонавты сумели побить только в июне 1970 года.
Корабль «Gemini-7» с борта корабля «Gemini-6» при их сближении в космосе
Экипаж «Джемини-7», вышедший на орбиту 4 декабря 1965 года, провел в космосе более тринадцати суток – т. е. время, которое займет полноценная лунная экспедиция. Здесь важно было доказать, что такое длительное пребывание в космосе не окажет губительное влияние на пилотов. А 15 декабря на ту же орбиту стартовал «Джемини-6», при этом корабли разделяло расстояние в 2000 км – за счет умелого маневрирования они сблизились до 36 м и продолжили совместный полет, в ходе которого «Джемини-6» подходил к «Джемини-7» на расстояние до трех метров! Астронавты могли не только переговариваться по радио, но и махать друг другу через иллюминаторы. Американские журналисты и популяризаторы с облегчением писали, что наконец-то США продемонстрировали свое лидерство в области пилотируемой космонавтики. Ничего похожего в то время Советский Союз предложить попросту не мог.
Не стоит думать, что у НАСА все шло гладко. При перечислении я, разумеется, опустил разные аварийные ситуации на Земле и в космосе, но, уверяю, их было в избытке. Однако подлинный «цирк» начался, когда пришло время отрабатывать процедуру стыковки. В качестве модели командно-служебного модуля, с которым надо было состыковаться при возвращении с Луны, использовалась ступень-мишень «Аджена-Д» (“Agena D”). «Джемини-8» стартовал к ней 16 марта 1966 года (кстати, командиром корабля был Нейл Армстронг) и сумел без проблем пристыковаться. Однако после совершения процедуры корабль в связке с мишенью начал вращаться, раскручиваясь все быстрее. Лишь мастерство астронавтов спасло миссию от полного краха.
3 июня 1966 года «Джемини-9» должен был состыковаться с легкой орбитальной мишенью ATDA (Augmented Target Docking Adapter), но у той при старте не отделился головной обтекатель, и осталось довольствоваться отработкой сложных маневров, которые могли понадобиться при полете к Луне и вокруг нее. Не удалось испытать и ракетное кресло – выход в открытый космос Юджина Сернана завершился безрезультатно.
18 июля 1966 года стартовал «Джемини-10». Его полет тоже не обошелся без приключений, однако на этот раз удалось не только состыковаться с новой мишенью «Аджена», но и сблизиться со старой (той, которая подвела Нила Армстронга). Выйдя в открытый космос, астронавт Майк Коллинз перелетел с корабля на мишень и снял с нее научное оборудование, которое четыре месяца находилось в космосе – грандиозное достижение по тем временам!
Ступень-мишень «Agena D» соединена тросом с «Gemini-11»
Рекордным был и полет «Джемини-11» в сентябре 1966 года. В ходе этого космического рейса отрабатывалась процедура аварийной эвакуации астронавтов с Луны. Поэтому корабль должен был взлететь так, чтобы на первом витке сблизиться с мишенью и с ходу пристыковаться к ней – все это было с блеском проделано. После серии стыковок-расстыковок корабль изменил орбиту так, что апогей был поднят до высоты 1369 км. Понятно, что на данном этапе изучалось прежде всего воздействие радиационного пояса. Забегая вперед, могу сказать, что ни советские, ни российские космонавты никогда не поднимались так высоко над Землей. И еще одна уникальная операция была реализована в том полете: соединенные тросом корабль «Джемини-11» и мишень «Аджена» раскрутили вокруг общего центра масс, благодаря чему удалось добиться возникновения небольшой искусственной силы тяжести – всего-то 0,00078 g, но зато воплотилась одна из самых ярких фантазий основоположников ракетостроения. Отмечу, впрочем, что сами астронавты никаких изменений не заметили – только некоторые легкие вещи под воздействием центробежной силы осели на условный «пол» корабля. У подчиненных Сергея Королёва из ОКБ-1 не получилось воспроизвести подобную операцию, хотя изначально они собирались это сделать.
Завершивший программу полет «Джемини-12» в ноябре 1966 года должен был закрепить опыт манипуляций в открытом космосе, точно определив, какие физические нагрузки потребуются на их выполнение. Для этого ученые разработали программу двухминутных упражнений и разместили на внешней поверхности корабля кучу всевозможных поручней, колец и фиксаторов. Новая миссия завершилась более чем успешно.
Как видите, американцы весьма активно готовились к лунной экспедиции, отрабатывая на более легком и менее вместительном, чем советский «Восток», корабле множество операций, необходимых для дальнейшего продвижения в пространство. И в то же самое время (параллельно и с участием тех же астронавтов, которые летали на «Джемини») – шло конструирование корабля «Аполлон» и трех вариантов ракеты-носителя: «Сатурн-1» (“Saturn I”), «Сатурн-1Б» (“Saturn I-B”) и «Сатурн-5» (“Saturn V”).
Главным элементом и главной «изюминкой» ракет «Сатурн» были, конечно же, уникальные двигатели F-1, работавшие на компонентах кислород-керосин и развивавшие поистине фантастическую тягу – 680 т (для сравнения: один такой двигатель имел большую тягу, чем все три главных двигателя системы «Спейс Шаттл», и почти вдвое превышал суммарную тягу современной ракетно-космической системы «Союз»). Можете представить себе такого монстра? А инженеры американской компании «Рокетдайн» его не только представляли, но и сделали – причем конструирование двигателя началось в 1955 году, т. е. практически в то же самое время, когда советские ракетчики вплотную приступили к проекту межконтинентальной ракеты Р-7. И, заметьте, первое огневое испытание полностью собранного двигателя F-1 на стенде состоялось уже в марте 1959 года – т. е. еще до полета Юрия Гагарина на «Востоке» и Джона Гленна на «Меркурии».
Астронавт Эдвин (Базз) Олдрин выходит из корабля «Gemini-12» в открытый космос
Возникает вопрос: почему в таком случае американцы не использовали двигатель F-1 на первых же этапах космической программы, сразу получая огромное преимущество по тяге и как следствие – грузоподъемности? Ответ, как водится, прост, хотя состоит из двух частей. Во-первых, двигатель оказался «сыроват» (ведь у американских ракетчиков не было опыта работы с такими огромными двигателями) и на его доводку потребовалось несколько лет (что, кстати, привело не к увеличению, а к заметному снижению заявленных характеристик – такое в технике случается сплошь и рядом). А во-вторых, двигатель сам по себе – еще не ракета, и как раз ракетой было поручено заняться команде Вернера фон Брауна, которая была вынуждена начинать практически с нуля: весь прежний задел по V-2 и «Рэдстоун» здесь совершенно не годился хотя бы в силу масштабного фактора.
Разработка самой мощной ракеты-носителя в истории человечества шла в три этапа.
Сначала на основе армейского задела была построена двухступенчатая ракета «Сатурн-1» с двигателями меньшей мощности Н-1 и RL-10. Она начала летать в виде первой ступени с водным баком-балластом вместо второй и уже при старте 27 октября 1961 года по тяге превзошла советскую Р-7. Ее продолжали запускать и в дальнейшем для утверждения принимаемых технических решений. Двигатели RL-10, работавшие на компонентах кислород-водород, начали испытывать в 1963 году, принципиально доказав возможность использования нового и куда более перспективного вида топлива. Советские конструкторы в то время о водородно-кислородных двигателях могли только мечтать, а промышленного производства жидкого водорода в СССР попросту не было.
Затем команда Вернера фон Брауна построила «промежуточную» ракету «Сатурн-1Б», в первой ступени которой использовались связка из восьми двигателей Н-1, а во второй – водороднокислородный двигатель большой мощности J-2. Эта ракета с грузоподъемностью 25 т начала летать в феврале 1966 года и позволяла выводить на околоземную орбиту командно-служебный модуль «Аполлон». Предполагалось, что эта же ракета выведет в космос и первый корабль «Аполлон-1», однако 27 января 1967 года экипаж корабля погиб в пожаре на стартовом комплексе и многие планы НАСА пришлось пересмотреть.
В ноябре 1967 года начались испытания трехступенчатой ракеты-носителя «Сатурн-5»: на ее первой ступени стояли пять полноразмерных двигателей F-1, на второй – пять J-2, на третьей – один J-2. Отрываясь от земли, ракета одномоментно развивала тягу, эквивалентную тяге 600 турбореактивных двигателей истребителей того времени. Настоящее чудовище!
Интересен подход, который возобладал в НАСА в период осуществления лунной программы. От поэтапной отработки технологических решений, которой придерживалась команда Вернера фон Брауна, американцы перешли к позаимствованному у ВВС «комплексному» методу, когда система проектировалась и испытывалась как единое целое. Выбранный путь позволил заметно сократить время, решая проблемы по мере их поступления. Посему уже в первый свой полет 9 ноября 1967 года ракета «Сатурн-5» отправилась не с имитатором, а сразу с беспилотным командно-служебным модулем «Аполлон-4» и габаритновесовым макетом лунного модуля. Запуск прошел блестяще. Корабль общим весом 126 т совершил два витка по орбите, затем сманеврировал, поднимая скорость до второй космической, после чего командный модуль успешно приводнился.
22 января 1968 года в рамках миссии «Аполлон-5» был запущен лунный модуль – удалось получить опыт включения его двигателей в безвоздушной среде и управляемости орбитального полета. 4 апреля 1968 года при взлете отказал двигатель второй ступени, но «Сатурн-5» все равно вытянул беспилотный «Аполлон-6» на орбиту, продемонстрировав удивительную живучесть. Ставка на комплексные испытания себя оправдала.
11 октября 1968 года ракетой «Сатурн-1Б» был запущен «Аполлон-7» (точнее – его командно-служебный модуль) с экипажем. В течение десяти суток – недостижимая для советской космонавтики продолжительность полета! – астронавты испытывали корабль, проводя сложные маневры. Теоретически «Аполлон» был готов к экспедиции, однако лунный модуль все еще оставался «сырым». И тогда была придумана миссия, которая изначально вообще не планировалась – полет вокруг Луны.
Снимок Земли над Луной, сделанный с борта корабля «Apollo-8»
Публикации в открытой печати и данные разведки указывали, что советские ракетчики и космонавты готовятся к такому полету. И хотя еще в 1962 году директор НАСА Джеймс Уэбб говорил, что приоритет пилотируемого полета вокруг Луны, скорее всего, придется отдать русским, к концу десятилетия ситуация радикально поменялась. Теперь американцы ждали зримых доказательств превосходства, на завоевание которого были потрачены семь лет и десятки миллиардов долларов. 21 декабря 1968 года корабль «Аполлон-8» без лунного модуля, но с экипажем из трех астронавтов отправился к соседнему небесному телу. Полет прошел сравнительно гладко, однако перед исторической высадкой на Луну понадобились еще два запуска. Экипаж «Аполлона-9» отработал процедуру стыковки и расстыковки модулей корабля на околоземной орбите, затем – то же самое проделал экипаж «Аполлона-10», но уже рядом с Луной. 20 июля 1969 года Нейл Армстронг и Базз Олдрин ступили на поверхность Луны. США доказали, что могут быть лидерами в освоении космического пространства.
Нужно отметить, что лидерство влетело им в «копеечку». Общий бюджет программы «Сатурн-Аполлон» составил 24 млрд долларов (в пересчете на нынешние цены, с учетом инфляции и двух девальваций, можно говорить о 100 млрд долларов); каждый запуск, включая обеспечение, стоил 300 млн долларов. В работах участвовало почти полмиллиона человек и около двадцати тысяч фирм.
Корабль «Apollo-9» на околоземной орбите
Надеюсь, теперь вы и сами сумеете ответить на вопрос, почему американцам не нужны были голливудские фальсификации для того, чтобы доказать свое превосходство в космосе. Имея такую «продвинутую» технику, проведя научно-исследовательскую разведку, отработав все возможные операции и подготовив отряд опытных астронавтов, просто стыдно не слетать на Луну. Они в конце концов и слетали.
Надеюсь, прояснилось и с вопросом, почему американцы не летают на Луну сегодня. Как видите, на Коньке-Горбунке до Луны не доскачешь. Нужно семь-восемь лет напряженной работы и значительное финансирование, нужны тысячи инженеров и тренированные пилоты, большие ракеты с мощными двигателями и космические корабли трех типов (околоземный, окололунный и лунный посадочный), тренировочные полеты со стыковками-расстыковками, выходами в открытый космос. И только потом – высадка на Луну. Даже если в XXI веке вы захотите вернуться к ракетам «Сатурн» и кораблям «Аполлон» (хотя на самом деле проще и дешевле создавать принципиально новые ракеты и корабли), вам понадобится еще раз, этап за этапом, пройти этот цикл. Законы физики не обманешь – новейшая (или альтернативная) технология расширяет возможности, но не способна изменить гравитационную постоянную. И это наглядным образом продемонстрировала советская лунная программа.
2.3. Иной путь
Любой научно-технический прорыв (как, впрочем, и провал) обусловлен сочетанием факторов: политической атмосферой, экономической конъюнктурой, техническими возможностями, человеческими предпочтениями и историческими предпосылками. Во второй половине 1950-х годов Советский Союз совершил очевидный космический прорыв, в котором так или иначе проявили себя все эти факторы. Но они же, как ни парадоксально, стали причиной поражения на следующем этапе. Настоящим подвигом в этой связи выглядит деятельность советских ученых и инженеров, которые в принципе не могли победить в битве за Луну, но все же приняли вызов и почти успели стать на Луне первыми.
Я часто встречаю утверждение, будто бы в 1961 году Советский Союз превосходил Соединенные Штаты Америки по научно-технической мощи. Да, так это выглядело со стороны, благо советские ракетчики забирали один космический приоритет за другим. Однако именно в 1961 году стало ясно, насколько иллюзорным является это «превосходство». Успешный запуск ракеты-носителя «Сатурн-1», превзошедшей по грузоподъемности Р-7, сказал специалистам больше любых разведданных: США преодолели разрыв и находятся в полушаге от того, чтобы вырваться вперед. Но самое главное – отрезвление пришло и к политикам.
1961 год – не только год триумфа советской космонавтики, но и год нового обострения в противостоянии двух военных блоков: НАТО и Организации Варшавского договора. В воздухе запахло Третьей мировой войной, причем США были намного сильнее. Если СССР имел всего две стартовые площадки межконтинентальных ракет Р-7 на полигоне Тюратам (Байконур) и четыре площадки на объекте «Ангара» под Плесецком, то США создавали настоящий частокол из ракет, снаряженных термоядерными боеголовками. Встали на боевое дежурство межконтинентальные ракеты «Атлас-Д», строились стартовые площадки межконтинентальных ракет «Титан-1», на базах в Европе и Турции разворачивались ракетные комплексы средней дальности «Юпитер» и «Тор», прошла испытания ракета морского базирования «Поларис А-1». Причем новейшие американские ракеты имели заметное преимущество перед советскими: «Атлас-Д» готовился к старту в течение часа, тогда как Р-7 требовала суток. Стратегический паритет был нарушен, и высшему руководству СССР пришлось принимать срочные меры по его восстановлению: лучшие силы конструкторских бюро были брошены на проектирование боевых ракет. Команда Сергея Королёва работала над ракетой Р-9 наземного и шахтного базирования. Команда Михаила Янгеля трудилась над шахтной ракетой Р-16У, использующей высококипящие компоненты топлива, которые позволяли годами хранить ее в заправленном состоянии. Конструкторские бюро Виктора Макеева и Владимира Челомея проектировали ракеты для ВМФ. Но и этого было недостаточно – Советский Союз уступал в области создания твердотопливных ракет, и 4 апреля 1961 года принимается Постановление ЦК КПСС и Совета министров, посвященных этому вопросу. ОКБ-1 Сергея Королёва становится головным разработчиком межконтинентальной твердотопливной ракеты РТ-2.
Давайте сравним ситуации, сложившиеся к 1961 году в ракетно-космической отрасли СССР и США. Хотя в популярной литературе и в документально-исторических фильмах Вернера фон Брауна часто называют «отцом» или «руководителем» американской ракетной программы, в реальности после начала «лунной гонки» он занимался исключительно ракетами «Сатурн», не имевшими военного значения. А вот Сергей Королёв был вынужден тянуть сразу несколько проектов, зачастую имевших особую специфику: новая межконтинентальная ракета Р-9, глобальная ракета ГР-1, твердотопливные ракеты РТ-1 и РТ-2, космические корабли «Восток», спутники фоторазведки «Зенит-2», межпланетные станции «Луна», «Венера», «Марс». Не слишком ли много для одного бюро? И при такой загруженности Королёв взялся еще и за лунную программу! Но был ли у него иной путь? Если смотреть ретроспективно, то получается, что нет. Советская космонавтика создавалась военными, финансировалась и патронировалась ими – при всем уважении к конструктору генералы требовали от него выполнения ранее подписанных постановлений, имеющих оборонное значение. Однако и Сергей Павлович не мог отказаться от космонавтики, передоверив ее, скажем, Владимиру Челомею, который быстро набирал авторитет в этой области. Тут уже сыграл личностный фактор, который в дальнейшем не только определил конфигурацию лунной программы СССР, но и, к сожалению, привел к ее краху.
Старт ракеты-носителя «Восток» с кораблем-спутником «Восток» 12 апреля 1961 года
Итак, в 1961 году Сергей Королёв столкнулся с той же проблемой, что и американцы. У него не было надежной ракеты-носителя, которая могла бы обеспечить достаточную грузоподъемность для реализации полета к Луне (120–150 т). Посему он тоже воспользовался идеей орбитальной станции, которая в теории позволяла обойти проблему. Так появился проект «Север», позднее переименованный в «Союз». В рамках этого проекта предлагалось использовать несколько ракет Р-7, которые должны были выводить отдельные блоки корабля на околоземную орбиту, где те стыковались бы при участии космонавтов-монтажников, после чего он отправлялся бы в экспедицию с облетом Луны (заметьте, что изначально Главный конструктор не планировал высадку на лунную поверхность). Реализации этого замысла были так или иначе подчинены все последующие шаги советской космонавтики, которые определяла исключительно «фирма» Сергея Королёва.
Одновитковой полет Юрия Гагарина на корабле «Восток» 12 апреля 1961 года мало что мог дать нового с технической точки зрения, однако благодаря ему было опровергнуто мнение скептиков, будто бы человек не сможет жить, работать и питаться в условиях невесомости. 6 августа 1961 года для закрепления успеха в суточный полет на «Востоке-2» отправился Герман Титов. Этот космический рейс прошел менее гладко – после четвертого витка космонавта «укачало», он страдал физически, подавился во время обеда, мерз и с трудом выполнял задания. Скептики вновь заговорили о том, что длительные полеты опасны для здоровья. В ответ ученые изменили программу подготовки космонавтов, сделав особый упор на развивающих упражнениях вестибулярного аппарата. Результат не замедлил сказаться – групповой полет Андрияна Николаева («Восток-3») и Павла Поповича («Восток-4»), состоявшийся в августе 1962 года и продолжавшийся почти четверо суток для Николаева и почти трое суток для Поповича, не выявил негативного влияния невесомости и замкнутого пространства на самочувствие космонавтов.
Кроме того, наземные службы продемонстрировали свое умение осуществлять запуски с такой ювелирной точностью, что корабли сошлись на расстояние прямой видимости – важный шаг к орбитальной станции и лунной экспедиции. К сожалению, этот космический рейс нельзя сравнить с групповым полетом «Джемини-6» и «Джемини-7» – корабли «Восток» не могли маневрировать на орбите, менять скорость, сближаться и расходиться, имитируя предстыковочные операции. В сущности на этом этапе «Восток» себя исчерпал. Нужен был новый и более тяжелый космический корабль (в проекте его обозначали как 7К), который вмещал бы экипажи из двух-трех человек, был бы способен долго находиться на орбите, стыковаться с разгонными блоками и такими же кораблями, совершать управляемую посадку.
По логике на корабль и ракету-носитель к нему нужно было бросить все силы ОКБ-1, однако тут проявил себя политический фактор. Чтобы поддержать интерес высшего руководства страны к космонавтике, команда Сергея Королёва нуждалась в новых ярких достижениях, в новых рекордах и приоритетах. Поэтому приходилось придумывать и готовить полеты, имеющие максимальный пропагандистский эффект. В июне 1963 года (через десять месяцев после первого группового полета) в СССР вновь запускают два корабля: «Восток-5» и «Восток-6». «Изюминкой» на этот раз стала не техника, а Валентина Терешкова – первая женщина-космонавт; она стартовала на «Востоке-6» 16 июня и пробыла в космосе почти трое суток. В сущности не было срочной и важной необходимости отправлять женщин на орбиту на первом этапе космической экспансии – аналогичный проект в США в то время с треском провалился. Но полет Валентины Терешковой должен был лишний раз утвердить в глазах мира «прогрессивность» советского общества. Утвердил. Только вот итоги полета были признаны неоднозначными и советских женщин надолго отстранили от космоса.
Что дальше? Пора конструировать и делать трехместных корабль «Союз»? Казалось бы, пора, ведь уже и американцы наступают на пятки, готовя к запускам свои «Джемини». Но вместо этого принимается решение построить еще четыре «Востока»; причем один запуск отводился на экспериментальный длительный полет животных, а три – на миссии в интересах Министерства обороны. Изготовление новых кораблей затягивалось, ведь деньги выделялись на новые боевые ракеты и спутники, а пилотируемая космонавтика финансировалась по остаточному принципу (да-да, именно так и было в СССР, вопреки всему, что сегодня говорят об этом неосоветские патриоты). И тогда Королёва осенила «счастливая» идея: в январе 1964 года он доложил главе государства Никите Хрущёву, что может «взять» еще один значимый приоритет, запустив корабль с экипажем из трех человек задолго до американцев. И Хрущёв дал отмашку. Королёв вернулся в бюро воодушевленный, отменил задание на четыре корабля и распорядился разработать на основе «Востока» трехместный корабль, получивший название «Восход».
Историки до сих пор спорят, был ли «Восход» шагом вперед или, наоборот, стал своеобразным отступлением. Но здесь не о чем спорить: «Восход» был все тем же «Востоком», приспособленным под решение одной узкоспециальной задачи, не имеющей научной новизны. Идея запихнуть в шарик спускаемого аппарата трех человек вместо одного останется в истории чисто тактическим ходом, ради которого пожертвовали стратегией. Примечательно, что ведущий конструктор корабля Константин Феоктистов был резко против этой идеи и согласился лишь после обещания Королёва дать конструктору место в экипаже. Позднее Сергею Павловичу пришлось выдержать целую войну за Феоктистова с представителями ВВС (ведь тот был сугубо гражданским и беспартийным), однако слово свое сдержал. 12 октября 1964 года в суточный полет отправился корабль «Восход» с экипажем из трех человек на борту.
Пикантная деталь. Подробности конструкции корабля были традиционно засекречены, поэтому западные эксперты могли оперировать только общими соображениями, и был сделан ошибочный вывод, будто бы «Восход» – это корабль нового поколения; его даже называли «космическим линкором». Но чтобы запустить этот «линкор», конструкторам пришлось отказаться от катапультируемого кресла и скафандров для экипажа: космонавты, одетые в тренировочные костюмы, летели в очень неудобных позах, лежа на спине с подогнутыми к груди коленями. Понятно, что ничего нового такой полет космонавтике не давал, а вот риски существенно возросли: технический сбой на любом из этапов (например, разгерметизация корпуса) приводил к неизбежной гибели экипажа.
Космонавт Алексей Леонов вышел в открытый космос (18 марта 1965 года)
На пресс-конференции после полета «Восхода» коварные американские журналисты задали академику Мстиславу Келдышу, возглавлявшему научную часть советской космической программы, серьезный вопрос: какова мощность ракеты, которая вывела корабль на орбиту? Келдыш уверенно ответил, что эта ракета самая мощная из существующих в мире. Однако его заявление не соответствовало действительности: 29 января 1964 года ракета «Сатурн-1» вывела на орбиту 17 т, а общая масса «Восхода» с третьей ступенью ракеты составляла 8,5 т – отставание в два раза. Впрочем, одно важное новшество на корабле было применено: в отличие от «Востока» экипаж приземлялся внутри спускаемого аппарата, а значит, потребовалось сконструировать и проверить систему мягкой посадки.
Тогда же начали готовить еще один «пропагандистский» рейс – с выходом космонавта в открытый космос. И вновь пришлось перекомпоновывать «Восток»: на этот раз в нем разместили двух пилотов в скафандрах «Беркут», а к спускаемому аппарату приделали надувную шлюзовую камеру. Выход в открытый космос удалось реализовать раньше американцев (сделал это Алексей Леонов 18 марта 1965 года), но сам полет сопровождался таким количеством технических сбоев, что впору говорить о чудесном спасении экипажа «Восхода-2».
Программа «Восход» предусматривала еще несколько экзотических запусков. На «Восходе-3» предполагалось создать искусственную силу тяжести, раскрутив его в тросовой связке с третьей ступенью ракеты. На «Восходе-4» один космонавт должен был установить рекорд по продолжительности полета – 25 суток. На «Восходе-5» и «Восходе-6» планировали испытать реактивное кресло. Однако изготовление кораблей затягивалось из-за срыва поставок оборудования смежниками, и Королёв в конце концов отменил запуски. И это было правильное решение – корабли «Восход» откровенно уступали «Джемини» по своим возможностям, и никакие доработки не могли исправить ситуацию. Из ранних планов удалось реализовать только длительный полет двух собак на «Восходе-3» («Космос-110»).
В 1964 году советская лунная программа претерпела изменения. Со своим проектом облета Луны пришел к руководству Владимир Челомей, возглавлявший ОКБ-52. Он предложил запустить одноместный корабль ЛК-1 массой 18 т; в качестве ракеты рассматривалась челомеевская ракета УР-500К на высококипящих компонентах топлива с расчетной грузоподъемностью свыше 20 т. В результате «фирма» Челомея получила в разработку проект облета, а бюро Королёва занялось проектом высадки, предусматривавшем создание не только лунного корабля Л-3, но и гигантской сверхтяжелой ракеты Н-1, которая могла бы вывести на опорную околоземную орбиту полезную нагрузку массой 100 т.
Правда, вскоре планы опять изменились. И опять первую скрипку сыграла политика. Никиту Хрущёва отстранили от власти, и Челомей, считавшийся его «любимчиком», попал в опалу и постепенно лишился всех своих наработок. Луну «забрал» Василий Мишин, занявший место Сергея Королёва после смерти последнего 14 января 1966 года. Конфигурация лунной программы теперь выглядела так. На первом этапе предполагалось запустить с помощью ракеты УР-500К пилотируемый корабль 7К-Л1 с двумя космонавтами в облет Луны; на втором – с помощью ракеты Н-1 отправить разделяемый корабль Л-3 на Луну, осуществив кратковременную высадку одного космонавта на поверхность. Как вы понимаете, для реализации такого грандиозного плана требовалась мобилизация всех сил, однако силы продолжали распылять, в том числе и на военные проекты.
В конце концов корабль нового поколения 7К («Союз») был построен. В изначальном проекте его масса закладывалась под ракету-носитель «Восход» (5,8 т), в итоге он получился тяжелее (6,56 т), поэтому ракету Р-7 пришлось еще раз глубоко модернизировать. Хотя ни один из испытательных запусков беспилотных «Союзов» не прошел без проблем и замечаний, руководство рискнуло отправить «сырой» корабль в полет с космонавтами. Закончилось все трагически – Владимир Комаров не сумел заставить «Союз-1» нормально работать и 24 апреля 1967 года погиб при возвращении на Землю.
Многоцелевой космический корабль «Союз» вмонтажно-испытательном корпусе
После этой жуткой и бессмысленной катастрофы шанс обогнать американцев на пути к Луне уменьшился до ничтожного. Напомню, что к апрелю 1967 года программа «Джемини» уже завершилась, на орбитах проходил испытания командный модуль «Аполлон» и готовилась к старту сверхмощная ракета-носитель «Сатурн-5». И все же советские конструкторы попытались взять хотя бы один приоритет – первый пилотируемый облет Луны.
Корабль «Союз» ударными темпами доработали, и 26 октября 1968 года, после пяти беспилотных испытательных запусков, «Союз-3» под управлением Георгия Берегового совершил полет, продолжавшийся почти четверо суток. Однако и в этом полете космонавта преследовали неудачи: он не смог состыковаться с беспилотным «Союзом-2». В то же самое время проводились испытания лунного корабля 7К-Л1 («Зонд»), но из-за проблем с ракетой УР-500К никак не получалось добиться полного выполнения программы. Лишь 15 сентября 1968 года, т. е. за месяц до полета Берегового, «Зонд-5» с подопытными черепашками на борту облетел Луну, а его спускаемый аппарат успешно приводнился в Индийском океане. 10 ноября 1968 года был запущен «Зонд-6»; он также облетел Луну, сделал качественные фотоснимки, а приземлился в 16 км от места старта, на территории космодрома Байконур. Казалось бы, идеальный полет, но при возвращении из космоса произошел досадный сбой – парашют отстрелился раньше времени и спускаемый аппарат разбился.
Именно эти полеты заставили руководство НАСА согласиться на сверхплановый полет «Аполлона-8», ведь никто в США не знал о возникших проблемах и со стороны казалось, будто бы Советы готовят пилотируемый запуск в облет Луны со дня на день. Действительно, в начале декабря космонавты обратились к советскому правительству с просьбой разрешить им полет на «Зонде», невзирая на риск. Однако получили отказ – после гибели Комарова, вызвавшей резонанс во всем мире, еще один столь весомый провал был недопустим. Приоритет отдали экипажу «Аполлона-8».
Итак, с кораблем все понятно: хотя его конструкторы и сталкивались с техническими трудностями, хотя драгоценное время утекало безрезультатно, орбитальный «Союз» и лунный «Зонд» были все же построены и испытаны в «боевых» условиях открытого космоса. Что же происходило все эти годы с ракетой-носителем Н-1, которая должна была доставить одного советского космонавта на лунную поверхность? А вот с ракетой было все гораздо хуже – ее конструкторам пришлось преодолевать негативное влияние сразу трех факторов: экономического, технологического и исторического.
Прежде всего стоит вспомнить, что кислородно-керосиновая ракета Н-1, выводившая 70 т на опорную орбиту (100 т остались недостижимой мечтой), сама в заправленном состоянии весила 2756 т. Под стать были и другие ее характеристики: высота – 105 м; диаметр в самом широком месте – 18 м; на первой ступени установлены тридцать двигателей НК-15; на второй – восемь НК-15В, на третьей – четыре НК-19, на четвертой (разгонном блоке) – один НК-19.
Такие габариты и такое количество мощных двигателей требовали особой технологии изготовления, транспортировки и испытаний. И сразу выяснилось, что уже налаженное производство не может быть использовано для этого. Американцы доставляли большие блоки ракет «Сатурн» на специальных баржах, благо их стартовый комплекс и монтажно-испытательный корпус окружала вода. Единственный советский космодром Байконур находился вдалеке от водных артерий, а железная дорога накладывает серьезные ограничения на габариты перевозимых конструкций. Все было бы намного проще, если бы ракетный полигон Министерства обороны, который потом стал космодромом, развернули на берегу Каспийского моря, но историческое решение было уже не изменить, поэтому конструкторам пришлось «выкручиваться». Сначала придумали транспортировать блоки Н-1 с завода «Прогресс» (Куйбышев – Самара) по Волге и Каспийскому морю, в городе Гурьеве перегружать с баржи на огромный тягач и 1000 км везти их по степи к Байконуру. Однако такая схема доставки выглядела чудовищно сложной и зависимой от времен года, поэтому от нее отказались. В итоге на Байконуре практически с нуля пришлось строить новые заводы, цеха и стенды, чтобы все габаритные элементы Н-1 производить на месте. Разумеется, стоило все это очень дорого, и даже в рамках советской экономики, где на амбициозные проекты денег не жалели, приходилось изыскивать возможности снижения расходов до приемлемого уровня. В итоге пришлось отказаться от динамического стенда для предполетных испытаний первой ступени в сборе и стенда для испытаний ракеты в вертикальном положении. У американцев, заметим, такие стенды были, что позволяло им добиться высокой надежности своих ракет-носителей еще на Земле. Впрочем, даже если бы такие стенды возвели на Байконуре, громоздкое производство явно не способствовало бы ускорению работ. Вот и получилось, что когда первую Н-1 наконец-то запустили (а произошло это 21 февраля 1969 года, то есть уже после полета «Аполлон-8» к Луне), ни она сама, ни наземные службы не были готовы к испытаниям. Итог закономерен – на 69-й секунде выключились все двигатели первой ступени, и ракета упала в 52 км от старта. Следующую попытку предприняли 3 июля 1969 года, и она обернулась чудовищной катастрофой – при запуске взорвался двигатель первой ступени, что привело к падению огромной ракеты на стартовый комплекс.
Грунтозаборный межпланетный аппарат «Луна-16»
Собственно, на этом лунную программу, созданную воображением конструкторов ОКБ-1, можно было и закрывать. Ведь в том же июле американцы высадились на Луну, а затем последовали еще шесть экспедиций, пять из которых завершились полным триумфом. То есть на Луне побывала дюжина астронавтов, причем самая длительная экспедиция – корабля «Аполлон-17» в декабре 1972 года – продолжалась двенадцать с половиной суток. И с точки зрения науки, и с точки зрения пропаганды кратковременная высадка одного советского космонавта на лунную поверхность теряла смысл – наоборот, она продемонстрировала бы всему миру огромное отставание СССР в пилотируемой космонавтике. В этой связи автоматические грунтозаборники типа «Луна-16» и дистанционно управляемые «Луноходы» смотрелись куда выгоднее и были использованы пропагандистами на полную катушку: дескать, только капиталисты посылают людей в смертельно опасный рейс на безжизненную злую Луну, а коммунисты изучают ее с помощью «умных» машин.
Все же инерция масштабного производства оказалась значительна. Второй, уцелевший, стартовый комплекс модернизировали. Значительно доработали и саму Н-1, при этом она несколько потяжелела. Изготовили еще четыре опытных образца ракеты. Но главная проблема так и не была решена – ступени не испытывались в сборке. В результате еще два запуска обернулись катастрофами.
В мае 1974 года программа была закрыта, а к 1976 году все оборудование технического и измерительного комплексов Н-1 было уничтожено. Спасти удалось только двигатели НК-15. При этом правительство списало 6 млрд рублей, затраченных на тему – сумма хоть и значительная, но заметно уступавшая бюджету НАСА по любому из существовавших тогда курсов обмена рубля на доллары.
Советским конструкторам пришлось менять принципиальный подход к созданию новых ракет-носителей – больше они не могли себе позволить пожертвовать двумя десятками «изделий» в ходе летно-конструкторских испытаний. И в конце концов полученный опыт не пропал напрасно: всего через двенадцать лет после сворачивания проекта Н-1 с космодрома Байконур стартовала лучшая ракета-носитель ХХ века – «Энергия».
Однако и ей не суждено было оживить пилотируемую космонавтику: негативный политический фактор перевесил все остальные.
2.4. Крылатые корабли
Часто приходится слышать и еще один вопрос, связанный с американской лунной программой «Сатурн-Аполлон»: почему же, добившись потрясающих успехов в освоении Луны, американцы не реализовали задуманное в полном объеме? Ведь планировалось совершить еще как минимум три высадки (в период с 1972 по 1975 годы), развернуть на окололунной орбите обитаемую станцию (к 1981 году), на самой Луне – постоянную базу (к 1983 году), а позднее с использованием лунных технологий построить межпланетный корабль для полета к Марсу (к 1986 году). Почему все эти амбициозные проекты остались на бумаге?
Объяснения даются самые разные. Те, кто называет программу голливудской фальсификацией, говорят, что НАСА не могло бесконечно продолжать «балаган» и поскорее завершило его, чтобы не поймали за руку. Такое объяснение выглядит смешным – НАСА хватило на девять полетов к Луне, шесть из которых включали высадку на поверхность, и никто за руку не поймал: с чего вдруг отменять десятый, одиннадцатый и двенадцатый?.. Конспирологи находят более фантастический ответ: оказывается, американцы встретили на Луне враждебные формы жизни и, чтобы сохранить тайну существования инопланетного разума, были вынуждены прекратить всякие полеты туда. Версия стала популярной в свете наблюдений так называемых «кратковременных лунных явлений» – даже появился псевдодокументальный фильм «Аполлон-18» (2011), посвященный этой животрепещущей теме.
Реальное объяснение прозаично, если вспомнить, в каком положении находились Штаты в 1972 году. Восемь лет продолжается ожесточенная война во Вьетнаме. Американские войска несут тяжелые потери. Растет движение протеста – его лидеры требуют немедленного прекращения войны на любых условиях. В преддверии президентских выборов США сотрясают политические скандалы. Именно тогда положено начало знаменитому «Уотергейтскому делу», которое привело к импичменту президента Ричарда Никсона. Но, пожалуй, самое главное – тяжелейший экономический кризис, приблизивший США к краху. В 1971 году доллар потерял привязку к золотому запасу, которая после войны позволила ему стать мировой резервной валютой. Из-за галопирующей инфляции покупательная способность доллара упала на две трети! Европейские страны пытались быстро избавиться от своих валютных запасов, обменяв их на золото. Получилось только у Франции, после чего президент Никсон ввел «золотое эмбарго». Чтобы остановить крах, пришлось дважды пойти на девальвацию: в мае 1972 года и в феврале 1973 года. Скажите, как в таких условиях расширять присутствие в космосе, строя орбитальные станции и лунные базы? Вспомните Россию в августе 1998 года – кто-нибудь мог тогда всерьез обсуждать полеты на Луну или Марс? Конечно, Соединенные Штаты сильнее и богаче, но и ситуация была намного хуже.
Разумеется, экономические проблемы начались задолго до падения доллара. И это прежде всего сказалось на космонавтике. Бюджет НАСА падал ежегодно и сократился с 5,18 млрд долларов в 1966 году до 3,23 млрд долларов в 1975 году. Причем это были уже совсем другие доллары! В то же время число госслужащих в структурах НАСА сократилось на треть, массовые увольнения происходили и в коммерческих компаниях, работавших на космос. Не хватало средств на самое важное – на обработку научных данных, собираемых астронавтами. И это в самый пик триумфального шествия по Луне!
Президент Никсон поручил Томасу Пейну, возглавившему НАСА после ухода Джеймса Уэбба, сократить расходы агентства до трех миллиардов долларов. Пейн упорно сопротивлялся, предложив в ответ амбициозный проект: огромный крылатый корабль должен был взлетать с обычного аэродрома и выводить грузы на межпланетные трассы. Идея не нашла поддержки, и Пейн ушел в отставку. Новый директор Джеймс Флетчер сделал главным приоритетом НАСА программу исследований Солнечной системы с помощью научных аппаратов, что выглядит логичным. Как мы уже отмечали, прежде чем разрабатывать дальнейшую стратегию космической экспансии, необходимо провести разведку и расставить приоритеты. Но именно эта программа подорвала надежду на быстрое освоение Марса: аппараты «Маринер» и «Викинг» доказали, что красная планета безжизненна и условия на ней неблагоприятны для колонизации.
Тем не менее НАСА уже не могло отказаться от расширения своего присутствия в космосе. Одним из выходов виделось создание долговременной орбитальной станции на околоземной орбите. Идеи основоположников ракетостроения не устарели, а, наоборот, обрели актуальность. Главные задачи, которые решала станция, были давно сформулированы: научные исследования, астрономические наблюдения, военная разведка, создание промежуточной базы для старта межпланетных аппаратов и кораблей. Опыт длительных полетов на орбите имелся, надежная и мощная ракета-носитель была под рукой – оставалось построить саму станцию.
Проект, носивший название “Orbital Workshop” («Орбитальная лаборатория»), числился «сопутствующим» в программе «Аполлон» и разрабатывался с 1965 года под руководством Вернера фон Брауна. В процессе развития проекта конфигурация станции неоднократно менялась, но из-за сокращения бюджета НАСА она «потеряла» часть модулей. В конечном варианте, переименованном в “Skylab” («Небесная лаборатория»), она состояла из основного блока, модуля для выхода в открытый космос, стыковочного адаптера и солнечной обсерватории. Станция выводилась на орбиту целиком и весила при этом 75 т – понятно, что для ее запуска требовалась ракета «Сатурн-5». Стартовала она 14 мая 1973 года, однако в процессе отделения от носителя станция получила серьезные повреждения, и три экспедиции посещения превратились в череду непрерывных приключений.
Американская орбитальная станция «Skylab» в космосе
Впрочем, астронавтам, побывавшим на “Skylab” (три экипажа, девять человек), удалось провести серии наблюдений за Солнцем и кометой Когоутека (565 часов), осуществить разведку земных ресурсов (99 сеансов), провести медико-биологические эксперименты (922 часа). Кроме того, астронавты изучали протекание технологических процессов в условиях невесомости: сварка, смешивание, кристаллизация, сплавление – именно в это время появляются первые публикации о том, что на базе орбитальной станции в перспективе можно развернуть промышленное производство необычных сплавов, сверхчистых кристаллов и композитных материалов. Разумеется, были установлены и рекорды по длительности пребывания в космосе – третья экспедиция (SL-4 по обозначению НАСА) находилась на орбите свыше 84 суток. В июле 1979 года давно потерявшая управление станция разрушилась и сгорела в атмосфере.
Несмотря на поломки, «Skylab» еще можно было эксплуатировать и после окончания третьей экспедиции посещения, однако все планы, включая создание второй орбитальной станции, пришлось свернуть ради главного проекта 1970-х – многоразовой аэрокосмической системы «Спейс Шаттл».
Крылатые шаттлы появились как ответ НАСА на требование минимизировать расходы и сделать космонавтику коммерчески прибыльной. Дескать, если колонизация Марса откладывается на неопределенный срок, необходимо сделать так, чтобы отрасль приносила конкретную прибыль уже сегодня. В октябре 1968 года НАСА обратилось к ведущим компаниям, специализирующимся на космических технологиях, с предложением изучить возможность создания носителя, который можно было бы использовать многократно, что снизило бы стоимость доставки грузов на орбиту. Практически сразу возникла концепция пилотируемого крылатого корабля, взлетающего как ракета, а приземляющегося как самолет с использованием аэродинамического торможения в атмосфере. Приведенная в 1970 году экономическая оценка показала, что если шаттлы будут летать в космос не реже тридцати раз в год, доставляя туда не только государственные, военные, но и коммерческие грузы, они вполне могут окупиться. В 1971 году стало ясно, что 10 млрд долларов, которые необходимы для создания полностью многоразовой системы, правительство не выделит (экономический кризис на дворе!), поэтому конструкторам пришлось вновь перекомпоновывать проект. К марту 1972 года проект «Спейс Шаттл» обрел окончательный вид: большой орбитальный корабль с тремя маршевыми двигателями, массивный топливный бак и два стартовых твердотопливных ускорителя. Причем многократно использовались только ускорители и корабль – баком пришлось пожертвовать. Зато грузовой отсек позволял разместить в корабле полноценную лабораторию, что при достаточно продолжительном рейсе превращало шаттл в некое подобие орбитальной станции. Стоимость реализации оценили в 5,15 млрд долларов. На этих условиях Ричард Никсон и объявил о создании новой космической системы.
Однако экономия на всем привела к принятию стратегически ошибочных решений, которые оказались «бомбами замедленного действия». Например, планер шаттла изготавливали из алюминиевого сплава вместо жаропрочного титана (титановый обошелся бы на 80 млн долларов дороже для каждого корабля). В результате в качестве тепловой защиты использовали наклеиваемую кварцевую плитку, которая требовала особого ухода, что усложнило и без того непростую процедуру подготовки корабля к полету. Именно эта плитка сыграла роковую роль в истории шаттлов.
Было принято и еще одно непростое решение, имевшее долгосрочные последствия. Как известно, одним из самых опасных для космонавтов и корабля являются так называемые активные участки полета, когда работают ракетные двигатели. Процесс может выйти из-под контроля в любой момент, в чем все убедились еще на заре космической эры: ракеты взрывались на стартовом столе, падали, разваливались, улетали в произвольном направлении. Поэтому для пилотируемых программ были созданы системы аварийного спасения (САС), позволяющие увести корабль с экипажем от погибающей ракеты, в буквальном смысле сдернув его с верхней ступени. Для шаттла существовал только один путь организации САС – отделять всю кабину с экипажем, что требовало установки громоздкого оборудования. После некоторых колебаний от такой системы отказались, записав в проект завышенные требования по надежности, что, по мнению разработчиков, гарантировало безопасность. В случае если бы отказал один или несколько двигателей, шаттл имел бы возможность отделиться от топливного бака и ускорителей, после чего совершил бы посадку на одну из множества специально заготовленных взлетно-посадочных полос, как нормальный самолет.
Американская многоразовая аэрокосмическая система «Space Shuttle»
Даже при строжайшей экономии на всем НАСА не уложилось в начальный бюджет проекта – перерасход составил 29 %. Конструирование и строительство шаттлов, изменение наземной инфраструктуры под них, обязательные летно-конструкторские испытания заняли девять лет, и в марте 1981 года первый корабль, названный «Колумбия», вывезли на старт. Существует городская легенда, будто бы американцы специально подобрали дату первого старта новой ракетно-космической системы так, чтобы она совпала с двадцатилетним юбилеем полета Юрия Гагарина, якобы с целью затмить историческое событие и еще раз уязвить гордость цивилизационных конкурентов. В действительности запуск шаттла был запланирован на 10 апреля, и на мысе Канаверал к этому дню собрались приглашенные гости и досужие зрители, но его отложили на двое суток из-за рассинхронизации бортовых компьютеров. И все же корабль полетел, и астронавты Джон Янг и Роберт Криппен, побывавшие на нем в космосе, не скрывали восторга. Янг – суперзвезда астронавтики, летавший на кораблях «Джемини» и «Аполлон» – авторитетно заявлял в интервью, что «Спейс Шаттл» открывает новый этап в истории и станет «ключом» к другим планетам.
Его восторги понятны. Шаттл и впрямь мог произвести впечатление. Огромная двухпалубная кабина (объемом 66 м3, что в шесть раз больше объема двух жилых отсеков советского корабля «Союз»), огромный грузовой отсек (длина – 18,3 м, внутренний диаметр – 4,6 м; туда легко поместятся два «Союза» в полной сборке и еще останется много свободного места), щадящие перегрузки на старте (максимум – 3 g) и при спуске (максимум – 1,5 g). Американцы наконец-то построили то, о чем мечтали основоположники ракетостроения и фантасты – достаточно просторный корабль, на котором в космос могли бы летать не только специально подготовленные астронавты, но и обычные люди.
И все бы хорошо, однако был ли «Спейс Шаттл» ключом к другим планетам? Заглянем, как советовал Козьма Прутков, в самый корень. Мы помним, что выход на самоокупаемость шаттлов возможен только при совершении не менее тридцати полетов в год (а НАСА собиралось довести общее количество до шестидесяти полетов в год!) То есть очередной шаттл должен стартовать не реже раза в две недели, причем альтернативные запуски на ракетах-носителях нужно по определению исключить: в любом другом случае само существование системы «Спейс Шаттл» утрачивает смысл. Но подготовка к запуску шаттла – довольно сложный процесс, занимающий десять недель (вместо двух по проекту); на старте собранный корабль может провести неделю, а то и больше. К началу эксплуатации системы было построено четыре шаттла: «Колумбия» (“Columbia”, OV-102), «Челленджер» (“Challenger”, OV-099), «Дискавери» (“Discovery”, OV-103) и «Атлантис» (“Atlantis”, OV-104). Получается, что в реальности каждый шаттл мог совершить не более пяти полетов в год, а вместе – двадцать полетов. Кроме того, начальный проект предполагал, что полезная нагрузка будет 29 500 кг, но в реальности удалось добиться лишь 25 000 кг. Проект увеличения нагрузки за счет поднятия мощности ускорителей лишился финансирования и был закрыт. Для длительных космических экспериментов как некий заменитель орбитальной станции шаттл тоже не годился: у него не было солнечных батарей, а собственных ресурсов хватало только на две-три недели полета. Таким образом, в конечном виде «Спейс Шаттл» не отвечал даже проектным требованиям.
В эксплуатации он тоже оказался намного сложнее, чем предполагалось. Еще при подготовке «Колумбии» к первому испытательному полету выяснилось, что плитки теплозащиты не отвечают условиям прочности. Пятнадцать тысяч плиток пришлось переклеивать в режиме аврала. После возвращения шаттла выяснилось, что 16 плиток отлетели, а 114 получили повреждения – вроде бы немного, но подобная история повторялась многократно и на других шаттлах, что требовало дополнительных усилий по восстановлению теплозащиты.
Получается следующая картина. Производство всех существовавших на тот момент ракет-носителей космического назначения («Атлас», «Дельта», «Титан») было заморожено в пользу системы, которая, с одной стороны, оказалась неоправданно дорога и технически сложна, а с другой – требовала присутствия большого экипажа на борту. Президент Джеймс Картер даже собирался закрыть программу «Спейс Шаттл» в 1979 году, однако его убедили поднять финансирование под предлогом, что шаттлы будут выполнять и военные заказы. Отступать НАСА и впрямь было некуда: к моменту полета «Колумбии» набралось коммерческих заказов на сорок один полет.
Поначалу эксплуатация аэрокосмической системы шла довольно бодро. Корабли один за другим стартовали, выводя спутники на орбиту. А некоторые из старых спутников даже удалось отремонтировать с борта шаттла и вернуть им работоспособность. Но все равно программа оставалась убыточной и требовала значительных бюджетных вливаний для дальнейшего развития. Чтобы поддержать к ней интерес налогоплательщиков и заказчиков, президент Рональд Рейган объявил в августе 1984 года, что простые граждане США получат возможность путешествовать в космос на шаттле и первым таким путешественником станет учитель. Был объявлен национальный конкурс, в котором победила Криста Маколифф, 37-летняя школьная преподавательница английского языка и истории из провинциального городка Конкорд. Вслед за ней планировался полет журналиста, затем – представителя деловых кругов. Вместе с другими шестью членами экипажа Маколифф должна была отправиться в космос на корабле «Челленджер» – это был всего лишь двадцать пятый полет в истории шаттлов. 28 января 1986 года корабль стартовал с мыса Канаверал. На 59-й секунде полета из правого ускорителя начало бить пламя, огонь прожег топливный бак. На высоте 14 км бак взорвался. Кабина шаттла поднялась еще выше, но рухнула в океан. Семеро астронавтов погибли. Причину установили почти сразу – оказалось, что о возможности развития нештатной ситуации перед стартом говорили инженеры, создававшие и обслуживавшие многоразовые твердотопливные ускорители. Дело в том, что незадолго до запуска через Флориду проходил холодный фронт, ударил морозец, и специалисты не могли гарантировать надежность работы ускорителей, рассчитанных на запуск при температурах не ниже + 11 °C. Руководство решило, что риск допустим. Но природа не терпит произвола – секции ускорителей были слегка деформированы морозом, что и привело к пожару.
Гибель корабля «Челленджер» 28 января 1986 года
Гибель «Челленджера» дорого обошлась космонавтике. Прежде всего она похоронила мечту о корабле для всех – стало ясно, что астронавтов «от сохи» больше не будет. Также президент Рейган своим указом запретил коммерческие запуски на шаттлах за исключением тех, на которые были оформлены договоры. НАСА озаботилось созданием баллистических ракет-носителей, и вскоре многие из них вернулись в эксплуатацию в более совершенных вариантах. Два с половиной года ушло на то, чтобы модернизировать ускорители шаттлов и всю систему, введя дополнительный контроль качества работ и безопасности. Но уже тогда развитие многоразовых крылатых кораблей перестало быть главной стратегической линией НАСА. Хуже того, руководители программы официально объявили, что «Спейс Шаттл» будут эксплуатироваться до 2012 года, а затем их сменит более надежная и дешевая ракетно-космическая система.
Удивительный факт, но грандиозный провал программы и гибель «Челленджера» практически не повлияли на общемировую тенденцию – два десятилетия аэрокосмическими системами увлекались все, кто так или иначе был причастен к ракетно-космической технике. Прежде всего свое слово сказали советские инженеры. После того как закрылась пилотируемая лунная программа, Василий Мишин был снят с должности Главного конструктора королёвской «фирмы» (в то время она называлась уже не ОКБ-1, а ЦКБЭМ), а его место занял Валентин Глушко – талантливейший конструктор, создавший двигатели для легендарной ракеты Р-7 и челомеевской ракеты-носителя УР-500К («Протон-К»). Глушко занимался вопросами космонавтики с юности, переписывался с Циолковским, и, разумеется, у него было свое видение космической экспансии. Он собирался взять реванш у американцев, построив на Луне постоянную обитаемую базу «Звезда». Для этого на Луну предполагалось забросить экспедиционный корабль с экипажем из шести человек, лабораторно-жилой модуль, лабораторно-заводской модуль, пилотируемый планетоход и ядерную энергетическую установку. Модули весили немало, поэтому для их доставки Глушко планировал построить вместо Н-1 сверхтяжелую трехступенчатую ракету «Вулкан» с грузоподъемностью 170 т на околоземной орбите. Однако глава государства Леонид Брежнев после тяжелой болезни в 1976 году стал ограниченно дееспособным и совершенно утратил интерес к космонавтике – инициативу вновь перехватили военные, а те считали необходимым создать симметричный стратегический «ответ» на появление шаттлов.
Проблема в том, что советские военные эксперты совершенно неадекватно восприняли проект «Спейс Шаттл». Любой анализ показывал, что система будет громоздкой, дорогой, неэффективной. Кроме того, где набрать столько коммерческих грузов, чтобы обеспечить тридцать запусков в год? Но ведь американцы – не дураки, на Луну слетали и деньги считать умеют. Значит, заявленные ими задачи, которые будут решать шаттлы – это хитрое прикрытие, «легенда», а на самом деле крылатые корабли создаются для ведения войны в космосе, уничтожения вражеских орбитальных аппаратов, благо Пентагон и не скрывал, что является одним из главных заказчиков, определяя конфигурацию всей системы. Опасливому отношению к «Спейс Шаттл» поспособствовала еще и разведывательная информация: якобы шаттл может совершить нырок с орбиты, повернуться грузовым отсеком к Земле и сбросить термоядерный заряд на Москву. Разумеется, такая небесная эквилибристика была шаттлам не под силу, но решение о симметричном «ответе» было принято на высшем правительственном уровне. Советским аналитикам и в голову не могло прийти, что НАСА ухватилось за крылатые корабли исключительно для того, чтобы сохранить статус мощной структуры, влияющей на политику; что не шаттл проектировался под конкретные задачи расширения присутствия в космосе, а задачи и экономическое обоснование подгонялись под его проект ради спасения американской пилотируемой космонавтики. Советский Союз ввязался в очередную «гонку». Итог хорошо известен: вместо лунной базы «Звезда» и ракеты «Вулкан» были построены ракета «Энергия» с грузоподъемностью 105 т и космоплан «Буран» с возможностью выведения полезной нагрузки массой 30 т. В этом, кстати, принципиальное отличие советской аэрокосмической системы от американской: «Буран» был полезной нагрузкой и не мог самостоятельно стартовать с Земли.
Система «Энергия-Буран» проектировалась и создавалась, как и положено сложной технологической системе, двенадцать лет – с 1975 по 1987 годы.
Многоразовая ракетно-космическая система «Энергия-Буран» на старте
Можно сказать, что это был один из самых дорогих и амбициозных и при этом бессмысленных космических проектов Советского Союза. Над системой непосредственно работало свыше миллиона человек в 1286 предприятиях и организациях 86 министерств и ведомств; были задействованы крупнейшие научные и производственные центры страны. Общие затраты на программу составили 16,4 млрд рублей – т. е. даже если считать по грабительскому курсу подпольного валютного рынка СССР, «Энергия-Буран» (пять ракет и три космоплана) обошлась значительно дороже шаттлов.
Разумеется, руководству отрасли все же пришлось определить круг задач, которые должна была решать дорогостоящая многоразовая аэрокосмическая система, но поскольку музыку заказывали военные, то и планы выглядели устрашающе. Волосы встают дыбом, когда читаешь описания засекреченных проектов, придуманных под «Энергию-Буран». Лазерный боевой комплекс «Скиф», ракетный комплекс «Каскад», орбитальный комплекс многоспектральной оптико-электронной разведки «Сапфир», гиперзвуковые ядерные ракеты «Болид», система орбитального заграждения «Камины». Понятно, что все эти жуткие средства нанесения максимально возможного вреда противнику (к примеру, «Камины» должны были создать на околоземных орбитах некое подобие минного поля до высоты 3000 км, что в принципе остановило бы развитие любой космонавтики) могли быть применены только в случае глобальной войны на полное уничтожение, когда какие-либо ограничения и международные договоры перестают действовать. И тут возникает тупиковая ситуация: с одной стороны, система «Энергия-Буран» требовала для поддержания своей инфраструктуры и хоть какой-то окупаемости те же тридцать запусков в год (столько и заложили в проекте); с другой стороны, выведение огромных боевых блоков на орбиту могло само по себе спровоцировать войну.
Сегодня принято ругать последнего советского генсека Михаила Горбачева за то, что он покусился на «святое», свернув многие из космических разработок конца 1980-х годов. Но давайте подумаем: был ли у него выход из этой патовой ситуации? Для «Энергии-Бурана» пытались придумать хоть какие-то задачи, кроме военных. Опять же брали пример с американцев. Запуск единичных тяжелых и групп легких спутников, ремонт и текущее обслуживание орбитальных комплексов, доставка продукции орбитальных заводов на Землю, участие в монтаже больших космических конструкций, проведение научно-исследовательских экспериментов. Но все это казалось неоправданной роскошью в условиях плановой экономики. Если НАСА еще могло как-то «отбивать» свои расходы за счет коммерческих, в том числе зарубежных, заказов, то для народного хозяйства затраты были бы непомерными. Впрочем, генерал-майор Владимир Гудилин, который командовал боевым расчетом, пускавшим «Буран», признался в одном из своих интервью, что всерьез варианты гражданского применения «Бурана» никогда и не рассматривались. Да, это был очень красивый космический корабль. Да, он был воплощением самых современных технологий своего времени. Но он служил лишь одной стратегии – нацеленной на опустошительную войну. Отказ от такой стратегии неизбежно вел и к отказу от «Бурана».
Все же советская космонавтика успела продемонстрировать свою мощь миру. 15 мая 1987 года ракета-носитель «Энергия» вывела на орбиту тяжелый комплекс «Полюс», который был по сути макетом лазерного «Скифа» массой 80 т. Ракета отработала идеально, а вот довыведение «Полюса» сорвалось из-за сбоя в автоматической системе управления, после чего комплекс свалился в океан.
15 ноября 1988 года наконец-то стартовал «Буран». Хотя он создавался под экипаж с численностью от двух до десяти человек, первый и последний полет космоплана проходил в беспилотном режиме, т. е. и приземление по-самолетному он в отличие от шаттлов совершил без участия человека. Примечательно, что программа дальнейших испытаний включала еще три беспилотных полета, и только на пятый в космос должны были отправиться двое: Игорь Волк и Александр Иванченков.
Два запуска «Энергии» и беспримерный полет «Бурана» действительно потрясли мир. Несмотря на утечки и зафиксированные западными службами запуски экспериментальных ракетопланов «БОР», Советскому Союзу удалось сохранить столь масштабный проект в тайне. Первые открытые публикации о «Буране» появились только в марте 1988 года, т. е. уже после старта «Энергии», когда скрывать назначенный на октябрь запуск «советского шаттла», как его называли в прессе, было недальновидно. И вот внезапно объявляется о существовании многоразовой ракетно-космической системы с грузоподъемностью свыше 100 т! На фоне недавней гибели корабля «Челленджер» очередной успех Советов смотрелся особенно эффектно. Западные эксперты уныло писали: «СССР теперь имеет возможность выполнять те космические задачи, которые останутся недоступными для США даже тогда, когда вновь начнутся полеты американских космических кораблей многоразового использования. Для того чтобы приступить к выводу на орбиту таких же полезных грузов, на какие рассчитана советская ракета, Соединенным Штатам потребуется от шести до десяти лет…»
Как видите, грузоподъемность ракеты-носителя «Энергия» не осталась незамеченной. И вот ее-то в отличие от «Бурана» вполне можно было приспособить к делу космической экспансии. Прежде всего такая ракета могла выводить большие орбитальные станции нового поколения ДОКС. Добавив к «Энергии» третью ступень «Смерч» или «Везувий» можно было бы отправлять к Луне грузы массой до 32 т, к Марсу и Венере – до 28 т, к Юпитеру и Сатурну – до 6 т. Такая грузоподъемность будила воображение специалистов. Обсуждались проекты строительства лунных баз, засылки к Марсу долгоживущего картографического аппарата, автоматической станции для забора и транспортировки на Землю марсианского грунта, прототипа межпланетного пилотируемого корабля, венерианских исследовательских аэростатов и венерианского планетохода, зондов для проникновения в корону Солнца и атмосферу Юпитера, аппарата для исследований космического пространства вне плоскости эклиптики. Более того, модифицированный трехступенчатый вариант «Энергии» был пригоден для запусков небольших автоматических станций с рекордными скоростями, что позволило бы приступить к практическому изучению релятивистских эффектов, а ведь это первая ступенька к строительству звездолетов!
Посадка космоплана «Буран» на аэродром Байконура 15 ноября 1988 года
Специалисты и сами понимали, что забегают вперед, но уж больно заманчивые перспективы давала новая ракета, возникшая как бы ниоткуда и пробуждающая понятную ностальгию по героическим временам лунных экспедиций «Аполлона». Причем ее перспективы обсуждали не только в СССР, но и в США, и в Европе. Готовая ракета позволяла резко сократить расходы на марсианский проект, который потихоньку начинали возрождать в НАСА – благо Советский Союз больше не считался закрытым государством и с радостью готов был участвовать в больших международных программах. Пространство возможностей вновь расширилось, и ради этого стоило пожертвовать красивым, но слишком боевым «Бураном».
Впрочем, планам по использованию «Энергии» в международных космических программах так и не суждено было воплотиться в жизнь. Крах Советского Союза и экономическая вакханалия закономерно сказались на перспективных проектах. Правительство реформаторов, на которое обрушился вал проблем, в принципе не могло думать о масштабных программах, финансируемых из оскудевшего бюджета, даже если те имели оборонно-стратегическое значение. Лишившись финансовых гарантий, руководство отрасли в принципе не могло предлагать какую-либо стратегию развития. История ракетно-космического комплекса «Энергия-Буран» завершилась, так и не начавшись.
Казалось бы, уроки США и СССР в области создания шаттлов должны были усвоить другие страны. Но не тут-то было. Проекты крылатых кораблей продолжали множиться. В Германии разрабатывался двухступенчатый космоплан «Зенгер-2» (“Sanger-2”) грузоподъемностью до 15 т. Во Франции проектировали многоразовую транспортную систему «Гермес» (“Hermes”) грузоподъемностью 3 т, использующую в качестве носителя ракету «Ариан-5» (“Ariane-5”). Японцы тоже пошли по советской схеме, соединив крылатый корабль «Хоуп» (“Hope”, в пер. с англ. «Надежда») грузоподъемностью 3 т с ракетой-носителем Н-2. Китайцы сначала представили перспективную аэрокосмическую систему 921-3, похожую на немецкий «Зенгер», потом передумали и взяли в качестве образца французский «Гермес», но с грузоподъемностью всего 1,8 т. Англичане также несколько раз меняли схему своей многоразовой космической системы. Сначала они хотели делать космоплан “HOTOL” (“Horizontal Take-Off and Landing”) с комбинированной двигательной установкой; потом рассматривали возможность его старта с тяжелого советского самолета Ан-225 («Мрия»); затем вообще отказались от этого интересного проекта в пользу беспилотного космолета «Скайлон» (“Skaylon”) грузоподъемностью 12 т. Даже российские конструкторы, невзирая на печальную кончину «Бурана» (единственный летавший корабль не сохранился даже для музея, погребенный под рухнувшей крышей Монтажно-испытательного корпуса), предложили космоплан «МАКС» («Многоразовая авиакосмическая система») грузоподъемностью до 9,5 т, стартующий с того же самолета-носителя Ан-225.
Как видите, грузоподъемность этих перспективных систем весьма скромна, что понятно: сам космоплан имеет значительную массу, которая и «съедает» львиную долю мощности носителя, будь то тяжелый самолет или баллистическая ракета. Почему же космические агентства разных и столь непохожих друг на друга стран упорно пытались построить свою версию шаттла? Оказывается, заложенная в проект многоразовость позволяла снизить себестоимость выводимых на орбиту грузов, что имеет решающее значение для стран, у которых нет развитой ракетно-космической индустрии. Так, выходом на окупаемость считается стоимость 3000 долларов за один килограмм полезного груза на орбите – т. е. все, что дороже, само по себе убыточно и должно поддерживаться государством за счет налогоплательщиков. Для беспилотных запусков на одноразовых баллистических ракетах стоимость килограмма на околоземной орбите варьируется от 2800 (ракета «Днепр») до 20 000 (ракета «Ариан-5») долларов. Для пилотируемых одноразовых с учетом необходимости жизнеобеспечения и возвращения экипажей цена резко возрастает: выше 12 000 долларов за килограмм для самых «дешевых» систем типа «Востока». «Спейс Шаттл» был утвержден еще и потому, что проектанты обещали на начальном этапе снизить стоимость выводимого груза до 7000 долларов за килограмм, а в перспективе при активной эксплуатации – до 2500 долларов. После гибели «Челленджера» и ужесточения требований к надежности цена сразу подскочила до неподъемных 17 000 долларов при полной загрузке отсека шаттла и 40 000 долларов – при неполной. Конструкторы надеялись, что, создав более легкие, более гибкие и более высокотехнологичные аэрокосмические системы, они так или иначе обойдут проблемы «Спейс Шаттла» и «Бурана», снизив стоимость орбитальной доставки до 1000–2000 долларов за килограмм. А уменьшение перегрузок при старте и возвращении на Землю до приемлемых 3 g позволяло расширить и возможности пилотируемой космонавтики – например, за счет массового туризма. Очень соблазнительно!
На всех этих эффектных проектах пришлось поставить крест в 2003 году. 1 февраля, возвращаясь из своего 28-го космического рейса, погиб американский корабль «Колумбия» с семью членами экипажа на борту. Причиной катастрофы стало «тонкое» место технологии шаттла – теплозащита, вызывавшая проблемы и нарекания еще до начала его эксплуатации. Во время запуска «Колумбии» с топливного бака сорвался здоровый кусок полиуретановой пеноизоляции – он ударил по левому крылу, пробив в теплозащите полуметровую дырку. В космосе это никак не сказалось на работе, однако при входе в атмосферу плазма прожгла алюминиевое крыло, корабль потерял устойчивость, и скоростной напор буквально разорвал его на части.
После этого участь шаттлов была предрешена. 14 января 2004 года в штаб-квартире НАСА в Вашингтоне выступил президент Джордж Буш-младший. В своей речи он провозгласил программу «Новые горизонты» (“New Horizons”), включающую полный пересмотр стратегии в пользу классических кораблей «капсульного» типа. Аэрокосмические системы были дискредитированы, а все масштабные проекты по их дальнейшему развитию законсервировали на неопределенный срок.
Сегодня, когда тридцатилетняя эпоха «Спейс Шаттл» закончилась, можно сказать, что крылатые корабли опередили свое время. И тут мы видим очередной исторический парадокс. Когда вся космонавтика была исключительно теоретической, ее основоположники уверенно заявляли, что самым прямым и надежным путем к завоеванию околоземных орбит будет развитие пилотируемых ракетопланов (самолетов с ракетными двигателями), которые с течением времени станут космопланами. Когда дело дошло до практических разработок, более надежными, дешевыми и эффективными оказались баллистические ракеты и герметичные модули, возвращающиеся из космоса не на крыльях, а на парашютах.
Американский беспилотный шаттл X-37B после атмосферного испытательного полета в октябре 2007 года
Но есть ли в этом парадокс? Может быть, мечта о крылатых кораблях – еще одна иллюзия, порожденная слабым пониманием законов природы и утопическими ожиданиями?.. Думается, что нет. От аэрокосмической схемы не стоит окончательно отказываться, ведь она и впрямь имеет неоспоримые преимущества перед баллистической. Некогда и коммерческие дирижабли сошли с исторической сцены из-за череды катастроф, стоившей жизни многим воздухоплавателям, но сегодня они возвращаются – на другом техническом уровне и для решения других задач. Нужно лишь точно понимать, зачем нужен новый шаттл, и проектировать его под готовую стратегию, а не в угоду текущей политической конъюнктуре.
Именно по такому осознанному пути пошли конструкторы американских ВВС, создав миниатюрный беспилотный шаттл Х-37В, запускаемый в космос с помощью ракеты «Атлас-5» (“Atlas V”). Информация о нем до сих пор строго засекречена, но известно, что он может полноценно работать на орбите много месяцев, хотя весит всего 5 т. Первый испытательный полет нового аппарата состоялся в 2010 году – шаттл провел на орбите 224 дня. Затем последовали еще два рейса на орбиту: в 2011–2012 годах (469 суток) и 2012–2014 годах (674 суток). Сейчас продолжается четвертый полет: X-37B вышел на орбиту 20 мая 2015 года и продолжает выполнять свою секретную миссию. Обратим внимание: изначально представители Пентагона говорили о том, что их новый шаттл рассчитан на работу в течение 270 дней, но уже во втором полете этот условный барьер был преодолен. Бюджет программы изначально составлял 500 млн долларов – хотя и выглядит солидно, но не идет ни в какое сравнение с заявленными бюджетами любого другого крылатого корабля.
Ракетопланы и космопланы завязаны не столько на ракетостроение, сколько на авиацию. Посему чем больше будет развиваться авиация, тем больше мы увидим новых проектов. Шаттлы возродятся, хотя и будут выглядеть иначе. Ведь они расширяют пространство возможностей, делая космос более доступным. И такая технология не может исчезнуть без следа.
2.5. «Вавилон» на орбите
В первой главе я уже высказывал тезис, что, пожалуй, единственным главой советского государства, который по-настоящему «болел» за космонавтику, был Леонид Брежнев. 1970-е годы подтверждают мою точку зрения. Достаточно перечислить направления, по которым в то десятилетие развивалась космонавтика. Межпланетные станции «Венера» и «Марс». Пробы грунта с Луны и два телеуправляемых «Лунохода». Сотни спутников военного и гражданского назначения. Амбициозные проекты «Звезда» и «Вулкан». Многоразовая ракетно-космическая система «Энергия-Буран». Но главное – долговременные орбитальные станции, которые и по сей день остаются предметом нашей гордости.
Строительство орбитальных станций должно было поправить международный имидж СССР после проигрыша в «лунной гонке». Ко всему прочему в то время они считались идеальным инструментом для ведения военной разведки. Тут интересы политического и военного руководства слились, но кое-что перепало и науке. Важно еще, что создание и эксплуатация орбитальных станций не требовали каких-то новых носителей. Саму станцию можно было выводить на орбиту ракетой УР-500К («Протон-К»), а экипажи к ней доставлять трехместными пилотируемыми кораблями «Союз», запускаемыми одноименной ракетой (все та же модернизированная Р-7 с новой третьей ступенью).
Стратегическую линию на строительство долговременных орбитальных станций (ДОС) Главный конструктор ОКБ-1 Сергей Королёв обозначил в одной из своих новогодних «программных» статей, которые с определенного времени стала печатать газета «Правда». Вот что он, выступая под псевдонимом К. Сергеев, писал в своей статье «Космические дали», опубликованной 1 января 1965 года:
«Интенсивное развитие исследований околоземного космического пространства является вместе с тем важным и необходимым условием для развития дальних межпланетных полетов. Видимо, со временем все большие по своим размерам и численности экипажа космические корабли будут совершать все более длительные полеты вокруг Земли. Основной состав космических экипажей будут составлять ученые самых различных специальностей. На борту кораблей появится самая разнообразная научная аппаратура и оборудование.
Было бы, например, непростительным упустить такую возможность, как осуществление астрономических наблюдений непосредственно с борта космического корабля без помехи со стороны земной атмосферы, во все века мешавшей астрономам вести наблюдения. Можно ожидать, что с помощью кораблей-спутников получат широкое развитие служба погоды, служба Солнца и найдут свое решение такие чисто прикладные задачи, как космическая радио- и телевизионная связь, служба навигации для морских судов и самолетов и, наконец, сперва почтовые, а затем и пассажирские сообщения через космос между удаленными районами земного шара.
Плавая в космическом океане, человек должен научиться выходить из корабля и свободно передвигаться в пространстве для наблюдений и для работы, например для ремонта, для монтажа научного оборудования, устанавливаемого рядом со своим кораблем, что вполне осуществимо в среде невесомости. По всей видимости, окажется необходимой достаточно простая техническая система для встречи на орбите, стыковки и взаимодействия космических кораблей, а также для удобной и надежной их связи с Землей. Появятся орбитальные депо – существующие в космосе обитаемые спутники-станции с периодически заменяемым научным и обслуживающим персоналом. <…>
Одной из самых важных современных проблем является тщательное изучение влияния условий невесомости на человеческий организм при длительном пребывании в космосе. Будет ли необходимо создание “искусственной тяжести” (быть может, даже периодически, на короткое время), либо это окажется ненужным; какие изменения в человеческий организм при длительном пребывании в космосе внесут условия невесомости, различные излучения и многие другие еще малоизученные факторы. Безграничный космический океан станет в ближайшие годы одной из самых крупных областей приложения новейших человеческих познаний в различных областях науки и техники для того, чтобы люди в космосе могли надежно и безопасно работать и отдыхать».
Орбитальная станция «Салют-7»
Я позволил себе эту пространную цитату, чтобы показать, какие именно задачи предлагалось решать с помощью орбитальных станций на уровне открытых деклараций в середине 1960-х годов. Круг этих задач понятен и предопределен тем обстоятельством, что мало было известно о космическом пространстве и его влиянии на человеческий организм. Коротких полетов на «Востоках» и «Восходах» явно не хватало, поэтому требовалось поместить человека в новую среду обитания на более длительный срок. Первой наукой пилотируемой космонавтики становилась наука о человеке. Но сначала нужно было научиться стыковать отдельные корабли друг с другом, научиться переходить из одного в другой, научиться жить и работать внутри и снаружи.
Выход на новый уровень освоения околоземного пространства начался уже без Сергея Королёва – напомню, что он скончался в результате неудачной хирургической операции 14 января 1966 года. Поскольку испытания корабля «Союз» (7К-ОК) и стыковочные маневры были частью лунной программы, которая начала явно отставать от американской, подготовка к запускам шла в авральном режиме, сопровождаясь сбоями и авариями. Первый беспилотный «Союз» («Космос-133») был потерян из-за ошибок монтажа. Второй так и не улетел – ракета взорвалась на стартовом столе, разрушив его; при этом погиб офицер. Третий «Союз» («Космос-140») совершил приземление в нерасчетном районе на лед Аральского моря, после чего затонул. Ни один из беспилотных полетов не прошел без нарушений программы, однако было принято решение пускать пилотируемый корабль. Главным аргументом стало соображение, что наличие на борту космонавта-инженера поможет справиться с неполадками. Кроме того, приближалось пятидесятилетие Октябрьской социалистической революции, и от руководства отрасли требовали «порадовать» советский народ новым космическим достижением. К тому времени в СССР почти два года не было пилотируемых полетов, а американцы на своих «Джемини» брали один рекорд за другим. Решение оказалось роковым. 23 апреля 1967 года на орбиту отправился Владимир Комаров. Следом за его «Союзом-1» должен был стартовать «Союз-2» с космонавтами Валерием
Быковским, Алексеем Елисеевым и Евгением Хруновым. Но сразу после выхода на орбиту у Комарова начались серьезные проблемы – второй запуск отменили и приказали садиться. Парашют не раскрылся, и спускаемый аппарат врезался в землю на скорости более 50 м/с. Владимир Комаров погиб. Позднее был проведен натурный эксперимент с парашютной системой «Союза-2», и выяснилось, что если бы второй запуск состоялся в срок, то неизбежно погибли бы еще трое космонавтов.
«Союз» снова доработали. В октябре 1967 года начались беспилотные летно-конструкторские испытания. Пятый корабль («Космос-186») и шестой («Космос-188») вышли на орбиту и успешно состыковались. Затем их развели, но вновь спускаемые аппараты сошли с орбиты по нерасчетным траекториям. В апреле 1968 года испытание повторили. На этот раз седьмой («Космос-212») и восьмой («Космос-213») состыковались и приземлились безукоризненно. Осенью состоялся еще один «зачетный» полет «Союза» («Космос-238»), после чего Госкомиссия разрешила вернуться к пилотируемым запускам.
25 октября 1968 года стартовал беспилотный «Союз-2», а через сутки вслед за ним – «Союз-3» с космонавтом Георгием Береговым на борту. Точность выведения была такова, что корабли оказались всего в 11 км друг от друга. Однако космонавт не сумел пристыковаться из-за того, что подошел к цели в перевернутом положении, а такой вариант почему-то не предусматривался даже в теории.
Анализ и устранение неполадок заняли еще два с лишним месяца. Наконец 16 января 1969 года пилотируемые корабли «Союз-4» и «Союз-5» состыковались – этот комплекс в советской печати тут же назвали «первой экспериментальной космической орбитальной станцией». Алексей Шаталов и Евгений Хрунов, облачившись в скафандры «Ястреб», перешли через открытый космос из «Союза-5» в «Союз-4», корабли разошлись и через трое суток после старта совершили мягкую посадку. При этом реально мог погибнуть «Союз-5» с Борисом Волыновым – отсеки корабля не разделились и спускаемый аппарат едва не прогорел при входе в атмосферу. Таким образом был преодолен этап, который дался американцам с показной «легкостью», но оказался неожиданно трудным для советской космонавтики.
Успех следовало закрепить в октябре 1969 года, когда состоялся полет сразу трех кораблей: «Союз-6», «Союз-7» и «Союз-8» – с участием семи космонавтов. Конечно, он не мог затмить высадку «Аполлона-11» на Луну, но все равно производил впечатление: корабли и экипажи отработали на орбите почти пять полных суток, маневрируя друг относительно друга (стыковку произвести в тот раз не удалось из-за технического сбоя).
Затем в июне 1970 года состоялся важный полет, в ходе которого предстояло определить, насколько удобен космический быт. Космонавты Андриян Николаев и Виталий Севастьянов провели на корабле «Союз-9» больше 17 суток. Многое в этом рейсе было сделано впервые. Например, космонавты брились на орбите. Оказалось, что безопасная бритва не подходит для этого – паста и волосы разлетаются по кабине. А вот электробритвой космонавты остались довольны. Экипаж «Союза-9» регулярно проводил уборку своего жилища, пользуясь космическим пылесосом. На седьмые сутки, во время очередного сеанса связи с Центром управления полетами в Евпатории, Андриян Николаев был очень удивлен и обрадован, когда услышал голоса своей жены Валентины Терешковой и шестилетней дочери Алены. Сеанс радиосвязи между пилотом на орбите и членами его семьи тоже происходил впервые в истории советской космонавтики. Установив рекорд продолжительности полета (точнее, перекрыв предыдущий рекорд, установленный американцами на «Джемини-7»), космонавты вернулись на Землю.
В принципе к запуску первой орбитальной станции все было готово. Осталось ее построить. Проектные работы над станцией «Салют» (17К) начались зимой 1970 года, причем были взяты готовые корпуса военной станции «Алмаз», которые создавались «фирмой» Владимира Челомея (ОКБ-52, с 1966 года – ЦКБМ).
Старт ракеты-носителя «Протон-К»
Читать бесплатно другие книги:
