Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы Гэблдон Диана

Он поднял нежное маленькое тело в удобных розовых ползунках и поцеловал в нос-кнопку. Брианна чихнула, и оба мы рассмеялись.

Неожиданно мой смех оборвался: я сообразила, что рассмеялась впервые почти за год, причем впервые – вместе с Фрэнком.

Он тоже это понял – я поймала его взгляд над макушкой Брианны. Его карие глаза были полны нежности. Я несколько смущенно улыбнулась и тут поняла, что Фрэнк – почти голый: капли воды блестели на его мускулистых плечах и сверкали на гладкой загорелой груди.

Блаженное чувство пресек какой-то сильный запах.

Кофе!

Без предисловий сунув Бри мне, Фрэнк бросился на кухню, причем свалил полотенца кучей возле моих ног. Улыбнувшись при виде сверкнувшего зада, такого белого по сравнению с загорелой спиной, я, с девочкой на руках, отправилась туда же.

Голый Фрэнк стоял у раковины в ароматном паре от сгоревшего кофейника.

– Может, чаю? – спросила я, удобно придерживая одной рукой Брианну у своего бедра, а другой шаря в шкафу. – Правда, с бергамотом не осталось, есть только «Липтон» в пакетиках.

Фрэнк скроил рожу: англичанин до мозга костей, он скорее стал бы пить воду из унитаза, чем чай из пакетиков. «Липтон» оставила миссис Гроссман, наша еженедельная уборщица; в отличие от него она воспринимала байховый чай отвратительной гадостью.

– Нет, я выпью кофе по дороге в университет. Кстати, ты помнишь, что к ужину к нам придут декан с женой? Миссис Хинчклиф хотела подарить что-то для Брианны.

– А, и точно, – вяло отозвалась я.

С Хинчклифами я уже была знакома; никакого удовольствия от встреч с ними я не получила, но ведь в жизни бывают не только удовольствия. Вздохнув про себя, я перехватила ребенка и принялась рыться в ящике в поисках карандаша, чтобы нацарапать список нужных для приема продуктов.

Брианна уткнулась носом в мой мохнатый красный халат, замяукала и недвусмысленно зачмокала.

– Не могла ты уже проголодаться, – заявила я ее голове. – Тебя кормили меньше двух часов назад.

Тем не менее от ее чмокания из груди потекло молоко. Я села на стул и раскрыла халат.

– А миссис Хинчклиф говорит, что кормить ребенка, как только он откроет рот, нельзя, – заявил Фрэнк. – Если детей не приучать к правильному распорядку, они растут избалованными.

Мнение миссис Хинчклиф относительно воспитания мне было хорошо известно.

– Значит, моя девочка будет избалованной, – сухо ответила я, не глядя на Фрэнка.

Розовый ротик схватил мою грудь, и Брианна стала активно сосать. Я знала, что, по мнению миссис Хинчклиф, кормить грудью – это вульгарно и негигиенично, но я-то видела множество здоровых и крепких младенцев восемнадцатого века, когда никто не подозревал, что можно кормить детей иначе, и думала по-другому.

Фрэнк вздохнул, но не стал возражать, а помедлив миг, стал боком пробираться к выходу.

– Ну ладно, – несколько виновато пробормотал он у дверей, – до шести. Мне заехать в магазин за чем-нибудь, если ты не будешь выходить сама?

– Не надо, я справлюсь, – улыбаясь, ответила я.

– Хорошо.

Фрэнк помедлил у двери, а я устроила ребенка на коленях половчее, уложила ее голову на свой локоть, подняла глаза и неожиданно осознала, что Фрэнк уставился на мою обнаженную грудь. Я опустила взгляд, обнаружила явную эрекцию и быстро опустила голову к девочке, пытаясь скрыть пылающее лицо.

– До свидания, – пробормотала я.

Он постоял еще чуть-чуть, склонился ко мне и быстро поцеловал меня в щеку, заставив ощутить беспокойную близость его обнаженного тела.

– До свидания, Клэр, – тихо сказал он. – До вечера.

Пока Фрэнк не ушел на работу, он так и не заглянул в кухню, так что мне удалось не только покормить Брианну, но и несколько успокоиться.

После возвращения я ни разу не видела обнаженного Фрэнка: он обычно переодевался в ванной или в кабинете. И до сегодняшней робкой попытки он даже не думал меня целовать. Акушерка сообщила об опасности близости при моей беременности, поэтому, будем ли мы с Фрэнком спать вместе, даже не обсуждалось. К тому же делить с ним постель я была совершенно не расположена.

Но нужно было предвидеть, что когда-нибудь это переменится. Однако сначала я была совершенно поглощена горем, затем впала в апатию, и меня не интересовало ничто, кроме собственного живота и будущего материнства. А после рождения дочери моя жизнь превратилась в ожидание кормления, начинавшегося сразу после предыдущего: ведь счастье, покой и краткое забытье посещали меня лишь тогда, когда ко мне прижималось крошечное тело младенца.

Фрэнк тоже возился с младенцем, с удовольствием играл, а порой Брианна прижималась щекой к его груди, и они вместе засыпали в кресле – долговязый мужчина и крошечная девочка. Но мы с Фрэнком не прикасались друг к другу и говорили лишь на бытовые темы и о ребенке.

Девочка стала тем объектом, посредством которого мы могли общаться, держа друг друга на расстоянии вытянутой руки. Однако Фрэнк, похоже, решил, что это недостаточно близко.

В медицинском смысле нашей близости ничто не препятствовало: на прошлой неделе меня осмотрел врач, который подмигнул, игриво погладил меня по заду и сообщил, что отношения с мужем мне можно возобновить в любой момент.

Я прекрасно понимала, что, пока меня не было, Фрэнк не вел себя как монах. Ему было уже под пятьдесят, однако он, как и прежде, оставался худощавым, мускулистым и гибким. Очень интересный смуглый мужчина. На приемах и коктейлях вокруг него, как пчелы вокруг меда, кружили женщины и, казалось, тихо жужжали от возбуждения.

Как-то раз я заметила на корпоративном приеме девицу: она уныло подпирала стену и таращилась поверх бокала на Фрэнка. Через некоторое время она стала пьяно рыдать и бормотать что-то невнятное, и подруги увели ее домой. По дороге девушки неодобрительно косились то на Фрэнка, то на меня (я тихо стояла рядом с ним, одетая в широкое платье для беременных).

Тем не менее муж вел себя безукоризненно. Он ночевал только дома и следил, чтобы на воротничках сорочек не оставалось следов губной помады. Однако теперь он, видимо, вздумал вернуться домой во всех смыслах. Наверное, у него было право ждать от меня исполнения супружеского долга, ведь я вновь была его женой.

Этому мешало только одно. Когда мне случалось просыпаться среди ночи, я думала совсем не о Фрэнке. Вовсе не его гибкое тело приходило ко мне во сне и воспламеняло меня так, что я просыпалась вся в поту, дрожа от полузабытых прикосновений, которые не ждала испытать наяву.

– Джейми, – шептала я. – О Джейми!

Слезы, лившиеся из глаз, капали на нежный рыжий пушок, покрывавший голову моей крошки, вспыхивали и переливались словно жемчуга и бриллианты.

День не задался с самого утра. У Брианны расстроился желудок. Она то и дело пачкала пеленки, плакала, и каждые пять минут ее приходилось брать на руки. Но и на руках она не успокаивалась и все время срыгивала прямо на меня. К одиннадцати утра я уже три раза меняла блузку.

Неудобный лифчик для кормящих натирал под мышками, при этом соски торчали наружу и мерзли. Ко всему прочему, когда я наконец заставила себя приступить к уборке, под полом что-то лязгнуло, и отопление, тихо вздохнув, вырубилось.

Пришлось звонить в обслуживающую компанию.

– Нет, на следующей неделе мне не подходит! – прорычала я в трубку.

За окнами висел холодный февральский туман, который пытался просочиться в щель под подоконником и заполнить квартиру.

– На термометре – шесть градусов, а в доме – трехмесячный младенец!

Младенец, завернутый во все имевшиеся одеяльца, развалился в детском стульчике и орал как резаный. Игнорируя бормотание собеседника на другом конце линии, я поднесла трубку к разинутому рту Брианны и недолго подержала.

– Слышали? – сурово спросила я, вернув трубку к уху.

– Ну хорошо, – согласился мастер. – Я подъеду сегодня во второй половине дня, от двенадцати до шести.

– От двенадцати до шести? Может, можно поточнее? Я должна выйти, – заявила я.

– Леди, в этом городе не только у вас сдохла печка, – твердо ответил мастер и повесил трубку.

Я глянула на часы: одиннадцать тридцать. Нечего и думать, что за оставшиеся полчаса можно сделать все покупки и вернуться, тем более что поход по магазинам с грудным младенцем в части экипировки и энергозатрат сравним с экспедицией в дикие джунгли Борнео.

Скрипнув зубами, я позвонила в отдел заказов дорогого магазина, набрала все необходимое для гостей и вернулась к дочери: Брианна была уже вся красная от крика, к тому же она опять успела обделаться.

– Погоди, детка. Вот подотремся, и станет гораздо лучше, – приговаривала я, вытирая с красной попки Бри коричневатую слизь.

Она выгнула спину, пытаясь избежать влажной салфетки, и завопила еще громче. За салфеткой – слой вазелина и чистая пеленка, десятая за день. Машина с чистыми пеленками приедет не раньше завтрашнего дня, а весь дом провонял.

– Ну же, миленькая, все хорошо, не плачь.

Я положила девочку на плечо и стала гладить, но она не замолкала. Понятно, почему она плачет, ведь ее бедная попка так воспалилась. Хорошо бы раздеть ее и положить голую на полотенце, но в сложившихся условиях об этом нечего было и думать. Мы надели свитера и тяжелые зимние пальто, отчего кормить было еще труднее, чем всегда: даже на то, чтобы достать грудь, уходило несколько минут, и все это время девочка вопила.

Если Брианна и спала, то короткими периодами, по несколько минут. Конечно, мне тоже не пришлось подремать. Около четырех нам удалось заснуть по-настоящему, но минут через десять нас поднял громкий стук в дверь – это разводным ключом колотил слесарь, пришедший по вызову.

Одной рукой я прижимала к себе ребенка, другой пыталась готовить ужин. При этом в одно ухо орала малышка, а в другое звякали инструменты.

– Ну, леди, навек не поручусь, но сейчас тепло у вас будет, – провозгласил внезапно появившийся слесарь, вытиравший со лба пятно сажи.

Он склонился к Брианне, которая лежала на моем плече и с громким чмоканьем сосала палец, – наступило некоторое затишье.

– Ну как пальчик, сладенький? – осведомился он и, выпрямившись, добавил: – Знаете, говорят, что нельзя разрешать детям сосать пальцы. От этого зубы растут криво, а потом надевают пластинку.

– Что вы говорите? – процедила я. – Сколько я вам должна?

Спустя полчаса на сковороде уже лежала политая соком фаршированная курица, окруженная порубленным чесноком, веточками розмарина и лимонными дольками. Быстро спрыснув куриную кожу лимонным соком и проткнув ее палочкой, я наконец нашла время переодеться и переодеть Брианну. По виду кухни можно было решить, что ее посетили грабители-неудачники, которые искали клад: шкафы нараспашку, ящики выдвинуты, по всем горизонтальным поверхностям валяются ложки и кастрюли. Я захлопнула шкафы, а потом – и дверь на кухню, понадеявшись, что не отличающаяся хорошими манерами миссис Хинчклиф все-таки не сунется в закрытую кухню.

Фрэнк купил Брианне новое розовое платье. Очень красивое, но я сомневалась, не будет ли многослойный кружевной воротничок раздражать детскую кожу, к тому же кружева казались мне непрочными.

– Ну ладно, попробуем, – сказала я дочери. – Папа хочет, чтобы ты была красавица. Давай постараемся не слюнявить платьице?

В ответ Брианна прикрыла глаза, поднатужилась и срыгнула, как мне показалось, с особенным усердием.

– Вот и молодец! – похвалила я, покривив душой.

Теперь предстояло поменять простыню в кроватке, но, по крайней мере, понос не усилился.

Я привела все в порядок, поменяла подгузник, вытерла с лица Брианны сопли и слюни и, наконец, встряхнула розовое платьице. При этом девочка моргала и радостно гукала, размахивая кулаками. Я услужливо нагнула голову и боднула ее в живот, вызвав бурю восторга, выразившегося в еще более громком визге. Еще пара боданий – и мы приступили к тяжелому процессу надевания платья.

Брианне затея не понравилась – стоило продеть голову в вырез, она заныла, а когда я стала засовывать пухлые руки в рукава, она дернулась и громко завопила.

– В чем дело? – испугалась я; я уже понимала смысл издаваемых дочерью звуков и поняла, что это крик боли и испуга. – Что случилось, дорогая?

Она просто зашлась в плаче. Я быстро перевернула Брианну и погладила по спинке, решив, что у нее снова болит живот, но это не помогло. Пришлось снова взять крутившуюся девочку на руки, она стала махать руками, и тут я увидела на внутренней стороне предплечья длинную красную царапину. В платье застряла булавка, которая поцарапала ее, когда я вдевала руку в рукав.

– Ой, маленькая! Ой, прости! Прости маму!

Чуть не плача, я отстегнула и вытащила противную булавку и крепко прижала Брианну к плечу, чувствуя себя ужасно виноватой. Конечно, я не хотела причинить дочери боль, но она-то этого знать не могла.

– Ох, моя дорогая, – бормотала я. – Все, все прошло. Мама тебя любит, все хорошо.

Ну почему я не подумала о том, что нужно проверить платье? И вообще, какой мучитель придумал упаковывать одежду для младенцев, скалывая ее булавками?

Я все-таки надела на девочку платье, вытерла ей лицо, отнесла в спальню, уложила на свою кровать и только после этого торопливо переоделась в приличную юбку и свежую блузку.

Когда я надевала чулки, раздался звонок в дверь. Один чулок прорвался на пятке, но переодеваться было уже некогда. Я сунула ноги в тесные туфли из крокодиловой кожи, схватила Брианну и поспешила открыть.

На пороге стоял Фрэнк, обвешанный пакетами так, что не мог достать ключи. Свободной рукой я забрала у него большинство свертков и положила их на столик в прихожей.

– Ужин готов, дорогая? Я принес новую скатерть и салфетки – подумал, что наши старые уже несвежие. И, конечно, вино.

Он с улыбкой поднял бутылку, наклонившись, пригляделся ко мне и нахмурился, заметив растрепанные волосы и свежезаляпанную молочной отрыжкой блузку.

– Клэр, Клэр, – покачал головой Фрэнк. – Неужели ты не могла чуточку привести себя в порядок? У тебя ведь нет особых дел, ты целый день дома, что же ты не могла уделить несколько минут…

– Нет, – резко сказала я.

И сунула на руки Фрэнку Брианну, которая тут же вновь капризно заныла.

– Нет, – вновь сказала я и вырвала из его руки бутылку. – Нет! – крикнула я, топнув ногой, и замахнулась. Фрэнк увернулся, и тогда я запустила бутылку в дверной косяк. Божоле облило порог, а пол усеяли блестящие на свету осколки стекла.

Разбитая бутылка полетела в азалии, а я, не надев пальто, побежала в холодный туман. У поворота я миновала удивленных Хинчклифов, которые пришли на полчаса раньше назначенного, скорее всего, чтобы поймать меня посреди приготовлений к их визиту.

Ну что ж, надеюсь, ужин им понравится.

Я бесцельно двигалась сквозь туман. Пока я не стала отпускать газ, ноги мне обдувала печка. Домой я не собиралась; куда же податься? В круглосуточное кафе?

Неожиданно я сообразила, что уже около полуночи, а сегодня пятница. Да, я знаю, куда идти. Я повернула обратно к нашему предместью, к церкви Святого Финбара.

В такой поздний час часовня, конечно, была закрыта, чтобы не пускать грабителей и вандалов, но запоздалым прихожанам предлагалось нажать на кодовый замок под дверной ручкой. Тот, кто знал код, мог законно войти. Следовало лишь отметиться в журнале, лежавшем у алтаря.

– Святой Финбар? – недоверчиво спросил Фрэнк, впервые услышавший о часовне от меня. – Нет такого святого. И быть не может.

– А вот и есть, – не без самодовольства возразила я. – Ирландский епископ двенадцатого века.

– А, ирландский, – с облегчением протянул Фрэнк. – Тогда понятно. Только я не могу понять, – продолжил он, стараясь сохранять такт, – так это… э-э… зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем тебе посещать эту церковь? Ты никогда не отличалась религиозностью, набожности в тебе не больше, чем во мне. Ты не ходишь ни к мессе, ни к причастию. Отец Беггс каждую неделю спрашивает, где ты.

Я покачала головой.

– По правде говоря, Фрэнк, мне трудно это объяснить. Я хожу туда, потому что… чувствую потребность.

Не зная, как объяснить попонятнее, я беспомощно на него уставилась.

– Там… там царит покой, – сказала я наконец.

Фрэнк открыл было рот, но отвернулся и только покачал головой.

В этой церкви и вправду царил покой. На парковке стоял один-единственный автомобиль запоздалого прихожанина и отсвечивал под фонарем неясным черным. Я записалась в журнале и зашла внутрь, покашливанием предупредив молившегося человека о своем появлении.

Я уселась сразу за крепким мужчиной в желтой куртке. Он почти тут же поднялся, подошел к алтарю, преклонил колени и пошел к выходу, быстро кивнув мне на прощание.

Дверь со скрипом затворилась, и я осталась одна. В недвижном воздухе ровно горели две большие белые алтарные свечи. В начищенной золотой дароносице лежало несколько облаток. Я закрыла глаза и некоторое время лишь вслушивалась в тишину.

В голове, словно водоворот, кружились дневные события. Без пальто было очень холодно, даже после короткой перебежки через парковку я тряслась, но затем постепенно согрелась и расслабила сжатые на коленях руки.

В конце концов, как обычно, я перестала думать вообще. Не знаю, то ли время остановилось, то ли на меня навалилась вселенская усталость. Я перестала испытывать вину по отношению к Фрэнку, меньше стала тосковать по Джейми, а постоянные материнские тревоги превратились в фоновые, став не громче медленного стука сердца, равномерного и успокаивающего в темноте часовни.

– Господи, – прошептала я, – отдаю на милость Твою душу слуги Твоего Джеймса.

«И мою», – мысленно добавила я.

Я сидела не шевелясь и смотрела на отражения мерцания свеч в золотой дароносице, и тут позади послышались тихие шаги. Кто-то вошел и шумно уселся на церковную скамью. Сюда всегда приходили, днем и ночью. Благословенный алтарь никогда не оставался в одиночестве.

Я посидела еще несколько минут, потом встала, в свою очередь поклонилась алтарю и, уже направляясь к выходу, увидела, как в заднем ряду, в тени статуи святого Антония, задвигался чей-то силуэт. Человек встал и двинулся мне навстречу.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела я.

Фрэнк кивнул на очередного молящегося, уже преклонившего колени, и, взяв меня за локоть, вывел на улицу.

Я подождала, пока дверь часовни не закроется, вырвала руку и повернулась лицом к нему.

– Что такое? – раздраженно спросила я. – Зачем ты сюда притащился?

– Я беспокоился.

Он указал на пустую парковку: «Бьюик» стоял так, словно защищал мой маленький «Форд».

– В этой части города опасно гулять в одиночку, особенно женщинам. Я пришел, чтобы проводить тебя домой. Вот и все.

Он не упомянул ни Хинчклифов, ни ужин, и мое раздражение исчезло.

– А, – сказала я. – А как же Брианна?

– Я попросил приглядеть за ней старушку-соседку, миссис Мансинг, подойти, если она заплачет. Но девочка, похоже, крепко спит и некого не побеспокоит. А теперь пойдем, холодно.

Так и было. От бухты дул холодный ветер, устраивал маленькие смерчи вокруг фонарных столбов. Я, в одной тонкой блузке, поежилась.

– Ну, до дома.

Я зашла проведать Брианну, и меня окутало ласковое тепло детской. Малютка по-прежнему спала, но беспокойно, ворочая рыжей головой туда-сюда, и рот открывался и закрывался, как у рыбки.

– Она проголодается, – прошептала я Фрэнку, который зашел в детскую следом и через мое плечо с любовью смотрел на дочь. – Лучше я покормлю ее сейчас, перед сном. Может, она подольше поспит утром.

– Я дам тебе чего-нибудь горяченького попить, – произнес Фрэнк и исчез в кухне. А я взяла на руки теплый сонный сверток.

Девочка наелась молоком только из одной груди. Рот лениво отпустил сосок, пушистая головка снова тяжело опустилась мне на руку, и все мои попытки ее докормить остались тщетными. В конце концов пришлось отступить. Я уложила Брианну в кроватку и поглаживала по спине до тех пор, пока она легко не срыгнула и не погрузилась в сытый спокойный сон.

– Ну, похоже, это на всю ночь?

Фрэнк накрыл девочку одеяльцем в желтых кроликах.

– Похоже на то.

Я откинулась в кресле-качалке, у меня не осталось никаких сил, чтобы встать. Фрэнк подошел ко мне и остановился за спиной, осторожно опустив руку мне на плечо.

– Значит, он умер? – тихо спросил он.

«Я же тебе говорила!» – чуть было не вырвалось у меня, но я осеклась и только кивнула, медленно раскачиваясь в кресле и глядя на кроватку с ее маленькой обитательницей.

Правую грудь распирало от молока, и было понятно, что, несмотря на всю усталость, перед сном с этим нужно что-то сделать. Покорившись судьбе, я со вздохом взяла в руки нелепое на вид приспособление, резиновый молокоотсос. Пользоваться им было во всех смыслах неудобно, но надо было воспользоваться им сейчас, чтобы через час не проснуться от распирающей боли в груди, облепленной пропитанной молоком рубашкой.

Я махнула Фрэнку.

– Иди, это быстро, на несколько минут, но иначе не получится…

Вместо ответа он забрал у меня резиновую грушу и положил ее на стол. В теплом темном воздухе детской его рука, действуя будто сама, не руководствуемая сознанием, медленно поднялась и осторожно обхватила мою набухшую грудь.

Фрэнк наклонил голову и осторожно приник губами к соску. Ощутив болезненный, но приятный отток молока, я застонала, непроизвольно опустив ладонь на затылок Фрэнка, плотнее прижала его лицо к груди и выдохнула:

– Сильнее.

Губы были нежные и мягкие, ничего общего с безжалостной хваткой крепких десен ребенка, жадно впивавшихся в грудь.

Не отрываясь от груди, Фрэнк опустился на колени, и на меня накатила волна нежности, какую, как мне в тот момент показалось, мог ощущать Господь при виде поклоняющегося Ему народа. От усталости мне все виделось замедленным, словно под водой. Руки Фрэнка двигались медленно, как водоросли в морском течении. Настойчиво и нежно, как волны, меня подняло и, словно на прибрежный песок, уложило на коврик в детской. Я закрыла глаза, отдаваясь на его волю.

Заскрипели петли в передней старого дома пастора: это пришла Брианна Рэндалл. Услышав голоса девушек, Роджер моментально вскочил и поспешил в холл.

– Ты что мне сказала? Купить фунт наилучшего сливочного масла. Я и купила. Ну а что, если бы я попросила не наилучшего, а?

Брианна болтала и смеялась с Фионой, одновременно разгружая пакеты.

– Ну, если ты купила масло старого негодяя Уиклоу, так оно не то что не наилучшее, а наихудшее, – перебила Фиона. – О, да ты, смотрю, купила и корицу, отлично! Тогда я испеку булочки с корицей. Хочешь посмотреть, как я их делаю?

– Да, но сначала хочу поужинать. Умираю от голода!

Брианна встала на цыпочки и с интересом принюхалась к доносившимся из кухни ароматам.

– Что это там готовят? Случайно, не знаменитый хаггис – ливер в телячьем рубце?

– Хаггис! Ну и глупая же ты, англичаночка! Кто ж весной хаггис делает! Он бывает осенью, когда забивают скот.

– Значит, я англичаночка? – Похоже, Брианне ужасно понравилось это слово.

– Конечно, глупая. Но я все равно тебя люблю.

Фиона рассмеялась. Она смотрела на Брианну снизу вверх, потому что та была выше почти на фут. В сравнении с обаятельной толстушкой Фионой девятнадцати лет стройная высокая Брианна напоминала готическую статую. Длинный прямой нос и блестящие золотистые волосы лишь упрочивали это впечатление: казалось, девушка сошла со страницы средневекового манускрипта, иллюстрированного такими правдоподобными и яркими картинками, что для них и тысяча лет – не срок.

Роджеру показалось, что во взоре Клэр, стоявшей возле него, смешались любовь, гордость и еще какое-то чувство, возможно, воспоминания?

И его озарило: Джейми Фрэзер, скорее всего, выделялся не только великанским ростом и рыжими, как у викинга, волосами, но и огромным обаянием, которое перешло по наследству его дочери.

Как интересно, подумал он. Кажется, Брианна не говорит и не делает ничего необычного, но при этом без всяких усилий располагает к себе. В ней было нечто притягательное, почти магнетическое, вовлекавшее всех в ее сферу.

Например, сейчас она притянула его. Обернувшись, девушка ему улыбнулась, и Роджер, сам не зная, как это вышло, очутился совсем рядом с ней, так близко, что видел еле заметные веснушки на высоких скулах и ощущал аромат дорогого табака, который впитался в ее волосы в магазине.

– Здравствуй, – улыбаясь, сказал он. – Ну как, удалось найти материалы о кланах, или вместо этого вы с Фионой валяли дурочку?

– Валяла дурочку? – Брианна весело сощурилась, и ее глаза стали напоминать голубые треугольники. – Сначала я англичаночка, а теперь и дурочка. Интересно, как вы, шотландцы, называете человека, к которому испытываете симпатию?

– Дор-р-р-рогуш-ш-ша, – ответил Роджер с утрированно раскатистым «р» и долгим «ш», так что девушки расхохотались.

– Вы говорите как сердитый абердинский терьер, – заметила Клэр. – И правда, Бри, ты нашла в библиотеке горных кланов что-нибудь полезное?

– Много чего, – ответила Брианна и принялась рыться в выложенной на столик стопке фотокопий. – Пока делали копии, мне удалось прочесть большинство документов. Вот самая интересная история.

Она вытащила из стопки листок и передала его Роджеру.

Это оказался фрагмент из сборника преданий хайлендеров, посвященный легенде под названием «Скачущий Бочонок».

– Предания? – с сомнением сказала Клэр, вглядываясь через его плечо. – Это то, что нам нужно?

– Очень может быть, – рассеянно отозвался Роджер, поскольку внимательно читал листок, читать и разговаривать одновременно он не умел. – По большей части, примерно до середины девятнадцатого века, история хайлендеров не документирована. А значит, рассказы о реальных людях и исторических событиях традиционно перемежаются сказочными сюжетами вроде баек о водяных лошадях, привидениях или проделках эльфов и гномов. Ученые, фиксировавшие эти предания, зачастую не понимали природу повествования – чаще всего рассказ представлял собой смесь фактов и мифов, иногда это был откровенный вымысел, но случалось набрести и на описание реального исторического события. Скажем, это, – он передал листок Клэр, – не похоже на сказку. Здесь повествуется о том, как получил свое название совершенно реальный обрыв в Хайленде.

Заправив прядь за ухо и склонив голову, Клэр принялась за чтение, щурясь в рассеянном свете, пробивавшемся сквозь прозрачный потолок. Фиона, выросшая среди старых пожелтевших бумаг и скучных хроник, совершенно не впечатлилась очередным историческим документом и поспешила в кухню проследить за приготовлением ужина.

– «Скачущий Бочонок, – прочитала Клэр. – Каменистый склон с уступами над рекой, получивший свое название в честь происшествия, случившегося с лэрдом-якобитом и его слугой. Лэрд, один из немногих счастливцев, сумевших спастись после разгрома при Каллодене, еле добрался до своих владений, но ему пришлось почти семь лет скрываться в пещере на собственной земле, так как по Верхней Шотландии рыскали англичане в поисках беглых сторонников Карла Стюарта. Арендаторы верно хранили тайну лэрда, снабжали его в его убежище едой и прочими припасами, дабы ненамеренно не выдать его постоянно проезжавшим неподалеку английским патрулям, даже между собой называли не иначе как Серая Шляпа. Однажды паренек, поднимавший по склону холма к пещере лэрда бочонок с элем, наткнулся на отряд драгун. Он храбро отказался отвечать на расспросы англичан, а когда один из солдат решил было отобрать бочонок, уронил его; бочонок, подпрыгивая, покатился вниз, упал в протекавшую внизу реку и был унесен пучиной».

Клэр подняла глаза от бумажки и, вопросительно вздернув брови, посмотрела на Брианну.

– А что такого особенного в этой истории? Мы знаем, или полагаем, – поправилась она, покосившись на Роджера, – что Джейми спасся после Каллодена, но ведь спаслось и немало других. Почему ты думаешь, что этим лэрдом был именно Джейми?

– Разумеется, Серая Шляпа, – ответила Брианна, которая, похоже, удивилась глупому вопросу.

– Что? – Роджер посмотрел на нее с недоумением. – При чем тут Серая Шляпа?

Вместо ответа Брианна взяла пальцами свою густую рыжую прядь и помахала волосами перед его носом.

– Серая Шляпа, – с нажимом еще раз сказала Брианна. – Почему арендаторы именно так называли лэрда? Потому что за пределами пещеры он всегда носил серую шляпу, чтобы скрыть свою запоминающуюся шевелюру. Ты же говорила, что он получил у англичан прозвище Рыжий Джейми. Враги знали, что он рыжий, – и он был вынужден скрывать свою рыжину!

Онемевший от удивления Роджер вылупил глаза на волнистые огненные волосы девушки.

– Очень может быть, что так и было, – воодушевленно поддержала ее Клэр. – У него были в точности такие же волосы, что у тебя, Бри.

Она протянула руку и нежно коснулась головы дочери.

Девушка с любовью посмотрела в ответ.

– Я знаю, – произнесла она. – Во время чтения я как раз об этом думала – пыталась себе его представить, понимаешь? – Она остановилась и покашляла, словно ей что-то попало в горло. – Воображала, как он скрывается в вересковой пустоши: он прячется, а в его волосах сияет солнце. Ты рассказывала, он был изгнанником; мне кажется… я тут подумала, что он наверняка отлично умел… прятаться. Ну, от тех, кто собирался его убить, – неуверенно закончила она свою мысль.

– Ну конечно! – поддержал Роджер, стремившийся устранить малейшие причины, от которых омрачился взгляд Брианны. – Это отличная гипотеза. Однако мне думается, если мы ее разработаем, то сумеем узнать все поточнее. Например, найдем на карте Скачущий Бочонок…

– Думаешь, я дурочка? – недовольно пробурчала Брианна. – Я об этом подумала. – Вместо печали в ее взгляде теперь сквозило самодовольство. – Я и задержалась так потому, что заставила библиотекаря выдать мне все имеющиеся у них карты Хайленда.

Она достала из стопки очередную фотокопию и торжественно ткнула пальцем в точку наверху листа.

– Видите? Холм слишком мал, чтобы его обозначали на карте, но на этой он есть. Вот деревня Брох-Мордха, находящаяся, как говорила мама, неподалеку от усадьбы Лаллиброх, а вот холм.

Палец девушки чуть сместился и указал еле заметную точку на карте.

– Видите? – повторила она. – Он вернулся в Лаллиброх, свое поместье, и там скрывался.

– Я и без лупы поверю, что тут написано «Скачущий Бочонок», – выпрямившись, произнес историк и улыбнулся Брианне. – Ну, поздравляю. Похоже, ты его нашла, пусть он и не рядом с тобой.

Брианна улыбнулась, однако ее глаза поблескивали слезами.

– Ага, – тихо согласилась она и тронула пальцами бумаги. – Это мой отец.

Клэр взяла дочь за руку.

– Отрадно видеть, что ты унаследовала не только волосы отца, но и ум матери, – улыбаясь, заметила она. – Давай же отметим твое открытие ужином, который приготовила Фиона.

– Молодец, – сообщил Роджер: они пошли в столовую вслед за Клэр, причем молодой человек обнял Брианну за талию. – Можешь собой гордиться.

– Спасибо, – улыбнулась она, однако почти сразу вновь о чем-то задумалась.

– Ты что? – вполголоса поинтересовался Роджер по дороге. – Что-то случилось?

– В общем, нет.

Брианна повернулась, и юноша увидел, что между рыжими бровями залегла маленькая морщинка.

– Только… я задумалась, попыталась представить… Как ты думаешь, каково это было? Жить в пещере целых семь лет? Что же с ним потом стало?

Роджер порывисто наклонился и легко поцеловал эту морщинку.

– Не знаю, милая, – сказал он. – Но возможно, мы это узнаем.

Часть вторая

Лаллиброх

Глава 4

Серая шляпа

Лаллиброх, ноябрь 1752 года

Когда мальчишки сообщали ему, что все тихо, он, приблизительно раз в месяц, пробирался в дом, чтобы побриться. Темной ночью, крадучись, как лис. Это все равно было рискованно, однако он считал, что бреется, чтобы окончательно не одичать, – бритье казалось тем, что поддерживало его связь с цивилизацией.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Умение вести деловую переписку по электронной почте на английском языке – одна из ключевых компетенц...
Буржуазия подходит к историческим образам не менее утилитарно, чем ко всему остальному. Так имя Стал...
Детективно-приключенческий роман «Старые долги» из серии «Спасение утопающих» Фредди Ромма.Сыщик Анд...
Детектив Валя, кузина Андрея Кароля, находит мемуары Жюльетт — бывшей разведчицы, работавшей с Леопо...
«Добрый царь Ашока» открывает трилогию под названием «Сокровенные истории Востока». Книга описывает ...
Писать начала еще в детстве, но на пути к призванию сменила немало профессий: университетского препо...