Воспламеняющая взглядом Кинг Стивен

4

– Я хочу, чтобы ты лично возглавил завершающую стадию, Эл.

– Как скажете, Кэп.

Альберта Штайновица, небольшого роста, с желтоватым цветом лица и очень черными волосами, в молодости иногда путали с актером Виктором Джори. Кэп работал со Штайновицем почти восемь лет – собственно, они вместе пришли сюда с флота – и для него Эл неизменно выглядел так, будто ему вот-вот предстояло лечь в госпиталь без всяких шансов на выздоровление. Курил Эл всегда и везде, за исключением кабинета Кэпа, где такое не дозволялось. Ходил он медленно, степенным шагом, со странным достоинством, а подобное невозмутимое достоинство – редкое качество для любого человека. Но Кэп, видевший медицинские карты всех агентов Первого отделения, знал, что полная достоинства походка Альберта – вынужденная необходимость. Тот страдал от геморроя, перенес две операции и отказался от третьей, которая могла привести к тому, что ему до конца жизни пришлось бы носить привязанный к ноге калоприемник. Своей походкой он напоминал Кэпу русалку, захотевшую стать обычной женщиной, и заплаченную за ноги цену. Кэп полагал, что ее походка отличалась бы не меньшим достоинством.

– Как скоро ты доберешься до Олбани? – спросил он.

– Через час после отъезда отсюда, – ответил Эл.

– Хорошо. Я тебя надолго не задержу. Какая там ситуация?

Альберт сложил маленькие желтоватые руки на коленях.

– Полиция штата сотрудничает с нами по полной программе. Перекрыты все дороги, идущие от Олбани. Блокпосты выставлены концентрическими кругами с центром в аэропорту Олбани. Наибольший радиус – тридцать пять миль.

– Ты предполагаешь, что им не удалось уехать на попутке?

– Приходится предполагать, – ответил Эл. – Если они сумели поймать машину, и их увезли на пару сотен миль, нам придется начать все сначала. Но я готов спорить, что они внутри этого круга.

– Правда? А почему, Альберт? – Кэп наклонился вперед. Альберт Штайновиц был, несомненно, лучшим агентом Конторы, за исключением разве что Рейнберда. Умный, с развитой интуицией… и безжалостный, когда работа того требовала.

– Отчасти это чутье, – ответил Альберт, – отчасти – выводы компьютера, которому мы скормили всю информацию о трех последних годах жизни Энди Макги. Мы попросили выдать все без исключения закономерности, имеющие отношение к дару, которым он вроде бы обладает.

– Он обладает, Эл, – мягко заметил Кэп. – И по этой причине операция становится крайне деликатной.

– Хорошо, обладает, – согласился Эл, – но компьютер предполагает, что возможности использования этого дара у него крайне ограниченны. Если он злоупотребляет, ему становится совсем плохо.

– Правильно. Мы рассчитываем на это.

– В Нью-Йорке он занимался консультациями. В стиле Дейла Карнеги.

Кэп кивнул. «Союзники уверенности», курсы повышения самооценки, рассчитанные на застенчивых сотрудников. Они приносили достаточно денег, чтобы Энди и девочке хватало на хлеб, молоко и мясо – но не более того.

– Мы опросили всю его последнюю группу, – продолжил Альберт Штайновиц. – Шестнадцать человек, и для каждого оплата делилась на две части: сто долларов перед началом занятий и сто в середине цикла, если они почувствуют, что занятия им помогают. Разумеется, они все это чувствовали.

Кэп кивнул. Дар Энди удивительным образом подходил для того, чтобы повышать в людях уверенность. Он в прямом смысле слова вталкивал их в эту самую уверенность.

– Их ответы на несколько ключевых вопросов мы ввели в компьютер. Вопросы были следующие: улучшалось ли ваше отношение к себе и к компании «Союзники уверенности» в какие-то определенные периоды? Вы помните, как вам работалось сразу после занятий в «Союзниках уверенности», когда вы чувствовали себя тиграми? Добились…

– Чувствовали себя тиграми? – переспросил Кэп. – Господи, вы спрашивали их, чувствовали ли они себя тиграми?

– Эту формулировку предложил компьютер.

– Хорошо, продолжай.

– Третий вопрос: добились ли вы какого-то особенного, значимого успеха на работе после того, как прошли курс обучения в «Союзниках уверенности»? На этот вопрос мы получили самые объективные и заслуживающие доверия ответы. Потому что люди склонны помнить день, когда им прибавили жалованье или босс похлопал их по плечу. И они с таким жаром отвечали на этот вопрос. Меня это даже испугало, Кэп. Он делал все, что обещал. Из шестнадцати человек одиннадцать продвинулись по службе… одиннадцать. Из оставшихся пяти трое, в силу специфики работы, могли получить повышение только в фиксированные сроки.

– Никто и не сомневается в способностях Макги, – заметил Кэп. – Уже никто.

– Ладно. Вернусь к главному. Цикл занятий занимал шесть недель. Анализируя ответы на ключевые вопросы, компьютер нашел четыре пиковые даты… то есть дни, когда Макги не только убеждал слушателей как-много-они-могут-сделать-если-постараются, но и сопровождал свою речь мощным импульсом. Полученные нами даты: семнадцатое августа, первое сентября, девятнадцатое сентября… и четвертое октября.

– И о чем это говорит?

– Видите ли, прошлой ночью импульс получил и таксист. Сильный импульс. Парень до сих пор не может прийти в себя. И мы убеждены, что Энди Макги перестарался. Так что сейчас ему совсем плохо. Вероятно, он даже пошевелиться не в состоянии. – Альберт пристально посмотрел на Кэпа. – Компьютер утверждает, что с вероятностью двадцать шесть процентов он мертв.

– Что?

– Он раньше тоже злоупотреблял – и после этого не мог стоять на ногах. Он что-то делает со своим мозгом… одному Богу известно, что именно. Может, возникают микроскопические кровоизлияния. И этот процесс прогрессирует. По расчетам компьютера, чуть больше одного шанса из четырех, что он уже мертв, либо от инфаркта, либо, что более вероятно, от инсульта.

– Ему пришлось воспользоваться своим даром прежде, чем он успел восстановиться, – догадался Кэп.

Альберт кивнул и достал что-то из кармана. Что-то в пластиковом конверте. Передал Кэпу, который посмотрел на предмет и вернул его Штайновицу.

– И что это должно означать? – спросил он.

– Ничего особенного, – ответил Эл, задумчиво глядя на купюру в пластиковом конверте. – Этим долларом Макги расплатился с таксистом.

– Он доехал из Нью-Йорка в Олбани за один доллар? – Кэп вновь взял конверт и с интересом изучил купюру. – Такая поездка должна стоить… что за черт! – Он уронил конверт на стол и откинулся на спинку кресла, удивленно моргая.

– С вами та же история, да? – спросил Эл. – Вы тоже это увидели?

– Господи, я не знаю, что я видел, – ответил Кэп и потянулся к керамической коробочке, в которой лежали таблетки, понижающие кислотность. – На мгновение мне показалось, что это вовсе не доллар.

– А теперь?

Кэп всмотрелся в купюру.

– Теперь – один доллар. Это Джордж… Господи! – Он так резко откинулся назад, что едва не стукнулся затылком о панель темного дерева. Посмотрел на Эла. – Это лицо… оно вроде бы на секунду изменилось. Появились очки или что-то такое. Это какой-то фокус?

– Да, и чертовски хороший, – ответил Эл, забирая купюру. – Я видел то же самое, хотя теперь перестал. Думаю, как-то приспособился… Хотя понятия не имею, как именно. Ничего такого, конечно же, нет. Это какая-то безумная галлюцинация. Но я даже узнал лицо. Это Бен Франклин.

– Ты забрал эту купюру у таксиста? – спросил Кэп, глядя на нее как зачарованный, ожидая изменения. Но перед ним был Джордж Вашингтон.

Эл рассмеялся.

– Да, – кивнул он. – Мы забрали купюру у таксиста и дали ему чек на пятьсот долларов. Так что он только разбогател.

– В каком смысле?

– Бен Франклин на стодолларовой банкноте – не на пятисотдолларовой. Вероятно, Макги не знал.

– Дай-ка мне.

Эл вернул Кэпу пластиковый конверт с купюрой, и Кэп пристально смотрел на нее не меньше двух минут. И когда уже собрался отдать, она изменилась. Но на этот раз он четко понял, что изменение произошло у него в голове, а не в купюре, или на ней, или где-то еще.

– Вот что я тебе скажу. – Кэп перевел взгляд на Эла. – Я не уверен, но вряд ли Франклин изображен на ста долларах в очках. Иначе это было бы… – Он замолчал, не зная, как закончить фразу. Пришедшее в голову «чертовски странно» определенно не годилось.

– Да, – кивнул Эл. – Что бы это ни было, эффект рассеивается. Этим утром я показал купюру шестерым. Двое подумали, будто что-то увидели, но не в той степени, как таксист и девица, с которой он живет.

– Из этого ты делаешь вывод, что он потратил слишком много энергии?

– Да. И я сомневаюсь, что ему хватило сил двигаться дальше. Они могли улечься спать в лесу или остановиться в каком-нибудь мотеле. А то и влезть в летний домик где-то в округе. Но я думаю, они по-прежнему недалеко от аэропорта, и мы сумеем взять их без особых хлопот.

– Сколько тебе нужно людей?

– Людей у меня достаточно, – ответил Эл. – Считая полицию штата, в операции задействовано более семисот человек. Они знают, что это задача первостепенной важности. Ходят от двери к двери, от дома к дому. Мы уже проверили все отели и мотели в непосредственной близости от аэропорта Олбани… их больше сорока. Теперь расширяем зону поисков, охватываем близлежащие городки. Мужчина с маленькой девочкой… Они выделяются, как белая ворона. Мы их возьмем. Или одну девочку, если он мертв. – Альберт поднялся. – Думаю, мне пора. Хочется быть там, когда мы выйдем на них.

– Конечно. Привези их мне, Эл.

– Обязательно, – пообещал Альберт и направился к двери.

– Альберт?

Он повернулся – невысокий мужчина с кожей нездорового желтого цвета.

– Кто изображен на пятисотдолларовой банкноте? Ты проверял?

Альберт Штайновиц улыбнулся.

– Маккинли. Его убили.

Он вышел, мягко закрыв за собой дверь, оставив Кэпа в раздумьях.

5

Десять минут спустя Кэп вновь нажал клавишу аппарата внутренней связи.

– Рейнберд уже вернулся из Венеции, Рейчел?

– Да, вчера, – ответила Рейчел, и Кэп подумал, что уловил нотку отвращения в обычно бесстрастном голосе секретарши.

– Он здесь или на Санибеле? – Контора располагала базой отдыха на острове Санибел у побережья Флориды.

Последовала пауза: Рейчел сверялась с компьютером.

– В Лонгмонте, Кэп. Данные на восемнадцать ноль-ноль вчерашнего дня. Вероятно, отсыпается после перелета.

– Пусть его кто-нибудь разбудит. Я хочу увидеться с ним сразу после ухода Уэнлесса… при условии, что Уэнлесс еще здесь.

– Пятнадцать минут назад был.

– Хорошо… я буду ждать Рейнберда в полдень.

– Да, сэр.

– Ты хорошая девочка, Рейчел.

– Благодарю вас, Кэп. – По голосу чувствовалось, что секретарь тронута. Кэпу она нравилась, очень нравилась.

– Пожалуйста, пригласи ко мне Уэнлесса, Рейчел.

Он откинулся на спинку кресла, положил руки перед собой, переплел пальцы и подумал: Это за мои грехи.

6

У доктора Джозефа Уэнлесса инсульт случился в тот самый день, когда Никсон объявил об уходе с поста президента: 8 августа 1974 года. После инсульта его не разбил паралич, но полностью физически он так и не восстановился. Как и умственно, по мнению Кэпа. Именно после инсульта интерес Уэнлесса к эксперименту с «Лотом шесть» и его последствиям стал постоянным и превратился в одержимость.

Уэнлесс вошел в кабинет, опираясь на трость. Свет, лившийся в панорамное окно, отразился от круглых очков без оправы, и на мгновение показалось, что за ними нет глаз. Левая рука Уэнлесса напоминала скрюченную птичью лапку. Левый угол рта изогнулся, застыв в пренебрежительной усмешке.

Рейчел сочувственно посмотрела на Кэпа поверх плеча Уэнлесса. Кэп кивнул, показывая, что она может идти. И она ушла, тихо закрыв за собой дверь.

– Добрый доктор, – мрачно произнес Кэп.

– Как мы продвигаемся? – спросил Уэнлесс и, крякнув, уселся.

– Секретная информация, – ответил Кэп. – Ты же знаешь, Джо. Чем я могу тебе помочь?

– Я обратил внимание на здешнюю суету. – Уэнлесс проигнорировал вопрос. – А что еще мне оставалось делать, просиживая тут все утро?

– Если приходишь без предварительной договоренности…

– Ты думаешь, вы опять вышли на них, – прервал его Уэнлесс. – Иначе зачем нужен этот мясник Штайновиц? Что ж, может, и вышли. Может, и так. Но раньше вы тоже думали, что вышли, правда?

– Чего ты хочешь, Джо? – Кэпу не нравились напоминания о прошлых неудачах. Однажды они даже взяли девочку. Люди, которые в этом участвовали, до сих пор не оправились – и, возможно, уже никогда и не оправятся.

– Чего я всегда хочу? – переспросил Уэнлесс, нависнув над тростью. Господи, подумал Кэп, старый козел сейчас ударится в риторику. – Почему я до сих пор жив? Чтобы убедить тебя в необходимости ликвидировать их обоих. А заодно ликвидировать и Джеймса Ричардсона. И ликвидировать тех, кто сейчас на Мауи. Полная ликвидация, капитан Холлистер. Уничтожить их. Стереть с лица земли.

Кэп вздохнул.

Скрюченной рукой Уэнлесс указал на библиотечную тележку.

– Я вижу, ты опять просматривал досье.

– Я знаю его практически наизусть, – ответил Кэп с легкой улыбкой. Последний год он ел и пил с «Лотом шесть». А два предшествовавших года этот вопрос стоял в повестке каждого совещания. Так что, возможно, «Лот шесть» стал навязчивой идеей не только для Уэнлесса.

Разница в том, что мне за это платят. А для Уэнлесса это хобби. Опасное хобби.

– Ты читаешь документы, но ничему не учишься, – гнул свое Уэнлесс. – Позволь мне еще раз попытаться наставить тебя на путь истинный, капитан Холлистер.

Кэп уже собрался запротестовать, но вспомнил о Рейнберде и предстоящей встрече с ним в полдень. Его лицо тут же разгладилось. Стало спокойным, даже сочувствующим.

– Хорошо, – согласился он. – Стреляй, как будешь готов, Гридли[11].

– Ты по-прежнему считаешь меня безумным, правда? Я для тебя псих.

– Это говоришь ты – не я.

– Тебе следует помнить, что именно я первым предложил провести испытания диэтиламида лизергиновой кислоты.

– Случаются дни, когда мне хочется, чтобы ты этого не делал, – ответил Кэп. Стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором появлялся первый отчет Уэнлесса, двести страниц подробного описания нового препарата, сначала известного как ДЛК, потом – среди технического персонала – как «суперкислота», а в конце концов ставшего «Лотом шесть». Одобрил исходный проект предшественник Кэпа. Этого добропорядочного господина уже шесть лет как похоронили на Арлингтонском кладбище со всеми полагающимися воинскими почестями.

– Я просто хочу сказать, что мое мнение должно иметь определенный вес. – Сегодня голос Уэнлесса звучал устало: слова медленно слетали с языка, растягивались. Когда он говорил, левая часть рта не двигалась.

– Я слушаю, – ответил Кэп.

– На текущий момент я могу утверждать, что остаюсь единственным психологом или медиком, к которому ты прислушиваешься. Твоих людей интересует только одно: что этот мужчина и эта девочка могут сделать для безопасности Америки… и, возможно, для будущего баланса сил. Идя по следу Макги, мы выяснили, что он вроде безобидного Распутина. Он может…

Уэнлесс продолжал бубнить, но Кэп временно перестал его слышать. Безобидный Распутин, подумал он. Несмотря на напыщенность, эта фраза ему понравилась. Он задался вопросом, а что бы сказал Уэнлесс, если бы узнал, что, согласно расчетам компьютера, выбираясь из Нью-Йорка, Макги ликвидировал себя с вероятностью, чуть превышавшей двадцать пять процентов. Очевидно, пришел бы в восторг. А если бы он показал Уэнлессу эту странную купюру? Наверняка его хватил бы второй удар, подумал Кэп и прикрыл рукой улыбку.

– Прежде всего меня волнует девочка. – Сколько раз Уэнлесс говорил ему об этом? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят? – Макги и Томлинсон поженились… один шанс из тысячи. Это следовало предотвратить всеми возможными средствами. Но кто мог предположить…

– Ты сам был обеими руками «за», – напомнил Кэп и сухо добавил: – Думаю, ты бы согласился стать посаженым отцом на свадьбе, если бы тебя пригласили.

– Никто из нас не догадывался, – пробормотал Уэнлесс. – Понадобился инсульт, чтобы до меня дошло. «Лот шесть» – как известно, синтетическая копия экстракта гипофиза… невероятно мощное обезболивающее-галлюциноген, механизм действия которого мы не понимали тогда и не понимаем теперь. Мы знаем – во всяком случае, уверены на девяносто девять процентов, – что природный аналог этой субстанции в какой-то степени ответственен за проявления пси-способностей, которые демонстрируют практически все люди, пусть и считаные разы за целую жизнь. И мы наблюдали удивительно широкий спектр этих способностей: ясновидение, телекинез, ментальное доминирование, проявление сверхчеловеческой силы, временный контроль над симпатической нервной системой. Тебе известно, что гипофиз проявляет гиперактивность практически во всех экспериментах по изучению биологической обратной связи?

Кэп это знал. Уэнлесс говорил ему и это, и все остальное бессчетное число раз. Но отвечать не требовалось. В это утро риторический талант Уэнлесса расцвел пышным цветом, лекция только набирала ход. И Кэп был готов слушать… в последний раз. Пусть старик выговорится: для него пошла вторая половина девятого иннинга.

– Да, это так, – ответил на собственный вопрос Уэнлесс. – Гипофиз активен при реализации обратной биологической связи. Он активен в фазе быстрого сна, и люди с повреждениями гипофиза редко спят нормально. У людей с повреждениями гипофиза невероятно часто случаются опухоли мозга и лейкемия. Гипофиз, капитан Холлистер. С точки зрения эволюции, это самая древняя эндокринная железа человеческого организма. В подростковом периоде вещества, которые она впрыскивает в кровеносную систему, по весу во много раз превосходят ее саму. Это невероятно важная эндокринная железа, и невероятно загадочная. Верь я в существование души, капитан Холлистер, я бы говорил, что она обитает в гипофизе.

Кэп хмыкнул.

– Мы все это знаем, – продолжил Уэнлесс, – как знаем, что «Лот шесть» каким-то образом изменил физическое строение гипофиза участников эксперимента. Даже у вашего так называемого «спокойного» Джеймса Ричардсона. Более того, благодаря девочке можно предположить, что он также изменил хромосомную структуру… и эти изменения в гипофизе могут быть настоящей мутацией.

– Произошла передача фактора Икс.

– Нет, – возразил Уэнлесс. – Этот момент – один из многих, которые тебе не удалось ухватить, капитан Холлистер. После эксперимента Эндрю Макги стал фактором Икс. А Виктория Томлинсон – фактором Игрек: эксперимент повлиял и на нее, но не так, как на ее мужа. Женщина обрела слабую способность использовать телекинетическую энергию. Мужчина обрел среднюю способность использовать ментальное доминирование. А вот девочка… маленькая девочка, капитан Холлистер… что может она? Точно мы этого не знаем. Она – фактор Зет.

– Мы намерены это выяснить, – мягко сказал Кэп.

Теперь оба уголка рта Уэнлесса изогнулись в пренебрежительной усмешке.

– Вы намерены это выяснить, – повторил он. – Да, если проявите настойчивость, то, несомненно, выясните… слепые, одержимые навязчивой идеей глупцы. – Он на мгновение зажмурился и прикрыл глаза рукой. Кэп спокойно наблюдал.

– Одно вы уже знаете. Она зажигает огонь.

– Да.

– Вы предполагаете, что она унаследовала от матери способность к телекинезу. Собственно, вы практически в этом уверены.

– Да.

– Будучи маленьким ребенком, она совершенно не могла контролировать эти… эти свои таланты.

– Маленький ребенок не может контролировать ни кишечник, ни мочевой пузырь. – Кэп использовал примеры из досье. – Но по мере взросления…

– Да, да, я знаком с этой аналогией. Однако и у детей постарше случаются «аварии».

– Мы собираемся держать ее в огнеупорном помещении, – с улыбкой ответил Кэп.

– В камере.

– Если хочешь, можно сказать и так. – Кэп продолжал улыбаться.

– Позволь поделиться с тобой догадкой. Она не любит использовать свою способность. Она ее боится, и этот страх сознательно ей внушили. Я тоже могу привести наглядный пример. Ребенок моего брата. В доме были спички. Фредди хотел с ними играть. Зажигать, потом трясти. Кричать: «Красиво, красиво!» И мой брат решил выработать у него психологический комплекс. Испугать так сильно, чтобы он никогда больше не играл со спичками. Брат сказал Фредди, что головки спичек содержат серу, и если их жевать, зубы сгниют и выпадут. А если смотреть на горящую спичку, можно ослепнуть. И наконец он подержал руку Фредди над зажженной спичкой.

– Твой брат, – пробормотал Кэп. – Звучит как принц крови среди простых смертных.

– Лучше маленькое красное пятнышко на руке мальчика, чем мальчик в ожоговой палате, весь во влажных бинтах, с ожогами третьей степени шестидесяти процентов кожи, – мрачно ответил Уэнлесс.

– Лучше держать спички там, где ребенок до них не доберется.

– А вы можете положить спички Чарлин Макги так, чтобы она до них не добралась? – спросил Уэнлесс.

Кэп медленно кивнул.

– Логика в твоих словах есть, но…

– Спроси себя, капитан Холлистер: каково пришлось Эндрю и Виктории Макги, когда этот ребенок был младенцем? После того, как они сложили два и два. С бутылочкой припозднились. Малышка плачет. И одновременно одна из мягких игрушек в ее кроватке вспыхивает, окутываясь клубами дыма. Подгузник мокрый. Малышка плачет, а мгновением позже загорается грязное белье в бельевой корзине. У тебя есть донесения, капитан Холлистер. Ты знаешь, как жилось в том доме. Огнетушитель и датчик дыма в каждой комнате. А однажды загорелись ее волосы, капитан Холлистер. Они вошли в комнату девочки и увидели, что она стоит в кроватке, кричит, а ее волосы горят.

– Да, – кивнул Кэп, – наверняка они чертовски занервничали.

– И потому они приучали ее к горшку… и учили пользоваться огнем.

– Пользоваться огнем… – задумчиво повторил Кэп.

– Я лишь хочу сказать, что они действовали, как мой брат – с Фредди. Внушали, что так делать нельзя. Ты привел мне пример, капитан Холлистер, так давай его проанализируем. Что есть приучение к горшку? Выработка психологического комплекса в чистом виде.

И тут голос старика изменился, превратился в высокий, дребезжащий голос женщины, отчитывающей ребенка. Кэп смотрел на Уэнлесса с брезгливым изумлением.

– Ты плохая девочка! – кричал старик. – Посмотри, что ты наделала! Это отвратительно, видишь, как это отвратительно? Это отвратительно – какать в штанишки! Взрослые какают в штанишки? Это надо делать в горшок, в горшок!

– Пожалуйста, – взмолился Кэп.

– Это и есть выработка психологического комплекса, – продолжил Уэнлесс уже своим голосом. – Приучение к горшку достигается концентрацией внимания ребенка на процессе отправления естественных надобностей способом, который мы сочли бы неприемлемым, если бы речь шла о другом объекте фиксации. Ты можешь спросить, насколько глубоко внедряется этот комплекс в разум ребенка. Ричард Деймон из Вашингтонского университета задал себе этот вопрос и провел эксперимент, чтобы найти на него ответ. Он набрал пятьдесят добровольцев и поил их водой, газировкой и молоком, пока они все не почувствовали острое желание облегчиться. По прошествии заданного времени он сказал, что они могут идти… если отольют в штаны.

– Это мерзко! – воскликнул Кэп. Слова Уэнлесса шокировали его и вызвали тошноту. Какой там эксперимент, дебилизм в чистом виде.

– Видишь, как глубоко укоренился этот комплекс в твоей психике. – Голос Уэнлесса оставался ровным и спокойным. – В двадцать месяцев ты ходил под себя, когда хотел, и тебя это не смущало. Возникло желание пописать – ты просто писал. Мог справить нужду на коленях папы римского, если бы тебя туда посадили, потому что приспичило. Смысл эксперимента Деймона, капитан Холлистер, в следующем: большинство не смогло. Они понимали, что обычные правила поведения отброшены, по крайней мере на время эксперимента. Они одни, в помещении, обеспечивающем такое же уединение, как и общественный туалет… но восемьдесят восемь процентов просто не смогли. Какой бы сильной ни была физиологическая потребность, психический комплекс, выработанный родителями, оказался сильнее.

– Все это бессмысленная болтовня, – отрезал Кэп.

– Нет. Я хочу, чтобы ты оценил параллели между приучением к горшку и приучением к контролю над огнем… но с одним существенным различием, которое состоит в пропасти между важностями достижения первого и второго. Если ребенок медленно приучается к горшку, каковы последствия? Мелкие неудобства. В комнате появляется запах, если ее часто не проветривать. Мама прикована к стиральной машине. Возможно, придется обратиться в химчистку, чтобы вымыли шампунем ковер, когда процесс приучения все-таки закончится. В самом худшем случае у ребенка будет постоянное раздражение кожи, да и то лишь при условии, что детская кожа очень чувствительная или мама не спешит со сменой подгузника. Но с ребенком, который умеет воспламенять…

Его глаза блеснули, левая половина рта ухмылялась.

– По моему мнению, Макги показали себя отличными родителями. Каким-то образом они приучили девочку. И смею предположить, начали этот процесс намного раньше, чем начинают приучать к горшку. Возможно, до того, как она начала ползать. «Малышка, нельзя! Малышка может сделать себе больно! Нет, нет, нет! Плохая девочка! Плохая! Плоха-а-ая девочка!»

– Но ваш собственный компьютер, на основании введенных в него данных, предполагает, что она преодолевает этот комплекс, капитан Холлистер. Она в завидном положении, этому способствующем. Она совсем юная, так что за прожитые годы комплекс не затвердел в ее сознании, как цемент. И рядом с ней отец! Ты понимаешь существенность этого простого факта? Нет, не понимаешь. Отец – властная фигура. Он держит психологические вожжи всех фиксаций девочки. Оральные, анальные, генитальные, и за каждой, как силуэт за занавеской, – фигура отца-властителя. Для девочки он – Моисей. Все законы – его законы. Он их устанавливает, она им подчиняется. Он, возможно, единственный человек на Земле, который способен убрать этот психологический блок. Наши комплексы, капитан Холлистер, всегда вызывают у нас агонию и буквально физическую боль, когда те, кто выработал их у нас, умирают, уходят за пределы досягаемости… и милосердия.

Кэп посмотрел на часы: Уэнлесс провел в его кабинете около сорока минут, но казалось, прошло несколько часов.

– Ты заканчиваешь? У меня еще одна встреча…

– Комплексы рушатся, как дамбы после затяжных ливней, – тихо прервал его Уэнлесс. – Допустим, у нас есть неразборчивая в связях девушка девятнадцати лет. Она уже переспала с тремя сотнями мужчин. По числу венерических заболеваний может дать фору сорокалетней проститутке. Но до семнадцати лет она была девственницей. Ее отец, священник, с детства твердил ей, что секс в супружеской жизни – неизбежное зло, а вне семьи – ад и проклятие души, сердцевина первородного греха. И когда такой комплекс уходит, он рушится, как дамба. Сначала появляется трещинка или две, вода течет такими тоненькими струйками, что ее и не заметишь. Согласно выводам вашего компьютера, ситуация с девочкой именно такова. Она использует свои способности, чтобы помочь отцу, по его просьбе. А потом дамба рухнет, выплескивая миллионы галлонов воды, которые уничтожат все на своем пути, утопят всех, кто попадет под волну, полностью изменят ландшафт!

Скрипучий голос Уэнлесса, поначалу тихий, поднялся до надсадного крика… но все равно казался старческим брюзжанием.

– Послушай меня, – не унимался он. – Хоть раз послушай. Сними шоры с глаз. Мужчина сам по себе не опасен. Его сверхъестественные способности – ерунда, игрушка, пустяк. Он это понимает. С ними ему не заработать миллион долларов. Он не правит людьми и странами. Он использует свои способности, чтобы помочь женщинам похудеть. Или помочь застенчивым управленцам обрести уверенность в себе. Он не может использовать свой дар часто или на полную мощность… какой-то внутренний физиологический фактор ограничивает его. Но девочка невероятно опасна. Она в бегах со своим отцом, они борются за выживание. И она очень напугана. Он тоже напуган, отчего становится опасным. Не сам по себе, а тем, что вы заставляете его переобучать девочку. Вы заставляете его изменять ее отношение к силе, которая в ней заложена. Вы заставляете отца побуждать дочь использовать эту силу.

Уэнлесс тяжело дышал.

Разыгрывая сценарий, благо до конца оставалось совсем ничего, Кэп ровным голосом спросил:

– И что ты предлагаешь?

– Мужчину надо убрать. Быстро. До того, как он сможет выкорчевать комплекс, который вместе с женой посадил в сознании девочки. И я уверен, девочку тоже надо убить. На случай, если он уже успел это сделать.

– Она всего лишь маленькая девочка, Уэнлесс. Верно, она умеет зажигать огонь. Мы называем это пирокинезом. А тебя послушать, так речь о грядущем Армагеддоне.

– Возможно, к этому и придет, – ответил Уэнлесс. – Нельзя позволить ее возрасту и хрупкости одурачить вас, заставить забыть, что она – фактор Зет… Именно это и происходит, между прочим. А если зажигание огня – только вершина айсберга? Допустим, ее способности будут расширяться? Сейчас ей семь. Когда Джону Мильтону было семь, он мог взять кусок угля и написать свое имя, причем буквами, которые разобрали бы только его мама с папой. Потому что он был маленький. А потом Джон Мильтон вырос и написал «Потерянный рай».

– Я не понимаю, о чем, черт побери, ты говоришь.

– Я говорю о потенциале разрушения. Я говорю о сверхъестественных способностях, связанных с гипофизом, эндокринной железой, которая у семилетних детей, таких, как Чарлин Макги, в основном спит. Что произойдет, когда она станет девушкой, а железа проснется и на двадцать месяцев обретет власть над ее телом, начнет командовать всем, от развития первичных и вторичных половых признаков до увеличения выработки родопсина в глазу? Что, если вы получите ребенка, способного одной только силой воли произвести ядерный взрыв?

– Большего бреда я никогда не слышал.

– Правда? Тогда позволь мне перейти от бреда к полному безумию, капитан Холлистер. Представь, что этим утром где-то есть маленькая девочка, в которой дремлет – пока еще дремлет – сила, способная расколоть нашу планету надвое, как пулька в тире раскалывает фаянсовую тарелочку.

Они молча смотрели друг на друга. И тут загудел аппарат внутренней связи.

Секунду спустя Кэп наклонился и нажал клавишу.

– Да, Рейчел? – Черт побери, а ведь старик пронял его, пусть и ненадолго. Он, как ворон, выкликал беду, и Кэп не любил его еще и по этой причине. Сам он относился к оптимистам и пессимистов просто на дух не переносил.

– Вам звонок по защищенной линии. Из служебной зоны.

– Хорошо, дорогая. Спасибо. Задержи его на пару минут.

– Да, сэр.

Кэп откинулся на спинку кресла.

– Я вынужден прервать наш разговор, доктор Уэнлесс. Будь уверен, я учту все твои доводы.

– Правда? – Неподвижная часть рта Уэнлесса цинично усмехалась.

– Да.

– Девочка… Макги… и этот Ричардсон… они последние члены уравнения мертвых, капитан Холлистер. Сотри их. Пусть останется чистый лист. Девочка очень опасна.

– Я учту все, что ты сегодня сказал, – повторил Кэп.

– Так и сделай. – С этими словами Уэнлесс начал подниматься, тяжело опираясь на трость. Процесс занял много времени. Наконец он встал.

– Зима близко, – пробурчал он. – Старые косточки это чувствуют.

– Ты останешься на ночь в Лонгмонте?

– Нет, в Вашингтоне.

Кэп замялся, потом сказал:

– Тогда переночуй в «Мейфлауэре». Возможно, я захочу связаться с тобой.

Что-то мелькнуло в глазах старика. Благодарность? Да, почти наверняка.

– Очень хорошо, капитан Холлистер. – И он направился к двери, опираясь на трость, – старик, который однажды открыл ящик Пандоры и теперь хотел перестрелять все, что вылезло из него, вместо того чтобы заставить работать.

Едва за ним закрылась дверь, Кэп облегченно выдохнул и снял трубку телефонного аппарата защищенной линии.

7

Страницы: «« « 123456 » »»