Город небесного огня. Часть II Клэр Кассандра

– Клэри, как ты…

Она протянула руку к его запястью, но он увернулся:

– Нет! Не прикасайся ко мне. Это опасно…

– Джейс, прекрати. – Она показала ему руну пюр, которая теперь отливала серебром. – Я что, зря шла к тебе сквозь огонь?

В его глазах мелькнул страх.

– Клэри, уйди…

– Нет! – Она обняла его за плечи, и на этот раз он не стал вырываться. – Я знаю, как справиться с этим!

Их губы встретились.

Вкус огня и крови… А что чувствует он? то же самое?

– Верь мне, – прошептала девушка, и, хотя слова поглощал царивший вокруг них хаос, она почувствовала, что Джейс расслабился.

Они дышали в унисон, все теснее прижимаясь друг к другу, и в этот миг между ними заискрился огонь.

– Верь мне, – снова прошептала Клэри, думая о Геспере.

Изабель навалилась на Саймона, удерживая его. Она знала, что, если она его отпустит, он рванет вниз по склону вслед за Клэри и…

…и воспламенится, как пропитанный бензином трут. Он же был вампиром.

Изабель ощущала пустоту у него под ребрами, там, где не билось его сердце. Ее же сердце колотилось, а волосы трепал горячий огненный ветер. На фоне пламени выделялся черный силуэт Алека. Он так и остался стоять на склоне, когда Клэри поглотила ревущая золотая стена.

Изабель напрягла глаза и увидела движущиеся внутри тени – тень, стоящую на коленях, и другую тень, поменьше, которая пробиралась сквозь огонь. Она знала, что у Клэри есть руна, спасающая от ожогов, но сомневалась, что пюр поможет при таком пожаре.

– Иззи, – прошептал Саймон. – Я не…

– Шшш… – Она обняла его еще крепче, словно он был маленьким ребенком… таким, как Макс. – С ними все в порядке, – промолвила она. – Если бы Джейс был ранен, – ей не хотелось говорить «погиб», – Алек почувствовал бы это, они же парабатаи. А если с Джейсом все в порядке, значит, и с Клэри все в порядке.

– Они сгорят заживо…

Изабель вскрикнула, увидев, что пламя поднялось выше. Алек неуверенно шагнул вперед и вдруг, упав на колени, согнулся пополам. Небо превратилось в головокружительно вертящиеся кольца огня.

Изабель отпустила Саймона и бросилась к брату.

– Алек, Алек… – Вцепившись в его куртку, она пыталась поднять его.

Алек с трудом встал. Лицо у него было бледное, все в саже. Он повернулся к Изабель и скинул куртку.

– Моя руна парабатай… что там?

Сердце у Изабель ухнуло в пятки; в какой-то момент она подумала, что теряет сознание. Она посмотрела на руну и с облегчением выдохнула:

– Пока еще здесь.

Алек снова натянул куртку.

– Мне показалось, что что-то изменилось; как будто что-то сместилось во мне… – Его голос окреп. – Я пойду туда.

– Нет! – Изабель схватила его за руку, и в этот момент рядом с ней послышался голос Саймона:

– Смотрите.

Он показал на огонь. Прошло мгновение, прежде чем Изабель поняла, в чем дело. Пламя утихало. Девушка потрясла головой, не веря собственным глазам, но огненная стена уже не пугала своей мощью. Все трое стояли в ряд, завороженные странной картиной. Наконец они увидели две фигуры.

Клэри и Джейс. Оба невредимы, и оба стоят на коленях, обнявшись. Потом Джейс встал на ноги и помог подняться Клэри. Изабель увидела яркий блеск его волос. Постояв немного, оба пошли по направлению к ним.

Изабель, Саймон и Алек бросились навстречу. Иззи опередила всех и с визгом повисла у Джейса на шее. Он обнял ее и пожал руку Алеку. Изабель ощутила прохладу – почти холод – его кожи и почему-то не удивилась этому. Не удивилась она и тому, что земля, расстилавшаяся перед ними, казалось, совсем не пострадала от бушевавшего несколько минут назад пожара.

Девушка повернула голову и увидела, что Саймон обнимает Клэри. Ее это нисколько не задело: Саймон обнимал Клэри так, как и она Джейса, – по-дружески. Она улыбнулась Клэри, и та ответила ей такой же радостной, открытой улыбкой. К Клэри подошел Алек и тоже обнял ее, а Саймон и Джейс испытующе взглянули друг на друга. Вдруг Саймон улыбнулся – той самой внезапной, подкупающей улыбкой, которую так любила Изабель, – и протянул руку Джейсу.

Но Джейс покачал головой:

– Я не буду тебя обнимать.

Саймон вздохнул:

– Спасибо за честность. Я бы не возражал, если бы ты захотел меня обнять, но… это были бы дежурные объятия.

Джейс повернулся к Клэри.

– Слышала? – спросил он. – Дежурные объятия.

– Полагаю, нас всех переполняет радость оттого, что ты выжил, но было бы интересно узнать, что произошло, – произнес Алек. – Этот огонь… На тебя напали демоны?

Джейс ответил не сразу:

– Да. Демон принял вид женщины, которую я… обидел, когда был в одной связке с Себастьяном. Это до того разозлило меня, что я потерял контроль над Небесным огнем. И если бы не Клэри… Клэри помогла мне усмирить его.

– Только и всего? Вы оба в порядке? – недоверчиво спросила Изабель. – Мне показалось… Вообще-то я подумала, что это Себастьян. Что он явился в эту пустыню, что ты пытался его сжечь и… поджег себя.

– Это твои фантазии, Иззи. – Джейс нежно коснулся лица девушки. – Теперь огонь под контролем. Я знаю, как надо и как не надо им пользоваться. Как управлять им.

– Управлять? Как? – изумился Алек.

Взгляд Джейса упал на Клэри, глаза его потемнели, будто на них опустилась шторка.

– Я не буду объяснять. Просто поверьте мне.

– Просто поверить тебе? – усмехнулся Саймон.

– А что тебя смущает? – спросил Джейс.

– Я… – Саймон взглянул на Изабель, которая, кажется, готова была убить его. – Да нет, ничего. Все нормально, Джейс.

– А по мне, было бы неплохо, если бы ты ввел нас в курс дела раньше, чем вспыхнет следующий пожар. Ну, чуть-чуть раньше, – сказала девушка. – Мне бы хотелось подготовиться.

Ее глаза встретились с глазами Джейса, и тот рассмеялся.

Консулу.

Дивный народец – не ваш союзник. Они ненавидят нефилимов. Они были заодно с Себастьяном Моргенштерном и вместе с ним нападали на Институты. Не верьте рыцарю Мелиорну и другим советникам Королевы фей. Королева – ваш враг. Не надо отвечать на это послание. Гуин убьет меня, если догадается, что я вам написал.

Марк Блэкторн

Джия Пенхоллоу взглянула поверх очков на Эмму и Джулиана; переминаясь с ноги на ногу, ребята стояли перед ней в домашней библиотеке. За спиной Джии было большое окно, сквозь которое открывался роскошный вид на Аликанте.

Джия снова перечитала письмо, которое они ей принесли. Кто-то с почти дьявольской хитростью и с не меньшей ловкостью вложил его в желудь.

– Ваш брат еще что-нибудь написал? Может быть, лично вам?

– Нет. – В голосе Джулиана прозвучала обида, и Джия поверила ему.

– Боюсь, члены Совета решат, что это подделка…

– Это почерк Марка, – заверил Джулиан. – И то, как он подписал… – Он указал на знак в конце страницы: отчетливый отпечаток терна, сделанный как будто красно-коричневыми чернилами. – Для этого он опустил фамильное кольцо в кровь, – пояснил мальчик. – Он однажды показал мне, как это делается. Фамильным кольцом Блэкторнов не может владеть никто из посторонних, и никто не знает, как поставить такую печать.

Джия перевела взгляд на печальное личико Эммы.

– С вами все в порядке? – спросила она, смягчив тон. – И да, самое главное. Вы знаете, кто такой Гуин?

– Да, – ответил Джулиан. – Гуин командует Дикой охотой. Дикие охотники – это воины Королевы фей. Еще их называют Призрачными всадниками, Всадниками Гавриила… У них много имен. Говорят, в году бывает одна ночь, когда к ним может присоединиться любой из смертных, присоединиться по собственному желанию, но тот, кто становится Диким охотником, уже не возвращается.

– Добавлю, что Гуин ап Нудд – владыка Потустороннего мира, Собиратель мертвых, – кивнула Джия. – Формально он принадлежит к фейрам, но на самом деле он никому не подчиняется. Он не подписывал Соглашение, и, следовательно, Дикие охотники не признают наш Закон. Они вообще никаких законов не признают, понимаете? И если Гуин забрал твоего брата, то…

– Вы хотите сказать, что тогда его вернуть невозможно? – прошептала Эмма и увидела, как глаза Джулиана погасли. Ей захотелось отколошматить Консула пачкой аккуратно надписанных папок, лежавших на столе.

На глаза девочке попалась папка, надпись на которой светилась, как неоновая вывеска: КАРСТЕЙРЗЫ, ПОГИБЛИ. В этой папке были сведения о ее семье, о родителях, и она, чтобы не разрыдаться, больно прикусила себе губу.

– Не знаю… – вздохнула Джия. – Сейчас мы многого не знаем. – Ее голос почти срывался. – Потерять союзников в лице Дивного народца – это, конечно, жестокий удар. Из всех обитателей Нижнего мира они самые хитрые и самые опасные в качестве врагов… Подождите минуту, – сказала она и вышла из комнаты.

Несколько минут царила тишина, а потом Эмма услышала звук шагов и голос Патрика. Она улавливала отдельные слова… «судебный процесс», «смертельный» и «измена».

Джулиан, стоявший рядом с ней, напрягся; она тихонько положила руку ему на спину и написала пальцем между лопаток: Т-Ы-В-П-О-Р-Я-Д-К-Е?

Он качнул головой.

Эмма взглянула на папки, потом на дверь, потом на притихшего Джулиана и наконец решилась. Подбежала к столу и взяла ту, на которой была фамилия ее семьи. Вернувшись к Джулиану, она дернула край его рубашки и засунула папку под ремень джинсов. Едва она успела убедиться в том, что папка не выпирает, как дверь отворилась и появилась Джия.

– Не могли бы вы дать показания Совету? – Она посмотрела на Эмму, которая догадывалась, что покраснела, а затем перевела взгляд на Джулиана – тот стоял с невозмутимым видом.

– Никакого Меча смерти, – сказала Джия. – Просто расскажете, что вам известно.

– Мы дадим показания, если вы пообещаете, что сделаете все, чтобы вернуть Марка, – ответил Джулиан, и его глаза потемнели.

Джия кивнула:

– Обещаю, что Сумеречные охотники не покинут Марка Блэкторна, пока он жив.

Джулиан немного расслабил плечи:

– Тогда о’кей.

На фоне мрачного, затянутого облаками неба внезапно вырос лепесток пламени, и вскоре пламя лизало небо, прогоняя тьму. Люк, стоявший у окна, отпрянул от неожиданности.

– Что это? – спросил Рафаэль, поворачиваясь к Магнусу. Магнус, казалось, спал; он выглядел больным или, по крайней мере, очень усталым.

– Понятия не имею, – ответил Люк; он так и не смог побороть в себе недоверие к вампиру. Рафаэль представлялся ему кем-то вроде Локи, скандинавского божества, творящего то добро, то зло, в зависимости от своих интересов. Бога хитрости и обмана, короче говоря, хотя в Рафаэле, конечно, не было ничего божественного.

Рафаэль прошептал что-то по-испански и зашагал по камере. В его темных глазах отражалось красно-золотое пламя, и, надо думать, вид пламени причинял ему боль.

– Работа Себастьяна, как думаешь? – спросил его Люк.

– Нет. – Рафаэль смотрел отрешенно, и Люк подумал, что этот молодой вампир на самом деле старше его родителей. – В этом огне есть что-то особое. Священное? Не знаю… То, что делает Себастьян, – это от демона. Но мне кажется, этот огонь напоминает явление Господа странствующим в пустыне. «Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем и ночью»[2].

Люк удивленно поднял брови.

Рафаэль пожал плечами:

– Меня воспитывали в католическом благочестии. – Он склонил голову. – Что бы это ни было, думаю, нашему другу Себастьяну это не очень-то понравилось бы.

– Может быть, ты еще что-нибудь видишь? – спросил Люк; он знал, что зрение вампиров обладает большей остротой, чем прозорливость оборотней.

– Пламя режет глаза, но… кажется, развалины… Город? – Рафаэль в отчаянии помотал головой.

– Ого, кажется, огонь затухает, – вскрикнул Люк.

С пола донесся тихий шепот, и Люк посмотрел на Магнуса. Колдун повернулся на бок и сложил руки на животе, словно он у него болел.

– Говоря о затухании… – Магнус замолк и застонал.

Рафаэль прекратил свой бег по камере и сел рядом с Магнусом.

– Ты должен сказать нам, колдун, можем ли мы что-то сделать для тебя. Я еще не видел тебя таким больным.

– Рафаэль… – Магнус провел рукой по своим мокрым от пота черным волосам; цепь загремела. – Это мой отец… Это его царство… Ну, одно из его владений.

– Твой отец?

– Он – демон, – вздохнул Магунс. – Не велика неожиданность, да? Но не ждите иных сведений, я больше ничего не скажу.

– Прекрасно, но почему пребывание, хм, в отчем доме оборачивается для тебя болезнью?

– Отец… он хочет, чтобы я позвал его. – Магнус приподнялся на локтях. – Я не могу творить магию в этом царстве, поэтому и защититься не могу. А отец… он может навлечь на меня болезнь или исцелить. Он выбрал болезнь, потому что думает, что, коль скоро я оказался в отчаянном положении, я позову его на помощь.

– И ты позовешь? – спросил Люк.

Магнус покачал головой и вздрогнул:

– Нет. Не стоит. Но хочу, чтобы вы знали: с моим отцом всегда так.

Люк напрягся. Они с Магнусом не были близки, но колдун ему всегда нравился, он уважал его. Уважал Магнуса, уважал Катарину Лосс, Рагнора Фелла и прочих магов, помогавших Сумеречным охотникам в трудную минуту. Нотки отчаяния в голосе Магнуса, выражение его глаз ему не нравились.

– Не хочешь? А если речь идет о твоей жизни? – сказал он.

Магнус устало посмотрел на Люка и промолчал.

– Я… – снова начал Люк, но Рафаэль предупреждающе помотал головой. Он сидел рядом с Магнусом, обхватив руками колени. На его висках и горле проступили темные вены – признак того, что он давно не ел.

Ну и компания собралась, подумал Люк, – оголодавший вампир, умирающий маг и оборотень, который не в силах что-либо сделать.

– Ты ничего не знаешь о его отце, – сказал Рафаэль, обращаясь к Люку; Магнус лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал.

– А ты? Ты знаешь?

– Чтобы выяснить это, я однажды выложил кругленькую сумму.

– Зачем? Какой тебе от этого прок?

– Тот, кто владеет информацией, владеет миром, говаривал Натан Ротшильд, а этому парню можно было доверять, раз он сколотил такое состояние, – усмехнулся Рафаэль. – Вдруг понадобится. Магнус знал мою мать, и было бы справедливо, чтобы я знал его отца. Однажды Магнус спас мне жизнь… Когда я превратился в вампира, мне хотелось умереть. Я подумал, что я проклят. Он не дал мне броситься в круг солнечного света… Магнус научил меня, как произносить имя Бога, как носить крест. Он одарил меня терпением и тем самым примирил с моей участью.

– Значит, ты его должник, – промолвил Люк.

Рафаэль сбросил с себя куртку и сунул Магнусу под голову. Магнус пошевелился, но глаз не открыл.

– Можешь думать, что хочешь, – заявил Рафаэль. – Но я не выдам его секретов.

– Ответь мне только на один вопрос. – Люк все так же стоял, прислонившись к холодной каменной стене. – Отец Магнуса мог бы помочь нам?

Рафаэль засмеялся, но смех его был безрадостным.

– Ну ты и загнул, оборотень, – сказал он. – Продолжай смотреть в свое окно и, если можешь молиться, помолись о том, чтобы отец Магнуса не захотел помочь нам. Понимаю, ты не доверяешь мне, но хотя бы поверь на слово.

– Ты только что съел три пиццы? – Лили смотрела на Бэта со смешанным выражением отвращения и восхищения.

– Четыре. – Бэт положил пустую коробку из-под пиццы поверх остальных и блаженно улыбнулся.

Майя вдруг ощутила вспышку благодарности к этому парню. Она особо не рассчитывала на Бэта, планируя встречу с Морин, но он ни разу не пожаловался и делал все как надо. Он согласился сесть за стол переговоров вместе с ней и Лили, хотя она знала, что Бэту не очень-то нравились вампиры.

И он приберег для нее пиццу с одним только сыром, потому что был в курсе, что ей другие не нравятся. Она ела уже второй кусок, а Лили, примостившись на краешке стола в полицейском участке, курила длинную сигарету (глядя на нее, Майя подумала, что рак легких не грозит тем, кто уже мертв). Лили сама предложила устранить Морин, и ее план был разыгран как по нотам, но все же то, что произошло, до сих пор вызывало у Майи дрожь.

– Знаешь, – Лили осмотрелась и скрестила изящные ножки в кожаных ботинках, – должна сказать, что я ожидала большего… Не такой переговорный пункт. – Она поморщилась.

Майя вздохнула. В их штаб-квартире было полно оборотней и вампиров; наверное, впервые они собрались вместе в таком количестве. Везде лежали распечатки – оказывается, вампиры накопили в своих компах массу полезной информации об обитателях Нижнего мира, и теперь она могла пригодиться. Две девушки в углу рассылали электронные письма главам кланов и стай, а также магам, каких могли отследить.

Майя сама весь день звонила, писала письма и отправляла эсэмэски и теперь чувствовала себя уставшей. В отличие от вампиров она предпочитала спать по ночам.

– Могу представить, что сделает с нами Себастьян Моргенштерн, если победит… – Лили скорчила унылую гримасу. – Сомневаюсь, что он простит тех, кто работал против него.

– Да тут и к гадалкам ходить не надо – он нас убьет, – усмехнулась Майя. – Но мы должны его оставить. Он хочет дотла сжечь весь мир. Весь мир, включая вампиров, оборотней и прочих. Думаю, он устранит и кое-кого из своих союзников.

– Говоришь, хочет сжечь? – Лили выдохнула дым. – Учитывая наше отношение к огню, это будет ужасно.

– Но ведь ты не изменишь своего решения? – Майя в упор посмотрела на девушку. – Ты выступишь с нами против Себастьяна?

– Скажи, а ты когда-нибудь слышала выражение: «Кот из дома – мыши в пляс»? – вместо ответа спросила та.

– Разумеется. – Майя взглянула на Бэта, что-то пробормотавшего по-испански.

– Сумеречные охотники веками были уверены в том, что им принадлежит пальма первенства. Они не сомневаются, что мы последуем за ними, – продолжила Лили. – Теперь, когда прогремел гром, они решили укрыться в Идрисе. О нет, никакого укора, – сказала она, поймав удивленный взгляд Майи. – Я понимаю, что им надо разработать стратегию и собрать силы. Но мы… Нам хотелось бы получить некоторые преимущества в их отсутствие.

– Возможность нападать на людей? – спросил Бэт, сворачивая вдвое кусок пиццы.

– Вампиры не хуже других, – холодно произнесла Лили. – Феи любят дразнить и мучить людей, и для них лучшая забава – украсть человеческое дитё. Маги торгуют своими услугами, и я бы назвала их…

– Проститутками? – Все оглянулись на голос; в дверях стоял Малькольм Фейд, смахивая хлопья белого снега с седых волос. – Ведь вы именно это собирались сказать?

– Нет… – Лили явно пришла в замешательство.

– О, можете говорить что угодно, мне все равно, – весело произнес Малькольм. – И я ничего не имею против проституции. Напротив, я считаю, что благодаря ей развивается цивилизация. – Он снял пальто. На нем был простой черный костюм с залоснившимися локтями; в колдуне не было ничего от шика Магнуса. – И как только люди выносят снег? – сказал он, разглядывая свои явно промокшие ботинки.

– «Люди»? – огрызнулся Бэт. – Хотите сказать «оборотни»?

– Хочу сказать «обитатели Восточного побережья», – ответил Малькольм. – Ужасная погода, да? То снег, то дождь. У нас в Лос-Анджелесе все по-другому. У нас…

– Может быть, перейдем к делу? – перебила его Майя. – Лили, если все, что тебя волнует, это то, что Сумеречные охотники ополчатся на нежить, если кто-то из нас смошенничает, то ты зайдешь в тупик. Соглашение действует, и его никто не отменял. Соблюдая его, мы избежим хаоса за пределами Идриса и тем самым увеличим шансы на победу в сражении с Себастьяном. Сражении, которое…

– Катарина! – вдруг воскликнул Малькольм, как будто вспомнив нечто приятное. – Чуть не забыл, почему я заглянул сюда. Катарина просила меня срочно связаться с вами. Она в морге госпиталя Бет-Изрэйл, и она просила вас прибыть как можно быстрее. О, и она просила привезти клетку.

Один из кирпичей в стене у окна качался. Джослин проводила время, пытаясь с помощью металлической заколки выковырнуть его. Ей хватало ума, чтобы не думать, что она сможет выбраться сквозь образовавшуюся дыру, но она надеялась, что, добыв кирпич, получит оружие, – нечто, чем можно запустить в голову Себастьяна.

Если бы она могла заставить себя сделать это. Если бы не колебалась!

Она снова вспомнила маленького Джонатана. Держа его на руках, она понимала, что с ним творится что-то не то, что-то страшное и непоправимое, но не могла ничего поделать. Где-то в дальнем уголке своего сердца она продолжала верить, что его еще можно спасти.

Дверь загремела, и она вернула заколку на подобающее ей место. Это была заколка Клэри; Джослин взяла ее, когда ей понадобилось заколоть волосы, чтобы не испачкать краской. И не вернула на место. Теперь заколка напоминала о дочери, и Джослин часто держала ее в руках, чтобы почувствовать связь с Клэри.

Дверь открылась, и вошел Себастьян.

На нем была белая трикотажная рубашка, и в ней он напомнил своего отца – Валентин любил белую одежду. Но если Валентину шел белый цвет, то Себастьяна он убивал, делал еще более бледным и совсем уж непохожим на человека. Глаза казались черными точками на белой бумаге. Он улыбнулся ей:

– Мама.

Джослин сложила руки на груди.

– Зачем ты пришел, Джонатан?

Продолжая улыбаться, он покачал головой и вынул из-за пояса стилет:

– Еще раз так меня назовешь, я выколю тебе глаза.

Джослин промолчала. О, мое дитя. Она вспомнила, что младенцем он не плакал. Никогда.

– Ты с этим ко мне явился?

Он пожал плечами и окинул комнату скучающим взглядом:

– Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Она вышла вместе с ним, испытывая чувство облегчения. Она ненавидела свою камеру и, конечно, хотела узнать, где ее держат.

Коридор был каменный. Большие блоки известняка, скрепленные цементом. Пол гладкий, исхоженный множеством ног. И запах пыли, как в давно заброшенных помещениях, где не то что годами – веками никто не появлялся.

В коридор выходили двери, не так много. Джослин почувствовала, как забилось ее сердце. За любой из этих дверей мог находиться Люк. Она с трудом подавила желание броситься к какой-нибудь из них и заколотить изо всех сил, но Себастьян все так же держал в руке стилет, и она ни минуты не сомневалась, что он пустит его в действие.

Коридор начал изгибаться, и Себастьян вдруг нарушил молчание:

– А что, если бы я сказал тебе, что люблю тебя?

Джослин от неожиданности споткнулась.

– Полагаю, – осторожно ответила она, – я сказала бы, что ты не можешь любить меня больше, чем я любила тебя.

Они подошли к двустворчатой двери и остановились.

– А ты не притворяешься?

– Нет, – покачала головой Джослин. – Тебя изменила кровь демона, но в тебе есть и моя частица.

Не отвечая, Себастьян толкнул плечом одну из створок и вошел внутрь. Следом вошла Джослин… и замерла.

Перед ней был большой полукруглый зал с мраморным полом. На подиуме стояли два трона, иначе и не скажешь. Один из слоновой кости, другой – золотой; у каждого закругленная спинка, и к каждому ведут шесть ступенек. На стене за тронами два пустых черных экрана. Что-то очень знакомое было в этом зале, но что именно – Джослин никак не могла понять.

Себастьян поднялся на подиум и кивком пригласил ее. На его лице читалось выражение торжествующего злорадства. Такое же выражение она видела на лице Валентина, когда тот смотрел на Чашу смерти.

– Он будет велик, – начал Себастьян, – И будет царствовать над Адом вовеки, и Царству его не будет конца[3].

– Не понимаю. – Голос Джослин казался безжизненным даже ей самой. – Ты хочешь править этим миром? Миром демонов, миром распада? Ты хочешь повелевать трупами?

Себастьян засмеялся. Это был смех Валентина – такой же грубый.

– О, нет, – промолвил он. – Ты совершенно меня не понимаешь. – Он сделал быстрое движение пальцами (так же в свое время делал Валентин, когда научился магии), и вдруг экраны засветились.

На одном был выжженный пейзаж: искореженные деревья и опаленная земля, над которой кружили крылатые чудовища. Джослин увидела темные фигуры, стоявшие на некотором расстоянии друг от друга, и поняла, что это были Помраченные – они сторожили этот мертвый мир.

Другой экран показал Аликанте, город мирно спал в лунном свете. Звездное небо, блеск воды в каналах… Джослин вдруг осенило, почему этот зал показался ей знакомым. Здесь не было взбиравшихся к потолку скамеек, а вместо огромных окон вот эти экраны, но все же зал почти в точности повторял Зал Совета в Гарде.

– Моя крепость имеет входы в оба мира, которые ты видишь, – самодовольно заявил Себастьян. – Твой мир скоро падет. Я мечтаю об этом днем и ночью. Пока еще не знаю, будет ли схватка быстрой или придется брать измором, но я все равно одержу победу. – Его глаза лихорадочно блестели. – Представь, каких высот я достигну: я буду властвовать над всеми, включая людей! – Он повернулся к ней: – Ну! Скажи мне теперь, мама, что это во мне от тебя.

У Джослин загудело в голове.

– Тут два трона, – прошептала она.

Небольшая складка пролегла у него между бровями.

– Что?

– Тут два трона, – повторила она. – Я не дура, поняла, кого ты хочешь посадить рядом с собой. Тебе нужна она; ты хочешь, чтобы она была здесь. Твой триумф – ничто, если она его не увидит. И эта… эта потребность в любви… это точно от меня.

Себастьян так сильно закусил губу, что из нее брызнула кровь.

– Слабость, – произнес он, дрогнувшим голосом. – Это слабость.

– Это человечность, – поправила Джослин. – Но неужели ты думаешь, что Клэри захочет сидеть здесь рядом с тобой?

На миг ей показалось, что что-то промелькнуло в его глазах, но через мгновение в них снова был черный лед.

– Лучше было бы, если б захотела, но я просто приведу ее сюда. Мне не важно, захочет ли она.

Как будто что-то взорвалось в мозгу Джослин. Она бросилась вперед и попыталась выхватить стилет из его руки; он отступил, уклоняясь, а затем быстрым движением сбил ее с ног. Она упала на пол и съежилась. Через мгновение рука Себастьяна схватила ее за волосы и поставила на ноги.

– Глупая сука, – зарычал он и отвесил ей пощечину. – Думаешь, ты оскорбила меня? Да твое проклятие делает меня только сильнее.

Джослин рванулась:

– Отпусти!

Экран, на котором была пустыня, вдруг озарился огнем; Себастьян отпрянул, на его лице выразилось удивление. Слепящий золотой столб вздымался к самому небу. Помраченные забегали, словно муравьи.

Джослин не смогла сдержать улыбку. Впервые с тех пор, как она оказалась в этом мире, в ее сердце зародилась надежда.

– Небесный огонь, – прошептала она.

– Да!

Джослин посмотрела на Себастьяна с ужасом, она думала, что он испугается, а он, кажется, радуется.

– «Вот закон всесожжения: всесожжение пусть остается на месте сжигания на жертвеннике всю ночь до утра, и огонь жертвенника пусть горит на нем»![4] – воскликнул он и воздел обе руки, как будто хотел обнять огонь, полыхавший в мертвом мире. – Излей свой огонь на воздух пустыни, брат мой! – крикнул он. – Пусть он вольется в пески, словно кровь или вода, и не останавливайся… не останавливайся на пути своем, пока мы не сойдемся лицом к лицу.