Вулкан проснулся, бэйби Белояр Ирина

— Зачем им наши игры, не знаешь? Эти люди напрочь лишены фантазии. У них мозги устроены, как бытовые приборы. Не вмещают ничего, кроме прикладных задач. Представь себе: «Вулкан» — в качестве автономного энергоблока, «вижу насквозь» — вместо камер внешнего наблюдения, «дышать вредно» — аквалангистам и космонавтам на случай чего. Здорово, правда?

Я пытался ее утешить:

— Не обращай внимания на всякую ерунду. Развяжемся с контрактом, улетим домой и забудем здешнюю жизнь, как дурной сон.

— Если получится.

Я тогда не понял, к чему относилась эта реплика. То ли «не буду обращать внимания, если получится», то ли «забудем, если получится».

«Улетим домой, если получится» мне бы в те дни даже в голову не пришло. Да и кто бы смог удержать нас в мире, где на всякую директиву существует целый букет обходных маневров?.. Насильственное переформатирование? Ерунда. Как справедливо заметил доктор Колли, «кому до вас дело»…

За годы отшельнической жизни на Гее воспоминания о нашей давней юношеской борьбе за самоопределение приобрели героико-романтический ореол. Вылетая на Землю, мы воображали себя чуть ли не первохристианами, готовыми принять мученическую смерть на арене цирка. Вы очень удивитесь, но я почувствовал разочарование, когда окончательно убедился, что ничего такого не будет. Представьте: грозились расстрелять, человек собрал все свои моральные силы, настроился — а его кинули. Смешно? Мне тоже. Неожиданно для себя понял, что меня никто никогда не расстреливал по-настоящему. Разве из водяного пистолета… Наверное, это симптом психологической зрелости: некоторые прошлые идеи и поступки начинают выглядеть как пресловутая борьба с ветряными мельницами.

…и оттого неуютно. Будто из души вынимают что-то. Нет, не вынимают, само уходит. А ты стоишь, бессильно опустив руки, и не можешь остановить…

Жили мы в научном городке на окраине мегаполиса. Выходить из городка нам не запрещали, но пока не рекомендовали. Мы и не спешили. Перспектива оказаться в стихийном человеческом потоке вызывала у меня безотчетный ужас. Потом, уверял я себя. Позже. Чтобы не в одиночку и не вдвоем с Ингой. Вот подружусь поближе с кем-нибудь из землян — попрошу устроить экскурсию.

Как-то с утра пораньше Нина поймала меня в коридоре:

— Мсье! Желаете побывать на психологическом полигоне?

— Как это?

Она рассмеялась:

— Провести социальный опрос. В городе.

— По биополям?

— Почти. По разработкам института за последний год. Вообще-то, эти опросы — проблема отдела маркетинга, но у них почему-то хронически не хватает рук. Ходят по лабораториям, клянчат помощь, где дадут.

— Я ж ничего не знаю о ваших разработках.

— И не надо. Просто составишь компанию. Ходи и спрашивай чего угодно.

— Прямо таки чего угодно?

— Ну, согласуй со мной тематику, и вперед. Только… слушай, дружище! Придется подстричь бороду и собрать волосы в хвост. Иначе ты нам всю рыбу распугаешь.

«Дружище», ага… Я нахмурился:

— Ты ради этого меня зовешь? Чтобы я привел себя в человеческий вид?

— По мне ты и так ничего, — пожала плечами доктор. — Зову потому, что твоя любознательность давно просится за пределы института.

— Ладно, спасибо. Постараюсь стать человеком. Только временно и по минимуму.

Мегаполис оказался не так страшен, как я его себе малевал. Пока наш кар описывал круги, выискивая свободное место на стоянке, можно было полюбоваться зрелищем внизу.

Будь это мой родной город, я бы, наверно, заметил разительные перемены. Но это был просто город, и, опираясь на свои усредненные воспоминания, я мог бы сказать немного. Кажется, стало больше автомобильных уровней. И сетка навесных магистралей теперь заметно гуще. Вот и все.

— Приехали. Мальчики, вперед. Большое пешеходное кольцо, третий эскалатор справа, если я ничего не путаю.

— Второй, — уточнил Сергей. (Целевик. Эти редко что-то путают).

— Значит, второй.

— Оно совсем пешеходное? — спросил я. — Там вообще никто не ездит?

— Вообще. Нельзя лишать людей прелестей здорового моциона. Чертовски полезно — ходить пешком хотя бы полчаса в день.

Кольцо оказалось забито народом. Народ не прогуливался, а целенаправленно шел по своим делам. «Для прогулок есть парки, — пояснила Нина. — А здесь не рекомендуется тормозить движение. Но мы будем тормозить, нам можно». — «Разве не проще по делам ездить на транспорте, а в свободную минутку спокойно гулять в парке? Что это за моцион — бегом?..» — «По-лез-но», — по слогам отчеканила доктор.

Как только мы сошли с эскалатора, Сергей ринулся в толпу. «Смотри, не потеряйся», — напутствовала меня доктор и тоже шагнула на дорогу.

Я немного повременил, глядя, как работают товарищи. Товарищи успешно тормозили движение, но это, казалось, никому не мешает. Прохожие спокойно обтекали стоящих и, не сбавляя хода, двигались дальше. Сквозь стук каблуков, дыхание толпы и умеренную разноголосицу до меня периодически доносилось: «Одну минуточку, социальный опрос. Это не отнимет у вас много времени…»

Пора начинать…

— Прошу прощения, социальный опрос.

— Да, конечно, — широко улыбнулся мужчина.

Ярко выраженный целевик, даже внешне чем-то похож на нашего Сергея.

— Какая у вас цель в жизни?

— Вырастить как можно больше оранжерейных цветов, — не задумываясь, отрапортовал собеседник.

— Эта страсть у вас с детства?

— Нет, всего два года, — не смущаясь, ответил он. — У меня был тяжелый период в жизни, но помогла кабинка счастья.

— Скажите, а когда цветов станет много? Ну, очень много. Чем вы займетесь тогда?

— Продам часть растений и на эти средства увеличу посадочные площади.

— Выращивать цветы — ваше хобби?

— Это моя жизнь. Стиль, образ и смысл, — вдохновенно ответил мужчина и смущенно добавил:

— Стыдно признаться, но цветы я люблю больше, чем свою семью.

— Кто вы по профессии?

— Это важно для опроса? — сконфузился собеседник.

— Хотелось бы достаточно полной информации.

— Занимаюсь очисткой биотуалетов.

Что-то резво запрыгало у меня внутри, чуть выше диафрагмы. Невольно икнул. С трудом сдерживая смех, протараторил: «Большое спасибо, ваши ответы нам очень помогли!» и метнулся в сторону. Оглянулся. Цветовод-ассенизатор удалялся прочь походкой уверенного в себе человека.

Рыдая от хохота, я огляделся, нашел глазами Нину и рванул к ней. Доктор только-только разделалась с очередной жертвой и выбирала следующую.

— Док! Я принял решение. Буду работать компьютером-диагностом программы «Вижу цель». Сколько им платят и куда высылать резюме?

— Что это тебя так развеселило?

Я рассказал.

— Забавно, — улыбнулась Нина. — И что?

— Зная, кем работает этот клиент, кто угодно выдал бы ему точно такую же рекомендацию. Не имея психологического образования и без всякого сканирования мозга.

— Возможно. Только программа «Вижу цель» не просто дает советы. Она избавляет клиента от травмирующих переживаний, высвобождает блокированную энергию, необходимую для жизни.

— Разумеется. Социум должен быть полезен человеку, а человек — социуму. Нельзя отменить необходимость мыть сортиры, поэтому давайте промоем мозги говночисту. Уберем оттуда лишнее. Пусть чистит говно с мыслями о цветочках.

— Ишь ты, чистоплюй выискался, — прищурилась Нина. — А вот цветочки, между прочим, кушают дерьмо. И брезгливые рожи не корчат по этому поводу.

— Так можно оправдать что угодно.

— Иди лучше, работай. Может, еще чего-нибудь забавное нароешь.

Нина удалилась, рыская глазами в поисках жертвы. Настроение у меня малость упало. Ладно, будем поднимать…

Прямо на меня плыл колоритный мужик. Круглый, одет с иголочки. Раньше я такого мог бы представить разве что за рулем навороченной тачки. Да и ладно. У каждой эпохи свои причуды. Возможно, личный доктор этого господина категорически настоял на ежедневных моционах.

И — сияет, как умеет сиять только определенная категория людей.

— Прошу прощения, социальный опрос. Какая у вас цель в жизни?

— Заработать как можно больше денег, — с улыбкой ответствовал важный господин.

Я бы, пожалуй, удивился, если бы услышал что-нибудь другое. Про цветочки, например.

— О'кей. На какой сумме вы были бы готовы остановиться?

— Ни на какой. Идеал недостижим.

— Допустим, вы заработали все деньги в мире. Все человечество у вас в должниках. Что тогда?

— Это невозможно.

— Теоретически.

— И теоретически невозможно. Теория гласит, что если я начну представлять экономическую угрозу хотя бы своей собственной стране, правительство напечатает дополнительные деньги, а потом устроит девальвацию. Так что идеал недостижим, но стремление к идеалу есть счастье.

Философ, твою мать.

— Еще вопрос. Если сочтете некорректным, можете не отвечать. Как давно вы посетили кабинку счастья?

— Что же тут некорректного? Мне есть чем гордиться, я был одним из первых. Стоял у истоков, так сказать. Три года назад.

— И каковы успехи с тех пор?

— Регулярные, — с достоинством кивнул господин. — На протяжении всего трехлетнего периода. Например, сегодня я приобрел две акции фирмы «Носовые платки для детей». Слышали?

— Дда… слышал, конечно… — у меня отвалилась челюсть. Хотел поблагодарить за помощь, но забыл слова.

Дядечка важно кивнул на прощанье и удалился по своим историческим делам, колыхаясь на ходу, как пузырь. Мыльный.

— Забавно, следопыт?

Я и не заметил, что Нина стоит у меня за спиной.

— Не уверен.

— Почему?

— Потому что я в шоке. Оправлюсь от шока — сформулирую.

— Кир. Кабинка не дарит человеку талант для достижения цели. Только саму цель. Но это уже немало.

— Абсурд.

— Нет. Посмотри, как горделиво он несет свои два носовых платка… прости, две акции. Он действительно счастлив. Было бы лучше, если б он чувствовал себя неудачником?

— Честнее.

— Честность к делу не относится.

— А по-моему, относится. Пусть я питекантроп, пусть обезьяна выглядит культурнее, но я — это я. Другого не нужно.

— Максималист. Невинное дитя природы, — с улыбкой вздохнула Нина.

Что-то наелся я уже целевиками. Фраза «как-можно-больше чего-нибудь-там» застряла у меня в мозгах как кость в горле… А грамотная формулировочка, между прочим. Идеал недостижим, и это замечательно. Потому что когда мечты сбываются, становится пусто. В то же время каждый шаг к идеалу — моральное удовлетворение. Сегодня две акции, завтра — три, послезавтра — четыре… Классная цель! Ее достигаешь каждый день. Молодцы ребята-разработчики программы, ничего не скажешь.

Попытался останавливать нормальных людей. Тут тоже не ошибешься: если у человека на лице недовольная гримаса, усталое или раздраженное выражение — он.

Однако нормальные люди не желали общаться. Я еще и про цель-то спросить не успевал, только «минуточку, социальный…» — меня тут же отшивали. В лучшем случае, с улыбкой: «Извините, мне это не интересно» («я опаздываю»). В худшем — «слушай, парень, шел бы ты…»

Да уж. Вот Сергей со своим целевым шармом запросто разговорит любую жертву, независимо от ее настроения и целеустремленности… Его, кстати, уже не видно. Наверно, так и болтается на пятачке возле эскалатора. Зачем бегать по берегу, если рыба со всего водоема сама плывет на крючок? А я, оказывается, преодолел немалое расстояние: улица впала в площадь. В нескольких метрах позади «рыбачит» Нина, старается не выпускать меня из вида.

Остановился, подождал.

Середина площади пешеходная, но поодаль — припаркованные машины. И толпа. Я указал на нее доктору:

— Что это?

— Открытие нового колледжа. В газете писали.

Выглядело традиционно: море цветов, красная ленточка, люди с громкоговорителями, репортеры с камерами, приветственные лозунги.

— В сторону!

Полицейские продирались сквозь толпу, оставляя за собой широкий проход. По проходу медленно ехал шикарный автомобиль. Остановился перед ленточкой. Вылезли двое амбалов, за ними — сногсшибательная женщина. Засуетились сразу все: репортеры, люди с матюгальниками, передние ряды празднующих.

— Кто это?

— Хозяйка бала. Елена Полански, известный меценат.

Мое неугомонное шило в заднице зашевелилось снова.

— Док! А я могу к ней подойти со своими глупостями?

— Попробуй.

Расталкивая репортеров, я приблизился к блистательной даме и сунул ей диктофон чуть ли не в самый нос. Телохранитель положил мне руку на плечо, но отшвыривать не стал, только немного потянул назад.

— Прошу прощения, мэм, социальный опрос.

Леди одарила меня такой чарующей улыбкой, что мои ноги подкосились, а текст чуть не вылетел из головы.

— Эээ… простите, какая у вас главная цель в жизни?

Дама вежливо кивнула:

— Дать своим детям достойное образование.

Ну, хоть один не-целевик согласился со мной побеседовать. Хоть под дулами камер, фиксирующими каждый шаг для истории — иначе тоже послала бы куда подальше… Хоть так. Зато без убийственного «как можно больше»…

Вопросы сыпались на Елену со всех сторон:

— Ваши дальнейшие планы? Новый университет?

— Как вы предпочитаете отдыхать?

— Ваши дети будут учиться в этом колледже?

Полански ухитрялась одарить каждого ослепительной улыбкой и не пропустить ни одного вопроса:

— Я думаю над этим.

— Работа для меня — лучший отдых.

— Сначала в нем.

— А дальше? — снова вклинился я.

— В Оксфорде, Кембридже… — пошла перечислять дама. Ее не слишком вежливо перебили:

— Госпожа Полански, а вы сами где учи…

Я в свою очередь не слишком вежливо перебил соперника:

— А какой из них предпочтительнее?

— Оба. Мои дети будут учиться в обоих по очереди. И во многих других тоже.

— Но… тогда у них уйдет на учебу вся жизнь.

— У меня хватит средств, чтобы это обеспечить, — снова улыбнулась Елена.

Протиснулись еще двое:

— Вы финансируете любые культурные проекты?

— Госпожа Полански, сколько у вас детей?

Ответы последовали незамедлительно:

— Сейчас только учебные. Дальше пока не загадываю.

— Двое. Сын и дочь.

Мальчик и девочка, которым предстоит учиться всю жизнь… А дамочка-то с приветом.

— Но ведь у ваших детей, наверно, есть какие-то свои цели?

— Только одна: получить как можно больше знаний.

С досады я брякнул совсем лишнее:

— Ваши дети уже побывали в кабинке счастья?

— Конечно. Чем раньше человек определится со своим предназначением, тем лучше.

Мне стало тошно. Где ж твое хваленое чутье, дружок? Как это ты так ошибся? Из-за отсутствия кодовой фразы? Из-за того, что дама естественно держится? Так есть же, черт, имиджмейкеры, психологи. И улыбку переформатируют в натуральную, и кодовую фразу по индивидуальному заказу… Но детей-то за что?..

Я прикинулся ужом и вывинтился из толпы.

— Ты счастлив, следопыт? — поинтересовалась Нина.

— Угораю. Неужели при таких деньжищах можно быть недовольным судьбой?

— Смысл жизни не купишь.

— Уму непостижимо. Какой-то паршивый пучок килобайтов, ерунда, фикция. Ни увидеть, ни потрогать. А человек перестает быть человеком, становится чем-то качественно другим.

— Слушай, Тарзан. Не знаю, как у вас, а в нашем мире реальна только информация. Это она лечит, калечит, убивает и воскрешает. Остальное — тлен.

Чистая правда. И у нас тоже. Что мы получили от терновника? Знание. Именно оно сделало нас такими, как есть. Тело узнало, как помочь самому себе, душа — многое другое… И сколько бы специалисты ни раскладывали нашего доброго духа на ингредиенты, кроме какой-нибудь психоделической составляющей ничего не найдут.

— Ну, следопыт, хватит впечатлений на сегодня?

Я поморщился:

— Тоскливо это все.

— Это еще не все, Кир. Ты до сих пор не понял главного. Хороша программа «Вижу цель», или плоха, но сегодня человечество делится на две половины: те, кто побывал в кабинке счастья, и те, кому это предстоит. В социальной жизни уже сейчас доминируют первые, у них энергии больше. Поэтому, что бы себе ни думали вторые, их будет становиться все меньше и меньше. Уяснил?

Я мрачно кивнул.

— Тогда идем, нас Сергей ждет.

Наш доминирующий приятель стоял в стороне, как всегда всем довольный. Я сунул ему под нос диктофон:

— Социальный опрос. Какая у вас цель в жизни?

Сергей опешил, даже улыбка чуть не сползла с лица:

— Ты чего, ослеп? Своих не узнаешь?

— Шутка, — я, не оборачиваясь, двинул в сторону эскалатора. Сергей запоздало рассмеялся. Из вежливости, наверно.

…Добила меня вечером Инга:

— Люди хотят быть счастливыми. Лучше так, чем никак.

Я ошалел. Рявкнул: «Дура!», хлопнул дверью и ушел.

Во дворе опомнился. Инга-то в чем виновата?!

Внутри муторно заскребло. Первая ссора за всю жизнь. Раньше — никогда. Ни на Гее, ни до, ни после. Случилось непоправимое. Случилось…

Присел на скамеечку в сквере. Вокруг мягко шелестела зелень. Морок большого пешеходного кольца постепенно растворялся в нежном-предвечном.

«Люди хотят быть счастливыми».

Счастливыми… Что такое счастье? Спросить меня — это терновый дым и необъятное мироздание на ладони. Ладно. Формула, конечно, не универсальная, но для начала хватит. Идем дальше. До тернового дыма добрались не все. Многие остались на Земле. И не только из-за слабости. Кое-кому просто не повезло — например, один парень работал грузчиком и сорвал позвоночник. Имеет он право на счастье или нет?

Сложись что-нибудь иначе — я тоже не попал бы на Гею.

«Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное». Мне раньше казалось — тут какая-то смысловая путаница, переводчики схалтурили. «Блаженны смиренные», — так, вроде бы, надо понимать. А это совсем другое. Подлинное смирение — не лизоблюдство, не преклонение перед власть имущими, не самоунижение. Мир в душе и приспособленчество в социуме — разные вещи. Быть смиренным — значит, безропотно принимать то, что тебе уготовано судьбой, действовать, сообразно обстоятельствам — но морально оставаться на высоте. Куда уж там «нищему духом»! Это какая вера, какая сила нужна…

…Однако бывает и так. Именно нищие духом идут в кабинки счастья — сильные ищут других путей… А уж выходят из кабинок таким убожеством, Господи прости… Но кто усомнится, что этим психологическим инвалидам уготовано царствие небесное? В них нет ненависти к ближнему. Они неподвержены грехам, по меньшей мере — смертным… Может, это начало царства Божия на земле? А я — реакционер и мракобес, страдаю оттого, что ближнему хорошо? Разве плохо, если в мире станет больше улыбок и меньше насилия? Мы всегда существовали по принципу «живи сам и не мешай жить другим». Именно из-за этого драпали на Гею. Откуда же мой нынешний протест?

Может, подспудно я все-таки воспринимаю кабинки как посягательство на мою личную свободу? Тогда это называется «паранойя»… Или боюсь, что Нина права, и процесс станет тотальным? Но мы этого уже не увидим. Если даже (не приведи Господь!) не удастся вернуться на Гею, если придется провести остаток дней на Земле — все равно, на наш век еще хватит свободы выбора… Может, дело в том, что я чужой в этом мире? Но ведь не-целевиков пока еще полно вокруг. Да и не привыкать мне чувствовать себя изгоем, если уж на то пошло.

Неудачники. В кабинки счастья идут неудачники. Люди, которые не сумели ужиться в современном мире. Не смогли ходить по чужим головам. Не захотели становиться шестеренками. Не хватило сил противостоять агрессивному обществу.

В результате скатились на дно.

Такие же, как мы. Ведь если бы нам не довелось удрать с Земли…

Я смотрю на жертвы кабинок и чувствую себя униженным.

Оттого и зверею.

…Вернулся домой в полном душевном раздрае. Обнял подругу за плечи:

— Прости. Не знаю, что на меня нашло.

— Ты стал злым, — бесстрастно отозвалась Инга.

— Эка невидаль. Я всегда был злым.

— Нет, не всегда. Отчаянным, агрессивным, неустроенным — да, был. Злость — другое. Ты повзрослел, Кир.

— Это плохо?

— Не знаю.

Зато я, кажется, знаю. Глупо с мылом влезать в подростковый прикид. При каждом движении трещит по швам… Скорее бы это все кончилось. Домой, на Гею. Там нет ни возраста, ни самокопания и никакой другой моральной чесотки.

Домой, домой.

Ночью мне приснилось: широкий каньон. Где-то внизу лесистые склоны, а здесь — камень. Скалистые вершины не пугают и не давят. Дружелюбные, домашние… Воздух прозрачен настолько, что дрожит перед глазами, как будто идет тонкий, очень тонкий дождь… Канатно-кресельная дорога, несколько трасс. Множество людей, свободных и бесстрашных. Славные, совершенно естественные улыбки… Люди едут наверх, на площадки, которых множество на гребнях. С этих площадок удобно взлетать. Небо, окрашенное несметными радугами, полно летящих человеческих фигур.

Сначала меня вроде бы не было. Так иногда случается во сне: наблюдаешь события как в кино, отрешенно. Это не ты крутишься в водовороте сюжета, совсем другие персонажи страдают и радуются, спешат по делам и пьют коктейли, воюют и занимаются любовью. Тебя просто нет. И вдруг — то ли посторонний звук с улицы, то ли сидеть стало неудобно, то ли вообще просто так — ты отвлекаешься от экрана, материализуешься из ничего, обретаешь плоть и привычные мысли.

Вот и сейчас: я нечаянно осознал, что нахожусь здесь же, у начала канатки.

И тут все начало необъяснимым образом меняться. Воздух потемнел, не6о пошло сине-фиолетовыми клочьями, подул шквальный ветер. Движения людей стали резкими, механическими. Заводные, безжизненные куклы садились в кресла, ехали наверх, бессмысленно взлетали, потом бессмысленно опускались на дно каньона и снова спешили к подъемнику. Улыбки застыли, лица стали синюшными, на некоторых появились трупные пятна…

Не нужно быть Фрейдом, чтобы истолковать этот сон.

После того моего срыва Инга замкнулась еще больше.

В принципе, она всегда была не слишком разговорчивой. Ничего нового — если бы я как-то раз не застал ее случайно в курилке института, оживленно беседующей с сотрудниками. Вот так, а дома — многочасовое молчание.

Ближе к выходным она позвала меня в город, развеяться. Я отказался, сославшись на усталость — меньше всего хотелось снова лезть в человеческую толпу. Инга равнодушно выслушала мои отговорки и уехала в компании с лаборантами из соседнего отдела. Конечно, — думал я, — пусть отдохнет, развлечется, она-то еще ни разу не выбиралась из научного городка, пусть, не все же ей на мою постную рожу любоваться, когда самой тошно… Но душеспасительные мантры почему-то слабо помогали. Пуповина оборвалась. Никогда в жизни я не чувствовал себя так одиноко, как в тот вечер.

Ссор больше не было. Но ведь ссора — как пуля: и одной хватит, если в череп. Оставалось только надеяться, что время все исправит.

Однажды, как снег на голову, приехала моя мать.