Орелинская сага. Книга вторая Алиева Марина

© Марина Алиева, 2015

Редактор Наталья Урсалов

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

День, когда Донахтир с братьями и старейшинами вернулся из Гнездовища в Главнейший город, стал воистину знаменательным в жизни орелей.

Собравшиеся на площади в момент отлета Великого Иглона, ожидали его возвращения, не желая расходиться по гнездовинам. С рассветом они начали волноваться, и даже старейшины, которые не полетели и оставались в городе, стараясь успокоить и подбодрить толпу, не могли скрыть растущего беспокойства. Но когда стали раздаваться первые робкие предположения о том, что надо, наверное, лететь на помощь, на площадку перед дворцом опустился гонец из Нижнего города с сообщением, что Великий Иглон возвращается.

Ликованию орелей не было предела! Все они, в едином порыве, взмыли в воздух, высматривая своего Правителя, и когда в полуденных лучах яркого солнца засверкали серебристые одежды возвращающихся, вся парящая над площадью толпа приветственно закричала и замахала руками.

Донахтир, совершенно измученный бессонной волнительной ночью и долгим перелетом, был несказанно тронут такой встречей. Улыбаясь, он сделал орелям знак опуститься и, когда все были готовы его слушать, в двух словах поведал своему народу о том, что они увидели и узнали в Гнездовище. Правитель также пообещал, что старейшины, после того, как отдохнут, расскажут обо всем подробнее.

Новость поразила орелей! Никто не ожидал, что Генульф с Рофаной выжили, да еще и оставили потомство столь обширное, что образовалось целое поселение! Все сомнения и разногласия относительно детей Дормата сами собой отошли на второй план, и, пока летавшие к поселению правители и старейшины отдыхали, во всех гнездовинах строились предположения о том, как теперь будут складываться отношения со вновь приобретенными родичами.

Во всех, кроме одной. Той, которой возвращение Великого Иглона принесло только разочарование. И хотя Донахтир, отложив свой отдых, первым делом направился в гнездовину, где гостили родители Тихтольна, и, скрывая смущение, добросовестно пересказал ложь, сочиненную им вместе со Стариком, утешения его рассказ не принес. Мать юноши, до последнего мгновения не терявшая надежды обнять сына, залилась слезами, говоря о тяжелых предчувствиях, терзающих её сердце, а отец, тоже готовый вот-вот расплакаться, лишь низко поклонился Великому Иглону, благодаря за оказанную честь.

С тяжелым сердцем возвратился Донахтир после этого визита в свой дворец, и сон, которым он забылся, был мрачен и безрадостен.

Но новый день принес новые заботы. Уже утром следующего дня Правитель возглавил Совет, на котором присутствовали его братья и все старейшины Шести Городов, призванные решить вопрос о Гнездовище.

Решали недолго. Восторг, который вызвал у присутствующих уклад жизни поселян, их орудия труда, одежда, и прочие диковинные отличия, сам собой привел к однозначному решению. Постановили впредь поддерживать с Гнездовищем самую тесную связь и позволить всем орелям без ограничений летать туда, равно как и приглашать новых сородичей к себе в гости, если они того пожелают. Решение Совета огласили в Шести Городах, и не нашлось никого, кто счел бы его неразумным.

Однако, в ближайшие дни, вопреки ожиданиям и тайным опасениям Великого Иглона, массового паломничества в Гнездовище не началось. Осторожные орели выжидали. Всем было известно, что наммы-ткачи всех городов срочно плетут крепкие сети, и сотня самых сильных орелинов из числа разведчиков, во главе с сыном Ольфана – старого Иглона Восточного города – готовятся лететь в поселение с приглашением от Донахтира. Правитель самым сердечным образом предлагал старейшине Гнездовища посетить Сверкающую Вершину и взять с собой стольких сопровождающих, скольких рофины сумеют унести.

Поскольку Метафта – мать Нафина – после его исчезновения совершенно потеряла интерес к жизни, обязанности старейшины взял на себя её брат Торлиф. Он и полетел к Сверкающей Вершине в сопровождении девяти добровольцев. В их число входил и соперник Нафина Кантальф, и изнывающая от любопытства Сольвена. Родители ни за что не хотели её отпускать, но перед отлетом произошла досадная заминка. Старик, в желании которого посетить Сверкающую Вершину никто не сомневался, и на которого рассчитывали, как на единственного знающего орелинский язык, вдруг наотрез оказался лететь, заявив, что еще успеет насмотреться на Шесть Городов. Заменить его желающих не нашлось, и Торлиф, которому было ужасно неловко перед сверкающими гостями за задержку, позволил девушке занять место Старика, пообещав её родителям, что лично за ней присмотрит.

Процессия летела долго, с частыми остановками, несмотря на то, что каждого поселянина несло по пять рофинов, и еще пятеро находились рядом, готовые в любой момент сменить тех, кто устанет. Не умеющие летать Нижние орели, (так их стали называть жители Сверкающей Вершины), еле скрывали свой страх перед той высотой, на которой оказались и, цепко держась за сети, казавшиеся им очень ненадежными, едва взглядывали вниз на далекие острые пики покрытых снегом скал. У Торлифа несколько раз возникало страстное желание вернуться, но он не осмеливался об этом сказать. К тому же орели его вряд ли поняли бы. И старейшина Гнездовища снова и снова начинал себя ругать за то, что не настоял на участии Старика в этом полете. Ну, как они теперь будут общаться с этими Высшими орелями?!

Однако все страхи и сомнения мгновенно улетучились, стоило поселянам увидеть Нижний город!

Гости, конечно, понимали, что их ожидает нечто необыкновенное, но открывшееся великолепие совершенно их потрясло! Многоярусные гнездовины с резными террасами, огромные площади, окруженные галереями, такими легкими и воздушными, благодаря тонким колоннам и соединяющим их ажурным аркам, все это казалось чем-то невероятным! Каменные стелы тянулись ввысь, словно затем, чтобы и небесные светила могли полюбоваться украшающими их рисунками. И повсюду, где бы гости ни появлялись, их приветствовали толпы орелей.

Иглон Нижнего города – Фартультих – лично показывал поселянам все, что могло их заинтересовать. Он везде ходил с ними пешком, прибегая к помощи крыльев лишь в тех местах, где и гостей приходилось переносить на сетях. Но и все остальные орели старались не особенно щеголять своими возможностями, с сочувствием поглядывая на небольшие и бесполезные крылья гостей. Те поначалу смущались, но очень скоро невиданная доселе красота орелинского города заставила их позабыть обо всем.

Местные жители жестами объясняли назначение той или иной комнаты, вещи, приспособления, и, видя растущий восторг в глазах поселян, чувствовали, что их сердца переполняют благодарность и гордость. И вскоре стремление поразить еще больше и без того изумленных гостей привело к тому, что от желающих что-либо подарить или показать не стало отбоя. Фартультиху стоило немалых трудов успокоить своих подданных и убедить их отпустить гостей налегке. Им предстоял еще перелет в Главнейший город, где Великий Иглон приготовил множество подарков, и вряд ли даже две сотни рофинов смогут унести все это обратно в Гнездовище.

Тут и опомнившийся, наконец, Торлиф попросил, чтобы и ему дали слово. Еще дома, сразу после визита Великого Иглона, он уговорил Старика научить его хоть каким-то орелинским словам, и теперь, с большим трудом вспоминая наспех заученное и заполняя пробелы выразительной жестикуляцией, старейшина Гнездовища, как сумел, выразил благодарность за сердечный прием и пригласил всех жителей Нижнего города в гости в их поселение.

Его поняли, одобрительно закричали и замахали руками, а потом все же завалили рофинов подарками для гостей. И когда утром следующего дня отдохнувшие поселяне отправились в Главнейший город, следом за ними десять рофинов тащили довольно объемистый узел. А чуть поодаль несколько местных жителей тащили еще один такой же. Их специально отправили следом в качестве помощников и заодно, чтобы они могли посмотреть и рассказать какое впечатление произведет на гостей более крупный Восточный город.

Излишне, наверное, говорить, что и там все повторилось. Восхищение в глазах Торлифа и его спутников еще больше расположило к ним орелей Главнейшего города, и без того настроенных дружелюбно. Они повсюду следовали за прибывшими поселянами, рассматривали их крылья, одежду, старались незаметно до неё дотронуться и безмерно завидовали потомкам братьев и сестер Рофаны, которые на правах ближайших родственников пошли с гостями во дворец.

Донахтир и Форфан – Иглон Восточного города – сердечно встретили Нижних орелей. Правитель сам поднес Торлифу чашу с Серебряной водой, чтобы подкрепить силы. Старейшина Гнездовища сделал глоток и, хотя угощение показалось ему совершенно безвкусным, низко поклонился в знак благодарности и допил чашу до дна. Втайне он пожалел, что не взял из дома побольше еды, запасы которой закончились еще в Нижнем городе, и опасался, что долго на этой воде они не протянут. Но, когда спустя некоторое время почувствовал как голод отступил, решил, что в этой орелинской пище что-то есть. Остальные тоже, кажется, так же подумали, потому что до самого отлета в Гнездовище с большой охотой прикладывались к сосудам с Серебряной Водой, так, что даже начали находить её приятной на вкус.

Между тем желание еще больше поразить и без того не верящих глазам гостей не обошло и Великого Иглона. Видя с каким благоговением рассматривают поселяне письмена и рисунки, он решил отвести их в Галерею Памяти.

Вид бесконечного тоннеля, заполненного гигантскими плитами с отраженной на них историей орелей, действительно превзошел все виденное до сих пор. Но, вместо того, чтобы возрадоваться и ощутить гордость, что являются частью такого могущественного и прекрасного племени с вековой историей, несчастные жители Гнездовища почувствовали себя совершенно раздавленными. Не верилось, что все эти блистательные орели, да еще умеющие летать и живущие почти что на небе, воспримут их равными себе. И поэтому, когда удивленный Донахтир, заметив печаль на лице Торлифа, кое-как, жестами, попытался выяснить, что могло так опечалить гостя, тот притворился, что не понял вопрос.

Хорошее настроение ненадолго вернулось к нему в городе, где старейшина наммов, попросив разрешения осмотреть его одежду, долго и восхищенно цокал языком. Но потом поселянин снова загрустил. И, возвращаясь домой, никак не мог заставить себя веселиться и оживленно обсуждать увиденное, подобно своим сородичам. Собственное ничтожество грызло Торлифа. Даже вид Гнездовища, которое снилось ему во все время пребывания на Сверкающей Вершине, не смогло развеять этой тоски.

Торлиф затаился.

Он никому не сказал о своих переживаниях. И когда, спустя совсем немного времени, в Гнездовище стали прилетать блистательные радостные орели, он видел в их расположении и дружелюбии лишь снисходительность. Они могли сколько угодно восторгаться укладом жизни в его поселении, ахать при виде травы и деревьев, просить научить их пользоваться орудиями труда, но стоило Торлифу вспомнить великолепие орелинских городов и величественные, бесконечные плиты, испещренные письменами, как в голосах гостей начинала слышаться насмешка и фальшь.

К несчастью, никто в Гнездовище не знал, какие чувства владеют их старейшиной. Ничего не замечали и те, кто прилетал с Вершины. Связи между теми и другими становились все прочнее, и уже не было в поселении никого, (если не считать Старика и Метафту, добровольно заключивших себя в своих гнездовинах), кто не посетил хотя бы один из Шести Городов.

Уже на столы, помимо привычной пищи, стали выставлять сосуды с Серебряной Водой. И если сначала это было лишь диковинным угощением, то, по мере того, как прилетающие оставались погостить на все более долгие сроки, потребность в Воде стала жизненно необходима, и её исправно доставляли со Сверкающей Вершины. А вскоре и чашу, выдолбленную Генульфом для дождевой воды, хорошенько высушили, сделали над ней навес, и Серебряная Вода заполнила её до краев.

Так проходили дни, незаметные среди множества перемен. Эти дни сложились в месяцы; месяцы – в год, и вот уже в Гнездовище заключили первый брачный союз между молодым орелином со Сверкающей Вершины и местной девушкой.

Торлиф, как обычно растянувший губы в приветливой улыбке, сам руководил постройкой гнездовины для молодой семьи, и сам же проводил их туда после свадьбы. Но в душе он по-прежнему мечтал об одном: чтобы время повернулось вспять, и он снова жил бы, как прежде, ничего не зная об орелях со Сверкающей Вершины.

* * *

Лоренхольд не спешил вновь посещать Гнездовище. Это в свите Великого Иглона он готов был лететь туда быстрее ветра, чтобы поскорее обнять своего двоюродного брата и сказать ему, что можно вернуться домой. Но, когда стало известно, что Тихтольна в поселении нет и не было, Лоренхольд потерял к этому месту всякий интерес.

В то, что его брата там действительно никто не видел, орель поверил сразу. Перед глазами так и стояло лицо того мальчишки, который обнаружил их тем злополучным утром. Изумление, восторг, неверие собственным глазам… Все то же самое Лоренхольд увидел и на лицах поселян, тех, что вышли встречать Великого Иглона. А, значит, никого подобного они прежде не видали.

Но, где же тогда Тихтольн?!

Конечно, был еще тот самый мальчишка… Как там его звали?… Нарин?… Нафин?… Впрочем, это неважно! Главное, что он тоже исчез, и в тот же день!

Правитель, когда орели возвращались домой, кое-что порассказал об этом парне. По словам его сородичей выходило, что летающий мальчишка был просто одержим идеей повидать другую жизнь. Но о том же самом всегда мечтал и Тихтольн. Значит, разумно было бы предположить, что они встретились где-то в горах над Гнездовищем и решили улететь вместе. Тихтольн считал себя изгоем, а мальчишка просто обрадовался, что у него теперь есть спутник…

Но что-то мешало Лоренхольду думать так благостно.

Опасения за брата и непреходящее чувство вины перед ним сделали его очень наблюдательным. В отличие от других он, например, заметил, что Великий Иглон рассказывал о парне из Гнездовища так, словно боялся сказать больше чем нужно. Он запнулся, когда упомянул, что мальчишка выучил орелинский и сразу же перевел разговор на другое. Зачем? Затем, чтобы никто не спросил, для чего этому парню знать язык орелей? Но этому есть очень простое объяснение – мальчик умел летать, хотел увидеть другую жизнь и собирался когда-нибудь долететь до Сверкающей Вершины, о которой слышал от Старика. Но Правитель запнулся и перевел разговор. Значит, он знает другую причину, по которой мальчишка учил язык, и об этой причине орелям, по его мнению, лучше не знать! А раз так, то жизнь Тихтольна может быть по-прежнему в опасности! Не зря же его мать терзают дурные предчувствия. Да и самому Лоренхольду, с того дня, как он вернулся, тоже как-то не по себе.

Ото всех сомнений и туманных догадок его отношение к Гнездовищу словно раздвоилось. С одной стороны, делать там было нечего. Дерзкий полет с Тихтольном во времена запрета был увлекательным приключением. Но приключение обернулось большой бедой, и теперь, когда летать к поселению разрешили, путь туда и само это место вызывали одни лишь тягостные воспоминания.

Но, с другой стороны, Лоренхольда очень интересовало все, что касалось Гнездовища. Он буквально по пятам ходил за Торлифом и его спутниками, когда те гостили в Восточном городе. Присматривался, следил за каждым их шагом, и, если бы кто-нибудь спросил, зачем он это делает, Лоренхольд не нашелся бы что ответить. Он совершенно замучил расспросами тех, кто летал в Гнездовище, требуя подробного рассказа о самых незначительных вещах. И слушал очень внимательно, впитывая каждое слово, но все равно уходил неудовлетворенным. Словно ему, изголодавшемуся, давали Серебряную Воду с ладошки.

В конце концов, рассказчикам надоело уточнять каждое слово, и Лоренхольду посоветовали слетать самому, чтобы все рассмотреть. В ответ он замкнулся и стал молча наблюдать, как сначала поодиночке, а потом и целыми семьями, орели летали в Гнездовище, заводя там знакомства и дружеские связи.

У иширов, которые быстро сообразили какой обмен может начаться между Нижними орелями и Верхними, Лоренхольд, неизвестно зачем, выменял две свои самые красивые пряжки на пару совершенно бесполезных ему вещей из поселения и долго рассматривал их в своей гнездовине.

Тайна, тайна!… Она совершенно измучила ореля. Особенно тем, что поговорить было совершенно не с кем. Разве можно было здесь кому-либо сказать, что Великий Иглон что-то скрывает! Немыслимо! А кому скажешь, что заплаканная мать исчезнувшего мальчишки горюет слишком уж сильно?! Она словно знает наверняка – непоправимое случилось! Тогда как даже мать Тихтольна, несмотря на дурные предчувствия, еще надеется когда-нибудь обнять сына. Разве поймет кто-нибудь почему странноватый Старик, который, судя по крыльям, тоже способен летать, внушает ему, Лоренхольду, непонятный ужас!… Да юношу просто поднимут на смех и посоветуют не искать огня в потухшем вулкане. Но он уверен – страшный Старик наверняка знает что-то очень важное. Важное для всех! И про Тихтольна он знает, и про сбежавшего мальчишку… А еще он знает откуда взялся тот обломок, на котором выбито изображение облака, уносящего орелинское яйцо!

Лоренхольд был уверен, что этот обломок не единственный, что есть и другие, и что они, возможно, составляют тайну, которую хранит Старик, и которую кто-то пытался уничтожить. А потом она неведомыми путями стала известна тому, летающему мальчишке, который и из Гнездовища сбежал, скорей всего, из-за неё… Может быть, он даже открыл её и Тихтольну…

Или все было хуже, и Тихтольн сам что-то нашел, а мальчишка – всего лишь хранитель тайны, как и Старик – заманил его в ловушку и теперь удерживает там, оставаясь рядом в качестве охраны?… Что же, в таком случае, скрывает Великий Иглон?!

От подобных мыслей голова шла кругом, и для того, чтобы хоть немного отвлечься, Лоренхольд вылетал из гнездовины и подолгу парил над городом, наблюдая за его жизнью.

Но отвлечься становилось все труднее и труднее.

Гнездовище сделалось очень популярным на Сверкающей Вершине. Уже многие молодые орели обзавелись одеждой, сплетенной поселянами, и щеголяли в ней, уверяя всех, что им так очень удобно.

Даже сестры Лоренхольда все реже одевали орелинские платья. Они без конца летали к Нижним орелям, а по возвращении подолгу хихикали и шептались в своей комнате.

Конечно, верные традициям старики, недовольно ворчали, но ход событий уже невозможно было ни остановить, ни повернуть вспять.

Скоро пришло известие, что какой-то орелин из Нижнего города женился на девушке из Гнездовища. И когда первое удивление улеглось, выяснилось, что многие были бы не прочь породниться с Нижними орелями. Совсем немного времени потребовалось, чтобы в каждом из Шести Городов возникла одна, а то и две, три смешанные пары. Была такая и в Восточном городе. Её составили одна из сестер Лоренхольда и улыбчивый юноша из Гнездовища. Сам Лоренхольд, слишком занятый своими мыслями, чтобы что-либо замечать, узнал об этом последним в семье, и теперь ему ничего уже не оставалось, кроме как лететь в пугающее поселение, чтобы присутствовать на свадьбе сестры.

* * *

Когда в Гнездовище двое орелей собираются жить вместе, они сообщают о своем намерении родным и близким, и те, всем миром, начинают строить новую гнездовину для молодой семьи. Строительство это завершалось веселым пиршеством, которое и определяло первый день совместной жизни молодых.

Схожесть этого обычая не слишком удивила орелей со Сверкающей Вершины – все-таки у них были общие родовые корни. Вот только для строительства новой гнездовины в Шести Городах приглашали лучших леппов, которые потом становились почетными гостями пиршества.

Геста – сестра Лоренхольда – выразила желание остаться жить в Гнездовище, вместе с не умеющим летать мужем. Поэтому новый дом им устраивали там, в самом конце единственной улицы, ради чего родственникам невесты пришлось отправиться в поселение задолго до свадьбы.

Лоренхольд полетел с отцом – Зорсином. Оба они были леппами, и кому же, как не им, ближайшим родственникам и неплохим ремесленникам, нужно было заниматься постройкой жилья для сестры и дочери. Вместе с отцом Крина – того самого улыбчивого юноши – Зорсин выбрал место для будущей постройки и занялся отбором камней. А родственники жениха, со знанием дела, приступили к её разметке.

Дело шло очень быстро. Лоренхольд с отцом и младшим братом Крина обтесывали камни, придавая им нужную форму, а остальные ловко выкладывали их по давно заведенному порядку. Зорсин не переставал удивляться мастерству строителей Гнездовища. Он уже бывал здесь раньше, но то, как Нижние орели строят свое жилье, видел впервые. Он подробно расспрашивал об их способе подгонки камней, об орудиях труда, о материале, которым гнездовину покрывают, и без конца толкал Лоренхольда в бок, призывая восхищаться вместе с ним. Но Лоренхольд только пожимал плечами. Его понемногу начинало раздражать повальное увлечение Гнездовищем. В последний раз он был здесь с Великим Иглоном в тот горестный для него и знаменательный для всех остальных день. И, прилетев теперь, нашел, что в поселении многое переменилось. Гнездовин стало больше, от главной улицы, в разные стороны, начали расти две новые, да и население значительно увеличилось за счет поналетевших со Сверкающей Вершины орелей. Теперь только по крыльям можно было определить, кто откуда. Все же остальное перемешалось – и одежды, и язык. Среди молодежи стало считаться особым шиком вставлять в свою речь слова, а то и целые фразы, из другого языка. Все прекрасно ладили между собой, и только Лоренхольд продолжал с недоверием относиться к поселянам.

Старика он нигде не видел, но всякий раз, когда отец посылал его к чаше за Серебряной Водой, проходил мимо древней гнездовины весь сжимаясь от непонятного страха. Лоренхольду казалось, что Старик следит за ним, потому что чувствует все его подозрения и опасается, как бы Лоренхольд не проник в проклятую тайну. Уверенность в этом особенно окрепла, когда в одну из ночей, мучаясь ставшей уже привычной бессонницей, юноша вышел на улицу из недостроенной гнездовины, в которой предпочитал ночевать, и увидел парящую в небе фигуру. Старик кружил над Гнездовищем словно призрачный страж, освещаемый тусклой луной. От подобного зрелища молодому человеку стало совсем уж не по себе. «Точно, следит, – подумалось ему. – Зачем летать ночью, да еще в его-то годы? Нет, он очень непростой, этот Старик. И наверняка знает, где Тихтольн… Он вообще много чего знает такого, о чем я тоже хотел бы узнать. Ах, чего бы я только ни отдал, чтобы услышать их разговор с Великим Иглоном!…»

С тех пор Лоренхольд каждую ночь выходил и тайно наблюдал за полетами Старика, надеясь высмотреть какое-нибудь место, где могут храниться секреты, столь ревностно охраняемые. Но Старик просто очерчивал круги в ночном небе и ни разу никуда не опустился. Зато на пятую или шестую ночь он приветливо помахал рукой Лоренхольду, считавшему, что он очень хорошо укрыт тенью деревьев… Юноша немедленно забился обратно в гнездовину, где всю ночь потом дрожал от страха и стыда.

Дни, между тем, пролетали один за другим, и очень скоро жилье для новой семьи было готово. Пиршество решили устроить на улице, прямо здесь же. Целый день жители Гнездовища и приглашенные Летающие орели убирали обломки камней, оставшихся после строительства, мостили деревянные столы в длиннющий ряд и расставляли на них заготовленные угощения. Орелины, все, какие были, и сама Геста, беспрестанно ахая и заливаясь счастливым смехом, убирали и украшали гнездовину внутри. Все шумели, весело толкались, рассаживаясь за столами, в итоге растерянный Лоренхольд и сам не заметил, как оказался сидящим далеко от родителей и сестры. С одной стороны его подпирала дородная орелина, а с другой оживленно вертящаяся девушка, лицо которой показалось смутно знакомым. Пару раз Лоренхольд бросил на неё любопытствующий взгляд, стараясь определить, где мог видеть эту девушку, но она расценила его интерес по-своему и кокетливо улыбнулась.

– Я просто хотел понять, где мог видеть тебя раньше, – краснея, объяснил свои взгляды Лоренхольд.

– Видел раньше? – девушка, похоже, ему совсем не поверила. – Но мы точно не встречались – я бы тебя запомнила. Ты кто?

– Брат невесты.

– Да ну! Тот самый нелюдимый брат, который ни в какую не хотел прилетать в Гнездовище? – девушка весело рассмеялась. – Знаю, знаю, Геста мне рассказывала. Но почему же ты сидишь так далеко от неё? Или специально сел тут, чтобы познакомиться со мной?

Ей, похоже, было очень весело, но Лоренхольд потерялся окончательно и, чувствуя, что не перестает краснеть, отвернулся. С преувеличенным вниманием он слушал речь Торлифа, обращенную к Гесте и Крину, когда рука девушки осторожно легла на его руку.

– Торлиф всегда говорит одно и то же, – прошептала она. – Давай лучше поболтаем. Обещаю, что не буду больше глупо шутить и смущать тебя. Меня зовут Сольвена. А как твое имя?

– Лоренхольд.

– Лоренхольд? Как длинно! – девушка снова кокетливо улыбнулась. – Я слышала, что у вас принято давать такие длинные имена первому ребенку в семье, значит ты – старший сын?

– Да. Хотя этот древний обычай уже давно соблюдают не так ревностно, как прежде. Странно, что ты вообще о нем узнала.

– А я любопытная.

И тут Лоренхольда осенило.

– А ведь я вспомнил! – воскликнул он. – Вспомнил, где видел тебя! Ты была одной из первых поселян, которые прилетали по приглашению Великого Иглона. Я еще тогда удивился – такая молодая девушка и не побоялась перелета…

– Верно.

Сольвена шутливо приосанилась, но тут же снова рассмеялась.

– Представляешь, родители ни в какую не хотели меня отпускать – боялись. Но Старик отказался лететь, и кто-то должен был занять его место, а кроме меня никто больше не захотел… Но я совсем не боялась. Это было так любопытно!

– Старик? – задумчиво пробормотал Лоренхольд. – Я правильно понял – это тот отшельник с большими крыльями, говорящий на орелинском?

– Ну да. Его здесь все зовут просто Старик, и я уже не знаю, помнит ли он сам свое настоящее имя. Он живет в самой первой гнездовине у подножия скалы, там, где чаша…

– Знаю. И гнездовину эту видел, и Старика вашего. Я был здесь в свите Великого Иглона в тот самый первый прилет, так что мы с тобой в чем-то похожи.

Лоренхольд сказал это просто так, из вежливости, но про себя подумал, что сходства, конечно же, никакого. Сольвене было просто любопытно, а ему, будь его воля, век бы не прилетать сюда, ни теперь, ни раньше.

Но девушка посмотрела на него с уважением и интересом.

– Я и не знала, что у Крина будут такие высокородные родичи. В свите вашего Великого Иглона были тогда только самые знатные орели.

Лоренхольд хотел, было ответить, что является простым леппом, но промолчал. Ведь скажи он так, пришлось бы объяснять этой девушке, что простой лепп делал в столь избранном обществе, да еще, чего доброго, рассказывать историю с Тихтольном, а делать этого ему не хотелось.

Но тут все за столом вдруг почему-то замолчали и посмотрели на дорогу. Там тихо и безучастно ко всему проходила пожилая орелина с сосудом в руках. Лоренхольд сразу узнал в ней мать сбежавшего мальчишки и поразился тому, как сильно она постарела за прошедшие месяцы.

Повисла тишина. Сидящие за столом провожали глазами печальную фигуру. Кое-кто стал перешептываться, и Сольвена, склонившись к Лоренхольду, тоже зашептала:

– Это Метафта, мать Нафина, того самого, который улетел из Гнездовища за несколько дней до вашего появления. Здесь все считают, что он погиб.

– А ты? Ты разве так не считаешь?

– Я – нет. У вас ведь тоже пропал кто-то в те дни, верно? Так вот, я точно знаю, что они улетели вместе.

Лоренхольд так и подскочил.

– Знаешь точно?! Откуда?! Ты видела их вместе? Расскажи!

Но Сольвена только улыбнулась.

– Лоренхольд, сейчас свадьба, а ты просишь рассказать о вещах грустных и мне очень неприятных. Я не хочу об этом вспоминать. Может быть, потом, как-нибудь…

Она потянулась к блюду с плодами и взяла себе один. А Лоренхольду пододвинула свою чашу.

– Попробуй лучше сок Кару. Раз ты здесь почти не бывал, то можешь и не знать, какой он вкусный.

Орель машинально выпил, но никакого вкуса не ощутил. Он не знал, как уговорить эту девушку все ему немедленно рассказать, но она, словно в насмешку, болтала о вещах посторонних и совершенно ему не интересных. Наконец, видя потухший взгляд Лоренхольда, Сольвена сжалилась.

– Неужели то, что я знаю для тебя так важно, что ты непременно должен услышать это прямо сейчас?

– Ты даже представить себе не можешь, как важно, – с мольбой произнес Лоренхольд. – Пожалуйста, расскажи!

– Ладно, расскажу. Только давай уйдем отсюда. Здесь стало уже неинтересно, да и очень шумно для подобных разговоров.

Молодой человек с готовностью подскочил, помог Сольвене выбраться из-за пиршественного стола, и они, ни с кем не прощаясь, пошли в сторону зарослей Кару.

– Знаешь, – начала Сольвена, когда голоса пирующих стали едва слышны, – мы ведь с Нафином очень дружили… То есть, это я дружила, а он, кажется, был в меня влюблен. Глупо, конечно, что все так получилось, но никаких обещаний и надежд я ему не давала… С ним ведь мало кто общался. Понимаешь, эти крылья, огромные, как у вас, умение летать… Нафин очень выделялся, а таких не любят. К тому же он был просто одержим своими идеями. Тем, что он избранник Судьбы и видит то, чего не видит больше никто! Над ним смеялись, ему не верили, хотя, как я теперь понимаю, кое в чем он был прав. Но и других осуждать не стоит. Их тоже можно понять. Странности Нафина перешли к нему от отца, а его печальная судьба памятна здесь многим.

– Что же с ним стало?

– Он умер после того, как совершенно надорвался, раскапывая Генульфову пещеру.

– Генульфову пещеру? – изумился Лоренхольд. – А это еще зачем?

Сольвена пожала плечами.

– Нафин говорил, что там были какие-то записи… Но я думаю – это такой же вымысел, как и дурацкое предсказание, из-за которого и он, и его отец сошли с ума. Сам посуди, в предсказании говорится, что только тот, кто увидит цветущую траву Лорух и Летающих орелей сможет найти детей Дормата и снять проклятие с нашего рода. Ладно, положим, относительно Летающих орелей спорить уже не приходится – мы все увидели вас. Но Лорух!… С самого рождения каждый житель Гнездовища наблюдает, как она растет, вянет и прорастает вновь, но, уверяю тебя, трава эта никогда не цветет! Просто Нафин, когда был совсем маленьким, увидел на ней осыпавшиеся цветы с деревьев Кару и сказал отцу, что Лорух зацвела. Любой нормальный орелин объяснил бы ребенку, что к чему, а Тевальд словно с ума сошел. Возомнил себя избранником Судьбы и до самой смерти рылся в Обвале, отыскивая остатки пещеры, а потом и Нафин заразился его безумием… Ты видел наш Обвал?

– Да, мы с отцом туда летали.

– Так вот там и была пещера Генульфа. Прямо в самой горе. Вроде бы последние несколько лет жизни наш прародитель провел там в уединении, выбивая на стенах какие-то записи. Но какие никто не знает. Да и не к чему они были – в Гнездовище все равно читать никто не умеет. Но Тевальд был уверен, что раз Судьба его выбрала, то и в записях позволит разобраться…

– Но зачем они были нужны?

– Не знаю. Может, думал, что там указано, как добраться до вас. Ведь он считал, что цветущую траву уже увидел… Или надеялся отыскать путь к детям Дормата, что уж совсем глупо. Ваши орели рассказали нам эту старую грустную историю, и никто не сомневается, что несчастные малютки так и не увидели света, а значит, и искать их незачем. Гнездовище прекрасно живет! Лично я никакого проклятия на себе не ощущаю. А вот Тевальд и Нафин, совершенно помешавшиеся на том, чтобы его снять, кончили очень плохо. И Метафту довели до безумия. С тех пор, как Нафин исчез, она бедняжка, словно жить перестала. Выходит из гнездовины только к чаше за водой и, кажется, совсем не замечает, что вода там уже давно не дождевая…

– Постой, постой, – перебил девушку Лоренхольд. – Ты начала говорить, что отец Нафина рылся в Обвале… Он там что-нибудь нашел?

– Да брось, что там можно было найти?

– Ну, может обломки с частями текста или рисунками…

– Нет, ничего он не нашел.

– Тогда, возможно, Нафину это удалось?

– И Нафин ничего не нашел. Это невозможно. Пещера Генульфа, и он вместе с ней, погибли в том страшном обвале бесследно. И я считаю, что такая кончина снимает любое проклятие. Но Нафину ничего нельзя было объяснить. Идея собственной избранности так ему полюбилась, что он часто принимал желаемое за действительное. И в тот день, когда исчез, он тоже прилетел в Гнездовище с гор с очередными выдумками. Я как раз болтала с Метафтой, когда он появился очень возбужденный и уверяющий, что видел наверху двух летающих орелей. В доказательство Нафин притащил два сосуда, которые эти орели якобы забыли впопыхах, удирая от него. Сосуды действительно были странноватые – у нас таких не делали – и рисунки на них тоже не походили ни на что, виденное мной раньше. Но, принеси эти сосуды кто-то другой, а не Нафин, может, к ним бы и отнеслись по-другому. Но их принес Нафин, а он всем уже изрядно надоел своими сказками. Поэтому Метафта просто отчитала его, связала ему крылья и запретила куда-либо вообще летать, чтобы не позорил её перед соседями.

Я помнится, тогда тоже отнеслась к находке Нафина без должного интереса, так что мы даже поссорились. Я ушла и занялась своими делами. Про Нафина совершенно не думала, а когда позже зашел Кантальф – мой приятель – и предложил с ним прогуляться, так далеко была мыслями от утренней размолвки, что безо всякой насмешки и обиды рассказала ему про найденные сосуды. Кантальф, конечно, тоже посмеялся, но больше мы об этом не говорили. Просто мирно гуляли в этой самой рощице, как вдруг из-за деревьев выскочил Нафин. У него было такое лицо, что я испугалась и сразу же убежала. Но Кантальф еще перекинулся с ним парой слов и потом сказал мне, что у Нафина в руках были те самые сосуды. Помню, я тогда сразу подумала, что Нафин решил уйти из Гнездовища. Ведь, по его мнению, первая часть предсказания полностью исполнилась. А уж то, что он увидел меня с Кантальфом, только усилило это решение.

В тревоге я поспешила к Метафте и все ей рассказала. Видел бы ты, как бедная женщина испугалась! Она велела нам идти домой, а сама побежала к Торлифу, но я, понимая, что сейчас начнутся поиски, домой не пошла и отправилась за ней. Когда-то Нафин показал мне свое тайное убежище, о котором просил никому не говорить. Я слово держала, но тогда подумала, что сейчас не тот случай, чтобы молчать.

Помню, двигалась гроза, и уже накрапывал дождик, когда мы подошли к пещерке Нафина. Она была пуста. Пуста была и эта рощица, которую орели, собранные Метафтой, прошли вдоль и поперек. Но, хотя они и обшаривали окрестности очень тщательно, все же кое-что пропустили.

Сольвена ослабила шнуровку на вороте и потянула наружу висящую на её груди подвеску.

– Я нашла это случайно, на следующий день, когда пришла к пещерке в надежде, что ночная гроза заставила Нафина опомниться, и он вернулся. Эта штучка была вдавлена в землю, как будто на неё наступили, но при свете дня её трудно было не заметить.

У Лоренхольда перехватило дыхание. На шнурке Сольвены висело украшение, которым Тихтольн обычно скалывал волосы.

– Я никому это не показывала, – продолжала девушка, – как не рассказала и о том, что в пещерке остались следы. И не одного, а двух орелей. Причем, один из них лежал.

– Как же ты смогла это определить? – спросил Лоренхольд, не сводя глаз с украшения.

– Ничего сложного, – ответила девушка. – Пойдем, я покажу тебе это место.

Она взяла Лоренхольда за руку и повела к подножию скалы, возвышавшейся над Гнездовищем. Там, меж двух выступов, обнаружилась небольшая пещерка, сухая и уютная, в которой вполне можно укрыться от любой непогоды. Пол был усыпан останками почерневших, совершенно высохших листьев, и Сольвена указала на них Лоренхольду.

– Видишь, это Нафин натаскал, чтобы сидеть было удобнее. Конечно, тогда они не были такими сухими. Он следил за этим, часто менял листья и траву и расстилал их по полу ровным слоем. А наутро после исчезновения часть листьев была сдвинута в сторону, как будто кто-то хотел прилечь и расчистил себе место.

– Может, сам Нафин и прилег?

Сольвена насмешливо взглянула на ореля.

– Если бы Нафин захотел прилечь, то он бы, скорей всего, подгреб все листья под себя… Нет, тот, кто тут лежал не привык спать на траве. Думаю, он вообще не знал, что это такое…

– А где ты нашла украшение?

– Здесь.

Сольвена показала место у самого входа.

– Наверное, они покинули пещерку второпях, и эта штучка упала, а наши орели, пришедшие на поиски, втоптали её в землю.

– Наверное, так, – пробормотал Лоренхольд.

Он гадал, зачем Нафину понадобилось прятать здесь Тихтольна. Ведь если ему никто не верил, то самым естественным было бы показать Летающего ореля поселянам и доказать свою честность. Но мальчишка предпочел скрыть этот самый убедительный довод, и, видимо, нес ему еду, когда встретил в роще Сольвену с тем другим парнем. Странно это все как-то…

– А почему ты никому не показала свою находку? – спросил юноша.

– Сама не знаю. – Сольвена пожала плечами. – Слишком много шума поднялось тогда. Метафта была, как помешанная… Даже Старик всполошился. Сразу же улетел куда-то, а потом вернулся весь какой-то почерневший и заперся в своей гнездовине, никому ничего не говоря… Все и без того было так странно, что я решила не добавлять беспокойства. Да и что бы дала моя находка? Только подтверждение тому, что Нафин улетел не один? А куда улетел и зачем по этой штучке все равно не скажешь…

Лоренхольд ничего не ответил. В нем снова начало расти раздражение. Судя по всему этой девице наплевать даже на пропавшего друга, не говоря уж о его брате, которого она и в глаза не видела. Тихтольн, как тень от облака проскользнул по окраине Гнездовища, никем не замеченный, и бесследно исчез. Только украшение с его головы доказывает, что он был именно здесь, а не улетел замерзать где-то среди заснеженных вершин.

– Отведи меня обратно, – хмуро бросил Сольвене Лоренхольд. – Только, пожалуйста, пойдем молча. Я хочу как следует запомнить дорогу, чтобы прийти сюда еще раз.

– Но я снова могла бы тебя проводить…

– Нет, мне нужно одному.

Лоренхольд уже решил, что обшарит все горы над пещеркой в поисках хоть каких-то следов и, захваченный этой идеей, не обратил никакого внимания на то, что Сольвена смертельно обижена.

– Здесь есть и другой путь, покороче, – холодно сказала она. Резко развернулась и, не оглядываясь, пошла вдоль скалы.

Лоренхольд поспешил за ней, внимательно осматривая и запоминая окрестности, но оказалось, что это совершенно не нужно. Они не прошли и полсотни шагов, как впереди выросла огромная вязанка из собранных опавших веток. Самые прямые и толстые из них были воткнуты по кругу, чтобы не дать вязанке развалиться, и прямо от них к Гнездовищу вела довольно широкая тропинка. Девушка молча зашагала по ней, все убыстряя ход, так что Лоренхольду скоро пришлось бы догонять её почти бегом, но, пройдя довольно приличное расстояние, Сольвена вдруг резко остановилась и приложила палец к губам.

– Что случилось? – спросил Лоренхольд подходя.

– Не кричи, – шикнула на него девушка. – Там Старик. Я не хочу, чтобы он нас увидел.

Лоренхольд посмотрел в ту сторону, куда она указывала, и увидел, что они стоят в двух шагах от ограды заднего двора древней гнездовины. Взошла луна. В её свете хорошо был виден Старик. Он возился в земле, в самом дальнем углу, что-то выкапывая и перекладывая с места на место.

– Что это такое он делает? – удивленно спросил орель.

– Мало ли что! Это нас не касается. Старик всегда был странным и давно живет своей собственной жизнью, но его уважают, так что лучше не попадаться ему на глаза.

– Но почему?

Сольвена обернулась и взглянула Лоренхольду в лицо.

– Потому что он вас не любит. Он считает, что вы принесете в Гнездовище зло.

– Но почему? – продолжал допытываться Лоренхольд.

Сольвена пожала плечами и с притворным равнодушием посмотрела себе под ноги.

– Даже не знаю, должна ли я хоть что-то говорить. Ты уверен, что достаточно хорошо запомнил дорогу?

– Говори, говори! – пылко зашептал Лоренхольд. – Старик знает какую-то тайну, да?

– Да. – Глаза Сольвены удивленно распахнулись. – Но я думала, что это такие же выдумки, как и предсказание, и Генульфовы записи.

– Неважно, что ты думала! Откуда тебе известно про тайну?

– От Метафты. Я случайно услышала, когда бежала за ней к Торлифу. Метафта тогда была в сильном волнении, ничего не замечала и говорила сама с собой. Что-то о том, что Старик наверняка разгадал тайну Генульфовых записей и разболтал её Нафину. Что он – глупец, раз не понимает, что делать это было нельзя ни в коем случае. Нафин упрямец, обязательно приведет в Гнездовище Летающих орелей, и то, чего и Метафта, и Старик так опасались неизбежно произойдет! Она даже ходила к нему в гнездовину на следующий день, но никто не слышал, чтобы они там ругались, так что, может быть, ничего такого страшного и нет…

– Нет, есть, Сольвена, есть! – шепотом воскликнул Лоренхольд, хватая девушку за руки. – Я всегда это подозревал! Тайна существует, и я не успокоюсь, пока не разгадаю её!

– Но зачем тебе? Все, кто с этим связывались или гибнут, или сходят с ума! Не надо, Лоренхольд! Наша жизнь так спокойна и прекрасна! Я думала, мы с тобой подружимся, ты станешь чаще прилетать…

– Ты не понимаешь, не понимаешь! – Лоренхольд все сильнее сжимал руки девушки, причиняя ей боль. – Пропавший орель был моим братом! Двоюродным, но я любил его, как родного! Это меня, вместе с ним видел Нафин в то утро, просто потом я полетел обратно, домой, а Тихтольн вернулся сюда! Благодаря тебе я теперь точно знаю, что он тут был! И мы подружимся, обязательно подружимся, только помоги мне еще раз! Давай вместе разгадаем тайну Старика!..

– Нет!

Сольвена с трудом высвободила руки и отступила на шаг.

– Это без меня. Я хорошо живу. Слишком хорошо, чтобы желать хоть что-то изменить. Сожалею, Лоренхольд, но на меня не рассчитывай.

* * *

Сразу после пиршества родители Лоренхольда улетели домой, несмотря на уговоры Гесты погостить еще немного. Они сказали, что уже соскучились по Сверкающей Вершине, но зато позволили остаться двум другим дочерям и Лоренхольду, который объяснил свое желание задержаться в Гнездовище тем, что должен же кто-то сопровождать сестер на обратном пути к дому. На самом деле ему не терпелось начать поиски.

Молодой человек не стал дожидаться темноты, чтобы снова посетить убежище Нафина, справедливо полагая, что никого там все равно не встретит, и отправился к подножию скалы едва ли не с самого утра.

«Сольвена решила, что орели покинули пещерку впопыхах, – размышлял Лоренхольд, пробираясь задними дворами гнездовин к нужной ему тропинке, – что ж, это вполне возможно. Нафин прятал Тихтольна, их начали искать и, чтобы избежать ненужной встречи, разумнее всего было улететь повыше в горы, куда никто из преследователей не смог бы забраться. Это хорошо. А, раз так, то направление они вряд ли выбирали. Взлетели, как получится, наобум. Значит, если я сделаю то же самое, то смогу обнаружить место, где они приземлились. Нафин нес наши сосуды. В одном из них Серебряной Воды оставалось совсем немного. Раз Тихтольн его не бросил в пещерке, значит, не успел все выпить и сделал это, скорей всего, на месте привала. Это тоже хорошо. Если мне повезет, и я все сделаю правильно, то найду этот сосуд. А вместе с ним и еще что-нибудь, что укажет дальнейшее направление поисков. Тихтольн не такой дурак, он не мог не понимать, что искать его все равно будут… Хотя, – Лоренхольд остановился и залился краской стыда. – За столько времени никто даже не пытался. Все только сожалели о пропаже и ждали, что он вот-вот сам появится… Но, с другой стороны, не было ведь достоверно известно, что Тихтольн полетел именно сюда, и откуда начинать поиски тоже никто не знал. Если бы Сольвена сказала раньше… Но, неважно! Теперь зацепка есть, и если Тихтольн надеялся на поиски, то он должен был оставить какие-то знаки на своем пути…»

Лоренхольд с удвоенной энергией зашагал по тропинке и, проходя мимо гнездовины Старика, посмотрел на неё с вызовом. Древний старец больше не пугал его. Страх отступил, и осталось только страстное желание во всем разобраться.

Возле пещерки Нафина орель тоже долго не задержался. Просто повернулся спиной к выходу и взлетел, зорко осматривая скалы. Очень скоро он заметил удобную площадку. Точнее, две, ступенями поднимавшиеся одна над другой. Лоренхольд опустился на нижнюю и некоторое время внимательно её изучал. Увы! Ни пустого сосуда, ни каких-либо знаков, оставленных Тихтольном на ней не было.

Почесав за ухом, он с досадой пнул ногой камень, похожий на детскую игрушку-вертушку, и перелетел на верхнюю площадку.

Здесь места было совсем мало из-за огромных валунов, так что орели вряд ли стали бы тут останавливаться. Но внимание Лоренхольда сразу же привлек большой камень, неестественно приваленный к скале. Хорошенько присмотревшись, юноша понял, что этот камень вообще был не отсюда. Его словно вырвали из какой-то другой породы и поставили здесь, где он выделялся и цветом, и фактурой, а уж кому, как не леппу знать в этом толк! Более того, под камнем угадывался вход в низкий лаз, и Лоренхольду, задрожавшему от предвкушения находки, не составило большого труда его отодвинуть и заглянуть внутрь.

В следующее мгновение пальцы его бессильно разжались. Обломок Генульфовой пещеры, ничем не удерживаемый, повалился на край площадки, раскололся надвое и покатился вниз, дробясь на мелкие кусочки. Но Лоренхольд этого даже не заметил. Стон, разрастающийся в вопль ужаса, вырвался из его груди, будя окрестное эхо, которое понесло его по горам.

В нише, на каменном полу, лежал мертвый Тихтольн!

Точнее, то, что от него осталось – совершенно высохшая оболочка в орелинских одеждах. Рядом валялись оба сосуда, и Лоренхольду не нужно было их обследовать, чтобы понять, что его брат умер вовсе не от голода. Он был убит!

Убийство!!!

Для орелей это немыслимо!

Для орелей… Но могут ли себя так называть те, кто живет в Гнездовище?! Какое право они на это имеют? Давнее родство? Но с кем? С орелем, которого обвиняли в страшном преступлении?…

Лоренхольд снова застонал и схватился за голову. Значит, мальчишка все же убил его брата! Но за что? И куда делся сам?… А, может, это не он? Может, это Старик убил их обоих? Тихтольна бросил здесь, завалив его могилу принесенным откуда-то камнем, а Нафина закопал у себя на заднем дворе? Потому и возится там по ночам – перекапывает! Слой земли в Гнездовище не такой уж и глубокий, дожди и ветры легко обнажат любое захоронение… Да, это может быть… Значит, нужно немедленно лететь и проверить! И, если догадка верна…

Лоренхольд отшатнулся от ниши. Смотреть в неё больше не было сил. Даже если его догадка верна, он все равно не вправе судить. Участь убийцы будут решать Иглоны Шести Городов и все летающие орели. Но ненавидеть он мог! Горячей лавой ненависть растекалась по его сердцу и мозгу, затопляя душу. Скорей, скорей, лететь к Старику! Сейчас он найдет Нафина, а потом заберет отсюда сестер и всех Летающих орелей. Им нечего тут делать! Гнездовище – ловушка, в которой все они погибнут!…

Лоренхольд закрыл лицо руками и полетел. Слезы жгли глаза, но наружу никак не могли излиться, словно вода, застоявшаяся во впадинах глаз какого-то каменного изваяния. Нисколько не таясь, он спикировал на задний двор древней гнездовины и сразу же бросился в тот угол, где вчера ночью видел Старика.

Так и есть! Холмик свеженакопанной земли! Правда, он маловат для могилы, но ничего, сейчас посмотрим! Лоренхольд принялся руками раскидывать землю… Камень… Еще один!… Что это? На них надписи, рисунки… Перед глазами молодого человека замелькали знакомые с детства имена: Хеоморн, Дормат, Гольтфор… Записи Генульфа? Но где же мальчишка?!…

Орель поискал глазами что-нибудь, что напоминало бы могилу Нафина, и тут заметил Старика. Он стоял возле гнездовины, молча, наблюдая за Лоренхольдом. В его спокойствии не было никакой тревоги, только обреченность и даже, кажется, облегчение.

Лоренхольд выпрямился.

– Ты знаешь, что я нашел наверху?

– Знаю. И знаю, что ты подумал. Но это не так…

– Так, или не так – мне наплевать! Тот, кто лежит наверху, был моим братом, и он убит! Кто это сделал? Ты?

– Нет.

– Значит, мальчишка! Где он?!

– Не знаю.

Пустой голос Старика делался все глуше.

– Я не знаю, где сейчас Нафин, и что там произошло, но ты должен поверить мне на слово – он не мог убить…

Слезы, наконец-то брызнули из глаз Лоренхольда. Бессильные слезы ярости.

– Должен!!! Я должен верить ТЕБЕ?!! Да я ненавижу тебя! Я знаю, что ты хранишь какую-то тайну, и что мальчишка, которого ты покрываешь, считает себя избранником Судьбы, способным снять с вашего рода проклятие Хеоморна. Но вам его никогда не снять! Генульф был убийцей! И вы недалеко ушли от него! Дети Дормата давно мертвы! Мертвы, как и мой брат Тихтольн! Никому из них никогда больше не вернуться на Сверкающую Вершину! И я, если бы только мог.., если бы обладал таким правом, проклял бы вас снова!…

Юноша зло смахнул слезы с лица и бросился мимо Старика на улицу.

* * *

Старик уже давно стал ощущать беспокойство.