Банный дух Владыкин Владимир

И как ни в чём ни бывало, после устранённой аварии, в привычном ритме баня вновь заработала.

– Ну, как Ваня мы охмурили этих волкодавов, а рычали то как? Сколько деньжат нагребли? – рассмеялся цинично Крайнев, обнимая разухабисто крепкую коренастую фигуру Трухина.

– Глохни, Лёня, всё в ажуре, мой дорогой, гонец в пути, – провозгласил тот спокойно, но с мрачностью на лице.

– Ефрема услал? Отлично! Только бы моя не наскочила, – напомнил Крайнев, прикладывая к губам большой палец, глядя исподлобья на дружка. Затем, пройдясь важно по слесарке, в сладкой истоме улёгся на топчан.

– Чего, Лёня, боишься, она пронюхала? – насмешливо спросил Трухин и выглянул из проёма дверей в коридор. – Ха-ха, а вон твоя Светик топает лёгкая на помине, лучше бы ты о ней не упоминал, – с напускным огорчением проговорил тот.

– Бреши больше, ведь пропали, Ваня?! Хотя, кажись, она должна к матери поехать, – вспомнил Крайнев, но не успел он докончить слово, как мигом подхватился с топчана, и в два прыжка очутился около Трухина, оттеснил того и выглянул из дверей слесарки. Ведь чего доброго Ивану она могла не померещиться, коли только тот не вздумал над ним пошутить.

Но приятель оказался прав, в чёрном провале дальних дверей, который вёл из тамбура в тёмный коридор, Крайнев издали узрел мерцающий нараспашку белый халат, плотно облегавший до боли знакомую полноватую фигуру Земелиной. В самом тамбуре никакого освещения не было, и там по плитке деловито простучали отчётливо уже женские каблучки. И вскоре в распахнутые настежь двери она выплыла на яркий ударяющий с улицы солнечный свет, представ перед изумлёнными очами Крайнева, который в некотором смущении озадаченно почёсывал затылок. Он опасался её разоблачения их мнимой аварии, чем его поставит перед дружками в неловкое положение.

– А, так ты до сих пор здесь, мой соколик?! – пропела Земелина, подойдя к своему второму «ненаглядному счастью», поскольку после первого у неё был пятилетний сын, который жил у её родителей. А она с Крайневым жила в свободной комнате, предоставленной им на время Гвоздиной прямо в бане, кое-как наладив свой нехитрый быт. И по совету Гвоздиной встали в городскую очередь на получение жилья, что могло произойти по заверению директора к осени, так как она сама радела о счастье «такой подходящей пары», и хлопотала о предоставлении комнаты её работникам в семейном общежитии.

У Земелиной с матерью произошёл серьёзный разлад из-за того, что дочь непродуманно, на её взгляд, сошлась с Крайневым, человеком без определённого места жительства. Мать обвиняла дочь в беспутстве, так как у неё первый муж оказался неисправимым пьяницей, и вот она ухватилась точно за такого же, подобрав какого-то бродягу с улицы, не вникнув в его прошлое. И это в то время, когда при её внешности можно вполне найти достойного мужчину! Мать упрекала дочь ещё за то, что она не расспросила о судьбе его семьи? Не мог же человек всю жизнь обивать чужие пороги, наверное, у него было и своё жильё. А поскольку теперь нет, значит, этот человек промотал его. И напрасно она играет в благородную спасительницу, что вызывало у сердобольной женщины полное недоумение: почему дочь согласилась жить с проходимцем?

Конечно, Земелина разделяла беспокойства своей матери, однако её чувства действительно возобладали над здравым смыслом. Хотя её саму тоже интересовала его прошлая жизнь, поэтому всё, что нужно было знать о нём, она давно у него выяснила. Оказывается, он потерял жильё из-за нервного срыва, когда жена покинула его, погнавшись за богатством, чего у Крайнева никогда не было. Когда узнала о том, что его сломало, Земелина решила: «Лёня ещё непотерянный человек, его можно спасти женским участием и мне это вполне под силу; и я сделаю из него честного человека».

Она была сговорчивого характера, и решила попробовать разделить его участь бездомного, чем могла ускорить получение квартиры. «Чтобы обрести полноценную семью, – рассуждала она, – не стыдно пожить и в бане». В этом Земелина даже находила некоторую долю романтики. Но соединиться с Крайневым её подвигла вовсе не романтика, а размышление такого рода: «Если бы он был вором, то, как всякий жулик, имел бы и жильё, и машину, и даже мог владеть приличным состоянием. Но у него ничего этого не было, он нуждался во всём: и в крыше над головой, и в близком человеке, и в приложении своих рук».

В бане Крайнев оказался, как в приюте милосердия. Если бы она не вырвала его из уличной среды, он мог бы стать конченым вором. В первую минуту их незабываемой встречи Крайнев приглянулся ей своей атлетической фигурой. И его мужская сила решительно повлияла на то, чтобы связать с ним свою одинокую женскую долю.

Впрочем, как и всякая красивая женщина, она любила мужчин, однако вовсе не как завзятых гуляк, она любила мужчин ранимых, душевных, с которыми можно поговорить по душам. Для одинокой женщины это являлось возможностью выбора того единственного, ради которого она была готова на личные жертвы…

Крайнев, правда, не очень соответствовал её этому представлению, но она надеялась подобрать к нему подход, и вполне отдавала отчёт в том, что именно без женского участия он и опустился. И не преминула поставить перед ним условие – умеренного потребления спиртного. А лучше совсем его исключить. В Земелиной он прямо-таки души не чаял, и старался оправдать её надежды. И сейчас, предвкушая момент распития вина, было понятно то, почему он вёл себя так озабоченно, боясь как бы на их «малину» не наскочила его обожаемая жена, каковой по закону она пока ещё не являлась.

Земелина, увидев сожителя ещё трезвого и без запашка, с некоторым недоверием сдержанно улыбалась, внимательно разглядывая того, напрочь забыв о том, что это делает почти откровенно при Трухине. Хотя ей и в голову не приходило то, что Крайнев мог спиртное заедать мускатным орехом, который почти вытравлял запах вина, поэтому утреннее винное чревоугодие со стороны острой на нюх жены, для него прошло благополучно.

– А чего, мой соколик, мы тут торчим, ты ещё долго будешь ждать неизвестно что? – пошла она с ходу в атаку, вскинув голову, и воинственно постукивая ключами о ладонь.

– А где я должен быть, Светик? – округлив плутоватые глаза в удивлении, Крайнев заморгал ресницами, словно в глаза налетела мошкара.

– Дома, соколик, и не делай мне глупый вид, будто ты ничего не понимаешь! – напомнила она, наклонив набок голову, посматривая иронично, чтобы скрыть своё сильное к нему влечение. И многозначительный взгляд жены подсказывал то единственное, что она жаждала получать от него, и чем занимались наедине, и ради него она жертвовала даже сыном, оставив кровинушку на попечение матери.

– Светик, вот сейчас докурю, и тогда пулей примчусь, – искренне, с жалостью в голосе скороговоркой проговорил Крайнев, клятвенно прикладывая большие, смуглые ладони к своей выпуклой груди.

– Нет, Лёня, давай выйдем, если до тебя не дошло, то я тебе растолкую, – настоятельно, твёрдо сказала она, не сводя с него влюблённого нежного взгляда с налётом укора. Крайневу ничего не оставалось, как только наигранно развести руками, чей жест относился к Трухину, наблюдавшему со стороны не без улыбки за выразительной сценой объяснения супругов.

Крайнев не столько из вежливости, а сколько от безвыходного положения поплёлся вслед за женой, оглядываясь на дружка, сделав тому ясный намёк, что всё будет улажено, он скоро вернётся.

Трухина это нисколько не волновало, он смотрел на Крайнева, как на подневольного раба, попавшего во власть бабе, хотя по-настоящему всерьёз не унывал оттого, что Светка увела дружка, оставив его одного дожидаться возвращения Блатова.

– Лёня, я сейчас должна поехать в контору, – заговорила в сумрачном тамбуре Земелина. – Ты ступай к нам, я буду тебя ждать прямо сейчас, мне ты нужен трезвым.., понимаешь? Я опасаюсь, что к моему возвращению ты уже будешь, как вчера, тёпленький. Между прочим, ты перестал выполнять наш с тобой уговор, мой соколик!

– Да это было тогда случайно, а сегодня я буду как стёклышко, Светик, – воскликнул тот, строя ей глазки.

– Лёня, не надо мне врать, идём, ты вчера впервые был не в состоянии… или непонятно говорю? И вот что, я поняла, для чего вы самочинно закрыли баню, да, Лёня, поняла! Но учти, если это повторится ещё раз, я всё доложу маме, и на меня нечего смотреть обиженными глазами, артист ты мой?

После своего разоблачения Земелина про себя отметила, как снова не притворно поглупело лицо Крайнева, отчего он чаще обычного заморгал ресницами и вместо того, чтобы обрести дар речи, он лишь сглатывал жадно слюну, как голодный при виде вкусного лакомства. А потом, словно от удивления отвисла нижняя челюсть, рот приоткрылся. Он явно искал лазейку для оправдания поступка перед своими корешами.

– Да, ей-богу, Светик, авария была! Клянусь, больше капли в рот не возьму… Даю честное пионерское слово! Но в последний раз сегодня можно, – затараторил он, показывая своё крайнее волнение и неподдельные чувства, а глуповатые глаза отражали просьбу на вытянутом его загорелом лице, отчего ей становилось его немножко жалко. – Светик, мама сама отвалила червонец, не пропадать же моей доле?

– Ну, смотри мне, пионер, чтоб твоя житейская доля не потонула в стакане вина, мой соколик! Но почему всегда я хочу тебе верить, хотя знаю – ты неисправимый обманщик, лгун и пьяница, – несколько мягче задумчиво ответила она.

– Светик, да за такие слова я тебя – на руках, ты же знаешь, как до безумия я тебя люблю, что не грех за это и выпить отвальную. Иди, я прибегу мигом, ты того – подготовься, гы-гы! – восторженно заржал он, сияя от счастья глазами.

Земелина проверяла Крайнева не по одной той причине, что он втягивался в пьянство, из которого пыталась его вырвать, просто она вновь и вновь хотела убеждаться, что Крайнев по-прежнему испытывает к ней неиссякаемый поток страсти, которая не должна утонуть на дне стакана. Но главное, чтобы какая-либо особа не перешла ей дорогу…