Стоунхендж Третьего рейха Васильченко Андрей
Первый утес, «скала гротов», представляет собой куб из песчаника. Однако при ближайшем рассмотрении можно обнаружить, что куб на самом деле расколот несколькими мощными расселинами. Традиционные для Экстернштайна борозды и трещины покрывают «скалу гротов» не самым равномерным образом. Здесь как нигде видно невооруженным глазом вмешательство человека в творение природы. Обзорная площадка, огороженная перилами, на верхушке первой скалы относится по времени своего создания к XVII веку, когда графы Липпские вели активные строительные работы в окрестностях. Львиная доля изменений в «скале гротов» приписывается графу Адольфу, в чьем владении находились скалы с 1653 по 1666 год. Уже в конце XVIII века Экстернштайн был местом для загородных прогулок, куда в основном прибывали отдыхающие в Бад-Пирмонте. Нередко на скалы даже поднимались женщины, что для тех времен отнюдь не было само собой разумеющимся явлением.
Вид со смотровой площадки на вторую часть «скалы гротов»
Судя по тому, что расколотая скала имеет на своей вершине несколько ровных площадок, которые отстоят друг от друга на расстоянии вытянутой руки, можно предположить, что она активно использовалась людьми с древних времен. Но наиболее активно человек вторгся в нижнюю часть утеса. Именно здесь находится барельеф «Снятие с Креста». Можно допустить, что для его создания пришлось подсыпать землю к подножию скалы. Непосредственно за барельефом находится целая система гротов. Вход в них находится в левой стороны от «Снятия с Креста». Это небольшой проход в пещеры, который со временем был обработан человеком. Но при этом большую часть гротов создала сама природа. Совершенно иную картину мы видим в помещении, вход в которое расположен справа от барельефа. Оно является собой абсолютно правильную комнатку с прямыми углами — явное творение человека. Это помещение находится не за барельефом, а тянется к краю скалы, который обычно скрыт в тени. При этом вторая пещера значительно больше первой. Обе они между собой связаны проходом.
Если в случае с пятой скалой вмешательство человека было почти незаметным, то на первой скале оно сразу же бросается в глаза. Барельеф «Снятие с Креста» буквально вбит вглубь скалы. Видно, что для его создания от скалы пришлось отбить огромный кусок. Впрочем, скульпторам, чьи имена так и остались неизвестными, удалось создать великолепный рельеф в романском стиле. Чем больше изучаешь это произведение искусства, тем больше восхищаешься им.
Проход в «скале гротов»
Проход во внутренние гроты со стороны пруда
Впрочем, вырванный из скалы кусок внешне напоминает незаживающую рану, что несколько портит ощущение от средневекового творения.
В этом заключается главное различие между «фигурами» Экстернштайна и барельефом «Снятие с Креста».
Когда отроги Кникенхагена спускаются в долину Вимбеке, здесь возникает искусственное озеро, которое раскинулось по северо-западному краю «скалы гротов». Под водой от взгляда скрывается не только сама долина, но подножие первой скалы Экстернштайна. Здесь первая скала почти вертикально возносится ввысь. Квадрат «скалы гротов» отражается в неподвижной воде. Если приглядеться повнимательнее к кромке воды, то можно заметить вход в небольшую пещеру. Вокруг нее камень специфического красного цвета, такой цвет он принимает после сильных пожаров. Следы огня мы можем найти и в так называемом «купольном гроте», который размещается в северо-западной части первой скалы Экстернштайна. Наверное, в данной скале это — самое маленькое внутреннее помещение. Все стены вплоть до потолка хранят на себе отпечатки огня. Два соседних грота явно были когда-то обработаны металлическими инструментами, а потому на них следы пожарища заметить много сложнее. Если учесть, что при температуре свыше 230 °C минерал гётит, который является продуктом выветривания песчаника, превращается в кроваво-красный гематит, то цвет обожженных камней не должен никого удивлять. При помощи последних методов исследования можно установить, в какое время произошла данная реакция, то есть узнать приблизительную дату большого пожара. Пробы, взятые профессором Вольфхардтом Шлоссером, показали, что огонь в купольном гроте и соседних помещениях бушевал приблизительно в первом тысячелетии до нашей эры. По большому счету уже один этот факт является подтверждением того, что Экстернштайн был заселен в самые древние времена. После повторной проверки, осуществленной специалистами из института Макса Планка (Гейдельберг), было однозначно установлено, что огонь горел именно в пещерах. Обращает на себя внимание одно обстоятельство, что «купольный грот», после того как в нем горел часто сильный огонь, фактически не подвергался обработке инструментом. А это значило, что его оставили в том виде, в каком он был еще до наступления железного века. Не исключено, что в какой-то момент люди оставили Экстернштайн, найдя для себя новое убежище.
Прогулка по Экстернштайну была бы немыслима без посещения «высотной камеры», которая находится в «скале-башне». Первое, что бросается в глаза при посещении этого объекта, — сводчатая ниша, расположенная приблизительно посередине северо-восточной стены «палаты». Сохранившаяся часть утеса, в которую вделана эта ниша, нередко называется «головой скалы» (не путать со «скалой с мужской головой»).
Купола гротов Экстернштайна
Полукруглая арка, в форме которой сделана ниша, сразу же наводит на мысль о церковном убранстве, а именно аспидах в романском стиле. По этой причине предполагается, что ниша с расположенным в ней небольшим алтарем является по своему предназначению небольшой капеллой, которая была создана приблизительно во времена Крестовых походов. Действительно, средневековые источники упоминают «верхний алтарь» в Экстернштайне. На первый взгляд алтарь кажется установленным в нишу. На самом деле он является ее частью. Этот тонкое, напоминающее колонну сооружение представляет собой единое монолитное творение, которое связано не только с нишей, но и со всей «скалой-башней». При этом алтарь действительно кажется слишком утонченным, слишком маленьким. Хотя можно предположить, что во времена Средневековья на него водружалась каменная плита, которая могла полностью заполнить собой центральную часть ниши. История сохранила для нас упоминания именно об алтарях подобного стиля. Так, например, в Корбирском псалтыре, который датируется 800–810 годами нашей эры, есть иллюстрация, которая изображает двух склонившихся над алтарем святых. Над ними простирает свои крылья ангел. По своему стилю алтарь, изображенный в псалтыре, если и не является точной копией алтаря в Экстернштайне, то весьма его напоминает. Этим сходства не ограничиваются. Если в Экстернштайне мы имеем полукруглую арочную нишу, то на иллюстрации в роли арки выступают крылья ангела, переходящие в спины склонившихся святых.
Алтарь на вершине второй скалы
Заглавная литера «М» с изображением алтаря
Более того, при соотнесении пропорций иллюстрации из древнего псалтыря и ниши из Экстернштайна можно обнаружить, что светящийся лик ангела совпадает с круглым отверстием, пробитым в задней стене ниши.
Кроме этого можно провести параллели между алтарем в Экстернштайне и алтарями каролингской эпохи, которые также не являлись сложносоставными сооружениями. В V–IX веках (эпоха правления Меровингов и Каролингов) алтари создавались весьма утонченной формы. Обычно они выдалбливались из цельного куска камня, при этом алтарь как бы опирался на четыре колонны. Подобный алтарь до сих пор можно увидеть в крипте церкви Сен-Мартен в Тарасконе. Поэтому нельзя исключать вероятности того, что алтарь был высечен уже во время христианизации Германии. Герман Хамельман писал в 1564 году, что «Карл Великий сделал из языческого идола в Эльстерштайне посвященный Господу алтарь, который был украшен изображениями апостолов». Это подтверждается сказаниями, которые говорят о создании капеллы уже во времена раннего Средневековья.
Если внимательно изучить «высотную камеру», то можно обнаружить, что она отнюдь не ориентирована на стороны света — она простирается с юго-запада на северо-восток. Уже одно это обстоятельство должно было бы насторожить, так как христианская капелла должна была создаваться со строгой ориентацией на Восток. При создании схемы «высотной камеры» обнаруживается, что это помещение не имеет ни одной параллельной стены.
Изображение алтаря эпохи Меровингов
Даже боковые стенки арочной ниши не параллельны друг другу, а ее задняя стена расположена по отношению к ним отнюдь не перпендикулярно. На некоторых фото отчетливо видно, что боковые стены как бы сходятся в перспективе в некой точке.
В настоящий момент даже с некой долей условности нельзя предположить, как выглядела «высотная камера» изначально. Рассматривая нишу, можно обнаружить, что на ее правой стороне имеется характерный выступ, будто бы здесь некогда существовала боковая стена. На левой стороне ниши виднеется еще более тонкий выступ, который мог быть частью арки входа в это помещение.
Если смотреть на вершину «скалы-башни» снаружи, то можно обнаружить, что ниже и выше «высотной камеры» находятся огромные зияющие пустоты. Если учесть фактуру песчаника в этих местах, то становится очевидным, что эти разрушения датируются уже историческим временем. Но более точная датировка в настоящий момент невозможна. Однако можно выдвинуть гипотезу о том, что появление выбоин в скале и исчезновение правой стены «высотной камеры» произошло в одно и то же время.
Стены «высотной камеры»
Кроме этого на самой вершине четвертой скалы Экстернштайна видны следы человеческого вмешательства. Вероятно, во времена Средневековья (или раньше) здесь была деревянная крыша, которая держалась на поперечной балке (в стенах отчетливо видны дыры для столбов). То есть изначально «высотная камера» не являлась полуоткрытым помещением, а имела вокруг себя изрядную массу песчаника. Версию о том, что разрушение «высотной камеры» и вершины «скалы-башни» произошло естественным путем, надо сразу же отбросить. Ни одни из скал никогда не разрушались подобным образом силами природы, тем более в тектонически спокойной Северо-Западной Европе.
К слову сказать, почти повсеместно в Экстернштайне можно найти отметины от клиньев, которые, судя по всему, вбивали в скалы, чтобы разрушить некоторые из объектов. В левой части этой башни даже видны три ступени, которые, согласно сказаниям, приведенным ранее, возникли в скалах «чудесным образом». При изучении этих ступеней ученые пришли к выводу, что они были созданы уже во времена Средневековья, то есть приблизительно в то время, когда «высотная камера» превратилась в христианскую капеллу.
На создание «высотной камеры» в дохристианское время указывает не только сама ориентация помещения на северо-восток (точка восхождения солнца в момент летнего солнцестояния), но и направление круглого «окна», которое было пробито в задней стене ниши. Как уже говорилось выше, боковые стены ниши не являются параллельными друг другу — они сходятся в некой точке.
Разрушенная «высотная камера»
Алтарь Экстернштайна во время летнего солнцестояния
То же самое можно сказать об отверстии, расположенном непосредственно над алтарем. Оно являет собой часть конуса, который расширяется внутрь помещения, то есть внешний диаметр отверстия меньше внутреннего.
Опять же данный конус должен был замкнуться где-то в районе горизонта. В данной ситуации у ученых была возможность провести мысленную ось этого конуса, то есть узнать место, куда точно должно было указывать круглое отверстие. Вольфхардт Шлоссер провел все необходимые для этого замеры и установил, что окно указывает в точку, где должно было всходить солнце в момент летнего солнцестояния: 48° от точки севера к востоку.
Поскольку со временем возникают некоторые изменения в точке восхождения солнца, то можно на основании астрономических данных установить, когда стали совершаться астрономические замеры в Экстернштайне. Однако остается вопрос, в какой момент делались замеры: когда первые лучи солнца только пробивались сквозь отверстие и падали на противоположную стену «высотной камеры», либо когда на стене отражался полный круг, либо лучи восходящего солнца исчезали из отверстия в нише. Так, например, в ирландской «коридорной гробнице» Нью-Грейндж, которая датируется 5-м тысячелетием до нашей эры, при восходе солнца в момент зимнего солнцестояния лучи света только некоторое время пробираются по изогнутому ходу, чтобы лишь на короткий миг появиться в сердце доисторического святилища[2]. Поскольку диаметры отверстия в задней стене ниши являются не идеально круглыми, то необходимо делать поправку приблизительно на 0,3. В данном случае ситуация выглядит следующим образом. В приведенной ниже таблице отображены данные по моменту появления первых лучей солнца через отверстие в нише, появление полного круга (среднее значение), а также исчезновения лучей.
Из этой таблицы следует, что астрономические измерения в Экстернштайне начались проводиться либо с 1800 года до нашей эры (самая ранняя дата), либо в самом начале нашей эры (самая поздняя дата). В любом случае отверстие в нише было проделано задолго до того момента, когда началась христианизация Германии.
Солнечные лучи, которые, проходя через отверстие в нише, попадают на противоположную стену, привлекали внимание не только древних германцев, наблюдавших за календарными циклами, но и современников.
Схема Нью-Грейнджа
Надписи, оставленные за долгие годы на стенах «высотной камеры»
Сейчас в «высотной камере» по пути следования этого луча света можно обнаружить огромное количество надписей, оставленных посетителями Экстернштайна в самые различные времена.
Вот каракулями написано, что в 1996 году скалы посещали некие Памела и Анжела. Из граффити можно узнать, что 3 мая 1995 года здесь находился какой-то Дирк Хусбер. А вот надпись, сделанная Донатой. Она предпочитала черный фломастер. Некие надписи и вовсе безымянные: «Я был здесь 21.10.96». Рано или поздно граффити посетителей конца XX — начала XXI века исчезнут, чего нельзя сказать про автографы людей века XIX. Те подходили к делу более обстоятельно. В дело, как правило, пускался молоток, долото или резец. Люди прошлого не стеснялись оставлять своё полное имя. Не исключено, что эту во многом варварскую традицию заложил в 1600 году граф Бентхайм, который непременно хотел оставить в истории сведения о том, что он принимал завтрак в Экстернштайне.
В 1964 году местный священник Карл Хублов не один раз наблюдал за перемещением светового диска по стене. Он решил запечатлеть на множестве фотографий процесс, когда свет проходил по «высотной камере». На некоторых отпечатках сохранилось изображение «мужского лица». Наверное, это самое убедительное из всех природных изваяний Экстернштайна. Оно находится на северо-западной стене «высотной камеры». Как и во многих других случаях, изначально в качестве «скульптора» в Экстернштайне выступила сама природа. В восточной части стены располагается подобие колонны, где, собственно, и было высечено лицо. Оно весьма выразительное. Лоб изборожден морщинами, брови сурово сдвинуты, переходя в мощный мясистый нос. Из глубоких глазниц на посетителей устремлен недовольный взгляд. Ноздри раздуты. Широкий рот приоткрыт в безгласном окрике. По щекам проходят глубокие складки, что придает облику каменного человека некую глубокую осмысленность. Кажется, он гневно кричит на неразумных туристов, оставляющих надписи на стенах культовых скал.
Лицо, высеченное в «высотной камере»
Исследование лица каменного человека показало, что оно подвергалось воздействию несколько раз в различные времена. Так, например, одна сторона лица обработана более тщательно, нежели другая. Один искусствовед писал о нем как об «Атланте, чьи изваяния были характерны для эпохи Возрождения». Действительно, аналогия кажется уместной, так как если предположить, что колонна должна была символизировать человеческую фигуру, то она получается подпирающей своды «высотной камеры». Высказывалось несколько версий относительно времени возникновения этого выразительного рельефа. Одни исследователи указывали на эпоху барокко, другие — на время пребывания кельтов в окрестностях Тевтобургского леса. В самом деле, в древней кельтской культуре была широко распространена традиция изготовления масок. Но почти на всех их лица были утонченными. Кельтские маски характеризовались легкостью, почти музыкальностью линий, что не имеет ничего общего с грубоватыми чертами лица каменного человека. Оно кажется самой сутью камня: массивное, тяжелое. Герхардт Тиггелькамп пытался провести аналогии с римскими украшениями сточных желобов. В нашей ситуации нет никакого смысла украшать внутреннее пространство помещения, которое имело явно ритуальное предназначение. В пользу эпохи Возрождения говорят многие факты. И не только Атланты, использовавшиеся в роли «держателей» балконов и сводов. Во-первых, именно в это время лицу пытались придать некую элементальную[3] выразительность, для чего использовались различные проявления природных стихий.
Схема ориентации скальных сооружений Экстернштайна на точку восхода солнца в момент летнего солнцестояния
Во-вторых, именно в это время изображению людей стали «приоткрывать» рот. В данном случае каменный человек, точнее, его лицо должно было стать украшением не слишком ровной колонны, в которой отсутствовало несколько крупных кусков.
В пользу этой версии говорит также то обстоятельство, что в кельтскую эпоху солнце всходило на половину и даже на целый градус севернее, а потому лицо было бы просто-напросто не освещено. Если бы его не было видно в тени, то не было никакого смысла его высекать. Ведь оно приобретает свою исключительную выразительность только тогда, когда на нем играют тени. Впрочем, предположение с возникновением каменного человека в эпоху Ренессанса и барокко не очень стыкуется с ранними изображениями Экстернштайна, на которых не изображено моста между второй и третьей скалами. Если не было моста, то возникает вопрос, как сюда попадал каменотес, а также те люди, ради которых украшалась не слишком ровная колонна. Однако это не исключает вероятности того, что к XVII–XVIII векам мост разрушился, а новый так и не был построен.
Глава 3. В тени Ирминсула
Если подойти поближе к четвертой скале Экстернштайна с северо-восточной стороны, то можно увидеть поначалу скрываемую от взгляда деревьями человеческую «фигуру». Она широко раскинула руки, а голова несколько свешена на бок. За это «фигура» получила название «распятия» (не путать с барельефом «Снятие с Креста»), которое по своей высоте занимает приблизительно две трети «скалы качающегося камня». Меж вертикально идущими расселинами возникает тонкий человеческий корпус. Могучая голова, лицо которой обозначено только сильным подбородком и кромкой волос, упала на левое плечо. В левой верхней части туловища зияет дыра. Как в случае со многими «фигурами» Экстернштайна, которые на первый взгляд казались порождением природы, «распятие» было создано не только естественными стихиями. Ульрих Нидхорн смог изучить эту «фигуру» с очень близкого расстояния. Каково же было его удивление, когда следы человеческого вмешательства были обнаружены на линии «лба» и на дыре в «грудной клетке». Многие из исследователей предпочитали «изваяние» на «скале качающегося камня» называть не «распятием», а «склоненной фигурой», хотя большинство посетителей Экстернштайна отмечали, что данное изображение отсылало их фантазию к образу распятого на кресте Христа. В дыре, которая находится в левой стороне «туловища», они видели рану, которую своим копьем Спасителю нанес сотник Лонгин. Но в данном случае сам стиль «изваяния» полностью противоречит всему, что было общепринятым в средневековом искусстве. Придавать естественным контурам форму людей или животных было отличительной чертой первобытного искусства. Кроме этого изучение следов воздействия человека на скалу однозначно указывает, что они относились к дохристианской эре. То есть если проводить параллели, то необходимо искать образ распятого божества языческой эпохи. В этой ситуации «склоненная фигура» почти идеально соответствует рассказам об Одине, который долгое время провисел на дереве. Именно это дохристианское божество было распято на Иггдрасиле, «мировом древе», чтобы иметь возможность постичь тайну рун. В древнегерманской поэме «Хавамал» («Речения Высокого») имелись такие строки:
- Знаю, висел я
- в ветвях на ветру
- девять долгих ночей,
- пронзенный копьем,
- посвященный Одину,
- в жертву себе же,
- на дереве том,
- чьи корни сокрыты
- в недрах неведомых.
В этом песенном сказании, ведущемся от лица Одина, языческое божество повествует о своих страданиях и переживаниях, именуя себя не иначе как «склонившимся богом». Пребывание в распятом состоянии девять дней и ночей, равно как и нанесение раны копьем, весьма характерно для жертвенных ритуалов древних германцев. Некоторые параллели можно найти и в других северных героических сагах. Так, например, в историях с норвежским королем Фикарром или королем датским принцем Хаддингом главные герои приносятся в жертву, чем они посвящаются Одину. В первом случае речь идет о короле и морской команде, которые долгое время пребывали в безветрии, — жертва должна была снискать милость Одина. Брошенный жребий указывает, что в жертву надо было принести самого короля. Во втором случае Хаддинг совершает ритуальное самоубийство, поскольку по нему (по ошибке) справлялась тризна. Однако, в отличие от принесенных в жертву представителей королевских родов, сам Один после распятия на «мировом древе» остался живым. То есть речь шла о видимости смерти, что весьма характерно для многих ритуалов инициации. В «Речениях высокого» были даже указания относительно того, зачем Один принес себя самого в жертву:
- Никто не питал,
- никто не поил меня,
- взирал я на землю,
- поднял я руны,
- стеная их поднял —
- и с древа рухнул.
- Девять песен узнал я
- от сына Бёльторна,
- Бестли отца,
- меду отведал
- великолепного,
- что в Одрёрир налит.
- Стал созревать я
- и знанья множить,
- расти, процветая;
- слово от слова
- слово рождало,
- дело от дела
- дело рождало.
- Руны найдешь
- и постигнешь знаки,
- сильнейшие знаки,
- крепчайшие знаки,
- Хрофт их окрасил,
- а создали боги
- и Один их вырезал.
Обращает на себя внимание, то что Один был распят на дереве, которое в германском переводе звучит как «обдуваемое всеми ветрами». В одной из песен Эдды («Прорицание вёльвы») мы находим упоминание о «дереве предела».
- Помню девять миров
- и девять корней
- и древо предела,
- еще не проросшее.
Принимая во внимание, что Один висел на этом дереве девять дней и ночей, у него девять корней, а также существует девять миров, то нет никакого сомнения, что речь велась о «мировом древе», ясене Иггдрасиле, чьи ветви раскинуты над всем миром и кладут ему предел в пространстве. Собственно, слово «Иггдрасиль» характерно для скандинавской мифологии, в мифах германских народов «мировое древо» называлось Ирминсулом.
Более-менее достоверное изображение Ирминсула сохранилось только на барельефе «Снятие с Креста». На этом произведении искусства надо остановиться отдельно.
На первый взгляд барельеф кажется типичным христианским произведением. Он разделен горизонтальной чертой на две неравные части. Верхняя часть занимает фактически две трети общей площади барельефа. На ней изображен крест с прикрепленной к нему табличкой для надписи. В отличие от традиционных для раннего Средневековья изображений креста в Экстернштайне он имеет трапециевидные окончания. Иосиф Аримафейский и апостол Никодим держат на руках тело Христа.
Реконструкция Ирминсула, предпринятая в разные годы различными историками
В камне было запечатлено мгновение, когда тело Спасителя выскользнуло из рук Никодима и упало на плечи Иосифа Аримафейского. От тяжелой ноши ноги Иосифа подкосились, и он склонился. Он облачен в длинную набедренную повязку, напоминающую юбку. В ее широких складках ноги могли бы свободно передвигаться. На голове Иосифа надет шлем. Апостол Никодим одной рукой схватился за крест, а его ноги должны были стоять на чем-то внешне напоминающем пальму. На его голове также надет шлем, но другого типа — ребристый. Богоматерь своими хрупкими руками подхватывает голову Христа, чтобы не дать ей запрокинуться. На ней длинная одежда, чьи складки и рукава образуют прямой угол со скорбно склонившейся фигурой. У изваяния Богоматери нет головы, но достраивая композицию, можно увидеть, что она прижимается ко лбу Христа. На правом краю барельефа изображен апостол Иоанн.
Он пребывает в раздумье, о чем должна свидетельствовать его склоненная набок голова. В левой руке он держит толстую книгу (можно предположить, что Евангелие), а правая рука в сочувственном движении следует за Никодимом. Подобно Богоматери апостол Иоанн закутан в длинные одежды, спадающие к земле параллельными складками.
Если посмотреть на пропорции фигур, изображенных на барельефе, то можно заметить, что тело Христа фактически вдвое длиннее тела апостола Иоанна, равно как и других. Несмотря на то что тело Спасителя должно касаться ногами земли, на самом деле оно повисает на плече Иосифа Аримафейского. Руки свисают, ниспадая вниз по спине Иосифа. Разделенные на пряди волосы, перекинуты через плечо Христа. Его лик повернут к земле, поэтому детали можно разобрать, только приблизившись вплотную к барельефу.
Барельеф «Снятие с Креста»
Над поперечной перекладиной креста начинается область, которая должна была символизировать собой небесную сферу. Об этом говорят изображения Солнца (левый верхний угол) и Луны (правый верхний угол). Близ изображения Солнца высечена фигура с крестообразным нимбом, которая воплощает в себе образ воскресшего Спасителя. Она облачена в торжественные одежды. В правой руке воскресший Спаситель несет фигурку человека и нечто очень сильно напоминающее знамя на флагштоке. Это знамя возвышается над фигурой апостола Никодима и уходит в первый верхний угол, в направлении Луны. Само полотнище знамени разделено на три «хвоста». На верхушке древка знамени прикреплен равноконечный крест. Он благословляет с небес фигуры собравшихся на земле. Оба небесных тела: Солнце и Луна — держат в руках большие покрывала. Они отличаются друг от друга только тем, что у Луны ткань ниспадает вниз свободными складками, а у Солнца она завязана в узел.
В нижней части барельефа изображен монстр, который в кольцах сжимает фигурки мужчины и женщины. Женщину чудовище обвивает своим длинным хвостом, а мужчину схватило длинной шеей, которая больше напоминает змею. Оба несчастных устремляют свои взоры вверх, как бы умоляя о помощи или спасении. В связи с данной частью барельефа нельзя не вспомнить трактовки Экстернштайна как «замка драконов».
Барельеф, высеченный на первой скале Экстернштайна, является уникальным для средневекового искусства. Способны впечатлить хотя бы его размеры: 4,8х3,7 метра.
Монументальность этого творения контрастирует с крошечными гротами и помещениями, которые расположены внутри первой скалы. По своим размерам барельеф вполне подходил для украшения не самого маленького собора. Невольно возникает мысль, создавался ли он вообще для этих мест? По своей стилистике барельеф является разнородным. Если его верхняя часть достаточно хорошо проработана, то нижняя кажется несколько «сырой».
Полусохранившееся изваяние сбоку от барельефа «Снятие с Креста»
Фигуры мужчины и женщины, схваченные монстром, вообще высечены достаточно условно. Их пол можно определить только по одежде: у женщины едва различима юбка и косынка, повязанная на голове. В целом в Европе нет ни одного столь большого барельефа, который был бы высечен в скалах и располагался под открытым небом. Его можно сравнить только с персидскими изображениями тридцати сасанидских правителей. Данные наблюдения вызывают тем большее удивление, что Экстернштайн фактически лежал в стороне от больших поселений и оживленных торговых путей. Появление барельефа могло быть только попыткой посвящения старого культового места новой религии — христианству.
Изображение объекта, на котором стоит апостол Никодим на барельефе в Экстернштайне, не встречается ни на одном другом объекте средневекового искусства, в том числе иконах, изображавших снятия с Креста. На первый взгляд оно напоминает пальмовое дерево. Четырехгранный ствол, значительно тоньше, чем крест, достигает своей наивысшей точки в месте, где он согнут в дугу. Отсюда в две стороны раскидываются ребристые листья. Это дерево согнуто приблизительно на половине своей высоты, но при этом нет никаких признаков того, что оно треснуло или сломалось. В месте изгиба виднеются три небольшие дуги, которые своими краями вогнуты в сторону земли. После этого трилистника ствол дерева расширяется вниз, превращаясь в изогнутую трапецию. Своими корнями «пальма» касается основания креста, с которого снимают Христа. Кажется, что они срослись воедино. По бокам ствола наличествуют небольшие отростки, которые напоминают шишки. На правой стороне ствола их четыре штуки, а на левой — пять, то есть в целом девять. На исключено, что на самом деле изображались не шишки, а обрубки веток.
Если принять во внимание широкие корни, небольшие обрубки, толщину ствола и раскинувшуюся листву, то это дерево можно было бы принять за финиковую пальму. Однако угловатый ствол «пальмы» должен был показать, что речь идет не о настоящем дереве, а художественно выполненной колонне, которая имеет резное навершие. Разветвленная колонна является неким символом. Действительно, на Древнем Востоке финиковая пальма считалась воплощением «дерева жизни» (в дословном переводе с немецкого «дерево жизни» — туя).
Разветвленные колонны были известны в Центральной и Северной Европе еще во времена неолита и бронзового века (приблизительно 2000 лет до нашей эры). Хотя в те времена они изображались менее искусно, были более примитивными. Кроме этого можно утверждать, что в Европе этот символ не был известен и широко распространен до «германской эпохи».
Согнутый Ирминсул
Ирминсул, который был святыней саксов, мог также быть разветвленной колонной. Позднее аналогичный символ можно было обнаружить у лопарей. У этого северного народа колонна должна была «подпирать небо в районе Северного полюса».
На самом деле разветвленная колонна имела функцию не столько разделять небо и землю, сколько их соединять. У лопарей, у восточных славян и сибирских народностей существует обряд, когда душа жреца (шамана) могла подняться на небо. С этой целью срубался ствол дерева с семью или девятью насечками. Именно по нему жрец (шаман) забирался на небеса. В исследовательской литературе описывался данный обряд: «Если шаман хотел попасть на небо, то он должен был прорасти вместе со всеми слоями. Это происходило, когда он во время ритуала постепенно поднимался наверх от насечки к насечке. Когда он ставил ногу на нижнюю зазубрину, то он попадал на нижнее небо, и так он поднимался до высшего, девятого неба». Иногда душа шамана возносилась ввысь не по одному стволу, а по нескольким, которые должны были символизировать собой мировые столпы различной высоты. У якутов существует обряд, в котором кроме ствола с девятью насечками используются еще девять деревьев. «Вы берете десять деревьев, девять небольших лиственниц и березу; одна лиственница и береза устанавливаются рядом с юртой. На лиственнице делается девять зарубок, а все остальные деревья выстраиваются полукругом на южной стороне, после чего их связывают веревкой».
Есть версия о том, что количество насечек на «мировом древе» соответствует количеству планет. В данной ситуации сюжет о «мировом столпе» перекликается с семью деревьями, которые использовались в культе, посвященном Митре. На некоторых изображениях, где Митра убивает быка, имеется изображение семи деревьев. На других были нарисованы бюсты богов, символизирующих собой семь планет: Солнце, Сатурн, Венеру, Юпитер, Меркурий, Марс и Луну. Планеты соответствовали семи небесным сферам и могли находить свое воплощение в семи деревьях. Сам собой напрашивается вопрос: откуда же взялось число девять, если изначально в древности люди знали о существовании только семи планет? Есть версия о том, что кроме семи «светлых планет» (перечисленных выше) предполагалось наличие двух «темных» небесных объектов. Речь шла о фазах Луны, то есть полумесяцах. Человеку древности могло казаться, что на орбите имелось две «темные» планеты, которые время от времени пытались «поглотить» Луну и Солнце. В европейской, в частности в ранней германской мифологии эти «темные» планеты изображались в качестве двух «волков мрака». А потому германцы и скандинавы в своих религиозных представлениях ориентировались на существование девяти небесных сфер. Преодоление этих небесных сфер должно было дать новые знания, то есть сделать человека посвященным в тайны мироздания. В этой связи можно вспомнить приведенный ранее сюжет о принесении самого себя в жертву Одина, который висел девять дней и девять ночей на дереве. В «Пророчестве вёльвы» упоминаются девять миров и «дерево предела» с девятью корнями.
Можно найти очевидное сходство между сюжетами о девятидневном распятии Одина на «мировом древе» и девяти ступенях подъема на небо, которое осуществляли сибирские шаманы.
Средневековая заглавная литера I (Irminsul), которая изображает человека, забирающегося на небо по стволу с девятью отростками
У персидского митраизма, германского язычества и германского шаманизма имеется общее представление о «мировом древе», «мировом столпе», который подпирает небосклон. Его символом считалась Полярная звезда, так как именно она не меняла своего положения, то есть была постоянной в своем местоположении в изменяющейся Вселенной. Именно в данном контексте надо рассматривать разветвленную колонну, которая на барельефе Экстернштайна была согнута в дугу под апостолом Никодимом. Принимая в расчет время и место возникновения барельефа, не может быть никаких сомнений относительного того, что речь шла об Ирминсуле саксов.
Показательно, что на барельефе в Экстернштайне Ирминсул был не повержен, не срублен (как было в действительности сделано по приказу Карла Великого), а согнут в дугу. Это должно было продемонстрировать силу христианства, которое было в состоянии преодолеть языческие верования. Не исключено, что ноги и фигуры апостола Никодима были отбиты именно сторонниками «старой веры», которые полагали, что барельеф, в частности согнутый Ирминсул, был для них оскорбителен.
Согласно историческим хроникам, вторгшись в 772 году в Саксонию, Карл Великий разрушил крепость Эресбург и низверг языческую святыню, находившуюся в Экстернштайне, Ирминсул. «Победа моя была бы неполная, если бы мне не удалось уничтожить этого идола!» — сказал Карл Великий во время разрушения языческой святыни. Некоторые называют саксонский Ирминсул — universalis columna, quasi sustinens omnia — «мировой столб, как бы поддерживающий все». Скандинавские лапландцы заимствовали это понятие от древних германцев: Полярную звезду они называли Столпом Неба или Мировым Столпом. Ирминсул сравнивали даже с колоннами Юпитера. Подобные идеи сохранились до сих пор в фольклоре Юго-Восточной Европы — например, Coloana Ceriului у румын.
Хотя у данного сюжета может быть и иная трактовка. Так, например, до наших дней сохранилась старая английская поэма, которая датировалась первой половиной VIII века. В ней рассказывалось о сне поэта, в котором он увидел чудесное дерево. В действительности оно оказалось тем самым деревом, из которого был изготовлен крест, уготованный для распятия Христа на Голгофе. Когда дерево пыталось согнуться, чтобы освободить Христа, то тот запрещал это. Подобные попытки предпринимались три раза, и все три раза Спаситель запрещал делать это. Удивительным является то, что, согласно этой поэме, дерево, превращенное в крест, отдало тело Христа в руки Иосифа Аримафейского и апостола Никодима! Древняя английская поэма не только перекликается с сюжетом барельефа в Экстернштайне, но и имеет общий символ — согнутое «чудесное дерево», «мировой столп».
В этом свете согнувшийся Ирминсул может иметь совершенно иную интерпретацию, нежели просто желание христиан показать торжество веры над «темным языческим прошлым». Во времена раннего Средневековья было широко распространено представление о том, что вся природа оплакивала распятие Христа, в частности даже деревья склонялись в почтении перед Крестом. То есть можно увидеть намек на то, что Ирминсул добровольно поставил себя на службу «новой религии». Никодим, который находится на вершине Ирминсула, в этой ситуации может трактоваться не как попирающий его ногами апостол, а как человек, который смог подняться до самого верха «мирового древа». Однако эта сложная мистическая трактовка не исключает вероятности того, что ноги и фигура Никодима были отбиты все-таки саксами, которые не поняли столь сложных аллегорий.
В Евангелии от Иоанна апостол Никодим описывался следующим образом. «Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников Иудейских». Именно Никодим говорил Спасителю: «Мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог». Обращает на себя внимание часть фразы, в которой Никодим говорит от имени неких людей («мы знаем»). В данном моменте речь не могла идти о фарисеях, так как те не признавали Христа. Можно предположить, что подразумевались люди, которые знали нечто большее, то есть были посвященными в тайные знания. На это намекает также то обстоятельство, что Никодим обращается к Христу, когда нуждается в совете, прежде всего в наставлении относительно дальнейшего духовного пути. «Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». Никодим осведомляется: «Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?». В ответ звучит: «Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие. Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше». Опять же показательно, что Никодим прибывает к Христу ночью, то есть в то время суток, когда по многим мистическим представлениям душа покидает тело. Постижение рун распятым Одином также происходит в ночное время. Именно ритуал поднятия по «мировому столпу» приводил к тому, что совершивший его человек отделял душу от тела, имея тем самым возможность заглянуть на небеса.
Версия о возможности того, что Никодим благодаря ритуалу восхождения по «мировому древу» мог заглянуть на небеса, косвенно подтверждается верхней частью барельефа в Экстернштайне. По большому счету, сам барельеф разделен не на две, а на три горизонтальные части. В нижней находится изображение монстра, терзающего людей (нижний мир). В средней изображено собственно снятие тела Христа с Креста, эта часть символизирует земную жизнь (Землю). Верхняя часть располагается выше поперечной перекладины распятия — это небесная сфера, о чем говорят не только изображения светил, но изображение воскресшего Христа. В этой части барельефа лик Спасителя серьезен и даже скорбен. Его фигура в благословенном жесте несколько наклонена вперед, то есть воскресший Христос взирает на события на земле. Показательно, что лик Христа (худое лицо, длинные волосы, разделенная на две части борода) никак не соответствует распространенному в каролингскую эпоху изображению Спасителя.
Верхняя часть барельефа «Снятие с Креста»
Типичными чертами в то время были — безбородое лицо с мягкими чертами.
Не меньше загадок на первый взгляд задает маленькая фигурка человека, которую вместе со знаменем в руках несет воскресший Христос. Фигурка человека, чья голова не сохранилась, богато одета, в чем-то одежда даже похожа на облачение Спасителя. Кто же это мог быть? Приблизительно в X веке в европейском религиозном искусстве начинает распространяться сюжет, когда Христос забирает душу умирающей Богоматери. Душа представлена в виде небольшой фигурки, которую Спаситель несет на небеса. Можно было бы посчитать, что и на барельефе в Экстернштайне был высечен именно этот сюжет. Однако Христос взирает с небес на полную скорби и печали еще живую Богоматерь. Единственным человеком из изображенных на барельефе, кто мог бы оказаться на небесах, не будучи мертвым, был Никодим, который находится на вершине Ирминсула!
С Ирминсулом в Экстернштайне связан отнюдь не один объект. Можно предположить, что некогда эта святыня германских народов представляла единый комплекс с так называемой «кафедрой» или «трибуной». Непосредственно перед «скалой-башней» находится каменный блок, высота которого приблизительно равна человеческому росту. У этого сооружения почти правильные формы. Он напоминает куб, подняться на который можно по ступеням, выдолбленным в нем с нескольких сторон. Лестница, ведущая наверх «трибуны», начинается приблизительно с половины высоты куба. Она очень тонка и обвивает сооружение по двум граням. Нижняя ступень лестницы насколько узкая, что на нее с трудом можно поставить ногу. Однако по мере подъема наверх ступени становятся шире. На седьмом шаге можно подняться на небольшую площадку, с которой можно забраться на ровную поверхность обтесанной глыбы. Площадка не слишком велика, она позволяет только стоять на ней двумя ногами. Подобно «высотной камере» и отверстию в нише, она ориентирована на точку восхождения солнца в момент летнего солнцестояния (48°). Для того чтобы взобраться на «трибуну», требуется не только сноровка, но и определенная смелость. Любое неосторожное движение и с этого сооружения можно свалиться на камни. Впрочем, «трибуна» была не всегда такой.
Как показали исследования Ульриха Нидхорна, она была вновь обработана в XIV веке, то есть до того момента она была больше по своим размерам, а ступени лестницы были несколько шире. Также не исключено, что ступени когда-то служили опорой для деревянной конструкции, которая обеспечивала менее рискованный подъем наверх. Непосредственно сбоку от лестницы в скальной породе выдолблено прямоугольное углубление, которое могло также служить для крепежа деревянного сооружения.
Вид через отверстие над алтарем Экстернштайна
Название этого объекта Экстернштайна («трибуна») было выбрано совершенно неслучайно. Оно действительно является очень удобным местом для произнесения речей. Расположенная за «трибуной» резко уходящая вверх скала могла не только выгодно подчеркнуть фигуру выступающего, но и усилить его голос, отражая от камня.
В 1824 году впервые была высказана версия (она была основана на народных сказаниях) о том, что именно с этой «трибуны» произносил свою знаменитую речь Арминий, который призывал германское племя херусков подняться на вооруженную борьбу с римлянами. Это предположение до настоящего момента не было никак ни подтверждено, ни опровергнуто. Археологические раскопки едва ли могли дать ясный ответ. В любом случае надо принимать во внимание то обстоятельство, что трибуна находилась непосредственно под «высотной палатой», а также была ориентирована на место восхождения солнца. Не будет преувеличением считать, что она была непосредственно связана с «астрономическим культом» древних германцев.
Если вновь обратится к Эдде, то в «Речениях Высокого» на себя обращает внимание, что сразу же после познания сути рун, Один дает поучения Лоддфафниру, которые начинаются одинаковой, почти заклинательной фразой: «Советы мои, Лоддфафнир, слушай, на пользу их примешь, коль ты их поймешь». Перед тем как начать учебу, Один произносит:
- Пора мне с престола
- тула поведать
- у источника Урд;
- смотрел я в молчанье,
- смотрел я в раздумье,
- слушал слова я;
- говорили о рунах,
- давали советы
- у дома Высокого,
- в доме Высокого
- так толковали.
В этом месте перевод подразумевает «престол» как некое королевское кресло, однако из германского варианта этого произведения следует, что речь велась о чем-то вроде церковной кафедры, которые традиционно устанавливались в католических храмах для произнесения проповедей. Принимая во внимание, что поучения давались после того, как Один поднял руны («стеная их поднял — и с древа рухнул»), то можно предположить, что «престол»-«кафедра» («трибуна») находилась в непосредственной близости от «мирового древа».
«Трибуна» у подножия второй скалы Экстернштайна
Если «трибуна» в Экстернштайне имела очевидное ритуальное предназначение (ориентация на точку восхождения солнца и т. д.), то вполне оправданной кажется версия о том, что где-то вблизи от нее был установлен и сам Ирминсул, как главная святыня саксов, что полностью отвечает логике совершения ритуалов и обстановки культовых действ. Если «трибуна» была создана у второй скалы Экстернштайна, а барельеф с изображением Ирминсула высечен на первой, то было бы логично, что в дохристианские времена эта святыня была установлена между «скалой-башней» и «скалой гротов».
В данном случае обретает свой смысл сооружение, которое было создано у третьей скалы Экстернштайна. Речь идет о выбитой в скале «заседательной скамье», которая имеет в длину приблизительно четыре метра. Ниже находится подобие большой ступени, поднявшись на которую можно было водрузиться на скамью. Точная дата появления «заседательной скамьи» неизвестна, однако после проведения ряда исследований Ульрих Нидхрон утверждал, что она была высечена в скале «приблизительно в начале нашего века». В любом случае сторонники трактовки Экстернштайна как дохристианской святыни утверждают, что на скамью во время проведения ритуалов садились специально выбранные люди. Это позволяет некоторым исследователям назвать данный объект «княжеской скамьей».
Есть также версия о том, что именно с данной скамьи перед германцами оглашала свои пророчества германская прорицательница Веледа[4]. Это предположение можно было бы посчитать выдумкой, если бы не бытовавшее с древности обозначение «скалы-башни» как «Velledae turris» (башня или дворец Веледы). Это название также бытует в литературе XVIII века, которая была посвящена Экстернштайну.
«Заседательская скамья»
Прогулку у Экстернштайна лучше всего завершить у самого его загадочного сооружения. Внизу, у самого подножия «скалы гротов», распластана огромная каменная глыба, которая уходит далеко вглубь земли. В этой скальной породе высечена полукруглая ниша, в которой оказалось углубление своими очертаниями весьма напоминающее человеческую фигуру. Это сооружение обычно называется «каменной гробницей». Если смотреть на эту часть скалы сверху от гротов или от барельефа «Снятие с Креста», то она весьма напоминает трапецию, которая своей широкой стороной обращена к берегу озера. Обращенная на северо-запад сторона «каменной гробницы», а также боковая грань были явно обработаны человеком, так как они образуют почти вертикальные стены. Изначально между «каменной гробницей» и подножием «скалы гротов» имелась расселина, которая со временем была искусно расширена, превратившись в подобие дорожки-лестницы. В различных местах ступени имеют самую разную ширину и высоту. Они ведут наверх к гротам первой скалы Экстернштайна.
Несмотря на то что «каменная гробница» явно хранит на себе следы обработки, задняя часть ниши не является ровной. Если смотреть на объект со стороны, то становится очевидным, что она склоняется в направлении озера. Собственно, «каменная гробница» получила свое название за то, что в северо-западной части глыбы была высечена полукруглая ниша. Ее свод является аркой, в полу имеется подобие саркофага. Место, где должно было бы на первый взгляд размещаться тело, не является составным, оно также высечено прямо в скале. Выбитая выемка по своим очертаниям очень похожа на человеческую фигуру. Можно разобрать голову, плечи и ноги. Голова должна была быть ориентирована на юго-запад, а ноги соответственно — указывать на северо-восток.
«Каменная гробница»
Разрушенная лестница у каменной гробницы
Когда были проведены точные измерения, то оказалось, что центральная ось «фигуры» в саркофаге указывает на 48° от точки севера к востоку.
Едва ли есть необходимость повторять, что это указание на точку восхождения солнца в момент летнего солнцестояния, на которую ориентированы очень многие объекты в Экстернштайне.
Отдельно надо обсудить саркофаг, по своим очертаниям напоминающий человеческое тело. Выдолбленное в полу ниши углубление является округлым, но не везде одинаково глубоким. Пол ниши в «каменной гробнице» имеет размеры 2,2x1,18 метра, а его высота от уровня земли где-то 70 сантиметров. Само углубление-саркофаг в длину имеет 1,97 метра — достаточно высокий рост даже для современного человека. Однако в плечах фигура не слишком широка — всего лишь 50 сантиметров. В ступнях ширина «саркофага» и того меньше — 27 сантиметров. При значительном росте эта фигура выглядит излишне худой, за что исследователи назвали ее «мумией».
В задней стенке ниши имеется три углубления, которым народные сказания приписывали самое различное происхождение (см. первую главу). Исследователь Ульрих Нидхорн отмечал, что нечто подобное можно было обнаружить в гробнице Гарвини, которая принадлежит к культуре бретонских мегалитов.
Подножие «каменной гробницы» достаточно просто в оформлении. Оно представляет собой два карниза, напоминающие длинные ступени или очень узкие скамьи. Первый карниз настолько узок, что на него нельзя ни облокотиться, ни опуститься на колени. Второй карниз идет фактически вдоль уровня земли. Однако проведенные раскопки показали, что в прошлые времена «каменная гробница» не была столь легкодоступна, как сейчас.
«Каменная гробница»
Реконструкция вида «каменной гробницы»
Некогда прямо под ней находился крутой склон скалы, спускавшийся прямо в долину Вимбеке, которая не была запружена. Земля, которая в настоящее время позволяет без проблем подняться к «гробнице», скорее всего отсутствовала. Таким образом, в далеком прошлом нельзя было непринужденно стоять у «саркофага». Когда в 1934–1935 годах проводились раскопки, то оказалось, что обработанные человеком каменные склоны уходили на несколько метров вниз. То есть в далеком прошлом «каменная гробница» должна была находиться приблизительно полутора метрами выше уровня земли. Возможно, гробница напоминала одноэтажное сооружение, выдолбленное непосредственно в скале, а сам «саркофаг» находился в лучшем случае на уровне головы.
Нередко высказывается предположение, что это сооружение было создано для проведения похоронных обрядов представителей германской знати или жрецов. Но ни один исследователь не смог привлечь письменные или документальные свидетельства. Кроме этого, уложить труп в «саркофаг» было весьма проблематично. А также он ничем не накрывался, так как глубина ниши была не слишком велика. Тело фактически оставалось на открытом воздухе, а потому было доступно для паразитов. Вдобавок в «каменной гробнице» не было весьма характерных для саркофагов «стоков». Скорее всего в данном случае надо было вести речь об открытой могиле, которую не предполагалось использовать в качестве таковой.
В свете этого утверждения нередко выдвигалась версия о том, что «каменная гробница» Экстернштайна являлась имитацией Гроба Господня. Эта версия находила свое косвенное подтверждение в народных сказаниях. В данном случае Экстернштайн должен был в целом являться имитацией святых мест, к которым в XII веке совершали паломничество пилигримы. Это утверждение опирается на якобы готический характер «гробницы». В качестве примера могил и гробниц с полусводчатыми арками могли приводиться захоронения в катакомбах Зальцбурга и крытых галереях монастыря Эбербах.
Вид на «каменную гробницу» после раскопок
Аналогия действительно, кажется уместной. Особенно если принимать в расчет только лишь арку погребальной ниши. Однако если вдаваться в детали, то возникают оправданные сомнения относительно истинности данной версии. Во-первых, Ульрих Нидхорн как специалист по обработке камня, отмечал, что «каменная гробница» в Экстернштайне была сделана крайне грубо и очень неточно. Каменотесы же готической эпохи применяли методы, которые позволяли получать идеально гладкую поверхность. Причем стенки подобных сооружений были бы ровными, а не «заваливающимися» назад как в Экстернштайне.
Во время раскопок в 1934–1935 годах Юлиус Андрее обратил внимание на то, что со временем от скалы, в которой находилась «каменная гробница», было отколото два огромных куска, что фактически уничтожило лестницу, ведшую наверх к «скале гротов». При исследовании было выяснено, что изначально ступени создавались каменным резцом, но дальнейшая трансформация происходила уже при помощи орудия, которое должно было напоминать топор. Можно было предположить, что в какой-то момент в Средние века было решено, что «каменная гробница» утратила свое прежнее значение, а потому не нуждалась в лестнице. Эта версия удовлетворяет представлению о «каменной гробнице» как имитации Гроба Господня. Однако нельзя не заметить, что это не было истинным предназначением этого сооружения. Во-первых, «гробница» не была ориентирована по линии восток-запад. Во-вторых, направление центральной оси «саркофага» на 48° однозначно указывает, что сооружение использовалось для ритуальных целей в дохристианское время.
Часть II Политическая борьба за Ирминсул
Глава 1. «Безответственные мечтатели» против «серьезных исследователей»
Если говорить об исследователях Экстернштайна, то никак нельзя обойти стороной Вильгельма Тойдта. Как уже говорилось выше, Вильгельм Тойдт имел большое количество недоброжелателей в академической среде. Его самого и его последователей некоторые из научных кадров считали «безответственными мечтателями», «шарлатанами» и «прорицателями». Как бы то ни было, но именно Вильгельм Тойдт является центральной фигурой в деле изучения Экстернштайна, а потому на его жизнеописании надо остановиться отдельно.
На первый взгляд в его биографии не было ничего примечательного. Родился в 1860 году. В 1881–1885 годах изучал теологию в Берлине, Лейпциге, Тюбингене и Бонне. В 1885–1895 годах был священником в Пробстхагене и Штадтхагене. В 1895–1908 годах являлся руководителем Союза внутренней евангелической миссии. В 1908 году стал директором «Каплеровского союза». В 1920 году переселился в Детмольд, где занялся изучением германской древности.
Вильгельм Тойдт
В 1934–1935 годах — член правления Фонда «Экстернштайн». В 1935 году был не только провозглашен почетным гражданином Детмольда, но и получил ученое звание профессора. В 1936–1938 годах возглавлял отдел германоведения «Наследия предков» в Детмольде. В 1940 году награжден медалью Гёте. Скончался в 1942 году.
По большому счету именно Вильгельм Тойдт открыл Германии и миру Экстернштайн. Это утверждение справедливо не только потому, что этот исследователь предвосхитил большинство археологических раскопок у культовых скал, но и потому, что он формировал мир идей, связанных с этими скалами. Это не мешало целому ряду академических исследователей считать его «шарлатаном» и «прорицателем». Архивные документы однозначно показывают, что сам Тойдт выступал не столько как собственно исследователь, сколько как глашатай, который целеустремленно и с огромной энергией шел к поставленной цели.
Сам Вильгельм Тойдт был потомственным священником. Он посвятил себя церкви по примеру своего отца. За 20 лет своей церковной службы он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, занимаясь работой с молодежью и религиозными делами общины. Именно усердие на данном поприще позволило ему стать руководителем Союза внутренней евангелической миссии. Однако в 1908 году Вильгельм Тойдт, которому исполнилось 48 лет, решительно меняет свою судьбу. Он оставляет лютеранскую церковь, слагает с себя сан и становится председателем достаточно сомнительного для церковных кругов «Каплеровского союза». Эта организация была создана годом ранее для того, чтобы «содействовать постижению мира на естественнонаучной основе», то есть Тойдт фактически отрекается от всех своих прошлых идеалов. На тот момент союз видел своей главной целью борьбу против идей профессора Эрнста Геккеля. Известный германский биолог и философ Эрнст Геккель, восторженный последователь Чарлза Дарвина, в 1866 году открыл так называемый «биоэнергетический закон», согласно которому индивидуальное развитие человека в упрощенной форме повторяет все стадии развития эволюции человечества. То есть человеческий зародыш в процессе развития проходит стадии рыбы, земноводного и т. д. В качестве доказательства Геккель представил соответствующие изображения эмбрионов. Подлог был обнаружен его коллегами, которые вынесли дело Геккеля на университетский суд. Однако после того, как Тойдт стал во главе «Каплеровского союза», он переориентировал его на борьбу с только начавшей формироваться молодой наукой — генетикой.
Со временем Тойдт стал переходить на ярые националистические позиции. В 1917 году Тойдт, который сам воевал на Западном фронте, написал статью «Немецкая объективность и мировая война». В ней он излагал свое видение картины мира. «В межнациональном движении наиболее ценятся человеческие отношения, которые попирают естественное право более сильных и более умелых… Ей (Германии. — А.В.) противостоит хор враждебных народов, чуждый мир, проникнутый презрением и страхом. Германия и только Германия в силу своего положения может дать миру высшие духовные ценности, которые могут способствовать подъему всего человечества». Собственно, Тойдт не был особо оригинален в своих построениях. Подобные идеи высказывались многими немецкими националистами того времени. По мнению Тойдта, идеалом государственности должна была служить кайзеровская империя с новым статусом мировой супердержавы, напоминающим тогдашнюю Англию. По большому счету на тот момент Тойдт в своих представлениях даже не приблизился к лагерю «фелькише». В его построениях еще отсутствуют антисемитские клише, а само немецкое господство должно было строиться на принципах патерналистского доминирования над ненемецкими элементами. Но в идеях Вильгельма Тойдта уже отчетливо прослеживаются антилиберальные и антидемократические нотки, так как он выступал против ликвидации цензовой системы выборов, ибо полагал, что всеобщее голосование было весьма рискованным для Германии.
Политические воззрения Тойдта стали меняться в радикальную сторону после окончания мировой войны, когда Германии был навязан грабительский Версальский мирный договор. После демобилизации Тойдт на некоторое время возвращается в оккупированный французами Рейнланд. Вид малой родины, находящейся под пятой оккупантов, был ему невыносим, а потому в 1920 году он переезжает в Детмольд. До сих пор не очень понятно, почему Вильгельм Тойдт выбрал для нового места жительства этот вестфальский городок. В любом случае его выбор оказался судьбоносным. Достоверно известно, что в 1920 году Тойдт не проявлял ни малейшего интереса к Экстернштайну. Нет уверенности даже в том, что он вообще слышал про этот мегалитический памятник.
Оказавшись в Детмольде, Тойдт постепенно переходит с консервативно-национальных на радикально-националистические позиции. Впрочем, в первые годы существования Веймарской республики это было отличительной чертой многих фронтовиков. Подобно многим разочарованным и озлобленным немецким фронтовикам, Вильгельм Тойдт принимает активное участие в деятельности самых различных националистических организаций. В их рядах он смог сделать даже некоторую политическую карьеру. Так, например, он быстро стал гауляйтером липпского отделения «Стального шлема». Однако в 1925 году он добровольно оставил этот пост — Тойдту явно не хватало времени на общественно-политическую деятельность. Несмотря на приверженность радикальным националистическим теориям, в период с 1925 по 1933 год Вильгельм Тойдт ни разу не позволил себе антисемитских высказываний в своих «германоведческих статьях». Однако это не означает, что Тойдт не был антисемитом. Он должен был разделять антиеврейские установки, так как не только был активистом националистического лагеря, но постоянно сотрудничал с многочисленными расистскими кружками, а также был членом «Немецкого союза» — организации, которая отличалась радикальным антисемитизмом.
После того как в 1925 году Вильгельм Тойдт оставил пост гауляйтера «Стального шлема», он решил сконцентрироваться на «германских исследованиях». Благодаря этим изысканиям он смог собрать вокруг себя достаточное количество сторонников и приверженцев его теорий, из которых сложился некий кружок. Сам же Тойдт в то время воспринимал себя исключительно как исследователь, который проявлял интерес ко многим научным дисциплинам, но прежде всего к археологии. Он предполагал, что эта наука должна была базироваться не на отдельных находках, а на новых принципах трактовки предназначения этих находок. Вне всякого сомнения, на Вильгельма Тойдта большое впечатление оказала книга Якоба Фризенса «Введение в древнюю историю Нижней Саксонии» (1931 год). Эта книга была буквально зачитана Тойдтом до дыр, на многих страницах были сделаны пометки и пояснения. Наибольшее количество подчеркиваний было сделано в тех местах, где автор книги говорил о религиозных культах.
Сразу же после того как Тойдт стал заниматься германоведческими изысканиями, он вступил в «Общество немецкой древней истории» (не путать с «Объединением друзей германской праистории»). Впрочем, членом этой организации он пробыл всего лишь несколько лет. В 1929 году Тойдт изложил все свои теории и воззрения в книге «Германские святыни. Доклад о раскрытии древней истории, основанный на Экстернштайне, источниках Липпе и Тевтобурга», которая вышла в «Издательстве Ойгена Дидериха» (Йена). Кроме этого с 1933 года он стал выпускать в лейпцигском издательстве «Колер» ежемесячный журнал «Германия».
Современники по-разному воспринимали почти 70-летнего Вильгельма Тойдта. Его критики позволяли себе такие высказывания: «Он едва ли является научной величиной. Он ставит интуицию выше факта, а веру выше доказательств и правдивых источников. Он не располагает значительными знаниями ни в исторической, ни в хозяйственной сферах, он очень слабо знаком с литературным материалом. Он предпочитает цитировать старые издания, хотя выходили более новые и дополненные. Он действует не как научный муж, а по наитию». Показательно, что нечто аналогичное говорили и сторонники Тойдта из числа членов «Объединения друзей германской праистории».
Пруд у подножия первой скалы Экстернштайна
Так, например, Йозеф Плассман, позже занявший пост начальника одного из отделов «Аненэрбэ», писал: «Если бы у меня не было научного авторитета, то я, наверное бы, продолжил тесное сотрудничество с Тойдтом. В противном случае это ставило меня под удар». Собственно, эти черты характера Тойдт проявлял не только в науке. В 1935 году, уже будучи стариком, он встретился с местным крайсляйтером НСДАП, и тот отметил, что Тойдт был слишком импульсивным, но при этом совершенно политически неподкованным. Сам Тойдт вступил в Национал-социалистическую партию только в том же самом 1935 году, хотя выражал симпатии и Гитлеру, и его движению очень давно. Не исключено, что старик хотел получить поддержку от новых властей, так как до этого момента он мог рассчитывать только на «Объединение друзей германской праистории» и «Немецкий союз».
Об этих организациях необходимо рассказать отдельно. После того как Тойдт стал публиковать во второй половине 1920-х годов материалы, посвященные «германским святыням» и «культовым линиям» (в современной геомантии они более известны под названиями «лей-линии» или «линии силы»), к нему стали проявлять интерес различные организации националистического толка. В 1928 году Тойдт вступает в ряды «Немецкого союза» (полное название организации звучало следующим образом «Немецкий союз — община Германсланд»)[5]. «Немецкий союз» был основан 9 мая 1894 года в Берлине старшим преподавателем Фридрихом Ланге. Целью союза являлось воспитание в его членах осознанного немецкого мышления, поведения и желания, что в свою очередь должно было способствовать укреплению «германской расы» как отдельного «народного сообщества». Сохранение немецкой самобытности должно было осуществляться посредством преобразования «немецкого образа мышления» через труд. Для этого члены союза в тесном сотрудничестве между собой должны были выпускать газеты, книги, осуществлять воспитательные проекты, предпринимать экономические и хозяйственные меры. Союз являлся исключительно авторитарной организацией. По своим методам работы — что полностью соответствовало намерениям учредителя, — союз оказался во многом противопоставлен прочим антисемитским организациям и группировкам «фелькише». Именно жесткий распорядок, царивший в союзе, позволял его членам считать себя «фелькише-элитой». Антисемитская деятельность союза была предопределена не только программными установками, но даже организационной структурой. В Уставе союза (§ 24) открыто говорилось об антисемитизме, как одном из принципов деятельности. В частности, утверждалось, что за связь с евреями и метисами с примесью еврейской крови члены союза автоматически исключались из рядов организации без каких-либо объяснений. И это было, по мнению руководства союза, одним из самых страшных проступков. Союз, подобно многим фёлькише-организациям XIX века, в своих программных установках опирался на труды Гобино и Людвига Шемана. В первую очередь это относилось к идее о том, что немцы являлись германцами.
«Община Германсланд», благодаря которой у союза появилось приставка к изначальному названию, возникла в Детмольде в 1921 году. По своей сути это была карликовая националистическая организация, которая даже к 1929 году насчитывала в своем составе всего лишь 13 человек. Сохранившиеся списки позволяют оценить социальный состав этой организации. Трое из них были офицерами, еще столько же — предпринимателями, четверо — служащими (преимущественно преподавателями). Кроме этого, в общине числился землевладелец. Небольшая численность общины объяснялась еще и тем, что для попадания в ее ряды надо было пройти долгий испытательный срок. Кроме собственно членов общины — «друзей», существовало еще некоторое количество сочувствующих ее идеям — «гостей». Примечательно, что именно в «Общине Германсланд» Вильгельм Тойдт познакомился с Оскаром Зуффетом (более подробно о нем позже), который с 1916 года являлся активистом «Немецкого союза».
Когда Вильгельм Тойдт стал в 1928 году членом «Немецкого союза — общины Германсланд», то он уже был знаком с большинством активистов этой организации по мероприятиям, которые проводились различными националистическими группировками.
Изображение Арминия из книги XIX века
Большинство «друзей» общины одновременно являлись членами «Фелькише компании», организации, которая в конце 20-х годов представляла интересы НСДАП в среде сочувствовавших Гитлеру националистов, но тем не менее не намеревавшихся вступать в Национал-социалистическую партию. Один из членов этой организации заявлял: «Вместе с „Немецким союзом“ мы охватили влиятельную группу старых национал-социалистов, которые не числились в рядах партии». Отличительной чертой деятельности «Немецкого союза» было то, что он почти никогда не выступал от своего имени, предпочитая действовать через свои «дочерние» организации и объединения. Одним из таковых было «Объединение друзей германской праистории». Оно было основано в 1928 году, то есть именно тогда, когда в «Немецкий союз» вступил Вильгельм Тойдт. Отношения между этими двумя организациями строились на принципах дублирования функций — ключевые члены «Объединения друзей» выполняли те же самые задачи в составе «Немецкого союза». Это позволяло лишний раз не афишировать деятельность союза. То, что союз стоял за «Объединением друзей», подтверждала внутренняя переписка. Примечательным является тот факт, что в ней члены организации обращались друг к другу «брат». Причем на людях и в открытой переписке это обращение принципиально не использовалось. Открыто связь между «Немецким союзом» и «Объединением друзей» была провозглашена только в 1936 году, во время собрания, которое проходило в Экстернштайне. Тогда «бр(ат) Тойдт» выступил с докладом «Борьба за Экстернштайн», а «бр(ат) Зуфферт» с докладом «К вопросу об иезуитах».
После прихода Гитлера к власти в 1933 году началась интеграция членов «Немецкого союза — общины Германсланд» в местные структуры НСДАП. Примером этого могут являться советник по делам средней школы Людвиг Волленхаупт и директор липпской земельной библиотеки Эдуард Виганд, которые в начале 30-х годов принимали активное участие в деятельности «Объединения друзей». Как видим, националистические группы надеялись на политическую поддержку новых властей. Впрочем, надежда во многом оказалась призрачной, так как, вступив партию, многие из членов «Немецкого союза» ставили интересы НСДАП выше, нежели интересы союза. Но в любом случае почти все видные деятели «Союза- общины» почти сразу же выразили готовность вступить в Национал-социалистическую партию. Не был исключением и Вильгельм Тойдт. В 1933 году он предпринял попытку вступить в НСДАП, чтобы привнести в партию собственную программу и собственное мировоззрение (!), которое он развивал в рамках «Объединения друзей».
Тени, отбрасываемые скалами Экстернштайна
Обычно национал-социалисты не слишком приветствовали связь с политическими группировками эпохи Веймарской республики. Однако с «Немецким союзом» дела обстояли иначе. В апреле 1934 года верховный партийный суд НСДАП признал «Немецкий союз» старейшим фелькише-объединением, а потому союз мог спокойно продолжить свою деятельность, оставаясь открытым для всех прочих национал-социалистов. То есть «Немецкий союз» мог не опасаться каких-либо преследований и ограничений, что нередко случалось с другими фелькише-группировками. Не исключено, что подобное решение было вынесено по той причине, что идеология «Немецкого союза» полностью соответствовала мировоззренческим установкам Национал-социалистической партии.
Это в первую очередь касалось неприятия профессиональных историков, которые занимались проблемой Экстернштайна. Представители фёлькише-группировок видели в них лишь «находящихся на службе преподавателей», которые не обладали достаточной интуицией, чтобы понять истинное предназначение этих скал. Прежде всего это неприятие относилось к ученикам и последователям известного немецкого историка Густава Коссины. Впрочем, это не мешало последователям Вильгельма Тойдта провозглашать своего учителя «пионером немецкой древней истории наряду с Густавом Коссиной». Понимание истории, присущее членам «Немецкого союза» и его дочерних организаций, наглядно показывает, что «друзья германской праистории» использовали только определенные наработки, сделанные Коссиной и его учениками.
Густав Коссина
При этом члены «Объединения друзей» нередко прибегали к аргументу, что Коссина намеревался писать науку для неспециалистов, что, разумеется, отнюдь не соответствовало ни действительности, ни самим устремлениям Коссины. В «Объединении друзей» воспринимали только отдельные результаты исследований этого ученого, которые были наиболее удобными для националистической идеологии, но при этом совершенно игнорировали все прочие, что не позволяло увидеть в целом картину предпринятых исследований. При этом само «Объединение друзей» видело своей главной целью борьбу со своими противниками, которые намеревались «упразднить все немецкое и преклонялись перед иностранным». В итоге именно окружение Тойдта стало активно использовать для восстановления образа жизни древних германцев не только результаты археологических раскопок, но и логику исторических событий, предания, генетику, эстетические представления. Этот подход нельзя было назвать неверным, так как в Германии до сих пор очень сильна традиция осуществления междисциплинарных исследований. Кроме этого, именно данный подход позволил определить, что в древние времена Экстернштайн был местом паломничества, то есть сакральным местом «германских предков».
Кроме всего прочего, «Объединение друзей германской праистории» активно занималось изучением древней астрономии и древних сигнальных линий, что воспринималось как некий прототип систем информационных коммуникаций. В этой связи выдвигалась мысль о том, что германцы по уровню своего развития не только не уступали римлянам, но даже в чем-то их превосходили. Виновником падения народа стало завоевание Карла Франкского, который около 800 года разрушил все достижения германцев. И опять же выдвигалась мысль о том, что древние германцы должны были хорошо владеть астрономическими навыками. Для объяснения данных процессов члены «Объединения друзей» охотно прибегали к таким терминам, как «расщепление» и «деформирование». Именно эти два процесса привели к культурному закату германских племен. В итоге одной из задач для последователей Тойдта являлось доказать физическое и духовное превосходство нордическо-германской расы еще в самые древние времена. В данном случае интересы «Объединения друзей» совпадали с намерениями таких партийных величин, как Генрих Гиммлер и Альфред Розенберг (общие идеологические установки последних отнюдь не мешали ожесточенной конкуренции между собой).
Для популяризации данной теории Тойдт и его сторонники проводили многочисленные экскурсии, делали доклады, издавали брошюры и книги. По большому счету организационная работа «Объединения друзей германской праистории» строилась на привлечении новых местных групп, которые в Детмольде проходили некое подобие инструктажа. Это обстоятельство позволило «Объединению друзей» приобрести неплохие связи в краеведческих музеях, где имелись экспозиции, посвященные древним германцам.
Подобно национал-социалистической партии «Объединение друзей» очень быстро приспособило технические новинки для ведения своей пропагандистской деятельности. Так, например, уже в начале 30-х годов большинство докладов, которые делали сторонники Тойдта, сопровождалось показами диапозитивов. Кроме этого, для желающих самостоятельно познакомиться с теориями Вильгельма Тойдта «Объединение друзей» выпустило две серии диапозитивов, к которым прилагалось специальное (адаптированное для показа) издание «Германских святынь».
Как и стоило предполагать, в центре всех построений и лекционных вечеров находился Экстернштайн. Это относилось также к ежегодным собраниям «Объединения друзей», на которых доклад Тойдта, посвященный Экстернштайну стал своего рода ритуалом.
Вид сзади на первую скалу Экстернштайна
По большому счету ежегодные общие собрания были еще одним пропагандистским приемом, который позволял привлечь внимание прессы. Показательно, что всем немецким газетам сообщалось о том, что было бы желательно воспроизводить доклад Вильгельма Тойдта без сокращений — в отношении всех прочих выступающих подобных оговорок не делалось. Кроме этого, ежегодные общие собрания «Объединения друзей» позволяли привлечь в организацию новых членов. Надо сказать, что подобная практика была весьма успешной. Некий застой в численности организации произошел в 1931 году, когда число ее членов составляло 130 человек. Тем не менее в 1932 году критики Вильгельма Тойдта не могли не отметить, что у здания, где проходило ежегодное собрание «Объединения друзей», было припарковано около 250 (!) автомобилей. И действительно за год организации удалось почти более чем в два раза увеличить свои ряды. Интересным может показаться факт, что почти 20 % от общей численности организации составляли женщины. Традиционно фёлькише-группировки весьма неохотно принимали в свои ряды женщин, обычно делая исключения лишь для известных и богатых фрау. В данном случае мы видим совершенно иную картину. Не менее интересным может показаться факт, что приблизительно 7 % участниц «Объединения» попали в организации по инициативе мужа или отца, то есть «Объединение друзей» не было некой разновидностью «мужского клуба», что нередко было отличительной чертой многочисленных немецких националистических союзов.
Вид на первую скалу с южной стороны
Зачастую на мероприятия, организованные «Объединением друзей», своих учениц приводили преподаватели.
Если говорить о ежегодных собраниях «Объединения друзей», то нельзя не отметить, что в 1930 году в этом мероприятии приняли участие два человека, которые позже стали играть немалую роль в Третьем рейхе. Первым из них был Вернер Хавербек, тогда еще студент, только что присоединившийся к национал-социалистам. Несколько лет спустя он возглавит «Имперский союз за народ и Родину». Вторым человеком был уже немолодой австрийский полковник Карл Мария Вилигут, который под ритуальным именем Вайстор станет «Распутиным при дворе Гиммлера». Кроме этого, постоянно на собраниях «Объединения друзей» принимали участие Фриц Фрике и Ульрих фон Моц.
Надо отметить, что в деятельности «Объединения друзей» принимали участие некоторые представители «национально ориентированной экономики». Так, например, на ежегодном собрании 1930 года присутствовала богатая дама — Матильда Мерк. В 1933 году в собрании принимала участие Анна-Мария Дарбовен, жена торговца кофе из Гамбурга. Именно она убедила своего супруга организовать доклад Вильгельма Тойта в Гамбурге, на который были приглашены представители предпринимательских кругов.
Как уже говорилось выше, «Объединение друзей» занималось издательской деятельностью. В 1933 году оно стало издавать свой собственный ежемесячный журнал «Германия». В момент расцвета, который приходился на 1935–1936 годы, у «Германии» было две тысячи постоянных подписчиков. Если говорить о численности объединения, то к 1933 году она составляла около 500 человек. Из них значительную часть (13 %) составляли преподаватели, затем шли врачи (9 %). Кадровые военные и священники были представлены на тот момент в организации приблизительно одинаковым количеством участников — по 5 %.
В 1935 году количество членов «Объединения друзей» увеличилось до 1100 человек. Социальный состав активистов «Объединения друзей» не был слишком оригинальным — он приблизительно соответствовал всем краеведческим союзам, которых было в изобилии в Германии тех времен. Показательно, что росту численности «Объединения друзей» отнюдь не мешала критика, которая раздавалась со стороны «профессиональных историков». Большинство противников и конкурентов Вильгельма Тойта полагали его идеи не научными исследованиями, а неким «сектантским учением», а стало быть, само «Объединение друзей» рассматривалось как некая «историческая секта дилетантов».
Описывая «Объединение друзей» как некую «секту», нельзя не обратить внимание на то, что Вильгельм Тойдт в основных своих чертах почти полностью соответствовал образу «харизматического авторитарного лидера», как он был описан в работах немецкого социолога Макса Вебера. Немецкий историк Ян Кершоу описывал данный типаж следующим образом: «В глазах своей свиты он воспринимается как харизматический лидер благодаря своим героическим качествам и исключительным заслугам, которые с одной стороны являлись доказательством его исторического предназначения, с другой стороны, выступали в качестве предпосылки для верности свиты этому лидеру». То есть авторитет харизматического лидера мог базироваться не столько на его фактических заслугах, сколько на его субъективном восприятии «свитой». Во времена Веймарской республики «культ вождя» присутствовал почти во всех более-менее крупных националистических союзах и объединениях. В данном случае Вильгельм Тойдт был всего лишь одним из многих «харизматических лидеров».
Однако его лидерство в реальности было ограничено членами «Немецкого союза — общины Германсланд» и «Объединения друзей германской праистории».
Вид на вершину пятой скалы с юго-запада
При попытке выйти на общенациональный уровень (что было в первую очередь связано со стремлением восприятия Экстернштайна через расовую теорию) «Объединение друзей» невольно выступило в качестве конкурента СС и ведомства Альфреда Розенберга. Именно это и привело к его роспуску. Однако благодаря своей харизме Вильгельм Тойдт отнюдь не канул в безвестность. Более того, он смог сплотить своих сторонников в рамках нового объединения. Оно возникло в 1939 году и называлось «Общество Оснингмарк». После смерти своего основателя оно было переименовано в «Общество Вильгельма Тойдта». Поскольку в 1936 году Вильгельм Тойдт передал права на издание журнала «Германия» «Наследию предков», то «Общество Оснингмарк» стало выпускать новое издание — это был журнал «Германский мир». Однако 4 сентября 1941 года журнал оказался запрещен властями. После этого он перешел в «самиздатовский» формат — он отпечатывался на машинке и раз в квартал распространялся среди актива «Общества Оснингмарк».
Одним из ближайших сподвижников Вильгельма Тойдта был Оскар Зуфферт. Он родился в 1892 году в Ганновере. С 1911 по 1921 год он занимался изучением истории, французского языка и философии в Грейфсвальде, Ганновере и Марбурге. В 1922 году в Ганновере сдал экзамены на право преподавания. С данного момента преподавал в различных школах. В 1927 году устроился на должность главного преподавателя в городском лицее Детмольда. С 1934 по 1947 год являлся директором липпского земельного музея, который располагался в Детмольде.
Если говорить о периоде жизни Оскара Зуфферта с 1927 по 1935 год, то это время прежде всего характеризовалось тем, что он был одним из самых верных «паладинов» Вильгельма Тойдта. Сам Зуфферт, в отличие от своего покровителя, имел неплохое академическое образованием. Начав обучение в университете в 1911 году, он пошел по стопам своих предков. Однако учеба была прервана начавшейся Первой мировой войной. Во время мировой войны Зуфферт воевал на самых различных фронтах. Несколько раз был ранен. Именно в годы войны (1916 год) Оскар Зуфферт вступил в «Немецкий союз». Свою учебу он смог окончить уже после поражения Германии. Когда Зуфферт в 1927 году оказался в Детмольде, то он сразу же вступил в «Общину Германсланд», а позже стал одним из учредителей «Объединения друзей германской праистории». Он всегда проявлял повышенный интерес к вопросам естествознания и «доисторической археологии». Это привело к тому, что до 1932 года Зуфферт принимал участие в нескольких археологических раскопках. Согласно Зуфферту, именно он выступил инициатором выпуска журнала «Германия», в котором поначалу планировалось публиковать сведения об археологических раскопках, которые осуществлялись на территории Германии. Однако он не смог отстоять свою идею. Несмотря на то что журнал «Германия» все-таки стал выходить, его содержание очень сильно отличалось от того, что планировалось Зуффертом изначально. Дело в том, что значительная часть учредителей «Объединения друзей» не проявляла ни малейшего интереса к археологии. Но тем не менее Зуфферт не оставил своей затеи. Именно он установил контакты с руководителем раскопок в Экстернштайне профессором Юлиусом Андрее, что позволило придать «Объединению друзей» новый импульс в развитии, в частности в увеличении численности организации.
В 1934 году Оскар Зуфферт несколько разочаровался в идеях Вильгельма Тойдта. Его все более и более смущало, что они не были подкреплены объективными научными сведениями. Именно в этого момента становится очевидным, что Зуфферт был разочарован Тойдтом, а также его поверхностной трактовкой результатов раскопок, которые проводились в 1934 году. Зуфферт полагал, что Тойдт ошибочно трактовал комплекс сооружений в Экстернштайне. Итогом подобного «свободомыслия» стало то, что в 1935 году по линии СС против Зуфферта стали проводить определенные репрессивные мероприятия. В частности, ему запрещалось публиковать и озвучивать собственную трактовку и понимание Экстернштайна. Решив оставить эту «опасную» тему, Зуфферт полностью уходит в работу на посту директора местного музея. Несмотря на то что у этого исследователя не было особых поводов для восхищения национал-социалистическим режимом, в 1937 году он все-таки вступает в НСДАП, где числится до самого 1945 года. После окончания войны его членство в Национал-социалистической партии не помешало сохранить пост директора музея. Он оставил его только в 1957 году, когда вышел на пенсию. Скончался Оскар Зуфферт в 1974 году.
Тойдту и его окружению были противопоставлены историки и исследователи, которые принципиально не соглашались с «вульгарной» трактовкой Экстернштайна. Говоря о них, необходимо назвать такие имена, как Август Штирен, Эмиль Альтфельд, Курт Такенберг и т. д.
Август Штирен (1885–1970) может по праву считаться одной из ключевых фигур в деле археологического исследования Вестфалии, которое осуществлялось в 1925–1945 годах. Он родился в 1885 году в крестьянской семье в местечке Хаарен (округ Бюрен). Здесь же он учился в гуманитарной гимназии, после окончания которой стал изучать историю и археологию в университетах Фрайбурга и Мюнстера. Написал диссертацию под научным руководством профессора германистики и этнографии Франца Йостеса. Несколько месяцев спустя после защиты диссертации добровольцем ушел на фронт. Несмотря на военные действия, Август Штирен постоянно поддерживал контакт с Вестфальской комиссией древностей, в состав которой он был избран в 1922 году. Свою научную деятельность и интерес к древней истории Август Штирен совмещал с работой в Немецком Красном Кресте. Он руководил филиалом этой организации в Эссене. В 1925 году по предложению руководства Вестфальской комиссии древностей Август Штирен был приглашен по должность ассистента в отдел древней и ранней истории. На этом посту он активно занимался археологическими раскопками, а также подготовкой специалистов по сохранению наземных памятников. Кроме этого, он энергично помогал музеям в пополнении их экспозиций и собраний. Предприимчивость и принципиальность Августа Штирена стали одними из причин, почему в 1930 году его избрали на пост председателя Вестфальской комиссии древностей. Одновременно с этим его приглашают преподавать археологию в университет Мюнстера. После прихода к власти национал-социалистов новые власти не раз подвергали его критике. Однако, несмотря на то что Штирен не был членом НСДАП, его научные заслуги никто не решался ставить под сомнение. После 1945 года Штирен считался одним из немногих ученых, который смог сделать свою научную карьеру, не приспосабливаясь к требованиям национал-социалистов. Именно по этой причине после окончания Второй мировой войны он сразу же стал профессором в университете Мюнстера.
Археолог Курт Такенберг (1899–1992) был одним из первых, кто «ополчился» на теорию Вильгельма Тойдта. Будучи еще сотрудником провинциального музея в Ганновере, он попытался опровергнуть построения Вильгельма Тойдта, опираясь на данные ранних археологических раскопок. Сам Такенберг проходил обучение в университете Бреслау. Академическое образование он начал достаточно поздно — только в 1923 году. После окончания учебы в университете Бреслау, он являлся получателем стипендии Немецкого археологического института. В 1929 году Такенберга направляют в Ганновер, где он поступает на работу в местный музей. Именно здесь он получает от своего руководства поручение «заняться» проблемой «исследователей-дилетантов». По большому счету он должен был опровергать построения и теории Германа Вирта, Вильгельма Тойдта и Германа Вилле. Чтобы выполнить это задание, Такенберг устанавливает тесные контакты с активистами «Естественнонаучного и исторического союза Липпе», которые были ярыми противниками идей Вирта и Тойдта. Несмотря на то что с самого начала Курт Такенберг позиционировал себя как неприятель Тойдта, «Объединение друзей германской праистории» относилось к нёму снисходительно. Только этим можно объяснить тот факт, что в 1931 году «Объединение друзей» пыталось установить с ним контакт. Впрочем, сторонники Тойдта отказались от данной затеи, когда Такенберг опубликовал крайне злобную и даже уничижительную рецензию на книгу «Германские святыни».
В 1933 году Такенберг сам решил заняться проблемой Экстернштайна. Именно в это время он публикует свою статью, посвященную барельефу «Снятие с Креста». Осенью 1934 года Такенберг становится неким центром координации деятельности «исследователей-профессионалов», которая была направлена против Тойдта и его идей. При этом он пытается заручиться поддержкой новых властей. Такенберг сам по себе был убежденным национал-социалистом, который вступил в НСДАП задолго до прихода Гитлера к власти. Более того, в 1932 году он становится активистом созданного Альфредом Розенбергом «Союза борьбы за немецкую культуру». Только этим можно объяснить, почему к борьбе против Тойдта Такенберг решил привлечь Ганса Рейнерта, который также был активистом этой организации. Как «безупречный национал-социалист» в 1937 году Курт Такенберг был приглашен на один из постов в лейпцигское местное руководство НСДАП.
Наиболее ярым и последовательным противником Вильгельма Тойдта можно считать детмольдского учителя Эмиля Альтфельда. На основании имевшихся у него физико-математических знаний (он увлекался астрономией) и некоторых познаний из истории Альтфельд задался целью опровергнуть Вильгельма Тойдта. Именно на этой почве он сошелся с Куртом Такенбергом, Августом Штиреном и Германом Шроллером. Ненависть Альтфельда к Вильгельму Тойдту была настолько огромной, что он потребовал в 1933 году от новых властей начать преследование «дилетанта». При этом Альтфельд, сам не являясь историком, предпринял попытку интерпретации археологических находок, которые были сделаны во время раскопок 1934 года под руководством Юлиуса Андрее.
Курт Такенберг
После войны он пытался доказать, что это было всего лишь попыткой привлечь внимание ученых к проблеме Экстернштайна. Впрочем, некоторые из исследователей предполагают, что это неприятие Тойдта было вызвано политическими установками Альтфельда, который даже после прихода к власти национал-социалистов продолжал числиться в консервативно-реакционной Немецкой национально-народной партии.
В противостоянии «дилетантов» и «профессионалов» несколько особую позицию занимали Юлиус Андрее и Ганс Рейнерт. На этих фигурах, которые в истории с Экстернштайном сыграли немалую роль, имеет смысл остановиться отдельно.
Юлиус Андрее родился в семье прусского служащего в 1889 году, то есть на несколько лет позже, чем Август Штирен. С некоторыми оговорками этих двух исследователей можно отнести к одному поколению. После получения аттестата зрелости Юлиус Андрее несколько семестров изучал геологию в университете Грейфсвальда. Однако юноша оставил это учебное заведение. Свое образование он продолжил уже в 1911 году в университете Мюнстера. Его учеба была прервана Первой мировой войной, на которую Андрее, подобно многим сверстникам, ушел добровольцем. Рядовым Юлиус Андрее воевал на «русском фронте», а затем во Франции. Со временем его стали использовать как геолога в топографическом батальоне. Это позволило молодому человеку еще в годы войны (1917 год) получить диплом геолога. После окончания войны Андрее продолжил свое образование в Берлине у профессора Густава Коссины. Теперь его интересовала древняя история. Однако курс обучения он не успел закончить. Некоторое время спустя Юлиус Андрее получил должность ассистента в геологопалеонтологическом институте Мюнстера. Здесь же он защитил диссертацию, после чего стал приват-доцентом. Только после этого Андрее стал принимать участие в различных археологических раскопках. Известность ему принесли раскопки в пещере Бальвер.
Эмиль Альтфельд
Свою археологическую деятельность исследователь совмещал с общественной работой. Так, например, он вместе с директором музея естествознания в Мюнстере Германом Райхлингом становится повторным учредителем «Доисторическо-антропологической секции Вестфальского союза науки и искусства». Дело в том, что эта ранее существовавшая организация прекратила свою работу с началом Первой мировой войны. Задачей возрожденного объединения было повышение интереса к древней истории Вестфалии. В планах исследователей было осуществление собственных раскопок, что делало секцию непосредственным конкурентом Вестфальской комиссии древностей. Впрочем, опасения оказались напрасными. Вестфалия была настолько богата на археологические объекты, что некоторые из них не исследованы до сих пор. Именно Юлиусу Андрее было поручено руководить раскопками, которые в 1934–1935 годах осуществлялись в Экстернштайне. У этого исследовательского проекта была своя политическая предыстория. В мае 1932 года Андрее вступил в НСДАП, а в феврале 1933 года присоединился к «Союзу борьбы за немецкую культуру». Судя по всему, именно это обстоятельство позволило ему возглавить раскопки на «спорном объекте». Кроме этого нельзя сбрасывать со счетов сугубо бытовые моменты. Дело в том, что работа в качестве приват-доцента не приносила особого дохода, а потому Андрее был намерен получить научное звание профессора в одной из структур, поддерживаемых государством.
Собственно, дальнейшая деятельность Юлиуса Андрее показывает, что он не был простым конформистом, который заботился лишь о своем кармане и благополучии. Именно с его подачи «Имперская секция праистории», которая действовала в рамках «Союза борьбы за немецкую культуру», начала кампанию травли целого ряда сотрудников Римско-греческой комиссии, в свое время созданной при Немецком археологическом институте. Именно Андрее в своих доносах обвинял их в еврейском происхождении.
Приведем текст одного из таких писем, написанных Юлиусом Андрее: «Официально доктор Берсу является евангелистом. Однако не подлежит никакому сомнению, что по происхождению он является евреем. Подобно случаю с доктором Унферзагтом мы имеем дело с крещеным евреем… Марксист Г. Кюн трактовал свастику исключительно как восточный символ. Этих людей давно надлежит устранить, но они работают со „знаменитыми“ тайным советником Шухгардтом и профессором Вигандом. Мы, „Имперская секция праистории“ в „Союзе борьбы за немецкую культуру“, выступаем за то, чтобы изменить положение вещей. Все эти господа не сделали ничего для изучения древней истории. Вся эта братия, которая намеревается двигать изучение истории в классическом направлении, дурно попахивает. Смеем надеяться, что Берсу будет принадлежать к числу тех, кто скоро исчезнет».
Несмотря на очевидную поддержку национал-социалистического режима, Юлиусу Андрее не удалось сделать сколько-нибудь заметную карьеру в первые годы существования Третьего рейха. Явное разочарование у него вызвало и то обстоятельство, что постепенно высокопоставленные национал-социалисты (прежде всего Гиммлер и Геббельс) начали открытую кампанию против Розенберга и «Союза борьбы». По большому счету Юлиус Андрее был первым из числа членов «Союза борьбы», кто быстро изменил свои воззрения на Вильгельма Тойдта и его теории. Однако и это не помогло ему в карьере. После окончания раскопок в Экстернштайне Андрее еще два года провел в Мюнстере, после чего принял приглашение стать профессором в университете города Галле. Там он должен был читать курс лекций, посвященных палеолиту и отложениям четвертичного периода. В годы Второй мировой войны Юлиус Андрее оказался в составе штаба рейхсляйтера Розенберга. Он был послан осуществлять археологические раскопки во Франции. Там он тяжело заболел. Юлиус Андрее скончался от болезни в 1942 году в Париже.
Ганс Рейнерт (1900–1990) является, наверное, самой спорной и самой противоречивой фигурой в немецкой исторической науке периода национал-социалистической диктатуры. До сих пор в литературе очень широко распространено мнение о том, что Рейнерт был самым убежденным национал-социалистом из всех немецких историков. Впрочем, сам Рейнерт предпочитал себя считать «главным учеником Густава Коссины». Ровесник века, Ганс Рейнерт родился в Трансильвании, где и окончил немецкую школу. После окончания войны, на которую он не попал в силу своего юного возраста, начал изучать теологию в Тюбингене, но очень быстро понял, что больше всего в жизни его интересует древняя история. В итоге с 1919 по 1921 год он изучал историю в том же самом Тюбингенском университете. Последующие четыре года он трудился ассистентом в институте древней истории. В 1925 году смог защитить диссертацию и был назначен приват-доцентом в ставшем ему родным университете Тюбингена.
Юность Рейнерта, его учеба в университете, работа приват-доцентом во многом были связаны с бесконечными финансовыми трудностями, которые испытывал он сам и его мать. После войны один из академических исследователей охарактеризовал Ганса Рейнерта как «типичного ученого, который, однако, в силу жизненных обстоятельств стал развиваться в ненужном направлении». Вальтер фон Штокар говорил о Рейнерте как о человеке, «поразительным образом оторванном от мира и совершенно неуклюжим с общественной точки зрения».
В 1920-е годы Ганс Рейнерт начал весьма претенциозный проект — раскопки в Федерзеериде «водного замка Бухау», который он сам именовал не иначе как «немецкая Троя». Во время этих раскопок Рейнерт использовал все последние достижения тогдашней науки. Проект оказался настолько интересным, что в 1927 году Гансу Рейнерту по линии «Общества помощи немецкой науке» было выделено специальное финансирование. Впрочем, итоги этих раскопок самим исследователем в научных публикациях были отражены только частично. Сейчас, когда исследователи говорят о Рейнерте, чаще всего приводят ссылки на иные публикации, которые имели научно-популярный характер. Между тем современники Рейнерта (даже из числа его противников) никогда не позволяли себе сомневаться в уровне его знаний и способностей — в нем видели именно ученого с великолепным аналитическим умом. Но, несмотря на это, уже с первых своих научных публикаций Ганс Рейнерт позиционировал себя как поборник «нордической теории».
Сейчас с определенной долей вероятности можно установить события, которые повлияли на политическое мировоззрение Рейнерта. Вне всякого сомнения, это было крушение кайзеровской Германии и Австро-Венгерской империи. Сам Рейнерт был саксонцем румынского происхождения, а потому острее многих других немцев ощущал свою национальность. К слову сказать, многие из активистов Национал-социалистической партии были немецкими эмигрантами, которых исторические потрясения занесли обратно в Германию. Это относится и к Альфреду Розенбергу, прибалтийскому немцу, который впоследствии стал покровителем Рейнерта. Сам же исследователь, живший в бедности, непременно хотел сделать стремительную карьеру.
Несмотря на то что уже в конце 20-х годов Рейнерт высоко оценивался ведущими специалистами в своей отрасли (Бресу, Кюн, Мерхарт и, конечно же, Коссина), он так и не смог занять место профессора ни в университете Гамбурга (1929 год), ни в Институте древней истории в Тюбингене (1931 год). Именно эти безуспешные попытки найти хорошо оплачиваемое место работы привели одного из лучших немецких специалистов в НСДАП. Впрочем, в большинстве своих писем и политических статей Ганс Рейнерт являлся именно таким, как его изображали современники — оторванным от реальности хорошим человеком, напрочь лишенным политического чутья. Хотя бы в силу этого на жизненном пути его неоднократно ожидали разочарования. Парадоксально, но факт — долгое время работу в высшей школе не мог найти человек, который, по свидетельствам своих учеников, являлся едва ли не лучшим преподавателем Германии. Один из них вспоминал: «Рейнерт был лучшим университетским преподавателем из всех, что встречались мне. Его лекции и задания преследовали одну ясную цель — побудить нас увлечься проблемой. Наряду с его гениальным преподавательским талантом, он располагал солидным багажом знаний, касавшихся прежде всего техники археологических раскопок. В этом деле он был новатором. Если у Рейнерта была возможность, то он давал в свободное от лекций время студентам поработать прямо в раскопе. Личное общение с ним не ограничивалось раскопками и университетскими лекциями, он тратил на это даже собственное время. Он мог дать, например, попользоваться своей байдаркой».
Если Рейнерт как ученый и человек ни у кого из знавших его людей не вызывал сомнений, то как национал-социалист порождал множество вопросов. Нередко поведение Рейнерта отнюдь не отвечало нормам, которые предъявлялись к членам НСДАП. Он не стеснялся общаться с критиками режима и даже теми, кого национал-социалисты подвергали преследованию. Так, например, во время раскопок в Липпе Рейнерт охотно поддерживал знакомство с социал-демократом Фридрихом Копаем. Кроме этого, на протяжении многих лет Рейнерт не разрывал отношения со своими знакомыми евреями, с которыми постоянно состоял в переписке. Во время войны он помог в Берлине нескольким укрывавшимся противникам режима и евреям. Впрочем, сами ученые и исследователи поддерживали его отнюдь не всегда. Например, после того как Рейнерту удалось влить большинство историков Северной и Восточной Германии в «Имперскую секцию праистории» в «Союзе борьбы за немецкую культуру», он потерял поддержку со стороны своих коллег. Более того, со временем некоторая часть из них вышла из состава «Союза борьбы» и перешла в «Наследие предков». В начале 1945 года Рейнерта ожидал очередной удар — его исключили из НСДАП. Впрочем, несколько месяцев спустя это обстоятельство сыграло ему на руку. После войны Рейнерт был назначен директором исторического музея, занимавшегося проблемами свайных построек.
Глава 2. И пришел Гитлер…
Собственно говоря, в середине 1920-х годов конфликт между «профессионалами» и «дилетантами» разворачивался не только касаемо Экстернштайна. Под прицелом академических кругов оказался Герман Вирт с переводом и трактовками «Хроники Ура-Линда», а также Герман Вилле, изложивший свой взгляд на немецкие мегалиты в работе «Германские храмы между Везером и Эмсом». Однако в рамках данной книги нас интересует прежде всего конфликт, развернувшийся вокруг Экстернштайна. Его начало уходит в 1926 год, то есть ко времени, когда «Немецкий союз» и «Объединение друзей германской праистории» взяли на вооружение идеи Вильгельма Тойдта. Именно в этот момент стало очевидно, что в окрестностях Экстернштайна было необходимо провести археологические раскопки. Противники Тойдта позже заявляли, что распространению его «дилетантских воззрений» способствовала болезнь тогдашнего директора липпского музея и главного смотрителя наземных памятников Отто Веерта, который на протяжении многих лет вместе с известным немецким археологом Карлом Шухгардтом занимался изучением Вестфалии. Дескать, после болезни Веерта в этих краях не нашлось ни одного археолога, который был бы в состоянии поставить крест на «бредовых идеях» Вильгельма Тойдта. Вряд ли можно сомневаться, что проблемы охраны исторических памятников в Вестфалии в то время переживали лучшие времена. Однако просачивание идей Тойдта в сферу исследований древнегерманской истории едва ли можно считать результатом болезни одного человека. Теория Тойдта очень быстро перестала быть региональным явлением. А благодаря прессе спор об Экстернштайне приобрел едва ли не общенациональный характер. Справедливости ради оговоримся, что средства массовой информации отнюдь не гнались за дешевыми сенсациями, а потому предоставляли слово обоим сторонам.
В 1927 году в специализированной исторической прессе Германии появилась заметка, которая на первый взгляд была посвящена очередному заседанию «Археологического союза Северо-запада Германии», который проходил в Хильдесхайме. Но сразу же обращало на себя внимание ее название: «Предостерегаем от утверждений директора „Кеплеровского союза“ в Детмольде господина Тойдта».
Собственно сама история началась годом раньше, когда летом 1926 года «Маннус», журнал, издававшийся Густавом Коссиной, опубликовал материал Вильгельма Тойдта, называвшийся «Разрушительная работа в Экстернштайне». Несмотря на то что Коссина дал историку-любителю шанс изложить свою теорию, академические круги встретили «дилетанта» в штыки. Наиболее враждебно повел себя Шухгардт. Однако к мнению «академиста» прислушались отнюдь не все. Статья Тойдта была почти сразу же перепечатана в «Народном листке», «Липпской земельной газете» и «Липпской ежедневной газете». Тойдт стал своего рода открытием для Липпе и Вестфалии. После этого о нем заговорили в общегерманской прессе, что, вне всякого сомнения, весьма способствовало распространению идей Вильгельма Тойдта.
О чем же собственно сообщал Тойдт? Он говорил о том, что после прочтения ряда монографий об этой группе скал, а также на основе собственных наблюдений сделал вывод о том, что практиковавшийся некогда в Экстернштайне солярный культ был всего лишь крошечным осколком от махины жизни древних германцев, которые практиковали астрономические культы. Тойдт восторженно сообщал правительству: «Я открыл германский Стоунхендж!» Уже одно это утверждение наглядно показывает, что Тойдт был хорошо осведомлен о предполагаемом астрономическом использовании мегалитов Стоунхенджа, а потому переносил эту трактовку и на группу скал в Вестфалии. По его мнению, на вершине второй скалы, в так называемом «сакеллуме»[6], находилось культовое место древних германцев, а именно «святилище Солнца, которое указывало на высочайшую культуру наших предков в мрачное доисторическое время». При этом Тойдт считал, что все следы разрушений, которые можно было обнаружить в Экстернштайне, приходились на время принятия христианства, и их можно было датировать эпохой Карла Франкского.
В качестве подтверждения данного тезиса Тойдт приводил свои соображения о том, что для подобных разрушительных работ требовались очень большие силы, множество рабочих и времени. При этом мысль о предполагаемом разрушении Карлом Великим германской святыни выдвигалась на первый план, так как этот франкский император изображался как губитель истинной германской культуры. Не исключено, что французы изображались Тойдтом как разрушители германских устоев и обычаев в силу личных воспоминаний — он никак не мог забыть, что покинул оккупированный Францией Рейнланд и перебрался в Детмольд.
По большому счету вся теория Вильгельма Тойдта была не так уж нова. Он просто-напросто увязал воедино два высказанных много ранее тезиса. Идею о дохристианской святыне, которая была разрушена Карлом Великим, можно было прочитать еще в 1564 году у Германа Хамельмана. Экстернштайн как возможное место астрономических наблюдений для определения наступления природных циклов описывался в 1823 году Отто фон Беннингсеном («светлое служение»). Утверждение о том, что священный столб — Ирминсул — в свою бытность стоял именно в Экстернштайне, еще не встречается в первой публикации Тойдта. Хотя подобная теория была впервые выдвинута еще в XVIII веке и активно обсуждалась столетие спустя в работе Августа Ширенберга «Экстернштайн во времена язычества в Вестфалии» (1879). Проблему нахождения Ирминсула в Экстернштайне Вильгельм Тойдт впервые затронул лишь в 1929 году в частных беседах.
Густав Коссина, который дал Тойдту возможность высказаться на страницах журнала «Маннус», в 1927 году опубликовал на страницах того же издания свою статью «Заселение окрестностей Тевтобургского леса около 1850 года до нашей эры». В ней он пытался показать «несостоятельность теорий Тойдта с точки зрения поселковой археологии». Сам Коссина полагал, что после этой статьи, равно как и публикаций астрономов Хопмана, Альтфельда, Шульца, Рима и Нойгебауэра (опять же на страницах «Маннуса»), идеи Тойдта были опровергнуты, и на них можно было поставить крест.
Скалы Экстернштайна со стороны пруда
По крайней мере Коссина в частной переписке сообщал, что эти «вещи будут выкорчеваны раз и навсегда». Но, несмотря на недоброжелательное отношение именитого историка, количество приверженцев идей Вильгельма Тойдта росло от года к году все больше и больше. Умозрительные построения «дилетанта» завладели публикой. Показательно, что сами активисты «Общества друзей германской праистории» оценивали себя как учеников Коссины, а самого берлинского профессора назвали не иначе как «первопроходцем германской праистории».
На тот момент академические представители других наук, например астрономии, также полагали, что их возражений было вполне достаточно, чтобы «похоронить» Тойдта. «Академисты» были убеждены, что дискуссия закончена. Хопман даже заявил, что Тойдт не успокоится, но его идеи уже никого не впечатлят. Астроном очень глубоко заблуждался. Интерес общественности к теории Вильгельма Тойдта постоянно возрастал. Пресса непрерывно следила за разворачивавшимся в Вестфалии конфликтом, не полагая его исчерпанным. Многих из противников Тойдта ожидало удивление сродни шоку. Так, например, к Карлу Шухгардту пришло несколько писем с газетными вырезками, в которых говорилось о Тойдте. Ученого наивно вопрошали, что он думает «об этой интересной теории». Масла в огонь подлил и находившийся в голландской эмиграции бывший кайзер Вильгельм II, который заявил газетчикам, что с нескрываемым интересом следит за «деятельностью исследователя из Детмольда». Проблема Экстернштайна явно вышла за пределы Германии. Об этом говорил хотя бы тот факт, что в 1933 году, во время поездки по Балканам, Вернера Буттлера не раз спрашивали об Экстернштайне и Вильгельме Тойдте. В итоге для противодействия Тойдту было решено подключить не только историков, но и ключевые фигуры «Естественно-научного и исторического союза Липпе»: Карла Веерта, Эмиля Альтфельда и архивариуса Ганса Кивнинга. Все они пытались «взывать к голосу разума», приводя некие логические доводы. Но все было безуспешно. После длительной болезни Карла Веерта археология в Липпе фактически была обезглавлена. Из-за наступившего экономического кризиса республиканское правительство Германии, дабы сэкономить деньги, решило вообще не назначать никого на пост смотрителя наземных памятников в Липпе. В это время архивариус Кивнинг начинает переговоры с археологами из Мюнстера и Ганновера. В переписке он не без возмущения сообщал, что «дилетантство в Липпе расцвело странными цветами на почве археологии», что «Липпе можно рассматривать как место пребывания безработных пожилых господ». Но все попытки, предпринятые «Естественно-научным и историческим союзом», ни к чему не привели.
Между тем Вильгельм Тойдт усиливал свои позиции. Невзирая на критику «академистов», он с подачи руководства «Немецкого союза» создает в 1928 году «Общество друзей германской праистории». Кроме этого, он завершает обобщение своих идей относительно Экстернштайна как культового места, излагая их в более-менее связанном виде на страницах книги «Германские святыни» (1929). Теперь Тойдта уже не устраивает простая просветительная деятельность, он стремится в политику. Впервые свою силу он попытался показать, когда решил назначить руководителя раскопок, которые должны были проводиться в Экстернштайне (с этим были согласны и сторонники, и противники Тойдта). Однако Тойдт обращается не к Карлу Шухгардту и не к Густаву Коссине (что было бы удивительным, принимая во внимание их научную позицию). Тойдт обращается к знатоку древностей швейцарцу Отто Хаузеру. Выбор был просто объясним — Хаузер разделял идеи Вильгельма Тойдта. Швейцарец появляется вместе с Тойдтом у Экстернштайна 11 февраля 1927 года. После предварительного осмотра местности Хаузер заявляет, что скалы явно являются одним из крупнейших культовых центров древнего мира. После этого Тойдт предлагает правительству Липпе начать раскопки под руководством Хаузера.
В этот момент в ситуацию вмешивается архивариус Кивнинг, который убеждает чиновников не принимать это предложение. Инцидент получил широкую огласку. После этого многочисленные сторонники Тойдта стали выражать протест. Они были не только возмущены тем, что правительство скрывает «германские святыни», но и угрожали сорвать раскопки, которые бы велись под началом одного из «академистов» (дабы не произошло фальсификации). Только после этого социал-демократическое правительство Липпе поняло, что в отношении Тойдта и приверженцев его идей надо было принимать какие-то меры. Для начала было решено убедить вышестоящее начальство из Вестфалии поставить хоть кого-нибудь на пост смотрителя наземных памятников. Так в Детмольде появился Август Штирен. Сам Штирен, который сохранил за собой также пост руководителя отделения древней и ранней истории в музее Мюнстера, приветствовал данное решение, так как полагал, что «доисторическое прошлое Вестфалии и Липпе были немыслимы друг без друга». На время накал страстей спал. Кому-то могло даже показаться, что конфликт был разрешен.
Многочисленные послевоенные утверждения о том, что национал-социалисты сразу же увидели в Экстернштайне «германскую святыню», не только беспочвенны, но и во многом ложны. Это наглядно показывают события, которые происходили в Липпе и Вестфалии во время выборов в ландтаг в 1932–1933 годах. На тот момент между местными националистическими группами и НСДАП существовала сильная организационная связь. Многие из активистов «национального лагеря» в те годы уже числились в Национал-социалистической партии. Если посмотреть на реалии тех выборов, то можно заметить, что в предвыборной агитации НСДАП все-таки использовало образ Экстернштайна, но лишь отчасти. Сами выборы в ландтаг, которые проходили в конце 1932 — начале 1933 года, руководство Национал-социалистической партии рассматривало как «генеральную репетицию выборов в рейхстаг, которая будет прогоняться на самом низовом уровне». Главная проблема этих выборов заключалась в том, что почти все видные деятели НСДАП, которые должны были выступать в качестве ораторов и пропагандистов, не были знакомы с местными особенностями и реалиями. В итоге национал-социалистическая пропаганда решила использовать в качестве символа этих выборов битву при Варусе. Как результат, в своих речах Ганс Франк (позже генерал-губернатор Польши) и Вильгельм Кубе (позже гауляйтер «Восточной марки») охотно поминали Германа из племени херусков[7]. В данном случае как бы проводилась параллель между вождем германских племен, которые разгромили римлян, и НСДАП с «вождем Адольфом Гитлером», который должен помочь расправиться со всеми противниками Германии. Впрочем, Йозеф Геббельс и Альфред Розенберг почти никогда не обращались в своих выступлениях к сюжету битвы при Варусе.
Однако это не значит, что данный символ не использовался национал-социалистической пропагандой. На битву должен был намекать предвыборный плакат, на котором на фоне свастики был изображен памятник Герману (Арминию), установленный на краю Тевтобургского леса. Сам же Экстернштайн едва ли использовался в качестве пропагандистского символа. Эта группа скал мелькнула в национал-социалистической пропаганде только однажды. Речь идет о статье, которую в самый разгар предвыборной борьбы (4 января 1933 года) опубликовал «Липпский курьер». В ней, в частности, говорилось: «Экстернштайн, где было принесено множество жертв, приветствует нас. Каждый год многочисленные немцы, бывающие здесь, задаются вопросом: будет ли их сегодня приветствовать вождь грядущей Германии? Эти скалы стояли еще тогда, когда Герман из племени херусков освобождал страну от римского ига. Они будут стоять и тогда, когда исполнится заветная мечта Адольфа Гитлера, и Германия вновь станет свободной».
Вид на четвертую и пятую скалы из «высотной палаты»
Этот небольшой отрывок отчетливо показывает, что к 1933 году теории Вильгельма Тойдта все-таки проникли в среду национал-социалистов. Однако Экстернштайн здесь преподносился как «жертвенник», а отнюдь не как «германская святыня». То есть можно говорить о том, что построения Тойдта не были полностью восприняты национал-социалистической пропагандой. Одновременно с этим обращает на себя внимание то обстоятельство, что национал-социалисты непосредственно увязывали Экстернштайн с битвой при Варусе. Хотя слова статьи как бы намекали, что от исходов предвыборной борьбы, в которой принимал участие Гитлер, засела дальнейшая судьба комплекса скал, визит Гитлера к Экстернштайну никогда не планировался, да собственно и не осуществлялся. Самым важным выводом из данного сюжета является то, что национал-социалисты во время выборов 1932–1933 годов в ландтаг еще не были втянуты в конфликт вокруг «германской святыни». А это значит, что за три недели до прихода к власти они не вынашивали никаких конкретных планов относительно будущности Экстернштайна. В свете данных выводов сам собой возникает вопрос: как могло получиться, что уже несколько месяцев спустя конфликт вокруг утесов стал разгораться на самом высшем уровне? Ответ на него может дать анализ событий, которые происходили с период между февралем 1933 года и апрелем 1934 года.
Памятник Герману — Арминию из племени херусков
В то время «академисты» и некоторые вестфальские историки проявляли повышенную обеспокоенность распространением идей Вильгельма Тойдта, многие из их коллег вступали в НСДАП. У ученых, которые присоединялись к национал-социалистической партии, могли быть самые разные мотивы. Но можно предположить, что большинство из них были недовольны Версальской системой. В качестве примера можно привести отрывок из воспоминаний Александра Лангсдорфа, специалиста по Древнему миру и этрусской культуре. Лангсдорф, который в мае 1919 года, после двухгодичного пребывания во французском плену, вернулся в Кобленц, писал: «Я смотрел на немецкую землю, на величественный Рейн и поклялся себе, что осознанно останусь немцем, что буду иметь в себе силу, дабы никогда не забыть наш позор». Это высказывание облегчает понять причины того, почему талантливый ученый несколько лет спустя принял участие в «пивном путче» и маршировал по Мюнхену в колонне восставших национал-социалистов, а в 1932 году вступил в СС, став референтом Гиммлера по вопросам истории.
Другим примером может быть Вернер Буттлер, который в студенческие годы входил в молодежные националистические организации. На него произвела огромное впечатление речь Гитлера, которого он впервые услышал в 1927 году. Некоторое время спустя он вступил в НСДАП, а в 1930 году оказался в рядах штурмовых отрядов — СА. Подобные отзывы о воздействии речей Гитлера на академическую среду не были редкостью. Даже «идол» германской исторической науки Густав Коссина во второй половине 1920-х годов вступил в руководимый Розенбергом «Союз борьбы за немецкую культуру». Известный ученый до самой своей смерти чувствовал связь с НСДАП. Показательно, что буквально за несколько дней до своей кончины он подписал призыв «Союза борьбы» создавать «новую культурную жизнь». Тогда многие из ученых и исследователей услышали этот призыв.
Историю сближения Ганса Рейнерта и национал-социалистов надо рассматривать отдельно. Еще в 20-е годы он характеризовался своими знакомыми как человек, «совершенно не интересующийся политикой». Вопреки послевоенным заявлениям, Рейнерт никогда не был активистом молодежных националистических организаций и студенческих корпораций, его интересовала только наука. Он не проявлял интереса к политике даже тогда, когда его коллеги по университету в Тюбингене стали примыкать к национал-социалистам. По большому счету первые контакты с НСДАП у Рейнерта произошли по линии его профессиональной деятельности, а отнюдь не на почве политических симпатий.
В январе 1928 года Альфред Розенберг лично попросил молодого ученого неофициально принять участие в работе «Союза борьбы». Судя по всему, Рейнерт не сразу принял это предложение. По крайней мере, не сохранилось никаких указаний, что исследователь до осени 1931 года принимал сколь-либо активное участие в делах «Союза борьбы». К тому же в конце 1931 года его присоединение к национал-социалистам было во многом продиктовано очередной личной неудачей и конфликтом с директором Римско-греческой комиссии Герхардтом Берсу.
Ганс Рейнерт вступил в НСДАП в декабре 1931 года. Он принадлежал к числу «прогрессивных молодых специалистов», которые ориентировались прежде всего не на идеологию национал-социализма, а на возможность стремительной карьеры, которую давала гитлеровская партия в случае прихода к власти. Действуя в рамках «Союза борьбы за немецкую культуру», Рейнерт в 1932 году составил план, который предусматривал создание научно-исследовательского института по вопросам древней истории. Показательно, что данная структура должна была, по мысли Рейнерта, возникнуть по образцу институтов, входивших в состав общества кайзера Вильгельма, то есть с поддержкой со стороны государства, со множеством кафедр и обильным финансированием исследовательских проектов. В планы Рейнерта входило изучение всех исторических и культурных памятников, начиная от палеолита и заканчивая ранним Средневековьем. Уже в этом плане было отражено, что ученые и исследователи должны были противодействовать попыткам чуждых расовых элементов оказывать влияние на изучение древней истории Германии.
Как видим, уже в 1932 году Рейнерт стал осваивать расистскую терминологию национал-социализма. Розенберг посчитал, что данный план был слишком перспективен, чтобы его осуществлять в рамках партийной структуры. После этого Рейнерт начал агитацию среди своих коллег-историков, призывая их вступать в «Союз борьбы за немецкую культуру». Примечательно, что в данной агитации он постоянно делал акцент на внепартийность «Союза борьбы». Действительно, «Союз» формально не являлся структурой НСДАП — это должно было привлечь в его ряды деятелей культуры, по каким-либо причинам не желавших вступать в партию. Однако фактически «Союз борьбы» был «дочерней структурой» национал-социалистической партии, на что указывает хотя бы тот факт, что им руководил главный идеолог НСДАП Альфред Розенберг. Так появилась на свет «Имперская секция праистории». Руководивший ею Ганс Рейнерт делал все возможное, чтобы предотвратить сближение НСДАП и «дилетантов», под которыми он в первую очередь подразумевал Германа Вирта и Вильгельма Тойдта.
Назначение 30 января 1933 года Гитлера рейхсканцлером Германии привело к очередному витку противоречий между различными группировками исследователей, занимавшихся проблемами древней истории. В первую очередь обозначился «фронт борьбы» между «академистами» и «дилетантами». Каждая из этих группировок, представленная соответственно «Имперской секцией праистории» «Союза борьбы за немецкую культуру» (Ганс Рейнерт) и «Объединением друзей германской праистории» (Вильгельм Тойдт), намеревалась заручиться поддержкой новых властителей.
Несмотря на то что «Имперская секция праистории» в первые месяцы пребывания Гитлера у власти имела множество самых различных проблем, Рейнерт был весьма озадачен одним вопросом: «Кто же будет заниматься борьбой против этих мечтателей и шарлатанов?» (Опять же подразумевались Вирт и Тойдт.) Сделанное в одном из писем это замечание наглядно показывает, что даже национал-социалистические ученые исходили из того, что предпринятые в 1932 году незначительные раскопки Экстернштайна отнюдь не могли опровергнуть теории «дилетантов». Собственно, и сам Вильгельм Тойдт не собирался бездействовать. Как отмечалось в исследовательской литературе, «он принял национал-социализм с распростертыми объятиями». И это не было преувеличением. Тойдт почувствовал удачный момент, когда надо было настаивать на политизации Экстернштайна.