Женщина из Пятого округа Кеннеди Дуглас

3

Минут через пять после ухода доктора ко мне зашел портье. В руке он держал листок. С важным видом он вручил его мне, как если бы это было судебное предписание.

– La facture du mdecin. Счет от врача.

– Я оплачу позже.

– Он хочет, чтобы вы оплатили сейчас же.

– Он вернется через три дня. Неужели нельзя подождать?

– Ему следовало заплатить еще вчера вечером. Но вы были так больны, что мсье разрешил отложить до сегодняшнего дня.

Я заглянул в счет. Он был выписан на бланке отеля. И сумма указана совершенно фантастическая: двести шестьдесят четыре евро.

– Да вы шутите, – сказал я.

Его лицо оставалось бесстрастным.

– Это плата за услуги и за лекарства.

– Плата за услуги врача? Счет выставлен на вашем бланке!

– Все медицинские счета выставляет отель.

– И врач берет по сто евро за каждый вызов?

– Цена включает наши административные расходы.

– Которые составляют…

Он посмотрел мне в лицо.

– Пятьдесят евро за визит.

– Но это грабеж!

– Во всех отелях существуют административные расходы.

– Но не в сто процентов от цены.

– Такова наша политика.

– И вы еще вдобавок просите с меня стопроцентную наценку на лекарства?

– Tout fait[12]. Мне пришлось послать Аднана в аптеку за лекарствами. Это заняло час. Естественно, поскольку он потратил этот час, занимаясь внеслужебными делами, ему положена компенсация…

– Внеслужебными делами? Но я гость вашего отеля. И не пытайтесь убедить меня в том, что вы платите ночному портье по тридцать два евро в час.

Он попытался скрыть лукавую улыбку. Ему это не удалось.

– Заработки наших служащих не подлежат разглашению…

Я скомкал счет и швырнул его на пол.

– Как хотите, но платить я не буду.

– Тогда вы можете сйчас же покинуть отель.

– Вы не вправе заставить меня съехать.

– Au contraire[13], я могу выпроводить вас на улицу в пять минут. По моему приказу наши сотрудники – notre homme tout faire[14] и шеф-повар – сделают это в два счета.

– Я вызову полицию.

– Вы рассчитываете взять меня на испуг? – спросил он. – Поверьте, полиция примет сторону отеля, стоит мне сказать, что мы выгоняем вас по причине сексуальных домогательств нашего шеф-повара. И шеф это подтвердит – потому что он неграмотный и к тому же мусульманин строгих правил. Пару месяцев назад я застукал его dans une situation embarassante[15] с нашим homme tout faire. Так что теперь, опасаясь разоблачения, он скажет все, что мне нужно.

– Вы не посмеете…

– Еще как посмею. И полиция арестует вас не только за аморальное поведение, но еще и проверит вашу биографию, выяснит, почему вы покинули свою страну в такой спешке.

– Вы ничего обо мне не знаете, – произнес я, заметно нервничая.

– Возможно… но мне совершенно очевидно, что вы приехали в Париж вовсе не на каникулы… Вы просто сбежали от чего-то. Доктор сообщил мне, что вы ему в этом признались.

– Я не сделал ничего противозаконного!

– Это вам так кажется.

– Вы негодяй, – сказал я.

– Ну, это как посмотреть, – парировал он.

Я закрыл глаза. У него на руках были все козыри – и с этим я ничего не мог поделать.

– Дайте мне мою сумку, – попросил я.

Он послушно выполнил мою просьбу. Я достал из сумки пачку дорожных чеков.

– Двести шестьдесят четыре евро, я правильно понял?

– В долларах общая сумма составит триста сорок пять.

Я схватил ручку, подписал необходимое количество чеков и швырнул их на пол.

– Вот, – сказал я. – Сами соберете.

– Avec plaisir, monsieur[16].

Подобрав чеки, портье сказал:

– Я приду завтра, чтобы рассчитаться за номер. Ну, это если вы пожелаете остаться.

– Как только я смогу двигаться, я тотчас уйду.

– Trs bien, monsieur[17]. И кстати, спасибо, что пописали в вазу. Trs classe[18] – С этим он ушел.

Я упал на подушки взбешенный и измученный. К бешенству мне было не привыкать – с этим чувством я сжился в последнее время, мне постоянно казалось, что я вот-вот взорвусь. Но подавляемая ярость постепенно трансформируется в нечто еще более разъедающее: ненависть к самому себе… и заканчивается депрессией. Доктор был прав: я сломался.

И что будет, когда грипп наконец «сменит место жительства»? Я все равно останусь выжатым, побитым.

С этой мыслью я полез в сумку и достал оставшиеся чеки. Пересчитал их. Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Все мое состояние. Все, что у меня осталось в этом мире. Я ничуть не сомневался в том, что после того, как меня демонизировали и облили грязью в прессе, адвокаты Сьюзан убедят судью, что после развода моя жена должна получить все: дом, пенсионные накопления, страховки, скромный пакет акций, приобретенный совместно. Мы не были богатыми – педагогам редко удается разбогатеть. Доводы, которыми мог руководствоваться суд: наличие несовершеннолетней дочери, запрет на преподавательскую деятельность, вынесенный мне, бывшему мужу, – были вполне разумными, чтобы отписать жене те небольшие активы, которыми мы владели. Да у меня и сил не осталось на борьбу – разве только на то, чтобы попытаться вернуть себе расположение дочери.

Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Еще в самолете, зажатый в узком кресле, я произвел кое-какие подсчеты на салфетке. В то время у меня еще было более пяти тысяч баксов. При нынешнем – легальном – обменном курсе это составляло чуть более четырех тысяч евро. Я рассчитывал, что в режиме строжайшей экономии мне удастся протянуть в Париже месяца три-четыре, с условием, что удастся подыскать дешевое жилье. Но вышло так, что уже через двое суток после приземления я потратил более четырех сотен долларов. Судя по тому, что в ближайшие несколько дней мне из отеля не выбраться, можно мысленно распрощаться еще не с одной сотней баксов…

Усталость взяла верх, и ярость отступила. Мне захотелось пойти в ванную, содрать с себя пропотевшую футболку и трусы и постоять под душем. Но я все еще не мог подняться с постели. Поэтому остался лежать, тупо уставившись в потолок, пока снова не провалился в пустоту.

Два тихих стука в дверь. Я очнулся, перед глазами была мутная пелена. Снова раздался осторожный стук, дверь чуть приоткрылась, и чей-то голос тихо произнес:

– Monsieur?..

– Уходите, – сказал я. – Я не хочу с вами общаться.

Дверь распахнулась шире. За ней стоял мужчина лет сорока с небольшим. У него была рыжеватая кожа и бобрик черных волос. Он был одет в черный костюм и белую рубашку.

– Monsieur, я только хотел узнать, не нужно ли вам что-нибудь…

Его французский, хотя и беглый, был сдобрен сильным акцентом.

– Извините, извините, – поспешно произнес я. – Просто подумал, что это пришел…

– Мсье Брассёр?

– Кто такой мсье Брассёр?

– Утренний портье.

– Значит, этого негодяя зовут Брассёр…

На губах человека в дверях промелькнула легкая улыбка.

– Никто не любит мсье Брассёра, разве что управляющий отелем, да и то только за то, что Брассёр – мастер provocation[19].

– Это вы помогли мне вчера выбраться из такси?

– Да, я – Аднан.

– Спасибо за помощь и за то, что устроили меня здесь.

– Вы были очень больны.

– Но все равно, можно было и не раздевать меня, не укладывать в постель, не вызывать доктора, не распаковывать мои вещи. Это слишком любезно с вашей стороны.

Он смущенно отвернулся.

– Это моя работа, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?

– Слабость большая. И помыться не мешало бы.

Аднан прошел в комнату. Когда он приблизился ко мне, я обратил внимание на глубокие морщины вокруг глаз – обычно из-за них человек выглядит лет на двадцать старше своих лет. Костюм был ему маловат, сидел плохо и был изрядно поношен, а на указательном и среднем пальцах правой руки отчетливо выделялись желтоватые пятна от никотина.

– Как вы думаете, вы сможете встать с постели? – спросил он.

– Если только с чьей-то помощью.

– Тогда я помогу вам. Только сначала приготовлю ванну. Вам будет полезно полежать в воде.

Я слабо кивнул. Даже не поморщившись, он взял вазу с ночного столика и исчез с ней в ванной. Я слышал, как он спустил воду в унитазе и включил оба крана. Вскоре он вернулся, скинул пиджак и повесил его на плечики в шкафу. Затем он снял со спинки стула мои джинсы и свитер и запихнул их в наволочку.

– Есть еще что-нибудь в стирку? – спросил он.

– Только то, что на мне.

Он ушел в ванную. Шум воды стих. Из-под двери струился пар. Я закрыл глаза, а когда снова открыл, Аднан стоял у кровати. Его лицо блестело от влажных испарений, правая рука была мокрой.

– Ванна горячая, но не слишком.

Он помог мне сесть, потом приподнял, подхватив под мышками. Одеревеневшие ноги отказывались гнуться. Тем не менее ему удалось довести меня до ванной.

– Вам помочь раздеться?

Я помотал головой, но стоило мне оторваться от раковины, как меня качнуло. Если бы не Аднан, я бы наверняка упал. Он тихо попросил меня держаться одной рукой за раковину, а другую вытянуть вверх. Мне удалось продержаться в таком положении, пока он стягивал футболку – сначала с поднятой руки, потом через голову и, наконец, с другой руки. Ловким движением он спустил с меня трусы, и они упали на пол. Я переступил через них и позволил Аднану подвести меня к ванне. Вода показалась обжигающе горячей, я даже отдернул ногу, когда коснулся ее поверхности. Но мой помощник осторожно подталкивал меня вперед. Первоначальный шок ступил место странному ощущению обволакивающего спокойствия.

– Вам помочь помыться?

– Я попытаюсь сам.

Мне удалось намылить между ног, грудную клетку и подмышки, но дотянуться до ступней не хватило сил. Взяв мыло, Аднан сам занялся ими. Вымыв ноги, он снял душевой шланг, намочил мне голову и полил волосы шампунем. Затем, отыскав среди туалетных принадлежностей крем для бритья и бритву, он встал на колени и принялся намыливать мне лицо.

– Не стоит возиться со мной… – запротестовал я, смутившись от такого внимания к собственной персоне.

– Вам станет намного легче.

Станок прошелся по моему лицу с величайшей осторожностью. Закончив бритье, Аднан окатил меня душем, смывая пену и шампунь. Потом он наполнил раковину горячей водой, смочил в ней салфетку и, не отжимая, положил мне на лицо.

– А теперь просто полежите минут пятнадцать, я выйду пока.

Глаза закрывала белая пелена салфетки. Я попытался отвлечься, не думать ни о чем. Безуспешно. Вода, однако, ласкала, баюкала, и было приятно снова чувствовать себя чистым. Из комнаты изредка доносились какие-то звуки, но Аднан не нарушал мой покой довольно долго.

Наконец он тихо постучал в дверь:

– Готовы?

Ему снова пришлось помогать мне – на сей раз выбираться из ванны. После этого он завернул меня в тонкое полотенце и вручил два сложенных предмета одежды.

– Я нашел это в ваших вещах. Пижамные брюки и футболка.

Я кое-как вытерся насухо, с трудом оделся, и Аднан проводил до постели. От свежих простыней веяло приятной прохладой. Аднан поправил мне подушки, чтобы я мог сесть, привалившись к спинке кровати. После этого он взял с письменного стола поднос и аккуратно поставил передо мной. На подносе были супница, миска и маленький багет.

– Это очень нежный bouillon[20], – сказал он, наливая миску. – Вы должны поесть.

В моих руках оказалась ложка.

– Помочь? – спросил он.

Я был в состоянии есть сам – и жидкий bouillon действительно придал сил. Мне даже удалось съесть почти весь багет – голод оказался сильней апатии, которая еще недавно порождала совсем другие желания: просто лечь и умереть.

– Вы слишком добры ко мне, – произнес я.

Аднан смущенно склонил голову.

– Это моя работа, – произнес он и, извинившись, вышел. Но буквально тут же вернулся – на этот раз с подносом, на котором стояли чашка и чайник.

– Я приготовил вам настой verveine[21], – сказал он. – Он поможет вам уснуть. Но прежде вы должны принять все лекарства.

Он вытащил нужные таблетки и протянул стакан воды. Я по одной проглотил их. Потом выпил травяного чаю.

– Вы завтра вечером работаете? – спросил я.

– Я начинаю в пять.

– Хороню. Никто еще не был так добр ко мне, с тех пор как…

Устыдившись этой жалостливой реплики, а заодно пытаясь подавить подкатившие рыдания, я прикрыл лицо рукой. Всхлипывания помог избежать глубокий вздох. Убрав руки с лица, я увидел, что Аднан внимательно смотрит на меня.

– Прошу прощения…

– За что? – спокойно спросил он.

– Сам не знаю… Наверное, за все.

– Вы здесь один, в Париже?

Я кивнул.

– Это тяжело, – сказал он. – Я знаю.

– Откуда вы родом?

– Из Турции. Маленькая деревенька в сотне километров от Анкары.

– И сколько лет уже в Париже?

– Четыре.

– Нравится здесь? – спросил я.

– Нет.

Молчание.

– Вам нужно отдохнуть, – сказал он.

Аднан подошел к столу, взял пульт дистанционного управления и включил маленький телевизор, закрепленный на стене.

– Если вам станет грустно или одиноко, всегда можно воспользоваться этим, – сказал он, вкладывая мне в руку пульт.

Я уставился на экран. Четверо симпатяг сидели за столом, смеялись и болтали. Вокруг на трибунах разместилась студийная аудитория, зрители хохотали, стоило кому-то из гостей сострить, и громко аплодировали, когда ведущий скороговоркой призывал к этому.

– Я вернусь попозже, проверю, как вы, – сказал Аднан.

Телевизор я вскоре выключил, меня вдруг потянуло в сон. Не противясь подступающей дремоте, я покосился на коробочки с лекарствами. На одной из них было написано зопиклон. Название показалось смутно знакомым… что-то похожее мне прописывал доктор в Штатах, когда у меня был очередной приступ бессонницы. Как бы то ни было, лекарство быстро действовало, размывая окружающую действительность, подавляя все тревоги, приглушая настойчивое голубое сияние гостиничной люстры, отправляя меня в…

…утро. Или, пожалуй, в его предвестие. Серый рассвет заглядывал в комнату. Я пошевелился и почувствовал, что мне гораздо лучше. Я даже смог самостоятельно спустить ноги с кровати и медленно, по-стариковски доплестись до ванной. В ванной я помочился. Сбрызнул лицо холодной водой. И, вернувшись в голубую комнату, снова забрался в постель.

В девять утра мсье Брассёр принес завтрак. Он возвестил о своем приходе двумя резкими стуками в дверь, потом молча вплыл в комнату и поставил поднос на кровать. Ни приветствия, ни comment allez-vous, monsieur?[22]. Только сухой вопрос:

– Вы останетесь еще на одну ночь?

– Да.

Он вытащил из шкафа мою сумку. Я подписал еще несколько чеков в общей сложности на сто долларов. Он собрал их и ушел. Больше его в тот день я не видел.

Мне удалось съесть черствый круассан и выпить молочно-кофейную смесь. Потом я включил телевизор и пробежался по каналам, в отеле их было всего пять, и все французские. Утреннее телевидение здесь такое же банальное и пустое, как в Штатах. Игровые шоу, где домохозяйки пытались угадать зашифрованные слова и выиграть годовой абонемент на химчистку. Реалити-шоу, показывающие, как вышедшие в тираж актеры героически вкалывают на настоящей ферме. Ток-шоу, в ходе которых глянцевые знаменитости беседовали с такими же глянцевыми знаменитостями; время от времени в студии появлялись девочки в откровенных платьицах и присаживались на колени стареющей рок-звезды…

Утратив интерес, я взял «Парискоуп» и принялся изучать киноафишу, думая о том, какие фильмы мог бы сейчас смотреть. Вскоре я задремал. Меня разбудили стук в дверь и чей-то тихий голос:

– Monsieur?

Аднан? Уже? Я взглянул на часы. Пятнадцать минут шестого. Неужели день пролетел так быстро?

Он зашел в комнату с подносом в руках.

– Вам сегодня лучше, monsieur?

– Да, немного.

– У меня готова ваша одежда из стирки. Если вы в состоянии проглотить что-то более существенное, кроме супа с багетом… Может, приготовить вам омлет?

– Это было бы очень любезно с вашей стороны.

– У вас очень хороший французский.

– Сносный.

– Вы скромничаете, – улыбнулся он.

– Нет, просто стараюсь быть объективным. Мне еще надо подтянуться.

– Ну, здесь это не проблема. Вы раньше жили в Париже?

– Приезжал на неделю несколько лет назад.

– И вам удалось за неделю так освоить французский?

– Это вряд ли, – усмехнулся я. – В Штатах я пять лет ходил на курсы.

– Выходит, вы знали, что вернетесь сюда.

– Думаю, это скорее была мечта… пожить в Париже…

– Жизнь в Париже – это не мечта, – тихо произнес он.

И все-таки долгие годы для меня это была мечта; нелепая мечта, которой живут многие мои соотечественники: стать писателем в Париже. Сбежать от унылой рутины преподавания в богом забытом колледже, чтобы поселиться в какой-нибудь маленькой, но уютной студии возле Сены… в шаговой доступности от квартала кинотеатров. Чтобы по утрам работать над своим романом, а в два часа пополудни пойти посмотреть «Лифт на эшафот» Луи Малле, прежде чем забрать Меган из двуязычной школы, в которую мы бы ее определили.

Да, Сьюзан и Меган всегда присутствовали в моей парижской фантазии. И годами – пока мы вместе посещали курсы французского в колледже и даже старались хотя бы час в день говорить друг с другом по-французски – моя жена поддерживала эту мечту. Но – оно всегда существовало, это злосчастное но, – но прежде мы должны были приобрести новую кухню для нашего слегка обветшалого домика. Потом в доме требовалось заменить электропроводку. А потом Сьюзан хотелось подождать, пока мы оба получим постоянные штатные должности в колледже. Однако, как только меня зачислили в штат, она решила, что еще не время брать творческий отпуск и следует подождать «подходящего момента», чтобы забрать Меган из местной школы без ущерба для ее «образования и социального развития». Сьюзан всегда была чересчур щепетильна в выборе «правильного момента» для принятия «кардинальных решений». Проблема заключалась в том, что жизнь шла вразрез с планами моей жены. Ее всегда что-то останавливало перед решающим прыжком. После пяти лет заверений вроде «возможно, годика через полтора» она бросила языковые курсы, а заодно и прекратила наши вечерние беседы на французском – эти события стали предвестниками охлаждения наших отношений. Я продолжал посещать курсы, настойчиво убеждая себя в том, что однажды я все-таки перееду в Париж, где напишу свой роман. С неменьшим упорством я твердил себе, что поведение Сьюзан – это всего лишь каприз, ведь сама она не признавалась в том, что отдаляется от меня, уверяя, что ничего не случилось.

Но все уже случилось. И в конечном счете обернулось катастрофой. Париж так и остался мечтой, хотя…

– Приезд сюда был для меня единственным спасением, – сказал я Аднану.

– От чего?

– От проблем.

– Серьезных проблем?

– Да.

– Мне очень жаль, – ответил он, извинился и вышел.

Вернулся он минут через пятнадцать с омлетом и корзинкой хлеба. Пока я ел, он сообщил:

– Вечером я позвоню доктору, чтобы подтвердить его завтрашний визит.

– Я не могу себе позволить услуги доктора. Да и отель тоже.

– Но вы все еще очень больны.

– У меня бюджет. Строгий.

Я ждал, что он произнесет что-то вроде: «А я-то думал, все американцы богатые». Но Аднан не сказал ничего, кроме:

– Я посмотрю, что можно сделать.

Таблетки зопиклона вновь сотворили свое маленькое химическое чудо, отправив меня в глубокий сон на всю ночь. Брассёр явился с завтраком в восемь утра и облегчил мой кошелек еще на сотню долларов. Мне удалось самостоятельно доползти до ванной – но это, пожалуй, стало единственным моим достижением. Весь день я провалялся в постели, читая и бесцельно блуждая по телеканалам.

Аднан пришел в пять.

– Я позвонил доктору до работы. Он сказал, что навещать вас нет необходимости, если только ваше состояние не ухудшится…

Что ж, хотя бы одна хорошая новость.

– Но он настойчиво просил, чтобы вы не вставали с постели еще пару дней, даже если вам стало лучше. Он сказал, что с этим гриппом возможен рецидив, поэтому вы должны быть очень осторожны, иначе можно загреметь в госпиталь.

Где тариф будет куда выше, чем сто баксов за ночь.

– Похоже, у меня нет выбора, – заметил я.

– И куда вы потом отправитесь?

– Мне нужно найти какое-нибудь жилье.

– Квартиру?

– Только очень дешевую.

Он понимающе кивнул и спросил: