Костры Эдема Симмонс Дэн

Глава 3

В моем сердце всегда горело желание провести остаток дней там, на Сандвичевых островах, высоко в этих горах с панорамой раскинувшегося перед ними синего моря.

Марк Твен

Однажды, когда ее спросили, почему она не летает самолетами, тетя Бини – тогда ей было семьдесят два года, а теперь девяносто шесть, и она все еще была жива – взяла книгу по истории работорговли и продемонстрировала своей племяшке Элеоноре Перри рисунок, изображающий рабов, стиснутых между палубами в пространстве высотой менее метра.

– Смотри, как они лежат здесь – голова к голове, ноги к ногам. Не в силах двинуться, все в грязи и нечистотах, – сказала тетя Бини, указывая на картинку своей костлявой рукой в старческих пигментных пятнах. Цветом ее кожа уже тогда напоминала Элеоноре «Кэмпбелл», дешевый консервированный суп.

Тогда, двадцать четыре года назад, когда ей только исполнился двадцать один год и она получила диплом Оберлина, колледжа, где она ныне преподавала, Элеонора, взглянув на изображение невольничьего барка со сложенными, будто вязанки дров, африканцами, поморщилась и сказала:

– Вижу, тетя Бини. Но какое это имеет отношение к тому, что ты отказываешься лететь во Флориду, чтобы повидать дядю Леонарда?

Тетя Бини насмешливо фыркнула.

– Знаешь, почему из этих бедных ниггеров сложили штабель – даже зная, что так половина из них погибнет при переправке?

Элеонора покачала головой и снова сморщила нос – на этот раз при слове «ниггер». Термин «политкорректность» еще не был введен в обиход, когда она окончила Оберлин в семидесятых, но выражаться в подобном ключе уже тогда считалось проявлением очень дурного тона. Пускай тетя Бини могла бы считаться наименее предвзятой из всех, кого только знала Элеонора, речь старухи ясно выдавала тот факт, что она родилась до рубежа веков.

– И почему же?

– Из-за денег, – ответила тетя Бини, захлопывая книгу. – Из-за выгоды. Если они запихивали в трюмы шестьсот негров штабелем, и из них триста человек умирали, это все еще было выгоднее, чем перевезти четыреста душ в более-менее нормальных условиях и потерять из них, скажем, сто пятьдесят.

– Все равно не понимаю… – Тут до Элеоноры дошло. – Гм, тетя Бини, в самолетах не так уж много народу.

Пожилая женщина в ответ лишь приподняла бровь.

– Ну ладно, там тесновато, – согласилась Элеонора. – Но рейс до Флориды занимает всего несколько часов, и, если кузен Дик встретит и проводит тебя на машине, вся дорога займет не больше трех дней… – Она запнулась на полуслове, когда тетя снова показала ей картинку с рабами, словно говоря: «Думаешь, они так спешили попасть туда, куда их везли?»

Теперь, почти четверть века спустя, Элеонора летела на высоте двадцати пяти тысяч футов, сдавленная между двух тучных мужчин в креслах по соседству, слушала гул голосов трехсот пассажиров, одним глазом смотрела скверно снятую киношку, которую крутили на мини-экранчиках, вделанных в спинки сидений,– и думала о том, как же тетя Бини права. Как ты летишь – не менее важно, чем то, куда ты летишь.

Не на сей раз, увы.

Вздохнув, Элеонора достала из-под сиденья дорожную сумку и, порывшись в ней, извлекла дневник тетушки Киндер в кожаном переплете. Пассажир справа астматически всхрапнул во сне и навалился потным плечом на ее руку, заставив ее отодвинуться к толстячку слева. Не глядя открыв дневник на нужной странице – таким знакомым он стал для ее пальцев в последнее время, – Элеонора углубилась в чтение.

Из дневника тетушки Киндер

3 июня 1866 года, на борту «Бумеранга»

Хотя у меня все еще есть сомнения по поводу этой последней поездки к вулкану на Гавайях и я гораздо сильнее надеялась провести мирную неделю в гостевом доме мистера и миссис Лайман в Гонолулу, вчера я была убеждена, что это, вероятно, будет моей единственной возможностью увидеть действующий вулкан. Итак, сегодня утром я взошла на борт в приподнятом настроении и помахала на прощание всем тем, кто делал времяпрепровождение последних дней столь же освежающим, сколь и поучительным делом. Наша «группа» состоит из старой миссис Лайман и ее племянника Томаса, а также няни мисс Адамс, мастера Грегори Вендта (наиболее скучного из известных мне близнецов Смитов – на балу в Гонолулу он казался сущим павлином!), мисс Драйтон из приюта, преподобного Хаймарка (это отнюдь не тот молодой красавец пастор, которого я поминаю с поводом и без оного, а монументальный старец, до того громко сморкающийся при каждом удобном случае, что я с удовольствием оставалась бы в своей каюте, не будь там тараканов!) и буйного молодого корреспондента сакраментской газеты, которую, к счастью для меня, мне никогда не доводилось читать. Этого господина зовут мистер Сэмюэл Клеменс, но о серьезности его творчества кое-что говорит тот факт, что он хвастается тем, будто публиковал свои очерки под «остроумным» псевдонимом – Томас Джефферсон Снодграсс.

Даже если не считаться с открыто вульгарным тоном, особой склонностью к несолидному мальчишеству и высокомерием по поводу того, что он-де был единственным корреспондентом на Сандвичевых островах, когда две недели назад сюда пригнали переживших крушение злосчастного клипера «Шершень», мистер Клеменс все еще мнится мне самым бесчестным и хвастливым типом на всем белом свете. Свои скверные манеры он приправляет постоянными упражнениями в бахвальстве и злословии, но большинство его эскапад выглядит так же жалко, как его поникшие усики. Сегодня, когда наш почтовый корабль «Бумеранг» отчалил из гавани Гонолулу, этот Клеменс представил миссис Лайман и еще нескольким людям из нашей группы свой «блестящий горячий отчет» о сорокатрехдневном испытании выживших с «Шершня» в открытом море. Я не могла не задать несколько вопросов, имея в виду знания, полученные от прекрасной миссис Олвайт, жены преподобного Патрика Олвайта. Миссис Олвайт, волонтер в больнице, доверила мне эти сведения, когда в Гонолулу случай с «Шершнем» еще был у всех на слуху.

– Мистер Клеменс, – невинным тоном осведомилась я, сохраняя позу завороженной поклонницы его талантов, – вы утверждаете, что имели с капитаном Митчеллом и некоторыми другими выжившими разговор?

– О да, мисс Стюарт, – ответил рыжеволосый корреспондент. – Обязанностью и, более того, профессиональным удовольствием было для меня допросить этих несчастных.

– Обязанность, без сомнения, чрезвычайно плодотворная для вашего продвижения по службе, – осторожно заметила я.

Корреспондент откусил кончик сигары и сплюнул его за перила, будто находился в каком-нибудь салуне. Он не заметил, как миссис Лайман вздрогнула, а я сделала вид, что такие манеры на этом корабле допустимы.

– Действительно, мисс Стюарт, – ответил он, – я бы даже сказал, что это сделает меня самым известным парнем на Западном побережье. – Чести ради, мистеру Клеменсу уже не то тридцать два, не то тридцать три года, и вряд ли его все еще можно неиронично называть «парнем».

– Да, мистер Клеменс, – подхватила я, – как же вам повезло оказаться в госпитале, когда туда доставили капитана Митчелла и других. Ведь вы встречались с ними в госпитале, не так ли?

Журналист выпустил клуб дыма и откашлялся с явственным дискомфортом.

– Вы были в госпитале, мистер Клеменс?

Он прочистил горло.

– Да, мисс Стюарт, интервью взято именно в госпитале, когда капитан Митчелл находился там на излечении.

– Вы были там лично, мсье Клеменс? – Мой голос сделался дотошнее, настойчивее.

– Ну… знаете ли… нет, – кое-как выдавил из себя рыжеволосый борзописец. – Я послал вопросы через своего друга, мистера Энсона Берлингема.

– Да-да! – воскликнула я. – Мистер Берлингем, новый посол в Китае! Я видела его на балу в миссии. Но скажите, мистер Клеменс, как журналист такого таланта и опытности мог доверить столь важное дело эмиссару? Что помешало вам лично посетить капитана Митчелла и его спутников, которые едва не стали каннибалами?

Эта моя фраза подсказала мистеру Клеменсу, что он имеет дело с лицом информированным, и он явно занервничал под взглядами нашей маленькой группы.

– Я… Я был недееспособен, мисс Стюарт.

– Надеюсь, хотя бы не больны? – спросила я, будучи прекрасно знакома с причиной, вынудившей его обратиться к м-ру Берлингему.

– Нет, не болен. – Мистер Клеменс обнажил зубы в улыбке. – Просто в предыдущие дни я слишком много ездил на лошади.

Я закрылась веером, как пансионерка на первом балу.

– Вы имеете в виду…

– Да, я имею в виду мозоли от седла, – заявил он с дикарским торжеством. – Размером с серебряный доллар. Я не мог ходить почти неделю и вряд ли еще когда-нибудь в жизни усядусь на спину какому-нибудь четвероногому. Хотелось бы мне, мисс Стюарт, чтоб на Оаху существовали языческие обряды с жертвоприношением лошади, чтоб на ближайшем из них в жертву принесли ту клячу, что причинила мне этакие страдания.

Мисс Лайман, ее племянник, мисс Адамс и другие не знали, что и ответить на подобную тираду, пока я продолжала обмахиваться веером.

– Что ж, благодарение мистеру Берлингему, – промолвила я. – Будет справедливо, если он тоже прослывет знаменитым в обществе честных людей Западного побережья.

Мистер Клеменс глубоко затянулся сигарой. Ветер крепчал по мере того, как мы уходили в открытое море.

– Мистера Берлингема ждет фортуна в Китае, мисс Стюарт.

– Трудно судить, кого какая ждет фортуна, – произнесла я. – Можно только увидеть, достигается ли она собственными силами – или к ней идут по чужим головам.

Закрыв дневник, Элеонора обнаружила, что пассажир, сидящий слева, с интересом уставился на нее.

– Интересная книжка? – осведомился он, улыбаясь неискренней улыбкой завзятого коммивояжера. Он был в возрасте, явно старше на несколько лет ее самой.

– Еще какая,– ответила она, закрывая дневник тетушки Киндер и пряча его обратно в рюкзак, а сам рюкзак пинком отпасовывая под сиденье впереди себя. Как же тут тесно… сущий корабль рабов.

– Вы тоже собираетесь на Гавайи? – спросил мужчина.

Поскольку рейс из Сан-Франциско в аэропорт Кихол-Кона не подразумевал пересадок, Элеонора сочла, что вопрос не заслуживает ответа.

– Я из Эванстона, – сказал пассажир с улыбкой коммивояжера. – Кажется, я видел вас в самолете из Чикаго во Фриско.

– Допустим, – без интереса ответила она.

– Я торговый агент, – продолжал как ни в чем не бывало этот докучливый тип. – Моя отрасль – микроэлектроника; игры главным образом. Я и еще двое парней из филиала на Среднем Западе выиграли путевку за продажи. У меня есть четыре дня в «Hyatt Regency Waikoloa» – это отель, где можно поплавать с дельфинами, без шуток.

Элеонора одобрительно кивнула.

– Я не женат, – сказал продавец игр. – Ну, разведен, если быть точным. Вот почему я путешествую один. Двое других получили два билета в курортный отель, но компания выдает только один билет, если служащий не женат. – Толстяк одарил ее неуклюжей улыбкой, которая стала немного более честной из-за явственной горечи в ней. – Именно поэтому я лечу на Гавайи один.

Элеонора понимающе улыбнулась, игнорируя невысказанный вопрос: «Ты-то почему летишь на Гавайи одна?».

– Вы же тоже остановитесь в пансионате? – наконец спросил ее сосед после долгого молчания.

– В Мауна-Пеле, – сказала Элеонора. На крошечном экране в пяти рядах от них Том Хэнкс рассказывал что-то развеселое жующим пассажирам.

Продавец игр присвистнул:

– Ух ты! Это ведь самый дорогой курорт на Большом острове, так? Дороже Мауна-Лани, Кона-Виллидж… и даже Мауна-Ки.

– Я и не знала. – Это было не совсем так. Еще в Оберлине, когда она покупала путевку, дама из турагентства пыталась убедить ее, что другие курорты не хуже и намного дешевле. Конечно, она не упомянула про убийства, но сделала все, чтобы отговорить Элеонору от Мауна-Пеле. Когда та все же настояла на своем, от озвученной суммы у нее перехватило дыхание.

– Этот Мауна-Пеле, как я слыхал, – новая песочница для миллионеров, – продолжал делиться информацией коммивояжер. – Что-то такое говорили по ящику. Вы, должно быть, долго копили на поездку. – Он ухмыльнулся. – Или ваш муж очень неплохо зарабатывает.

– Я преподаю.

– Правда? И в каком классе? Вы похожи на мою учительницу из третьего класса.

– Я работаю в Оберлине. Не в школе.

– А где это?

– Колледж в Огайо.

– Интересно, – заметил продавец игр тоном, утверждавшим что-то явно обратное. – И что же вы преподаете?

– Историю культуры восемнадцатого века. Эпоха Просвещения – мой конек.

– М-м-м, – промямлил докучливый тип, явно затрудняясь с тем, как продолжить этот разговор. – Так вот, Мауна-Пеле… его вроде бы недавно выстроили. Это дальше на юг, чем все другие курорты. – Он явно силился вспомнить все, что только слышал про Мауна-Пеле.

– Да, – подтвердила Элеонора. – Это далеко вверх по побережью Южной Коны.

– Убийства! – воскликнул вдруг продавец, щелкнув пальцами. – Там сразу же после открытия прошлой осенью произошла целая серия убийств. Я видел кое-что об этом в криминальных сводках.

– А я вот первый раз слышу. – Элеоноре стоило большого труда не выдать себя. Она потянулась к рекламному буклету, торчащему из сетчатого кармашка впереди.

– Да ладно? Там не один человек погиб или пропал без вести – что-то в этом роде. Неподалеку от курортного отеля, построенного Байроном Тромбо – Большим Тромбом! К ответственности вроде как привлекли какого-то сумасшедшего гавайца.

Элеонора вежливо улыбнулась, изучая объявления на спинке кресла. Том Хэнкс на экране отпустил очередную остроту, и пассажиры в наушниках захихикали, продолжая жевать.

– Вот уж не думал, что после всего этого можно туда… – начал было продавец игр, но его прервал голос из репродуктора:

– Леди и джентльмены, прослушайте сообщение пилота. Мы примерно в сорока минутах лёта к северо-востоку от Большого острова и только начинаем спуск к аэропорту Кихол-Кона, но… гм-м-м… нам только что сообщили из Центра Гонолулу, что все движение в Кону перенаправляется в Хило на восточном побережье. Причиной этого, вероятно, является событие, привлекшее кого-то из вас на остров в эту пору,– а именно активность двух вулканов на южной оконечности острова, Мауна-Лоа и Килауэа. Опасности нет, выбросы не угрожают каким-либо заселенным районам, но сегодня днем сильные ветры дуют с востока, а эти два вулкана выбрасывают в воздух много пепла и грязи. Это создает своего рода слой смога на высоте пятнадцати тысяч футов – и правила полетов не позволяют нам пролетать через него, даже если реальной опасности нет. Поэтому мы приземлимся в международном аэропорту Хило в самом центре острова. Просим у вас извинения за вынужденные неудобства. Вам предоставляется возможность за счет компании добраться до берега Коны иными транспортными средствами – и, когда мы будем снижаться, обратите внимание на дело рук мадам Пеле[3]. О любых изменениях в графике мы известим отдельно. Mahalo.

Воцарилось молчание, почти сразу сменившееся недовольным ропотом пассажиров. Толстяк справа проснулся и начал ругаться себе под нос. Сосед слева вроде бы не слишком расстроился.

– Что означает «махало»? – спросил он.

– «Спасибо», – пояснила Элеонора.

Он удовлетворенно кивнул:

– Что ж, я все равно буду в Вайколоа вечером или завтра утром. Что такое сто миль, когда ты в раю?

Элеонора не отвечала. Она пододвинула к себе сумку и достала карту Большого острова, приобретенную еще в Оберлине. По острову проходило только одно шоссе. На севере от Хило оно было обозначено номером 19, а на юге – 11. В любую сторону до Мауна-Пеле – не менее сотни миль, какую сторону ни избери.

– Merde[4], – пробормотала она себе под нос.

Агент по продаже микроэлектроники расслышал ее, кивнул и расплылся в ухмылке.

– Ну да, ну да. Но падать духом нет смысла. Все равно ведь мы на Гавайях, верно же говорю?

Тем часом «Боинг-747» продолжил заход на посадку.

Глава 4

…только семь из тридцати двух извержений Мауна-Лоа с 1832 года произошли в юго-западной рифтовой зоне, и лишь два из них затронули территорию предполагаемого объекта.

Экспертное заключение о воздействии курорта на Гавайской Ривьере, декабрь 1987 года

– Что, мать твою, ты имеешь в виду, говоря, что мы не можем приземлиться в Коне? – громко возмущался Байрон Тромбо. Двадцать минут назад его личный «Гольфстрим-4», стоящий двадцать восемь миллионов долларов, обогнал битком забитый «Боинг-747», где летела Элеонора Перри, и начал заходить на посадку к югу от Мауи, готовый к последнему кругу вдоль западного побережья Большого острова. – Что за хрень? Я ведь из своего кармана оплатил целую прорву работ по расширению этого дерьмового аэропорта – и ты мне теперь говоришь, что мы не можем там приземлиться?

Второй пилот кивнул. Он перегнулся через спинку одного из коричневых кожаных сидений в салоне «Гольфстрима» и смотрел, как Байрон Тромбо крутит педали на своем велотренажере перед одним из больших круглых окон. Теплый, насыщенный вечерний свет падал на миллиардера, обряженного в футболку, шорты и спортивные кроссовки марки «Конверс Олл-Стар».

– Тогда просто передай им, что мы собираемся приземлиться, нравится им это или нет, – приказал Тромбо. Он слегка запыхался, но фоновый гул двигателей и вентиляторов «Гольфстрима» скрадывал сей факт. Второй пилот покачал головой.

– Не получится, сэр. Центр Гонолулу дает прямой запрет. Пепел реет прямо над районом Кайлуа-Кона и аэропортом Кихол. Правила не позволяют…

– Да вертел я эти правила на одном месте! – отрезал Тромбо. – Мне нужно попасть на остров этим же вечером – до того, как прибудет Сато со своей дерьмовой свитой. Погоди-ка… рейс япошек из Токио, надо думать, тоже задержат, верно?

– Верно, сэр. – Второй пилот пригладил свои короткие волосы.

– Значит, курс на Кихол-Кона, – заявил Тромбо. – Куда Сато, туда и мы. Передайте диспетчерам.

Второй пилот глубоко вздохнул.

– Из отеля в Хило нас может забрать вертолет…

– Ссал я на этот ваш вертолет, – отрезал Тромбо. – Если люди Сато высадятся в Хило и их оттуда придется волочь на вертушке аж на южный околоток острова – еще подумают, чего доброго, будто Мауна-Пеле находится в сотне миль от цивилизации.

– Ну, – заметил пилот, – справедливости ради, оттуда реально сто миль до…

Тромбо перестал крутить педали. Все его коренастое тело, пять футов восемь дюймов живого роста, опасно подобралось.

– Ты свяжешься с гребаным аэропортом по гребаному телефону или это должен сделать за тебя я?

Уилл Брайант шагнул к нему с телефоном в руке. «Гольфстрим» был оснащен системой спутниковой связи, которой позавидовали бы и в «Эйр Форс Уан».

– Мистер Тромбо, есть идея получше. У меня здесь на линии губернатор…

Байрон колебался всего секунду.

– Отлично, – бросил он и взял телефон, жестом велев второму пилоту вернуться в кабину. – Джонни, – начал он, – это старина Тромбо. Да-да, я рад, что тебе все понравилось, мы сделаем это снова, когда ты в следующий раз будешь в Нью-Йорке… Да, послушай, Джонни, у меня тут небольшая проблема… Я звоню с «Гольфстрима»… да… как бы то ни было, мы на последнем подлете к Кихолу, и вдруг возникает какая-то хрень насчет того, что нас нужно перенаправить в Хило…

Уилл Брайант, устроившись на темно-сером кожаном диване, который тянулся вдоль задней трети главной каюты, наблюдал, как Тромбо закатывает глаза и постукивает по столу, на котором все еще оставались тарелки после ужина. Мелисса, единственная стюардесса, вышла из камбуза и начала убирать со стола, готовясь к посадке.

– Да, да, я все это понимаю, – говорил Тромбо. Он опустился на сиденье у окна и взглянул на Мауна-Ки, на чьей вершине белые купола обсерватории сияли, будто снежные шапки. – Чего ты не понимаешь, Джонни, так это того, что сегодня вечером я встречаюсь с группой Сато в Мауна-Пеле, и если мы получим разрешение… да, вылетают где-то через час… если мы оба доберемся до Хило и нас перенаправят в Хило, то Сато и его ребята будут задаваться вопросом, что за свистопляску с Микки Маусом мы здесь устроили… ага. Ага. – Тромбо снова закатил глаза. – Нет, Джонни, речь о восьмистах миллионах долларов, в этот райончик вбуханных… Ну да… по крайней мере, еще одно поле для гольфа, и почти наверняка они захотят, чтобы к нему прилагалась целая россыпь кондоминиумов… Да, совершенно верно… членство в гольф-клубах в Японии обходится в пару сотен тысяч долларов за игру, и им куда дешевле купить это место и привезти сюда фанатов гольфа… да.

Тромбо поднял глаза, когда они пролетали к западу от вулкана Мауна-Ки, и в поле его зрения вырос огромный столб пепла от выброса с Мауна-Лоа и Килауэа. Облако серого смога и пара вспучилось над самой южной вершиной, приплющилось под воздействием мощнейших пассатов – и понеслось на запад, на добрую сотню миль окутав юго-западное побережье пеленой густого смога.

– Срань господня! – ругнулся он. – Нет, Джонни, извини… мы только что прошли над Мауна-Ки и посмотрели, что тут вулкан учинил. Да, впечатляет… но нам еще нужно приземлиться в Кихоле, и то же самое касается самолета Сато. Да, я знаю правила полетов. Но еще мне известно, что, вместо того чтобы строить свой собственный аэродром, я вложил свои деньги в благотворительный фонд развития ради тебя и твоих ребят. И я точно знаю, что приношу больше денег на этот чертов захолустный островишко с рецессией, чем кто-либо с поры Лоуренса Рокфеллера, с шестидесятых. Да… да… ну, Джонни, я ведь не прошу мне налоги скостить. Я хочу только сесть здесь сегодня же вечером, провести переговоры и продать Мауна-Пеле за любые деньги. Иначе через пару лет там все придет в упадок… а единственными гостями будут какие-нибудь одичавшие травокуры.

Тромбо отвернулся от окна и с минуту прислушивался. Наконец он посмотрел на Уилла Брайанта, усмехнулся и сказал в трубку:

– Спасибо, Джонни, дружище, ты лучший. Да… еще как… ты просто подожди, пока не увидишь студийную вечеринку, которую мы устроим, когда выйдет новый фильм со Шварценеггером… да, еще раз спасибо.

Тромбо выключил телефон и передал его Уиллу.

– Скажи ребятам в кабине, что нам нужно еще несколько минут покружиться, но им будет разрешено приземлиться в аэропорту Кихол-Кона, как только губернатор поговорит с Центром Гонолулу.

Брайант кивнул и посмотрел на облако пепла.

– Думаете, это безопасно?

Тромбо фыркнул.

– Назовите мне хоть одну стоящую вещь в жизни, в которой на все сто процентов можно быть уверенным, – возразил он и кивнул на телефон. – Свяжи меня с Гастингсом.

– Он, должно быть, дежурит в обсерватории Кека…[5]

– Да пусть хоть дрючит грека, мне насрать, – прорычал Тромбо, доставая манго из мини-холодильника под столом и от души вгрызаясь в спелый плод. – Вытащи его на линию, да поскорей.

«Гольфстрим-4» кружил в десяти милях от побережья Коала на высоте двадцать три тысячи футов, оставаясь к северу от полога серого дыма и пепла, вздымающегося над Мауна-Лоа и растекающегося на запад через Тихий океан. Солнце стояло низко, и мгла от извержения превратила западную сторону неба в некое абстрактное ало-малиновое полотно. Эффект был тревожным, как будто смотришь на закат сквозь дым от огромного горящего здания.

Время от времени, когда «Гольфстрим-4» разворачивался на южном краю петли, Тромбо мельком мог разглядеть сквозь дым само извержение – стену из оранжевого пламени, взметнувшуюся на тысячу футов (или даже более того) над четырехкилометровым вулканом. На юге еще один огненный столп отмечал извержение Килауэа. Пар от лавы, излившейся в море, поднялся выше облака пепла, растянув свои белые щупальца на тридцать тысяч футов окрест.

– Господи, все отели на острове забронированы на это шоу, а у нас пятьсот гребаных пустых номеров простаивают… – простонал он.

Уилл Брайант вернулся из кабины с вестями:

– Диспетчеры из Кихола вышли на связь. Можем приземлиться примерно через десять минут. Да, и доктор Гастингс – на линии. – Он протянул Тромбо мобильник, и тот подключил телефон к динамику, встроенному в подлокотник кресла.

Миллиардер поставил аппарат в специальное углубление на ручке кресла.

– Это хорошо, Уилл… Доктор Гастингс?

– Мистер Тромбо? – Вулканолог был старым, связь – плохой, и голос звучал, будто запись из какой-то отдаленной эпохи.

– Да, это я. Перехожу на громкую связь. Со мной мой помощник, Уилл Брайант. Мы садимся в аэропорте Кихол.

В трубке какое-то время помолчали.

– Я думал, он временно закрыт.

– Только что открылся снова, док. Я хотел бы узнать у вас кое-что об этом извержении.

– Да, конечно, мистер Тромбо, – буду рад обсудить с вами это, как того требует наш контракт, но боюсь, что сейчас я очень занят и…

– Я все понимаю, док, но загляните-ка еще раз в наш контракт. Он заключен раньше, чем вас взяли на работу в эту обсерваторию, и мы платим вам больше, чем они. Если бы я захотел, я мог бы заставить вас слезть на Мауна-Пеле и отвечать там на вопросы туристов.

Доктор промолчал.

– Но я этого не хочу. Я даже не прерываю ваших занятий чистой наукой с этими вулканами. Но у нас тут небольшое дельце на шестьсот миллионов долларов, и нам требуется ваша помощь.

– Продолжайте, мистер Тромбо.

– Так-то лучше. Итак, док, мы хотим знать, что здесь произошло.

Вздох прорезался в трубке между полос помех.

– Думаю, вы слышали об увеличении активности Макуавеовео в направлении юго-западного разлома и о выбросе из Оо-Купаианаха…

– Осадите коней, док. Я знаю Мауна-Лоа и Килауэа. Про все эти Мою-Попку и Оо-как-там-его я в первый раз слышу.

На этот раз вздох был явственно слышен.

– Мистер Тромбо, все это было в моем отчете за прошлый год.

– Объясните еще раз. – Байрон Тромбо не терпел возражений.

– Извержение Килауэа не имеет отношения к нашему делу. Что касается Оо-Купаианаха, там сейчас происходит самый мощный выход лавы после 1987 года. Лава также выходит из Пуу-Оо и Халемаума – это части вулканического комплекса Килауэа, – но она течет на юго-восток и непосредственно не угрожает курорту. Макуавеовео – главная кальдера Мауна-Лоа. – Хриплый голос Гастингса становился все более увлеченным. – Извержение идет вот уже трое суток, поток лавы быстро заполнил старые трещины и лавовые трубки…

– Погодите. – Тромбо поглядел в окно. – Это та огненная завеса, которая сейчас покрывает весь склон от лавового фонтана до берега?

– Да. Нынешнее извержение почти целиком повторяет сценарий семьдесят пятого и восемьдесят четвертого годов – лавовые фонтаны начинаются в Макуавеовео недалеко от вершины и распространяются по зонам грабена[6]. С той разницей, что на этот раз лава течет по юго-западной рифтовой зоне. В 1984 году активность была сосредоточена вокруг северо-восточной зоны…

– Ближе к Хило, – объяснил Уилл Брайант.

– Верно, – подтвердил Гастингс.

– А на этот раз весь шухер – на юго-западе, – протянул Тромбо задумчиво. – Прямо под боком у моего отеля.

– Вы правы.

– Значит ли это, что мои инвестиции в шестьсот миллионов баксов – не говоря уже о вкладах японцев, намеренных приобрести мое добро, – в обозримом будущем будут погребены под лавой? – уточнил Байрон резко притихшим голосом.

– Это крайне маловероятно, – ответил вулканолог. – Нынешние фонтаны лавы простираются вдоль разлома примерно до уровня семи тысяч футов…

Тромбо опять поглядел в окно.

– А отсюда кажется, будто они у самой кромки моря.

– Верней всего, – последовал сухой ответ Гастингса. – Огненная завеса, как вы выразились, в настоящее время охватывает тридцать километров…

– Почти девятнадцать миль, выходит? – Байрон присвистнул.

– Да, – сказал доктор Гастингс, – но поток лавы находится к югу от вашего курорта и должен сползти в океан в слабозаселенном районе пустыни Кау к западу от Саус-Пойнт.

– Это точный прогноз? – уточнил Тромбо. Над ним замигал знак «Пристегните ремень безопасности». Он проигнорировал это.

– Ни в чем нельзя быть уверенным, сэр. Но одновременный сход лавы на восток и на запад от рифтовой зоны крайне маловероятен.

– Маловероятен, значит, – повторил Тромбо. – Ну хорошо тогда.

– Да, – сказал доктор Гастингс, очевидно не уловив сарказма в голосе миллиардера.

– Доктор Гастингс, – вмешался Уилл Брайант, – в вашем отчете за август прошлого года и в исследовании, которое вы провели для нас до того, как отель был построен, разве не сказано, что скорее в этой зоне произойдет цунами, чем катастрофический выброс лавы?

– Все так! – отозвался Гастингс с чем-то вроде гордости автора, чей труд был прочтен, в голосе. – Как я объяснил в отчете, Мауна-Пеле как потенциальная курортная зона – ну, думаю, «потенциальная» уже можно опустить, – занимает юго-западный фланг Мауна-Лоа, далеко вдающийся в океан. На самом деле это место – один из самых крутых подводных склонов на планете. Такие участки называют подвижными, так как в них велика вероятность тектонических сдвигов…

– Другими словами, – перебил Тромбо, – весь этот чертов шмат побережья может просто скатиться в Тихий океан.

– Ну, – протянул Гастингс сквозь помехи, – да. Но не в этом суть.

Миллиардер закатил глаза и откинулся на спинку стула. Обивка под его спиной скрипнула. «Гольфстрим» теперь круто снижался, его двигатели ревели, справляясь с сопровождающей резкую смену высоты нагрузкой. Пепел и дым застилали круглые иллюминаторы.

– К чему вы клоните, доктор? – спросил Тромбо.

– Моя точка зрения… изложенная в обеих статьях, которые я для вас подготовил… выражается в том, что даже незначительный обвал в блоке с разломами и коллатеральная сейсмическая активность, каковую создаст такой обвал, могут вызвать – и, более того, будут вызывать – цунами…

– Сильную приливную волну, – пояснил Брайант.

– Я в курсе, что такое гребаное цунами, – огрызнулся Тромбо.

– Прошу прощения? – всполошился Гастингс.

– Не суть, док, – сказал Тромбо. – Заканчивай. Мы приземлимся через минуту.

– Что ж, больше мне сказать нечего. В 1951 году землетрясение магнитудой шесть баллов произошло в районе побережья, где сейчас стоит курорт Мауна-Пеле. Здесь отмечено более тысячи сейсмических событий с тех пор, как эта новая серия извержений началась четыре дня назад. К счастью, всплески невелики, но давление, похоже, нарастает…

– Кажется, я понял, док, – перебил Тромбо, пристегивая ремень безопасности, когда «Гольфстрим-4» угодил в зону турбулентности, созданную пепельным облаком. – Если Мауна-Пеле не затопит лавой, то он либо утонет, либо его перевернет вверх дном цунами. Спасибо за разъяснения. Мы будем на связи. – Он хлопнул по телефону, заставляя его замолчать. «Гольфстрим» накренился и взбрыкнул.

– Интересно, почему власти запрещают самолетам садиться при таких облаках, Уилл?

Брайант поднял глаза от распечатки контракта.