Прекрасные наполовину Горбунов Даниил

© Даниил Горбунов, 2016

© Иван Перчугов, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Добро пожаловать в цирк

В то прекрасное лето 1925 года цирки то и дело колесили от северных штатов к южным, от западных к восточным. Лето выдалось воистину хорошим, хотя в принципе то же самое можно было сказать и о лете прошлого и позапрошлого года. Самым важным было то, что Первая Мировая война давно закончилась, а Великая Депрессия ещё не началась. Лето – это то время, когда большинство людей испытывают неожиданное умиротворение, тебе начинает казаться, что каждый человек на Земле счастлив, как бы неправдоподобно это не звучало. Тебе просто хочется посидеть в теньке, полакомиться мороженым или понежится на пляже. Лето – это ещё и время для блаженства, для долгожданного отдыха.

А знаете, чем ещё хорошо это время года для цирков? Конечно, каникулами. Тысячи школьников забыли об учёбе на последующие три месяца. А куда они, спрашивается, будут просить отвести их родителей. Конечно, в парки аттракционов, кинотеатры или цирки.

Этим-то и хорошо лето, а для цирка Бенджамина Голдмена, уже не один раз исколесившего страну, лето 1925 года было самым запоминающимся.

Хозяин цирка, этот Бенджамин Голдмен, не был, как это говорится, знаменитостью, хотя цирк его во многих маленьких городах приобрёл известность. Сейчас цирк Голдмена по восточному побережью США постепенно продвигался на север, в Нью-Йорк. Он старался заехать в каждый город, каким бы крошечным тот не был, и в каждом городишке, должно признать, цирк встречали весьма приветливо, почти всегда с аншлагами. Вот и в тот день, с которого мне бы хотелось начать эту историю, в цирке Голдмена был очередной аншлаг.

В тот жаркий июньский день людей собралось действительно много. Все толпились около большого шатра цирка и около маленьких фургончиков, которые служили одновременно и гримёрными, и домами артистов. Ветерок разносил приятный запах леденцов, перемешанный с запахом лошадей. Повсюду сияли улыбки, не было, наверное, ни одного человека, который бы в этот момент не улыбался.

Но около четверти всех людей толпились вовсе не у главного шатра, а у какого-то наспех построенного здания. Хотя здание это и было построено на скорую руку, выглядело оно весьма привлекательно. Но толпу, скорее всего, привлекала не архитектура здания, а надпись на нём. Большими разноцветными буквами было написано: «Фрик-шоу». Приблизившись к этому зданию, можно было различить на его дверях столь же яркую афишу, которая гласила:

«ДАМЫ И ГОСПОДА

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НАШ ЦИРК УРОДОВ!

Только у нас вы сможете увидеть знаменитую бородатую женщину,

оборотня Мартина, человека-гору, дурочку Дороти,

сиамских близнецов Эллу и Эмму, безрукого Лари,

и конечно, нашу гордость, человека-червя!

Только в нашем цирке уродов!!!»

Чем больше людей читало эту афишу, тем больше становилась толпа ожидающих, когда откроется, наконец, этот цирк уродов с такой многообещающей рекламой на дверях. И вот дверь распахнулась, на улицу вышел усатый мужчина в чёрном цилиндре.

– Дамы и господа, дамы и господа! – громко заговорил он с небольшим французским акцентом, – приглашаю вас на фрик-шоу, стоимость представления всего три доллара!

Люди начали доставать деньги и подходить к этому усатому мужчине. Мужчина снял свой цилиндр, и когда ему протягивали деньги, он подставлял свой головной убор, и купюры одна за другой ложились на дно шляпы.

– Заходите! Всего три доллара, и вы увидите столько диковинных вещей, сколько в жизни не видывали! – кричал он зрителям, явно сомневающимся идти им на фрик-шоу или нет.

В итоге толпа рассеялась, все, кто хотел зайти в цирк уродов, попали в него, кто сомневался – остались на улице.

Изнутри здание выглядело очень странно: по всему периметру комнаты стояли импровизированные пьедесталы в форме полукруга. Но кто или что находилось на этих пьедесталах, не было видно, потому что это что-то было закрыто ярко-красными шторами. Казалось, будто эти загадочные, закрытые шторами возвышения, находившиеся в этой комнате, были чем-то вроде вольеров или каких-то клеток.

– Дамы и господа, за этими шторами скрываются необычные люди, – начал говорить ведущий. – Но назвать их людьми навряд ли повернётся язык. Они те, от кого, как говорят, отвернулся Бог! Это страшные существа, которых отвергло всё человечество! Поверьте, сейчас в этой самой комнате находятся чудовища, которые могут по-настоящему напугать вас!

Ведущий подошёл к первому пьедесталу и взялся за штору, приготовившись показать зрителям того, кто за ней находится.

– Здесь у нас сидит одна женщина, – проговорил он, – поверьте мне, она могла бы стать первой красавицей Америки, если бы не одно «но», у этой женщины растёт борода!

С этими словами ведущий быстрым жестом отдёрнул штору, и зрители увидели сидящую на стуле чёрноволосую девушку. Женственные черты её лица, красивые карие глаза, нежную розовую кожу дополняла чёрная взлохмаченная борода. Если бы не эта борода, девушка и вправду была бы писаной красавицей, но этот уродливо смотрящийся на ней мужской атрибут портил всю её внешность. Девушка сидела, сложив руки на коленях, она старалась не смотреть на зрителей, её взгляд был устрёмлён куда-то вдаль. Она производила впечатление гордого человека, который бы ни за что на свете не дал себя обидеть, но судьба, видимо, не учла эту её особенность характера, и ей придётся до конца своих дней терпеть насмешки.

Зрители сначала смотрели на неё с удивлением, но постепенно их лица стали выражать полную неприязнь. Особенно это было видно по мужчинам, которые с презрением и отвращением смотрели на бородатую уродину, наверное, они представляли её в роли чей-то жены. Послышался смех, когда все обернулись, что бы посмотреть, кто это смеётся, то увидели трёх прижавшихся к друг другу девушек.

– Да, дамы и господа, такие женщины существуют, – продолжал ведущий, – но вас, я вижу, не очень впечатлил вид этой несчастной девушки, поэтому я предлагаю отправится дальше, у нас ещё много приготовлено для вас сюрпризов!

Зрители последовали за ведущим. Он подошёл ко второму пьедесталу, и вновь взялся за штору, интригуя таким образом зрителей.

– А здесь находится мужчина, – говорил ведущий. – Ещё, должно быть, в детстве его родители заметили у сына странную особенность: его позвоночник так сильно искривился, что он стал похож в буквальном смысле на знак вопроса! Человека с таким большим горбом, могу поспорить, вы точно не видели!

Таким же изящным жестом конферансье открыл занавеску, и перед зрителями оказался следующий фрик. Это был мужчина с таким огромным горбом, что он даже не мог поднять головы, а его нос уткнулся прямо в грудь. Зрители сразу обратили внимание на то, что человеку этому приходится несладко, потому что он может смотреть только себе под ноги и никуда больше. В этот раз послышался более продолжительный смех: смеялись все те же молодые девушки и ещё кто-то.

– Ну что ж, дамы и господа, отправимся дальше, – вновь заговорил ведущий и подошёл к следующему пьедесталу. – За этой занавеской скрывается одна девочка. Когда-то давным-давно врачи поставили ей страшный диагноз: микроцефалия – если вам это о чём-нибудь говорит. Между собой мы называем её дурочкой Дороти. Встречайте же нашу единственную и неповторимую дурочку Дороти!

Вновь занавеска исчезла, и зрители ахнули при виде следующего урода. Рядом со стулом стояла странная девочка маленького роста, но если бы ведущий не сказал, что это девочка, зрители бы совершенно не поняли, кто пред ними находится, так как лицо не выдавало в хозяйке ни мужского, ни женского пола. Голова её была маленькой, как у куклы. И сразу возникал вопрос, а было ли содержимое в этой голове? Лицо фрика, исказившееся в безумную гримасу, выдавало явное слабоумие. Она резко отпустила стул, который до того держала за спинку и направилась к зрителям. Её тонкое беленькое платьице развивалось при каждом шаге. Впереди стоявшие зрители отпрянули назад, когда микроцефалка подошла к ним, но поняв, что она не может причинить им вреда, они опять заняли свои места. Один мужчина вымолвил:

– И рождаются же такие уроды!

Остальные зрители засмеялись и стали о чём-то переговариваться друг с другом. Микроцефалка добродушно смотрела на собравшихся людей и улыбалась. Улыбка её выражала безумную беспричинную радость, и она тоже начала смеяться вместе со зрителями, поддавшись всеобщему веселью. Ей было невдомёк, что она и есть причина этого веселья.

– Гы… Го… Га… Гу… – пыталась что-то произнести микроцефалка.

Смех затих, зрители внимательно слушали, что пытается сказать фрик, но поняв, что её речи полностью лишены смысла, ими овладела новая, ещё более сильная волна смеха.

– Вот же умора! Ха-ха-ха! – сказал толстый мужчина, стоящий рядом с микроцефалкой.

– Ой, не могу! Ха-ха-ха! – смеялась женщина в широкополой соломенной шляпе и розовом платье.

Ведущий стоял и наблюдал за зрителями, и потом, наконец, произнёс:

– Ладно, это ещё не все сюрпризы, – он попытался вернуть микроцефалку на место. – Кыш, кыш, тебе говорят!.. Что ж, дамы и господа, идём дальше. Сейчас вы увидите самого волосатого человека на Земле! Встречайте человека-волка!

Он опять повторил свой волшебный жест. Теперь зрители созерцали очень волосатого мужчину. Густые волосы росли по всему его телу, и сразу было непонятно, человек это или обезьяна.

– Фу-у-у-у-у! – протянула какая-то женщина.

Глаза человека-волка наполнились яростью. Ведущий явно стал нервничать и приготовился закрыть занавеску.

– Сейчас ты у меня… – вырвалось у человека-волка, он обращался к той самой женщине, которая так не лестно отозвалась о его внешности. Он сжал дрожащую от злости руку в кулак и пригрозил им всем зрителям. – Все вы у меня… – продолжал говорить человек-волк, но он всё же сдержал себя, и фраза так и осталась незаконченной. Через несколько секунд человек-волк скрылся за шторой.

– Простите, дамы и господа, за этот неприятный инцидент, – виноватым тоном сказал ведущий, – такое иногда случается… Ну а за следующей занавеской скрывается человек, который родился без… рук!

Зрители увидели следующего фрика. Одежда на нём была странной, на ней полностью отсутствовали рукава, но они не были нужны этому человеку, как было сказано выше, он был безруким. Зрители как-то холодно встретили этого урода, наверное, потому что он являлся вполне стандартным фриком, таким же, как и бородатая женщина, и такие были практически в каждом цирке.

– Что ж, дамы и господа, гляжу, вас не очень впечатлил наш безрукий Лари, – сказал ведущий, – но следующие две сестры вас точно удивят. Вы наверняка видели уже сиамских близнецов, но таких, могу поспорить, вы точно не встречали.

С этими словами занавеска исчезла, и одна зрительница невольно вскрикнула. Зрители смотрели на женщину, у которой прямо через живот проходило тело другой женщины. Её сестра являлась, словно ненужным вечно мешающим отростком, она неуклюже свисала вниз так, что её руки и кончики длинных волос дотягивались до пола.

– Боже! Боже! – прошептала всё та же испугавшаяся зрительница.

– Да, иногда люди рождаются вот с такими уродствами, – говорил ведущий. – И спрашивается после этого, а хотели ли они появиться на этот свет? Желали ли они такой жизни, наполненной страданиями?

Оставив свои вопросы риторическими, ведущий медленно закрыл штору.

– Ну и напоследок, дамы и господа, я оставил вам самого страшного нашего фрика. Если наш Лари родился только без рук, то следующий человек был рождён вообще без конечностей! Встречайте нашу гордость, человека-червя!

Когда последняя занавеска оказалась открытой, зрители невольно ахнули. У следующего фрика полностью отсутствовали ноги и руки. Это было, несомненно, верхом уродства.

– Какой ужас, правда? – послышался шёпот одного из зрителей.

– Да, – последовал ответ. – Подумать только этот человек совершенно не способен жить нормальной жизнью, не способен ни ходить, ни есть самостоятельно, ни что-либо делать.

Зрители внимательно разглядывали безрукого и безногого инвалида. Когда у тебя отсутствуют ноги и руки, ты просто существуешь и всё, на большее ты не способен. Представьте хоть на мгновение, что у вас нет больше конечностей, как бы тогда вы стали жить? Если вы, скажем, художник или музыкант, чем вам тогда рисовать и чем играть на музыкальном инструменте? Достаточно только представить это, чтобы ощутить, как страшно не иметь рук и ног.

– Я бы посмотрел, как он живёт. Такие, наверняка, очень часто самоубийства совершают, хотя им, наверное, даже убить-то себя сложно, – продолжал шептать всё тот же зритель.

– Да, таким не позавидуешь, – говорил его собеседник.

Пока несчастного человека-червя обсуждали, он внимательно оглядывал всех собравшихся. Его глаза были невероятно грустными, в них читалось явное разочарование в жизни. Когда его взгляд встречался с взглядом какого-нибудь зрителя, то тот тут же отводил глаза и смотрел куда-то в сторону.

– К сожалению, дамы и господа, я вынужден вам сообщить, что встреча наша подходит к концу, – вымолвил ведущий, закрывая последнюю занавеску, – до свидания.

Зрители стали расходится. По ним было видно, что фрик-шоу их поразило, и ведущий с улыбкой на лице провожал гостей.

Солнце уже начало клонится к западу, чтобы где-то у берегов далёкой Калифорнии, словно в постель, погрузиться в воды Тихого океана. Посетители цирка постепенно уходили по домам, но ветер до сих пор разносил запах лошадей вперемешку с запахом леденцов, до сих пор под высокий купол цирка взлетали акробаты, до сих пор клоуны брызгали зрителей водой, а силачи поднимали тяжёлые штанги. День подходил к концу, а в цирке продолжали кипеть эмоции.

Ещё одна толпа собралась рядом с наспех построенным зданием для фрик-шоу, последние на сегодня зрители так же смеялись над несчастными уродами, показывали на них пальцами, как, впрочем, и все сегодняшние посетители. Фрики ещё целый час стояли на своих пьедесталах, словно загнанные в клетку дикие звери, и с нетерпением ждали окончания своей пытки и наступления ночи, когда они смогут хоть на короткое время забыть о своём уродстве.

Глава 2. Жизнь за кулисами

Поздним вечером, когда все уже спали, в одном фургоне до сих пор горел свет. Это был фургон бородатой женщины Джо и безрукого Лари. Бывало они засиживались допоздна вместе с другими фриками, обсуждая прошедшее шоу или свою тяжёлую жизнь.

Джо в это время сидела у окна и любовалась ночным пейзажем. В окно видно было, что соседние фургоны уже погрузились в сон. Полумесяц освещал их своим призрачным белым светом. Прямо к окну подлетел светлячок, и Джо коснулась холодного стекла, пытаясь остановить маленького гостя.

Все в цирке звали её Джо, но по правде говоря, ей не очень нравилось, когда к ней так обращались, но эта маленькая форма её имени так к ней прижилась, что все уже забыли, какое у неё полное имя. Говорили, якобы, её зовут Джоанна, но, возможно, что и Джозефина, кто знает. Все знали, родители Джо переехали в штаты из Европы, но где они сейчас никто не мог сказать, и на этом, к сожалению, вся биография Джо, известная общественности, заканчивалась.

Рядом с ней сидел Лари, или как она любила называть его, «котик Лари». Он хотел сейчас обнять Джо, но, увы, из-за неимения того, чем обнимают, это было невозможно. Лари любил Джо всем сердцем. В первый раз они встретились здесь, в цирке Голдмена, и Лари вскоре понял, что любит Джо. Сколько препятствий преодолела уже их любовь: над ними смеялись, всячески издевались – но ничто не было способно разрушить прочную связь между ними. Лари думал, что, возможно, люди привыкли любить в человеке только его внешность, а он любил в Джо её душу.

– Котик Лари, смотри светлячок. В первый раз за лето вижу это насекомое, – сказала Джо, показывая на светлячка.

– Угу, – выдал Лари и тоже уставился в окно.

Хоть шёл не первый год их совместной жизни, нужно заметить, что эта пара вызывала немалое удивление со стороны других артистов. Дело в том, что Джо и Лари сильно отличались друг от друга по характеру.

Джо слыла гордой женщиной, она являлась одной из тех, кто не так просто опускает руки в случае какой-нибудь беды. Она обладала лидерскими качествами и всегда мечтала, что в далёком будущем её жизнь и жизнь других инвалидов изменится в лучшую сторону, что люди станут добрее. Но иногда всё-таки вера в это самое будущее пропадала, из-за чего Джо могла с лёгкостью впасть в депрессию.

Лари же был более практичным человеком нежели Джо. Он не питал надежд на какое-то светлое будущее и считал, что жить надо, что называется, в реальном мире, а не мечтать всё время о том, что когда-нибудь по чьей-либо воли твоя жизнь изменится, чего как раз может и не произойти. Раз в несколько дней можно было наблюдать, как Лари, прикусив нижнюю губу, сидит около окна, бросая пытливый взгляд на различные предметы в фургоне. Обычно так он размышлял о жизни, о проблемах, которые эта самая жизнь доставляет ему ежедневно. Нередко в подобные минуты он впадал в уныние.

Но Лари и Джо всегда быстро выходили из этого самого состояния уныния. Если вдруг Джо одолевала депрессия, Лари всегда пытался как-нибудь развеселить её, если же Лари вдруг повесил голову, ему на помощь приходила Джо. Пусть эти два человека и были слишком разными, но они идеально дополняли друг друга, так же как шестерёнки в часах идеально, зубчик к зубчику подходят друг другу. Если Джо начинала жить в мечтах, забывая о реальной жизни, то Лари быстро возвращал её с небес на землю. А если Джо видела, что Лари чуть ли не до помешательства думает о какой-нибудь там неприятности, то вместе с ним улетала в ту волшебную страну светлого будущего. Они были словно двумя важными частями одного механизма, и эти части, работая вместе, создавали нечто вроде вечного двигателя, которого ничто на свете не могло остановить.

– Котик Лари, как считаешь, сегодня было хорошее шоу? – спросила его Джо.

– Думаю, да. Сегодня, по крайней мере, никто не кидался помидорами, помнишь, как на прошлой неделе? – вымолвил он.

– Такое и не забыть, – потупив взгляд, сказала она. – Мне тогда, помню, так помидором по лицу ударило, что потом, чуть синяк не появился. Где они только взяли-то такие твёрдые! – Она взяла со стола кусочек мармелада и надломила его, а затем спросила, – Лари, хочешь мармелада?

– Не отказался бы, – ответил он и открыл рот. Джо принялась кормить его, словно маленького ребёнка.

Их фургон был очень даже уютным, хоть и не был обставлен шикарной мебелью. На стене около окна висела маленькая резная полочка, на которой стояла керосиновая лампа. В фургоне находилась довольно большая газовая плита, которая являлась гордостью Джо. Рядом с плитой стоял шкаф для посуды и еды, напротив шкафа были компактно размещены три кровати, причём одна из них была меньше остальных, на ней спал Шелдон.

Когда Лари прожевал, Джо спросила:

– А помнишь, как кто-то запустил леденцом прямо в Шелдона?

– Да они, как дикари какие-то, чем попало швыряются, да только в тех, кто им ничего не сможет сделать. Ведь прав же я, Шелдон?

– Да, прав, прав, – раздался хриплый голос откуда-то из угла, – а знаете что, помогите-ка мне лучше подняться.

Джо отвлеклась от созерцания ночного пейзажа, и подошла к Шелдону. Она взяла его тело, не имеющее конечностей, из-за отсутствия рук и ног Шелдон был необычно лёгким.

– Давай я лучше тебя к нам принесу, а ты тут лежишь в одиночестве, хоть с нами поговоришь, – сказала она.

Джо «посадила» Шелдона на стул, а потом заняла своё место. Шелдон, увидав разложенный на столе мармелад, чуть наклонился вперед, так что его подбородок оказался прямо у края стола. Дальше он практически всосал в себя кусочек мармелада и громко зачавкал.

– А вот знаете, – заговорил он, – я ведь когда-то мечтал стать писателем. В детстве постоянно просил родителей почитать мне книжки, правда, читали-то мне редко, но когда это всё же случалось, я представлял, что вырасту, и тоже буду писать книжки. Мне бы хотелось вот о нашей с вами жизни написать, что бы люди увидели, как нам плохо бывает, когда они над нами издеваются. Ох, Господи!

Джо еле слышно вздохнула, она уже несколько раз слышала, как Шелдон рассказывает о своей мечте написать книгу. Ей порядком надоело слушать чуть ли не каждый вечер одно и то же, но она, естественно, не говорила об этом Шелдону, чтобы его не обидеть.

Бывало Шелдон мог часами рассказывать о том, что остальным показалось бы обычной мелочью: о мухе, летающей в комнате, о том, что видно из окна. Он был полностью зависим от других, и понятное дело, что ни у Джо, ни у Эллы часто не было времени, чтобы вынести его на улицу, поэтому в основном он сидел в четырёх стенах и думал о своём прошлом.

– Люди… они упрямые, если им нравится что-то, к примеру, издеваться над такими как мы, их не отучишь, – произнёс Лари и глубоко вздохнул.

– Тебе Шелдон жену бы хорошую, может быть, ты бы ей говорил, а она бы записывала, – предложила Джо.

– Жену? Не смеши меня. Ох, Господи! Кто захочет за того как я выйти замуж? Я же ведь только обуза, набитый кровью и мясом мешок! Куда меня такого? Разве только зарезать и пожарить, в таком виде от меня толку будет больше, – произнёс Шелдон, и расплакался.

– Шелдон, ради Бога, не надо так говорить, – взмолилась Джо. Она взяла его на руки и начала медленно гладить по голове.

– Но я не могу не говорить этого. У Лари, например, ходя бы ноги есть, а какого мне, когда ты даже убить себя не можешь! Я ведь раньше пытался, задерживал дыхание, но ничего не получалось, всё-таки я снова начинал дышать. Мне бы только руки да ноги иметь. А чего ещё для счастья надо? Вот я глупый был в детстве: мечтал писателем стать – да мне бы лучше просто ощутить, как это ходить, трогать руками что-нибудь, сгибать и разгибать пальцы. Знаете, что я понял, истинное счастье – есть ощущение того, что ты просто жив, что у тебя есть голова, руки, ноги. Мне знаете, как кажется, нужно быть благодарным Богу за это, а не пенять на судьбу из-за каких-то там мелочей, понимаете?

Слёзы ручьём текли из его глаз. Глаза Джо тоже были на мокром месте, только Лари ещё как-то себя сдерживал.

– Нет, не надо раскисать, – проговорил он. – Мне кажется, нужно уметь преодолевать трудности. Я всегда говорю, мы люди, а настоящие люди умеют это делать!

Шелдон посмотрел на Лари.

– Мы люди? – удивлённо спросил он. – Ты разве не слышал, что о нас говорят? У остальных людей даже язык не поворачивается называть нас людьми. Мы для них – страшные существа, они говорят, что нас отвергло всё человечество. Разве мы люди?

Лари хотел что-то добавить, но Джо опередила его:

– Не надо спорить, не хватало, чтобы мы между собой переругались. Запомните, Бог всех нас любит, всех, не зависимо уроды мы, или нет!.. Ой, кстати, сейчас придут ещё все остальные.

– Сейчас? – удивился Лари. – А сколько времени?

– Почти одиннадцать.

Тут послышались шаги, и дверь отворилась. В фургон влетел ночной ветер, и Шелдон задрожал от холода. В комнату вошло четыре человека: Стивен, которого все называли человеком-горой из-за его огромного горба, сиамские близнецы Элла и Эмма, вернее было сказать, что вошла только Элла, а Эмма волочилась за ней как какой-то ненужный отросток, и микроцефалка Дороти, которую Элла вела за руку.

– Хорошо, что вы пришли! – радостно приветствовала их Джо, поглаживая бороду.

– Да, я тоже думаю, как хорошо, что мы пришли, а то я так за сегодня вымотался, что спать буду как убитый, – сказал Стивен. – Не поможете мне найти вешалку, а то вечно забываю, где она?

С курткой в руках он стоял, глядя в пол, но не от того, что ему так хотелось, просто позвоночник его так искривился, что он не мог больше поднимать своей головы. К нему подошла Элла, и, взяв его куртку, повесила её на крючок в углу.

– Ох… Я так сильно устала, – сказала она, присаживаясь на стул. – Вам не понять, как же сложно вечно таскать с собой сестру-идиотку.

Элла всегда сидела весьма странно, хотя все остальные уже привыкли к такой её позе: она садилась на стул боком к спинке, иначе Эмма ногами уткнулась бы в эту самую спинку. Она давно привыкла носить с собой свою сестру, та была не очень тяжёлая. Элла считала, что ей ещё крупно повезло, что Эмма в принципе не тяжёлая, но ещё больше ей повезло в том, что Эмма была слабоумной и ни слова за свою жизнь не произнесла. «Представляете, – сказала как-то раз Элла, – как бы было ужасно, если бы моя сестра разговаривала, она бы, наверное, постоянно меня укоряла, что я её не правильно ношу, что ей больно, а так она молчит, ничего не понимает, не правда ли красота!»

Элла всегда была немного ленива и никогда не упускала подходящего случая показать, что ей очень тяжело управляться со своей сестрой. Она часто тяжело вздыхала, закатывала глаза, показывая, что ей дурно, и что она вот-вот упадёт в обморок. И другие артисты естественно оказывали ей помощь, спрашивали, довести ли её до фургона, принести ли ей воды. Элла считала, что нужно брать от жизни всё что только можно, и не воспользоваться возможностью почувствовать себя беззащитной она просто не могла. Подобные ухудшения её состояния уже вошли в систему, и каждый вечер, когда заканчивалось шоу, её спрашивали, не нужна ли ей помощь. Но Элла всё же старалась не всегда пользоваться этой бескорыстной помощью и не всегда просить о ней, иначе бы она выглядела в глазах других капризным и эгоистичным человеком, а такой она не была. Если того требовали обстоятельства, то она быстро забывала про свою сестру, и про то, что часто даже не может пройти несколько метров до своего фургона.

Элла хорошо помнила то время, когда практически все называли её: «Элла-и-Эмма». Имена сестёр, как и когда-то тела, срослись, и получилась одна большая форма: Элла-и-Эмма. Два человека, одно тело. Элла помнила, как подружки, к примеру, кричали ей: «Элла-и-Эмма, пошли строить песочный замок». Но то далёкое время, слава Богу, было уже в прошлом…

Элла не любила вспоминать детство и подростковый период: не самые красочные воспоминания остались у неё от того времени. Родители в семилетнем возрасте сдали бедную Эллу-и-Эмму в приют, где она и жила до совершеннолетия. Где-то в шестнадцатилетнем возрасте, когда её уже полностью перестали называть двойным именем, она осторожно прокралась на кухню приюта, там тогда никого не было. (Став взрослой, она часто думала, какой же плохой был её приют, раз те, кто в нём работали, оставили кухню без присмотра). Она отчётливо помнила, как достала из большого шкафа огромный кухонный нож и приготовилась раз и навсегда расстаться со своей вечно мешающейся сестрой.

– Прощай… Прощай, – бормотала она.

Элла сжала руку в кулак и начала бить им сначала по голове, а потом ногам сестры. Она со злостью шептала:

– Прощай… Прощай, идиотка…

Она поднесла нож прямо к своему животу, где её тело встречалось с телом Эммы. Нож надрезал её кожу, и из раны тут же засочилась кровь.

– Прощай, – продолжала бормотать Элла, крупная слеза упала ей на руку, в которой она держала нож.

Никогда ещё, как в тот момент, её желание отделить от себя сестру не было так велико. Она внушала в себя мысль, что не должно было быть этой вечно молчавшей слабоумной Эммы.

Неожиданно Эллу кто-то схватил за плечи.

– Ты что творишь, а? – раздался звонкий голос поварихи.

Она выхватила из рук Эллы нож и отшвырнула от греха подальше. Элла плохо помнила, что было потом, вроде как, её вывели из кухни, позвали врача. Благо, порез был неглубоким, поэтому всё обошлось лишь повязкой. Через несколько лет Элла поняла, как ей тогда повезло, что кто-то смог её остановить. Если бы повариха, пришла на пять минут позже, кто знает, осталась ли Элла живой, ведь смерть её сестры сразу же привела бы к её смерти. Она поняла, какой ужасный поступок, какой грех хотела совершить, но ненависть к Эмме не исчезла, она лишь немного охладела и всё…

– Элла… Элла, ты меня слышишь? – говорила Джо.

– А? – промолвила Элла, очнувшись.

– С тобой всё в порядке? Я тебя спрашивала, как сегодня всё прошло с Дороти, а ты, как будто оглохла.

– С Дороти всё, слава Богу, нормально. Мистер Голдмен всё-таки раскошелился на доктора. Я ведь говорила, что он самый настоящий жмот. Но когда этот чёртов доктор пришёл, мы говорим ему, что у Дороти была высокая температура, только сегодня жар вроде бы спал. А он посмотрел на нас с удивлением и говорит: «Ну, знаете ли, микроцефалы, по-моему, долго не живут» так и сказал: «долго не живут»! Я понимаю, так можно было сказать о кошке или птичке, но их и то жалко, а тут он сказал так о человеке!

– Так он дал ей хоть какое-нибудь лекарство? – перебила Джо.

– Да, укол какой-то сделал. Как же Дороти только там не брыкалась! А сейчас хоть температура стала нормальной.

Элла посмотрела на Дороти, которая с важным видом расхаживала по комнате.

– Иди ко мне, моя дорогая! – позвала её к себе Джо.

Она раздвинула свои руки в стороны, готовясь принять микроцефалку в объятья. Дороти, как только увидела, распростёртые объятья, сразу поспешила к Джо. Она забралась к ней на колени и сильно прижалась, будто маленький ребёнок к маме.

– Ну что наша Дороти скажет? – спросила Джо.

Дороти подняла на неё взгляд и произнесла:

– Гы… Го… Го… Гы…

– Что ты хочешь сказать, обижали тебя сегодня на шоу, да?

После этого вопроса Дороти, будто поняв его смысл, что совершенно было невозможно, ещё сильнее прижалась к Джо. Когда она с кем-нибудь обнималась, то всегда глубоко дышала, может быть, стараясь запомнить запах этого человека.

Джо хорошо помнила, как Дороти появилась в цирке Голдмена. Мистер Голдмен привёл её в один из весенних вечеров позапрошлого года, тогда он широко улыбался, и походка его была совсем не такой как обычно, более торжественной что ли. Он считал довольно большой удачей, что ему удалось найти такого уникального фрика. Но мистер Голдмен как впрочем и многие артисты его цирка не думал, что бедная Дороти больше чем просто уникальный фрик. Он говорил, что любит Дороти, но так любят не человека, а скорее мешок денег, он радовался, когда видел резвящуюся на улице микроцефалку, но так радуются скорее найдённой на дороге монетке.

Проблема таких людей как Дороти состоит в том, что они с самого своего рождения живут словно в каком-то стеклянном шаре или за какой-то стеной, отделяющей их от общества. Из-за этого самого шара они никак не могут контактировать с остальными людьми: они совершенно не понимают, что происходит вокруг них. Такие люди рады бы выбраться из своего заточения, из этого невидимого барьера, ограничивающего их сознание, но они не в состоянии сделать этого и вынуждены надеяться только на помощь от других людей. Но люди напротив предпочитают не помогать подобным инвалидам, а смеяться над ними, а Дороти и все остальные её товарищи по несчастью продолжают жить дальше, даже не замечая, что всё остальное человечество отвернулось от них.

Джо было досадно, что многие артисты и зрители не видели в Дороти совершенно добрую ничем не загубленную душу. Дороти искренно радовалась жизни, любила всех людей, каких только встречала. Отрешённость от общества хоть и сделала её совершенно беззащитной против других людей, но при этом уберегла её от вражды, лицемерия и фальши мира. Дороти являлась чем-то вроде цветка, выросшего в пустыне, которому совершенно было невдомёк, где он растёт, и который вместо того, чтобы придаваться унынию из-за тяжёлой судьбы, решил принести в этот мир радость и свет.

Каждый артист цирка Голдмена хоть один раз видел, как Дороти весело пляшет на траве, греясь в лучах солнца. Один раз во время одной из таких её прогулок, она подошла к старому угрюмому акробату Джорджу. В руках у неё были какие-то старые бусы, которые кто-то ей подарил. Дороти минуту смотрела на Джорджа, а потом протянула ему эти самые бусы. Кто знает, что заставило Дороти подойти именно к акробату, и зачем она отдавала ему своё украшение, может быть, хотела подарить его.

– Гу… Гу… – пролепетала она, стараясь привлечь внимание Джорджа.

Джордж посмотрел на Дороти и усмехнулся. Она всё так же продолжала протягивать ему бусы.

– Го… Га… – пыталась что-то сказать Дороти.

Это уже начало злить акробата, его могли запросто увидеть, а потом наверняка бы начали над ним смеяться. Он отошёл, но Дороти устремилась за ним. Она смотрела ему прямо в глаза, вокруг которых находились многочисленные морщины. От этого взгляда Джорджу стало не по себе, он попытался отогнать Дороти, но его попытки не венчались успехом. Тогда он слегка толкнул её. Вернее он думал, что сделал это слегка. Дороти отшатнулась и упала прямо на песок.

– Гы… Га… – вырвалось у неё.

Джордж поспешил удалиться, а Дороти ещё несколько минут сидела на песке, не понимая, что произошло.

Через несколько месяцев Джордж уволился и поговаривали, что он заживо сгорел в своей небольшой квартире, которую снимал. А Дороти всё так же продолжала резвиться на солнце. Её саму можно было бы сравнить с солнцем: как великое светило, подчиняясь вечным законом, в определённый час показывается над землёй, а потом снова исчезает, так и Дороти, совершенно не обращая внимания на оскорбления, не имея понятия, что такое обида, продолжала каждый день прыгать по траве, радуясь новому дню. В жизни Дороти постоянно появлялись новые люди, готовые унизить её, но со временем они все пропадали бесследно. Она внимательно смотрела на то, как посетители цирка приходили, тыкали в неё пальцем и уходили, так же великое светило наблюдает, как исчезают одни цивилизации и появляются другие. «Как Иисус», – сказала однажды Элла, наблюдая за Дороти. Да, она как Иисус Христос любила каждого человека и никому не желала зла.

Дороти находила поддержку только у остальных фриков и была благодарна им за это. Она часто бывала в фургоне Джо, и в последнее время Джо всё чаще относилась к ней, как к своему ребёнку…

– Бедная Дороти… Бедная Дороти… Бедная… Бедная… – послышался голос Стивена. Иногда бывало, что он забывался и повторял одно и то же чуть ли не по десять раз.

Никто не знал, что творилось в его навечно поникнувшей голове. Он был уже, мягко сказать, немолодой, в таком возрасте люди часто заговариваются.

Жизнь Стивена, следует заметить, была, так же как и у Эллы, несладкой. Он запомнил очень хорошо один случай, произошедший с ним, когда ему было тридцать лет. Его позвоночник принял ту форму, какая у него была теперь. Тогда он задумчиво шёл по улице и смотрел себе под ноги, никуда больше смотреть он не мог. И тут как бум… ударяется головой прямо о какую-то перекладину, возможно, турника. Ото всех сторон послышался смех, звонкий и долгий, смеялись идущие рядом прохожие. Стивен хотел посмотреть, кто это смеётся, разглядеть их лица, но головы он поднять не мог, поэтому ему пришлось стоять и слушать этот продолжительный смех. Стивен не знал, почему он так хорошо запомнил именно этот случай, примеров подобных происшествий можно было привести ещё много, потому что над ним довольно часто смеялись.

Женился Стивен рано, в девятнадцать лет, и его брак продлился недолго, даже трёх лет не прошло, как он развёлся. Его горб как раз начал увеличиваться, и жене это не нравилось. Настали проблемы с деньгами, пошли ссоры, скандалы, и вскоре их семья распалась. За полгода до развода жена подарила Стивену сына. Правда, он почти не знал своего ребёнка, жена не разрешала ему с ним видеться, оттого что Стивен мог напугать мальчика.

Стивен не часто вспоминал про жену, но когда всё же делал это, то называл её гулящей женщиной. После их развода до него дошли слухи, что она вновь вышла замуж за какого-то богатого бизнесмена, хотя кто знает, может, и не бизнесмен он вовсе, а какой-нибудь уборщик. Только одного этого факта, что жена вновь вышла замуж, хватило для Стивена, чтобы так грубо отзываться о ней.

– Бедная Дороти… – снова сказал Стивен.

– Стив, может быть, хватит? – нервно спросил Лари.

– Что? А, простите, просто начинаю забываться, – виновато произнёс он.

– Ох… Как жарко! Дайте что ли воды, – сказала Элла, но не став дожидаться пока кто-нибудь подаст ей кружку, сама подошла к кувшину воды.

Стивен осмотрел комнату. Он увидел пять фриков, пять людей, которые ему были очень дороги: Дороти, Джо, Лари, Элла, Шелдон. Он понял, что это его семья, идеальная семья, какую они не смогли создать с его бывшей женой. Здесь, в этой большой семье один всегда готов заступиться за другого. Уродство всех этих людей, как их общее большое горе, сплотило их. Стивен испытывал счастье, находясь в этой семье.

– А кстати, куда пропал Мартин? – осведомился Шелдон.

– Понятно, где он, у дрессировщицы Нэнси, – сказал Лари, – он давно уже к нам не заходил. Как же он там, интересно?

– Да, точно, точно, – вспомнил Шелдон. – А который час?

Лари подошёл к часам, и, прищурившись, посмотрел на них.

– Бог мой, уже двенадцать часов!

– Двенадцать? – удивилась Элла. – Надо быстрей возвращаться.

Она вздохнула, предвкушая обратную дорогу, встала и сняла с крючка куртку.

– Стивен, пошли, уже полночь, Дороти, иди ко мне, – собирала всех Элла.

Стивен нехотя поднялся со стула и направился к стене со словами:

– Кто-нибудь подайте мне мою куртку.

– Да вот же она, вот же!.. Дороти, хватит уже плясать по всей комнате!

– Гы… Го… – пролепетала Дороти.

– Да, «гы… го…», пошли уже.

Когда Стивен натянул свою куртку, и на Дороти оказалась верхняя одежда, Элла сказала на прощание:

– Ну ладно мы пойдём, а то, действительно, поздно очень.

– Пока, – сказала Джо.

Снова дверь на несколько секунд отворилась, и в комнату опять залетел ночной ветер. Шелдон затрясся, как осиновый лист.

Глава 3. Клоун

На следующий день в цирк пришло гораздо меньше людей, но сегодняшние гости, так же как и вчерашние, улыбались и с нетерпением ждали начала представления.

Пока зрители занимали свои места, за кулисами уже стояли артисты, которым выпала честь выступать первыми. К выходу готовился фокусник, в кулисах, которые отделялись от главной сцены лишь занавесками, уже было приготовлено всё необходимое для его выступления.

Вдруг погас свет, заиграла музыка, и из зала послышались овации. Фокусник, широко улыбаясь, вышел из кулис. На его место, рядом с узкой щёлкой между занавесками, встал клоун.

Фокусник тем временем начал показывать всякие мелкие фокусы, после каждого из них зрители громко аплодировали ему. Клоун же, внимательно наблюдавший за ним, что-то прошептал, после чего зачем-то на секунду открыл рот, будто от удивления, но причина была, скорее всего, не в этом.

Фокусник между тем вынул из своего цилиндра белого кролика и положил его на стоящий рядом столик, специально приготовленный ещё перед выступлением, потом он поклонился зрителям и вымолвил:

– Дамы и господа, сейчас я бы хотел показать вам смертельный номер, но для этого мне нужен доброволец. Я выберу его совершенно случайно, поверьте мне. Вот скажем, вы, девушка.

«Да уж „совершенно случайно“ он её выбрал!» – подумал клоун, не доверчиво наблюдая за фокусником.

Не обращая внимания на поднятые руки других зрителей, фокусник подошёл к первому ряду и протянул руку какой-то девушке. Она следом протянула ему руку и встала с места, дальше они вместе пошли в центр арены. Помощник выкатил большой ящик на колёсах. Он был чёрным с фиолетовыми звёздами по бокам, и у него присутствовало сразу восемь ножек. Сказав что-то чуть слышно девушке, фокусник начал помогать ей забираться в этот большой ящик.

– Дамы и господа, сейчас вы увидите нечто невероятное: я разрежу эту прекрасную девушку пополам! – сказал фокусник, кода девушка уже лежала в ящике.

Он взял со своего столика пилу, и, подойдя к ящику, начал медленно распиливать его. Зрители затаили дыхание. Осталось совсем чуть-чуть, и вот протяжный звук, издаваемый пилой, прекратился.

– Смотрите, дамы и господа, девушка абсолютно жива и здорова! – вымолвил фокусник, готовясь разъединить две половинки ящика.

Разъединив их всего на несколько секунд, он вновь представил их друг к другу. Завершая своё выступление, фокусник помог девушке выбраться из ящика, когда публика увидела, что она точно жива и невредима, вновь одарила фокусника овациями. Он низко поклонился и направился к кулисам.

Клоун отошёл немного в сторону, пропуская фокусника, и снова прильнул к щёлке между занавесками. «Такими фокусами разве только провинциальную публику развлекать», – подумал клоун.

– Эй, кыш с дороги! – раздался позади женский голос.

Клоун обернулся, поправляя красный взъерошенный парик, и увидел сидящую на лошади женщину.

– Не надо никуда меня прогонять! Я тебе не кошка какая-нибудь! – сказал он грубым тоном.

– Давай уже, отходи, Грэг. Тебе не кажется, что в последнее время, когда ты надеваешь этот костюм, то сразу становишься тупее? Наверное, на тебя и правда одежда клоуна так сильно влияет, – презрительно сказала она.

Выслушав её, клоун Грэг всё же отошёл в сторону. Когда эта женщина проехала, за ней последовала ещё какая-то. Грэг что-то прошептал и снова прильнул к щёлке между занавесками.

Под музыку наездницы скакали по арене, их лошади выполняли различные трюки, заслуживая громкие аплодисменты зрителей.

Грэг ненадолго отвлёкся от представления. Он достал маленькое зеркальце из кармана и проверил, не смазан ли его грим. Он ещё раз поправил парик, большой красный нос и удостоверился, каждая ли пуговица на его костюме была вдета в петлю. Грэг с облегчением вздохнул, когда убедился, что всё в полном в порядке, но у него всё равно было какое-то неспокойное чувство. Веко его начало подёргиваться, так иногда бывало, если он сильно нервничал. Грэг аккуратно потёр глаз, стараясь не стереть грим, и в очередной раз глубоко вздохнул.

– Ну что, старина, готов к представлению? – послышался голос его коллеги, Боба.

Боб положил свою руку ему на плечо.

– Тебе-то легко, – ответил Грэг, – ты не волнуешься перед каждым номером, как я.

– Да, ладно всё будет хорошо. Мы же клоуны, а клоунам не зачем быть серьёзными и волноваться ещё о чём-то.