Прекрасные наполовину Горбунов Даниил
Глядя на своего коллегу, Грэг понял, как же к его характеру подходит эта улыбка до ушей, нарисованная на его лице. Но слова Боба, его оптимизм не очень-то помогли Грэгу собраться.
– Ладно, приготовься, сейчас музыка заиграет, – сказал Боб.
Через несколько секунд действительно заиграл старый добрый «Выход гладиаторов», музыка, под которую в цирках обычно выходят клоуны.
– Ну, пошли, – кинул на ходу Боб и выбежал на арену. Зрители зааплодировали.
Грэг побежал ему вслед. Он грозил Бобу то кулаком, то пальцем, делая вид, что тот ему насолил. Некоторые зрители уже смеялись. Боб закрыл лицо руками, показывая, что он плачет и остановился. Грэг тоже остановился и стал наблюдать за своим другом, он жалел его. Потом Грэг, чтобы его успокоить достал из нагрудного кармана платочек, только этот платок был какой-то неестественно длинный, так что его конец так и остался в кармане. Он протянул платок Бобу, показывая, «мол, вытри слёзы». Боб стал вытягивать платок из кармана Грэга, но он был, словно, бесконечный. Грэг побежал вокруг Боба, и бесконечный платок, как верёвка, обмотал тело его друга. Поняв, что его надули, Боб быстро высвободился из «оков» и побежал за Грэгом. Платок в это время, наконец, весь вышел.
«Боже… Не уж-то это смешно?» – пронеслось в голове Грэга. Его мысли в это время витали где-то за пределами цирка. Может быть, к нему опять возвращались ужасные воспоминания?
Повторилось всё то же самое, только теперь плакал Грэг. Боб, жалея его, вынул из своего кармана цветочек и протянул Грэгу, но гибкий стебель цветка остался в кармане. Грэг радостно принял подарок, но как только он взял цветок в руки, из него прямо ему в лицо хлынула струя воды…
«Боже… Как же я всё это ненавижу!» – подумал Грэг. Он был словно во сне.
Тут Боб развёл в стороны руки, показывая, что он хочет обнять Грэга, и Грэг охотно принял эти объятья. Зрители начали аплодировать, кто-то даже свистнул. «Боже… Боже…» – ещё раз повторил про себя Грэг.
Грэг вернулся в свой фургон только поздним вечером. Он снял парик, клоунский нос, цветной костюм с забавными пуговицами, а затем умылся. Грэг хотел было пожарить себе яичницу на ужин, но чувство голода у него пропало, возможно, из-за сильной головной боли. Он зачем-то взял со стола ложку, оставленную им ещё утром. «Да пошло всё к чёрту!» – родилась в его голове мысль, и Грэг с непонятно откуда взявшейся агрессией кинул ложку прямо в стену. Раньше, лет пять назад, он не часто срывался, но сейчас приступы гнева преследовали его почти после каждого выступления, виной тому были неприятные воспоминания.
Сегодня, во время представления он опять вспомнил о своём отце, нет, вернее не об отце, а об отчиме. У них были не самые приятные отношения. Отчима своего Грэг никогда не называл папой, всегда по имени. Звали его Россом. Если бы Грэга попросили охарактеризовать Росса, то он, наверняка, бы первым делом сказал, что отчим его – человек странный. Характер его действительно был странным: он то был спокойным, то непонятно от чего злился, вернее, причина его злости, конечно, присутствовала, но она казалась такой незначительной, что ярость Росса становилась просто смешной. Грэга в детстве всегда бесила эта злость отчима, возможно, она как вирус передавалась и ему. В приступе гнева Росс часто кидался какими-нибудь вещами, что-то ломал, так теперь иногда поступал и Грэг. Память Грэга сохранила один случай из детства, он хорошо запомнил, как мама и отчим в буквальном смысле дрались, они тогда как раз спорили о деньгах, ну знаете, кто больше зарабатывает, кто больше тратит, и тому подобное…
– Сволочь! – вырвалось изо рта Грэга. – Самая настоящая сволочь!
Потом до Грэга дошло, какие причины были для всей этой непонятной ярости Росса. Во-первых, это, как было замечено, проблемы с деньгами, отчим зарабатывал меньше мамы, но в каком-то смысле, он ведь не был виноват в этом. Во-вторых, это вечный контроль со стороны родителей Росса, они люди пожилые, и постоянно нуждались в помощи, но при этом им нужно было непременно всё знать, всё, что творится в семье сына. Они начинали совать свой нос во всё подряд, казалось, им было интересно даже то, сколько времени Росс сегодня провёл в туалете. Ну как при таком диком контроле не сойти с ума? Контроль родителей, недовольство жены доводили Росса до дрожи, он ломал мебель, бил посуду.
Как-то раз Грэг привёл к себе в гости пару друзей, но как потом оказалось, он выбрал неудачный для этого день. Росса опять начало всё вокруг раздражать, и он прямо на глазах друзей Грэга сломал стул.
У Грэга началась дрожь. Он вспоминал события того злосчастного дня, думал о том, как же ему тогда было стыдно перед своими приятелями. Дрожь от тела перешла в руки, и Грэгу захотелось взять что-нибудь и сломать, неважно что, лишь бы только сломать. Он взглянул на маленький табурет, и, поняв, что с ним ему вполне возможно справится, схватил этот табурет и принялся яростно бить его об пол.
– Так тебе и надо! – кричал Грэг. – Это тебе за то, что ты меня позорил! По-зо-рил ме-ня! – он чеканил каждое слово, ударяя об пол табуретом.
Вскоре послышался треск, и Грэг заметил, что одна ножка у табурета почти отвалилась. Он оторвал её, откинул табурет в сторону и начал бить себя этой ножкой по голове. Но после трёх ударов, голова заболела.
– Боже, за что? За что? – заорал Грэг, но после его неожиданно настигло какое-то странное умиротворение, позлился и хватит.
Он присел на пол. В висках невероятно громко стучала кровь. Озираясь вокруг, смотря на табурет со сломанной ножкой, Грэг подумал: «Интересно слышал ли меня кто-нибудь?» Встав с пола, он присел на стул и обхватил руками больную голову.
В детстве Грэг прочёл как-то «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Стивенсона. Сейчас он понял, что он олицетворение доктора Джекила, тогда как Росс – мистер Хайд. В характере Грэга смешались два совершенно разных мира, две противоположные части.
Грэг почувствовал, что новый приступ гнева начинает овладевать им. Он вспомнил, каким его отчим был в старости. Старея, Росс постепенно превратился в расиста. Кстати, он был, как это говорится, чёрным, и, прознав как-то раз, что одного его соседа, который не отличался от него цветом кожи, убили, при чём довольно жестоко, Росс загорелся желанием извести всех белых с Земли. Иногда, когда Грэг вспоминал своего отчима недобрым словом, он всерьёз задумывался, а не податься ли ему в Ку-клукс-клан. Но нет, скорее всего, это нужно было делать раньше, когда он ещё жил с Россом.
«Интересно, что бы сказал Росс, если бы он сейчас увидел меня? – спросил сам себя Грэг. – Наверное, сказал бы: «Что за клоун передо мной!» Ему стало смешно от этой мысли. «Что за клоун передо мной!» – повторил Грэг.
Будто вспомнив что-то очень важное, он быстро поднялся и направился к маленькому комоду, стоящему у стены. Он принялся что-то отчаянно искать в одном из ящиков.
– Вот он! Вот он! – торжествующе произнёс Грэг, когда это что-то было найдено.
Он достал из ящика маленький серебристый медальон. Этот медальон – всё, что осталось от его отца, настоящего, биологического отца. Грэг не помнил его, но он почему-то представлялся ему намного лучше этого Росса. Его отец точно не такой псих, как отчим. Мать никогда ничего не говорила об отце, это немного озадачивало Грэга. Как он только не старался выпытать у мамы хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь маленький факт из биографии отца, всё без толку. Его отец так и остался для него человеком, о котором он ничего не знал, человеком, вечно бродящим в тумане, ты видишь его, он близко, но постоянно куда-то уходит от тебя, ускользает, как мокрое мыло из рук. Его отец так и остался для него идеалом всех отцов Земли, но при этом, Грэг забывал, что была какая-то веская причина того, что он ушёл от них, покинул навсегда его и маму. Это как раз должно было бы опустить отца в глазах сына, но он всё равно продолжал думать, что его папа самый лучший.
Грэг перевернул медальон. На другой стороне медальона было выгравировано: «С. Б.» – инициалы его отца. Но беда в том, что людей с подобными инициалами разбросано по Земле, Бог знает сколько. Лет в восемь Грэгу пришла идея искать отца по этим самым инициалом, встретится с каждым человеком, у кого имя и фамилия начинаются на те же самые буквы. Но как же теперь всё это казалось абсурдным. Его отцу вечно предстояло бродить в густом тумане прошлого, никогда ему оттуда не выйти.
Глава 4. В уродстве – счастье
Фрики в цирке Голдмена жили одной большой семьёй, но один фрик всё же предпочёл не иметь такие тесные отношения с остальными. Звали его Мартин, известен он был под прозвищем «человек-волк». Он не часто ходил в гости к другим фрикам, мало с ними общался, возможно, причина этого была в том, что он хотел быть как можно ближе к обычным людям, и всё своё время он проводил со своей невестой Нэнси.
Тем же вечером, когда Грэг сорвался после очередного выступления, Мартин сидел в своём фургоне и любовался своими же рисунками, которыми были завешены все стены его комнатушки. Он очень хорошо рисовал и причём научился этому полностью самостоятельно. Почти все его рисунки были портретами, и на всех этих портретах было изображено одно и то же лицо, лицо его милой Нэнси. Если просмотреть сейчас его работы, то можно заметить, что Нэнси на каждом рисунке сильно менялась: она была нарисована то сидящей на пляже, то на скамейке в парке; на одних рисунках ей было около двадцати двух лет, на других, более старых, ей не дашь и шестнадцати.
Он любил Нэнси больше жизни, она была для него человеком, ради которого стоит жить. Только Нэнси не отвернулась от него, не испугалась его безобразной внешности. Сколько он себя помнил, она всегда была с ним рядом, старалась успокоить его в трудную минуту.
– Нэнси… Милая Нэнси, – прошептал он.
Мартин оглядел стены, сейчас на него смотрели десятки Нэнси, созданных им самим. Но ни одна нарисованная Нэнси, считал он, не сможет по своей красоте сравняться с оригиналом.
«Где она интересно?» – подумал Мартин, но через минут пять услышал чьи-то шаги, его невеста вошла в фургон. Ничего не говоря, она подошла к нему и поцеловала в заросшею густыми волосами щёку.
– Ну как прошёл день, Мартин? – поинтересовалась она.
– Нэнси… Милая Нэнси, – воздохнув, сказал он, – ты же прекрасно знаешь, как обычно проходят мои дни. Сегодня-то ещё ничего, слишком буйных посетителей не было. А вот во время вчерашнего шоу какая-то женщина, увидев меня, такая и говорит: «Фу-у-у-у»! Представляешь?! Я хотел высказать всё, что о ней думаю, да только меня остановили…
– Ну не огорчайся, Мартин, ты же знаешь, что я тебя люблю, – попыталась пожалеть его Нэнси. – На всех остальных нам плевать, главное что, ты любишь меня, а я люблю тебя, правда же?
– Да, Нэнси, ты, конечно, как всегда права. Просто эти люди, которые приходят на шоу… ну знаешь… такое чувство иногда появляется… хочется убить их всех. Разжечь бы большой-большой костёр, и каждого из них постепенно кидать прямо в пламя, или утопить их всех что ли. Понимаешь?
Он смотрел на неё отчаянными грустными глазами, полными надежды. Его обросшее лицо, грустный взгляд как будто превращали его ненадолго в какого-то раненного зверя, который нуждается в помощи и защите. Девушке стало невероятно жалко своего возлюбленного. Подобные разговоры были не редкостью, но они не пугали Нэнси, лишь давали ей понять, что Мартину постоянно нужна её поддержка, только она может ему помочь и никто больше.
– Мой бедненький Мартин! – вымолвил Нэнси и обняла его. – Не нужно так сильно расстраиваться, всё пройдёт, всё пройдёт.
Она нежно поглаживала его по голове.
– Никогда я не понимал людей, Нэнси, – не унимался Мартин. – Они странные какие-то… Любят ходить и смотреть на инвалидов. Но не лучше бы было разрабатывать какие-нибудь методы лечения этих самых инвалидов. Нам твердят, что мы живём в новом времени, что постоянно что-то новое изобретают. Но почему они не изобретают лекарства от всей этой дряни, которой больны фрики. Какое к чёрту новое время, у нас ещё взгляд на мир-то средневековый!
– Обязательно что-нибудь придумают, обязательно, просто нужно время для всего этого. Придумают, и ты обязательно избавишься от своей волосатости, обязательно, – продолжала успокаивать Мартина Нэнси.
– Да, конечно, придумают они. Они лучше себе какую-нибудь игрушку сделают, чем что-нибудь полезное изобретут. Недавно все галдели про эту новую штуку, телевиденье. Телевиденье они сделали, а то, что столько людей умирает от различных болезней, они не слышали, они балуются своим телевиденьем!
Мартин чуть ли не до крика повысил голос, Нэнси всё это терпеливо слушала.
– Но подожди, Мартин, не все же люди на Земле плохие, не все же ведут себя как маленькие дети, играют в игрушки, как ты говоришь…
– Все люди одинаковы, так же как и свиньи одинаковы. Посуди сама, как мне паршиво бывает, когда надо мной издеваются. Они смеются над такими как я, кидаются помидорами. Но знаешь, что я скажу? Кидая в меня помидором, они сильно рискуют получить в ответ что-то намного серьёзнее помидора. Я им уже не какой-то там овощ кину, я в них ножом запущу! Тогда они попляшут у меня, попляшут…
Нэнси начала всерьёз волноваться, ситуация постепенно выходила из под контроля. Но Мартин всегда был довольно вспыльчивый, и Нэнси давно привыкла к подобным его речам. Она продолжала гладить его голову, думая, что это успокоит его.
Тише, ради Бога, успокойся, – шептала Нэнси разбушевавшемуся другу. – Мартин, ну как же ты не понимаешь, что нельзя так говорить! – сказала она, после чего ненадолго отошла, а вернулась с листком и карандашом в руках. – Вот на. Порисуй, тебя ведь это успокаивает.
– Не хочу я рисовать: настроения нет! Выслушаешь ты меня, наконец, а? – кричал Мартин. – Но знаешь, я даже счастлив! Да, счастлив! Пусть они кидают в меня помидоры, пусть смеются, пусть! Они же за это деньги платят! Понимаешь, деньги! Бросают их практически на ветер, а я их ловлю на лету, и к себе в карман. Выгодно, а? Счастлив я! Чертовски счастлив! – Мартин выхватил из рук Нэнси лист и карандаш, и, проткнув этот листок карандашом, принялся беспощадно рвать его. – Счастлив я! Понимаешь, счастлив?!
– Перестань, пожалуйста! Не надо!
– Ты знаешь, что я хотел раньше стать актёром, и сейчас то же хочу. Но когда я переступил порог одной киностудии, меня все испугались, как будто привидение увидели. Я им сказал, что хотел бы сниматься в кино, а они немного помолчали и засмеялись. Я, по их мнению, мог бы только какого-нибудь оборотня сыграть, а я хотел настоящих ролей, понимаешь, мне роль оборотня и так-то по жизни надоела. Я сказал им всё это, а они и говорят: «Тогда мы ничем не можем помочь вам. Вам бы в цирке выступать». Представляешь, мне бы в цирке выступать. Чёрт! Как же всё это противно! Как же всё это надоело!
– Мартин, перестань, пожалуйста! Не надо! – ещё раз повторила Нэнси.
Наступила тишина. Странно, но эта фраза, кажется, успокоила Мартина, теперь он сидел неподвижно, глядя куда-то в пустоту. Он всегда остывал так же неожиданно, как и вспыхивал. Странным и немного смешным показалось Нэнси то, как ей удалось его успокоить: она просто сказала: «Не надо!», и Мартин тут же успокоился. Ей показалось это смешным, потому что это «Не надо» она произнесла как команду, словно говорила: «Фу» собаке. «Перестань, пожалуйста! Не надо! Фу!»
Это не показывало Нэнси с лучшей её стороны, просто она славилась в первую очередь двумя вещами: постоянным желанием пожалеть кого-нибудь и легкомысленностью. Бывало, у неё появлялось желание порхать и порхать, словно бабочка. И она часто не могла остановиться, спуститься с небес на землю.
– Милый мой Мартин, – ласково прошептала Нэнси, – всё хорошо ведь, правда? Всё в полном порядке.
Он прижался к ней и оказался в её нежных объятиях, его голова легла на её плечо.
– Всё хорошо… – до сих пор повторяла своё заклинание Нэнси, правда, ей немного уже наскучило сидеть так, с головой Мартина на плече, и повторять одно и то же.
С самых ранних лет своей жизни, когда Нэнси ещё только познакомилась с Мартином, она уже знала, что этому человеку, этому мальчику нужна помощь, нужно, чтобы его кто-нибудь пожалел. Никто из школы не хотел с ним дружить, ему совершенно не с кем было играть, и тогда Нэнси пригрела Мартина. Она начала с ним дружить лишь потому, что не было рядом людей, которые могли бы сделать это за неё. Дальше пошло, поехало, они становились старше, и у Мартина появились совершенно новые потребности, новые желания. Он полюбил Нэнси. Он был счастлив, и, глядя на него, она тоже была счастлива. Она была рада, что смогла подарить этому человеку счастье, но было ли ей самой нужно это самое счастье, была ли она в силах по-настоящему полюбить Мартина, волосатого Мартина, человека-волка, с таким сложным ранимым характером? В какой-то момент, она поняла, что просто не сможет сказать ему «нет» в ответ на его признание в любви. Не может Нэнси разбить сердце этого человека, за которым в детстве в буквальном смысле ухаживала, как за больной бездомной собачкой.
Но в последнее время Мартин всё чаще стал устраивать истерики по поводу своей внешности. Нэнси старалась помочь ему, но её попытки сделать это всё реже увенчивались успехом. С каждым днём её жених становился всё ревнивее и ревнивее, он и так требовал к себе повышенного внимания, теперь же Мартин чуть ли не по десять раз на дню спрашивал девушку, любит ли она его, даже не спрашивал, а просто заставлял клясться в любви к нему. Нэнси начинало всё это надоедать, и такая жизнь ей была не очень-то по вкусу. В характере Нэнси сочетались две несовместимые особенности: постоянное желание пожалеть кого-нибудь и легкомысленность. Иногда Нэнси задумывалась о том, а не расстаться ли ей с Мартином? Но если она уйдёт, кто тогда пожалеет его? Кто сможет помочь этому человеку, этой несчастной, загубленной обществом душе? После подобных рассуждений, Нэнси окончательно запутывалась, она не могла понять, то ли она всё-таки хочет оставаться с этим человеком, толи покинуть его, скинув со своих плеч, как ненужную обузу.
– Ты меня любишь, Нэнси, так ведь? – спросил Мартин.
«Тебе что нужны ещё какие-нибудь доказательства этого?» – промелькнула мысль в голове Нэнси. Ей показалось, что Мартин действительно ведёт себя как домашнее животное, которое постоянно нужно гладить, ласкать, а иначе оно будет думать, что его уже не любят.
– Конечно, люблю, – прошептала она.
Мартин склонился над своей возлюбленной и поцеловал её. Но для Нэнси этот поцелуй был неприятным, потому что волосы на лице Мартина лезли ей в рот. «Как же противно! – подумала она. – Когда же это закончится? Поскорей бы уйти».
– Ты меня точно любишь? – не унимался Мартин.
«Боже! Сколько можно спрашивать одно и то же!» – подумала Нэнси и сказала:
– Конечно, люблю. Как же такого волосатика не любить?..
Глава 5. Убийство среди белого дня
Грэг любил выходные в первую очередь не потому, что он сильно уставал в будни, а потому что только в выходные, когда не было представлений, он мог забыть о Россе, о тяжёлом прошлом. Хотя, не все выходные выдавались такими, как хотел Грэг, бывало, что и в эти долгожданные дни он срывался, но, слава Богу, такое случалось не часто.
Сегодня вроде бы ничто не предвещало очередного срыва. На небе сияло тёплое июньское солнце, в цирке было невероятно тихо из-за отсутствия посетителей. В такие дни Грэг ощущал блаженство, невероятное спокойствие. То и дело мимо проходили другие артисты, его друзья, и он приветливо с каждым здоровался.
Сейчас Грэг стирал клоунский костюм. Он поставил таз на скамейку рядом с фургоном и старательно тёр ткань о стиральную доску. Грэг не очень любил стирать, но всё же приходилось заниматься этим. К нему подошёл Боб.
– Всё трудишься? – спросил он.
– Тебе бы, Боб, только шутить, а я, между прочим, занимаюсь делом, – ответил Грэг.
– Да ладно тебе. Я же только спросил.
Боб пошёл по своим делам, а Грэг перевернул свой костюм другой стороной и продолжил стирку.
А как же не любил стирать Росс! Когда мама Грэга была занята, ей силком приходилось заставлять отчима хоть что-нибудь постирать.
«Ты опять?» – спросил сам себя Грэг, когда заметил, что вновь стал вспоминать о Россе. Мысли об отчиме завертелись в его голове, и он без толку пытался прогнать их. Если бы сейчас кто-нибудь проходил рядом, он бы заметил, что Грэг стал как-то больно уж старательно тереть о стиральную доску одежду, даже чуть ли не с яростью он её стирал. Но силой воли он попытался успокоиться, и у него это получилось.
– Здравствуй, Грэг, – сказал седой фокусник.
– Здравствуйте, мистер Уайт, – ответил ему Грэг.
Вынув костюм из таза с мыльной водой, он отжал его и перекинул в другой таз, без воды. Грэг вылил грязную воду прямо на землю и отправился за чистой. Недалеко была колонка.
Он подумал, что ему не следует сегодня вспоминать Росса, но никуда не мог уйти от воспоминаний. Он вспоминал, как отчим ругался с матерью, как их скандал медленно перерастал в драку. Росс дал маме пощёчину, она тут же схватилась за нож. «Только попробуй меня ещё раз ударить!» – твердила она. Хоть Росс и не пытался её ударить, мать почему-то набросилась на него и прошлась ножом прямо по рёбрам отчима. Грэг плакал тогда, да и сейчас, если честно, на его глаза наворачивались слёзы, но он усердно пытался их подавить. Дальше Росс набросился на маму, раздались крики, плач. Ярость, отчаяние, жгучее чувство обиды – всё смешалось в один коктейль.
«Нет. Хватит. Довольно», – подумал Грэг – и образы прошлого исчезли. Он уже стоял рядом с колонкой: вода из большого крана утекала куда-то под землю. Грэг увеличил напор, и подставил таз. Вода с металлическим звуком стала заполнять таз, когда он наполнился, Грэг направился обратно к скамейке.
Он подумал, что сейчас достирает свой костюм, повесит его сушиться, а потом пойдёт в фургон, приляжет, может даже поспит. Да, хорошо бы было поспать, может быть, во сне от него отстанет Росс, а то буквально всё о нём напоминает, даже стирка. Как же его всё это достало, хоть вешайся. Как бы Грэгу хотелось отбросить все эти дурные воспоминания, выбросить их на помойку. Как-то в школе им рассказывали притчу о человеке, который искал счастье, и постоянно таскал с собой какой-то хлам. Прохожие, встречавшие этого человека на пути, спрашивали его, куда он идёт. Он отвечал, что ищет счастье, тогда прохожие спрашивали его, а зачем он тащит за собой хлам. Человек удивлялся, действительно, зачем ему какой-то мусор носить, и он решил от него избавиться. Когда в дороге его уже ничего не тяготило, он понял, что и так-то счастлив, и счастье ему искать незачем, нужно было всего лишь выбросить весь мусор. Так вот воспоминания были хламом для Грэга, но только избавиться-то от них он не мог, они как будто намертво приросли к нему.
Грэг приблизился к своему фургону и заметил, что около него что-то происходит. Рядом с той скамейкой, на которой он оставил таз со своим костюмом, плясала микроцефалка Дороти. Что-то явно было не так. Около десяти метров отделяло Грэга от Дороти, и Грэг заметил, что микроцефалка пляшет на какой-то цветной тряпке. Но нет, это было вовсе не тряпка, это был костюм Грэга!
– Скотина! Ты что вытворяешь?! – прокричал он.
Грэг остановился, наблюдая за тем, как безумная Дороти топчется на его костюме. Она кинула его прямо в лужу, которая осталось от грязной воды. Грэг почувствовал как в нём рождается желание хорошенько проучить микроцефалку, так, чтобы она на всю жизнь запомнила бы этот день, в который посмела взять его костюм. Руки его сами собой сжались в кулаки, сердце бешено заколотилось.
– Иди-ка сюда! Сейчас я тебя, скотина, проучу! – продолжал кричать Грэг.
Он быстро зашагал к Дороти. В это время она прекратила свой танец и, широко улыбаясь, глядела на Грэга.
– Гы… Га… Гы… Га… – произнесла она, приветствуя его.
– Сейчас я тебе покажу «Гы… Га…» Сейчас ты у меня попляшешь!
Снова перед его глазами предстала картина того, как отчим дерётся с мамой. Потом он увидел, как Росс ломает стул прямо на глазах его друзей. Потом он вспомнил, как вчера сам ломал стул. «Боже… Как же мне стыдно! Как стыдно!» – подумал он.
– Как стыдно! – кричал Грэг уже вслух.
Он схватил ничего не понимающую Дороти прямо за горло. Она пыталась освободиться, но её сил естественно не хватало.
– Гу… Гу… – кричала она.
Грэг сильнее сжал её горло и начал трясти эту беспомощную преступницу, пойманную им на месте преступления. Он смотрел ей прямо в лицо, и Грэгу казалось, что лицо Дороти начинает превращаться в лицо Росса, этого жалкого чернокожего психа.
– Мне стыдно! Стыдно мне! Ненавижу! Ненавижу тебя! – кричал он.
Грэг уже душил Дороти. Её глаза закатились, а лицо посинело. Сердце Грэга стучало как сумасшедшее. Тело Дороти полностью ослабло, и Грэг увидел, что в его руках находится уже мёртвая микроцефалка.
– Боже… Боже… – прошептал Грэг.
Он отпустил тело Дороти, и оно упало прямо на его грязный костюм. В его голове не укладывалось, что он только что убил её, собственноручно задушил.
– Что я наделал? – вымолвил он и увидел, что прямо к нему кто-то направляется.
«Что делать? Что делать?» – мелькали в его голове мысли. Он понимал, что просто так стоять и смотреть на мёртвую микроцефалку нельзя. «Надо бежать!» – подумал Грэг. Он быстро вбежал в свой фургон и закрыл на ключ дверь, после Грэг сел прямо на пол.
– Боже! Что я наделал?! – продолжал он отчаянно спрашивать.
Рядом с ним лежала ножка от сломанного табурета. Схватив её, он принялся бить ею себя по голове. Из глаз потекли слёзы.
– Нет, нет, – шептал Грэг, он до сих пор не мог поверить, что Дороти, которая буквально пять минут назад весело плясала, сейчас мёртвая лежит на земле.
Он услышал, как кто-то подходил к двери.
– Убийца! – кричала какая-то женщина, стоящая рядом с его фургоном. Потом он понял, что это был голос Джо. – Убийца! Убийца! Ты хоть понимаешь, что ты наделал? Несчастный ты убийца!
Грэг затаил дыхание. Он услышал, что Джо начала плакать, «плакать» – это даже не то слово, она рыдала навзрыд. «Убийца» – доносилось до ушей Грэга. В одночасье он стал убийцей.
Глава 6. Похороны
– Какие похороны?! Джо, ты в своём уме? – сказал Лари и, погрузившись в раздумье, прикусил нижнюю губу.
– Лари, не надо так со мной разговаривать, – ответила Джо. – По-твоему мы должны бросить Дороти на дороге, и пусть она так лежит и гниёт? А все прохожие будут ходить и смотреть на неё? Ну, хотя, да, зато денег платить не надо за фрик-шоу: прошёл мимо – увидел микроцефалку, красота!
Она снова заплакала, тусклый свет от керосиновой лампы освещал её мокрое от слёз лицо.
– Но у нас нет ни гроба, ни даже креста, чтобы поставить на её могилу, – говорил Лари, – я о надгробном камне и подавно молчу. Да к тому же мы постоянно переезжаем: сегодня в одном городе, завтра – в другом…
Иногда скептицизм Лари сильно раздражал Джо. Она понимала, что Лари прав, но всё равно не хотела верить во все его доводы, она всегда надеялась на лучшее.
– Я говорю: мы не можем оставить её вот так, мы должны хоть что-то придумать.
Джо в надежде посмотрела на всех остальных, но они молчали, будто набрали в рот воды.
– Знаешь, Джо, – заговорила Элла, – мы действительно должны похоронить Дороти. А то ведь она никому не нужна, кроме нас. Её, наверное, уже все забыли, и идти за помощью к мистеру Голдмену бесполезно, ему на всех наплевать, тем более на какую-то там микроцефалку. Я бы в суд на этого клоуна Грэга подала, это же ведь надо – задушить человека, и причём практически ни за что.
– Какой суд?! – возразил Лари. – Над нами только все посмеются и всё, и мы же постоянно переезжаем, как мы пойдём в суд и на что мы…
– Мне кажется, – перебила его Джо, – нужно Дороти завернуть в простыню, и похоронить в таком виде. У Стивена же есть какая-то старая лопата, так вот не уж-то мы не похороним Дороти.
– Есть-то, есть, – сказал Стивен, разглядывая свои руки, – да только кто же копать будет? У Лари рук нет, Шелдон и подавно не может, а я… нет, ну хотя могу, правда, я не такой уж и молодой…
– Если что, я буду копать, – сказала Джо.
Ненадолго воцарилось молчание, каждый обдумывал, как они будут хоронить Дороти. Её тело в это время лежало на кровати, простыня была откинута в сторону, чтобы тело не запачкало её. Джо взглянула на Дороти, она не могла поверить, что теперь Дороти мёртвая лежит в её фургоне на кровати, ещё только вчера она прыгала по этой самой комнате, выражая таким образом всю радость и любовь к миру, к жизни.
– Ну, так что, мы пойдём или нет? – спросила Джо.
Она взяла простыню и подошла к Дороти.
– Помогите мне, подержите тело, пока я стелю простыню.
Подошла Элла, она взяла Дороти на руки, из-за Эммы ей не очень-то удобно было держать тело. Джо расстелила на кровати простыню и взяла тело у Эллы. Затем она положила его на простыню и принялась тщательно заворачивать.
– Ну всё, – сказала Джо, когда тело было полностью завёрнуто, – Шелдон, надеюсь, ты не расстроишься, если мы тебя не возьмём с собой, а то нам и так-то тяжело…
– Ох, Господи! Да нет, ничего, идите, я вас здесь подожду, – раздался голос Шелдона откуда-то из угла.
– Знаете, я вот думаю, это и вправду как-то неправильно, хоронить Дороти вот так, как будто домашнее животное. Нужна хотя бы табличка с её именем, – сказала Джо.
– Да только где её взять? – спросил Лари.
Недолго думая, Джо ответила:
– Разве у нас нет никакой маленькой дощечки?
Она подошла к кухонному шкафу и достала из выдвижного ящика небольшую разделочную доску. На одной её стороне были видны многочисленные следы ножа, но другая сторона была абсолютно гладкой.
– Вот, из этого уже можно что-то сделать. Теперь остаётся только написать имя.
– Может попросить об этом Мартина? – предложила Элла.
– Ну… я думаю, что можно… Я к нему схожу, вы меня пока подождёте.
Джо накинула на плечи лёгкую куртку и вышла на улицу, держа в руке разделочную доску.
Во всех окружавших её фургонах уже горел свет. Джо подошла к фургону Мартина и громко постучалась. Не став дожидаться ответа, она вошла внутрь.
– Мартин, можно ли тебя попросить об одной услуге? – сказала она.
Мартин, поглощённый рисованием, ненадолго отвлёкся и посмотрел на Джо.
– Ну, наверное, смотря чего ты хочешь, – вымолвил он.
– Мартин, произошло нечто страшное! Ой! Я боюсь даже тебе об этом говорить! Только не волнуйся! Всё равно уже ничего не исправишь.
– Боже мой, Джо, что произошло? Говори уже! – Мартин привстал с табурета и с тревогой посмотрел на Джо.
Джо понимала, что если она скажет Мартину имя убийцы, то тому не поздоровится, поэтому она решила не говорить о Грэге: Мартина было бы не сдержать. Джо набрала воздуха в грудь и выпалила:
– Знаешь, сегодня днём какой-то негодяй убил нашу маленькую Дороти.
Мы решили похоронить бедняжку, но не хотим, чтобы могила была безымянной, и для этого нам нужна табличка с её именем.
Джо протянула Мартину маленькую дощечку. Его потрясла новость, принесённая Джо, так что Мартин на несколько мгновений потерял дар речи. Он медленно встал со своего места, и, подойдя к Джо, взял у неё разделочную доску.
– Ты сделаешь это для нашей Дороти? Ты ведь можешь? – всхлипывая спросила Джо.
– Думаю, я сумею, – вымолвил Мартин и с горечью произнёс: – Поверить не могу! Какая сволочь могла сделать это с Дороти? Знай я убийцу, не жить ему на этом свете! Когда похороны? Сколько у меня времени?
– Мы похороним её, когда стемнеет: нам не нужно лишних глаз и ушей.
– Я справлюсь. Принесу работу к могиле.
Джо кивнула и молча вышла из фургона.
Он сел за стол и взял из маленького стаканчика кисточку, обмакнул её в баночку с чёрной краской и задумался: что же написать о бедной Дороти. И, не придумав ничего другого, вывел: «Спи спокойно, дорогая Дороти».
Джо поторопилась к себе, зная, что все её ждут. Она вошла в фургон и оглядела собравшихся. Каждый был уже одет и готов идти.
– Ну как всё прошло? – поинтересовался Лари.
– Мартин согласился, он принесёт табличку к могиле. Ну что ж, пойдём?
Джо, держа в руках тело Дороти, распахнула дверь, и вся процессия вышла на улицу. Уже смеркалось, в округе не было ни души.
– Подождите, – вспомнила Элла, – я схожу за лопатой, а то копать-то нечем будет. Стивен, она где у тебя лежит?
– Посмотри под фургоном, я недавно её доставал, по-моему, туда закинул, – сказал Стивен.
Элла ушла, а все остальные остались стоять и ждать её. Джо оглянулась, повсюду она видела фургоны, в каждом из них горел свет. Она подумала, что все люди, сидящие в этих фургонах, полностью равнодушны. Им было совершенно всё равно, что кто-то там стоит на улице с телом мёртвого человека, что ему нужна помощь, да они и не считали Дороти человеком, для них она была просто цирковым уродом, чудовищем. Джо посмотрела куда-то вправо, где стоял фургон Грэга. «Этот убийца сейчас сидит там, – подумала она, – как же мне хочется наказать его! Как же хочется!»
– Принесла, – сказала Элла, держа в руках лопату.
– Ну, чего тогда ждать, пошли, – вымолвила Джо, и все устремились за ней.
Они шли куда-то за пределы цирка, там было самое подходящее место для похорон.
– Подождите меня, – раздался позади крик Мартина.
Мартин подбежал к ним, держа в руках дощечку с красиво выведенной надписью: «Спи спокойно, дорогая Дороти». Элла, увидев табличку и прочитав надпись, расплакалась:
– Какой ты, Мартин, молодец! Дороти на том свете тебе будет благодарна! – произнесла она сквозь слёзы.
Мартин сконфуженно хмыкнул.
Шествие приблизилось к какой-то маленькой рощице, тут Джо остановилась.
– Здесь похороним, – сказала она, положив тело на землю. – Элла, давай лопату.
– Может, лучше я буду копать – предложил Стивен.
– Нет, Стивен, у тебя и так здоровье не самое лучшее, а ещё рисковать им, – сказала Джо таким голосом, что никто больше не осмелился предложить ей свою помощь.
Она взяла лопату и вонзила её в твёрдую землю, потом подняла лопату, отбросила землю. Постепенно стала появляться яма, которая потихоньку увеличивалась. Джо начала как-то громко дышать, будто задыхалась, из глаз её потекли слёзы.
– Нет, больше не могу, – произнесла Джо, всхлипывая.
– Может, лучше мне? – спросил Мартин.
Она протянула лопату Мартину и отошла в сторону ко всем остальным. Остальные стояли тихо, не говоря ни слова: Лари смотрел на свои ноги, Элла разглядывала руки.
Мартина начал копать, при дыхании он издавал свист. Яма становилась глубже и шире.
– Ладно, думаю, этого вполне хватит, – сказала Джо, заглядывая в яму.
Она подняла с земли тело несчастной Дороти, а затем положила его в могилу. Все смотрели на дно ямы, где лежала сейчас Дороти, похожая на груду белых тряпок. Пусть Дороти за всю свою жизнь не произнесла ничего вразумительного, не сделала ничего полезного, но её все любили, потому что она не способна была делать зло и сама всех любила. Каждый из фриков стал подходить к краю могилы и бросать горсти земли.
– Давай лопату, Мартин, – сказала Джо.
Она принялась теперь закапывать могилу, прямо на белоснежную простыню падали груды чёрной земли.
– Жаль только, что креста у нас нет, – сказал Лари.
– Ничего, можно и без него обойтись, – ответила Элла.
Вскоре яма была зарыта. Джо молча стояла и смотрела на могилу Дороти, облокотившись на ручку лопаты. Послышался какой-то шорох, наверное, где-то в роще взлетела птица, сейчас только этот звук нарушил тишину. Джо очнулась от раздумий и сказала:
– Надо хотя бы чем-то отметить это место, а то мы его потом совсем потеряем.
– Да вернёмся мы сюда к тому же не скоро, в лучшем случае через год, – добавил Лари. – Кстати, как мы поступим с табличкой, которую сделал Мартин?
– Надо бы подходящую палку найти, – предложила Элла, – туда и приколотим табличку. Это, конечно, не надёжно, но хоть что-то.
Неподалёку Джо нашла широкую доску, и Мартин установил её на могиле.
– Бедная Дороти… бедная, – прошептал Стивен, прибивая табличку к доске.
– Дороти ведь никому не делала ничего плохого, она не должна была умирать, правда же? – вымолвил Лари.
– Она была самым добрым человеком из всех, кого я знаю, – сказала Элла.
– Господи, очисти грехи наши, прости беззакония наши. Упокой, Господи, души рабы твоей Дороти. Ныне и присно и во веки веков. Аминь. – проговорил молитву Стивен.
Все стояли молча, вспоминая какой была Дороти.
– Она не должна была умирать, это я во всём виновата, я не доглядела за ней, – прошептала Джо.
– Нет, Джо, ты не виновата, – попытался её успокоить Лари.
– Прощай, Дороти! Спи спокойно, – сказала Джо и тихо пошла в сторону цирка.
Все остальные медленно побрели за ней, иногда они оборачивались, чтобы ещё раз проститься с маленькой Дороти. Их огорчало то, что всё, что они сделали, не очень-то напоминало своим видом могилу, настоящую могилу, как на кладбище. Но могила Дороти была словно вызов всему человечеству, словно рана на большом теле Земли. Эта рана кровоточила, болела, она кричала людям: «Оглянитесь же! Посмотрите, что совершается на этой планете! Посмотрите, до чего вы докатились!» Но разве увидят они? Фрики наивно думали, что смерть Дороти способна изменить людей. Но было ли это так? Станут ли они добрее, гуманнее к тем, кто не такой, как все? Возможно ли это в мире, где уже ничего не воспринимается всерьёз (кроме денег, конечно же)? Люди будут проходить мимо могилы, а история с Дороти скоро забудется. Максимум местные подростки сочинят какую-нибудь легенду о призраке микроцефалки.
Идя домой, Джо и все остальные иногда поглядывали на красивое, усеянное звёздами небо и думали о том, что где-то далёко отсюда, под этим же самом небом, скажем в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе живут другие люди. Они ходят в кинотеатры, рестораны, катаются на русских горках, и им совершенно всё равно до какой-то там умершей сегодня микроцефалки Дороти.
– Так жалко, что никто ведь кроме нас, наверное, больше не вспомнит о Дороти, – сказала Элла.
– Они вспомнят, вот увидишь все завтра будут это обсуждать, наверняка, кто-нибудь ещё знает о смерти Дороти, – ответил Мартин.
Вскоре показался фургон Джо и Лари.
– Ну ладно, мы пойдём. До свидания, – сказала Элла, вместе со Стивеном она направилась к своему фургону.
– До свидания, – почти прошептала Джо, задумавшись на мгновение о чём-то.
Читать бесплатно другие книги:
