Конкурс неприятностей Волынская Илона

Глава 6

Саша

– С богом! – Петрович шлепнул Бахтата по крупу. Тот шумно вздохнул – типа, ладно-ладно, уговорили! – и неспешной рысцой двинулся мимо трибун к стартовым воротам.

– Александра Нестеренко на Бахтате! – торжественно провозгласила в микрофон дама из администрации, кажется вновь возлюбившая «милых лошадок» и свою роль главного громкоговорителя соревнований.

Я поплыла над беснующейся толпой: мимо бледной от волнения Светланы Викторовны, мимо Полинки с Настей, прыгающих и размахивающих руками, мимо одобрительно показывающей большой палец Лидки, мимо других девчонок из нашей школы, мимо ревниво поглядывающих на меня соперников, мимо восторженно свистящих пятиборцев и Мишки, вовсе не свистевшего, зато глядевшего мне вслед так… так… Мимо аплодирующих трибун, где в первом ряду сидят мои родители, а папа с камерой аж извертелся, стараясь не упустить ни одного моего движения, – и я понимаю, что разговоров «А может, ну его, этот конный?» больше не будет, потому что мы с Бахтатом… прекрасны!

Мой огромный черный конь рысит, потряхивая роскошной гривой, и мышцы играют под гладкой, блестящей шкурой, а в седле поднимаюсь и опускаюсь такая маленькая изящная я: ноги в светлых бриджах сжимают могучие бока жеребца, и подчеркнутая строгим черным рединготом талия у меня узенькая, в рюмочку, а спинка безупречно прямая, а лицо под шлемом строгое, а обтянутые перчатками руки твердо держат поводья. Мы вплываем в стартовые ворота, выверенным движением я отвожу руку и отвешиваю в сторону судейской трибуны безупречный поклон, и Бахтат… ах ты ж умница мой! Он вдруг вспоминает, что когда-то с ним занимались выездкой, и тоже кланяется судьям – гордо и с достоинством, как и положено могучему жеребцу! А потом так же гордо и с достоинством разворачивается к судьям задом, гордо и с достоинством задирает идеально вычесанный, роскошный черный хвост… и гордо и с достоинством кладет громадную ароматную кучу, вполне достойную такого могучего жеребца!

Аплодисменты смолкают… а потом на трибунах начинают ржать. Люди, не кони. Папа вертит камеру, точно хочет убедиться: а не примерещилось ли ему? Административная дама на судейской трибуне брезгливо тянет бумажный платочек из пачки, наш неуважаемый куратор кривится, будто не знал никогда, что у коня под хвостом. Даже возглавляющая судейство наша директриса, старая конница (если честно, очень старая!), появлявшаяся в школе только в дни больших соревнований, едва заметно усмехнулась.

– С-с-скотина ты, Бахтатушка! – чувствуя, как слезы щекочут в носу и туманят зрение, выдохнула я.

А ведь с утра все так хорошо начиналось! И солнышко светило, и гирлянды флажков развевались над трибунами, и кони гарцевали. И Полинка на своем Портосике проехала детскую программу если не идеально, то лучше остальных, и даже Настя – нет, ну кто б ожидал! – хоть Барбосик и обносил ее два раза мимо препятствия, умудрилась пройти дистанцию до конца и выйти на третье место (при пяти участниках, но все равно молодец девчонка!).

А уж Мишка! Как он скакал! Ну фиг с ним, что к первому препятствию он попытался Арсенала на рыси вместо галопа подвести – бедный конь чуть не офигел от такого новаторского предложения и поспешно завалился в сторону! Будем считать, один обнос – ничего страшного, дальше-то они выправились! Я как сумасшедшая прыгала у ограды поля, а Арсенал взмывал над барьерами, а потом мы бежали к ним, радостно вопя, и я впереди всех, и с разбегу кинулась на шею… коню. Ну а что, кто соревновался – тому и обнимашки, Арсенал все сам сделал, Мишка просто хорошо отработал свою роль мешка в седле. И нечего ему лыбиться, будто такой великий конник! Привел Арсенала свежим и почти не уставшим – и молодец, теперь Лидка его поводит и сможет ехать.

А пока мы стояли у ограды и смотрели выступления соперников, и я делала вид, что не замечаю, как Мишкино плечо прижимается к моему – ну увлеклась я, пытаюсь результаты на ходу подсчитать.

– Очень сильные соперники! – Администратор вдруг возник рядом – физиономия его лучилась довольством.

– Да не особо… – старательно изобразила равнодушие я. – До Арсенала пока никто не дотягивает. Повезло нам, что Бахтат того араба погрыз.

– Неспортивно так говорить, – физиономия у Администратора стала будто он подавился!

– Наоборот, очень даже спортивно. Спорт – чтоб выигрывать, это я вам как каэмэс говорю, – ехидно подхватил Мишка.

В другом случае я бы ему не спустила насчет его шансов выиграть (кто жердь копытом сбил? И не говорите мне, что Арсенал!), но не при Администраторе же! Административный мужик злобно пожевал губами, глядя на нас так, что сразу понятно было – уж чего-чего, а выиграть он нам не желает!

– Так может, кто-то из вас араба и выпустил – специально, чтоб избавиться от соперника? Глубоко коррупция пустила корни – даже среди детей! – он покачал головой. – Боюсь, как честный человек, я вынужден буду сообщить это предположение представителю страховой компании! – Теперь уже он с удовольствием посмотрел на мою перекошенную физиономию. – Ну, мне пора возвращаться в жюри! Удачи вам! – Это прозвучало как «Чтоб вам шею сломать!».

– Он думает, я не знаю, что это он араба выпустил? – Я изо всех сил вцепилась Мишке в руку – мне надо было за что-то держаться, чтоб не сигануть за этим мерзавцем следом и не припечатать каблук моего сапога ему пониже спины.

– Вообще-то он думает, этого никто не знает, – морда у Мишки была странно довольная, как у стырившего лишний кусок сахара поника.

Тут я обнаружила, что тискаю его ладонь обеими руками, и почувствовала, как медленно краснею, будто изнутри приливал кипяток: потеплел лоб, щеки, шея, а потом что-то горячее затеплилось в груди… На нас упала тень… и рядом появилась заинтересованная морда Бахтата.

– Нет, это не парень, это молдаванин какой-то, хуже татарина! – заорал у нас над головами Петрович. – Девчонке на старт пора, а они тут ручки пожимают, как политики!

Я сдавленно пискнула, отбросила Мишкину руку, будто разогретый в печке кирпич, и торопливо выхватила у Петровича поводья Бахтата.

– Ну татарин с молдаванином еще ладно – политиком чего обзываться? – буркнул Мишка, баюкая затисканную мной руку у груди.

– Понаговаривайся мне еще – депутатом станешь! – пригрозил Петрович. – А ты – быстро в седло! Маршрут хоть помнишь?

Подскочившая сбоку Полинка сунула мне листочек с последовательностью препятствий.

– Да помню я! – выпалила я, взвилась в седло и… тут поняла, что не помню! Господи, какое там первое препятствие?!

– Дай листик, дай! – заорала я, потянувшись к Полинке.

– Поздно! – рявкнул Петрович, хлопая Бахтата по крупу. – С богом!

Вот мы поехали к старту, и этот танк копытастый немедленно опозорился! Администратор гадский… и Мишка… и Петрович орет… и Бахтат… гм, тоже нехорошо себя ведет…

Зазвенел колокольчик, стартовые воротца распахнулись. «Господи, я уже даже не о победе прошу, какая при таких делах победа! Дай хоть гит[16] пройти и не опозориться!»

– Скачи! Вести себя не умеешь, так хоть скачи! – со всей ненавистью к их мужскому роду, хоть двуногому, хоть четвероногому, прошипела я, торкая Бахтата, и… он рванул!

Рысь? Какая там рысь, какой там постепенный разгон! Спина Бахтата подо мной выразила глубочайшее презрение – да-да, меня шибануло этим презрением через седло и насквозь, так что аж в нос ударило! – и этот танк, по недоразумению прикинувшийся лошадью, принял чуть не с места карьерным галопом! Научила на свою голову! Единственное, что я могла сделать, – развернуть его на маршрут. Мгновение мы боролись – все, сейчас мне засчитают сопротивление лошади, и привет! – как вдруг, точно передумав, Бахтат ринулся к первому препятствию. Если я правильно помню, какое из них первое! Ма-ама, я не помню! Бахтат, мерзавец, что ж ты делаешь! Заходим на препятствие… какое там заходим – залетаем мы, типа бомбардировщика на цель! Бахтат, шею тяни! Я – сдвинуться вперед! Бахтат поднялся в прыжок, и все связные мысли, что делать лошади, что делать мне, куда – руку, куда – ногу, выдуло встречным ветром. Время сорвалось с часов и начало идти по своим, неведомым человеческому роду законам. Словно на четкой, роскошной цветной фотографии я видела голову Бахтата, лепестки ушей, разлет гривы – каждую волосинку! – и приближающуюся кромку препятствия. Торчащие по обеим сторонам флаги раздувались пузырями, заворачивались, вздымались ме-едленно и значительно, точно я смотрела кульминацию крутого боевика. А земля подо мной скользила плавно и торжественно, будто не мы прыгали, а ее аккуратно поворачивали под копытами Бахтата!

Бух! Меня тряхануло так, что если бы голова не была пристегнута шлемом – наверняка бы улетела в трибуны. Мы приземлились. Вдвоем: я не свалилась Бахтату под копыта, и препятствие позади тоже устояло, – то есть мы его взяли! С трибун несся пронзительный визг, почему-то напоминавший – отдаленно – голос мамы, но этого, конечно, быть не могло: не стала бы моя сдержанная мама так визжать! Бахтат, не шибко интересующийся, болтается ли еще у него в седле какая-то там девчонка, поскакал дальше. Наверное, так себя чувствуешь на крыше поезда – под тобой большое, страшное, горячее, быстрое… несется! Высоко! От дичайшего ужаса у меня перехватило дыхание, почти бессознательно я стиснула поводья… трибуны, лица, ограда, конские морды, флаги – все слилось в мешанину пестрых красок, невнятных, будто во сне, и единственной связной мыслью было: следующее препятствие – «калитка»! На мое счастье, Бахтат и сам пер в ту сторону, иначе не знаю, смогла бы я его завернуть… Давай, Бахтатушка, первые препятствия – самые легкие, всего-то на метр прыгнуть надо… Бахтат презрительно фыркнул – на метр ты хочешь? А как насчет полтора? И мы снова взлетели.

Яркое, как апельсин, летнее солнце плеснуло мне в лицо пригоршню золота, свежий прохладный ветер пах самой прекрасной в мире смесью конюшни, кожи, металла, зелени и сухого сена, людского и лошадиного азарта, и я вдруг поняла, что и впрямь лечу в невероятно стремительном, но мягком галопе, мечте каждого конника, когда и держаться не надо – скачка сама тебя держит. И конкурное поле с высоты прыжка вдруг словно обернулось нарядной открыткой, а мы уже перемахнули «калитку» и понеслись дальше.

«Давай, танк мой дорогой, середина маршрута, вот теперь сложное пойдет!» И мы дали, вот честное слово, как мы дали! «Стенка»? А мы летим! «Оксер»? А мы скачем! «Пирамида»? А нам все нипочем! А если я перепутала маршрут? Э-хой, ну, значит, перепутала, не обратно же возвращаться! А если Бахтат разгромит препятствие, и будет остановка времени, и придется ждать на поле… какое там ждать – я его остановить не смогу, и все поймут, что лошадь мне не повинуется… Ну не разгромил же пока, скачи, Бахтат, скачи!

Последнее препятствие, «крестовина», словно вынырнуло навстречу, и я вдруг вся сжалась: разом исчезла пьянящая радость, а отпустивший было страх прыгнул на меня не хуже, чем Бахтат через барьер. Потому что так просто не может быть – ведь у нас же скорость какая, и ни обноса, ни сбитых препятствий. Значит, сейчас собьем. Или с маршрутом я ошиблась. Или мне только кажется, что мы несемся как вихрь, а на самом деле движемся тяжеловесной такой солидной трусцой… непонятно, правда, как получается прыгать… Но какая-то гадость обязательно должна быть!

Бахтат сиганул через «крестовину»… и мы вихрем пронеслись мимо финишного флажка. Я услышала рев, вопли, завывания… И поняла, что, типа, приехали. Доехали. Потянула поводья… классно я буду выглядеть, если сейчас Бахтат со мной на спине усвистит в синюю даль. Но Бахтат неожиданно легко перешел на рысь, завернул… и встал, весело потряхивая гривой, шумно фыркая и кося на меня шкодливым глазом.

– Ах ты ж… – в сердцах выпалила я. – Чудо мое расчудесное… гений конкура… чтоб тебя! – я похлопала его по шее. Навалилась слабость, как после воспаления легких, руки и ноги стали точно тряпками набитые, и болела обтягивающая эти тряпки кожа. Я потянула ремешок шлема – он вдруг сильно, до боли начал сдавливать голову. Ухватилась за седло… и принялась сползать по боку Бахтата, неуверенная, что смогу устоять на ногах, даже если вцеплюсь в коня обеими руками.

– А-ах! – меня подхватили под плечи и колени, и я поняла, что Мишка держит меня на руках.

– Сашка! Ты потрясающая! – и он завертел меня как на карусели, а я дрыгала ногами, изо всех цепляясь за его шею:

– Пусти! Уронишь, псих ненормальный!

– Не пущу! Нет, ну как ты ехала, как ехала – ты бы сама видела! Ничего, я все заснял!

– Это я все заснял, и не суйтесь со своим мобильным против почти профессиональной камеры, молодой человек! И отдайте сюда мою дочь! – Меня, как морковку из грядки, выдернули у Мишки из рук, папа сгреб меня в охапку, сбоку с визгом налетела мама – нет, оказывается, это она тогда визжала! – но и им тоже не дали меня потискать: в нас врезалось пушечное ядро – сперва одно, потом второе, и на мне повисли Полинка с Настей.

– Тут вам что – цыганский табор хромую кобылу по дешевке продает? – рявкнул Петрович и выдернул меня из толпы поздравляющих. – Ты это видела? – Он сунул мне под нос секундомер, точно я террористка, а секундомер – легкомысленно брошенная мной без присмотра бомба. – Время свое, говорю, видела?

Я посмотрела. Я офигела.

– Это… что получается…

– Что скорее всего ты выиграла, – Петрович расплылся в неудержимой улыбке… и хлопнул меня по плечу так, что меня чуть не снесло. – Еще, конечно, шесть человек после тебя. Но вряд ли кто дотянет, даже Лидка. Чтоб Бахтат тебя зауважал – дорогого стоит. – Петрович оглянулся на ехидно ухмыляющегося черного зверя – вокруг него уже хлопотали Полинка с Настей. Бахтат поглядывал на них удивленно – ни «няшенькой», ни тем более «милым зайчиком» он себя не считал, – но заботу принимал благосклонно. Петрович огрел меня по другому плечу: – Будешь работать как следует – года через три-четыре не хуже Светланы станешь!

– Лучше, – у меня за спиной стояла Светлана Викторовна и облегченно улыбалась, точно сбросила тяжелый груз. – Зачем нам ученица, которая как мы? Надо, чтоб лучше, – она едва коснулась отбитого Петровичем плеча, и я почувствовала, что сейчас или зареву, или проеду маршрут еще раз, но уже без Бахтата. Ну почему они все такие классные?!

– Наталья Зорина на Амазонке, частная конюшня «Мустанг», – зарокотал микрофон административной дамы, но, перекрывая ее, заорал другой, со стороны выездкового поля:

– Начинаются соревнования по выездке! Тренеры, участники – готовность! Предупреждаем всех и сразу, чтоб потом без обид: больше тридцати пяти секунд задержки – дисквалификация! Тренеры, участники… Первая – Лидия Смирнова на Даме!

Мишкины дружки-пятиборцы провели за собой Даму под выездковым седлом. Светлана Викторовна кивнула и быстрым шагом двинулась к выездковому полю.

– Бежим Лидку смотреть! – завопили девчонки и исчезли.

– Расслабься! – буркнул Петрович и сам увел Бахтата.

Родители попытались уволочь меня на трибуну, но я отбилась и тоже рванула к выездковому полю. На душе торжественные фанфары и буханье барабана перемежались печальненькой такой скрипкой – было кайфово, но мой триумф закончился, все переключились на Лидку. В спорте это норма – главнее тот, кто выступает сейчас.

– Сколько тебя ждать? – буркнул вынырнувший из толпы Мишка. – Так всю Лидку пропустим! – Подумал и исправился: – Ну не всю, но некоторую ее часть.

Я невольно притормозила: если он снова примется хватать меня на руки, то я буду против! Очень сильно буду против… хотя и не на самом деле. Я невольно потерла ладонь о ладонь, точно ощущая в них прикосновение к его шее… Что я несу! Совсем с ума сошла – с чего бы он стал ни с того ни с сего хватать меня прилюдно, без всякого повода… А если бы с поводом… Я покосилась на Мишку – и увидела, что он точно так же, краем глаза, рассматривает меня. Я мотнула головой, кажется съездив его косой по носу, и ввинтилась в толпу у ограды, изо всех сил пробиваясь вперед.

– Извините! Пропустите, пожалуйста! – раньше бы не решилась вот так, в наглую… но не сейчас, когда следом шел Мишка и его взгляд буравил затылок так, что выбившиеся из косы мокрые завитки на шее, казалось, пускали пар под этим взглядом. Я надавила плечом и очутилась у самой ограды. Сзади донесся шум, бормотание чье-то гневное:

– Парень, ты оборзел!

И в ответ Мишкино твердое:

– Извините, но тут моя девушка!

А не торопишь ли ты события, Мишенька?

Так или иначе, толпа позади меня колыхнулась… и Мишка очутился за спиной, его руки легли по обе стороны от моих. Я запрокинула голову, глядя на него снизу вверх – мой затылок уперся ему в грудь. Мгновение мы смотрели друг на друга… а потом дружно уставились на выездковое поле, где изабелловая Дама с элегантной черно-белой Лидой в седле сплетали изящный геометрический танец лошади и всадницы. Один раз Лида все-таки спутала схему езды.

– А-Кони-Ели-Наше-Сено-Поздно-В-Феврале… – невольно забормотала я «напоминалочку» для последовательности букв – узловых точек, между которыми должна двигаться лошадь. Услышать меня, конечно, Лида не могла, но она выправилась, уже чистенько перешла с прибавленной рыси на собранную, сделала вольт[17], закончила программу и шагом на свободном поводе вывела Даму с поля. Публика аплодировала.

– Нормально, – кивнула я.

На самом деле от Лиды с Дамой ожидали большего, а теперь все зависело от соперников: если они поедут хуже – быть Лидке в призерах. Мы принялись проталкиваться вдоль ограды и вывалились из толпы чуть не Даме под копыта. Лидка соскочила с седла и… швырнула поводья Дамы мне в лицо!

– Ты! – ненавидяще выдохнула она. – Отхватила первую в жизни медальку? Довольна? А что подругу подсидела – плевать?!

– Лид, ты чего? – опешила я.

– А то ты не понимаешь! Ты отняла у меня конкур! – взвизгнула Лида. – Кто на вас рассчитывал? Никто! И откуда вы только взялись с Бахтатом твоим! – Она повернулась на каблуках и бросилась прочь.

– Всегда тут были, – обалдев от ее нападения, пробормотала я.

– Вы это специально! Специально! – оглянувшись на нас, страстно выкрикнула Лидка.

– На самом деле мы почти случайно… Бахтат разогнался… – Я чувствовала, как у меня в глазах закипают слезы.

– Ты еще извинись перед ней, что классно проехала! – издевательски предложил Миша.

– Ты не понимаешь… Ей нужнее. Я тебе говорила… или это я Полинке? Лиду берут в Англию, в «лошадный» колледж, а там стипендия…

– Всем нужнее, все чего-нибудь хотят: и я, и парни из команды, и ты, и Лидка, и Полинка! Спорт – такая работа, всем, кто в ней участвует, всем нужнее, иначе и спорта бы никакого не было! Это ж додуматься: не выигрывать, чтоб подружечки не обижались! Почему вдруг выигрывать должна она, а не ты? Ты что – неправильная какая-то?

– Давай отведем Даму в конюшню, – не стала спорить я. Потому что он прав. Но все равно – радость отравлена. Почему, если у тебя радость, в конце концов оказывается, что она за чужой счет? А если я буду непрерывно страдать и стану вечным лузером – у кого-то счастья прибавится? У моих родителей точно нет – даже наоборот!

– Белла! Белочка моя, это ты! – на шею Даме кинулась незнакомая девчонка. – А я смотрю – наша Донна Изабелла выступает, слышу – какая-то Дама, даже засомневалась – только чего сомневаться, когда это наша Белочка! – и она смачно поцеловала Даму в нос. Кобылка радостно всхрапнула, явно узнавая. – Зачем вы ей имя сменили – а племенное свидетельство как же? И выступала как-то не очень… Это ты на ней выездку? – она внимательно поглядела на меня и тут же сама помотала головой. – Не, не ты, дылда какая-то… Правда, Белочка чудо? Мы ее под выездку готовили, она все знает и все умеет. А пони наши тоже у вас или еще где? – и вопросительно уставилась на меня.

Неожиданная тишина была… как хрустальная, ее не могли разрушить ни рокот микрофона от конкурного поля, ни шум трибун.

– Бр-р-р! – я помотала головой, надеясь, что гудящие под черепной коробкой мысли сложатся хоть в какое-то подобие узора, как в детском калейдоскопе. – Ты кто?

– Я? Ната… Я Белочку с жеребенка заезжала, да… – Девчонка поняла, что требуются еще какие-то пояснения, и с удовольствием затарахтела: – У моих родителей конюшня, ну как конюшня, скорее ферма: если и коровы, и козы, и куры с утками – так это уже не конюшня. А конюшня при ферме, просто для себя, ну еще в прокат, и двух чужих лошадей мы держали, а четыре так свои: Белочка, два пони и мерин еще, но он старенький уже… А сейчас же ведь кризис, да? – она вопросительно посмотрела на нас, точно ожидая подтверждения, что действительно кризис. – Корма там, ветеринар, коваль, то-се… В общем, дорого. Ну, папа крутился, то-се, ну потом банк стал кредит требовать, ну понятно – чем совсем без дома остаться, лучше конюшню продать, она ж самая затратная, никакого дохода с нее, одно только удовольствие, – она тяжко вздохнула. – А сейчас с удовольствиями туго. Коров всех продали, двух коз только оставили, на сыр, еще уток и кур, ну сад-огород… У нас знаешь какая малина – во такая, да! – она сжала вместе два кулака, демонстрируя, что малина у них с хорошее яблоко. – А лошадей, конечно, тоже продали, я хотела Белочку оставить, но по справедливости мерина оставили, потому что он старенький уже, кто ж его по-хорошему купит, а Белочка и поники молодые и такие красавцы… – она гладила лоб кобылки.

Хлы-ыст! Мы выезжаем на соревнования без хлыста, но сейчас мне как никогда нужен хлыст, чтобы бить, бить, бить до крови, до обморока эту тарахтелку, эту папину дочку с фермы, которая заезжала нашу Даму (тьфу, Белочку!) с жеребенка – с жеребенка! – а потом сама, своими руками отдала на смерть! А теперь гладит как ни в чем не бывало!

– Поэтому вы продали их на бойню? – сжимая и разжимая кулаки, прохрипела я и лягнула девчонку в ногу.

– А-аай! – не ожидавшая такого, девчонка с размаху плюхнулась на дорожку, Дама шарахнулась, волоча узду по земле, а я прыгнула на девчонку… и повисла, дрыгая ногами в воздухе – Мишка сгреб меня в охапку и приподнял, не давая кинуться на эту дрянь, мерзавку, убийцу…

– Пусти меня! – завопила я. «А вот когда он меня на руки брал, мне больше нравилось… Блин, о чем я думаю!» – Пусти немедленно, я ее убью!

– Непрошибаемая у тебя логика, Сашка! – пропыхтел Миша, стискивая меня еще крепче, так что мои собственные локти мне чуть не в почки вдавил!

– Ты что, офигела совсем, чокнутая, да?! – сидя на земле, заорала девчонка. – Какая бойня? Кто б это наших лошадей на бойню продал, ты что – вообще? А вообще да – вообще! Ну совсем! – потирая ушиб, прохныкала она. – Лягаешься хуже лошади… к-коза…

– И еще лягну! Была б я коза, я б тебя и забодала! – я пыталась пнуть Мишку по ноге, чтоб он меня выпустил, но он как-то удивительно ловко переступал и все держал! – Хватит прикидываться! Мы их на бойне нашли, всех троих, чудом, считай!

Это чудо стоило нашему Банни жизни… но поников и Даму спасло. И никакая она не Белочка!

– Ты врешь! – Девчонка перестала тереть колено, посмотрела на меня… перевела взгляд на Мишку и жалобно попросила: – Ты скажи: она ведь врет, да? Она ж у вас того… ненормальная, да?

– Насчет нормальности ничего гарантировать не могу…

Я снова попыталась добраться каблуком до Мишкиной ноги.

– А так – все правда! Насчет бойни, – закончил он. – Хочешь, спроси Светлану Викторовну, она завуч здешний.

Девчонка вдруг вскрикнула так, что даже в шуме соревнований на нее стали оглядываться люди, вскочила, кинулась к Даме, обхватила ее за шею, уткнулась лицом в гриву: то ли спрятать хотела, то ли сама спрятаться. Я прекратила вырываться – уж очень этот жест был знакомый. Я ведь и сама так, когда боюсь за лошадь.

– Похоже, девчонка не при делах, – негромко сказал Мишка – руки на моей талии он почему-то разжимать не торопился.

– Может, она и нет, – злость не хотела отпускать: так разозлиться и ни на кого не выплеснуть – это ж просто для здоровья вредно, хоть денники беги чистить, ох они у меня заблестят! – Значит, родители ее…

– Ты моего папу не знаешь! – вытирая глаза гривой Дамы, пробурчала девчонка… как ее, Ната? – Он телят из соски выкармливал, когда у нас корова заболела, а ты говоришь! Никогда бы мой папа… А уж мама!

– Хорошо, когда человек уверен в родителях! А то у взрослых бывают свои идеи насчет правильно-неправильно. И насчет того, что нам надо знать, а чего – нет, – высказалась материализовавшаяся рядом Полинка.

– Опять подслушивала? – буркнул Мишка.

– Не опять, а снова, – наставительно сообщила мелкая. – Смотрю, тебя тут Мишка вроде как похищает – сейчас через седло перекинет и увезет, – она выразительно покосилась на сомкнутые на моей талии Мишкины ладони, тот медленно и явно неохотно разомкнул руки.

Пожалуй, накопившуюся злость я сорву на Полинке. Ну или на Мишке – чего он ее слушает?!

– Думаю, дай поучаствую – а тут такой разговор занимательный. – Полинка повернулась к Нате: – Ты давай рассказывай: как ваши, теперь наши, лошади очутились на бойне?

– Я не знаю! – на слезе крикнула та. – Мы их нормальному мужику продали, он нам честно сказал, что не для себя покупает! Потом перепродаст! Он мало давал, и мы хотели лошадей в хорошие руки, но уже из банка приходили, срочно деньги были нужны, но ведь понятно же – кто станет породистых лошадей на мясо продавать? – Она поглядела возмущенно, будто мы бы стали. – Я как Белочку увидела, так и поняла, что он в школу перепродал. Он же и племенные свидетельства взял, и по прививкам. Зачем племенные свидетельства на бойне?

– К колбасе приложить. Вместо сертификата качества, – отрезал жестокий Мишка.

– Вы сами у него спросите! – взвилась Ната.

– И где мы его найдем? – фыркнула Полинка.

– Так в судействе на конкуре! Вон сидит! – она ткнула пальцем в судейскую трибуну. – И Белочка здесь, и он здесь, а вы мне про бойню!

Единственным мужчиной на трибуне конкура был наш расчудесный, всеми нежно любимый Администратор.

– Когда он у вас лошадей покупал?

– Ну в начале июня! – воскликнула Ната.

– К нам его назначили в начале июня, – кивнула я.

– Мужик стал приглядываться к бизнесу. Для начала – на стороне. – Полинка задумчиво кривила рот, будто пережевывала мысль. – Наверняка к нему сходится вся статистика по конюшням. А он не такой дурак, каким кажется: сразу с госсобственностью связываться не стал, начал с частников, с бойней познакомился.

– Вот бы он с ней на самом деле познакомился! И не говорите, что я жестокая! Я ж не предлагаю его тупым ножом заживо потрошить, как он того заслуживает, даже согласна как лошадям – сперва гуманно поджарить мозги электричеством!

– Еще неизвестно, сколько он коней вот так на бойню перепродал – кризис-то у всех, – прикинула Полинка.

Электричество отменяется. Только тупой ржавый нож.

– Потом понял, что на разнице «тут купил – там продал» не заработаешь, особенно если на бойню продавать – там цена вдвое меньше, чем под седло. Решил попробовать забрать себе всю сумму… и начал с Банни, – продолжала рассуждать Полинка. – Тогда получается… Банни он продал просто так? В смысле просто ради денег, а не для того, чтоб ликвидировать школу?

– А школу он из любви к искусству ликвидирует? – хмыкнул Мишка. – Тоже ради денег.

– Это разные деньги! – затрясла головой Полина. – На рейдерский захват школы у него заказчик должен быть, не может же он сам. Или может? – она замерла, взгляд устремлен вдаль, рот приоткрыт – Полинка выглядела так глупо, что сразу стало понятно, как напряженно она думает. – Если он взял кредит… Может, и нет заказчика? Нет, ерунда! Кто ж позволит кому попало такое классное место отхватить! Отберут!

– Что они друг у друга отберут, нас не касается, главное – чтоб у нас школу не отобрали! – возразила я.

– Ребята, а вы странные – вам это уже говорили? – вмешалась Ната.

– А ты помалкивай! Проскочила твоя с жеребенка выращенная Белочка мимо бойни – и радуйся! – Зла моего на нее не хватает. Разве ж можно вот так лошадей отдавать? Деньги им были нужны!.. Племенные свидетельства у них взяли!.. – Копии племенных у вас хоть сохранились?

– Да, у папы в компьютере, – растерянно ответила девчонка.

– Ну так давай свой телефон – вам потом наша завуч позвонит!

– Ладно… – Ната начала диктовать номер мобильного. Над полем загудел микрофон, и уставший голос буднично объявил:

– Соревнования по конкуру окончены!

– Я из-за вас не досмотрела! – огорчилась Ната. – Зато Белочку повидала! Пошли, награждение пропустим!

– Так еще не сейчас, после выездки, всех сразу! – крикнула я, и зря: Ната исчезла так же стремительно, как и появилась. Вот так ошарашила, как дубинкой по башке, и смылась.

Из толпы к нам уже бежала Настя:

– Лидину езду видели, нет? Ну не ужас-ужас-ужас… но ужас. Она на заднюю луку сползала, представляете?

– Мы-то представляем, а ты уверена, что отличаешь заднюю луку от передней? – процедила я. Лидка на меня сегодня наехала, но слушать, как ее поливает девчонка – чуть больше двух месяцев на конюшне…

– Я, между прочим, не совсем тупая! – отрезала Настя. – У меня третье место будет!

– А у меня – первое, – ревниво буркнула Полинка.

– А я теперь буду больше тренироваться – мне понравилось места занимать. Папа уже все деньги на телефоне выговорил – так хвастался, и подарков наобещал кучу, завтра поедем в торговый центр!

– Вот увидишь, что я со своих еще стрясу! – усмехнулась Полинка и по-хозяйски провела ладонью по шее Дамы.

Сразу стало обидно: одно первое место – и она уже рассчитывает, что ей купят лошадь? И горько: видно, нам с Дамой быть вместе совсем не светит. Хотя свою лошадь Полинка точно убережет – может, и к лучшему, если Дама ее будет.

– К Лидке не подходите, она сейчас на людей кидается, – предупредила Настя. – Все ей виноваты! Она Арсенала пыталась пнуть, ее Петрович скрутил!

А вот это уже позорище, не ожидала от Лиды.

– Пошли Даму… Белочку… Даму быстро отведем, а то потом награждать начнут, а золотой медалистки и нет! – хмыкнула Полинка. – Если что, я это не только о себе, о тебе тоже! – она ткнула меня локтем в бок.

– Ах-ах, какая честь, золотая медалистка детской программы снизошла до меня, убогой! – буркнула я, и мы повели Даму к конюшне.

С судейской трибуны спускались судьи: наша директриса шла последней, тяжело опираясь на палку. Когда-то она была чемпионкой Союза по конному троеборью – выездка, конкур и кросс. Троеборцы очень круты, но, глядя на нее, и впрямь поверишь: пойдешь в троеборцы – угробишь и себя, и лошадь. Мы с Мишкой одновременно шагнули вперед, подавая ей руки.

– Спасибо, милые, – тяжело опираясь на Мишкино плечо, пропыхтела она. – Отличные в этом году ребятки! – кивнула она выскочившей из толпы Светлане Викторовне. – Как ты, Светочка, решилась девочке Бахтата дать? И надо же, поладили! Расцвела у нас новая конница, расцвела!

Я млела. Такие слова от спортсменки ее уровня – это больше чем медаль!

– У мальчика тоже способности есть, хотя ему еще работать и работать, – она покивала Мишке, тот неуверенно заулыбался… Ничего, я ему еще объясню, какая это честь, если директриса сказала, что он способный!

– Не пойму только, Светочка, зачем было заявлять этих двоих вне конкурса? – Медленно, как всегда, директриса захромала дальше. – Девочка точно была бы сейчас с золотой медалью.

– Почему – вне конкурса? – Светлана Викторовна недоуменно улыбнулась. – Я заявку больше недели назад оформила: Михаил Савельев на Арсенале, Александра Нестеренко на Бахтате – нормально, на конкур…

– Я хоть и старая, но еще не в маразме, отлично помню, что в заявке прочитала! Уважаемый! Господи, как его зовут? Не помню… – Она призывно замахала рукой, подзывая к себе Администратора, трепавшегося со второй «судейской» дамой, владелицей конюшни «Мустанг», с которой пришли наши главные соперники. – Документы у вас? Позвольте взглянуть!

У Администратора вдруг начали подергиваться уголки губ – как на первое апреля, когда видишь, что вот-вот сработает твой прикол, – и он почесал к нам. Владелица «Мустанга» как на привязи потянулась за ним.

– Мне это все не нравится, – буркнул Мишка.

– Вот, пожалуйста, твоя заявка, – директриса перелистнула прозрачные странички файловой папки, коротко остриженный ноготь уперся в наши с Мишкой фамилии в конце отпечатанного на принтере списка. Напротив и правда стояла пометка «вне конкурса». И синяя печать поверх размашистой подписи Светланы Викторовны.

Чувство было точно такое, как если на прыжке вылетаешь из седла, кувыркаешься через голову лошади и грохаешься оземь. Пытаешься встать, а мир вокруг кружится и дергается, а тело на несколько мгновений, прежде чем ушибы начнут болеть, становится как набитый сеном мешок.