Конкурс неприятностей Волынская Илона
– Это не моя заявка. И подпись… я совершенно точно помню, что я расписывалась синей ручкой – еще подумала, что они с печатью в тон, – а здесь черная.
– Света, не позорься! – косясь на владелицу «Мустанга», бросила директриса. – Здесь не шпионский роман!
– Но как же, если это не моя заявка! – закричала Светлана Викторовна. И смолкла. Посмотрела на Администратора в упор. Тот широко и нагло улыбнулся ей в ответ. – Хорошо… Ладно… – Она скользнула по мне взглядом, отвернулась и твердо отчеканила: – Тогда больше всего баллов набрала Лида на Арсенале?
– Может быть, может быть… – кокетливо-веселеньким тоном откликнулся Администратор. – Если только Арсенал пройдет проверку на допинг.
– Какой еще допинг?! – теперь уже в один голос орали завуч и директриса.
– Ну как же, был прецедент с мальчиком Костиком, а раз был – мы должны реагировать. Вот еще по выездке, с этой лошадью, Дамой… Так ведь и непонятно, чья она, а если за школой лошадь не числится, так может ли школа считаться победителем? – Администратор аж таял от удовольствия, каждое его слово стекало медленно и весомо, как капли меда с ложки.
– Мы оформили документы на Даму! – закричала Светлана Викторовна.
– Какие документы? У меня никаких документов нет.
– Па-азвольте! – вдруг влезла владелица «Мустанга». – Арсенал у вас на допинге, Дама не ваша… Выходит… выиграли мои лошади? – она расцвела улыбкой. – Я всегда знала, что с вашими победами нечисто!
– Что значит – нечисто? – грозно стукнула палкой о землю директриса.
– А вы не кричите. Вот всегда эти коррупционеры кричат, когда их выводишь на чистую воду! – меланхолично заметил Администратор.
– Пойдем, – Миша взял меня за руку и повел в сторону конюшен. Дама тихонько зацокала в поводу. Полинка заметалась, не зная, то ли бежать за нами, то ли остаться. Мы шли через толпу, и все окликали нас:
– Сашка, поздравляю, отлично проехала!
– Миш, для первого раза просто круть!
– О, вон наша победительница, поздравляю, Сашенция!
В денниках конюшни, обихаживая своих и чужих лошадей, возились девчонки. Некоторых я по два месяца не видела, – мне бы поговорить, хоть бы поздороваться, а я… даже не соображаю ничего! Я отвела Даму на место и начала снимать амуницию. Слезы туманили глаза: как же так? Я же… выиграла! Что за глупости, какое «вне конкурса»? А со всех сторон так и неслись поздравления, и на меня уже стали поглядывать с любопытством, удивляясь, чего это я прячусь за лошадью и не отвечаю.
– Пойдем, здесь поговорить все равно не удастся, – Мишка оттеснил меня и принялся торопливо стягивать с Дамы ногавки. – Мы за сеном сходим, – громко сказал он, забрасывая снарягу в седловую.
– Ого! А за каникулы тут, оказывается, прогресс наметился! – промурлыкали от одного денника. – Не ходи, селянка, на сеновал! – зловеще предупредили от второго.
Лицо у Мишки застыло как каменное, и он выволок меня с конюшни. И снова вокруг сновали люди, Мишка мрачно молчал на раздающиеся со всех сторон поздравления, так что, когда яркий свет праздничного дня сменился прохладным полумраком сеновала, я обессилено плюхнулась на самый краешек здоровенного, уходящего под потолок сенного стога и утонула в пушистой сухой траве.
– Как думаешь, Светлана все исправит?
Мишка плюхнулся рядом, выдавив в сене еще одну глубокую ямку. Вытащил длинную сухую травинку, сунул ее в рот и уже через нее промычал:
– Ничего Светлана уже не исправит. Лидку, может, и отмажут… со временем. А мы с тобой в этот раз мимо медалек пролетели.
– Но это же ошибка, это… – Я попыталась приподняться на локтях, но сено спружинило подо мной, опрокидывая навзничь.
– Никакая не ошибка. – Мишка продолжал задумчиво грызть травинку. – Я сам нес нашу заявку в судейскую коллегию и по дороге ее просмотрел.
– Зачем?
– Потому что я давно в спорте и знаю, какие могут быть ошибки. Мы с тобой были в нормальной заявке, и – да, подпись была синей, а не черной ручкой. Так что можешь даже не подозревать нашу завуч, что это она Банни на бойню отправила.
– Думаешь, этот… – я дернула головой в сторону двери: там, за дверью, было много народу, но Мишка наверняка понял, что я имею в виду Администратора. – Подделал ее подпись? Он что – мастер фальшивок?
– Зачем? Так, как он подделал, я тоже могу – кладешь обе бумажки на окно и под стекло переводишь.
– Но его же легко поймать! Отправить подпись на экспертизу – и все! А еще мы слышали, как он того араба специально выпустил!
– Не смеши, – Мишка смачно выплюнул травинку. – Тебе тут что, CSI – команда экспертов?[18] У нас людей убивают безнаказанно, а ты рассчитываешь на экспертизу из-за сданного на бойню клеппера? Максимум, чем гад рискует, это что деньги за Банни не удастся в карман положить. А с арабом так вообще: пустил лошадку погулять – что такого?
– За людей я не отвечаю, – пробормотала я. – Люди сами по себе. А лошади нам верят. Они же… беззащитные, бездомного кота хоть подобрать могут… или подкормить – а кто подберет никому не нужную лошадь?
Я повернулась на другой бок, к Мишке спиной. Если хочешь, чтоб тебе посочувствовали, чтоб преисполнились возмущения, надо говорить о людях. О директрисе, для которой школа – единственное, что привязывает ее к жизни. О Светлане Викторовне, Петровиче или дяде Грише, которые останутся без работы. Даже о Мишкиной спортивной карьере можно. А о лошадях – только с конниками. Для других лишившаяся дома лошадь вполне может стать колбасой… и продолжать приносить пользу людям! А все остальное не стоит внимания.
Мишка завозился в сене, а потом мне на плечо легла его теплая и какая-то… большая ладонь, он притянул меня к себе, прижимая спиной к своей груди, и ткнулся носом в косу.
– Ничего… – прогундосил он, и от его дыхания шее под косой стало тепло. – Соревнования – черт с ними, а за лошадей мы еще поборемся.
Надо бы высвободиться – что за обнимашки! Но Мишка был теплым и уютным, как одеяло утром в зимнее воскресенье, и мне казалось, что если я сброшу это одеяло, то замерзну прямо на летней жаре.
– Мы победим? – спросила я, очень надеясь, что он скажет «да», ну хотя бы просто скажет…
– Не знаю, – после недолгого молчания ответил он.
Чтоб тебя, с твоей честностью!
В приоткрытые двери сеновала слышно было, как загудел микрофон, слова смазывались, угадываясь лишь потому, что мы знали, что сейчас скажут:
– Детская программа… Полина Щербакова… пони Портос… Первое место!
– Ваа-а-а! – толпа откликнулась гулом.
– Молодец Полинка! – снова мне в волосы пробубнил Мишка. Я дернула плечом: Полинка молодец, но мне-то щекотно!
– Юношеская программа… – микрофон снова загудел, как сказочная баньши где-нибудь на башенных зубцах шотландского замка. – Наталья Зорина на Амазонке, частная конюшня «Мустанг»… Первое место!
Дальше следовало мгновение недоуменной тишины, а потом ор, свист, я отчетливо представляла налетающего на судей Петровича… В драку он не полезет, там же директриса, но материться будет. Слезы текли по лицу, а нос заложило сразу и напрочь. Ори не ори, а сейчас эта девчонка на своей Амазонке поедет круг почета, ей нацепят медаль, а лошади прикрепят розетку из лент. Яркая розетка смотрелась бы на Бахтате как орден.
– Все еще будет… – прошептал Мишка, поглаживая мои вздрагивающие плечи. – На самом деле эту девчонку даже жалко: вроде как победила, а все на нее смотрят, типа, чужую победу украла. После такого можно вообще навсегда перестать выступать.
– У нас столько своих проблем, что она мне как-то не особо интересна. Ее «Мустанг» никто закрывать не собирается, – я шмыгнула носом. – А у нас ни одной победы – и все из-за этого административного гада! – Слезы снова побежали у меня по щекам. – Наверняка он и Ольгу выкрал, и Костика подставил! Чтоб показать, что мы ни на что не способны и незачем на нас деньги тратить! А Лидку не тронул – не ожидал, что она выиграет. Ну и меня…
– Тогда и меня… Логично, – признал Мишка и, обхватив меня за плечи, перевернул лицом к себе. И кончиком пальца снял слезу с ресницы. – А потом увидел, как ты ехала… и подсуетился с заявкой. Так что гордись, а не реви! – так же пальцем он надавил мне на подбородок, заставляя поднять голову, и вдруг легко, почти неощутимо, точно специально, чтоб я не заметила, коснулся губами моих губ.
– А-ах! – Я замерла, изумленно глядя на него, а он продолжал спокойным, совершенно невозмутимым тоном, так что я даже подумала: поцелуй мне почудился!
– Вообще-то из-за одного проигрыша целую школу не закрывают: ха, иначе б у нас в стране футбольных полей не осталось! Я уже договорился – если что, наш тренер официальный запрос пошлет: типа, а где ж нам, бедным, тренироваться? А здания: конюшни, сеновал этот? Они ж все на балансе, на отчетности и прочей бюрократии, их просто так не спишешь, – уверенно заявил Мишка. – Ну что ты, малыш, не грусти!
Он потянул меня к себе, и я поняла, что тот поцелуй мне не примерещился и сейчас меня поцелуют всерьез, по-настоящему, и… что мне с этим делать?
– Я не малыш! – губы к губам прошептала я, и на решение – целоваться или отказаться – оставались считаные миллиметры и доли секунды, а яростный жар прокатывался от пяток и до лба и со лба обратно до пяток, и сердце колотилось – бух-бух…
Бух! Из-под сена ударил похожий на фейерверк фонтан пламени.
– А-а-а! – ухватив меня в охапку, Мишка скатился с сена. Бух! Бух! Из-за его плеча я видела, как сквозь доходящий до потолка сенный склон тут и там, словно желто-оранжевые гейзеры, пробиваются всплески пламени. В нос ударил запах горящей травы, он был приятным, я невольно вздохнула полной грудью… и захлебнулась дымом. Над громадным стогом закружились смерчи золы, теперь уже пахло отвратительно. Сухая трава зашевелилась, стремительно занимаясь пламенем.
– Мотай отсюда! – Мишка толкнул меня к дверям, а сам метнулся к висящему у входа огнетушителю. Дернул что-то на верхушке… оно не дергалось. Совсем. Дико матерясь, он зажал огнетушитель между ногами, потянул что-то похожее на кольцо… Огнетушитель лязгал о бетонный пол и не поддавался. Стог полыхал уже весь, с глухим «блямс» лопнуло толстое стекло под потолком.
– Чтоб… – Мишка шваркнул огнетушитель в сторону, тот с грохотом перекатился с боку на бок. – Ты еще здесь? Бежим! – и, схватив меня за руку, рванул к двери. Мы вылетели наружу – из темного сеновала на яркий свет, под празднично реющие флаги, успели увидеть шумную, сверкающую толпу… пестрые летние наряды публики, даже пару шляпок в подражание английскому дерби, строгие черно-белые костюмы наездников, развевающиеся гривы коней и лоснящиеся бока вороных, гнедых, каурых, серых…
Сеновал грохнул. Старое, тяжелой кирпичной кладки здание как-то непристойно пошатнулось, точно восточная танцовщица бедрами вильнула… дверь вылетела. Мишка швырнул меня на дорожку. Тяжелая створка, вертясь, пронеслась над нами – будто самолет над головой – и рухнула под копыта незнакомого гнедого. Конь взвился на дыбы, а из дверей сеновала выметнулось пламя.
– Валите отсюда! – мимо нас пронесся Петрович. – Лошадей уводите, лошадей!
Мгновение испуганной тишины сменилось лихорадочной деятельностью. Всадники вскакивали на коней и напрямик, прыжками через ограду, гнали их прочь из школы, уводя от разверзающегося за спиной огненного безумия. Мимо моего носа дробно прогрохотали копыта. Я стряхнула прижимающую меня к дорожке Мишкину руку, оглянулась…
Петрович подскочил к старому, еще советских времен, ярко-красному ящику с песком, ударом лопаты сбил замок… В узких окошках сеновала металось пламя, и весь он был приземистый такой, основательный… огнедышащий, словно враз превратился в гигантскую печку. Петрович отбросил лопату.
– Тут уже не поможешь, главное, чтоб на другие здания не перекинулось! Тащите огнетушители!
Громко хлопнуло раз, другой, третий… Я услышала отчаянное пронзительное ржание! Меня подбросило как пружиной, и я кинулась к конюшне!
Я обогнула угол, вылетела ко входу… ворота конюшни были наглухо закрыты. Скобы засова пусты, я рванула, металлические створки загрохотали и… не открылись. Черные глазки замков насмешливо пялились на меня – ну-ну, дергай-дергай… Доносящееся из конюшни ржание стало еще отчаянней.
– Там девчонки внутри! – завопила я.
– Мы не внутри, мы тут.
Я крутанулась так, что съездила кого-то косой по носу. Виденные мной в конюшне девчонки все были здесь – одна даже со щеткой в руках!
– Мы выскочили награждение посмотреть, – виновато пробормотала одна.
Еще бы не виновато! Если б они остались там, внутри горящей конюшни… они могли бы спасти лошадей! Я снова рванула бегом.
– Стой, ненормальная, куда! – заорал сзади Мишка, но мне некогда было ему объяснять. Я пронеслась мимо здания – наверное, сам Мишка так не бегал на своем пятиборье! – и выскочила к задней стене. Наверху зияло коричневое от многолетней грязи окошко. Лежавшая у стены длиннющая деревянная лестница оказалась еще и жутко тяжелой, выскальзывала из рук как живая.
– Что ты делаешь? – подскочившая Полинка вопросы хоть и задавала, но, слава богу, ухватилась за лестницу не дожидаясь ответов.
– К окну давай! – Рывком мы вздернули край лестницы в воздух, она закачалась, противно шарпая по облезлой штукатурке, и наконец уперлась в окно. – Держи крепко! – я прижала Полинкины руки к ступеньке… и рванула по лестнице вверх. Лестница отчаянно скрипела и качалась, норовя при каждом шаге оттолкнуться от стены и завалиться назад, унося меня за собой. Мутное стекло, в котором моя физиономия даже не отражалась, возникло прямо передо мной, я сдернула свой скаковой редингот, швырнула его на стекло и изо всех сил саданула локтем. Руку пронзила острая боль, лестница закачалась, и я отчаянно вцепилась в край окна. Обернула кулак рединготом и ударила снова. И еще. Из рамы сыпались зазубренные грязно-коричневые осколки: боль в руке не имела значения, но мысль, что придется пройтись животом по острию стекла, вызывала ужас. Снизу вопила Полинка – наверное, осколки падали на нее. Лошади внутри не ржали, они истошно кричали, захлебываясь ужасом. Я извернулась и скользнула в окошко. Бриджи затрещали – где-то все-таки остались куски стекла, но…
– А-а! – я с воплем уже летела вниз. Попыталась приземлиться на четвереньки… бетонный пол встретил меня могучим ударом по всему телу. Мгновение я еще лежала… пол такой тепленький, приятный… Теплый? Меня аж подбросило. Дверь в кабинет Светланы Викторовны была охвачена огнем. В деннике бесновался Бахтат, молотя копытами по запертой решетчатой двери. Заходясь жалобным ржанием, метались в своих денниках кони, из соседнего крыла конюшни тоже тянуло дымом.
– Тихо, тихо… – я сорвала со стены огнетушитель и попыталась, как Мишка, дернуть кольцо наверху… ничего – только огнетушитель тянул руки как тяжелая металлическая чушка. Они что, специально сделаны, чтоб ими пользоваться нельзя было?!
– А-а-а! – новый вопль, и из окошка на бетонный пол вывалилась Полинка.
– Сдурела?! Ты на фига сюда полезла?! – заорала я.
– А сама?! – огрызнулась мелкая. – Брось его, ни один огнетушитель не работает, – и кинулась к дверям. С маху шарахнула ладонью по створке – та только качнулась. – Ключи где?!
– У Светланы. Запасные там! – я кивнула на кабинет. Прогоревшая дверь повисла на одной петле, пламя металось по кабинету так, словно там был спрятан какой-нибудь огневыплевыватель и, в отличие от огнетушителя, он работал.
– Никакого… толку… – молотя чушкой огнетушителя по замку, выдохнула я – дверь качалась но не поддавалась. Пламя выметнулось из кабинета, словно петлей аркана охватило стенд с фотографиями и побежало по стене. Фотографии чернели и корчились в огне, там была и моя: с Ольгой и Лидкой – я им тогда до плеча доставала, с Петровичем… с Банни.
– А-а-а! – с яростным воплем я шарахнула огнетушителем по дверям… и створки ударили меня в ответ. Металл прогнулся, вспучился и… и зарычал. Я шарахнулась, едва не влетев спиной в пламя…
– Свалите, дуры, там Мишка пробивается! – в окошке, пытаясь пропихнуть сквозь узкую раму накачанные плечи и бюст, отчаянно ворочалась Лида.
– Мишка? Ничего себе, он что, Годзилла? – захлебываясь дымом, проперхала Полинка.
За дверью раздалось рычание… и жуткий удар сотряс двери снова. Раздался скрежет сминаемого металла, что-то хлестко лопнуло, и в пролом сунулся измятый и ободранный бампер коневозки. Двигатель снова зарычал, фургон сдал назад… удар! Двери рухнули внутрь. Мы с Полинкой уже бежали вдоль денников, сбрасывая засовы.
– И-го-го! – Бахтат метнулся к выходу, заплясал в проеме – дым клубился, завивался прядями, сливаясь с вороной гривой, – и требовательно заржал, зовя табун за собой.
– Скачи уже! – я с оттяжкой шлепнула Даму по крупу, гоня в проход. Бахтат взвизгнул и куснул кобылу за холку – с обиженным ржанием та проскочила сквозь выбитую дверь и исчезла за завесой дыма. Смутными тенями мимо скользили лошади – Полинка гнала пони, вынырнула прихрамывающая Лидка (протиснулась-таки!), держащаяся за гриву Арсенала, а я все бежала, распахивая денники один за другим…
– Всех вывели, сматываемся! – Мишка, заляпанный сажей, черный и страшный, выскочил из дыма.
Тонкое жалобное ржание из дальнего конца конюшни мгновенно опровергло его слова. Мы рванули туда… Симка стояла перед распахнутой дверью денника и багровым, полным беспредельного ужаса глазом косилась на пляшущие в разбросанном по полу сене огоньки… Сено вдруг занялось разом, вспыхнуло, чадя дымом.
– Пошла! – вцепляясь ей в гриву, заорала я. Мишка подскочил с другой стороны. – Пошла, ну!
Испуганная лошадь вскинулась на дыбы.
– Мы ее не выведем! – заорал Мишка.
Дым впереди уже стоял сплошной стеной, я почувствовала, как кружится голова, а легкие судорожно пытаются втянуть воздух. Похоже, мы и сами отсюда не выберемся!
Издалека громовой трубой прогремело ржание Бахтата – и Симка не смогла ослушаться приказа своего жеребца! Она рванула вперед – мы с Мишкой вцепились в гриву. Плотная, словно монолитная, стена дыма обхватила нас, выедая глаза, лишая шанса вздохнуть… Только бы не выпустить гриву! Я словно в забытьи перебирала ногами. Сбоку дохнуло яростным жаром… и я поняла, что все, привет – Симка завела нас в пламя.
– Сашка! – заорали рядом, меня сгребли в охапку, в лицо ударил сладкий, потрясающий, офигительный… нормальный воздух, и плевать, что в нем хлопья сажи носятся! Меня на руках держал мой папа, а рядом захлебывалась слезами мама, и до фига народу вокруг…
– Сумасшедшая! – тряся меня как котенка, заорал отец. – Ты куда полезла – жить надоело?!
– Лошади… – я облизала обожженные губы.
– Черт с ними! – выкрикнул папа.
– Не черт! – упрямо сказала я и извернулась у него на руках. Где Мишка?
Из дыма медленно выбрались две фигуры… Ну да, носить на руках его не положено, поэтому Мишка героически и с полным соблюдения своего мужского… гм… достоинства, висел на Петровиче.
– А вот нате вам, мамаша, хахаля вашей дочки, а мне бежать надо! – Петрович словно куклу сунул Мишку в руки моей маме.
– Как… хахаля? Саша? – мама растерянно замерла, поддерживая Мишку под спину – до плеч она не доставала. Я шустро изобразила умирающую. Мишка лающе закашлялся. – О господи, мальчик мой, ну как же вы туда полезли… Давайте садитесь сюда, сейчас я вам водички…
– Пап, я тоже слезу, – попросила я и показательно подрыгала ногами.
Папа ревниво посмотрел на Мишку, но все-таки спустил меня наземь. Болезненно морщась от начинающих саднить ожогов и боли в руке, я уселась рядом с пятиборцем. Папа исчез и вскоре вернулся с замызганным одеялом, которым укутал мои плечи. На Мишку косился злорадно: типа, а тебе фиг! Одеяло по жаре и при пожаре, конечно, сильно нужная вещь, но спорить я не стала, натянув его на плечи.
– Не лей на конюшню, тут уже не поможешь! Сюда давай! – Петрович бегал вокруг конемойки, где пятиборцы работали шлангами, заливая водой землю, траву, дорожки вокруг конюшни и сеновала. Оба здания яростно пылали, выбрасывая клубы дыма и снопы искр, внутри что-то рушилось, и новые огненные плевки взлетали в празднично-голубое небо. Черные бабочки золы реяли в воздухе, садясь мне на подставленные ладони.
– Ни один огнетушитель не сработал! – зло бросил папа. – Вот что у вас в школе творится?
Рядом раздался короткий, задушенный и очень злой всхлип. Светлана Викторовна глядела на пожар, и лицо ее было так неподвижно, что если бы не этот всхлип, я бы и не поняла, что она плачет. Возле нее, скрестив руки на набалдашнике своей палки, замерла директриса.
– Что, Сашка? – появившаяся вдруг Полинка ткнула меня в плечо так, что я покачнулась. – Есть женщины в русских селеньях, которым всегда не везет: то кто-то коня не привяжет, то кто-то избу подожжет? – ее дергало от ненормальной, истеричной веселости.
– А Настя где? – огляделась я.
– Домой удрала, – отмахнулась Полинка.
– Правильно сделала! Единственная разумная девочка! – воинственно объявил папа. – Мы тоже уезжаем, Саше надо в больницу! Я сейчас такси вызову.
Я решительно скинула с плеч одеяло и встала: обожженная кожа натянулась, я тихо зашипела сквозь зубы… Ничего, жить можно, после падения иногда хуже бывает.
– Знаете, папа-мама, у нас тут вроде как аврал. Так что в больницу чуть-чуть потом, – и перебивая их крики, припечатала: – Если реально хотите помочь, надо коней на леваду загнать, туда огонь не дотянется, и проверить, все ли на месте, – и пошагала туда, где Бахтат нежно положил голову на шею мелко дрожащей Симке – серая шкура кобылы четко выделялась на его вороной.
И почему-то меня не остановили, не выругали и не отправили домой мерить температуру и пить горячий чай – мамин метод лечения от всех болезней. Включая отвагу на пожаре, ага.
– Не хватало еще, чтоб она дома командовать начала, мало мне тебя! – только и буркнул папа. – Которая тут эта самая левада?
Издалека доносился вой сирен – пожарные ехали. Потом мы собирали лошадей, и ветврач соревнований чуть не заработала нервный срыв и копытом по голове, пытаясь осмотреть каждую, потом стали возвращаться те, кто ускакал, примчалась милиция и начала опрашивать, и что-то громко и попеременно кричали им завуч и директриса, админдама безуспешно пыталась стряхнуть с костюма копоть, а наш Администратор гнусно лыбился. Потом мы грузили в коневозки приехавших лошадей и выяснилось, что Мишка выбил двери конюшни не нашим фургоном, и снова начали орать: Мишка, Петрович, хозяин фургона, зачем-то подключился мой папа – и переорал всех.
Только к концу дня мы поняли, что Дамы и обоих пони нет – они бесследно исчезли.
Глава 7
Миша
– Я не могу на ней ездить! Она свечит![19]
– Ни под кем Симка не свечит, а под тобой вдруг начала? Самую тихую кобылу дали! – Лидка дернула поводья, серая кобыла только укоризненно вздохнула и выразительно повела кроткими очами – ну да, тихая она, спокойная, не видно разве? – Поводья проверь! Подпругу тоже. Ты ей где-то больно делаешь.
– Сама проверяй! – Настя, с головы до ног изгвазданная землей и зеленью после недавнего катапультирования из седла, швырнула хлыст Лидке под ноги. – Я уже три раза проверила! И перепроверила! А она свечит!
Демонстративно фыркнув, Лидка и правда принялась проверять узду, седло, стремена. По напрягшейся спине видно было – уверенность, что сейчас она торжествующе закричит: ну вот же затянуто/передавлено/натирает (нужное подчеркнуть), постепенно исчезает.
– Просто ты безрукая! И безногая – коленями нормально работай! Не вались из седла как куль! Свечит – на шею ей ляг, чтоб опустилась.
– Я там скоро кровать поставлю, у нее на шее! – обычно тихая, как сама Симка, Настасья вдруг развоевалась: то ли от удара об землю стеснительность вылетела, то ли это на нее третье место на соревнованиях так подействовало.
На губах у Лидки зазмеилась коварная улыбка:
– Есть один метод: сделаешь – ей больше в жизни не захочется на свечку встать, – она заговорщицки поманила Настю к себе, всем видом обещая посвятить в тайные секреты мастерства. Заинтересованная Настя сунулась поближе, Лидка наклонилась и громким шепотом выдохнула: – Яйцо!
Настя шарахнулась:
– Что – яйцо?
– Если лошадь начинает свечить под седлом… – размеренным лекторским тоном продолжала Лидка, – ты размахиваешься… и как стукнешь ее сырым яйцом по затылку! Скорлупа – хрясь! Желток, белок течет, лошадь офигевает… И делай с ней потом что хочешь!
– Правда? Ой, Лидочка, спасибо тебе большое! – Настя рванула к Симке. Взлетела в седло… и погнала прямо к воротам школы.
– Куда понесло?! Кто разрешил?! – заорал от ворот дядя Гриша.
– Сейчас вернемся! – прокричала Настя, гоня коня прямо к импровизированному мини-рыночку, который бабки из ближайшей деревни устраивали тут в расчете на родителей, привозивших девчонок на занятия. Груши из своего сада, домашний творог… Настя перегнулась с седла, протягивая деньги… и через минуту уже шагом ехала обратно, одной рукой придерживая поводья, а в другой бережно держа целлофановый кулечек… с коричневыми домашним яйцами.
– Умпс! – Лидка шумно сглотнула… и наконец прогундосила: – А я как раз собиралась ей сказать, что единственная проблема – где взять яйцо в тот самый момент, когда лошадь встает на свечку.
– Из кулечка. Целлофанового. Настя с яйцами… – пробормотал я, наблюдая торжественный въезд Настюхи в ворота.
– Пошляк! – огрызнулась Лидка.
– Чего я пошлого сказал – разве что «Настя»? – невинно поинтересовался я.
Солнышко весело поблескивало на натянувшемся под тяжестью яиц кулечке.
Настя остановила Симку рядом с нами, озадаченно посмотрела на Лидку, на кулечек, снова на Лидку:
– Слушай, а как с ними на галоп переходить? Они ж побьются!
Я уткнулся носом в плечо и тихо затрясся.
– А про галоп никто ничего не говорил, метод – только если свечит, – ласково сказала Лидка.
Все, тихо не получится! Я взвыл от хохота. Лицо у Настьки стало… интересное.
– Прикололись? Очень весело, да: Настя дура, на все ведется? – выпалила она и выразительно взмахнула кульком с яйцами…
Тень от кулька метнулась над головой лошади. Похоже, для Симки это было уже слишком. Пожар, вместо нормального денника в леваде ночевать приходится, люди злые, суматошные, бегают, орут, молотки стучат, теперь еще всадница эта… руками не по делу машет… Симка заплясала и… встала на свечку!
Настя истошно завопила, зависая параллельно земле, ноги у нее начали отвисать назад, чтоб не вывалиться снова из седла, она попыталась ухватить лошадь за шею… Кулек с яйцами описал полукруг и… вмазал Симке промеж ушей. Лошадь на миг застыла, балансируя на задних копытах… качнула головой… зацепившийся за уши прозрачный пакетик вывернулся… и бело-желтая масса потекла Симке по лбу и в правый глаз. Звук, изданный кобылой, больше всего походил на изумленный всхрюк… и она грянулась обратно на все четыре копыта. И помчалась вдоль ограды, мотая башкой и то и дело подпрыгивая!
– Ну что сказать… – глядящая на это чудное зрелище Сашка выдавила слабую улыбку. – Не знаю, как с одного яйца, но если десятком по башке приложить, свечить действительно перестает.
– «А про галоп никто ничего не говорил», да? – передразнила сама себя Лидка и с воплем кинулась в погоню за козлящей кобылой. – Симка, стой! Настька, повод набери, чтоб она голову подняла!
Меня сложило пополам. Саша глядела на меня сверху вниз, губы у нее подрагивали. Смеяться я перестал, зато понял, что, глядя на нее, лыблюсь как полный идиот. А у меня есть девушка, да!
– Что ты смотришь, как мой кот на сметану? – Сашка нервным движением заправила выбившуюся прядь за ухо – кончик уха медленно краснел.
– Мур-р! – я изогнулся, будто хотел потереться об ее ногу.
Она отскочила и поглядела на меня испуганно – уши и щеки стали как фонари:
– Сдурел?! Увидят!
Ха, пусть смотрят – у меня теперь есть девушка!
– Сашка-а… А у тебя раньше парень был?
Саша нервно покосилась на меня – ну чисто норовистая кобылка, серьезно, похоже! Круг общения влияет.
У классных девчонок в пятнадцать лет парень есть всегда. А вот у парня в семнадцать… с этим делом случаются напряги. Если, конечно, не считать балетную Ритку, с которой мы встречались всего-то два дня и которая бросила меня эсэмэской, потому что ей, видите ли, в театре, прям на премьере, крутой мажорик подвернулся. Показывали мне, кстати, того мажорика: курносый белобрысый хиляк, но, говорят, при бабках. И имя еще такое поганое – Сева. Но говорят, он ее тоже бросил, чуть ли не на первом свидании, и уж мне-то Ритку точно не жаль[20]. Зато теперь моя девушка – красавица-спортсменка и вообще крутая. Как она через окошко в конюшню влезла! Ну и я вроде тоже нормально справился с той коневозкой. Я пощупал плотную повязку под футболкой – об руль меня при ударе в ворота нехило приложило, – а потом погладил Сашку по перевязанной руке:
– Болит?
Она сжала и разжала торчащие из-под уже слегка грязного бинта пальцы:
– Пройдет. Завтра-послезавтра, говорят, вообще можно будет снять. Поников мы не уберегли… И Даму… – на глазах у Саши снова показались слезы.
Она второй день или мечется как ошпаренная, пытаясь пропавших лошадей отыскать, или ревет.
– Зато остальных лошадей спасли, – примерно в 150-й раз за прошедшие 48 часов повторил я (примерно по три раза в час выходит, а ведь ночевали мы каждый у себя дома!).
– Мы то же самое себе говорили когда Банни погиб, а Даму с пониками вытащили, – Саша всхлипнула. – А теперь они опять…
– Ну с чего ты взяла, что они на бойне?
На бойню мы уже ездили – ворваться внутрь не получилось, послали нас… дальним маршрутом, так ничего и не узнали.
– А где? – слезы ручейками текли у Саши по щекам. – Куда еще ОН мог их деть?
ОН – это Администратор. Подслушивание за ним, гадом, тоже ничего не дало – хотя бы потому, что все два дня он проторчал тут, в школе, у нас на виду. Издевался, точно!
– Пошли в конюшню, а? Чего без дела торчать? – предложил я. Вообще-то всех участников героического спасения конюшни разной степени ушибленности от уборки освободили. Но лучше горелые остатки выгребать, чем смотреть, как Сашка себя мучает, – когда она при деле, то хоть ненадолго забывает о пропавших лошадях.
Мимо нас провели гнедого дончака – его хозяйка, старательно держа сочувственное выражение на лице, распрощалась со Светланой Викторовной, завела коня в фургон и с явным облегчением вздохнув, уселась рядом с водителем. Фургон выкатил за ворота.
– Все, это последний, – провожая его тоскливым взглядом, пробормотала Саша. – Всех частников забрали.
– Будет где школьных лошадей поставить, – попытался утешить ее я. По принципу «поищем хорошее в большой куче… неприятностей». Действительно, второе, более ухоженное крыло конюшни, где держали своих лошадей частники, почти не пострадало. Повезло, иначе пришлось бы еще от страховщиков отмахиваться.
Раскуроченные мной двери конюшни вынули из петель, а горелые обломки свалили у входа – из кучи торчал наполовину сгоревший стенд с фотками. Неповторимый запах «лошадятины» задушило гарью. Бетонный пол пытались отмыть, и теперь вместо ровного черного слоя его украшали липкие разводы. Опустевшие денники с закопченными решетками дверей выглядели жутко. Из прогоревших дверей седловой свисали перекореженные черные сопли, некогда бывшие вальтрапами, попонами, упряжью… Сашка судорожно вздохнула:
– Где мы возьмем деньги на ремонт? ЭТОТ… все сделает, чтоб нам ни копейки не дали.
Какой ремонт? ЭТОТ – монстр из администрации – точно нацелился на закрытие школы. Директриса – и впрямь крутая тетка, из тех, кто взбесившегося жеребца взглядом к порядку призвать способна, – активно окучивала городскую администрацию, но… Во времена наших родителей ко всяким чемпионам прислушивались, а сейчас бабки рулят.
– Лошадей не отдадим, – словно молитву повторила Саша.
– Не отдадим, – кивнул я. Даму, пони, беднягу Банни… их тоже никто не собирался отдавать, но вот… нету же! Мы их подвели… надо сберечь хотя бы уцелевших.
Сам не знаю, когда для меня все изменилось: на соревнованиях или еще когда Петрович загонял нас на барьер по тыщу раз за тренировку. Но лошади больше не казались мне такими неправильными паровозами себе на уме, так и норовящими устроить подлянку. Впервые в жизни я почувствовал, что нас на дистанции двое и что Арсенал подо мной так же отчаянно хочет победить, как и я! Честное слово, он мне после гита еще и выговаривал: фыркал чего-то, бурчал, ушами недовольно стриг…
– Ты его слушай, – на полном серьезе сказал тогда Петрович. – Арсенал лучше меня научит.
– Я по-лошадиному не понимаю, – попытался отшутиться я.
– А ты задницей слушай, очень понятливая часть тела, – в своем репертуаре отозвался Петрович.
– Если наших лошадей сюда ставить, прибраться надо, – переходя на опустевшую территорию частников, сказала Саша. – Ты лопатой, а я тачку придержу, на большее я все равно сейчас не способна.
А круто ЭТОТ за нас взялся – что по лошадям, что по наездникам полный погром: мы с Сашкой в бинтах, Костик на подозрении по допингу, Ольги вообще нет… Легче всех отделалась Лидка – ей бриджи прожгло, ну и золотые медали просвистели мимо нее, как Бахтат на галопе.
Мы закончили с денником съехавшего дончака – остальные стояли чистые еще со вчера. Сашка прошлась веником внутри короба для снаряжения, рассеянно заглянула в соседний – раньше на частной половине конюшни все короба стояли тщательно запертые, стерегли конское добро, а теперь хозяева съехали и замки с собой увезли. Сашка пошуровала веником в одном, во втором…
– О, кто-то забыл… – она вытянула за лямку блеклый вылинявший рюкзак… и вдруг начала стремительно бледнеть.
– Саш, плохо? – я ухватил ее под локоть.
– Даже не знаю, – промямлила она. – Просто… Это Костиков рюкзак, он с ним на тренировки таскался.
В общем, я всегда подозревал, что именно с Костиком Сашка раньше и встречалась – иначе чего б она его вечно нахваливала? А он выпендриваться начинал, стоило ей оказаться поблизости. И рюкзак его она сразу узнала.
Саша рывком расстегнула молнию, пошарила внутри, пересыпая всякую мелочь: ключи, скомканные бумажки… и вытащила со дна термос. Внутри что-то булькало.
– Ну и почему Костиков рюкзак здесь? – она взвесила термос на руке, а потом быстро, не раздумывая, отвернула крышку и поднесла термос к носу.
– Сдурела?! – я вырвал термос у нее из рук, жидкость внутри плюхнула. – Еще отпить попробуй! – и принялся закручивать крышку обратно.
– У Костика в крови нашли наркотик, а мы знаем, что Костик наркотики не употреблял, значит… – она перевела взгляд на термос. – Если ЭТОТ что-то Костику подлил, спрятать рюкзак здесь самое оно – у частников никто бы искать не стал.
– Давно мог рюкзак просто выкинуть, – буркнул я.
– Ничего подобного! – Сашка энергично замотала головой. – Допустим, он сюда зашел… и сумел незаметно сунуть рюкзак в открытый ящик. А забрать не получилось: или хозяин рядом, или ящик заперт, тут у некоторых знаешь какие замки были – как в сейфе! Снаряга же дорогая.
– Чего тогда сейчас не забрал? – я махнул на открытые короба.
– А тут все равно народ – только сейчас никого, и то мы! – не вполне логично, но в целом понятно возразила Саша.
Я вскинул палец к губам. Тихие, едва различимые шаги – словно кто-то заглянул в дверной проем. Надо спрятаться, а то торчим тут, как прыщи на носу… Поздно! Крадущиеся шаги сменились стремительным бегом, у входа метнулась тень, и кто-то перепуганным зайцем выскочил из конюшни.
– Не похож на Администратора – больше на кого-то из наших! – с термосом в руках я рванул следом, за мной, размахивая рюкзаком, топотала Саша. Мы вылетели из конюшни, солнечный свет стегнул по глазам, на миг ослепляя, и… я с разбегу врезался в Полинку.
– Ну и какой же зверь бежит на ловца? – невозмутимо поинтересовалось едва не затоптанное дитя. И сама ответила: – Легко раненный кабан!
– Сама ты… – я завертел головой по сторонам, пытаясь понять, кто же мог так шустро смыться. Никого поблизости. Кроме самой Полинки.
– Мы… – тяжело дыша, выпалила Сашка, – Костиков рюкзак нашли! Спрятанный! А там термос!
Я метнул на Сашку предостерегающий взгляд. А если у Администратора есть сообщник в школе? Вдруг именно Полинка с ним связана? Сашка только молча покрутила пальцем у виска, но я на всякий случай убрал термос от жадных Полинкиных лапок.
– Ой, пичалька, я у твоего бойфренда под подозрением! – восхитилась наглая малявка. – Только в отравлении Костика или во всем остальном тоже? Ольга, змеи, конюшня, поники пропавшие…
– Нет! – запротестовала Саша.
– Что – нет? – немедленно уточнила эта нахалка. – Не под подозрением или не бойфренд? – и, не дожидаясь ответа от снова покрасневшей Саши, деловито поинтересовалась: – Подслушивать вместе с подозреваемой будете? А то там Администратор к Светлане приехал, и вид у него такой – типа, иду в последний бизнес-бой. Или я сама? – Она зашла в конюшню и уверенно повернула в сторону частного крыла.
Читать бесплатно другие книги:
