Из шпаны – в паханы Сухов Евгений

– Так ты, значит, часто видишь этого Паленого? – поинтересовался он.

– Да уж частенько, – усмехнулся Григорий. – Он в «Метелице» на Серпухова любит бывать, я же сказал вам уже. Аккурат каждый вечер туда и является. В крайнем случае, через день. Зазноба у него там. А я, знаете ли, тоже, Кондрат Сергеевич, нет-нет, да и наведаюсь в «Метелицу». Там винишко шибко хорошее. И недорогое. Кабы я с самого начала знал, что вас Паленый интересует, так нешто не сказал бы…

– Ладно-ладно, Григорий, – осадил словоохотливого информатора Сверчинский. – «Метелица», говоришь? Каждый вечер? Какой он из себя, этот Паленый? Опиши его.

– Ну, какой… – смешался Григорий, мусоля во рту давно уже потухшую папиросу. – Даже не знаю, как и сказать вам, Кондрат Сергеевич… Обычный он. Ну, как все, значит. Высокий, стройный, с темными волосами. Пальтишко он носит серенькое. Ну, и этот, картуз. Хотя жиганы-то они почти все в таких картузах ходят… А вспомнил! Глаза у него… Как бы это сказать? Большие такие, навыкате. Зеленого цвета. Как у кошки прямь, – Боярышников усмехнулся. – А больше ничего и сказать особливо не могу, Кондрат Сергеевич.

– Хорошо, – Сверчинский уже принял решение. – Я завтра вечером буду у этой «Метелицы». Выйдешь часов в десять, перейдешь на противоположную сторону. Я подойду к тебе сам. Скажешь, там Паленый или нет. А потом вместе с тобой и подождем, когда он выйдет. Покажешь его нам.

– Нам? – настороженно переспросил Григорий.

– Ну, я, скорее всего, не один буду.

Глаза Григория от испуга округлились еще больше.

– Стрелять будете, Кондрат Сергеевич?

– Если придется, будем.

– А ежели кто дознается, что я с вами был? Ну, увидят там или еще чего?

– Не беспокойся, Гриш, – успокоил своего информатора Сверчинский. – Никто тебя не увидит. Мне самому не нужно такого ценного кадра, как ты, терять. Значит, договорились?

– Договорились, – неохотно согласился Григорий. Видно было, что слова чекиста не убедили его окончательно. – В десять я выйду.

Сверчинский поднялся на ноги.

– А гривенник как же, Кондрат Сергеевич? – засуетился Григорий. – Вы ведь гривенник обещали. Неужто запамятовали?

– Да все я помню, – Сверчинский сунул руку в карман плаща. – Держи!

Григорий подхватил монетку налету. Даже странно было, как он сумел разглядеть в такой темноте ее полет.

– Благодарствую, Кондрат Сергеевич. Ежели чего, всегда обращайтесь.

Москва. Курляндский вокзал

Ступив на платформу одним из первых, Графин с наслаждением втянул воздух полной грудью. Затем шумно выдохнул и с улыбкой осмотрелся по сторонам. Москва определенно изменилась за те пятнадцать лет, что Графин провел на каторге. Столько событий! Царя свегли, жандармерии не стало. Департамента полиции – и того уже не было! Во все это трудно было поверить, и Графин слушал приходившие с воли известия, как придуманные кем-то детские сказки. А вот теперь ему и самому предстояло убедиться во всем воочию…

Мимо бывшего каторжанина ровным строем прошли облаченные в длиннополые шинели красноармейцы. Графин проводил их заинтересованным взглядом и негромко хмыкнул.

– Что же это теперь? Заместо жандармов, что ли? Дико! Право слово, дико!

Графин запахнул на груди старенькую потертую тужурку, служившую ему многие годы верой и правдой, и решительно зашагал по перрону к зданию вокзала. Странным казался Графину тот факт, что никто из московских «иванов» не приехал его встречать. Однако разочарование авторитетного вора мигом рассеялось, едва он сумел различить в толпе высокую широкоплечую фигур Митяя.

– Митяй!

Широкоплечий обернулся на окрик. Всегда идеально приглаженные волосы Митяя сейчас слегка растрепались от налетевшего с запада холодного ветра. Над верхней губой красовались изящные тоненькие усики, которых Графин не видел прежде. Модное пальто, шапка, белоснежные, как у аристократов, перчатки… Во всем этом облике узнать Митяя можно было только по росту.

– Эким ты франтом, брат, – лукаво прищурился Графин, когда Митяй подошел и они крепко обнялись в знак приветствия. – Раньше, помню, за тобой такого не наблюдалось.

– Раньше! – Митяй с наигранной деловитостью стряхнул с воротника пальто невидимые пылинки. – Ты бы еще царя Гороха вспомнил, Графин. Раньше много чего не наблюдалось. А теперь тут все изменилось. Вся жизнь изменилась. Не слыхал разве?

– Слыхал, но не думал, что изменения могли коснуться и нашего образа жизни.

– Эх! – Митяй только рукой махнул. – Поедем обедать, брат. Я тебе сейчас такого порасскажу… Сам все и поймешь.

Слова старого товарища заметно насторожили Графина. Не тот человек Митяй, чтобы беспричинно дуть на воду. Значит, проблемы и в самом деле существовали. И кому теперь с ними придется разбираться, если не ему, Графину, как человеку, номинально стоящему во главе московского воровского сообщества?

Они вместе прошли через здание вокзала и оказались на площади. Оценив по достоинству щеголеватый наряд Митяя, в их сторонку тут же устремилось три или четыре извозчика, наперебой предлагая свои услуги.

– Я и гостиницы хорошие знаю, – бойко выступал один из них, прыщавый, еще совсем юнец, с длинными спутанными волосами.

Но Митяй не обратил на все эти предложения никакого внимания. Свой возница покорно ожидал их на противоположной стороне улицы. К нему-то и повел Митяй прибывшего в столицу Графина.

– Да не томи ты меня, – не выдержал Графин, когда они сели в экипаж и лошади рысью пустились вскачь. – Скажи толком, о чем речь. Хоть в двух словах обрисуй.

– Ну, если в двух словах, так это можно, – Митяй расстегнул ворот пальто. – Чекисты, которые ныне у власти, поопаснее жандармов будут. И поопаснее полицейских, с которыми мы привыкли иметь дело раньше. Никаких каторг и никаких острогов теперь практически не существуют. Ежели изловят кого, так сразу к стенке. И пулю тебе в лоб без суда и следствия. Разговор у них с нашей братией недолгий.

– Как так без суда и следствия? – недоверчиво откликнулся Графин. – А как же закон? Прокуратура? Судебные исполнители?

– Ничего этого почти нет. Есть только один закон – ЧК.

– Что же это за зверь такой?

Митяй рассмеялся.

– А вот это ты верно подметил, Графин. Зверь! Еще какой зверь. Но тут в двух словах не растолкуешь. Да и, честно тебе скажу, брат, не ЧК сейчас наша главная забота.

– А кто?

Слушая соратника, Графин не забывал смотреть по сторонам. Пролетка катила по булыжной мостовой не слишком быстро. И опытный взгляд авторитетного «ивана» невольно подмечал каждую встречавшуюся на пути мелочь.

– Молодая да нахрапистая поросль подняла голову, Графин, – поделился Митяй. – Именуют себя жиганами. Воры новой формации, черти бы их побрали. Традиций никаких не соблюдают, уркачей авторитетных ни во что не ставят. Стреляют и грабят почем зря.

– Вот как? А что же ЧК?

– Борются. Только этих жиганов, знаешь, сколько расплодилось? Не счесть! У нас тут в Москве еще ничего. Худо ль бедно, но можно сыскать на них управу. Пока, – многозначительно добавил Митяй. – А вот в провинциях такое творится. Сколько наших положили!

Черты лица Графина угрожающе заострились. Вкратце обрисованная соратником картина совсем ему не понравилась.

– Устои пошатнулись, Графин, – заключил Митяй. – Нужна твердая рука.

– Ясно. Я разберусь.

Пролетка свернула на Рязанскую.

Казань. Малина на Старо-Купеческой

Скулатый постучал кончиком папиросы по гладкому ногтю большого пальца правой руки, стряхивая с коленей высыпавшийся табак, и снова перевел взгляд на сидящего в кресле Гаврилу.

Болезненная гримаса ни на секунду не покидала лицо раненого уркагана. Простреленная лодыжка не давала ему покоя, даже когда, с наложенными на рану бинтами, он вытянул ее и осторожно опустил на низкий пуфик.

– Значит, так и сказал? – Скулатый чиркнул спичкой и раскурил папиросу. – Что я к нему на поклон явиться должен? Что он теперь хозяин в Казани? Я правильно все понял?

Голос старого уркагана звучал глухо и слегка надтреснуто. При этом почти после каждого слова Скулатый делал небольшую паузу и со свистом добирал воздух. Сказывался застарелый туберкулез – напоминание о годах, проведенных на каторге.

Скулатому было уже за шестьдесят. Свое прозвище он получил за широкие скулы, рельефно выделяющиеся на худом вытянутом лице. Волос у казанского авторитета почти не было, не считая того седого пушка, что обрамлял череп полукругом от одного виска до другого. Высокий покатый лоб рассекал узкий продольный шрам.

Гаврила избегал смотреть Скулатому прямо в глаза.

– Я передал слово в слово.

Скулатый горько усмехнулся и коротко переглянулся с двумя другими уркаганами, присутствующими в комнате. Верный соратник Скулатого Оглобля сидел рядом с ним на низком турецком диванчике, а молодой и неоперившийся еще, по мнению старого вора, Игнат разместился на подоконнике. Проникавший сквозь щель задернутых штор свет отбрасывал желтоватый блик на щеку Игната, и казалось, что это след от застарелого ожога.

– Слыхали? – обратился к подельникам Скулатый. – Что я вам говорил? Рекрут не остановится до тех пор, пока не приберет к рукам весь город. Хавальник у него здоровенный. Заглотнет – и не подавится. Если только… – Скулатый глубоко затянулся и тут же зашелся в сухом лающем кашле. – Если только мы его не заставим подавиться. Смерть Пети Маленького с рук ему не сойдет. И поклон я ему такой отвешу, что он его век не забудет, – желваки заиграли на скулах авторитета, когда он вновь обратился к Гавриле. – Сказал он, куда к нему на поклон явиться я должен?

Гаврила покачал головой.

– Нет, не сказал.

– Плохо. Но ничего, сами как-нибудь разберемся. Казань – город небольшой, а сыскать такую личность, как Рекрут, труда огромного не составит. Знаешь, где он обычно бывает, Игнат?

Молодой уркач спрыгнул с подоконника и быстрым движением поправил ворот рубахи. Блик со щеки исчез.

– Я интересовался уже, – быстро заговорил он. – Перехватить Рекрута где-то в одном месте трудно. Его чекисты по всей Казани ищут, вот он и хоронится. Но кое-какие места есть. На Стреженовской, например. Там Федотья малину держит. И привечает жиганов. Я так кумекаю, что это самый верный майдан. Коли самого Рекрута там не сыщем, так наверняка будут людишки, которые на него нас и наведут. Что скажешь, Скулатый?

Казанский авторитет ответил не сразу. Было видно, что он тщательно обдумывает предложенный вариант, взвешивает все «за» и «против». Узкие потрескавшиеся губы плотно сомкнулись на дымящейся папиросе. Игнат и все остальные ждали решения Скулатого.

– Давай попробуем, – произнес наконец старый уркаган. – Снаряди людишек на Стреженовскую, и пусть они хорошенько тряхнут майдан Федотьи. Валить всех, кто там окажется. Без разбору. Повезет нам, так и Рекрута замочим, а нет… Пламенный привет ему будет! Чтобы знал, щенок, на кого наехать удумал. А то хозяином он себя возомнил! Сучонок!

– Если Рекрута на Стреженовской не завалим, он ответный рейд учинит, – высказался до сих пор молчавший Оглобля. – Это как пить дать, Скулатый.

– Ну и начхать! – авторитет снова закашлялся и раздраженно швырнул недокуренную папиросу в пепельницу. – Милости просим! У нас тоже волын хватает. Явится к нам, значит, встретим как подобает. Но прогибаться я ни под кого не стану. И поклон челом бить в ноги всякой мрази, у которой и молоко-то на губах не обсохло, не собираюсь.

– Это верно, – поспешил согласиться Оглобля, не желая провоцировать Скулатого на очередную вспышку ярости. – Прогибаться мы не станем. Я только хотел сказать, что хорошо бы нам самого Рекрута достать. И дружка его – Резо.

– Хорошо бы, хорошо бы, – немного успокаиваясь, откликнулся Скулатый. – Но на безрыбье и рак – рыба. Сидеть сложа руки резона нам нету. Так что давай, Игнат, отправляй людей на Стреженовскую, – авторитет мрачно покосился на Гаврилу и, словно только что вспомнив, добавил: – Водки надобно. Петю Маленького помянуть. По-человечески.

– Сейчас принесу, – поднялся Оглобля.

– Сядь! – грубо осадил его Скулатый. – Негоже нам вчетвером тут помин устраивать. Все-таки Петя в Казани не последний человек был. Оповести всех наших, и соберемся завтра в «Фортуне». Проводим Маленького честь по чести, как обычаи того требуют.

Тяжело дыша, Скулатый поднялся с дивана и, ни слова не говоря больше, покинул комнату. Накинул в сенях пальто и вышел на воздух. При всем том, что старый уркаган только что говорил своим приспешникам, сам он отлично понимал: Рекрут – это сила, с которой необходимо считаться. И Скулатый считал себя обязанным поставить в известность о намечавшейся открытой войне с жиганами московских воров. Они должны быть в курсе происходящего. Тем более сейчас, когда, как знал Скулатый, не сегодня-завтра в Москву должен был вернуться Графин. Вот уж кто действительно способен навести порядок и повыдергать расползающуюся во все стороны поросль жиганов. Скулатый верил, что правда на их стороне.

Сунув руки глубоко в карманы и слегка ссутулившись, казанский авторитет направился в город. Телефонировать в Москву нужно непременно сегодня. Поговорить с Митяем или с Лешим. А может быть, уже и с самим Графином удастся потолковать.

Холодное осеннее солнце на фоне морозного утра отражалось от гладкого лысого черепа Скулатого.

Казань. Майдан Кудерметовой на Винной

– Надеюсь, ты не ждешь, что Скулатый сразу поднимет лапки вверх и безоговорочно признает твою власть? – как бы между прочим нарушил паузу Резо.

Сегодня они приехали на майдан к Кудерметовой не в поисках развлечений, как это случалось обычно. И если прочие жиганы гужбанили на первом этаже на полную катушку, то Рекрут с Резо предпочли расположиться наверху в тихой и спокойной обстановке. Сюда даже не долетали снизу пьяные выкрики и звуки рояля, на котором так любила музицировать в дневное время сама Кудерметова.

Скинув хромовые сапоги, Рекрут лежал на кушетке в одной белой рубахе с заложенными под голову руками. Глаза его были прикрыты, но Резо знал, что подельник не спит. Время от времени Рекрут менял позу и подхватывал с пола бутылку вина. Сделав глоток или два прямо из горлышка, он ставил бутылку на прежнее место и вновь возвращался в состояние блаженного покоя.

Сам Резо, сидя за столом справа, был занят куда более важным делом. Уверенно сжимая двумя пальцами штопальную иглу, грузин старательно наносил крап на рубашку одной из карт. Рисунок не должен был повторяться, и Резо пристально следил за этим.

– Не жду, – не открывая глаз, отозвался Рекрут. – Скажу тебе больше: я жду, что Скулатый примет вызов. Обычаи, по которым привык жить этот старый уркаган, не позволят ему поступить иначе. Но моя совесть будет чиста, Резо.

– Совесть? – грузин удивленно вскинулся.

– Представь себе. Я действую согласно жиганскому кодексу. За смерть Жени-Шутника мы поквитались и предложили Скулатому разойтись по-мирному. На наших условиях, конечно. Теперь ход за ним.

– Я догадываюсь, какой ход он предпримет, – Резо отложил одну карту в сторону и взял из колоды новую.

– Я тоже. И с нетерпением жду этого, – в голосе Рекрута появился металл. – Где-то Скулатый нанесет удар. Не знаю где, но нанесет. Погибнут наши ребята. Жаль, конечно, но что поделаешь… Обойтись вовсе без жертв у нас вряд ли получится. Но действия уркачей развяжут нам руки.

– Скулатого еще нужно найти, – напомнил Резо.

– Найдем, – Рекрут говорил так уверенно, словно исход был известен ему заранее. – Все гораздо проще, чем тебе кажется, Резо. Я готов заложить свой «наган», что Скулатый устроит Пете Маленькому пышные проводы. Нам останется только узнать, где они соберутся помянуть покойного. И мы их накроем. Всей кодлой.

Резо оторвался от своего занятия и взглянул на подельника. Штопальная игла замерла, соприкоснувшись с карточной «рубашкой».

– А что потом?

Рекрут сел на кушетке. Прежней сонливости – как не бывало. Глаза жигана горели. Он поднял с пола бутылку, но пить не стал.

– Потом ничего. Казань полностью окажется в нашей власти. К нам пожалуют с визитом московские воры, но я сумею дать им достойный отпор. Останется открытым вопрос с ЧК, но я уверен, что это временная проблема. Утрясется как-нибудь.

Рекрут сделал глоток вина.

Резо с сомнением покачал головой, но от каких-либо комментариев предпочел воздержаться. Ему ли было не знать бесшабашного характера Рекрута. Когда тот находился в подобном настроении, никакие доводы на него подействовать не могли. Так к чему бросать слова на ветер? Придет время – и они смогут вернуться к обсуждению этой темы.

Резо вновь склонился над картами. Игла коснулась «рубашки» еще дважды, и с очередным крапом было покончено. Жиган взял из колоды следующую. Десятка треф. Резо прищурился и приступил к кропотливой работе.

В этот момент раздался стук в дверь. Коротким взглядом Резо мазнул по стулу. «Наган» лежал здесь же, и, в случае необходимости, дотянуться до него можно было за считанные секунды.

– Открыто! – крикнул Рекрут.

Дверь отворилась, и на порог ступил белобрысый жиган лет восемнадцати с чистыми голубыми глазами. Повстречайся такой на улице, и ни один даже самый дотошный красноармеец не заподозрил бы в этом пареньке человека, способного ради наживы хладнокровно разрядить в невинного прохожего всю обойму. А такое в практике голубоглазого уже бывало. Однако в общении с Рекрутом, чей авторитет безоговорочно признавался в жиганской среде, он вел себя почтительно и даже несколько подобострастно.

– Там это… – паренек покосился на Резо, но разобрать со спины, чем был занят грузин, не представлялось возможным. – Там Солоух приехал. Тебя спрашивает, Рекрут. Говорит, у него до тебя дело. Спустишься или как…

– Сейчас иду.

Голубоглазый не стал больше ничего спрашивать и скрылся за дверью. Рекрут допил вино, поставил пустую бутылку на пол рядом с кушеткой и поднялся на ноги.

– Солоух привез новые стволы, – сказал он Резо. – Не хочешь спуститься со мной посмотреть?

– Нет, я сейчас занят. И потом, я вполне доверяю Солоуху. Чего там смотреть?

Резо, пожалуй, был единственным, кто мог позволить себе говорить с Рекрутом в подобном тоне. Сказывались годы многолетней дружбы.

– Ну, как знаешь. Было бы предложено.

Резо даже не повернул головы, когда подельник покинул помещение. Ему оставалось покрапить еще шесть карт, и прерываться сейчас на другие дела не хотелось.

Казань. Улица Серпухова

– Вот он! – заговорщицким шепотом произнес Григорий, хотя, кроме стоящего рядом Сверчинского, его и так никто не смог бы расслышать.

Кондрат Сергеевич бросил быстрый взгляд на вход в «Метелицу».

Ожидание и так уже затянулось. Сверчинский подумывал о том, чтобы ворваться в трактир и учинить арест Паленого прямо на месте. Но, во-первых, пришлось бы в этом случае раскрыть информатора, а во-вторых, чекист не был уверен, что силы окажутся равными. В его распоряжение выделили всего лишь двух молодых красноармейцев. Сверчинский не имел права рисковать ценной кадрой понапрасну.

Но в итоге терпение Кондрата Сергеевича было вознаграждено. На крыльце «Метелицы» появился высокий молодой человек в сером полупальто и залихватски заломленном на затылок картузе. В зубах Паленого дымилась только что прикуренная папироса, а на правой руке беззастенчиво повисла полупьяная девица.

– Я могу идти, Кондрат Сергеевич? – осторожно поинтересовался Боярышников.

– Да, иди, Гриша, – Сверчинский тут же обернулся к красноармейцам. – За мной, товарищи. Соблюдайте бдительность и помните, что, согласно распоряжению товарища Лепехи, у вас есть полное право стрелять на поражение. Хотя… – чекист пристально посмотрел в глаза каждому из подчиненных. – Будет гораздо лучше, если мы сможем взять этого фрукта живым.

Григория уже как ветром сдуло. Паленый тем временем, обняв девицу за талию, неспешно спустился с крыльца и свистнул, подзывая извозчика. Одна из пролеток, всегда дежуривших рядом с «Метелицей», тронулась в его направлении.

Сверчинский быстрым шагом пересек улицу.

– Товарищ! – окликнул он Паленого и тут же обхватил пальцами рукоятку лежащего в правом кармане плаща револьвера.

Жиган резко обернулся и понял все без лишних объяснений. Двое красноармейцев в шинелях и человек в кожаном плаще…

Паленый сунул руку в карман и выстрелил через ткань полупальто. Выстрел получился неточным, но пуля пролетела в опасной близости от чекиста. Сверчинский выхватил револьвер. Оба красноармейца схватились за винтовки. Однако никто из них выстрелить так и не успел. Паленый грубо схватил девицу за волосы и притянул к себе.

– Назад! – крикнул он.

В руке жигана появилось оружие, и холодное смертоносное дуло ткнулось девице в висок. Та истошно завизжала и попыталась вырваться. От дикого страха хмель как рукой сняло. Но Паленый притянул к себе девушку еще крепче. Почти вся его сухощавая фигура скрылась за живым щитом.

Сверчинский остановился. Рядом с ним замерли и красноармейцы. Но стволы винтовок по-прежнему были направлены на жигана.

– Брось дурить, Паленый! Отпусти ее, – металлическим голосом произнес Кондрат Сергеевич. – Мы хотели только поговорить…

– Да пошел ты, красноперый! Знаю я ваши разговоры.

Пролетка остановилась за спиной жигана. Он стал отступать назад, не забывая при этом прикрываться визжащей девицей. Сверчинский лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации.

Паленый уже занес одну ногу на подножку пролетки и вынуждено открылся. Всего лишь на долю секунды, но один из красноармейцев посчитал, что и этого будет достаточно. Винтовка дернулась у него в руках, однако пуля прошла мимо цели и со звоном срикошетила от остова экипажа. Паленый незамедлительно выстрелил в ответ и оказался удачливее. Красноармеец, выронив винтовку и схватившись двумя руками за простреленную грудь, рухнул на мостовую.

Напуганная выстрелами лошадь громко заржала и шарахнулась в сторону. Паленый оступился, хватка его на мгновение ослабла, и девица, воспользовавшись ситуацией, стремительно рванулась из его цепких объятий. Ее крик взвился до самой высокой ноты, когда прядь волос осталась в кулаке жигана. Девушка упала лицом вниз. Сверчинский тут же спустил курок. Пуля чиркнула Паленого по плечу. Его «наган» дважды жахнул, но Кондрат Сергеевич, припав на одно колено, сумел избежать участи убитого красноармейца.

Паленый не стал прыгать в пролетку. Он избрал другое решение. Петляя, как заяц, и спасаясь тем самым от прямого попадания в спину, жиган бросился бежать. Вдогонку ему прозвучало два или три выстрела, но ни чекисту, ни второму красноармейцу не удалось зацепить беглеца. Однако Паленый понимал, что бежать по прямой слишком рискованно. Кинувшись вправо, он юркнул в ближайшую подворотню. Сверчинский устремился за ним. Кондрат Сергеевич понимал, что в данной ситуации главным было не упустить преследуемого из виду. Стрелять на бегу со стопроцентной точностью не представлялось возможным.

Паленый, не оглядываясь, буквально летел вперед по узкому проулку. Пули не свистели ему вслед, и это уже обнадеживало. Однако Сверчинский не отставал. Более того, он видел, как расстояние между ним и бегущим впереди жиганом стремительно сокращается. Физически он был гораздо крепче бандюгана. Красноармеец, путаясь в своей длиннополой шинели, бежал где-то далеко позади.

Паленый затылком почувствовал, что его настигают. Топот сапог чекиста был слышен совсем рядом. Выскочив из проулка, жиган, не задумываясь, рванул через пустынный перекресток, добежал до арочного свода, куда не достигал свет уличных фонарей, и остановился, скрытый кромешной тьмой. Вскинув руку с «наганом», он выстрелил в подбегавшего преследователя. Паленого и Сверчинского разделяло не более полутора метров, и Кондрат Сергеевич, спасаясь от пули, отчаянным рывком бросился в ноги жигана. Паленый промахнулся. Он дернулся было назад, рассчитывая вжаться спиной в стенку арочного проема, но не успел. Маневр чекиста оправдал себя. Выбросив правую руку вперед, Сверчинский сумел-таки дотянуться до противника, ухватил его за лодыжку и что было сил дернул на себя. Паленый не удержал равновесия. Он опрокинулся на спину и при этом больно ударился раненым плечом о каменную кладку. Сверчинский накрыл жигана своим тренированным мускулистым телом. Паленый попытался наотмашь ударить рукояткой «нагана» чекиста по лицу, но Кондрат Сергеевич ловко увернулся, и рука жигана рассекла только воздух. Кулак Сверчинского врезался Паленому в грудь: и без того неровное дыхание беглеца сбилось окончательно. Сверчинский нанес ему еще один удар, но уже по лицу. Из разбитой губы жигана потекла кровь. Силы его иссякли. Сверчинский перевернул Паленого на спину, взял на излом руку и уже легко отобрал оружие.

– Сука легавая, – едва слышно прохрипел Паленый.

Сверчинский поднялся на ноги, шумно выдохнул и сплюнул на мостовую.

На освещенном перекрестке показалась фигура красноармейца. Паренек, держа винтовку наперевес, растерянно остановился, не зная, в каком направлении двигаться дальше. Сверчинский окликнул его.

Паленый стоял на четвереньках, мотая головой из стороны в сторону, как измученный ушными клещами приблудный пес. Красноармеец в сердцах ударил его прикладом винтовки промеж лопаток. Жиган ткнулся лицом в булыжную мостовую и выдал сквозь зубы очередное ругательство. Красноармеец замахнулся еще раз.

– Не надо, – остановил ретивого подчиненного Сверчинский. – Поднимай его и давай обратно к машине.

Казань. Малина на Стреженовской

Игнат, в отличие от других уркаганов, не считал себя молодым и неоперившимся. Во-первых, ему было уже за тридцать, а следовательно, он превосходил по возрасту большинство жиганов с Рекрутом во главе. А во-вторых, хоть ему, как тому же Скулатому или Оглобле, еще не пришлось отбыть срок на каторге, Игнат имел за своими плечами немало дерзких налетов и ограблений. Его имя было на устах у чекистов, а в уркаганской среде Игната боялись и уважали.

В юности Игнат мечтал освоить профессию медвежатника и занять в воровской среде одно из самых высоких и авторитетных положений. Но, ныне покойный, а некогда известный на всю Россию медвежатник Данила Сермяжный, к которому Игнат набился в ученики, веско заявил, что из этого парня с его короткими и заскорузлыми пальцами ничего путного не выйдет. Мечта Игната так и осталась мечтой. Но зато он немало преуспел в квартирных кражах и очень скоро прибился к Скулатому.

Сегодня Игнату предстоял очередной экзамен на прочность. Амбициозный уркаган рассчитывал доказать Скулатому и всем остальным казанским «иванам», что ему по силам провернуть любое дело.

Прибыв на Стреженовскую в девятом часу вечера и распорядившись оцепить кольцом жиганскую малину, Игнат не стал торопиться. Он видел, что те десять бравых ребят, которых ему удалось собрать, горят нетерпением и готовы в любой момент повыхватывать «наганы». Однако в спешке завалить дело значило не только понести существенные потери, но и нарваться на неудовольствие Скулатого. Игнат резонно считал, что определяющим моментом в схватке с жиганами должен стать фактор внезапности.

Подозвав к себе одного из подельников, низкорослого мужичка по кличке Мерин, вечно щеголявшего в старомодном котелке, Игнат велел тому «слазить» на разведку. Мерин тут же скрылся в темноте, а Игнат стал напряженно всматриваться в освещенные окна малины, где ничего не подозревавшие жиганы пили и развлекались со своими заштатными марухами. Кривая усмешка исказила лицо Игната.

Мерин вернулся через пару минут. Он был не один. Грубо подталкивая в спину, он вел перед собой пацаненка лет одиннадцати с грязными спутанными волосами. На юнце болталось несоразмерно большое пальто с чужого плеча и свисавший с плеч узкий вязаный шарфик. Пацан испуганно оглядывался на Мерина и давно бы уже дал стрекача, если бы не направленное ему в спину дуло «нагана».

– Вот, – Мерин пихнул пленника в направлении Игната. – На стреме стоял, пострелец. Я едва разглядел его впотьмах. А так бы точно засвистел.

Игнат удовлетворенно кивнул.

– Это хорошо, – сказал. – Этого я и хотел избежать. Еще кто-нибудь приглядывает за домом?

– Нет, я обошел кругом…

– Я не тебя спрашиваю, Мерин, – Игнат ухватил пацана на ворот пальто и притянул к себе. – Отвечай: приглядывает еще кто-нибудь за домом или нет?

– Нет, только я.

Выбора у юнца не было. Конечно, жиганы за такую оплошность по головке его не погладят, но и уркаганы цацкаться сейчас не станут. Пустят пулю промеж глаз, да и всего делов.

Игнат понял, что выкаблучиваться пацан не станет.

– Рекрут здесь?

– Не приезжал еще сегодня. Хотя час-то ранний, может и появиться.

– А Резо?

– Тоже нет, – пацан шмыгнул носом.

– Сколько всего там жиганов? – не отставал Игнат.

– Человек двенадцать, не считая марух, конечно.

– Марухи меня не интересуют.

Игнат был заметно разочарован. Отличиться и подстрелить сегодня самого Рекрута ему уже не удастся. Или обождать еще? Глядишь, и впрямь объявится? Нет, рисковать не стоило. Игнат принял решение.

– Ладно, свяжи его, Мерин, – распорядился он, указывая на пацана. – И кляп какой-нибудь в рот сунь. Чтобы шухер не поднял.

Игнат обернулся к двум стоящим рядом подельникам.

– Пошли, ребята! А то так и замерзнуть недолго.

Он первым достал «наган» и стремительным шагом двинулся в направлении жиганской малины. Гогот и пьяные выкрики становились все слышнее. Звонко и противно завизжала одна из марух, на что жиганы ответили дружным ржанием. Игнат поморщился.

Ударив в дверь носком сапога, он решительно шагнул в помещение. Разбираться, кто есть кто, уркаган не стал. Вскинув руку с оружием, он без промедления выстрелил в одну из расплывшихся в широкой улыбке рож. Попал точно в левую глазницу. Жиган на секунду замер, а затем ткнулся лицом в стол. Ворвавшиеся следом за Игнатом уркачи тоже открыли огонь. Низкорослый Мерин палил сразу с двух рук, держа «наганы» на уровне бедер.

Две марухи кинулись к окну и, мешая друг другу, вскарабкались на подоконник. Одной из них удалось распахнуть фрамугу, но она тут же схлопотала пулю в горло. Кровь брызнула фонтаном, и девица с хрипом завалилась на спину. Рядом с ней, как подкошенная, рухнула и вторая. Все отходы с малины были перекрыты.

Жиганы хватались за оружие, но мало кто из них успевал им воспользоваться. Сработал тот самый фактор неожиданности, на который и рассчитывал Игнат. Ряды жиганов стремительно редели. В какой-то момент оборонявшиеся догадались опрокинуть стол и укрыться за его массивной поверхностью. Посуда со звоном полетела на пол. Бутылка вина, выплескивая янтарную жидкость, откатилась к ногам Мерина. Пули вонзались в толстое дощатое покрытие…

Стоявший на фоне дверного проема Игнат почувствовал жгучую боль внизу живота. Тело молодого уркагана охватила слабость, а ноги вдруг стали такими тяжелыми, будто к каждой была подвешена пудовая гиря. Предметы потеряли привычное очертание. Все пошло кругом. Игнат почувствовал, что уплывает куда-то. «Наган» выскользнул из его руки и с глухим стуком брякнулся на пол. Игнат упал на колени, прижимая к животу липкие от крови пальцы. Затем все померкло. Развития дальнейших событий Игнат уже не видел.

В живых оставалось всего двое или трое жиганов, прятавшихся за перевернутым столом, когда ранение в плечо получил и Мерин. Он отступил назад, пошатнулся и, отбросив один из «наганов», дважды пальнул из другого в стол. Рядом с Мерином замертво рухнул один из его подельников.

– Дави их! Никому не дать уйти!

Боевой клич Мерина был лишним. Уркаганы, хоть и несли потери, но вошли в раж настолько, что вели стрельбу почти безостановочно. Участь окруженных со всех сторон жиганов была предрешена. «Наган» одного из них сухо щелкнул, извещая об окончании последней обоймы. Но сдаваться без дальнейшего боя жиган счел для себя позорным. Да и некому было сдаваться. В намерения неприятеля явно не входило брать пленных. Выхватив из-за голенища сапога остро отточенный стилет, жиган лихо перемахнул через стол и бросился на стоящего к нему ближе всех противника. Стилет глубоко вонзился уркагану в живот. Однако сослужить еще какую-либо службу своему владельцу ему было не суждено. Сразу три пули попали отчаянному жигану в грудь, и он повалился сверху на только что убитого им человека…

Из всех гулявших в тот вечер на стреженовской малине в живых оставался один лишь Толя Жирмач. Но и в его обойме, как знал Толя, всего два патрона. А наседавших с двух сторон уркачей было никак не меньше пяти. Жирмач горько усмехнулся. Мелькнула мысль, что, будь здесь сегодня Рекрут, псам Скулатого ой как не поздоровилось бы! Но Рекрута не было… Это ли решило исход схватки, или какое-то иное обстоятельство, для Жирмача было сейчас не так уж существенно. Жиган твердо верил, что его смерть не останется не отомщенной.

На подоконник запрыгнул один из уркаганов и поймал Толика на прицел. Жирмач выстрелил первым и попал уркачу в голову. Тот слетел на пол, как тряпичная кукла. Жирмач устало привалился спиной к перевернутому столу, глубоко вздохнул и, развернув «наган», вставил его себе дулом в рот. Грохнул последний выстрел. Обойма «нагана» опустела. Руки безжизненно повисли.

В помещении наступила гробовая тишина.

Мерин приблизился к Игнату и перевернул его тело носком сапога.

– Красноармейцы! – кто-то из уркачей дернул Мерина за рукав. – В конце квартала. Они бегут сюда, Мерин! Надо уходить.

Мерин согласно кивнул.

Казань. Здание ЧК на Предмостовой

– Присаживайтесь, Прохор Матвеевич, – Сверчинский кивком головы указал на стул.

Паленый поколебался секунду, затем прошел вперед и опустился на предложенное место. За истекшие сутки, что жиган провел без сна в камере, на его щеках и на подбородке проступила небольшая щетина. Глаза были красными и воспаленными. Беспокоила боль в плече. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось в мыслях Паленого. Ситуация, в которой он оказался, окончательно сломила его. Перспективы пугали еще больше. Иными словами, сказать, что жиган находился в состоянии, близком к панике, означало бы не сказать ровным счетом ничего. Однако внешне Паленый очень старался не показать Сверчинскому, что творилось в его душе. Но Кондрату Сергеевичу этого и не требовалось. Он и сам прекрасно чувствовал перемену, произошедшую в настроении задержанного. Сверчинский основательно подготовился к разговору с Паленым.

– Хотите курить? – гостеприимно предложил он.

Взгляд чекиста был холодным и неподвижным, но тон, которым был задан этот вопрос, позволил жигану слегка приободриться. Вместо грозного собеседника пред ним вдруг предстал весьма добродушный человек.

– Не откажусь.

Сверчинский подтолкнул портсигар на краешек стола. Паленый вынужден был подняться и пройти вперед. Сверчинский подал ему спички. Закурив, жиган вернулся на прежнее место. Глубоко затянулся.

– Ну что же, Прохор Матвеевич, – неспешно начал чекист, сплетая сухие жилистые пальцы в замок. – Давайте посмотрим, что у нас с вами получается. Поверьте, даже не взирая на то, что вы пытались убить меня, я не имею против вас ничего личного. А потому буду предельно откровенен. Положение ваше незавидно, Прохор Матвеевич. – Паленый при этом нервно дернулся, словно собираясь сказать что-то, но Сверчинский, не обратив на это ни малейшего внимания, продолжил с прежней интонацией. – Я не собираюсь брать вас на испуг. Просто взгляните в глаза фактам. Ограбление лавки Лапухина, итог – два трупа, банк «Марсель» – четыре трупа, банк «Гофман и сын» – шесть трупов. В каждом из этих случаев вы принимали самое деятельное участие. Есть еще и Ливерпульский банк, налет на который был осуществлен на позапрошлой неделе. И опять же с четырьмя трупами. Но тут, врать не стану, касаемо вас, Прохор Матвеевич, нет никаких улик. Однако… – Сверчинский выдержал театральную паузу, пристально наблюдая за тем эффектом, что он производил на задержанного. – Даже если бы всей этой информации у нас не было… я лично стал свидетелем тому, как вчера при задержании вы хладнокровно застрелили красноармейца. Одного этого, Прохор Матвеевич, достаточно, чтобы по законам нынешнего времени поставить вас к стенке. Вы это понимаете, не так ли?

На этот раз Кондрат Сергеевич намеренно замолчал, ожидая реакции жигана.

– Послушайте, – Паленый выпустил дым через ноздри, – все это какое-то недоразумение, честное слово. Я имею в виду то, что произошло вчера. Я и не думал оказывать никакого сопротивления представителям советской власти. Я просто обознался, – он выдавал Сверчинскому версию, придуманную им минувшей ночью. Жиган искренно верил, что только такое поведение поможет ему выпутаться из положения. – Я принял вас за переодетых бандитов. Вы же знаете, сейчас такое случается сплошь и рядом. Нацепят шинель или кожаную куртку и давай честных людей обирать. Иногда, знаете ли, и до душегубства доходит. Ничего святого у таких людей.

Сверчинский согласно покачал головой.

– Обознались, стало быть?

– Именно. Обознался. А тут еще и баба эта пьяная, визжащая… Я и сообразить ничего не успел.

Кондрат Сергеевич расплел пальцы и, выудив из общей стопки на столе пару бумаг, положил их перед собой. Сосредоточенно изучил написанное. Паленый напряженно ждал, опасаясь нарушить установившуюся тишину. Вытянув шею, он попытался было разглядеть, что там так увлеченно читает чекист, но расстояние было слишком большим. Папироса в руке жигана потухла, и он, поискав глазами, куда бы ее деть, не нашел ничего лучше, как спрятать в нагрудный карман жилета. Пауза затягивалась.

Наконец Сверчинский поднял глаза на подследственного. Паленый машинально облизал губы.

– Я готов был поверить вам, Прохор Матвеевич, но, видите ли, какая штука. В результате произведенного у вас дома обыска мы нашли немалую сумму денег и оружие. Более того, опять же дома у вас, в платяном шкафу, обнаружилось и кое-что из лавки ограбленного и убитого вами Лапухина.

– Я никого не убивал! – лицо Паленого залила мертвенная бледность. До него только сейчас начало доходить, что чекист играет с ним, как кошка с мышкой. И этот тон, и предложенная папироса… – Мне все это кто-то подкинул! Клянусь вам! Чем хотите клянусь!

– Ясно, – Сверчинский отложил бумаги и, поднявшись из-за стола, скрестил руки на груди. – Вижу, откровенность у нас с вами какая-то односторонняя. Давайте вернемся к самому началу, Прохор Матвеевич. Я ведь уже сказал, что против вас лично ничего не имею. Так? И мне совсем не хочется ставить вас к стенке. А знаете почему?

– Почему?

Вопрос вырвался у Паленого машинально. Уж слишком мягким и обволакивающим был голос у Кондрата Сергеевича.

– Потому что вы мне не интересны. Мне нужен Рекрут.

– Я не знаю никакого…

– Вы сначала дослушайте меня, – Сверчинский улыбнулся одними губами. – Я готов вас отпустить, Прохор Матвеевич. Прямо сейчас. И все ваши грехи будут забыты. До поры до времени, разумеется. А вы в качестве благодарности оказываете мне встречную услугу. Вы встретитесь с Рекрутом, выясните его ближайшие планы, и когда ваша группировка с самим Рекрутом во главе соберется на очередной налет, вам нужно будет только сообщить мне об этом. Точное время и место налета. Впрочем, – голос Кондрата Сергеевича стал еще более вкрадчивым, – это не обязательно может быть налет. Меня вполне устроит и информация о местонахождении Рекрута. Дескать, такого-то числа в такой-то час Рекрут будет совершенно точно находиться там-то и там-то. Или, может быть, вам уже прямо сейчас есть что сказать мне по этому поводу, Прохор Матвеевич?

С минуту Паленый сосредоточено молчал. Теперь пришел черед Сверчинского ждать, но он не торопил жигана. Он знал, что тому необходимо все как следует взвесить.

Паленый нервно покусывал нижнюю губу.

– Хорошо, – с трудом выдавил он и поднял глаза на чекиста. – Но сейчас мне сказать нечего. Правда нечего. Рекрут – как перекати поле. Сегодня – здесь, завтра – там. Но я могу раздобыть для вас нужную информацию. Только…

– Что?