Среда обитания Абдуллаев Чингиз

Глава 10

Крит

Национальные и особенно расовые различия в гораздо меньшей степени доступны нивелирующему воздействию, чем спектр религиозных, исторических и культурных традиций. Естественное слияние рас и народов в единое целое является слишком длительным; иначе говоря, у нас нет времени для этого плавного эволюционного процесса. Одна из задач Метаморфозы заключается в том, чтобы произвести слияние быстро и эффективно, опираясь на достижения медицины и генетики.

Не следует, однако, забывать и о другом способе решения проблемы – полной ликвидации черной и желтой рас с помощью генетического оружия с избирательным воздействием. Не исключается, что это наилучший вариант.

«Меморандум» Поля Брессона,Доктрина Пятая, Пункт Третий

В стволах ОБР я бывал, но в кабинете Конго – ни разу. Комесов он к себе не приглашает, для этого есть конура на сто четвертом ярусе, а выше – более обширное помещение, на тот случай, если надо выбить пыль из сотни подчиненных. Конуру я отлично запомнил – в ней семнадцать лет назад мне пришлось расстаться с бляхой, службой, льготами и привилегиями. Ну, зато теперь я удостоился звания легата. Временно, но сотня в день компенсирует ущерб, нанесенный моей гордости.

Устроив Пекси в конюшне у блокпоста, я предъявил гарбич обрам-охранникам, узнал, куда идти, прошел тоннелем под зоной отчуждения и спустился на шестой подземный уровень. Тут меня ждали – еще один обр в черных обертках, опять проверив мой код, пихнул меня без всяких церемоний в дверь-барабан. Она лязгнула, провернулась, и я очутился в квадратной камере. Слева – панели терминалов, справа – лифт, а между ними – стол, и за столом – достопочтенный Конго, гранд СОС в Мобургском филиале. Сидит под встроенным разрядником, и рожа у него такая, как при эвтаназии любимой одалиски.

«Плохие, значит, новости, – подумал я. – Точно, плохие! Мог бы раньше догадаться – с чего иначе Конго нарушать конспирацию и звать меня сюда, а не к посредникам в „Хика-Фрукты“? Контракт, пожалуй, разорвет…» При этой мысли я выразительно покосился на пьютерный терминал – мол, что бы ни случилось, а без монеты не уйду!

Конго тут же отреагировал, проскрипел:

– Получишь свои шесть сотен, не сомневайся! Еще аванс в две тысячи.

– Сейчас? – Не скрою, я был потрясен.

– Можно сейчас. Бери и садись!

Сунув обруч в нужную ячейку, я дождался сигнала и опустился на сиденье. Конго моргнул. Стволы разрядника тут же повернулись и глянули мне в лоб. Сиденье из армстекла было жестким и на редкость скользким – не упрешься ногами, съедешь прямо на пол. Не очень уютная обстановка, похуже, чем у Африки или Мадейры.

– Вот что, легат, – произнес Конго, сверля меня глазами на пару с излучателем, – последуй моему совету: оглядывайся, и почаще. Не позабыл того ублюдка из Тоннеля? С бляхой «Каир»? Вижу, что не позабыл… Так вот, компании «Каир» под куполами нет и не было, а в Медконтроле похищен обруч без маркировки. Что до ублюдка… – Он сделал паузу, поднял взгляд к потолку, и разрядник тотчас уставился туда же. – Ублюдок этот мне знаком. Из Свободных, родился в Варше, был наемником, был удостоен подданства ОБР, переехал в Мобург, быстро двигался по службе. Тоже легат, как ты. Сеул, из группы, подключенной к нашему расследованию.

Крысиная слюна! Гниль подлесная! Я был готов поклясться, что он об этом знал давно, с той же секунды, как увидел морду рыжего. Комесов и обров-рядовых гранду не запомнить, много их шляется по секторам, но легаты – штучная продукция. Особенно те, что допущены к самым важным из служебных тайн.

– Значит, утечка информации. У вас! – сказал я и повернулся к терминалу. – Это обойдется, почтенный гранд!

– Ты получил аванс или мне приснилось? – Конго раздраженно побарабанил пальцами по столу. – Да, была утечка, но меры приняты! Во-первых, я отправил тебя в Кив, чтоб ненароком гарбич не вышибли, а во-вторых… – Он поворочал головой и покосился вверх, будто проверяя, что стволы излучателя послушны его взгляду. – Во-вторых, за эту пятидневку я постарался выяснить, чем дело пахнет. В группе, ведущей расследование, девять человек, и каждый знал, что я найму тебя – знал или мог догадаться. Но, кроме этого Сеула, ренегатов нет. Никто из моих людей на фирму «икс» или компанию «Каир» не трудится. Все проверены в Медконтроле, тщательно проверены, под колпаком и с сывороткой.

«Туго им пришлось», – подумал я, невольно содрогнувшись. Впрочем, колпак и сыворотка – меньшее из зол. Вот ежели подвесят над крысами!.. Видел я таких подвешенных – без сонной музыки не уснут и на горшок не сходят без пситаба…

Конго, деловито хмурясь, ткнул пальцем в браслет, высветил радужную полоску таймера. Началась последняя четверть.

– Мы кого-то ждем?

– Ждем, но не сейчас. – Он повернулся ко мне. – Гордись, легат! Очень тебя опасаются в этой фирме «икс», если Сеула купили. Хитрый он был, ловкий и умелый… Почти как ты.

Было заметно, что это признание Конго выдавил через силу.

Я усмехнулся и произнес:

– Стрелял он неплохо, да не туда попал, в отличие от меня. Но это ведь не решает наших проблем?

– Не решает, – согласился гранд. – Сеул покойник, но его хозяевам известно, что ты на нас работаешь или будешь нанят в самом скором времени. Думаю, люди в этой фирме «икс» упорные и снова попытаются тебя поджарить. Или нейтрализовать другим путем… Кишки выпустят, к примеру, либо дротиком проткнут, когда на одалиске будешь дергаться.

Если он не ошибался, вывод был простой: меня нейтрализуют как лучшего специалиста по Отвалам, Старым Штрекам и Щелям. Самого опытного, надежного, удачливого… Выходит, что-то там можно найти, в этих Отвалах и Штреках! И розыски по силам только мне, бывшему наемному бойцу, бывшему диггеру, бывшему комесу Службы…

И правда, есть чем гордиться, Охотник Крит!

Конго следил за мной с ядовитой ухмылкой. Потом сказал, словно невпопад:

– У стекольщиков большие неприятности. У «Тригоны». Если помнишь, они обратились в Службу с просьбой о расследовании. Похоже, кто-то на них окрысился, «Боеприпасы» или «ФлайФайр». Может, те и другие.

Обе названные компании – из Оружейного Союза, и у «ФлайФайра», или «Двойного „эф“», как еще называют эту шарагу, внушительный филиал в Мобурге. Вместе могут выставить пару громад бойцов, прикинул я и спросил:

– Локальный конфликт? Или война во всех куполах?

– Еще не знаю. Ждем. Готовимся. Вот, посмотри!

Конго развернул экран слежения, сориентированный на стволы «Тригоны». Там мельтешило множество огней, сигналов, уловленных датчиками от браслетов; одни мерцали на нижних ярусах, другие охватывали кольцом основания колонн и прилегающую территорию. Скопление людей не редкость, но городские толпы обычно движутся, текут, и это признак ситуации, которая считается нормальной. Статика, наоборот, чревата взрывом, как подтверждал сейчас пьютерный анализ; цифры и символы, скользившие внизу экрана, показывали, что у «Тригоны» собралось тысяч пятнадцать бойцов. «Хорошо, что не сорок», – подумал я.

Отключив экран, Конго снова высветил ленточку таймера, но мне почудилось, что ждет он не объявления о схватке. Это для Службы дело привычное – подтянут сотню скафов, проследят, чтобы дрались по правилам, а если что, затопят газом и наложат штрафы. А самых резвых передадут Вершителям, и те разберутся, кого к крысюкам, а кого в измельчитель и на компост… Стандартная, можно сказать, процедура.

– Эти неприятности стекольщиков… Они имеют отношение ко мне?

– Могут иметь, если полезешь к их стволам. Башку прострелят в суматохе, а без башки аванс не отработаешь. Ты ведь не вооружен, легат?

Я развел руками. Какое оружие, если собрался к гранду Службы! Легат там или не легат, а все одно – просветят, отсканируют и обвинят в злодейских умыслах… Даже ножа с собой не взял.

– Браслет! Сюда! – Конго дождался, когда я суну в ячейку обруч и произнес: – Разрешается ношение оружия в стволах ОБР, пока не истекут полномочия легата. Подтверждено: гранд Службы Охраны Среды. – Затем он покопался в столе, вытащил обойму и пару клинков и придвинул их ко мне поближе. – Бери. Разрядник дать?

– Не надо. Не люблю разрядник. – Я сунул клинки за голенища, обойму – в пояс и уже готовился сказать что-то благодарственное, теплое, как завеса у двери лифта растаяла. Конго торопливо встал, посмотрел туда, и излучатель на стене тут же развернулся, нацелившись в лифт. Хорошая штука! Интеллектуальный реактант, спецзаказ, управляется взглядом. Я тоже пользуюсь таким, но мощный излучатель – вещь тяжелая, его в Отвалы не потащишь. Обычно я хожу с огнеметом.

Из лифта вышел человек в серых свободных обертках и маске, закрывавшей лицо от верхней губы до середины лба. Я видел только тяжелую челюсть да рот, но по тому, как вытянулся Конго, как замерцал огонек в его бесцветных глазках, было ясно, что гости у нас непростые. Не представляю, перед кем тянуться гранду Службы в нашем куполе… Но этот, в сером, казалось, был окружен ореолом властности, словно король могущественной фирмы, из самых первых, тех, кому послушны сотни грандов и десятки миллионов подданных.

Однако королем он не был.

– Кормчий Йорк, – проскрипел Конго, и я, соскользнув с сиденья, живо поднялся на ноги. Имя мне ничего не говорило – кормчие ВТЭК и ОБР анонимны, но статус личности, почтившей нас своим визитом, был выше купола. Кормчий, глава всех Служб Общественных Биоресурсов!.. Кормчий, не король! Мадейра рассказывал мне, что королевский титул имеет древнее происхождение – так называли до Эры Взлета повелителей пещер, тех населенных полостей, в которых позже выстроили купола. Король владел и правил, а гранды и магистры были на подхвате – от этого все и пошло, переместившись в производственную сферу. Но титул кормчего в той древней иерархии не значился – во всяком случае, блюбразеры не нашли о нем упоминаний.

«Спросить у Дакара?..» – подумал я, пытаясь удержаться от усмешки.

– Партнер Конго… легат… – Легкий кивок в ту и другую сторону. – Садитесь.

Голос у Йорка оказался звучный, и вел он себя так, словно одаривал нас великой милостью. Что, впрочем, было недалеко от истины – если вспомнить о полученном авансе.

Его глаза блестели в прорезях маски.

– Свободный Охотник Крит, бывший комес СОС, а ныне – лицо с полномочиями легата… Конго утверждает, вы самый лучший. Так?

– Почтенному гранду виднее, – отозвался я.

– За что же вас уволили из Службы?

– Молодой был, слишком резвый.

– Разрешите, партнер Йорк? – Дождавшись кивка, Конго произнес: – Вам, несомненно, известно о персонах, совершивших противоправные деяния в ходе войны: разрушение воздуховодов или секций купола, атаки с помощью убийственного газа или тяжелых излучателей, использование скафов и тому подобное. Эти крысиные отродья передаются Службе Вершителей, но иногда, если их статус высок, им помогают скрыться в латифундиях, промышленных или закрытых зонах, которые нам недоступны. Мы, в соответствии с Догматами, не имеем права…

– Я помню эту историю, – прервал Йорк. – Семнадцать лет тому назад, конфликт между «Зеленью» и Химическими Ассоциациями, гранд Лион, сбежавший в закрытую зону… – Он посмотрел на меня. – Так это вы его достали? А в восьмисотом году спустились в Отвалы и нашли Чогори из Первой Алюминиевой? То есть его труп?

– Голову и две руки, – уточнил я. – По отдельности.

– Знаю, легат, я видел голограмму. Если не ошибаюсь, ее даже выставили в музее?

– Не ошибаетесь, достопочтенный.

Минуты три или четыре Йорк молча изучал мою физиономию, разглядывал протез, хламиду и даже, кажется, чехлы на ногах, с клинками, торчавшими за каждым голенищем. Мнение, видно, сложилось положительное – он хмыкнул, неторопливо огладил подбородок и произнес:

– В этот раз вам придется не спускаться, а подниматься. Думаю, прямо на Поверхность. – Не отводя глаз с моего ошеломленного лица, он помахал рукой Конго. – Можете объяснить легату ситуацию, партнер. Во всех подробностях.

Гранд принял выражение крайней озабоченности – губы поджал, бесцветные глазки уставил на меня. Конечно, вместе с реактантным излучателем.

– Ты размышлял об этой фирме «икс»? О том, откуда они берут сырье?

Само собой, я размышлял и даже пришел к определенным выводам. Просят поделиться? Ну, что же…

– Вряд ли они докопались до крупных залежей в Отвалах или Старых Штреках – о таком даже сказок не гуляет среди Черных Диггеров. Конечно, пачкунам случалось находить стекло, керамику или металл, но в небольших количествах, не окупающих транспортировку. А тут… Тут и масштабы солидные, и ассортимент – стекло и медь, сплавы никеля и хрома, латунь, бронза, сталь… Такого ни в одном месторождении не сыщешь!

– Ну, и?.. – поторопил Конго.

– Думаю, нашли забытые Хранилища. У нас, в Киве, в Сабире.

– Таких Хранилищ не существует, легат. Информация точная. Все – абсолютно все! – Хранилища контролируются службами ВТЭК и ОБР.

Я пожал плечами:

– Значит, до общественных Хранилищ добрались и тащат втихаря сырье. Я бывал в них, знаю! Гигантские полости с огромным количеством отсеков, и в каждом – склад, подъездные пути, погрузчики, тоннели, закоулки плюс помещения для джайнтов… Как проследить за этим лабиринтом?

Кормчий и гранд переглянулись, и Конго, откинувшись в кресле, поднял глаза к потолку. Мне почудилось, что он колеблется, но Йорк прищелкнул пальцами, и выражение нерешительности исчезло с физиономии моего патрона. Он наклонился ко мне и произнес:

– Я не имел в виду, что контролируются стены, потолок и пол Хранилища или, скажем, транспортные средства, цистерны, платформы и погрузочные механизмы. Мы контролируем сырье, легат! Только сырье! Каждый слиток металла, каждая гранула пластика, каждый контейнер с жидким продуктом маркированы на молекулярном уровне, а как – о том спроси у предков! Но эту маркировку не уничтожить и не заблокировать, она сохраняется в веществе изделия и при вторичной переработке любого лома, будь то металл, пластик или армстекло. Так что пьютеры Мобурга и других куполов прослеживают путь сырья от складов до промзон и начисляют плату. Та же система, что с личными браслетами. – Он постучал по обручу и, вперившись в меня, добавил: – Эти сведения не подлежат огласке. Ясно, легат?

Куда уж ясней! Ясно и то, что обе мои гипотезы рухнули. Хотя поверить, что кто-то выбрался наверх, тоже было трудно.

– Пусть они поднялись на Поверхность, пусть, – пробормотал я, – но там ведь сырье не валяется. Нет ни стекла, ни слитков бронзы, ни фризер-цистерн с замороженным аммиаком и нефтью. И никто на Поверхности не жил и не живет – во всяком случае, в историческую эру.

– Это верно, – сочным баритоном подтвердил Йорк. – Люди там не жили и не живут.

Под ребрами у меня заледенело, словно я попался стае крыс голышом, без брони и огнемета.

Кормчий продолжал:

– Приоритеты изменились, легат: несанкционированный ввоз сырья и промышляющие этим люди для нас уже не самый важный из вопросов. Кто поставляет сырье? И почему? На каких условиях? С какой-то дальней целью? Вот в чем проблема! Займитесь ею, легат, найдите ходы на Поверхность и проследите, кто поставщик и что он получает за товар. Если удастся взять образцы…

Вот так новые инструкции и указания! Потрясенный, я перебил кормчего самым непочтительным образом:

– Образцы чего? Сырья?

– Нет, поставщиков. – Он холодно улыбнулся – вернее, растянул губы и слегка отвесил челюсть. – Вы, легат, знакомы с основами устройства мира? Не этого, а того? – Постучав по крышке стола, он показал затем на потолок. – Вы в курсе, что там находится и что творится? Не на Земле, а в более обширных областях?

Такие вещи не изучают в инкубаторах, однако долгое общение с блюбразерами пошло мне на пользу, как истории Дакара, которыми он при мне потчевал Мадейру. Но раскрывать этот источник информации я не собирался.

– Хмм… Ну, кое о чем я слышал… Земля – одна из девяти планет, что обращаются вокруг центрального светила вместе со своими спутниками. На больших дистанциях – таких, что их не воспринять ни разумом, ни чувством – есть другие светила со своими планетами, и число их огромно. Они отделены от нас холодным и пустым пространством, где нет ни воздуха, ни света, ни жизни, ни тепла… Примерно так.

– Да, число небесных тел огромно, просто неизмеримо, – повторил Йорк. – Мы знаем об этом еще с Эпохи Взлета. И знаем, что это пространство, где нет ни жизни, ни тепла, в принципе можно преодолеть. – Его глаза в прорезях маски сверкнули. – Теперь поговорим о фактах, легат! В наш мир идет поток сырья, как мы полагаем, с Поверхности, где нет ни людей, ни производств, ни горных разработок – словом, ничего, ни рук, ни механизмов, пригодных для выплавки меди или стали. Но, может быть, людей там нет, а прочее имеется? Некие чужие существа, преодолевшие расстояние, которое не воспринять ни разумом, ни чувством, как вы справедливо заметили. Пришельцы, вступившие в связь с кем-то из нашего мира и даже наладившие обмен… Узнайте об этом, легат! Узнайте! – Звучный голос Йорка внезапно дрогнул. – Обследуйте Старые Штреки под городом, сходите за Ледяные Ключи, где никто не бывал, и отыщите ход на Поверхность. Нашим людям это не под силу, ни ВТЭК, ни ОБР… мы не имеем опыта за гранью куполов и трейн-тоннелей… ни опыта, ни, скажем прямо, должной смелости…

Он смолк. Я сидел, не шевелясь, размышляя над сказанным, пытаясь переварить и осознать такие новые – невероятные! – идеи. Существа со звезд на Поверхности нашей планеты… Бред, фантастика, нелепость! Даже в большей степени, чем байки Дакара о переселении душ и древних городах… Хотя не буду отрицать: встреча с ним была хорошей подготовкой к тому, что я сейчас услышал.

Губы мои шевельнулись, выдавив тихое эхо слов:

– Чужие существа! Невероятно… Такое тяжело представить, достопочтенный кормчий, а еще трудней – поверить…

Рот Йорка чуть скривился, и, словно отметая мои возражения, он прищелкнул пальцами.

– Поверишь, когда они доберутся до наших воздуховодов! – рявкнул Конго.

Вот что их тревожило! Наш мир, запрятанный в земле под километрами горных пород, надежно скрытый и защищенный, был все же уязвим. Внезапно я понял с небывалой остротой, что связь с Поверхностью не прерывалась никогда, ни на секунду, ни на мгновение, ни в древнюю эпоху, ни сейчас. Воздух! Он был основой жизни – и для людей, и для бесчисленных растений и животных в латифундиях, даже для манки и крыс, что размножались и пожирали друг друга в Яме Керулена и Старых Штреках. Воздух поступал с Поверхности, с огромных станций, сооруженных в Эру Взлета.

Я посмотрел на кормчего.

– Подняться наверх и узнать… Вы полагаете, дем Йорк, что я в одиночку справлюсь с подобной задачей?

– Нет, разумеется, нет! Любые технические средства, любая помощь, любое оружие… Соберите группу из Охотников, наймите нужных вам людей – вы знаете их лучше, чем Конго или я… Кроме того, вы можете вести работы в любом из мест, которое находится под нашей юрисдикцией – мы действуем в контакте с ВТЭК и Службами Биоресурсов других куполов. Все, что нужно от меня и Евфрата…

Внезапно он смолк. Евфрат?.. Никогда не слышал этого имени. Впрочем, о Йорке я тоже не слышал до этого дня – большие люди предпочитают анонимность.

– Что я получу?

Видимо, этот вопрос был для кормчего слишком незначительным и мелким. Ответил Конго:

– Двести в день для тебя и сотня для каждого партнера. Всем – двойная пожизненная квота на биоресурсы плюс право пользования трейном. Неограниченное! Если пожелают – подданство ОБР. Еще – бесплатная эвтаназия по самому высшему разряду. С музыкой, мясными червяками и одалисками.

Щедрое предложение, очень щедрое! Однако был шанс не дожить до одалисок и эвтаназии.

– Кроме того, ты остаешься легатом, – добавил Конго.

– Я уже легат.

– Временный! А будешь приравнен к наследственным, со всеми льготами и привилегиями. Ты ведь не откажешься от привилегий, Крит?

– Не откажусь, – подтвердил я, и мы ударили по рукам.

Сигналы тревоги застали меня в воздухе над Большой Ареной, темной и пустой в этот поздний час. Конфликт, к счастью, был локальный – видимо, Оружейный Союз решил слегка проучить стекольщиков, чтобы не лезли в их коммерцию и не натравливали ОБР. Картина, однако, была впечатляющей: бешеное мигание огней, предупреждающие транспаранты и оглушительный рев: «Не приближаться, очистить зону конфликта!» Ну и дальше, что положено: «Не покидайте патменты, сохраняйте спокойствие! Служба Охраны ОБР контролирует ситуацию!»

С этим делом у Конго все в порядке: сигналы еще не отзвучали, как надо мной, у самого купола, пронеслись тридцать или сорок скафов. Снизу они похожи на угловатые черные коробки с торчащими стволами стационарных разрядников и огнеметов. Но эти средства вразумления используют с оглядкой и в самых экстремальных случаях; обычно выпускают сонный газ и ослепляющие гранаты.

Рев смолк, мигающие огни угасли, и только вуали транспарантов все еще висели в воздухе, очерчивая зону конфликта полупрозрачными алыми лентами. Внизу воцарилась тишина, дорожки и переходы опустели, померкло сияние ратуши, зеленоватых стволов ГенКона и Криобанка, и даже Колонны Развлечений, быстро всосавшие с площади народ, казались поблекшими и удивительно молчаливыми. Впрочем, жизнь замерла лишь в Центре и его окрестностях – Мобург слишком огромен, чтобы битва у призматических стволов «Тригоны» могла взволновать кого-нибудь в средней части секторов. Тем более – в подлеске, у кольцевой дороги или на трейн-станциях.

Последовав совету Конго, я оглянулся, но на воздушных магистралях тоже было пустовато. Все разлетались с похвальной быстротой, огибая сигнальные транспаранты или вовсе не приближаясь к ним; несколько пчел под нами юркнули в Зеленый сектор, две авиетки спустились к цоколю ГенКона, десяток биотов, неразличимых за дальностью, скрылись в башнях на Красной площади, оса с ошалевшим наездником метнулась к куполу и пропала за жилой колонной. Пекси без всяких понуканий взял левее, чтоб пересечь узкий участок над Бирюзовым сектором; крылья его гудели ровно и мощно, обдавая меня потоком теплого воздуха.

– Не торопись, малыш, – сказал я, похлопав его по хитиновому загривку. – Не торопись, береги силы. Вдруг нам с тобой придется летать над Поверхностью?

Откинувшись в седле, я на мгновение зажмурился, вспоминая рассказы Дакара и воображая, как выглядят солнце, звезды, голубые небеса и прочие сказочные вещи. Все, что мне придется увидеть за двести монет в день, включая и загадочных пришельцев… В их реальность я не очень верил, но это не повод для нарушения контракта. Свои обязательства я выполняю. Сказано, залезть наверх и взять образцы – ну, так будет целый контейнер с образцами! Большой, не меньше раздаточного автомата! Там, на Поверхности, найдется, чем его набить…

Шок, охвативший меня во время встречи с Йорком, проходил, и, отодвинув подальше все необычное, странное, что содержалось в новом контракте, я размышлял над тем, как выполнить задачу. Само собой, не в одиночку – дело слишком серьезное, чтобы раскручивать его без опытных партнеров. Опытных, надежных и готовых хоть в воздуховод пролезть, чтобы заработать… Такие имеются на примете – Дамаск и, конечно, Хинган, но этого не хватит – для эффективных действий нужны как минимум две пары. Лучше три… Я решил, что можно рассчитывать на Эри, и тут же лицо Дакара явилось предо мной – вместе с мыслью, что он, пожалуй, тоже пригодится. Если забыть о кое-каких непонятных моментах, о том, как и откуда взялся этот тип, он был единственным экспертом по Поверхности. Возможно, все его байки о древних городах и странах – чушь, но те подробности, с которыми он описывал растения, животных, нагромождения камней и водные потоки, леса и остальные детали ландшафта, были поистине удивительными! Не говоря уж об истории с тем двухголовым чудищем Мадейры…

Сверкнула беззвучная молния, затем седло внезапно накренилось, воздух ударил мне в лицо, жужжание шмеля затихло. В следующую секунду я осознал, что мы не летим, а падаем с почти километровой высоты, что ремни, которыми пояс пристегнут к седлу, натянуты до предела, что крылья Пекси не шевелятся и подо мною не живой биот, а мертвая груда хитина и инертной плоти. Мы падали в сеть рядом с алой вуалью транспаранта, скрывавшей многогранники «Тригоны» от купола до приблизительно двухсотых ярусов, и я не видел, что на этих уровнях творится. Зато внизу, под переходом, на террасах и у основания колонн, шла резня, сверкали молнии ручных разрядников и вспышки ослепляющих гранат. Между ними, словно в танце, кружились, прыгали и падали фигурки в белой и багряной униформе. Белый – цвет «Тригоны» и других компаний Армстекла, красный, пурпурный, багряный – Оружейного Союза… Белых, похоже, одолевали.

Мысль, что Пекси мертв, уже проникла в мое сознание, не вызвав ни чувства потери, ни гнева. Эмоции отвлекают, а я был очень занят: вставлял обойму в «ванкувер», осматривался, перемещался в седле, натягивая ремни и стараясь выровнять падение. Творившееся внизу меня не очень занимало – я глядел наверх, где у самого купола висела стая скафов, окружавших стволы «Тригоны» черным кольцом. Стреляли, впрочем, не оттуда. Определенно не оттуда, гниль подлесная! Если бы нас накрыл бортовой излучатель, в сеть летели бы не мертвый биот с живым седоком, а пара угольков.

Из алого полотнища, мерцавшего надо мной в вышине, вынырнули темные фигурки – одна, вторая, третья… Двое на шмелях, один на осе, более гибкой и подвижной. Она стремительно помчалась к нам со сложенными крыльями, наездник вытянул руку, и я, навалившись на голову Пекси, перевернулся вместе с ним.

Треск, шипение, запах горящей плоти… Видимо, разряд вспорол биоту грудь – мне опалило щиколотки, посыпались щетина и осколки панциря, шмелиные лапы, кружась и дергаясь, полетели вниз. Но выстрелить еще раз мой противник не успел – повиснув на ремнях, я изогнулся, словно червяк под кучей компоста, и, дважды дернув пальцем, всадил в него две пули. Одну за Пекси, другую за себя.

«Пойдет мой Пекси в измельчитель…» – мелькнула мысль, пока я возился с застежками пояса. Ну, все туда пойдем; из компоста мы вышли, в компост обратимся, и с этим ничего не поделаешь. Кому-то раньше повезет, кому-то позже… Лично я не тороплюсь.

Раскрываясь, щелкнули застежки, я оттолкнулся ногой от седла, и в этот миг один из торопливых замаячил сбоку. С самой ошеломленной рожей – то ли не рассчитывал, что я живой, то ли надеялся, что я еще болтаюсь под трупом Пекси. Стрелять ему было не с руки, а мне – так в самый раз. Пока он поворачивался да примеривался, мой «ванкувер» снес ему череп и изрешетил его шмеля.

Теперь мы падали в сеть безопасности вчетвером: я, изувеченный Пекси и мертвый всадник на мертвом шмеле. Оса исчезла, но оставался третий из нападавших, и я его не видел. Ну, никуда не денется… ждет, крысиная слюна, когда я шлепнусь в сеть и стану удобной мишенью…

Мой обруч ожил. Физиономия Конго повисла у плеча, моргнули бесцветные глазки.

– Проблемы, легат?

– Никаких, – ответил я и врезался спиною в сеть. Меня подбросило метров на двадцать – ее материал эластичен и очень упруг. Краем глаза я заметил, что один из скафов, висевших под куполом, начал снижаться. Видимо, оттуда следили за схваткой.

– Никаких, говоришь? – Конго пожевал губами. Сеть снова подбросила меня, вдвое ниже, чем в первый раз. Рядом парил труп Пекси – лишенный лап, с развороченной головогрудью.

– Биота моего сожгли, – сообщил я. – Как с компенсацией убытков?

– Вопрос решен положительно, – буркнул гранд и отключился.

Из алой завесы транспаранта, с самого низа, вынырнул шмель с наездником. «Вот и третий», – подумал я, барахтаясь в сети. Меня уже не швыряло, не подбрасывало, а только раскачивало туда-сюда, но амплитуда размахов была большой. Целиться неудобно, а сам я представлял отличную мишень.

Нападавший ринулся ко мне, словно крыса к таракану с перебитыми лапами. Продолжая качаться, я подтянул ноги к груди, упер локоть в колено и приготовился бить очередями. Я не сомневался, что достану его первым. В подобных играх нельзя ни сомневаться, ни колебаться: вера в победу – выигрыш, сомнение – смерть.

Но наша партия не состоялась: снижавшийся скаф застыл на секунду, мелькнула огненная игла, потом меня ослепило яростным всплеском пламени, и вниз посыпался пепел. Все то, что осталось от третьего… Перевернувшись на живот, я пополз к трупу Пекси. Подо мной багряные теснили белых – кажется, цокольные этажи были уже захвачены, и битва шла на нижних террасах и переходе, соединявшем два ствола «Тригоны». Я машинально отметил, что драку ведут по правилам – ни тяжелого оружия, ни газов, ни мощных, прожигающих стены огнеметов. Во время Тридцать Второй ВПК меньше церемонились, особенно в Лоане. Ну, тут удивляться нечему – Лоан у Мясных королевский домен.

Пекси лежал на боку, крылья его были переломаны, огромные фасетчатые глаза померкли, остатки мохнатых лапок торчали нелепыми огрызками.

– Прощай, малыш, – пробормотал я, подумал, не снять ли упряжь с седлом, и решил, что делать этого не нужно. Когда я удостоюсь эвтаназии, меня сожгут вместе с протезом, ну а седло для Пекси тоже неотъемлемая часть. Не протез, но что-то вроде этого.

Я погладил его по хитиновой шее и прошептал слова прощания. Потом повернулся к опускавшемуся скафу. Он уже навис надо мной – большая черная машина с эмблемой Службы и выпуклым прозрачным колпаком, похожим на огромный глаз. Люк в его борту раскрылся, обр в черном мундире сбросил мне петлю подъемника и проорал:

– Вы в порядке, легат?

– В полном, – ответил я, пропустив петлю под мышками.

Глава 11

Дакар

Полезно хотя бы в общих чертах наметить контуры преобразованного общества – того, которое сложится после Метаморфозы.

Первое. В этом обществе должны быть исключены негативные факторы, влияющие на здоровье и продолжительность жизни: наркотики, алкоголь, никотин. Их необходимо заменить чем-то эквивалентным, но безвредным. Кроме химических препаратов, дарующих чувство удовольствия, следует уделить внимание новой индустрии развлечений, и в первую очередь тем ее формам, которые оказывают гипнотическое действие на мозг.

«Меморандум» Поля Брессона,Доктрина Шестая, Пункт Первый

Ему снился сон – вернее, несколько снов, то прихотливо переплетающихся, то сменяющих друг друга в странном порядке, логику которого он не мог постигнуть. В какой-то момент в его сновидении раздавались грохочущие слова: «Локальный конфликт! Не приближаться! Очистить зону! Сохранять спокойствие!» – затем слышался слитный гул толпы, тяжелое дыхание бегущих, вскрики и вопли на эскалаторе. Эскалатор медленно полз вверх, и ему казалось, что они с Эри сейчас устремятся к одной из транспортных дорожек, и та унесет их в безопасность, в ствол Лилового сектора под номером 3073, который был для него в этой реальности домом. Так случилось наяву, но эскалатор из сна тащил его все выше и выше, все дальше и дальше, а люди, ехавшие с ним, куда-то исчезали, таяли тенями во мраке, пока он не очутился в полном одиночестве. Внезапно движение прекратилось, подъем закончился – в каком-то темном и сыром пространстве, где блуждали смутные призраки, то приближавшиеся к нему, то удалявшиеся и бормотавшие хором: «Когда темно, в подлесок не ходи. Убьют!»

«Света! – беззвучно выкрикнул он. – Дайте хоть немного света!»

Зажегся свет – мягкий, профильтрованный листвой гигантского дерева с чудовищно огромными плодами, смутно похожими на яблоки. Его ствол тоже был чудовищным: морщинистая темная кора, изрезанная ущельями трещин, наросты – застывшая лава, корни – словно гряды холмов, ветви – скалы неохватной толщины… Не дерево, а геологический объект! Бывают ли в природе такие? «Радикальная генетическая перестройка, – пояснил голос Мадейры. – Сотня деревьев обеспечивает купол плодами». – «Но как их снять, эти плоды? – спросил он в изумлении. – Они так велики, слишком велики! Они раздавят человека, как блоху!» Невидимый Мадейра рассмеялся, и от древесного ствола вдруг отделились две громадные фигуры. Плоские морды с бессмысленными глазами, покрытые шерстью тела, бугры могучих мышц под шкурой, длинные лапы… Или все-таки руки? «Джайнты, продукция ГенКома, – где-то за кадром произнес Мадейра. – Предназначены для физического труда. Отчасти разумные». Чудища шагнули к нему, растопырили конечности с крючковатыми пальцами в два человеческих роста и подтвердили: «Разумные. Отчасти!»

Он с ужасом отпрянул и провалился в каньон между корнями. Летел долго, наверное – века, тысячелетия, которые отматывались назад будто в фильме, снятом божественным Временем; летел, пока на дне огромной пропасти не замаячила красная крыша в кольце зеленых сосен. Их летний домик… Бревенчатые стены, крыльцо, веранда, кухонька с плитой, аромат смородинового варенья… Жена мешает ложкой в большой кастрюле, рядом – сын и Катя, его девушка; посмеиваются, перебирают ягоды, складывают из корзинки в таз… Сын встает – узкая Катина ладошка в его руке, глаза карие, как у матери. «Отец! Куда ты пропал, отец? Мы тебя ждали, ждали…» Он обнимает сына и жену за плечи. «Я здесь. Я никуда не уйду. Я с вами…»

Они исчезают. Исчезает все: веранда, дом, его родные, карельские сосны, ясный тихий вечер. Последнее, что видится ему, – лицо жены в слезах…

Тихий щелчок. Он пробудился и сел, прислушиваясь к мелодии, еще дрожавшей и струившейся в темноте. Потом резко ударил ладонью по голопроектору-фонтану.

– Сонная музыка… Черт! Врагу таких снов не пожелаешь!

Вчера он не мог уснуть. Мозг не хотел отключаться, прокручивал снова и снова ленту памяти – мелькали лица Африки, Охотника Крита, Мадейры, кабачок, где он пил и ел, другое заведение – то, в котором собирались местные поэты, маячила рожа Парагвая с разинутым ртом, струились и текли огни по каменным стенам Тоннеля, слышался громоподобный голос: «Локальный конфликт! Очистить зону!» Эти картины перебивались словами, фразами, речами – в основном то, что говорил Мадейра и что сейчас всплывало в голове, требовало новых объяснений или как минимум анализа и приведения в порядок. Такая уж натура, что поделать! Он никогда не мирился с растрепанными мыслями.

Эри вложила клип в проектор и промолвила: «Закрой глаза, слушай, и уснешь». Действительно, уснул! Странные гипнотические звуки расслабляли, успокаивали, словно вычерпывая до дна колодец тревог и сомнений. Он не знал, как это получается. Он плохо разбирался в магии звуков – в той, прежней жизни музыка и пение не относились к числу любимых им искусств. Балет нравился ему больше оперы, гармония танца чаровала сильней, чем созвучие голосов.

Сколько он спал? Наверное, четыре или пять часов – стволы за хрустальной границей окна уже разгорались призрачным светом. Утро? Нет, такого понятия здесь не было; не утро – начало второй четверти. Сутки в подземном мире делились на четыре части, и первая, от нуля до шести часов, соотносилась с ночью. Вторая, от шести до полудня, была рабочим временем – хотя, как он уже знал, в ряде промзон трудились непрерывно, шестичасовыми сменами. Отсчета месяцев и недель не велось, то и другое заменяли пятидневки, семьдесят три в году. Вполне логичная система для подземных жителей, думал он, стараясь забыть о своих сновидениях. Но лицо жены по-прежнему стояло перед глазами.

Он поднялся, принял душ, высох под струйками теплого воздуха, надел какой-то балахон, висевший в шкафу, побродил по комнате. Подпрыгнул пару раз, пробормотал:

– Знакомый допинг… Откуда вдруг желание летать? «Шамановка»… А что такое «шамановка»? И этот… как его… «стук-бряк»? Лекарь Арташат еще говорил о «веселухе», «отпаде» и «разряднике»… Надо спросить у Эри. Или у лекаря?

Подойдя к терминалу, он задумчиво уставился на рукояти и врезанный в пол металлический диск. Вчерашние мысли вернулись к нему; он снова прокручивал в голове беседу с Мадейрой и размышлял одновременно о множестве вещей: о социальном устройстве общества, в котором очутился, о конце прогресса и тайне неиссякаемых Хранилищ, о чудесах генетики, которая породила странных тварей вроде одалисок и гигантских джайнтов, о целях и трудах блюбразеров и о том, что рано или поздно захочет выйти на Поверхность. Это желание крепло в его сознании, приобретая по мере раздумий все больше реальных черт: как-никак он нашел компаньона, с которым можно было бы пуститься в эту авантюру. Такие люди, как Мадейра, ему встречались, он относился к ним с симпатией, да и сам, по крупному счету, принадлежал к той же породе мечтателей, романтиков и беспокойных душ. Однако в нем бесспорная тяга к романтике соединялась с изрядной долей практицизма; свои идеи и мечты он оценивал здраво и делил на то, что можно воплотить в реальности, и то, что подходило лишь для фантастических романов.

– Слишком много впечатлений, – произнес он, перебирая в памяти вчерашний день. – И впечатления смутные… – Он помолчал и добавил: – Ну, это уж как водится… The golden age was never the present age.[1]

Мысли его обратились к другой проблеме. Косвенно или напрямик она была связана с памятью; он помнил всю свою жизнь, все ее мельчайшие детали и подробности, помнил важное и не очень – первую встречу со своей женой, защиту диссертации, рождение сына, смерть родителей; помнил массу имен и лиц – друзей студенческой юности, медиков, которые его лечили, коллег по институту и писательскому цеху; помнил связанные с ними мелочи – так, один известный критик не ел рыбы, просто терпеть не мог, а Лена, сестричка из Центра диализа, красила ногти в зеленый цвет. Все это сохранилось, все абсолютно – кроме последних моментов прошлой жизни. Где он был, что делал, с кем встречался, с кем разговаривал? Ноль информации… Пустота, провал! В этом было что-то загадочное, странное и потому пугающее. Может быть, если бы он вспомнил об этих последних часах, минутах или хотя бы секундах, нашлось бы и объяснение? Раскрылся бы секрет, как он попал в тело инвертора Дакара, в это столь отдаленное будущее, что от его эпохи не осталось ни развалин, ни имен – пожалуй, ничего, кроме карикатур на Эрмитаж и Кремль да проржавевшего двуглавого орла…

Он напряженно размышлял на эти темы, но память молчала. Последнее, что он помнил, это поездка куда-то, возможно – в Москву, и, вероятно, в мае. Зачем? Он не встречался с Андреем, светловолосым издателем, не виделся с друзьями, не посещал врачей и не таскался по шумной разухабистой Москве – она и прежде не входила в список его любимых городов. Может быть, он ездил не в Москву? Куда еще? В какое проклятое место? Куда и зачем его понесло? Точно не в Париж, который в этом мире обратился Пэрзом!

Нахмурившись, он почесал в затылке, повернулся к терминалу и вызвал из небытия синтета Эри.

– Арташат, – произнес он. – Как мне связаться с Арташатом?

– В Мобурге тысяча двести пятьдесят пять Арташатов, – раздалось в ответ. – Уточните параметры поиска, дем Дакар.

– Арташат, потомственный врач из Медконтроля. Недавно я встречался с ним… Здесь, в этом стволе.

– Вызвать его через ваш браслет?

– Есть другие способы?

– Да. Вывести изображение на терминал.

– Так и сделай. Сообщи, что дем Дакар, инвертор, желает с ним поговорить. Конечно, если не занят Арташат.

Отступив, он опустился в кресло, провел ладонью по обтянутому шелком подлокотнику. Ткань была мягкой, яркой и удивительно прочной. Самый дорогой материал, как объяснила Эри, причем натуральный. Платье из него носили состоятельные люди, а те, кому не повезло, довольствовались фантиками из синтетики или раскрашивали тела. Фантик, обертка, упаковка – так называли одежду на местном жаргоне, а обувь, похожая на носки с гибкой подошвой, именовалась чехлами.

Лицо Арташата повисло над рабочим столом, сменив изображение Эри.

– Вас что-то беспокоит, дем Дакар? – Врач разглядывал его с профессиональным интересом. – Последствия психической стабилизации? Сложности с речью, провалы памяти, сны?

– Нет… пожалуй, нет… Никакой потери связности речи, и я уже вспомнил, что такое ВТЭК. Неприятные сны… Да, случаются, но это можно пережить. – Помолчав, он произнес: – Хочу посоветоваться с вами по одному вопросу… довольно деликатному…

– Да?

– Наркотики. Вы говорили, что мне необходимо воздержаться…

– Легкие можете употреблять. Но в меру, в меру, дем Дакар!

– Легкие? Это какие? И чем грозят тяжелые?

– Более сильные, вы хотите сказать. – Арташат смотрел на него с усмешкой. – Все эти средства, дем Дакар, стимулируют естественные эмоции, в мягком или более интенсивном варианте. «Веселуха», крепкое снадобье, дает беспричинную радость, «писк» – то же самое, но с гораздо меньшим и непродолжительным эффектом. Можете употреблять «писк».

– А остальное? Например, «стук-бряк»?

– Вполне рекомендую. Он вызывает чувство нежной грусти, доверия к ближнему и примирения с миром. Отличный психотерапевтический эффект! Правда, слегка нарушается координация движений – можно споткнуться на ровном месте и упасть. Но если вы лежите на диване в допинге…

– Я понял. – Он нетерпеливо взмахнул рукой. – А как насчет «звени-уши» и «рыло-в-пуху»?

– Средства не очень сильные, однако я их вам не посоветую. Они имитируют опьянение от алкоголя: «звени-уши» – легкую стадию, а «рыло-в-пуху» вещь посерьезнее, может с ног свалить. К «рвотной» вообще не прикасайтесь, дем Дакар. По действию эквивалентна флакону пузыря, побочные эффекты непредсказуемы, от головной боли до тошноты и диареи.

– «Разрядник»? «Отпад»?

– Ни в коем случае! Один вызывает агрессивность, другой – агрессивность и мощный приступ ярости. Ну и, конечно, дороговато… пять монет за баллон…

– «Шамановка»?

– Восемь монет… Эйфория, чувство небывалой легкости, почти полета, и полная блокировка двигательных функций. Изысканные ощущения… Понимаю, дем Дакар, что вам они необходимы, но пару-другую пятидневок лучше воздержаться. Не так давно мы сняли пситаб, и потому…

– Спасибо, дем Арташат, я, разумеется, воздержусь. Скажите… – он замялся, – все эти средства, легкие и сильные… разве они не вредны? Не вызывают привыкания, не разрушают организм, не ведут к каким-нибудь жутким болезням? Не…

Врач удивленно уставился на него, и он замолк.

– Вредны? Почему вредны? Что вы говорите, дем Дакар! Пак с вами! Это абсолютно безопасные химические регуляторы эмоций, которые не затрагивают эндокринной системы и никаких органов, кроме головного мозга. Точнее, определенных центров в мозговой коре, ведающих эмоциональной сферой. Это ведь не алкоголь, не пузырь и даже не вино из груш или, предположим, сливы!

– Вы что-то имеете против алкоголя? – поинтересовался он.

– Разумеется! Спирты разрушают печень и негативно воздействуют на сердце, мозг, желудок… есть такие, что приводят к слепоте и отравлению… Это вам не оттопыровка!