Задержание Корецкий Данил

Глава седьмая

Собрав бумаги в прозрачную пластиковую папку, Мишуев запер дверь кабинета и неспешно, с достоинством пошел по коридору. Не каждый начальник отдела участвует в оперативных совещаниях при генерале. Далеко не каждый Заместители, начальники управлений — ниже уровень представительства практически не опускается. В принципе он, Мишуев, должен доложить результаты работы отдела заместителю начальника — головного розыска, тот — начальнику, тот, в свою очередь, информирует зама генерала по оперативной работе и делает сообщение на совещании.

Однако в последние полтора года привычный порядок часто нарушался.

Возглавлявший УУР полковник Силантьев страдал камнями в почках и подолгу лежал в госпитале, его зам Игнатов всегда боялся принимать решения, а теперь, перед пенсией, старался вообще не попадаться на глаза начальству. Поэтому Мишуев непосредственно докладывал на оперативках то, что касалось борьбы с особо тяжкими преступлениями, а иногда и председательствовал от лица руководства уголовного розыска.

Его самого такое положение вполне устраивало: когда человек на виду, к нему привыкают. Силантьев проскрипит два годика, а он тем временем получит диплом академии и вернется как раз на открывшуюся вакансию.

Тьфу-тьфу… Трудно загадывать в таких делах. Обстановка меняется, тот же Крутилин с идеями омоложения аппарата. Игнатову уже сказал, чтоб готовился, того и гляди и Силантьева отправит по болезни. А поставит кого-то из своих северян или из местных — мало ли шустрых ребят.

Мишуев почувствовал усилившееся беспокойство и понял, что оно связано с недавним звонком Громакова. Активность Сизова в ревизии архивных дел ему совсем ни к чему. Дело усугубляется тем, что на эту чертову Сыскную машину трудно найти управу: он легко обходит всю иерархическую лестницу и заходит прямо к генералу. Говорят, тот начинал у него стажером. Может быть… Когда Крутилин докладывал об Игнатове, Павлицкий предложил на его место Сизова. Еще чего не хватало! Может, потому он так землю и роет? Впрочем, Крутилин не станет менять одного предпенсионера на другого, к тому же человека Павлицкого. Если, конечно, он будет принимать решения. А будет ли? Какая у него ни мощная рука в министерстве, а обком крепко поддерживает Павлицкого. Неизвестно, что перевесит…

По широкой мраморной лестнице Мишуев спустился на второй этаж, где располагались кабинеты руководства. У высокой отделанной под дуб двери он замешкался, перебрал, будто проверяя, документы в прозрачной папке, вошел в приемную, поздоровался с новой секретаршей, наглядно воплощавшей принцип омоложения аппарата, и сквозь темный тамбур между полированными дверями прошел в кабинет Крутилина.

Полковник был молод для своего звания и должности — недавно ему исполнилось сорок четыре. Жесткие черные с заметно пробивающейся сединой волосы, выпуклый лоб, светлые навыкате глаза, массивный прямой нос, нависающий над верхней губой, округлые щеки и детский, с ямочкой, подбородок.

Стоя под тяжелым взглядом почти навытяжку, Мишуев доложил результаты работы по «сицилийцам». Доложил удачно: ни разу не заглянув в бумаги и не сбившись.

— Почему на оперативное совещание при начальнике управления идете вы, а не руководство уголовного розыска? — глухим рокочущим голосом спросил Крутилин и презрительно выпятил нижнюю губу.

— Полковник Силантьев болен, — быстро ответил Мишуев и, чуть помешкав, продолжил:

— Игнатов… В общем, Игнатов послал меня.

— Понятно… — с тем же презрительным выражением протянул Крутилин. — У него более важные дела… Ладно! Посмотрим, как он уйдет: по выслуге или по служебному несоответствию!

На Мишуева будто холодом дохнуло.

«Ну и крут мужик! Верно говорят — не одну шкуру спустит!»

— И с чем же вы идете на оперативное совещание при начальнике управления? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, продолжал полковник.

— С этой хреновиной?

Он кивнул на пластиковую папку, и Мишуев инстинктивно спрятал ее за спину.

— Анализ камня, идентичность карьера, — передразнил Крутилин. — И что дальше? Установили — камень из этого разреза. Ну? Его по паспорту выдали с записью в книге регистрации? Кому мозги припудривать?! Нужен круг отрабатываемых лиц, улики, приметы, связи! Нужна информация из уголовного мира: почерк, клички, «черные» автоматы! Вот работа сыщиков. А камень и следователь с экспертами изучат, вам вообще нечего туда лезть!

Крутилин резко встал из удобного кожаного с высокой спинкой кресла так, что оно, дребезжа металлическими колесиками, отъехало к стене, подошел вплотную к начальнику отдела особо тяжких, как будто хотел ударить. Мишуев непроизвольно попятился.

— А если не хотите работать или не получается, надо честно сказать и идти в народное хозяйство, мы вас поддержим, — другим, неожиданно миролюбивым тоном продолжил полковник. — И не надо никаких академий, чего деньги тратить…

Крутилину нравилось внушать страх, и он умел это делать. Он «колол» самых отпетых бандитов, чем и был известен во всех северных тюрьмах, колониях и пересылках. Сломив чужую волю, он переходил на мягкий, доброжелательный тон, который резко не соответствовал смыслу произносимого, и окончательно деморализовывал жертву.

Сейчас ему тоже удалось достигнуть цели — Мишуев чувствовал себя бесформенным пластилиновым комочком, над которым навис гранитный кулак.

— Жаль, меня не было в городе, я бы с места происшествия след зацепил, — так же мягко, даже с некоторой долей сочувствия говорил полковник. — Беда в том, что у вас профессионалов нет… Разве что Сизов… Я посмотрел все разработки отдела — он один действует как настоящий сыскарь.

По пристальному взгляду Крутилина Мишуев понял, что тому прекрасно известно о его взаимоотношениях с бывшим наставником.

— Я не все доложил, — попытался он выправить положение, но Крутилин отмахнулся.

— На совещании доложите. Там и послушаем, и решим, кто на что способен. Если работать тяжело, не справляетесь — пишите рапорт. Чего зря хлеб есть!

Последнюю фразу полковник произнес почти дружески.

Оставшиеся свободными десять минут Мишуев нервно курил в закутке на площадке лестницы черного хода.

"Ну их к черту, такие оперативки! — заторможенно думал подполковник, чувствуя, как постепенно высыхает спина. — Пусть Игнатов ходит, он за это деньги получает. Тут не авторитет заработаешь, а голову потеряешь.

Как с ним работать? Зверь! Пожалуй, Павлицкого он сожрет. Непременно сожрет! И всех его людей, как водится. И тех, кто стоял в стороне, обязательно… Ну и бойня будет! Нет, надо дергать в Москву. Пересидеть два года, пусть все закончится, устоится… Только похоже, что с этой идеей ничего не выйдет. Пока не раскроем «сицилийцев», он и заикнуться об учебе не даст…"

В примыкающий к генеральскому кабинету зал заседаний Мишуев заходил в самом скверном настроении.

Начальник управления генерал-майор Павлицкий занял свое место во главе стола ровно в шестнадцать, как и было назначено. Выглядел он не по-генеральски — маленький, сухой, подвижный — и потому постоянно носил форму и требовал того же от подчиненных. Поэтому двенадцать человек по обе стороны длинной полированной столешницы были облачены в казенное сукно серого и защитного цвета. Только тринадцатый позволил себе явиться в светлом импортном костюме свободного покроя и сел не как все, а напротив генерала, в противоположный торец стола, получив возможность бесцеремонно осматривать собравшихся выпуклыми льдистыми глазами. У него был властный вид, внушительная фигура, уверенные манеры, и если бы посторонний человек вошел в зал, он бы не сразу определил, с какой стороны находится «глава стола» и кто руководит оперативным совещанием.

На такой эффект Крутилин и рассчитывал. Чувствовалось, что он собран и готов постоять за себя, если начальник попытается поставить его на место. Но генерал начал совещание как ни в чем не бывало, и, хотя на лицах офицеров ничего не отразилось, можно было с уверенностью сказать, что этот факт обязательно станет предметом кулуарного обсуждения и сделанные из него выводы окажутся не в пользу Павлицкого.

Первым заслушали начальника управления исправительных дел о массовых беспорядках в шестой колонии, затем докладывал Мишуев. На этот раз главное внимание он сосредоточил на Алексее Сивухине как перспективном фигуранте для дальнейшей разработки, про кусок ракушечника и поиск карьера упомянул вскользь, зато рассказал об отработке автовокзалов, которой занимается Сизов.

Сообщение прозвучало весомо, даже Крутилин к концу перестал презрительно кривиться. Генерал задал несколько вопросов о Сивухине, Мишуев толково ответил.

— Есть предложение одобрить проводимую отделом работу и предложить активизировать линию розыска использованного преступниками автомата, — подвел итог Павлицкий.

Возражений не было. Мишуев сел на место и перевел дух. Сивухин, конечно, пузырь, который рано или поздно лопнет. Но сегодня он удержал его на плаву, а это очень важно — не утонуть сейчас, сию секунду, потому что завтра будет уже другая ситуация, другие доказательства, другая обстановка.

Подполковник вполуха слушал выступление начальника УБХСС, совсем не слушал зама по хозяйственной работе, который возмущался нерациональным использованием автотранспорта, и насторожился, когда слово взял Крутилин.

— Я согласен с предыдущим выступлением. — Полковник навис над столом, упираясь в деревянную поверхность побелевшими пальцами. — Машины должны использоваться для раскрытия преступлений, расследования и выполнения других конкретных задач службы. На работу и домой можно ездить общественным транспортом. Поэтому я свою машину отдаю в пользование оперативного состава управления и призываю других сделать то же самое. Это раз!

Полковники, подполковники и один майор недовольно зашевелились.

— Второе, — не обращая внимания на возникший шумок, невозмутимо продолжал Крутилин. — Отмечаю низкий уровень исполнительской дисциплины руководства уголовного розыска. Я работаю полтора месяца, за это время Силантьев не выходил на работу по болезни, Игнатов самоустранился от руководства службой в связи с тем, что готовится к уходу на пенсию. Предлагаю на следующем оперативном совещании заслушать Игнатова и решить вопрос о его служебном соответствии. При отрицательном решении изменить основание увольнения с соответствующим уменьшением пенсионного содержания…

Присутствующие загудели. Пенсия, выслуженная за двадцать пять лет, — самое святое, что есть у увольняемого офицера. Замахиваться на нее не принято. Тем более что каждый может легко представить себя на месте обиженного.

— Третье, — полковник повысил голос. — При таком положении вещей совершенно не продумано направление в академию Мишуева. Учиться, конечно, надо, и, если он возьмет «сицилийцев» или хотя бы выйдет на них, можно будет его отпустить, но не оголяя руководства уголовным розыском! Значит, надо производить омоложение аппарата, особенно начальников отделов и управлений…

Дальше Мишуев не слушал. «… Или хотя бы выйдет на них…» Значит, не все потеряно…

Крутилин сел, глядя прямо перед собой. Получалось, что он смотрит на генерала.

— Вы закончили, товарищ полковник? — очень вежливо спросил Павлицкий.

— Закончил.

— Подведем итог, — не вставая, сказал генерал. — По первому пункту вы приняли решение, полностью входящее в вашу компетенцию. Отказ от использования личной машины можно приветствовать. Надеюсь, другие руководители последуют вашему примеру… А если нет, возможно, я сам издам соответствующий приказ…

Недовольный шумок снова всколыхнулся над длинным полированным столом.

— Может, действительно всем целесообразно пересесть на городской транспорт? Тем более мне известно, что вы задерживаете в нем карманников. На вашем счету четырнадцать задержаний по месту прежней службы и восемь — в московском метро, во время учебы. Я не ошибаюсь?

Крутилин очень внимательно посмотрел на генерала. В комнате стало тихо.

— Нет, товарищ генерал, не ошибаетесь. Все точно.

— Вот и хорошо, — кивнул Павлицкий. — Может быть, на транспорте установится порядок. Хотя лично я считаю, что руководители областной милиции имеют возможность более эффективными методами бороться с преступностью.

Крутилин, набычившись, не сводил с генерала внимательного взгляда.

— По второму и третьему пунктам, — монотонно говорил генерал. — Вы являетесь куратором оперативных служб и отвечаете за работу уголовного розыска. Поэтому для вас открыто широкое поле деятельности. Действуйте!

Принимайте решения в пределах своей компетенции, вносите предложения, если вопрос выходит за ее пределы. Кого увольнять, кого посылать на учебу, кого назначать на должность — это, извините, буду решать я. Снижать пенсию я никому не собираюсь, надо быть людьми и понимать: существуют болезни, усталость, нервные стрессы. Отбирать за это то, что пожилой человек зарабатывал всю жизнь, просто несправедливо…

— Правильно, Семен Павлович! — от души выкрикнул начальник УИД, и все одобрительно зашумели, бросая косые взгляды на Крутилина. Тот еще больше набычился, как боксер, прячущий подбородок от нокаутирующего удара.

— И последнее. Существует порядок, субординация, дисциплина. Я настоятельно прошу вас приходить к начальнику управления в форменной одежде.

Генерал выдержал паузу и, добродушно улыбнувшись, добавил:

— А в трамвае можете ездить в штатском. Что поделаешь, если у вас такое хобби!

Одиннадцать офицеров расхохотались. Мишуев улыбнулся одной половиной рта — той, что была обращена к генералу. Лицо Крутилина осталось невозмутимым.

— Все свободны, — объявил Павлицкий и встал.

Загремели стулья. У широкой двери, в которой открывалась только одна створка, на мгновение возникла давка.

— Ну и выдрал Семен Павлович этого петуха, — не особо снижая голос, говорил начальник информационного центра. — Насухую выдрал… Причем культурно…

Руководители курируемых Крутилиным служб открыто высказываться избегали, но перешептывались с улыбками. Поражение «варяга» было наглядным для всех, кроме него самого.

— Доложился неплохо, — буркнул он Мишуеву на ходу. — Лучше, чем у меня в кабинете. Жми на этого типа, он, видно, еще не полностью лопнул. И скажи своим: пусть дурака не валяют, шкуру спущу!

В коридорах управления было людно: сегодня давали зарплату, поэтому к концу работы все сходились на службу. К этому дню планировалось и возвращение из командировок.

Идя к себе, Мишуев покосился на дверь с цифрой 78, хотел было зайти, но передумал. Пусть сам, невелик барин.

За дверью семьдесят восьмого кабинета Губарев и Сизов доедали красногорскую колбасу, пили чай и вели тихую беседу.

— Я, говорит, вообще отошел, связи растерял, дайте жить спокойно, — пересказывал Губарев.

Сизов хмыкнул:

— Ну-ну…

— А этот, последний: «С дорогой бы душой и всем почтением, но нет ничего такого на примете, даже краем уха не слыхал…»

Старик доел бутерброд.

— Значит, один наган зацепил? Ну-ну… Нам-то он ни к чему, напиши рапорт да отдай в Прибрежный райотдел, пусть занимаются.

Губарев приготовил лист бумаги и тут же, чертыхнувшись, поднял его со стола — в нижней части расплывался мокрый полукруг.

— Стакан не вытер. Сегодня в Центральном дежурный на готовый протокол кофе пролил. Да, кстати, там Фоменко вертелся. Меня увидел — хотел спрятаться, спросил, что делает, — не ответил… Странно как-то.

Сизов молча поднял телефонную трубку, набрал четыре цифры внутреннего номера.

— Здравствуйте, товарищ Крылов. Как жизнь проходит? У всех быстро…

Слушай, Саша, что там у вас сегодня делал Фоменко? С кем работал? А на кой ему этот хулиган сдался? Ну и как, расколол? Да ты что! А, вот оно как. А для чего это им обоим? С тем-то ясно: лопнул, и все… А наш-то?

Чья команда? Вот так, да? Ладно, спасибо. До связи.

Сизов положил трубку.

— Ну что? — спросил Губарев, но Сизов не успел ответить, как в кабинет без стука вошел Фоменко.

— Здорово, мужики! — Он поспешно сунул каждому руку, быстро отдергивая ее обратно. — Зарплату получили? Ну и класс! Запирайте дверь…

Он распахнул пиджак и показал приткнутую за брючным ремнем бутылку водки.

— Как обещал, помните, Игнат Филиппович? Фоменко зря слово не бросит…

— Чем ты там занимался в Центральном с такой секретностью? — спросил Сизов. — Своих дел мало, решил району подсобить?

Фоменко с отвращением скривился.

— Да по «сицилийцам»… Выходы на автоматы ищу. Начальник велел не распространяться…

— Это что, его идея?

— Ну да… — Фоменко нетерпеливо переступал с ноги на ногу. — Хватит про работу, Игнат Филиппович, она и так в печенках сидит… Валек, нарежь закуску.

Он резко вынул из бокового кармана плавленый сырок с яркой зеленой этикеткой.

— Закуска у тебя всегда богатая, — отметил Губарев. — Игнат Филиппович, там колбаски не осталось? У меня полбатона есть и банка тушенки заначена.

Сизов порылся в сейфе, извлек мятую оберточную бумагу, в которой оказался небольшой кусок колбасы с веревочным хвостиком.

— Класс, мужики! — Фоменко суетливо застилал стол газетой. — Сейчас накроем, как в ресторане…

Сизов задумчиво оторвал веревку, понюхал зачемто колбасу и положил на стол. Как и большинство сотрудников уголовного розыска, он был не дурак выпить и еще помнил времена, когда в конце работы оперсостав, перед тем как разойтись по домам, открыто распивал несколько бутылок водки под немудреную закуску, чтобы снять напряжение и забыть кровь, грязь, человеческую жестокость, подлость и коварство, с которыми пришлось столкнуться вплотную за прошедшую смену.

Времена меняются — уже не ухватишь, выскочив на несколько минут в соседний гастроном, полкило любительской и отдельной, по триста граммов швейцарского и голландского, которые продавщица нарежет аккуратными тоненькими ломтиками, да и водку, если не зайдешь со служебного входа, не купишь без очереди, хотя она, зараза, и подорожала в четыре раза.

Но главное — отношение изменилось к этому делу. Закручивали постепенно гайку и завинтили до упора. Новые времена. А кровь и мозги человеческие выглядят, как и раньше, и запашок от лежалого трупа тот же, и в морге веселей не стало… А когда на пушку или нож выходишь, сердце еще сильней колотится да давление выше прыгает, чем тогда, — годы-то набежали. А антистрессовых препаратов не изобрели, остается старое, проверенное средство, тем более и привычка какая-никакая выработалась, никуда не денешься… У каждого в разной степени. Вот Фоменко — аж трусится от нетерпения, а Губареву просто любопытно, молодой еще… Хотя Веселовский тоже молодой, а очень уважает, ни одной возможности не упустит.

Старик прислушался к своим ощущениям. Он знал, что его искал Мишуев, и сам собирался к начальнику с рапортом, но расслабиться действительно не мешало. К подполковнику можно зайти завтра с утра.

Но, глядя на дружные хозяйственные приготовления Губарева и Фоменко, он почему-то не ощутил умиротворения и не настроился на общую волну предвкушения предстоящего застолья.

— Готово! — Фоменко придирчиво осмотрел разложенные на газете листы белой бумаги — вместо тарелок, горку нарезанного хлеба, сырка и колбасы, открытую банку консервов. — Сейчас, только стаканы вымою…

Он рванулся к двери.

— А Веселовского ты не звал? — спросил Сизов.

Фоменко остановился и поставил стаканы.

— Да я что-то его не понял, Игнат Филиппович. — Он широко развел руками, изображая крайнюю степень удивления. — Показал пузырь — он обрадовался, руки потер, у меня, говорит, бутерброды есть… Я говорю, мол, идем к ребятам, я Игнату Филипповичу обещался. А он подумал-подумал и отказался. Мол, работы много… — Фоменко снова собрал стаканы и понизил голос до шепота:

— Я думаю, он себя уже начальником чувствует. Ну и вроде как не хочет, чтобы все вместе…

Фоменко подмигнул.

— Ну и ладно, нам больше достанется. Я мигом. — Плечом он отдавил дверь и вышел в коридор.

Сизов посидел молча, хмыкнул.

— Ну-ну…

Встал, извлек из ящика стола свой рапорт.

— Ты вот что. Валек, пить-то вредно, помочи губы для вида, поддержи компанию. Я к Мишуеву.

Он направился к двери, на пороге остановился.

— И еще. Будете уходить — посмотри за ним. Если пойдет по центральной лестнице — не пускай. Сведи по запасной, во двор, а выйдет пусть через «город».

Здание областного УВД имело общий двор с городским, расположенным перпендикулярно. Фасады и соответственно подъезды выходили на разные улицы.

— Зачем это? — удивился Губарев.

— Потом скажу.

В коридоре Сизов столкнулся с сияющим Фоменко.

— Ну, погнали, — начал тот и осекся. — Куда же вы, Игнат Филиппыч?

— Начальник вызвал.

Лицо Фоменко потухло.

— Мы подождем…

— Да нет, начинайте сами. Дело, видать, долгое…

— Жаль… — Фоменко снова оживился. — Ну дай Бог не в последний раз.

Он юркнул в дверь семьдесят восьмого кабинета, раздался щелчок замка.

Сизов направился к кабинету Мишуева.

Начальник отдела особо тяжких находился во взвинченном состоянии.

Анализируя выпад Крутилина в свой адрес и неожиданное заступничество генерала, он понял, что оказался между молотом и наковальней. Превратиться в фигуру, на которой начальники будут что-то доказывать друг другу, — этого и врагу не пожелаешь. Любая твоя ошибка становится козырем в чужой игре, а кто работает без ошибок…

Сизов вошел без стука.

— Вызывали? Мишуев уставился на подчиненного тяжелым, как у Крутилина, взглядом, но тут же почувствовал, что сходство в данном случае может носить только пародийный характер. Раздражение усилилось.

— Вами крайне недоволен начальник управления.

Мишуев сделал паузу, наблюдая за реакцией Сизова, но тот не проявил ни малейшего беспокойства или хотя бы заинтересованности.

— Ему звонил председатель областного суда, рассказал о вашем визите, генерал спрашивает меня, а я ничего не знаю. Пришлось выслушать про недисциплинированность подчиненных, нарушение субординации, имитацию активной деятельности в ущерб конкретной работе.

Сизов шагнул вперед и положил перед начальником отдела исписанный лист бумаги.

— Результаты моей конкретной работы отражены в этом рапорте.

Мишуев бегло просмотрел документ, потом прочел еще раз, уже внимательней, растерянно провел ладонью по лбу.

— Ничего не понимаю. Вы что, ревизуете судебные дела? И зачем ехать за тысячи километров? Проверять правильность приговора?

— Это не моя задача, — равнодушно ответил Сизов. — Хотя проверка тут бы не помешала.

— Что вы имеете в виду? — Отхлынувшее на миг раздражение накатило с новой силой.

— То, что сказал. Дело слеплено на соплях. Кроме признания обвиняемого, ничего и нет. Да и признание странное: дачу он едва нашел, мотив убийства толком не объяснил, нож описал смутно, куда выбросил — показать не смог. Вот я и хочу узнать, держал ли он вообще тот нож в руках…

— Кем вы себя воображаете? Членом Верховного Суда?! Ваша задача — отыскать «сицилийцев»! — Не сдержавшись, Мишуев сорвался на крик, но тут же взял себя в руки и продолжил более спокойно:

— Выбросьте из головы беспочвенные фантазии и присоединяйтесь к той работе, которую успешно ведет Веселовский. Вы должны подавать пример молодым и менее опытным товарищам. Нельзя подчинять общее дело личным амбициям.

— Вы отказываете мне в командировке? — по-прежнему невозмутимо спросил Сизов.

— Безусловно! Незачем впустую тратить время и расходовать государственные деньги! — Подполковник пристукнул по столу кулаком, давая понять, что говорить больше не о чем.

— Наложите резолюцию на рапорт. Я буду обжаловать ваше решение руководству. Заодно доложу о причинах, заставивших меня обратиться к архивным делам.

Сизов говорил строго официально, и Мишуеву стало ясно: прямо сейчас он отправится к Крутилину или Павлицкому и наболтает там такого, что начальнику отдела будет трудно объяснить, почему он пресекает похвальную инициативу сотрудника. А если Крутилин уцепится за эту старую историю…

Мишуев придвинул рапорт, выдернул из настольного календаря шариковую ручку, занес над бумагой.

— Хорошо, сделаем эксперимент. Решили допросить давно осужденного Батняцкого? Полагаете это полезным для дела? Действуйте.

Мишуев написал на рапорте: «Считаю целесообразным» — и размашисто подписался.

— Только я думаю, что эта поездка ничего не даст. Кроме вреда. Потому что вы оголяете свой участок работы и перекладываете ее на коллег. Кроме того, зря тратите время и деньги. Посмотрим, кто окажется прав: вы или я. Кстати, доложите, чем вы занимались сегодня весь день.

Выслушав доклад, подполковник отпустил Сизова. Когда дверь за оперативником закрылась, Мишуев обмяк, подпер голову руками и тяжело задумался. Он вышел из сложившейся ситуации единственно возможным способом и даже оставил за собой последнее слово. Но что дальше?

В семьдесят восьмом-кабинете раскрасневшийся Фоменко учил жизни Губарева:

— Да гори она огнем, эта ментовка! Ты что, не заработаешь свои две сотни на гражданке? Беги, пока молодой! Потом затягивает: надбавки за выслугу, стаж для пенсии… А чуть оступился, уволили до срока, вот пенсия и накрылась.

Он достал из-за тумбы стола на три четверти опустошенную бутылку, с сожалением взболтнул содержимое.