Ганнибал. Бог войны Кейн Бен

Глава XXI

– Ты хочешь, чтобы я оставил свой пост, в кромешной тьме пробрался на ничейную территорию и подошел к городской стене, чтобы измерить ее высоту? – Голос Урция дрогнул на слове «измерить».

– Не так громко, – предостерег его Квинт.

Разговор происходил ночью в римском лагере; уже прошло некоторое время, как все забрались под одеяла, но это не значило, что четверо соседей, как и солдаты в соседних палатках, спят.

– Я что, похож на свихнувшегося? – Глаза Урция были полны мрачного недоверия. – Я согласен, что сиракузцы могут нас не услышать, но что, если ты ошибаешься насчет высоты камней? Что, если все напрасно?

– Говорю тебе, не ошибаюсь!

Приятель словно не слышал.

– А если кто-то другой, не Коракс, обнаружит, что нас нет? Нас казнят! И даже если это обнаружит Коракс, наша безопасность не гарантирована.

– Знаю, но…

Урций сердито перебил его.

– И других парней могут запросто приговорить к фустуарию за то, что мы ушли. Поэтому придется посвятить и их. – Он не отрываясь смотрел на Квинта.

Тот глубоко вздохнул. Он не ожидал такого отпора. Может быть, друг прав? Пера, конечно, законченный шлюхин сын, но он и сам совершил глупость, победив его в гонке. Может быть, лучше дать его звезде взойти на недосягаемую высоту? Тогда Пера исчезнет, и о нем можно будет забыть.

Но тут Квинт представил себе лицо Мария в его последние моменты на пристани. Он вспомнил, как друг остался умереть, чтобы дать спастись ему, и кровь снова закипела от злобы.

– А как же Марий? – Юноша швырнул этот вопрос в Урция таким обвинительным тоном, что Плацид на соседней койке заворочался. Но Квинту было уже все равно.

– При чем тут Марий?

Настала пора рассказать обо всем случившемся. Если он не расскажет, его дружба с погибшим соратником будет не значить ничего. Нужно рассказать Урцию, а потом товарищи решат, что делать.

– Я расскажу тебе, – сказал Квинт.

Когда он закончил свой рассказ, то уже знал, что все в палатке слушают. Он не был уверен, что именно Плацид разбудил остальных, но это не имело значения. Все в контубернии, солдаты, бывшие друзьями Мария, узнали, что заговор в Сиракузах мог бы остаться в тайне, если бы Пера сходил к Атталу. И, что было для них более важно, их товарищ мог остаться в живых.

– Теперь ты знаешь, почему я хочу сделать это, – сказал Квинт, тяжело дыша.

Урций протянул руку и сжал ему плечо.

– Понимаю твои мотивы, но не пойму, как мы этим отомстим за Мария. Пера может узнать, что мы измерили камни, но не узнает, зачем.

Квинт в темноте ощутил тяжелые взгляды остальных. Если он не найдет правильного ответа, то может потерять их всех. «Помоги мне, Фортуна», – взмолился он.

– Вот тут ты ошибаешься, Кувшин, потому что наш час настанет, когда мы будем штурмовать стены у Галеагры. Я разыщу Перу и найду способ в сумятице убить говнюка. Когда он будет умирать, то последним, что услышит, будут мои слова о том, что мы сделали и почему, и что ему не следовало бежать, оставив меня и Мария подыхать, как собак.

Никакого ответа сразу не последовало, и сердце у Квинта упало. Его товарищам, естественно, не хотелось рисковать жизнью в такой рискованной авантюре. Холод лизнул ему спину, когда до него дошла новая мысль: если хоть один не согласится с тем, что он только что сказал, они могут выдать его Кораксу или любому другому командиру. Решение могло быть только одно.

– Забудьте об этом, – прошептал он. – Я пойду к Кораксу. Расскажу ему, что увидел. Он может распорядиться этими сведениями, как хочет.

– Мы пойдем к Кораксу после того, как измерим стены, – сказал Урций.

– Да, – подтвердил Плацид.

Ошеломленный, Квинт сосчитал последовавшие согласные голоса. Их было четыре – с Урцием это составляло полный состав их уменьшившегося контуберния. Сердце бойца переполнилось чувствами и гордостью за то, что товарищи поддержали его.

– Спасибо, – прошептал он.

К тому времени, когда они подкрались к стенам около Галеагры, Квинт начал верить, что все пройдет, как задумано. Они подождали, пока проехал конник, в чьи обязанности входило проверять их пост, и получили тессеру – дощечку с написанным паролем на сегодня. Было почти немыслимо, чтобы после этого случилась еще какая-нибудь проверка, но, чтобы снизить риск, Квинт и Урций подождали еще час, прежде чем уйти с поста. Была уже глубокая ночь, когда товарищи пропустили их между бревнами частокола и опустили на землю с внешней стороны вала. С измазанными сажей из очага лицами, кистями рук и ногами, без всякого оружия, не считая кинжалов, они стали красться прочь, пока не удалились на добрых пятьсот шагов от римских укреплений. На этом расстоянии другие часовые вряд ли могли их услышать, но они, тем не менее, двигались с большой осторожностью. Было бы глупо зажигать факел, но удача благоволила – небо было ясное, и вдобавок к сиянию звезд светила луна.

В сотне шагов от Галеагры, узнаваемой по ее очертаниям и шуму прибоя рядом, они остановились. Квинт не боялся признать, что теперь ему было страшно. Одеревеневшая поза Урция выдавала то же чувство. Если они произведут малейший шум, сиракузцы обрушат на них град стрел. Лишь боги знают, что может случиться, если темнота больше не будет для них защитой. Следовало двигаться тихо, как кошка, подкрадывающаяся к своей добыче.

Квинт приблизил губы к уху Урция:

– Видишь ворота?

Тот указал на квадрат, чернеющий у основания стены.

– Нужно встать в тридцати – сорока шагах правее от него.

Приятель кивнул и сделал Квинту знак идти вперед, а сам последовал в трех шагах сзади.

Со стен раздался металлический звук, и они замерли. Квинт внимательно рассматривал укрепления и через некоторое время увидел, как к Галеагре что-то медленно движется – часовой. Посмотрев по сторонам, он больше не увидел никого на этом участке. Во рту пересохло. Вот оно. Назад идти нельзя, так как получится, что они рисковали зря. Квинт шагнул вперед. Моля Сомна, бога сна, наслать на вражеских часовых дремоту, он начал пробираться к указанному Урцием месту.

Через десять шагов он остановился и прислушался. Ничего. Инстинкт подсказал бойцу, что часовой болтает с солдатами в башне. Еще десять шагов, и снова ничего не видно и не слышно. То же и через тридцать шагов, и через пятьдесят. Пульс постоянно учащался, но присутствие Урция придавало сил. Квинт заставлял себя идти вперед, молясь, чтобы не обнаружилось каких-нибудь ям или ловушек, которых он не заметил во время переговоров. Когда двое друзей оказались в тридцати шагах от стены, наверху снова появился часовой. Квинт замер, сделав Урцию знак сделать то же самое. Часовой как раз остановился на некоторое время, прежде чем продолжить обход. В такие моменты боец взял за обычай долго наблюдать с римских укреплений, пока не удовлетворялся, что всё в порядке. Сиракузский часовой был не так бдителен. Не прошло и десяти ударов сердца, как он двинулся дальше и вскоре исчез из виду. Квинт подождал, считая про себя, пока тот не вернулся. Когда часовой снова ушел, он поманил Урция к себе и снова наклонился к его уху.

– Считаем до двухсот – за это время нужно подойти и снова убраться. На всякий случай, начинаем с двадцати. Ты считай тоже. Готов?

Урций кивнул.

– Пошли, – одними губами скомандовал солдат.

Сейчас они это сделают, убеждал себя он. Двадцать. Он с холодной решительностью крался вперед. Двадцать один, двадцать два, двадцать три. Его глаза перебегали с земли на стену и обратно, высматривая препятствия, о какие можно споткнуться и произвести шум, и непредвиденного часового, который мог их увидеть. В двадцати шагах от стены они обнаружили защитный ров, V-образную канаву глубиной в рост двух человек, если один встанет другому на плечи. Тридцать, тридцать один. Оба сели на край. Квинт скользнул вниз первым, тормозя пятками. На дне рос колючий терновник с острыми шипами, но юноша сумел выпрямиться и махнул рукой Урцию. Сорок восемь, сорок девять.

Он взглянул на стену. Теперь она нависала над ними, и в животе у него сжалось. В темноте стена казалась еще более неприступной. И часовые могли бы увидеть его, но их не было в пределах видимости. «Не думать об этом, – сказал себе он. – Сосредоточиться». Пятьдесят шесть, пятьдесят семь. Квинт протиснулся между двух колючих ветвей, порвав тунику. Урций шел следом. Не было нужды говорить, что делать дальше, все обсудили заранее. Шестьдесят четыре, шестьдесят пять. Началась самая рискованная часть, но юноша не останавливался. Если остановиться, страх может взять верх над ним. Урций встал спиной к стене, как можно ближе к внутреннему склону рва, и сцепил руки. Квинт уперся в них правой ногой и поднял себя вверх, поставив левую ногу ему на плечо и для равновесия схватив товарища за голову. Встав так, он поднял правую сандалию и встал Урцию на плечи. Семьдесят девять, восемьдесят.

От волнения и физических усилий Квинт тяжело дышал. Успокоиться. Он глубоко вдохнул и сосчитал до четырех, прежде чем выдохнуть через нос. Урций под его ногами пошевелился. Было нелегко держать такой вес, Квинт это понимал, но это намного лучше, чем прыгнуть и не ухватиться. Он взглянул в ров – дно было из утрамбованной земли. Там также рос терновник, но некоторые кусты оказались сломаны, и их не успели заменить. К счастью, юноша находился именно над таким участком. Девяносто, девяносто один… Боги, как летит время! В голове шевельнулась паника. Девяносто три, девяносто четыре. Подняв руки, Квинт прыгнул вверх и вперед. Коснувшись края рва, он ударился ребрами о выступавший камень. От боли пришлось закусить губу, чтобы не вскрикнуть, но он не забыл ухватиться руками, за что придется. Левая рука вцепилась в ветку, а пальцы правой юноша как можно глубже вонзил в землю. К счастью, ноги нащупали какую-то опору. Было не понять, достаточно ли такого захвата, чтобы удержать его вес, но проверять не было времени. Сто два, сто три. Скрипя зубами, Квинт поднял одну сандалию на высоту колена, потом другую. Они не скользили, поэтому он продвинул себя вверх бедрами, одновременно вонзив пальцы правой руки в землю чуть дальше. Ветка затрещала, и сердце заколотилось, еще быстрее отбивая ритм в ушах. Квинт отпустил ее и стал скрести левой рукой по земле, пытаясь за что-то ухватиться. Найдя опору, снова подтянулся, помогая ногами. И вдруг оказался на узкой полоске земли, идущей вдоль стены. Мужчина показал Урцию поднятый большой палец, но тот беззвучно прошептал:

– Сто восемнадцать.

Радость Квинта погасла так же быстро, как возникла. Он стал двигаться туда-сюда вдоль стены, глядя наверх, где располагались самые ровные блоки. Сто двадцать восемь, сто двадцать девять. Найдя один, встал рядом и положил руку на стык между ним и следующим рядом блоков. Стык был на высоте примерно в два локтя. Чуть отойдя назад, Квинт тщательно пересчитал ряды каменных блоков. Их было восемь. Он на всякий случай пересчитал еще раз и получил то же число. Высота стены была пятнадцать-шестнадцать локтей. Сто… – он сбился со счета. Пора уходить. Юноша хотел было повторить тот же подсчет с другой стороны ворот, но рука Урция заставила его замереть. Ее пальцы качнулись вперед и назад, говоря Квинту, что часовой придет раньше, чем ожидалось. Бойцу стало не по себе. Несмотря на то что он ожидал предупредительного оклика, не было смысла смотреть вверх. Он не мог видеть того, что видел товарищ. После нескольких мгновений, показавшихся вечностью, Урций дал знак, что можно двигаться. Квинт соскользнул вниз, не обращая внимания, что ободрал заднюю поверхность бедра об острый камень.

– Он зашел в башню. Одним богам известно, сколько он там пробудет, – прошептал ему в ухо Урций. – Надо идти, а то проторчим здесь всю ночь.

Квинт кивнул. На этот раз он сцепил руки, чтобы его друг смог вылезти изо рва, а потом помочь вылезти ему. Вместе они еще раз посмотрели на крепостную стену. Часового не было. Скалясь друг на друга, как сумасшедшие, гастаты отправились назад, к своим укреплениям. Все получилось.

Оказавшись у подножия собственных укреплений, Квинт тихо свистнул, как было условлено. Через несколько ударов сердца Плацид и другие спустили змеящуюся по валу веревку. Перебирая руками, друзья скорее поднялись по ней наверх. Как только они встали за парапет, начались расспросы.

– Получилось?

– Никто вас не видел?

– Какова высота стены?

– Успокойтесь, – улыбаясь, ответил Квинт. – Здесь ничего не случилось?

– Не было ни души, – радостно ответил Плацид.

– Восемь блоков, каждый высотой примерно в два локтя, – объявил Квинт. – Наши лестницы должны быть такой длины плюс немного еще, учитывая ров.

– Прекрасная новость, братцы! Осталось только выбрать подходящую ночь, и мы будем на стене, прежде чем моллисы поймут, что с ними случилось.

Урций напоминал маленького мальчика, которому дали ключ от лавки со сладкими булочками. Плацид хлопнул Квинта по спине.

– Собираешься доложить Кораксу?

– Да. Первым делом. Нужно только, чтобы закончилась эта дурацкая стража, – и мы у него.

– Да. Значит, по местам. Вот твои доспехи и пара мокрых тряпок, чтобы вытереться.

С довольным видом Плацид и прочие разошлись в разные стороны.

– Нужно хорошенько почиститься, – шепнул Урций. – Иначе будет очевидно, что ночью мы что-то затевали.

– Мы можем осмотреть друг друга теперь и еще раз, когда рассветет, – сказал Квинт. – Это будет надежно.

– Ты сумасшедший, Креспо, ты знаешь это? – Урций дал ему тумака. – Но ты и хорошо соображаешь. Будем надеяться, Кораксу понравится твой рассказ.

– Понравится, – заявил юноша с большей уверенностью, чем ощущал на самом деле.

Квинт с облегчением дождался окончания стражи, которая закончилась без инцидентов. Только прозвучал сигнал трубы из претория, как он уже спустился с лестницы, подгоняя Урция и остальных.

– Скорее! Чем раньше Коракс услышит, тем лучше.

Урций замер, поставив ногу на первую перекладину, и Квинт, находящийся спиной к лагерю, сразу понял, что позади кто-то есть. В панике все мысли из головы разлетелись. Пожалуйста, пусть это будет Коракс! Юноша искал, что бы сказать, и, наконец, пробормотал:

– Он… будет рад услышать, что твоя подвернутая нога заживает.

Урций вытянулся и отдал салют. То же повторили остальные товарищи.

Когда Квинт обернулся, у него перехватило дыхание. Перед ним стоял Пера. Что здесь делает этот ублюдок? Он быстро последовал примеру товарищей и отдал салют.

Пера никому не ответил на приветствие и, скривив губы, неторопливо приблизился.

– Значит, ты подвернул ногу, вот как?

– Так точно, – ответил Урций. – Около недели назад я поскользнулся на последних ступеньках лестницы. Виноват.

– И Коракс хочет узнать, как заживает твоя нога? – Голос Перы звучал слащаво, как мед.

Урций ощутил неловкость.

– Не могу сказать. Мой товарищ просто пошутил.

Пера уставился на Квинта, как змея на мышь.

– Ты пошутил?

– Вроде того, центурион.

Командир приподнял бровь.

– Я и не знал, что Коракс – такая заботливая душа. Должно быть, ваша манипула сильно отличается от моей.

– Не могу знать, – смиренно ответил Квинт. Великий Юпитер, молю тебя, пусть он уйдет!

Но Пера оставался на месте, покачиваясь туда-сюда на пятках в своих кожаных калигах.

– Ваш караул закончился?

– Так точно.

– Наверное, вы будете не прочь промочить желудок чашей вина.

– Да, было бы неплохо. – Что он затевает?

– Вы в грязи. Разве Коракс не настаивает на том, чтобы вы поддерживали гигиену на высоком уровне? – осклабился Пера.

Квинт изо всех сил старался сохранять спокойствие. Ему хотелось осмотреть себя, не осталось ли пятен сажи, но он не смел.

– Так точно. Настаивает.

– Судя по вашему виду, я бы этого не сказал. Так что идите. Умойтесь, все вы.

Пера ушел.

Квинт издал долгий облегченный вздох. Он чувствовал себя так, будто пробежал в полном вооружении десять миль. Урций и остальные спустились по лестнице, их щиты болтались за спиной. Юноша украдкой посмотрел на них. Плацид и один из прочих взяли по половине веревки; они обмотали ее вокруг пояса под кольчугой, чтобы спрятать. Когда товарищи направились к рядам палаток, Квинт с облегчением переглянулся с ними и, чтобы поднять настроение, сказал:

– Кто сегодня готовит завтрак?

Начался обычный спор. Боец, чья очередь была дежурить по кухне, обвинял кого-то, что тот перекладывает на него свои обязанности. Обвинение с негодованием отвергалось, и дежурный повар вовлекал в спор кого-нибудь третьего. Перебранка не прекращалась, пока не называли всех из контуберния.

Квинт отрицал, что сегодня его очередь готовить, когда они обогнули угол и вышли в проход, ведущий к месту расположения их части. Снова увидев Перу, он запнулся на полуслове, но тут же, насколько смог, принял прежний вид.

– Не валяй дурака, Плацид, – громко сказал юноша. – Все мы знаем, что сегодня твоя очередь готовить, – и, будто бы только что заметив Перу, отдал салют.

– Не ожидали так скоро увидеть меня снова? – сказал центурион, пристроившись рядом с солдатами.

– Так точно, не ожидали.

Квинт старался выглядеть равнодушным, но чувствовал тревогу.

– Это сажа? – спросил Пера.

Квинт действительно испугался, когда центурион провел пальцем по шее Урция ниже затылка, над туникой.

– В самом деле. Как любопытно!

Все лицо солдата залилось краской.

– Центурион… – проговорил он.

Его ответ прозвучал глупо, и все это поняли.

– Стой!

Все остановились. Никто не смел посмотреть друг на друга, но все ощутили страх.

– Только когда ушел, я подумал, как странно, что грязные только вы двое, а ваши товарищи – нет, – размышлял Пера. Он мотнул головой в сторону Квинта и Урция и на место в пяти шагах. – Выйти из строя. Сюда. Снять шлемы.

Беспомощные против власти Перы, гастаты повиновались.

Центурион подошел так близко, как могла бы подойти женщина, желающая обольстить. Однако его цель была менее приятной. Подняв рукава и воротники туник, он внимательно и с интересом осмотрел их кожу. Потом оттянул им уши, чтобы заглянуть туда, и даже поворошил волосы. Когда с головы Квинта слетело облачко сажи, ему стало нехорошо, и он взглянул на Урция, лицо которого из красного стало серым.

Центурион отшагнул назад.

– По-моему, вы измазали сажей лицо и руки, чтобы вас не было видно в темноте. Просветите меня. Быстро.

– Мы… – начал Урций и запнулся.

– Что? – Тон Перы сочился ядом.

– Нет, ничего.

Командир посмотрел на Квинта.

– А что скажешь ты, гастат?

Пока юноша сочинял что-то хотя бы отдаленно правдоподобное, Пера подошел к его товарищам по палатке и через мгновение торжествующе прокаркал:

– Ты и ты! Выйти из строя. Встаньте рядом со своими странными друзьями.

Плацид и еще один гастат с веревкой вокруг пояса с несчастным видом присоединились к первым двум. Пера подскочил и по очереди задрал им кольчуги.

– Веревка! Это многое объясняет. Ты, – он ткнул в грудь Плацида, – и кто-то из остальных в темноте спускали со стены этих двух шлюхиных сынов. – В его голосе появилась возмущенная нотка. – Что вы затеяли, изменники? Продать нас сиракузским засранцам?

– Никак нет! – запротестовали Квинт и Урций.

– Бьюсь об заклад, это так! Или вы планировали побег. Я слышал подобные слухи, но никогда не думал, что увижу такое… Марцелл будет в ярости! Он устроит примерное наказание вашему контубернию перед всем войском. Думаю, это будет фустуарий, – злорадствовал Пера. – Коракс тоже понесет наказание.

Отряд проходящих принципов замедлил шаг, услышав слова Перы, но сердитый окрик заставил их продолжить свой путь.

Пока Пера произносил гневную речь, Квинт и Урций в ужасе переглянулись.

– Скажи ему, что мы делали, – прошептал Урций. – Мы все равно пропали.

«Боги на небесах, спасите нас! – взмолился Квинт. – Не дайте моим товарищам погибнуть по моей глупости. Это будет моя вина».

Когда Пера снова повернулся к нему, он встретил его взгляд.

– Мы верные слуги Рима, центурион.

– Неужели? – усмехнулся Пера. – Тогда объясни то, что я здесь обнаружил.

– Урций и я ходили к стене города.

– Так я и знал! Преступное оставление поста карается смертной казнью, болван. Никто не должен…

– Но я добился успеха! Нужно благодарить Фортуну, что я так сделал.

Квинту нестерпимо хотелось со всей силы ткнуть мечом Пере в рот, чтобы раздробить ему зубы, но вместо этого он подождал, пока центурион даст ему продолжить, и по возможности кратко изложил всю историю. Как только Квинт упомянул о высоте стен, в глазах Перы загорелся злобный интерес, но центурион не прерывал рассказ. Когда молодой гастат закончил, повисло зловещее молчание. Никто из покрывшихся потом солдат его не нарушал.

– Ты уверен насчет количества блоков? – спросил командир.

– Так точно. Я не мог ошибиться, рискуя головой ради этого.

Едва заметная улыбка тронула губы центуриона.

– Пожалуй, не мог.

Снова молчание, и Квинт видел, как Пера что-то быстро прикидывает. Было ясно, что он хочет сообщить эти сведения Марцеллу и таким образом приписать всю честь себе. Мог ли он достичь этого, объявив Квинта и Урция изменниками? Если не упоминать об их измерении стены, в чем он может их обвинить? Квинт предстанет перед судом как солдат, покинувший свой пост. Обвиняемый подвергнется строгому допросу для выяснения причины его отсутствия на посту – например, ходил в свою палатку пополнить мех с вином, – и этот допрос является важной частью сбора свидетельств против него. Пере нужно сделать их убедительными козлами отпущения, иначе на него падет подозрение касательно невероятного «открытия» о высоте стен рядом с Галеагрой.

– Слушайте меня, мрази, – прорычал центурион. – Все вы заслуживаете быть забитыми насмерть, вы это понимаете?

– Так точно, – промямлили гастаты.

На их лицах Квинт видел только отчаяние. Однако в сердце появился след надежды.

– Заслуживаете, – сказал Пера. – Вы совершили ошибку. Невероятную по своей глупости. Это превосходит все, что я видел за свою бытность центурионом. – Пера помолчал, давая им переварить услышанное. – И все же Рим получил от этого пользу. Я расскажу Марцеллу про стену. А вы, несчастные, будете молчать и не расскажете о происшедшем никому. Если скажете, я не успокоюсь, пока все вы не будете приговорены к смерти через фустуарий. Ясно выразился?

«Ну и говнюк», – подумал Квинт, произнося:

– Так точно.

– Вы уверены? – со свирепым лицом спросил командир.

– Так точно, – повторили все.

– Хорошо. Тогда договорились. А теперь почему бы вам не пойти в свою вонючую палатку и не выпить вина? После такой стражи вы заслуживаете этого.

Они останутся жить, с горечью подумал Квинт, но теперь Пера может расправиться с ними в одно мгновение. Правда, если он попытается обвинить их в оставлении своего поста, скажем, через год, могут возникнуть вопросы, но это все равно не означает, что их не приговорят к смерти. Слово простых гастатов – ничто по сравнению со словом центуриона, особенно если он родственник Марцелла и нашел для него способ взять Сиракузы. Теперь они не могут пойти к Кораксу. Как и раньше, их командир не будет публично конфликтовать с другим командиром. Если даже он каким-то чудом что-то скажет, Квинта с товарищами выставят покинувшими свой пост. Глубокое уныние нахлынуло на юношу. Почему он сделал такую глупость?

– Эй, Пера! Ты пытаешься заменить меня на моей должности?

Луч надежды в черноте отчаяния. Квинт был несказанно рад увидеть своего центуриона. Пера же совершенно сник.

– Отнюдь. Я просто указал парням на их внешний вид, вот и всё.

– Мои ребята всегда в грязи. Я считаю, это ничего, если они готовы к бою. – Коракс ленивой походкой приблизился, но в его глазах зажегся опасный огонь. – Ты не согласен?

– Нет, – ответил Пера. – Но я их всего лишь предупредил.

Коракс внимательно посмотрел на лица своих солдат.

– Что-то мне так не кажется. Они выглядят так, будто готовятся к переправе через реку Стикс.

– Ну, ты понимаешь, – со смехом заметил Пера. – Страх перед чужим командиром и все такое.

– Возможно, – кивнул Коракс, и Пера, извинившись, стал удаляться.

Последний клочок надежды пропал. Урций рядом с Квинтом издал едва слышный стон. Пера отделался.

– Пера! Ты не заметил этого? – позвал Коракс.

Квинт в ошеломлении увидел, что тот машет веревкой, которая незаметно упала на землю с пояса Плацида. Лицо родственника Марцелла выразило потрясение.

– Я… Нет, не заметил.

– Ради Гадеса, что все это значит? – взревел Коракс, глядя не на одного Плацида, а на них всех.

Квинт понимал, что снова рискует жизнью, но довериться Кораксу было несравненно предпочтительнее, чем оставаться во власти такой змеи, как Пера, и он вышел вперед, несмотря на угрожающий взгляд Перы.

– Мы использовали эту веревку, чтобы спуститься с вала, центурион. Я нашел около Галеагры участок, где высота стены всего шестнадцать локтей. Это уязвимое место. Здесь можно устроить штурм, если бросить туда подходящих солдат.

– Он врет! – зарычал Пера.

Коракс не слушал его.

– Чтобы это сделать, вы должны были покинуть свой пост, – обвинительным тоном сказал он Квинту. – Ты и…

– Я, центурион. – Урций, расправив плечи, сделал шаг вперед. – Остальной контуберний не имел к этому отношения.

– Не сомневаюсь, – медленно проговорил Коракс.

– Ты ведь не собираешься выслушивать этих засранцев? – взвизгнул Пера.

– Эти засранцы прошли со мной такой кошмар, как Канны. А ты где был в тот день? – огрызнулся Коракс.

Пера что-то залепетал, и Коракс улыбнулся, показав все зубы.

– Ах, да, я забыл… Тебя послали в какое-то другое место.

– Именно, – сказал Пера. – Если б я был там, то так же выполнил бы свой долг. И с радостью отдал бы жизнь.

– С радостью? Не сомневаюсь. – Судя по язвительному тону, Коракс знал, что его собеседник трусоват. – Я выслушаю своих солдат. А потом и ты можешь что-нибудь сказать.

– Как старший по званию, я должен говорить первым!

Коракс повернулся к нему спиной. Лицо Перы побагровело от злобы, но он не двинулся.

– Расскажи мне все, – приказал командир Квинту.

Юноша изложил свою идею, начиная с того, как во время переговоров увидел гоплита у ворот, и до подробностей их ночной миссии.

– Почему же ты не пришел сначала ко мне, когда увидел, что стены не так высоки? – спросил Коракс.