Последнее слово девятого калибра Денисов Вячеслав
Пролог
Судья Феклистов вышел из здания суда ровно в девятнадцать часов. Он жил неподалеку, в двух остановках, жене к позднему появлению Владимира Игоревича было не привыкать, поэтому он и не торопился. Отношения с женой уже давно превратились из теплых в обыденные, и виной тому все та же работа. Раньше он задерживался на службе по причине привыкания к новой должности, а спустя десять лет, когда эта должность слегка охладила семейные отношения, домой он не рвался уже оттого, что эти отношения стали холодноватыми.
Привыкнуть к жизни с судьей способен не каждый. Престижное положение – да, зарплата стабильная и приемлемая – да. Как у Христа за пазухой, кажется. Ан нет. Семья требует внимания, а времени у судьи – в обрез.
Вместе с напряженной обстановкой дома его давило еще одно обстоятельство. Рассмотрение одного из самых сложных дел в его карьере. Дело о хищении с территории Мрянского тракторостроительного завода непристойного для упоминания вслух количества тракторов. Сложным оно было не по процессуальным причинам, а по околосудебным. Непомерное давление Феклистов ощущал каждую минуту. Давили на судью со всех сторон, на столе лежало фальсифицированное в пользу подсудимого уголовное дело, и близился час, когда Феклистов будет вынужден огласить оправдательный приговор, а в отношении неустановленных хищников выделить дело в отдельное производство и направить на расследование в ту же прокуратуру.
Служебное давление можно было, как обычно, перенести, но вот изощренный пресс со стороны неизвестных умников забросить за спину и не обращать на него внимания было невозможно. Феклистов не сомневался в том, что авторами ночных звонков ему домой являются люди мрянского авторитета Лиса. Внешне вполне приличного бизнесмена, президента компании «Лисс-уголь» Лисса Михаила Юльевича.
Среди прочих документов, попавших в руки Феклистова, был странный пакет документов, который не фигурировал и даже не упоминался в уже имеющемся уголовном деле, предоставленном предварительным следствием. Не прошло и недели после получения дела для рассмотрения, как Владимир Игоревич догадался об истинной силе непонятных на первый взгляд документов. Устойчивое словосочетание «черная бухгалтерия» известно каждому. «Черную бухгалтерию» ведут все, кто связан с бизнесом, – от директора ООО, имеющего коммерческий киоск по продаже сигарет, до президента акционерных обществ, занимающихся торговлей нефти. Без двойной, а то и тройной бухгалтерии не прожить, она луч света в темном царстве налоговой политики государства и судоходный канал, по которому из кармана страны уплывают огромные финансовые средства. Бухгалтерия МТЗ не отличалась от упомянутой ничем, за исключением того, что в ней имелась подробная информация относительно того, сколько тракторов прокатились по территории отдела коммерческого, минуя отдел финансовый. Иначе говоря, сколько тракторов было украдено, незаконно продано и на каких счетах каких банков осели средства, полученные от такой операции. Исчезновение габаритной техники поражало своими масштабами и изыском фальсифицированных документов. Немудрено, что следственной группе из прокуратуры не удалось накопать и десятой части той информации, которая таилась за высокими стенами завода. Вполне возможно, что прокурорским труженикам не так уж и хотелось впрягаться в воз, который они не в силах выкатить из ворот МТЗ, чтобы впоследствии его дотащить до крыльца суда.
Как бы то ни было, но документы, попавшие в руки судьи Феклистова, являлись настольной книгой для начинающего мага-мошенника. Как они попали в руки директора МТЗ Пусыгина, теперь оставалось лишь гадать. По всей видимости, господин Баварцев не отличался высокопрофессиональными шпионскими навыками при работе с секретными документами. Оставленная на столе секретарши папка, при упомянутой тревожной ситуации на заводе, могла попасть в руки директора. Не нужно быть провидцем, что тот в ней чуть-чуть покопался и сделал кое-какие копии. На десяти листах материала подробно, по операциям, описывалось производство суперфокуса, при котором семья Кио просто отдыхает. Как украсть девятьсот тридцать тракторов, чтобы даже следов от них не осталось? Обратитесь, пожалуйста, к Баварцеву Сергею Львовичу – коммерческому директору, исполняющему обязанности заместителя директора МТЗ. Именно о нем шла речь в заявлении самого директора, когда он, почувствовав неладное, впервые обратился в прокуратуру.
Устав от телефонных звонков и постоянного подталкивания, Феклистов решил сменить обстановку и отдохнуть. По суду прокатился слух, что начиная с этого года в Московской академии правосудия открываются курсы, на которых судьи могут повышать свою квалификацию. Как это ни называй, а командировка в Москву – это внештатный отпуск за текущий год со всеми вытекающими из него последствиями.
Необходимо было взять хотя бы короткий перерыв, потому что жизнь Владимира Игоревича становилась все тягостней. Звонки домой и на работу, нудные, растягивающиеся, как резина, разговоры, главной темой которых, конечно, был Баварцев и события на заводе, стали менять не только служебную жизнь судьи, но и личную. Еще можно было бы как-то держаться, если бы имелся крепкий тыл. Но «тыл» лишь предъявлял ультиматумы и составлял манифесты.
Когда жизнь дома стала невыносимой, судья сменил телефонный номер. Из-за сложности процесса, по решению председателя областного суда, ему был выделен персональный автомобиль с двумя охранниками. Но не прошло и двух дней после принятия этих мер предосторожности, как Феклистова вновь стали беспокоить звонки с просьбой «подойти к рассмотрению дела о хищениях на тракторном заводе со всею беспристрастностью и ответственностью», а вечером следующего дня жена Владимира Игоревича стала свидетельницей безвременной кончины их любимца – спаниеля Тома. Невидимый стрелок-шутник пристрелил пса, когда тот находился в трех шагах от хозяйки. Это был сигнал Феклистову о том, что маскировка в телефонной сети и нырки за спины охранников – бесперспективный трюк.
Это стало последней каплей. Завтра Владимир Игоревич отправит жену и дочь в Луцк, к родственникам.
В очередной раз он прочитал на кухне документы, когда уснули жена с дочерью и закончился последний выпуск новостей. Владимир Игоревич Феклистов, федеральный судья, сидел на кухне, курил сигарету за сигаретой и вспоминал улыбку Баварцева. В ней царили злорадство и ненависть, уверенность в собственном успехе и беспомощности судьи.
Феклистов сидел и курил, заполняя всю кухню удушливым запахом сгоревшего табака. Случилось то, что и предполагалось. Жена пообещала по возвращении из Луцка подать на развод и просила его, как влиятельное лицо, помочь с решением этого вопроса в его «родном» Ленинском районном суде.
Но утром следующего дня судья выйдет из дома и отправится не в Ленинский суд, где он вершил правосудие, а в областной. Зайдет к председателю, милейшему человеку, и спросит:
– Алексей Владиславович, вы так и не подыскали кандидатуру для командировки на учебу?
– Нет, – ответит тот. – А почему интересуетесь?
Феклистов, не раздумывая, скажет:
– Потому что этим кандидатом хочу быть я. Проветрюсь да заодно разнюхаю, ветры каких перемен готовы долететь до нашей области из Верховного суда. Дело Баварцева у меня назначено на март, так что вразрез с делами желание не пойдет.
Зачем он, судья с десятилетним стажем, напросился на учебу в Москву? Неужели нет тех, новоиспеченных, на которых мантия еще коробится, как гимнастерка на новобранце? Так было бы не только разумнее, но и справедливее. Однако он сам подошел к председателю и напросился. А тот долго не сопротивлялся. Академия проводит первый набор, поэтому будет лучше, если в Москве засветится человек грамотный, не способный выкинуть в присутствии высших должностных лиц какую-нибудь глупость. Например, спросить, когда судьям будет повышена заработная плата или почему не исполняется требование статьи девятнадцатой Закона «О статусе судей» о внеочередном предоставлении жилой площади. Феклистов не спросит. Во-первых, у него с квартирой порядок, во-вторых, он умный. Для председателя этих двух оснований хватало с избытком.
Еще вчера так считал и сам Феклистов. Однако сегодня этот список причин он готов был продолжить.
Вечером, после работы, он зайдет на Главпочтамт. Вынет из кармана тугой бумажный сверток с заранее надписанным адресом и отправит без уведомления «ценным письмом».
Адресом получателя будет значиться гостиница «Комета», находящаяся в городе Москве. Получателем – Владимир Игоревич Феклистов, жилец номера 1017.
Этот номер был указан в брони, заказанной для мрянского судьи в Судебном департаменте при Верховном суде по Мрянской области.
В последний вечер судья никуда не торопился. Сегодня он подписал командировку в Москву, и оглашение этого факта дома означало окончательный семейный развал. Лишнее подтверждение того, что Феклистову «наплевать на дом и атмосферу в семье». Доказательство того, что даже заявление жены о разводе не «произвело на него должного впечатления». Первое уже звучало, а второе ему предстояло выслушать через…
Поездка до дома на автобусе займет десять минут. Прогулка – двадцать. И он подарил себе эту разницу в десять минут. Если быть откровенным до конца, то он мог сейчас признаться в том, что в собственную квартиру ему не хочется идти вовсе. Отложив дела, он покинет город уже завтра.
А до его прибытия в Москву оставалось ровно девять суток…
Часть I
Глава 1
Февраль 2003 года
Взбираясь на подножку вагона, Антон Павлович Струге пытался скрыть на своем лице гримасу досады. Он уже почти смирился, а смирившись – успокоился. Но когда его на прощание поцеловала жена, тогда и появилась снова эта досада. «Немец» Рольф, видя «бегство» хозяина, заволновался и стал проявлять признаки легкого невроза. Сашины взмахи рукой, да выписывающий перед ней восьмерки пес – вот последнее, что увозил в свою месячную командировку судья. А как добродушно распахнул было перед Струге свои двери февраль…
Судьи не любят командировки. Есть профессии, чьи представители любую командировку воспринимают именно так, как ее воспринял Струге. В силу различных причин они тяжелее остальных переносят разлуку с домом и привычным течением жизни. Судьба наградила судей способностью взваливать на свои плечи не только чужие проблемы, но и бремя их разрешения, поэтому единственной отдушиной, где они могут уравновесить этот груз на своих плечах, является дом и семья. Не секрет, что этот груз в некоторой степени давит и на их ближних. И если человек, находящийся рядом с судьей, способен принять на себя хотя бы часть этой ноши, то, совершенно не подозревая об этом, он становится частью правосудия. Пусть невидимым, но – звеном, соединяющим закон с человеческими возможностями. Поэтому, отдаляясь от домашнего очага, судья всегда чувствует некую растерянность. Это не порок, а утвержденная природой аксиома. Все мысли судьи там, где сейчас находятся рассматриваемые им дела. Что бы он ни делал вдали от своих процессов, он будет постоянно думать о том, что время, отпущенное для них законом, потеряно. Новые сроки, возмущенные граждане, продолжающие сидеть в изоляторах подсудимые… Дело не в сострадании, ибо истинному судье чужды симпатии и предубеждения, а в точном исполнении того самого Закона, что един для всех.
Как известно, командировки делятся по своему содержанию на целевые и совершенно бестолковые. Для судей процентный состав вторых возведен в максимум, если командировки не связаны с выездными процессами. Объяснением тому является простая арифметика. Бывает, что один час оставленного без рассмотрения дела стоит года жизни отдельно взятого человека. Но и тут следует различать нюансы. Судья, принявший присягу полгода назад и командированный на повышение квалификации, – событие нормальное и объяснимое. Однако направление на обучение служителя Закона, чей стаж отправления правосудия приближается к десяти годам…
Когда на конференции судей Антон Павлович узнал, что отныне раз в месяц в Москву на повышение квалификации будут отправляться судьи, он пропустил это мимо ушей. Под выражением «повышение квалификации» понимается учеба, и ничто иное. А слово «учеба» ближе по смыслу той части судейского сообщества Терновской области, стаж членов которой соответствует именно этому понятию. «Учеба». Поэтому, когда председатель Совета судей шепнул судье Струге о том, что знает о первом кандидате на поездку, Антон Павлович поинтересовался вяло, скорее из уважения, нежели из любопытства:
– Ага?
– Вы.
Не стоит рассказывать о том, что после такого известия судья обоснованно возмутился, напомнив о том, что выносит приговоры уже почти девять лет, а есть судьи, которые не работают и года. Именно облом в логике принятого решения и удивил Антона Павловича. Но поочередное обращение сначала к заместителю председателя областного суда, потом – к председателю квалификационной коллегии и, наконец, к Лукину, председателю областного суда, не принесло ожидаемых результатов. В ходе этого частного расследования установлено совершенно определенно – в командировку, повышать уровень образованности, едет именно он, Струге.
– Ты пойми правильно, Антон Павлович, – с мягкой улыбкой на лице объяснял ситуацию Игорь Матвеевич Лукин. – Это первая командировка в Москву от нашей области. И что подумают о нашей области, если я туда сразу отправлю, скажем, Макухина? Знаешь такого судью из Ленинского райсуда? Он бракоразводные дела по три года рассматривает. Люди уже умирают от старости, а он их узы Гименея никак распутать не может. Ну ты представь, если он в Москве какому-нибудь лектору из Верховного суда вопрос задаст? Лектора после этого – в реанимацию, а Макухина – в Тернов. Следующая командировка в столицу будет уже у Лукина. Только не на учебу…
– Я Макухина на квалификационной коллегии не утверждал, – резонно заметил Струге. – Если человек четыре раза подряд перед этим назначением проваливал экзамены на судью, то можно было понять, что от него ожидать в последующем.
– Ну, бог с ним, с Макухиным, – согласился Лукин. – Ты пойми главное, Антон Павлович! Нам лицо показать нужно! Пусть поймут в столице, что не Мосгорсудом единым жив Закон.
– Смотрите, Игорь Матвеевич, – предупредил Струге, – в СИЗО за нашим судом сидят люди, чей срок содержания истекает уже через месяц. Если я в Белокаменной за диплом об образовании сражаться буду, а в это время подсудимых на свободу выпустят, я дела буду рассматривать не по три года, как Макухин, а по пятнадцать.
Когда Саша с Рольфом исчезли из поля зрения, Струге вздохнул и отправился в купе. Переодевшись в спортивный костюм, он развалился на своей нижней полке с газетой «Вечерний Тернов» в руках…
К тому времени, когда через двое с половиной суток состав вползет на Казанский вокзал, Струге успеет проклясть все МПС. Сначала он с нижней полки переместится на верхнюю, так как вместе с ним в купе отправилась в путешествие молодая мама с двумя детьми пяти и восьми лет. Было бы неприлично оставаться с чужой мамой внизу, депортировав ее детей на второй этаж. Потом Антона Павловича до состояния бешенства довел проводник, который почему-то с первой минуты невзлюбил Струге, как заклятого врага. Антон Павлович грешным делом даже прокрутил в голове все последние процессы, вспоминая этого изверга. В рассмотренных им делах проводник не фигурировал ни в каком качестве. Однако всю дорогу служитель железных дорог то забывал вовремя открывать туалет (вовремя закрывать он не забывал), то дважды в ночь резко распахивал двери и спрашивал:
– А кто не хочет чаю?!
Измотавших нервы всем пассажирам детей и их усталую маму такие залепухи разбудить не могли, а вот Антон подскакивал как ужаленный. Первую ночь Струге пытался заснуть, закрыв голову подушкой. А уже во вторую, дождавшись, когда в два часа проводник наконец заснет в своей кондейке, а поезд начнет медленно подкатывать к полустанку, Его Честь федеральный судья подкрадется к двери и резко распахнет ее…
– ЧТО ЗА СТАНЦИЯ ТАКАЯ!!!
В общем, когда Струге сходил в Москве с последней ступеньки вагона, настроение у него, как и у проводника, было ни к черту. За время командировки ему нужно было выполнить три вещи. Первое – «создать лицо» коллектива судей Терновской области. Второе – узнать о нововведениях в практике Верховного суда. И, наконец, третье… В Верховном суде есть уважаемый человек по фамилии Завадский, являющийся одним из соавторов множества библиографий и нормативных сборников. Он обязательно должен был участвовать в проведении курса лекций на этом слете «отличников и хорошистов». Именно к нему, с заранее купленной книгой, должен был подойти Струге и попросить сделать на титульном листе авторскую подпись. В тот момент, когда автор будет выписывать кренделя, посланник Терновского областного суда обязан был сказать сакраментальную фразу о том, что Лукин Игорь Матвеевич активно использует данную книгу в своей работе. По мнению Лукина, этот ход должен был вызвать положительные реакции в сторону Терновского областного суда. Струге, прекрасно зная, на какие положительные реакции рассчитывает Лукин, сразу же исключил данный пункт из плана своего пребывания в столице…
За последние месяцы спокойной, размеренной работы и пережитые в прошлом году потрясения Струге стал более сдержан и менее заметен. Его друг детства, а ныне прокурор транспортной прокуратуры Пащенко считал, что тот не изменился, а просто накапливает силы перед очередным броском. Струге не умел жить размеренно. Последние годы говорили о том, что события ищут всех, а находят Струге. Есть такой тип людей, которым просто несвойственно попадать в плавное течение жизни. Куда бы они ни плыли, им обязательно встретится водоворот или водопад. И при этом они постоянно на виду и успевают двигаться впереди всех.
До ведомственной гостиницы МВД «Комета» он добирался, как до передовой. Струге не раз бывал в Москве, но никак не мог привыкнуть к ее укладу. По служебным делам он действительно дальше Омска не удалялся, но почти каждый отпуск, следуя то к другу во Владимир, то к тетке – в Калининград, ему непременно удавалось попасть в Москву. Именно поэтому, закинув сумку на плечо, он молчаливо продрался сквозь стаю кричащих, как чайки, водителей такси и направился к станции метро. Утренний людской поток понес его по внутренностям мегаполиса. Перед тем как выйти на станции «Проспект Вернадского», он успел через чужие плечи прочитать пять страниц из пяти различных детективов в руках москвичей. Выходя из вагона, не нужно было даже двигать ногами. Гостеприимные жители столицы несли судью к выходу. А вот и сама гостиница…
Антон Павлович принял ключ, расписался в журнале, и уже через минуту лифт возносил его на десятый этаж. С тихой грустью, слушая гудение тросов, он почему-то вспомнил Рольфа. Пес всегда тяжело переживал его отсутствие. И сейчас наверняка лежал у их с Сашей кровати и время от времени, наводя на жену еще большую тоску, скулил. Еще оставаясь мыслями там, в Тернове, Струге шагнул в раздвинувшиеся двери. Едва он оказался в длинном коридоре, воспоминания мгновенно отхлынули…
Причиной тому было какое-то неоправданно резкое движение слева. Машинально повернув голову, Антон увидел человека в серой дубленке, отскочившего от… Струге вернул взгляд на то место, от которого удалился незнакомец. Там, на стене, располагался пожарный ящик с гидрантом. Между тем мужчина достал из кармана ключ и, повернувшись к неожиданно возникшему незнакомцу, стал вставлять его в замочную скважину.
Любопытство бывшего следователя прокуратуры взяло верх над солидностью судьи. Не отрывая взгляда от гидранта, Струге подошел к человеку. Тот нервничал. Ключ не входил в узкую щель. Мужчина был похож на вернувшегося из командировки мужа, который застукал жену на месте преступления. Проблема была в том, что любовник уже уходил через балкон, а муж на глазах терял время и главное – доказательство вины подозреваемой.
– Вы не подскажете, где находится номер 1024? – спросил Струге, для вящей убедительности показывая незнакомцу ключи с брелоком, на котором был выбит номер. – Я тут впервые.
– Нет, – отрезал человек, даже не поворачивая головы.
Антон профессиональным взглядом оценил его внешний вид, хороший костюм, видневшийся из-под дубленки, белая сорочка и дорогой галстук. Все тона приглушенные. Струге знал этот стиль хорошо, так как был верен ему без малого девять лет. Только ветреная судья-женщина наденет на процесс платье с короткими рукавами, и только бестолковый судья-мужчина сядет в кабинет, под флаг страны, одетый, как коммерческий директор. Незнакомцу, как и Струге, было под сорок. Чувствовалось, что он не чужд занятий спортом. Свое лицо он упорно продолжал скрывать под низко надвинутой на лоб норковой шапкой.
Глядя на его несобранные движения, Струге снова поинтересовался:
– Я могу вам помочь? Я знаю эти замки! Сам перед процессом частенько мучаюсь. Пока секретарь дверь откроет, стороны уже мировое соглашение успевают заключить…
– Благодарю вас, – глухо, не поднимая головы, ответил мужчина. – Но помогать мне не нужно.
– Может, ключ не тот? – Струге придвинулся еще ближе. Попав в зону действия одеколона «Темперамент» от Франка Оливье – любимого парфюма Пащенко, он вдруг вспомнил, что сам последний раз брился почти трое суток назад. Неудивительно, что контакт не налаживался… – Я, бывает, ключ от кабинета с ключом от сейфа путаю…
– Оставьте меня в покое!.. – яростным шепотом промолвил мужчина.
– Извините. Я просто хотел вам помочь. – Струге подкинул на плече ремень сумки и зашагал по коридору.
Бросая взгляд на маленькие таблички номеров, он бормотал:
– Единственное, чего я сейчас хочу, это выспаться. А потом, побрившись и приняв душ, съесть котлету… И все-таки зачем, находясь в трезвом уме и здравой памяти, пытаться открыть английский замок ключом от кейса? Ты не дверь открывал, а лицо от неожиданного свидетеля прятал… Свидетеля – чего? Оп! «Десять – двадцать четыре»!
Незнакомый нервный мужчина испарился из памяти Струге сразу же, как он увидел дверь своего номера. Еще до того, как он провернул ключ, в комнате послышался звук торопливых шагов.
Соседом по двухместному номеру оказался схожий с ним по возрасту человек. Струге представился.
– Максим Андреевич Меньшиков, – улыбнулся визави в ответ и протянул руку.
Меньшиков был из тех людей, контакт с которыми налаживается с первой секунды общения. Манера вести себя так, будто они знакомы уже сто лет, два последних года из которых не виделись, очень импонировала уставшему после дороги Антону. Увидев соседа, он уже смирился с мыслью о том, что сейчас придется нащупывать единую колею разговора, общие темы, и будет уж совсем некстати, если тот окажется чванливым фатом. Струге органически не переваривал снобизм, развязных дам и тупых мужиков. Это триединое требование, о котором должны знать все, кто решил вступить в общение с Антоном Павловичем. Однако годы ношения мантии приучили его скрывать подобные чувства и в неформальном общении, поэтому человек мог даже не догадываться о том, насколько неприязненные чувства вызывает у своего собеседника.
С Меньшиковым все оказалось просто. Увидев на пороге коллегу, он сорвал с плеча опешившего Антона сумку, поставил ее на кровать и стал готовить чай.
– Антон Палыч, размещайся! Кровать у окна – твоя. С детства боюсь высоты, а тут окна до пола. Такое впечатление, что лежишь на краю вселенной. Ты крепкий любишь? Знаешь, я, когда вечером сюда приехал, сделал так – разделся, прошел в душ, помылся и сейчас чувствую себя превосходно. В академию для регистрации нужно прибыть только завтра, к восьми, так что хочу прогуляться по городу, да заодно пообедать. Только обедать будем в городе. В гостиничной столовой котлеты жарят на керосине, а на гарнир дают асфальтовую пшенную кашу. Все это поливается отработанным машинным маслом. Сахару два кубика или три?
Струге усмехнулся. Ему сейчас тактично навязали распорядок дня на ближайшие два часа. И при этом он даже не обиделся. А не обиделся потому, что сам думал только о горячем душе да дымящемся куске мяса. Продолжал думать и тогда, когда, вытирая волосы полотенцем, вышел из душа. Меньшиков с ловкостью Акопяна размешивал сахар двумя ложечками, сразу в двух стаканах.
– Представляешь, Антон Павлович, – рассмеялся он, завидев Струге, – ночью приезжаю, подхожу к лифту, и… Чуть не обалдел. Из кабины выходит генерал МВД, а за ним корячится капитан из того же ведомства. Корячится, потому что прогибается под непосильной ношей. Вцепился в два ящика пива. Не знаешь, куда мог убыть из гостиницы в два часа ночи генерал, прихватив с собой капитана и сорок бутылок «Жигулевского»?
– Так уж и капитана? – усомнился для порядка Струге, прихватывая со стола пластик сыра. – Не сержанта? И не прапорщика?
– Мамой клянусь, – совсем не по-судейски заявил Меньшиков. – Впрочем, мы здесь гости, а потому – судить не наш удел. Кстати, насчет судейства… Тебе не кажется, что мы в этой «школе» будем выглядеть, как два Ломоносовых среди малолетних чад? У меня уже десять лет судейского стажа за плечами…
Антон поблагодарил судьбу за то, что в качестве соседа на месяц ему достался Меньшиков. Он бы умер от скуки, если бы это был зануда, жалующийся на бесправность судей в своем городе. Медленно шагая по Арбату, Струге убеждался – нет тем, в которых они с Меньшиковым расходились бы во мнениях. И это было не дружеское притворство в желании потрафить ближнему.
– Ты посмотри, Максим Андреевич… – указывал Струге на уличный портрет скромного мастера карандаша и гуаши. – Картина кисти неизвестного художника, а запрашиваемая за картину цена превышает все лоты Сотби. Как думаешь – у мастера самомнение высокое или я в живописи ничего не понимаю?
– Вы оба в ней ничего не понимаете, – констатировал Меньшиков. – В картине зеленого мало… Слушай, мы уже восемь часов в столице. В Третьяковке были? Были. Мимо Мавзолея проходили? Проходили. Путина не видели? Не видели. Практически все, что должны были исполнить провинциалы, мы уже исполнили. Впереди целый месяц, так что есть предложение вернуться. Знаешь, я тут генерала вспомнил…
– Ты его и не забывал! – перебил Антон. – А я думаю, зачем он с собой пустую спортивную сумку взял?!
– Правильно, – невозмутимо согласился Меньшиков. – Капитанов у нас нет. Да и мы не генералы. Два ящика, конечно, нам не по здоровью, но от пары «Гессера» я бы не отказался. У гостиницы я заметил чудное кафе. Люди в него заходят и тут же выходят, вынося в пакетах «Гессер». Захватим по паре и пойдем «ящик» смотреть. Кстати, сегодня, кажется, ЦСКА играет.
Беспечному убийству времени, которым они занимались с самого утра, рано или поздно должен был наступить конец. Заполняя паузы, Антон несколько раз пытался уточнить, в каком суде и какого города работает Меньшиков, однако тот лишь отмахивался и, смеясь, повторял:
– Слушай, давай хоть сегодня об этом не будем! Из Воронежа я. Из районного суда. Вечером и побеседуем на ненавистные темы – о повышении зарплаты, о новых законах, о проблемах Терновского и Воронежских судов. Устал я, как собака, Антон Павлович. Десять месяцев без перекура…
Струге согласился. Он сам-то из отпуска вышел лишь два месяца назад, а что такое работать в процессах год без перерыва, знал не понаслышке. Разговор ушел в сторону, благо тем хватало внеправового поля. И продолжался до выхода из станции метро на проспекте Вернадского. Теперь, когда Струге убедился в том, что, познакомив с Меньшиковым, судьба скрасила его одинокое существование в самом большом городе страны, он был спокоен. Однако это спокойствие длилось лишь до того момента, когда новые хорошие знакомые появились перед входом в гостиницу. И тогда Антон вспомнил слова друга детства, прокурора транспортной прокуратуры Тернова Пащенко. Тот произнес их в трубку, предварительно извинившись, что не сможет проводить судью на вокзале:
– Струге, вы – носитель штаммов неприятностей. Остерегайтесь в Москве всех мест, где свет тускл, а прохожие – подозрительны. Когда вы не в мантии, ваш внешний вид напоминает мытищинского авторитета. Москва – не Тернов. Там сначала мозги вышибут, а потом начнут устанавливать личность и решать – нужно было мозги вышибать или погорячились… И это… На Тверскую не заглядывай. Через нее даже бабушки переходят не просто так, а со смыслом. Так что не стоит им помогать и спрашивать, что им еще нужно. Что им нужно, я тебе по приезде расскажу…
Струге тогда запомнил лишь вторую часть наказа. Сейчас же, видя перед крыльцом «Кометы» белую «Газель» с синей надписью «Прокуратура РФ» и «Мерседес» ГУВД Москвы, он дословно вспомнил часть первую.
Заволновался и Меньшиков. Это означало, что Струге ошибиться не мог. Двое судей одновременно никогда не ошибаются. Эти автомобили привезли не новых постояльцев. Глядя на сосредоточенные лица заполнивших холл людей в штатском, Струге сделал единственно верный вывод. Слова Пащенко оказались пророческими. Теперь оставалось убедиться – насколько.
Глава 2
Войдя в холл, Струге и Меньшиков тут же попали в поле зрения заполнивших зал людей. Судя по всему, основное действо происходило на каком-то из верхних этажей, так как на первом суетились молодые сотрудники. Окинув их взглядом, Струге сразу понял, что перед ним оперативники из уголовного розыска.
– Куда вы направляетесь? Ваши документы?
– Мы судьи, – ответил Антон, вынимая из кармана удостоверение. – А направляемся в свой номер. Если позволите, конечно…
– На каком этаже вы проживаете? – не унимался сыщик лет тридцати на вид. Из команды внизу он, вероятно, был старшим.
– На десятом, – не глядя на чересчур серьезного оперативника, Струге обошел его и направился к лифту.
– Вам придется подождать, – заметил парень. – Туда нельзя. Что в сумке?
Антон насупился. Он не знал, каковы взаимоотношения между различными ведомствами в столице, но то, что в остальных субъектах Федерации милиционеры с судьями так не разговаривают, было ему известно наверняка. Впрочем, может быть, он зря на Белокаменную грешит. Возможно, что Струге был первым из судей, с кем пришлось столкнуться этому молоденькому сыщику? Как бы то ни было, судья Струге прекрасно знал свои права. Плох тот доктор, что не может излечить самого себя, и плох тот судья, который не может защитить свою честь. Глянув удивленным взглядом на Меньшикова, который уже начал расстегивать «молнию» на сумке, Струге остановил его движение рукой и наклонился над парнем. Ему это удалось легко – сыщик, несмотря на свои восемьдесят килограммов веса, имел рост чуть более ста шестидесяти сантиметров. Этакий решительно настроенный толстячок из мультфильма «Следствие ведут Колобки»…
– Я подожду, когда мне придет это в голову. – Струге говорил тихо, наклоняясь над дерзким милиционером все ниже и ниже. – Уж не собираетесь ли вы мне дорогу преградить? Или вам еще раз продемонстрировать удостоверение? Вы успели прочитать мою должность или нет? Там написано – СУДЬЯ.
Толстячок действительно первый раз сталкивался с судьей в быту…
– Ну и что? – сморозил он первое, что приходит в голову растерявшимся людям. – А если у вас в сумке взрывное устройство?
– Значит, вам не повезло, – усмехнулся Струге. – Я подорву его там, где захочу. Потому что вы в мою сумку нос не сунете. Права не имеете. Подойдите к своему старшему и расскажите об этом возмутительном случае. Он вам, для общего развития, даст что-нибудь почитать о судьях. Пойдемте, коллега…
Последнее относилось к Меньшикову. Уже в лифте тот признался:
– Черт, я растерялся. Кстати, спасибо, что выручил…
– В смысле? – не понял Струге.
– У меня удостоверения нет!
В ответ на изумленный взгляд Антона он пояснил:
– Дома, в Воронеже, забыл, будь оно проклято!.. У нас завтра судья в командировку в Москву летит. Я попросил, чтобы привез. Надо же так лопухнуться…
– А как же ты в гостиницу устроился?
– Здесь устроиться не в лом. Паспорт предъявляешь, и дело с концом. Черт, я не думал, что оно понадобится в первый же день…
Струге махнул рукой, сказав, что дело не в удостоверении, а в способности его владельца не позволять себя «щемить». Теперь хоть никто нигде не скажет, что судьи в гостиницу шли с пивом. Если разобраться, то это самый настоящий детский сад. Судьи пьют пиво и водку так же, как и все нормальные люди. И так же, как всех ненормальных, злоупотребляющих этим, их могут отстранить от исполнения служебных обязанностей. Все зависит от степени любви к той же водке. В сумке – четыре бутылки пива. А разговоров будет, будто судья из Тернова шел впереди с полной авоськой «Столичной», а сзади него корячился под двумя ящиками пива судья из Воронежа. А кое-кто еще вспомнит, что они вели с собой в номер девок. На следующий же день распространится слух, что оба поймали триппер и в пьяном виде, обнявшись, прыгали с моста, в «ельцинских местах», в Москву-реку. А все потому, что – СУДЬИ. Именно по этой причине никто и никогда не видел, как судья Струге в Тернове покупает на улице пиво. Он делал это вечерком и непременно у знакомого продавца. У того, который скорее умрет, нежели признается в том, что слышал когда-либо фамилию Струге.
И уж совсем не хватало, чтобы в сумке судьи рылись чьи-то руки. Если у российских судей еще и остались какие-то привилегии, так это – уважение к самому себе. К своей работе, правам и обязанностям. Так что пусть толстяк утрется. Еще никто никогда не вставал на пути Струге подобным образом.
Колобок сказал, что «туда», то есть на десятый этаж, где устроился Струге с Меньшиковым, «нельзя». Значит, что-то случилось именно на том этаже, на котором расселяют командированных на учебу судей. Им выделены десятый и двенадцатый этажи.
– И именно – на десятом!! – вырвалось у Струге. – Не на пятом или одиннадцатом! На десятом! На моем!..
Меньшиков, естественно, понятия не имел, что, произнося эти слова, звучащие, как проклятия, Струге вспоминал Пащенко. Поэтому и отреагировал, как дилетант:
– Да ладно… Мы-то тут при чем? Пусть землю роют…
Едва они появились в коридоре этажа, как к ним навстречу бросился незнакомый мужик в стильном костюме. Понимая, что милиция внизу не пропустит никого из посторонних, он предположил в солидном Струге самого главного из тех, кто сейчас распоряжался на этаже. Протягивая Антону какие-то бумаги с угловыми штампами, мужик торопился за судьей и тихо бормотал:
– Вот, посмотрите! Договор с районным отделением милиции об охране! Инструкция дежурным по этажам о недопущении в номера посторонних! Посмотрите, все расписались в ознакомлении! Я показал это начальнику следственной группы, а он, простите, схамил! Представляете, говорит: «Засунь все это в…»
Струге остановился:
– Я не имею к руководству над следственной группой никакого отношения.
Мужик исчез.
Подходя к единственной открытой двери в коридоре, Антон почувствовал, как сердце стало биться чуть более учащенно. Эта дверь была ему знакома. Утром ее никак не мог открыть неизвестный нервный мужчина. Струге отметил тогда, что в мужчине угадываются некие флюиды, свойственные членам судейского сообщества.
– Кто вы?
Перед Струге и Меньшиковым возник седоватый следователь прокуратуры. Сомневаться в этом не приходилось. На нем была синяя форма с погонами, на которых красовалось по два просвета и две больших звезды. В одной его руке была авторучка, во второй дымилась сигарета.
– Я судья Струге, из Тернова. Это – судья Меньшиков, из Воронежа. – Антон на недавно возникших правах нештатного лидера без задней мысли брал на себя ответственность за предоставляемую информацию. – Сегодня утром мы оба прибыли в командировку на учебу. Поселены в номер «тысяча двадцать четыре». Что здесь происходит, товарищ советник юстиции?
Следователь вздохнул:
– Происходят следственные действия и оперативно-розыскные мероприятия. Ерунда какая-то, если учесть то, что мы находимся в гостинице МВД… В номере «десять семнадцать» обнаружен труп человека с огнестрельным ранением. А при нем – удостоверение федерального судьи Ленинского районного суда города Мрянска.
– Мило, – заметил Струге. – А что, собственно… Простите, а вас как зовут?
Седовласый выпустил дым и протянул руку. Перед Струге был старший следователь прокуратуры Москвы Выходцев Борис Сергеевич. Теперь, когда знакомство состоялось, Антон попросил разрешения взглянуть на труп. Ему не давало покоя воспоминание об утреннем недоразумении в коридоре.
– С удовольствием, – следователь махнул рукой. – Я тут за гида с двух часов дня. Начальник ГУВД был, прокурор был. Все были. Кому надо и кому не надо. Одних лишь журналистов палкой внизу отгоняют. Все жаждут посмотреть на мертвого судью. Когда еще представится?..
Антон вошел в комнату – и вздрогнул. Перед ним, на полу, лежало бездыханное тело мужчины средних лет. Под дубленкой был виден дорогой строгий костюм темно-серого цвета. Белая рубашка, заляпанная на воротнике кровью, гармошкой собралась на груди. Галстук был отброшен в сторону и лежал на плече. Обычный пистолет, коим вооружены в России все силовые структуры, был стиснут в руке, как для стрельбы. Затвор «макарова» замер в крайнем заднем положении, а зияющее отверстие в рукоятке говорило о том, что магазина в момент выстрела не было. Был один патрон, который и позволил неизвестному судье из Мрянска переступить черту, разделяющую жизнь и небытие.
– Самоубийство? – глядя в закатившиеся глаза трупа, Антон искал ответ на свой вопрос.
Меньшиков не выдержал и вышел в коридор. Прижимая сумку к груди, он искоса смотрел на капли крови на полу комнаты.
– Восьмой по счету вопрос за сегодняшний день, – признался Выходцев. – И даю восьмой на него ответ – глубокие сомнения терзают мою душу. Вы до судейства кем работали?
Струге приблизился к трупу, неожиданно наклонился к мертвому лицу и втянул носом воздух. Выходцев, удивленно сдвинув брови, погасил улыбку. Незнакомый судья изо всех сил хотел помочь следствию и старательно играл роль Эркюля Пуаро.
Между тем Струге встал и вернулся на свое место.
– Это не самоубийство. – Потом, словно спохватившись, повернулся к Выходцеву: – Кем я работал? Следователем областной прокуратуры. Это убийство, Борис Сергеевич. И действовал тут либо новичок, либо профессионал, который хотел, чтобы вы догадались, что это замаскированное под суицид убийство. На лице трупа нет следов от несгоревшего при выстреле пороха. Потом, такое самоубийство предполагает наличие ожога на лбу от пороховых газов. Нет ни того, ни другого. Стреляли с расстояния в метр. Если, конечно, он застрелился, нажав на спусковой крючок большим пальцем ноги, тогда версия о суициде имеет право на жизнь. Но если учесть, что после выстрела этот парень должен был обуться, взять в руку пистолет, лечь на спину, и лишь после этого отойти… На вашем месте у меня никаких терзаний не было бы.
– Еще и прицелиться нужно было, – неожиданно для всех произнес доселе молчавший паренек в прокурорской форме.
Он сидел в кресле, сжимая руками толстую кожаную папку. На нем, как и на Выходцеве, была форма. У него в отличие от старшего коллеги на погонах вместо больших звезд горели маленькие. Судя по тому, что ни его, ни вошедших друг другу не представили, присутствие последнего здесь если играло какую-то роль, то очень незначительную.
– Н-да… – после некоторой паузы заметил Выходцев, поморщился и тут же объяснил: – Типа стажер мой. Полгода, как с юрфака… Кому-то ведь нужно их учить?
В ответ на вопросительный взгляд Струге мотнул головой – «нужно». И лучше всего начинать не с простой «бытовухи», а с убийства судьи в гостинице МВД! Выходцев незамедлительно добавил:
– Виктор Петрович, почитай протокол осмотра.
Виктор Петрович, поправив на носу очки, стал читать. Пользуясь этой паузой, заполненной звонким голосом юного следователя прокуратуры, Выходцев приблизился к Антону.
– Вы когда въехали?
– В пять минут седьмого я вошел в гостиницу.
– Откуда такая точность?
– В холле, напротив входных дверей, электронные часы. Как на проходной завода. Трудно не заметить.
Задумчивый Выходцев покусал губу и тихо произнес:
– Убийство Владимира Игоревича Феклистова произошло где-то в это время.
Струге отвернулся к стене, уводя взгляд в сторону. Прав, сто раз был прав Пащенко, когда уверял по телефону о возможности наступить в чужое дерьмо! Струге наступил в него, не прошло и часа!
– В десять минут седьмого этот человек был еще жив.
Сказав это, Струге понял, что он из собеседника превращается в свидетеля по уголовному делу. Понял это и Выходцев. Перед следователем стоял человек, который последним видел Владимира Игоревича Феклистова живым. Последним из тех, кто не желал ему смерти. Возможно, не желал…
– И я с ним разговаривал.
Меньшиков дрогнул и сделал неловкое движение. Стекло звякнуло, но бутылки «Гессер» выдержали испытание. Отвернувшись от него, Выходцев взял Струге под локоть.
– А со мной вы не поговорите?..
Молодой следователь продолжал бубнить текст протокола осмотра. Под монотонное бормотание «студента» Струге рассказал все, что мог вспомнить из той, утренней встречи. Не забыл упомянуть о волнении покойного Феклистова и о том, как тот пытался упорно скрыть свое лицо, «открывая» дверь ключом от чемодана.
– То есть вы не видели лица? – нахмурился следователь прокуратуры.
– Я видел его в профиль и чуть сзади. Но могу поклясться, что это он. Лучше подумайте о мотивах убийства, следователь. Шансы для версии об ограблении – нулевые. Согласитесь, Борис Сергеевич, что гостиница МВД – не лучшее место для имущественных преступлений. Да еще таких, где возможно убийство. И объект преступления для этого подобран весьма сомнительный. Иначе говоря, Феклистова убили не из-за того, чтобы поживиться деньгами. Его, несомненно, заказали. Вот только исполнял заказ либо лох, либо случайно подобранный для этого кандидат. И заметьте еще одну вещь, Борис Сергеевич… Ваш молодой коллега сейчас читает протокол допроса. Слушая его краем уха, я делаю однозначный вывод о том, что и версия об ограблении уходит на задний план…
Выходцев заставил своего стажера прочесть абзац сначала.
– …В левом кармане дубленки умершего обнаружено удостоверение судьи Ленинского районного суда города Мрянска на имя Феклистова Владимира Игоревича. В правом – связка ключей из трех штук. В левом внутреннем кармане пиджака – носовой платок синего цвета и пластмассовая расческа серого цвета. В правом внутреннем кармане пиджака – портмоне с дисконтной картой магазина «Мир электротехники», фотографией, на которой изображена женщина, и пятнадцатью денежными купюрами номиналом в тысячу рублей каждая. На шее трупа обнаружена золотая цепь…
– Борис Сергеевич, кажется, вы попали в трудное положение. Версия об ограблении приказала долго жить!
– Вы сами что-нибудь понимаете? – Выходцев усмехнулся.
– Где его ключи? – спросил Антон, щурясь от дыма.
Струге рассмотрел связку и бросил ее на диван.
– Теперь я точно ничего не понимаю. А других ключей не обнаружено? А где вещи Феклистова? В номере нет его личных вещей?! Ни чистых носков, ни зубной щетки, ни валидола, ни одеколона?!!
Получив на все вопросы отрицательные ответы, Струге внезапно успокоился. Вникать в дебри этого расследования он не хотел и не имел права. Вздохнув, попрощался с Выходцевым и пошел вслед за Меньшиковым. Выходя из номера, он услышал, как следователь раздосадованно прервал молодого коллегу на фразе «над левой бровью трупа обнаружена дырка»…
– Дырка у тебя в заднице! Все остальное именуется отверстиями…
Струге улыбнулся. Ему очень импонировал этот пожилой следователь по фамилии Выходцев. Почему он нервничает? Да потому что Струге ушел! А когда судья был в номере, Борис Сергеевич впервые за это утро почувствовал, что туман стал рассеиваться.
Он не стал выходить, когда прибывшие по вызову «труповозы» уносили тело Феклистова. Не двинулся с кровати, когда слышал голоса удаляющейся к лифту следственной группы. И оторвался от журнала лишь на стук в дверь номера.
На пороге стоял Выходцев. Ни слова не говоря, он прошел к Струге, положил на стол визитную карточку и, многозначительно посмотрев на судью, протянул ему руку. Когда за прокурорским работником закрылась дверь, Струге в ярости метнул журнал в угол номера.
– Ты чего, Антон Павлович? – испугался Меньшиков.
– Ничего. Вспоминаю напутственные слова своего друга, которые он сказал перед моим отъездом.
– А что он сказал?
– «Сказался бы ты, Струге, больным, да не ездил бы никуда»…
– В чем-то он был прав, – хмыкнул Максим Андреевич. – Только тебе-то какое дело до этого убийства? Как открыли уголовное дело, так и закроют. Проще всего сейчас найти в деятельности этого мрянского судьи криминальный момент и списать все на самоубийство из-за приступа воспаленной совести. Ты что, что-то видел или слышал?
– Ничего я не видел и не слышал, – вздохнул Антон. – И не чувствовал, и не догадывался.
– Вот и успокойся. – Меньшиков встряхнул журнал и уткнулся в него.
Струге поднялся, молча достал две бутылки пива и сбил пробки. Отдав одну из бутылок Меньшикову, вернулся на свою кровать и сделал большой глоток.
Максим Андреевич крякнул.
– Зрение совсем ни к черту стало! Приходится носом по листам уголовных дел водить. Очки есть, но носить стесняюсь. Тридцать пять лет без очков, а вот за последние пять лет никак привыкнуть не могу. Линзы предлагали, да я вот думаю…
Этот бессмысленный разговор прервала с грохотом распахнувшаяся дверь. В номер самым бесцеремонным образом ворвалась администратор, за спиной которой, как насупленный пингвин, передвигался какой-то мужик с чемоданом. Искусно маскирующие свою любовь к пиву судьи из Тернова и Воронежа были «застуканы» на месте совершения «преступления» с бутылками в руках.
– Так, товарищи! Кто из вас Меньшиков? Вы? Очень хорошо. Вы говорили, что разнарядка из Воронежа должна прийти. Разнарядка не пришла. Второе место этого номера забронировано для судьи из Мурманска. Вы сами виноваты в том, что никак не можете договориться с начальством. Вам придется покинуть не только этот номер, но и гостиницу. Мест нет, а все свободные номера заполнены по разнарядке Верховного суда!
– Позвольте! – возмутился Струге. – Судья прибыл из Воронежа на учебу, как и все мы! Куда вы, на ночь глядя, собираетесь выкидывать человека?!
– Я ничего не знаю, товарищ Меньшиков, ваше место отдано, в соответствии с разнарядкой, товарищу Бутурлину…
– Черт! – перебил Струге. – Как при совдепе! Какая разнарядка?! Нас уже приняли в Экономическое сообщество! Вы что, не в курсе?! Что за дурдом такой?
– …Из Мурманска, – утвердила дама. – Я, конечно, сожалею, но в отличие от ваших судов, в которых даже в условиях процветающего Экономического сообщества не могут решить элементарную проблему вселения судьи, наша гостиница работает четко. Закон есть закон, не так ли, товарищи? Так где дурдом после этого?
Меньшиков попрощался и договорился с Антоном о завтрашней встрече в академии. Делать было нечего. Он покинул номер, оставив Струге один на один с новоиспеченным постояльцем.
– Я – Бутурлин, – буркнул тот и прошел к своей кровати. – Иван Николаевич. Отродясь не видывал таких пошлых номеров…
Глядя, как новый сосед выкладывает в тумбочку «Детское» мыло и зубную пасту «Жемчуг», тщательно расправляет на вывешенных в шкаф брюках складки, Струге подумал о том, что сбываются все его худшие опасения. К нему в соседи попал брюзга и фраер. А как хорошо все начиналось…
– Кого здесь уже успели «замочить»? – не глядя на Антона, поинтересовался Бутурлин. Не дожидаясь ответа, задал второй вопрос: – В номере клопы есть?
После этого дуплета Струге понял, что «лучшие» моменты его пребывания в столице еще впереди.
Глава 3
Между тем Бутурлин проверил ванную.
– Как в морге, – констатировал он, выходя и выключая свет. – Кафель на полу, кафель на стенах. А вот занавесочки для душа нет. Свинство.
Думая о том, как поменять номер, Антон потягивал пиво и листал журнал. Он уже понял, что им двоим в одной комнате не ужиться и часа. Впереди – вечность, целый месяц. Если ничего не изменится, Струге вернется в Тернов неврастеником.
– Вы обратили внимание, коллега? – продолжал досмотр Бутурлин. – В номере напротив стоит телевизор «LG»! А у нас – занюханный «Рубин». И кровать моя расположена изголовьем на север. Так и до мигрени недалеко. Вы не будете возражать, если я ее разверну?
– Может, будет проще не мебель вертеть, а лечь головой на юг? – Антон чувствовал приближающуюся изжогу и поторопился запить ее «Гессером».
– Ерничаете, а напрасно, – заявил Бутурлин. – Во всем должен быть порядок. Если у кровати изголовье определено, то это – изголовье, а не наоборот. Я почти уверен, что наши постели расположены в зоне отрицательного воздействия. Это определяется просто. Все помещения разделены на зоны. К примеру, кошка всегда ляжет в ту зону, где человеку спать не рекомендуется. А где в пустой комнате расположится для сна собака – там и необходимо организовывать место для сна.
– Надеюсь, вы не собираетесь привести сюда собаку? – В номере было душно, и Струге обмахивался журналом. Над журналом сверкали его глаза.
Бутурлин не замечал этого блеска, так как был занят перемещением своей кровати. Закончив пертурбации, он отнес ботинки в прихожую и уже оттуда гаркнул:
– Вот у вас, коллега, в зале заседаний, у какой стены расположен стол? У восточной или западной?
– У меня астролябия сломалась.
Бутурлин вернулся в комнату:
– Непременно у западной должен стоять. Не знаете, здесь столовая есть?
Появление Бутурлина отвлекло Струге от размышлений об убийстве. В гостинице уже давно не было милиции и прокуратуры. Труп увезли, и вместе с ним исчезло состояние нервозности у всех постояльцев. Феклистова до этого момента никто из них не знал, и никто никогда не видел. Поэтому Струге был единственным, кто думал об этом странном убийстве. Оно на самом деле было необычно.
Антон вдруг вспомнил слова Выходцева о том, что смерть Феклистова наступила в период с шести до семи часов утра. Вряд ли столичный эксперт мог ошибиться в определении наступления смерти на два часа. Можно не сомневаться – матерый эксперт без хронометра и вскрытия назовет вам момент убийства с разницей в полчаса-час. Выводы эксперта по определению времени наступления смерти в таких случаях безошибочны. Если бы Струге поднялся в номер пятью минутами раньше, то возможность встретиться с мрянским судьей была бы нулевой! Но Струге увидел убитого последним! Вот то, о чем перед отъездом говорил Вадим Пащенко!!
Антон бросил в ноги журнал и уткнулся взглядом в соседа. Поняв, что Струге не расположен к разговору, тот улегся на кровать и взял в руки журнал. Тот самый, что совсем недавно читал Меньшиков…
Читать бесплатно другие книги:
