Калейдоскоп Стил Даниэла

– Она говорит, что если мы сейчас же не отстанем, то она пожалуется нашему командиру и потребует, чтобы нас арестовали. И, по-моему, Уокер, мадемуазель не шутит.

– Скажи ей, что ты генерал, – ухмыльнулся Сэм. К нему, похоже, возвращалась обычная самоуверенность и чувство юмора. – Бог ты мой… ну скажи ей, что я в нее влюблен.

– Может, пользуясь случаем, предложить ей также плитку шоколада и шелковые чулки? Сэм, прошу тебя, опомнись и оставь девушку в покое.

Поразившая Сэма особа тут же зашла в другой магазин, но он, очевидно, не намеревался последовать совету друга.

– Пошли…

Артур безуспешно пытался уговорить приятеля уйти, и пока они спорили, девушка вышла из магазина и направилась прямо к своим преследователям.

Она остановилась совсем рядом, и Сэм подумал, что сейчас ему станет плохо от ее близости. У нее была такая матово-белая кожа, что она напоминала драгоценный фарфор, и Сэму захотелось коснуться ее руки.

Между тем незнакомка попыталась выразить свой гнев, употребляя известный ей скромный набор английских слов.

– Идите отсюда! Идите назад! Уходите! – кричала она.

Смысл ее слов можно было понять без труда. Казалось, она вот-вот набросится на них, надает им пощечин. Почему-то особую агрессивность она испытывала по отношению к Сэму.

– ’est compris?[1]

– Нет…

Сэм бесстрашно пустился в разговор с француженкой, немыслимо коверкая слова.

– Я не говорю по-французски… Я американец… Меня зовут Сэм Уокер, а это Артур Паттерсон. Мы просто хотели познакомиться и…

Он подарил ей одну из своих самых обаятельных улыбок, но в ее взгляде сквозили гнев и боль, которых Сэм не мог понять. Ему было жаль ее, но он не мог выразить ей свое сочувствие.

– Non![2]

Она замахала на них руками.

– Merde! Voil! C’est compris?[3]

Сэм, озадаченный, повернулся к Артуру:

– Что такое «merde»?

– Это значит «дерьмо».

– Очень хорошо…

Сэм улыбнулся, как будто она сказала ему что-то приятное.

– А нельзя ли пригласить вас на чашечку кофе… caf?

Не переставая улыбаться ей, Сэм взмолился, обращаясь к Артуру:

– Ради бога, Паттерсон, как пригласить ее на чашку кофе? Пожалуйста, скажи же ей что-нибудь!

– Je m’excuse…[4] – смущенно произнес Артур, глядя в глаза очаровательной француженке и пытаясь вспомнить школьный курс французского, который куда-то вмиг испарился из головы.

Сэм был прав. Красивее девушки Артур в своей жизни не видел.

– Je regrette… mon ami est trs excit… voulez-vous un caf?[5] – выдавил он в конце концов. Ему вдруг тоже захотелось, чтобы она не уходила. Но в ответ немедленно раздался поток ругательств:

– Quel sacre culot… bande de salopards… allez-vous faire…[6]

Затем, со слезами на глазах, она тряхнула головой и торопливой походкой, миновав их, пошла в обратную сторону с тем же гордым видом, как прежде. От быстрой ходьбы сильно поношенные, растоптанные туфли хлопали ее по пяткам – видно было, что они ей велики, как, впрочем, и темно-синее платье.

– Что она сказала, Артур?

Сэм поспешил за ней, проталкиваясь сквозь неизвестно откуда взявшуюся толпу солдат.

– По-моему, она послала нас ко всем чертям… я не совсем понял остальное. Кажется, это было арго.

– А что это? Диалект? – поинтересовался Сэм, хотя филологические тонкости французского языка сейчас мало волновали его: он больше всего боялся потерять ее в толпе прохожих.

– Это парижский жаргон.

Девушка метнулась в короткую улочку, рю де Гран-Дегрэ, свернула к одному из подъездов и исчезла внутри, с силой хлопнув дверью.

Сэм остановился и расплылся в довольной улыбке.

– С чего ты так обрадовался? – удивился Артур.

– Теперь мы знаем, где она живет. Остальное будет проще.

– Почему ты решил, что это ее дом? Может, она к кому-то зашла?

Артура поразила сила страсти, охватившей его друга. Сам он никогда ничего подобного не испытывал, но, конечно, и такие женщины ему не встречались. Она в самом деле была обворожительна.

– Рано или поздно она выйдет. Должна выйти.

– И ты собираешься стоять здесь весь день и ждать? Уокер, ты, несомненно, спятил!

Артур не знал, что ему делать. Он не намеревался, будучи в Париже, торчать у подъезда какой-то девицы, которая даже и говорить-то с ними не захотела, в то время как в этом городе были тысячи других девушек, которые бы с радостью пылко их отблагодарили за освобождение.

– Я здесь торчать не собираюсь, если хочешь знать…

Сэм некоторое время пребывал в замешательстве.

– Ну ладно, – сказал он, – иди. Встретимся позже. В том же кафе, куда мы заходили.

– А ты будешь ждать здесь?

– Совершенно верно.

Сэм закурил и с терпеливым видом прислонился к стене дома, в котором, как он полагал, живет девушка. Он подумывал, не войти ли внутрь, но решил пока воздержаться. Вдруг она снова выйдет? Ему некуда торопиться, он может и подождать.

Артур, раздраженный его упрямством, пытался убедить друга более разумно распорядиться свободным временем, но все было напрасно. Сэм не собирался никуда уходить. В итоге Артур сдался и решил ждать с ним; с одной стороны, он не хотел оставлять Сэма одного, а с другой – сам проявлял интерес к девушке.

Их терпение было вознаграждено. Меньше чем через час девушка появилась из подъезда с какими-то книгами в руках. Волосы у нее теперь были распущены, и она выглядела, пожалуй, еще привлекательнее. Она их тут же увидела и сделала шаг назад, но быстро передумала и с гордо поднятой головой зашагала по тротуару.

Когда она проходила мимо, Сэм, чтоб привлечь ее внимание, легонько коснулся ее руки. Сначала казалось, что девушка шарахнется в сторону, но она остановилась и, гневно сверкая своими зелеными глазами, посмотрела на него. Взгляд был красноречив. Она, по-видимому, сознавала, что не имеет смысла ему что-то говорить, поскольку он все равно не поймет и более того: просто не захочет понять.

– Мадемуазель, вы не желали бы с нами перекусить?

Сопровождая свои слова всем понятным жестом, Сэм продолжал проникновенно смотреть ей в глаза, словно желая убедить, что не собирается ее обидеть или воспользоваться ситуацией. Сэму просто хотелось глядеть на нее… видеть ее… а может, дотронуться, если повезет.

– Oui?[7] – спросил он с надеждой.

Красавица парижанка покачала головой:

– Non. О’кей?

Ее французский акцент прозвучал так мягко, что Сэм улыбнулся. Артур наблюдал за ними, не в силах выдавить ни слова по-французски. Присутствие этой девушки словно лишило его дара речи.

– Нет…

– Почему?..

Сэм мучительно пытался вспомнить, как это будет по-французски.

– …Pourquoi?[8]

Он вдруг в страхе посмотрел на ее пальцы. Может, она замужем? Может, ее супруг очень ревнив? Но кольца на безымянном пальце не было. Она выглядела очень молодо, хотя, конечно, в это военное время могла быть вдовой.

– Parce que…[9]

Она говорила медленно, чтобы американец понял, хотя не слишком на это надеялась.

– …Je ne veux pas[10].

– Она говорит, что не хочет, – шепнул Артур.

– Почему?.. – Сэм, похоже, обиделся: – Мы же хорошие ребята. Только ленч… еда…

Он снова жестами изобразил прием пищи.

– …кафе… о’кей?.. Пять минут?.. – Сэм поднял вверх растопыренную пятерню. – …О’кей?

Он поднял руки вверх, демонстрируя беззащитность и миролюбие, но девушка снова отрицательно покачала головой. Было ясно, что ей все это надоело: и приставания солдат, и чужеземцы, хозяйничающие на ее родине.

– Нет немцы… Нет американцы… Нет… Нет кафе… Нет…

Сэм молитвенно сложил руки, и казалось, он вот-вот расплачется. То, что она не ушла, а осталась стоять и слушать его, – это уже было кое-что. Он показал на себя, а потом на Артура:

– Северная Африка… Италия… Теперь Франция… – И языком жестов попытался изобразить стрельбу и ранение Артура в руку. Затем снова взмолился: – Одна чашка кофе… пять минут… пожалуйста…

Она опять покачала головой, но на этот раз почти с сожалением:

– Non… je regrette…[11]

И, отвернувшись, быстро пошла прочь. Друзья смотрели ей вслед. Даже Сэм не стал на этот раз ее преследовать, понимая, что это не имело смысла. Но когда Артур собрался уходить, Сэм не двинулся с места.

– Пошли, старик, она ушла и не желает нас видеть.

– Меня это не волнует… – ответил Сэм, словно разочарованный школьник. – Может, она передумает, когда вернется.

– И разница будет только в том, что на этот раз она приведет с собой папашу и семерых братьев, которые повыбивают нам зубы. Она сказала нам «нет», причем совершенно серьезно, так что давай не будем не терять зря время. В Париже полно женщин, горящих желанием продемонстрировать свою благодарность героическим освободителям.

– Ну и черт с ними… – Сэм был невозмутим. – Они мне даром не нужны… А она особенная.

– Ты прав, черт подери: эта девушка действительно особенная.

Артур наконец в самом деле разозлился.

– Она сказала, чтобы мы шли куда подальше. И лично я намерен последовать ее совету, как бы ни были красивы ее ноги. Ты идешь или нет?

Сэм на мгновение замешкался, не зная, на что решиться, а потом с явным сожалением поплелся за другом. Однако куда бы они ни пошли в этот день, все его мысли были только о рыжеволосой зеленоглазой девушке с рю д’Арколь. В ней было что-то незабываемое, и после ужина он, оставив Артура за столом с тремя подругами, тихо выскользнул из ресторанчика, намереваясь прогуляться по улице, на которой она жила, просто чтобы быть к ней поближе.

Сэм понимал, что поступает глупо, но ничего не мог с собой поделать. Он хотел увидеть ее еще раз, пусть даже издалека. Дело было не только в ее внешности, но еще в чем-то, чего Сэм не мог конкретно выразить или понять, как не мог противостоять желанию познакомиться с ней или хотя бы повидаться…

Он зашел в небольшое кафе напротив ее дома, заказал чашку кофе, который все здесь пили без молока и сахара, и сел за столик, не спуская глаз с ее подъезда.

К своему изумлению, Сэм вскоре действительно увидел ее шедшей по тротуару все с той же сеткой, заполненной книгами. Она медленно поднялась по ступенькам крыльца, поискала в кошельке ключ, обернулась через плечо, словно желая убедиться, что никто ее не преследует.

Сэм вскочил, высыпал на столик горсть монет и бросился к ней через улицу. Девушка ошеломленно смотрела на него, и казалось, что она сейчас убежит, но она взяла себя в руки. В оккупированном Париже ей приходилось иметь дело с гораздо худшими типами. На этот раз в ее взгляде было меньше гнева, а больше обычной усталости.

– Бонжур, мадемуазель, – произнес Сэм робко.

Незнакомка покачала головой с видом матери, укоряющей сына-школьника.

– Pourquoi vous me poursuivez?[12]

Сэм не имел понятия, что она сказала, и Артура не было рядом, но оказалось, что она больше знает по-английски, чем он поначалу думал. Своим низким, с хрипотцой голосом девушка повторила:

– Почему ты это делаешь?

– Я хочу с тобой поговорить, – мягко ответил Сэм, мучительно желая погладить ее изящные плечи, слегка вздрагивавшие от вечерней прохлады. На ней было только старенькое синее платье.

Она указала взмахом руки на толпу прохожих, будто предлагая их вместо себя.

– В Париже много девушки… рады говорить с американцы… – Ее взгляд стал жестче. – Рады говорить с германцы, рады говорить с американцы…

Сэм ее понял:

– А ты говоришь только с французами?

Она улыбнулась и пожала плечами:

– Французы тоже говорят с германцы… американцы…

Ей хотелось объяснить ему, как Франция предала саму себя, но она слишком плохо владела английским, да и вообще не собиралась вступать в разговор с незнакомым мужчиной.

– Как тебя зовут? Меня Сэм.

Она замешкалась в нерешительности, думая, что ему это совершенно не нужно знать, а потом пожала плечами и безразличным тоном произнесла:

– Соланж Бертран. – Но руку Сэму не протянула, только равнодушно спросила: – Все?

Сэм показал на кафе напротив:

– Одна чашка кофе, и я уйду. Пожалуйста!

Он думал, что сейчас она снова разгневается, но Соланж впервые заколебалась:

– Je suis trs fatigu[13].

Она указала на книги. Сэм знал, что учебные заведения в Париже закрыты, и поэтому удивленно спросил:

– Ты студентка?

– Я учу… дома маленький мальчик… очень больной…

Сэм кивнул. Он не сомневался ни на минуту, что такая девушка, как Соланж, преисполнена благородства.

– Ты не голодна?

Соланж, видно, не поняла, и Сэм снова прибег к языку жестов. На этот раз она рассмеялась, и от ее искренней улыбки сердце Сэма ушло в пятки.

– D’accord… d’accord…[14]

Она подняла руку с растопыренными пальцами.

– Cinq minutes… пять минута!

– Тебе придется пить быстро, а кофе у них очень горячий…

Сэм чувствовал себя так, будто у него за спиной выросли крылья, когда он, взяв сумку с книгами, вел Соланж через улицу в кафе.

Хозяин заведения встретил ее как старую знакомую и, похоже, удивился, увидев девушку в обществе американского солдата. Соланж называла его Жюльеном, они некоторое время поболтали, потом она заказала чашку чая. От еды Соланж категорически отказывалась, но Сэм заказал ей сам немного сыра и булочку.

Не удержавшись, она все это с жадностью съела. Только в кафе Сэм, рассмотрев ее поближе, впервые заметил, как она худа. Из выреза платья торчат острые ключицы, скулы на лице туго обтянуты кожей. Она с удовольствием осторожно отхлебывала горячий чай.

– Зачем ты это делаешь? – спросила Соланж, отставив чашку и с любопытством глядя на него. – Je ne comprend pas[15].

Сэм не мог ей объяснить, почему ощущал такую внутреннюю потребность поговорить с ней: просто с первой минуты, увидев ее, понял, что не сможет повернуться и уйти.

– Не знаю… – произнес он задумчиво, но Соланж, видимо, не поняла.

Сэм развел руками, а потом, чтобы было понятнее, приложил их к сердцу и к глазам.

– Когда я впервые тебя увидел, то почувствовал что-то странное…

С явным неодобрением восприняв его слова, Соланж покосилась на других девушек, сидевших в этом кафе с американскими солдатами, но Сэм торопливо замотал головой:

– Нет, нет… не то… гораздо больше.

Он показал «больше» руками, а Соланж печльно посмотрела на него, словно умудренная жизненным опытом женщина на наивного подростка.

– a n’existe pas…[16] Это не существует.

– Что?

Она показала на сердце и повторила его жест, обозначавший «больше».

– Ты потеряла кого-то на войне?.. – Сэм чувствовал себя ужасно неловко, задавая этот вопрос. – Может быть, мужа?

Она покачала головой и почему-то, вопреки своему намерению, решила ему рассказать о себе:

– Мой отец… мой брат… немцы убивать их… моя мама умирать от туберкулез… Мой отец, мой брат… dans la Rsistance[17].

– А ты?

– J’ai soign ma mre…[18] Я… смотреть моя мама…

– Ты ухаживала за своей матерью?

Соланж кивнула.

– J’avais peur[19], – махнула она рукой, злясь сама на себя, и изобразила испуг, – de la Rsistance… потому что мама очень сильно меня нуждаться… Мой брат был шестнадцать…

Глаза Соланж наполнились слезами. Сэм невольно коснулся ее руки, и она почему-то не отдернула руку. Повисла напряженная пауза. Потом девушка снова взяла чашку и отпила глоток чая, стараясь, чтобы не было заметно, как дрожат ее пальцы.

– А другая родня у тебя есть?

Она не поняла.

– Еще братья? Сестры? Дяди, тети?

Соланж серьезно посмотрела на него и покачала головой.

На протяжении последних двух лет она была одна – одна в оккупированном немцами Париже. Давала уроки, чтобы заработать себе на жизнь. После смерти матери часто думала о вступлении в Сопротивление, но страх был слишком силен, да и брат ее, которого выдал сосед, погиб так бессмысленно, не успев совершить никакого геройского поступка, что его смерть охладила ее пыл.

Казалось, что все кругом пособники врага и изменники, кроме горстки истинных патриотов Франции, которые, рискуя жизнью, боролись за свободу своей страны.

Все переменилось. Другой стала и Соланж. Из смешливой, жизнерадостной девушки она превратилась в раздражительную, обозленную, замкнутую особу. И все-таки этот парень чудом сумел ее растрогать. Соланж, пусть ненадолго, снова почувствовала себя прежней, и это ей очень нравилось.

– Сколько тебе лет, Соланж?

– Dix-neuf…[20]

Она пыталась вспомнить соответствующее число по-английски.

– Девяносто, – сказала она неуверенно.

Сэм рассмеялся и покачал головой.

– Не может быть! Девятнадцать?

Соланж поняла свою ошибку и тоже рассмеялась, поразительно преобразившись при этом.

– Et vous?[21] – спросила она.

– Двадцать два.

Их разговор со стороны ничем не отличался от обычной болтовни юноши с девушкой. Вот только опыт у этих молодых людей был совсем не юношеский: у нее – оккупационный, у него – фронтовой.

– Vous tez tudiant?..[22] Студент?

Сэм кивнул:

– Гарвардского университета, в Бостоне.

Он этим невероятно гордился, и обрадовался, когда заметил в ее глазах интерес и уважение.

– Арвар? – повторила Соланж на французский манер.

– Ты о нем слышала?

– Bien sur…[23] конечно! Как Сорбонна, да?

– Да, наверное.

Сэму было приятно, что Соланж известно название его университета.

Чай был выпит, тарелка давно опустела, но Соланж, казалось, теперь уже не спешила уходить.

– Соланж, можно с тобой завтра увидеться? Может, сходим погулять? Или съедим вместе ленч… или поужинаем?

Сэму не трудно было догадаться, что она голодает, плохо питается, и он почувствовал желание хоть немного подкормить ее.

Соланж отрицательно замотала головой и указала на книги в сумке.

– Потом?.. Или до?.. Пожалуйста… Я не знаю, сколько еще здесь пробуду.

Ходили слухи, что им вскоре придется покинуть Париж и двинуться к германской границе. Мысль о возможном расставании с Соланж казалась Сэму чудовищной. «Не сейчас… не так скоро… а может, и вообще никогда», – думал он.

Это была его первая любовь, и, едва обретя ее, он не мог так быстро ее потерять.

Соланж вздохнула. Сэм был таким настойчивым, что поначалу даже напугал ее. Но после нескольких минут беседы она изменила о нем свое мнение. За все время оккупации она не водила знакомства ни с одним немцем, а уж тем более с солдатами, и теперь ее принципы не изменились, но все же… Этот парень американец и кажется таким дружелюбным и открытым.

– D’accord, – наконец сдержанно произнесла она.

– Я очень надеялся, что ты согласишься, – кивнул Сэм и, видя, что Соланж смутилась, с улыбкой коснулся ее руки. – Спасибо.

Они медленно поднялись из-за столика, и Сэм проводил ее через улицу, к подъезду. Соланж протянула ему руку и вежливо поблагодарила за ужин, потом тяжелая входная дверь закрылась за ней.

Медленно шагая по парижским улицам, Сэм чувствовал, что его жизнь изменилась буквально в считаные часы, что эта женщина… эта девушка… это необыкновенное создание – его судьба.