Любимцы Богини Трошин Владимир

Глава III

Для Василия начались трудные рабочие будни. До обеда в девятом отсеке – проворачивание оружия и технических средств, отработка по борьбе за живучесть и уход за отсеком, после обеда – изнурительные занятия по специальности на пульте. Вечером, в опустевших отсеках – практика на боевых постах. Даже ночью приходилось спать с перерывами. Дежурные по кораблю были обязаны для отработки вахты проводить в ночное время не менее двух учебных аварийных тревог. Но, понимая положение Василия, они не напрягали его. Другое дело вводные проверяющих – дежурного по соединению и дежурного по живучести. Хочешь, не хочешь, а обязанности дежурного по ГЭУ выполняй. Привык спать урывками.

Выпросил у интенданта Володи Шахисламова бэушный комплект «РБ». Обстоятельства потребовали, сухой и чистой одежды не напасешься. Дотошный комдив, принимая зачеты, требовал досконального знания материальной части. Расскажет, допустим, Василий устройство системы регулировки, управления и защиты турбинами, ответит на вводные по боевому применению, а Владимир Федорович вопрос:

– Где находится перепускной клапан гидравлического манипулятора отсечной арматуры резервного питательного насоса? Или слив водяных реле? Василий объясняет.

– Покажите!

Идут в турбинный отсек, где экзаменуемому приходится лезть с переносной лампой в трюм отсека, извиваясь всем телом между трубопроводами и арматурой. Наконец малюсенький маховичок найден. И повернувшись на спину, изрядно накупавшийся в скопившемся между шпангоутами конденсате, Василий радостно кричит через переплетения трубопроводов в находящийся на высоте трех метров от него узенький просвет лаза палубы:

– Нашел!

Сначала раздраженный педантичностью начальника, он постепенно начал понимать, что тот прав, и все это делается для него же. Хаотические знания начали выстраиваться во взаимосвязанные цепочки, скрепленные железной логикой приобретенного опыта. Василий никогда не жаловался на недостаток памяти, но, честно говоря, немного испугался, когда понял, что от него требуется. Теперь же, день ото дня, он чувствовал, как растет его уверенность в своих силах. Конечно, не последним было то, что Василий окончил Дзержинку. Не зря высшее Военно-морское инженерное училище имени Дзержинского называли «кузницей кадров». Оно вело свое начало с августа 1798 года, когда указом императора Павла I, в Санкт-Петербурге было основано первое в мире военно-морское инженерное учебное заведение – Училище корабельной архитектуры. Вполне обоснованно считалось, что выпускник этого училища имеет более высокую квалификацию, чем инженер-механики, подготовленные в других учебных заведениях.

Как-то вечером, Примак, стоявший дежурным по живучести, после приема зачетов, спросил у него:

– Как там Дзержинка?

Услышав несколько знакомых фамилий, заулыбался:

– А Забавин еще преподает?

– Вроде бы да. Только я его ни разу не видел, – ответил Василий.

– Жаль, это же человек-легенда! – восторженно произнес комдив.

Когда Примак был курсантом, наверное, не было ни одного выпускника, который не знал бы хотя бы одной из многочисленных анекдотичных историй про старшего преподавателя кафедры морской практики капитан 1 ранга Алексея Александровича Забавина, скорее всего большей частью придуманных самими курсантами. Участник довоенных дальних походов на крейсере «Аврора», высокий и грузный, с лицом изрезанным глубокими морщинами, как будто вырубленным из необработанного полена неумелым дровосеком, всегда загорелым, Примаку он почему-то напоминал огромного, покрытого ракушками кита. Это сходство усиливала картина, увиденная им однажды в бассейне, находившемся в бывшем здании лютеранской церкви на Невском проспекте. Забавин нырнул с тумбочки, без брызг вошел в воду, и от его огромного тела вода в бассейне поднялась так, что часть ее захлестнула его края. Вспоминая себя молодым, он говорил: «Курсант нынче мелкий пошел, пузатый, не то, что раньше». Но курсантов он уважал. Владимир Федорович хорошо помнил случай, когда в летнем лагере Дзержинки его, стоявшего рассыльным, вызвали к Забавину. Капитан первого ранга сидел на складном стульчике, на берегу залива, и, закрыв глаза, с удовольствием подставлял свое коричневое от загара лицо потокам нагретого солнечными лучами морского воздуха. Примак доложил о прибытии. Забавин, не прекращая солнечных процедур, объяснил задачу:

– На КПП находится моя дочь. Будьте добры, сопроводите ее ко мне.

Примак заерзал на месте: «Как он ее узнает? Посетителей на КПП и в будние дни бывает много! Особенно девушек!». Словно угадав мысли рассыльного, Забавин пояснил:

– Узнаете! На меня похожа!

Девушку с лицом Забавина, молодой курсант на КПП, слава Богу, не нашел, зато на его вопрос: «Кто здесь к капитану первого ранга Забавину?» – откликнулась симпатичная невысокая девушка лет шестнадцати.

Примак с удовольствием проводил ее к отцу. Увидев отца, девушка бросилась ему на шею и расцеловала его. Курсант, чтобы не мешать трогательной семейной сцене, отвернулся к заливу.

– Тебе придется минут двадцать подождать меня. Я, как говорится, сегодня старший на рейде. Можешь взять бинокль. Чтобы не скучно было, посмотри, как гребут курсанты! – услышал он обращавшегося к дочери Забавина.

«Неужели возьмет бинокль!» – Примак с удивлением повернулся к Забавиным. Дело в том, что еще никто не греб. Раздетые до гола курсанты, по пояс в воде, несколько кабельтовых должны были вести пустые ялы по мелководью Финского залива для того, чтобы выйти на глубину. Раздевались специально, потому, что мокрые трусы или плавки, за полчаса гребли тяжелым веслом, превращали ягодицы в кровавую рану. Девушка, не стесняясь отца, с интересом рассматривала в бинокль обнаженных ребят. Заметив недоуменный взгляд Примака, Забавин спокойно изрек:

– Пусть посмотрит! Будет знать, каким должен быть настоящий мужик!

Алексей Александрович никогда не стеснялся своего деревенского происхождения. Самым уважаемым человеком для него был печник. Иногда на лекциях он отвлекался, рассказывая, как ценился в деревне умелый мастер. Когда курсант Примак сдал зачеты по навигации, Забавин сказал ему: «Штурман из тебя, конечно, как из меня печник, но моряком ты будешь хорошим». Владимир Федорович считал, что именно ему он обязан «путевкой в жизнь». При поступлении в училище, после занятий по управлению шлюпкой, он, с натертой до крови ладонью руки, заступил в наряд на камбуз. На другой день рука начала распухать, образовался гнойник. Примака отправили на операцию в Ленинград, в первый Военно-морской госпиталь. Руку несколько раз чистили, и ему пришлось пролежать там три недели. Когда приехал обратно в лагерь, ему сказали, что если не будут сданы зачеты по шлюпочной практике, он будет отчислен. Как их сдавать, если занятия уже закончились? С чувством обреченного Володя Примак все же пришел к Алексею Александровичу. Тот буднично спросил о здоровье, взял зачетку и молча расписался. А ведь прецеденты по безжалостному отчислению кандидатов в курсанты, не прошедших так называемый «курс молодого краснофлотца», были!

– На пенсии. Болеет часто! Поэтому и не видели его! – сделал вывод Владимир Федорович. – А как сдавали гидромеханику?

Расчувствовавшись, он рассказал, как было в его время. Требуя безукоризненных знаний, преподаватели, тем не менее, всегда оставляли даже самому нерадивому курсанту последнюю надежду на сдачу предмета. В этом случае были показательны экзамены на кафедре гидромеханики. Прекрасно зная подготовку своих слушателей, на экзамен в наиболее слабую группу преподаватели приглашали «отца русской гидромеханики», профессора, капитана 1 ранга Патрикеева. Его усаживали в специально приготовленное кресло, где он, в силу преклонного возраста, не обращая ни на что внимания, дремал. Время от времени его будили, представляя засыпавшегося курсанта. Скользнув взглядом по соискателю положительной оценки, Патрикеев задавал всегда один и тот же вопрос: «Нарисуйте силы, действующие на подводную лодку!». Как правило, все рисовали, рассказывали, и некоторые даже доходили до дифференциальных уравнений. Удовлетворенный ответами в большинстве случаев, Патрикеев констатировал: «Этот курсант для науки не опасен! Поставьте ему троечку!».

Василию помогали. Несколько дней в девятый отсек, на отработку по борьбе за живучесть приходил командир дивизиона живучести капитан лейтенант-инженер Лавров.

– Старпом приказал помочь в освоении, сами можете не успеть, – пояснил он.

Лавров не вмешивался в действия Василия, просто сидел на диванчике поста резервного управления рулями, заполняя какие-то приносимые с собой журналы. После отработки, когда личный состав уходил на перерыв, и они оставались одни, высказывал, что ему не понравилось: «Личный состав разболтался, в отсеке ходит без ПДУ. Чем это грозит? Тем, что он в случае возгорания погибнет, наглотавшись угарного газа, и не сможет выполнить свои обязанности. А это чревато необратимыми последствиями для всего корабля. Ваш отсек – одна девятая подводной лодки. Мало ли, что ему неудобно ходить с ним. Необходимо заставить, чтобы и спал с ПДУ! Тогда не только он, но и мы будем живы». В другой раз, увидев, что личный состав по вводной, накинув на себя ИДА-59, не надевает шлем-маски, он возмутился: «Они у Вас отработанные. Каждый по полтора года прослужил! Обязательно нужно тренировать их в аппаратах включенных «на атмосферу»! Много интересного, кроме того, что есть в технической документации, он рассказал ему об использовании аварийно-спасательных устройств и станций пожаротушения: «Практика! Написано кровью!».

Между тем подводная лодка готовилась к сдаче задачи Л-1 “Подготовка подводной лодки к плаванию и решению боевых задач по предназначению”, одним из элементов которой было содержание корабля. Василию все больше времени приходилось уделять отсеку. Личный состав отсека оказался добросовестным и исполнительным. Чувствовалась школа бывшего командира отсека старшего лейтенанта Ковтукова. Бобылев сразу нашел с моряками общий язык. Все чистилось и красилось. Приводилась в порядок отсечная документация. В субботу, перед окончанием большой приборки по трансляции объявили:

– Корабль к смотру!

– Старпом с комиссией будет проверять! – сообщил Василию мичман Крутиков. Когда комиссия прибыла в восьмой, всем отсеком, дыша, друг другу в затылки, с любопытством столпились у чуть приоткрытой переборочной двери. Сначала слышались глухие, еле различимые разговоры, шум поднимаемых пайол – это комиссия работала на нижней палубе. Потом голоса усилились и стали отчетливо слышны.

– Подведем итоги. Ржавчина на трубопроводах, грязь под рундуками в каютах, в носовом трюме лягушки квакают! Чем вы только здесь занимаетесь? – узнал Василий голос старшего помощника командира капитана 3 ранга Рязанова.

– А что я сделаю? Интендант коков забрал! У трюмных клапан подсушки пропускает! – отвечал ему командир отсека.

– Снимите розовые очки и белые перчатки, товарищ командир отсека! Поддержанием порядка в отсеке Вы должны заниматься постоянно, а не только на большой приборке. Оценка «неудовлетворительно» – отрезал невидимый старпом. И кому-то добавил:

– Прямо страна не пуганых идиотов! Такое впечатление, что их за вымя еще никто не трогал!

Едва успев отскочить от переборки, Василий подал команду «Смирно!» отбежавшему от двери личному составу отсека. Срывающимся голосом, он доложил Рязанову о готовности к смотру. Кроме старпома в комиссию входили два мичмана: секретарь парторганизации Ефремов и боцман Орлов, а также хорошо известный ему помощник командира капитан-лейтенант Рысаков.

«Сейчас начнет копать», – подумал про Рысакова Василий. К его удивлению, проверка прошла спокойно, если не считать два несерьезных замечания. Старпом даже поблагодарил его: «Хорошо начинаете службу, товарищ лейтенант!». Василий был на «седьмом небе» от счастья: «Этот Рязанов настоящий старпом – суров, но справедлив! Да и Рысаков не злопамятен!»

Похоже, правы те, кто считает, что жизнь, как шкура зебры, состоит из светлых и темных полос. Василию опять пришлось пройти по закрашенной полоске судьбы. Уходя, Рысаков протянул ему темно-синюю корочку:

– Вот Ваш пропуск для прохода на территорию дивизии. По номеру указанному в нем, на КПП обменяете его на другой пропуск, по которому Вас пропустят на территорию зоны строгого режима. В понедельник в 8.00 строевой смотр перед штабом соединения. Повторите функциональные обязанности и статьи уставов. После опроса жалоб и заявлений прибудете в кубрик на итоговые политзанятия за летний период обучения.

– Но ведь у меня зачет. Я окончил училище! – не выдержал Василий.

– Ничего, посидите для комплекта, может, что-то новое расскажете, – отрезал Рысаков и повернулся к нему спиной, давая понять, что все возражения лишены смысла.

Вечером воскресенья, с чувством человека, возвратившегося из длительной командировки, Василий пришел в свой номер в гостинице. За две недели ничего не изменилось, сосед еще с моря не вернулся. Вечер ушел на подготовку к смотру и выполнение рутинных обязанностей холостяка – стирку белья. Писать никому Василий не стал. Не о чем!

Строевой смотр проходил на плацу перед казармами. За время учебы Василий привык к таким мероприятиям. Время тянулось долго и нудно. И только на опросе жалоб и заявлений произошло событие, вспоминая которое, каждый раз Василий не мог удержаться от смеха.

– Смотри вправо, – толкнув локтем, прошептал ему, стоявший рядом Файзуллин Слава, – Стеблов в своем амплуа! Василий скосил глаза. Справа, в коридоре между двумя шеренгами стоящих лицом друг к другу младших офицеров, в окружении свиты специалистов штаба и политработников, медленно двигался в их направлении командир дивизии контр-адмирал Храпов. Возле кого-то из опрашиваемых он останавливался, и тот докладывал о том, что он такой-то – такой-то, жалоб и заявлений не имеет, или имеет. Жалоба выслушивалась Храповым и записывалась старшим помощником начальника штаба. Сначала Василий не понял, зачем его толкал Слава. Затем догадался, что смотреть надо на лейтенанта богатырского вида, с ярким румянцем щек над пшеничными усами, стоящего в шеренге напротив. Воротник кителя, который казалось, разойдется по швам на могучей грудной клетке молодого офицера, был расстегнут. Лицо лейтенанта излучало такое изумительное спокойствие, как будто он всегда ходил на строевые смотры только с незастегнутым на крючки воротом.

«Ну, это наглость! Неужели он не понимает, что ему влетит от командира дивизии», – возмутился Василий. Очевидно об этом же думали офицеры штаба, все чаще, по мере приближения комдива, бросавшие на лейтенанта тревожные взгляды. Не закрытую воротником шею видел и Храпов, но ничего не предпринимал, продолжая размеренное движение между шеренгами. Только лицо его, как показалось Василию, из бледно-серого стало красным.

– Почему у Вас расстегнут воротник? – не обращая на лейтенантское «Имею жалобу», спросил Храпов у наглеца. Шеренги и свита затихли.

– Мне мал китель, товарищ контр-адмирал!

– Я у Вас спрашиваю не про китель, а про воротник!

– Воротник тоже мал, товарищ адмирал!

Чувствуя, что он проигрывает словесную дуэль какому-то лейтенанту, который наверняка врет, Храпов предложил:

– Вытяните шею, воротник обязательно сойдется.

Лейтенант, изобразив, как он вытягивает шею и застегивает воротник, развел руками:

– Все равно не застегивается, товарищ адмирал!

– А хотите, я Вам застегну? – ядовитым тоном спросил комдив.

– Попробуйте! – ответил хитрец, уверенный в том, что все закончилось. Но адмирал думал по-иному. Он протянул свои руки к шее лейтенанта и попытался свести кромки воротника. По комплекции адмирал ничуть не уступал лейтенанту. Со стороны было видно, как напряглась шея Стеблова. Шеренги с интересом ждали результата поединка двух богатырей. Воротник не сходился. Треск материи заставил Храпова опустить руки.

– Ну, что там у Вас, Стеблов? – тяжело дыша, спросил адмирал. Подбежавший к адмиралу командир корабля, интеллигентного вида капитан 2 ранга, с лету доложил за лейтенанта:

– Лейтенант-инженер Стеблов хотел заявить жалобу. Второй год на новый китель пошивочные не выдают!

– Начальник тыла! Решить вопрос с пошивочными! – приказал Храпов. Даже не взглянув на капитана второго ранга, адмирал направился к шеренгам мичманского состава. Свита засеменила за ним.

– Пора Вас снимать с довольствия, Стеблов! Что это такое? Воротник на Вашей шее даже комдив свести не может! – рассерженно заявил командир корабля.

– Никак нет, товарищ командир! – нарочито испуганным голосом ответил, виновник переполоха, медленно застегивая воротник на крючки. Из шеренг младших офицеров, в адрес шутника полетели соленые замечания:

– Отъелся, бычара!

После окончания смотра строем, молча промаршировали до казармы.

– Итоговые политзанятия офицеров в кубрике личного состава, – объявил дежурный по команде, собравшимся в курилке за казармой офицерам. В кубрике все было приготовлено. Там, где обычно выстраивался личный состав для вечерней поверки, стояли два стола, соединенные вместе, накрытые кумачовой скатертью. Перед столами рядами были поставлены стулья, снесенные сюда из кают. Василий сел, и от нечего делать стал рассматривать стоящую на столе, рядом с графином и двумя стаканами, бирюзовую вазу с полевыми цветами.

– Товарищи офицеры, – подняла и повернула всех к проходу команда, поданная кем-то из сидящих.

– Товагггыщи офицегггы, – буднично програссировал «р» в ответ чересчур полный, с животом, который уже давно перестал быть животиком, капитан 1 ранга. В компании Рысакова, замполита Астапова, с которым Василий познакомился, становясь на комсомольский учет, и смазливого, совсем не похожего на корабельных офицеров, капитана 3 ранга, он направился к столам.

– Кап-раз это начпо, а майор – проверяющий, – пояснил Файзуллин.

«Так вот он, какой Артющенко», – подумал Василий и уставился на живот капитана 1 ранга, пытаясь определить, прав ли был Ковтуков. Но офицеры сели за стол, и интересующая его часть тела начальника политотдела стала недоступна для обзора.

– Разрешите начать, – спросил у Артющенко Астапов, и, получив удовлетворительный кивок головой, зачитал тему семинара с отпечатанного на пишущей машинке листа. Семинар проходил как по нотам, для ответа на каждый вопрос поднималось несколько рук. Офицеры, одни по бумажке, другие без нее успешно отвечали по теме.

– Молодец зам, здорово распределил вопросы! – думал Василий, уверенный в том, что ему отвечать не придется, и он спокойно отсидит до конца семинара. Но человек предполагает, а Бог располагает. Не успел Василий успокоиться, как проверяющий заметил Астапову:

– Почему у Вас молодежь не участвует в семинаре?

– Как не участвует? Только что раскрыл вопрос об экономической интеграции стран СЭВ командир электротехнической группы лейтенант Петров! А перед ним выступал начальник химической службы старший лейтенант Ермошин, – нашелся замполит.

– А вот этот товарищ лейтенант почему молчит? Я ни разу не видел его поднятой руки! – указав на Василия, сказал капитан 3 ранга.

– Да, да, – поддержал его Артющенко, – прямо как воды в рот набрал.

– Бобылев! Есть у Вас, чем дополнить ответ лейтенанта Петрова? – спросил Астапов.

Василий ломал голову, не зная, что сказать по этому вопросу.

– Смелее, товарищ лейтенант! Вы же инженер. Неужели Вам как специалисту ничего неизвестно о взаимодействии стран Совета Экономической Взаимопомощи в технической области, – подталкивал замполит.

«Кажется, что-то есть», – решился он. Василий начал рассказывать об интеграции в области ядерной энергетики, где и с чьей помощью в социалистических странах строятся и эксплуатируются построенные атомные электростанции. Привел различные примеры, в том числе об изготовлении парогенераторов для атомного реактора на быстрых нейтронах для электростанции в г. Шевченко, на заводах ЧКД «Прага» в Чехословацкой социалистической республике. Когда Василий смолк, проверяющий спросил:

– Не совсем понятно, для чего понадобилось столь важное для нашей страны оборудование, плод инженерной мысли советских ученых, изготавливать где-то в Чехословакии? Поясните!

– Заводы ЧКД «Прага» традиционно известны экономичным производством и высокой технической культурой. Следовательно, выбрав эти заводы, мы не только снижаем ценовые показатели парогенераторов, но и увеличиваем гарантию их безаварийной эксплуатации.

Проверяющий задумался.

– Вы хотите сказать, что на наших заводах не идет борьба за экономию, а нашему рабочему классу недоступна высокая техническая культура?

– Нет. Я этого не говорил. Но исторически сложилось так, что эти заводы обладают более высоким техническим потенциалом.

– Достаточно! Ход Ваших мыслей ясен! У меня больше вопросов нет.

Возвращаясь с перерыва, Василий обратил внимание на то, что стоявшая у входа троица – Артющенко, Астапов и проверяющий, как-то странно смотрят на него.

Смысл этих взглядов стал понятен ему только после заключительного слова проверяющего.

Капитан 3 ранга похвалил экипаж за подготовку к семинару, выделив ответы отдельных выступающих. Отметил в этом заслугу командования корабля, партийной и комсомольской организаций. Но дальше было то, что называется ушатом грязи, который он целиком и полностью вылил на Василия.

– Мне очень не понравилось выступление лейтенанта– инженера Бобылева. Наша страна является лидером во многих областях науки и промышленного производства не только среди стран СЭВ, но и в мире. Достаточно вспомнить наши космические достижения, успехи оборонной промышленности по созданию самого лучшего в мире вооружения и техники. А Бобылев в своем выступлении принижает возможности нашего рабочего класса и интеллигенции. Он говорит, что на наших заводах нет высокой технической культуры. Что он хочет этим сказать? Что наши рабочие и инженерно-технические работники отсталые, малокультурные люди! Разве это так, товарищи офицеры?

Василию стало не по себе. Он уже не различал, что говорит проверяющий, и только отдельные фразы и слова – «аполитичность», «дезориентировать нашу молодежь, отравить ее сознание», «уничижение», «безыдейность», «политическая близорукость», «ложная оригинальность» острыми железными занозами вонзались в мозг, заставляя его страдать от несправедливого перевертывания фактов и собственного бессилия.

– Я думаю, – сказал капитан 3 ранга, обращаясь к Астапову – товарищ лейтенант не настолько потерянный в идейном плане офицер, чтобы партийная и комсомольская организации корабля не смогли оказать на него свое благотворное влияние. Мне известны фамилии многих партийцев на вашем корабле, верных проводников идей партии в массы.

– Да! Да! – поспешил его заверить, совсем было поникший замполит.

– Давайте завегггим нашего пговеггяющего, – обращаясь к офицерам, сказал начпо, – что офицер Бобылев сделает пгггавильные выводы, а мы поможем ему, – начпо наморщил лоб, – годика так чегггез два стать кандидатом в члены КПСС!

– Товарищи офицеры! – подал команду Астапов, и офицеры, подождав, когда начпо и проверяющий, в сопровождении Рысакова выйдут из кубрика, захватив стулья, начали расходиться по каютам.

Василию казалось, что все на него осуждающе смотрят, обсуждают между собой, но ему ничего не говорят.

– Ну, хоть кто-нибудь что-то сказал! – переживал он, решив зайти в каюту командиров групп.

– Какие люди! Кандидаты на лесоповал, – услышал Василий, едва открыв дверь. Следующая фраза «Не экипаж, а антисоветское логово!» потонула в громком хохоте присутствующих. Кроме автора этих фраз, киповца Гриши Картонова, в помещении находились Файзуллин и лысый, выглядевший старше своих лет КГДУ-5, командир 8-го отсека Иванченко. Василий мрачным взглядом обвел смеющихся. Под его взглядом смех стал затихать.

– Да ладно, не тушуйся! – взяв за плечи, потряс его Гриша Картонов. – От инженеров человеческих душ можно ожидать всего. Лучше скажи, как дела с зачетами!

– Процентов пятьдесят!

– Понятно! Мы тут гадаем, когда представляться будешь!

– Не торопи мужика, люди по году сдают! – заметил Иванченко.

– По году водку пьют, а Вася с корабля не сходит!

– Лучше водку пить, чем гнить на корабле и получать за это ярлыки от политрабочих!

– Ребята, успокойтесь, я не маленький, разберусь, – огрызнулся Василий и вышел из каюты. После разговора с управленцами, на душе стало немного легче.

Стараясь забыть происшедшее, он с еще большим упорством продолжил свои занятия. В сейфе на пульте появилась «Инструкция по использованию средств движения ПЛА». Владимир Федорович предупредил Михайлова:

– Марат Петрович, пора натаскивать лейтенанта. По слухам, на следующей неделе выходим на сдачу второй задачи. В ТГ-режиме будем сажать Василия за пульт. Под твоим наблюдением, разумеется!

С этого момента, после проворачивания и отработки Марат стал задерживаться на корабле. Михайлов никогда не ругался и не вспыливал. Если у Василия что-то не получалось, в мягкой манере ненавязчиво показывал, как делать правильно или советовал еще раз найти в литературе описание этого маневра. Объясняя какие-нибудь моменты, он мог по памяти нарисовать любой узел главной энергетической установки со всеми конструктивными изменениями за весь период эксплуатации корабля. Кое-чего Марат Петрович рассказал о себе. Ему сорок два года. Казалось бы, отличному специалисту и дисциплинированному офицеру открыты все пути. Командиры кораблей наперебой зазывали его к себе. Командование ЭМС соединения чуть ли не силком пыталось назначить Марата Петровича на вышестоящую должность. Но карьера никогда не привлекала его. На все предложения он отвечал неизменным отказом. Василий, думая об этом, мысленно соглашался с Михайловым, но не понимал его.

«Может, я просто не все знаю о жизни этого человека», – пытался убедить себя он. Кроме этого, Марат Петрович был холост. Различного рода кумушки пытались, как он говорил сам, «охмурить» его, но из этого ничего не выходило. Это было тем более странно, что каждый свой отпуск убежденный холостяк посвящал туристическим маршрутам и восхождениям на труднодоступные горные вершины, которые покорял, судя по привезенным фотографиям, в окружении симпатичных спортивных девиц. Некоторые из них приезжали к нему, но, прожив дня два-три, ни с чем уезжали обратно. Впрочем, и эту странность Василий отнес на свое непонимание жизни. Вся жизнь Марата Петровича, на данном этапе, была направлена на подготовку к единственному желанному событию, которое должно было наступить через 3 года, ДМБ как он говорил, или увольнению в запас, как сказано в законе о прохождении воинской службы. К нему он должен был подойти, сохранив здоровье и молодость. Марат Петрович постоянно поддерживал высокую физическую форму, о чем свидетельствовали играющие под спецодеждой бугорки мышц, в своем рационе использовал хитроумные различные диеты и вел исключительно здоровый образ жизни. Офицеры беззлобно подшучивали над ним, особенно над его диетами. Марат относился к шуткам спокойно. Старый управленец посочувствовал Василию, когда узнал о происшедшем на семинаре. Сам он в это время руководил вводом корректирующих добавок в первый контур реактора и на итоговых политзанятиях не присутствовал.

– Не повезло тебе, – участливо произнес он. – Сделать они тебе ничего не сделают, сейчас не 37-ой год, но вспоминать будут при каждом удобном случае. Майоришка этот, наверное, от радости руки потирает, везде тишь да гладь, вроде бы все хорошо, а он вот оказался самым бдительным, и ересь в самом центре атомного флота узрел. Непременно пойдет на повышение!

– Какие-то вы, молодые невезучие! – вздохнул Марат Петрович.

– А кто еще? – удивился Василий.

– Как кто? Твой прямой предшественник – Шура Ковтуков. Я ему всегда говорил, девки до добра не доведут!

– А что с ним?

– Не хочется говорить, но я расскажу. Все равно весь корабль знает и тебе может урок будет. Ты его видел, парень красивый, девки к нему липнут со всех сторон. И он ни одной не пропускает. Познакомился Шура с такой на танцах в клубе офицеров. Девица без комплексов, сразу в постель. Шура думал на этом все, у него таких подруг много было. А она ему на следующий день:

– Моя мама хочет с тобою познакомиться.

– По какому поводу?

– Она тебе все скажет!

Ну, Шурик парень понятливый:

– С твоей мамой нам не по пути!

На следующий день Шуру вызывают в политотдел вместе с командиром. Артющенко командиру сразу в лоб:

– В вашем экипаже служит аморальный тип, растлитель несовершеннолетних старший лейтенант Ковтуков. Лишил чести девушку, которой только через неделю исполнится 18 лет. Родители согласны закрыть глаза на этот вопиющий факт, если Ковтуков женится на ней.

Шура стал отпираться:

– Она мне не сказала когда у нее день рожденья, да и не девочка она была. Я лучше повешусь, чем женюсь.

Завирухин тоже возмутился: причем тут он? Ничего не добившись, начпо отпустил их. А дальше стал вызывать через день. Родители у этой девицы не простые. Папа – начальник политотдела спецчастей, а мамочка председатель женсовета гарнизона. Вот здесь какой-то умный человек посоветовал отправить строптивого жениха на новое формирование.

«С гонором этот Шурик, если мне эту фигню не мог рассказать», – с обидой подумал Василий, узнав истинные причины назначения Ковтукова на новый проект.

Постепенно случай, происшедший с Василием на итоговых политзанятиях начал забываться, но иногда ему стал сниться один и тот же странный сон. Будто где он во сне не бывает, всегда с ним рядом эта троица, начпо с замполитом и проверяющий капитан 3 ранга. Они ничего не говорят, только смотрят на него с укором. А его постоянно свербит одна и та же ужасная мысль: «Неужели эта троица с ним на всю жизнь?»

Глава IV

«Даю тебе квартиру! Береги ее и не отдавай никому!» – громовой голос, казалось, исходящий со всех сторон, сотрясал все тело.

«Приснится же такое!» – придя в себя, подумал Лавров, вытирая ладонью выступивший на лбу холодный пот. В комнате еще было темно, но за окном уже брезжил запоздалый августовский рассвет. Часы на стене показывали половину седьмого. Стараясь не разбудить молодую жену, он потихоньку выбрался из-под одеяла. На секунду остановил взгляд на ее лице. Люба спала крепким сном набегавшегося за день ребенка, разметав по подушке густые каштановые локоны, вокруг нежно-розового овала лица, с длинными черные ресницами и пунцовыми губами.

С Любой он познакомился почти год назад, когда был в отпуске. На новогодней вечеринке, по приглашению школьного друга. Хотя как сказать! Заочно он узнал о ней гораздо раньше. Сразу после выпуска молодой лейтенант решил жениться. Родители девушки были не против брака, только просили спросить его согласие у своих родителей. Дома он получил решительный отказ.

– А, что тебе мешает подождать год, – недовольно ответила мать, – проверите чувства разлукой! Да и рано тебе, твои невесты еще в куклы играют. Сказав так, она для убедительности показала в открытое окно, в котором была видна улица с идущей по ней девочкой в желтом платьице. Как потом выяснилось, это была Люба. Поверишь в то, что браки свершаются на небесах!

Через три месяца Лавров приехал для того, чтобы сделать предложение. Свадьбу по традиции сыграли на Красную горку. Зная, что с жильем будет трудно, он пытался отговорить Любу от поездки с ним, пока не найдет крышу над головой. Но она не согласилась.

Он осторожно приоткрыл дверь на балкон и, выйдя на него, также неслышно закрыл. Даже не скрипнула! Поежился от утренней прохлады: «Надо было что-нибудь накинуть!». С высоты девятого этажа открывался вид на поселок, расположенный в долине среди сопок. Он состоял из старой и новой частей, которые разделяла речушка, весной и после дождей бурная и полноводная, летом и в засуху – тихий ручей. Поселок носил название Тихоокеанский, но старую его часть называли, как и речушку – Промысловкой. В Приморье много Промысловок. Этим словом помечали на картах рыбаки всякое подходящее для жилья, обработки и хранения рыбы место на берегу. Старая Промысловка сохранилась в своем первозданном виде. Она состояла из одноэтажных кирпичных и деревянных домов, и ничего нового в ней не строили. Однако с балкона старого поселка не было видно. С него можно было наблюдать только новую его часть. Слева – новостройки и прилегающий к ним, истоптанный и обхоженный участок тайги с началом речушки, на берегах которой жители обычно проводили свои пикники. Справа – сам Тихоокеанский, в большинстве своем состоящий из похожих на казармы, четырехэтажных домов, построенных к приходу кораблей в конце 50-х годов. Но уже полным ходом шло строительство новых домов, и все чаще, на фоне неба можно было увидеть стрелы кранов и растущие вверх этажи многоэтажек.

Жилье строилось, но его все равно не хватало. Почти четыре месяца назад, полные надежд они приехали сюда. Неужели ничего не найдется для дослужившегося до капитан-лейтенанта офицера? Не нашлось! Заместитель командира по политчасти взял у Лаврова заявление о постановке в очередь на квартиру. Сказал, что он будет в дивизии четыреста шестьдесят седьмым.

– Как быстро движется очередь? – поинтересовался Лавров.

– Ну, человек десять в год, – буркнул Астапов, – если будут дети, что-нибудь придумаем!

«Почти сорок семь лет ждать!» – машинально подумал Лавров.

Неделю жили в гостинице. Потом нашли одинокую, как им показалось, тихую и опрятную бабу Аню, лет шестидесяти. Она сдавала маленькую, на семь квадратных метров, комнату в своей двухкомнатной квартире, оставшейся от умершего мужа. Первое время было тихо. Наверное, баба Аня стеснялась постояльцев. Только по выходным у нее собирались подруги, ее же возраста, человек пять-семь. Выпив по стопочке, да много ли им надо, посудачив, начинали петь дурными голосами известные застольные песни: «Вот кто-то с горочки спустился», «Шумел камыш» и т. д. Заканчивалось застолье всегда одинаково: чьими-то слезами и громким воем о несчастной бабьей доле. К этому Лавровы привыкли. Они уходили гулять и приходили очень поздно, когда бражничающие бабки расходились. Однажды Люба пожаловалась, что ей приходится запираться в комнате от пьяных стройбатовцев, которым баба Аня продает самогон.

– А на что я буду жить, милок? – оправдываясь, замахала руками старушка. Пришлось прибавить плату за квартиру. Скорее всего, баба Аня не отказалась от своего занятия, но солдатни в квартире больше не было. Володька и Люба уже привыкли к этой квартире. Люба решила даже устроиться на работу. Но опять пришлось искать крышу над головой. Как-то в воскресенье, воротившись с прогулки, они увидели открытые настежь двери своего жилища. Столпившиеся у входа соседи объяснили, что ждут приезда следователя, а бабу Аню, с проломленной головой увезли в госпиталь. В их отсутствие, в гости к старушке пришла ее дочь. Как было заведено – выпили. Потом дочь стала требовать деньги у матери. Получив отказ, дочурка ударила пустой бутылкой свою мамочку. Увидев, что та не подает признаков жизни, испугалась и бросилась бежать из квартиры. Бесчувственное тело обнаружила соседка, которую насторожила открытая настежь дверь. Приехавший следователь поинтересовался, кем они приходятся бабе Ане. Спросил, знают ли они что о происшедшем, и посоветовал сейчас же выехать с квартиры, так как ее будут опечатывать.

Они переехали в гостиницу. Только через неделю удалось найти новое жилье. Знакомый минер, с другого экипажа, уезжал на трехмесячную учебу в Питер. Семью повез с собой, благо, что сам ленинградец. Он даже был рад, что Лавровы поживут в их квартире. В поселке были нередки квартирные кражи.

И вот надо снова думать, куда переезжать. Вчера они неожиданно получили телеграмму, о том, что через неделю приезжает семья офицера. Весь вечер собирали вещи, потому что Лаврову в море и Любе одной придется искать квартиру, а если не удастся, опять поселиться в гостинице. Лавровы знали, что когда-нибудь это произойдет. Попытки найти другое жилье были безуспешными. Да и последнюю неделю Володьки вообще не было дома, корабль готовился к сдаче задачи Л-1 и выходу в море. Люба ходила в Дом офицеров на прием к Артющенко. Кто-то из знакомых женщин ей посоветовал, что если хорошо попросить у Александра Николаевича – квартиру дадут! Домой она вернулась расстроенная. Рассказала, что со слов начальника политотдела, квартиру они никогда не получат, потому что только семей с детьми на очереди больше трехсот человек. А когда она в сердцах сказала Артющенко про слухи в поселке о квартирах, в которых живет неизвестно кто, он накричал на нее. Правда, напоследок сказал, что если Лавровы найдут такую квартиру, то могут смело въезжать в нее.

– Пошли завтракать, уже семь, – почувствовав на плече Любину руку, услышал Лавров.

«Значит, все-таки разбудил, – подумал он, – если успела приготовить завтрак». Молча сели за стол. На душе было муторно. Володька вспомнил сон.

– Люб, сон такой странный приснился, будто кто-то дает нам квартиру!

– Вов, не надейся, – сочувственно улыбнулась Люба, – не сбудется, базарный день, к тому же тебе в море!