Посланники тьмы Грановский Антон
– Во хмелю ты слишком болтлив. А это опасно. Бывай!
Глеб повернулся и вышел из комнаты.
7
Солнце закатилось за горизонт, отдавая город ранним сумеркам. А на пристани все еще кипела работа.
– Эй, дядька Елдын! – задорно прокричал молодой голос. – Дашь свою Елдыниху за титьку подержать?
– Я бы дал, да куда тебе! – ответил пожилой. – Мал, как сверчок!
– Уж ты большой. Пудовик!
Мужики захохотали, но кто-то грубо прикрикнул на них, и хохот смолк.
Глеб вынул изо рта окурок бутовой сигареты и щелчком пальца запустил его в черную воду реки.
– Эй, друг! – окликнули его сзади. – Ты чего тут позабыл?
Глеб обернулся и увидел огромного мужика, шагающего к нему по черному, подтаявшему снежку.
– Мне бы повидать приказчика Перипяту, – сказал Глеб. – Он здесь?
– Перипяту? – Мужик остановился и спокойно и неторопливо оглядел Глеба с ног до головы: – А на кой тебе наш Перипята?
Глеб дружелюбно улыбнулся:
– Хочу испросить работу.
– Для кого?
– Для себя.
Верзила осклабился и покачал головой.
– Не похож ты на грузчика, паря. Ты ведь охотник-промысловик?
– А ты как догадался?
– Вашего брата сразу видать. Даже когда оружия не носите. Вы на человека смотрите, будто из лука целитесь или обдумываете, как бы его к капкану и ловушке вернее подогнать.
Глеб засмеялся:
– Раскусил ты меня, брат! Только нынче и у промысловиков нелегкое житье. Хоть зубы на полку клади.
– Да уж, – усмехнулся грузчик. – От хорошего житья жилы надрывать не станешь. Тем паче – на пристани. Нет тяжелей работы, чем здесь.
– Но платят-то хоть хорошо?
– Хорошо, – согласился детина. – Но мало.
Глеб усмехнулся, покивал. Затем сказал:
– Знаешь, у меня тут дружок работал. Может, слышал – Дивляном звался.
– Дивляном? – Детина прищурил раскосые глаза. – Знал я одного Дивляна. Но уж лучше бы не знал.
– Отчего же так?
Верзила открыл рот, чтобы ответить, но тут из-за коробов вышел горбатый мужик в затасканном шушуне и с длинными, словно у паука, ручищами.
– Квасура, сучий сын! – гаркнул он. – А ты какого лешего тут лясы точишь? А ну, топай к сходням!
– Охолони, Перипята, – басовито парировал детина. – Тут вон про тебя спрашивают.
Горбун повернул массивную голову и воззрился на Глеба.
– Это ты, что ли, про меня спрашиваешь? – грубо спросил он.
– Я, – ответил Глеб.
– И зачем я тебе понадобился?
– Разговор есть.
Горбун прищурился:
– Какой еще разговор?
– Интимный. С глазу на глаз.
Приказчик сверкнул на детину глазами.
– А ты чего уши развесил? Топай немедля к сходням или оставлю без хлеба!
Детина пробурчал что-то себе под нос, развернулся и неохотно побрел к деревянным сходням, по которым сновали туда-сюда с мешками и деревянными коробами на спинах мужики-грузчики.
Горбун снова взглянул на Глеба. Взгляд у него был тяжелый и недобрый, а сами глаза сидели так глубоко, что их было почти не видать под нависшими мохнатыми бровями.
– Ну? – грубо спросил приказчик. – И чего тебе от меня надо?
Глеб окинул приказчика быстрым, внимательным взглядом и ответил:
– Поговорить.
– Ну, говори.
– Под твоим началом работал мой друг. Звался Дивляном. Грузы таскал одной рукой, потому что другой не было, а две седмицы назад взял да и помер.
Приказчик посмотрел на Глеба недоверчивым взглядом.
– Так говоришь, Дивлян помер?
Глеб кивнул:
– Угу.
Приказчик Перипята поскреб пятерней в затылке и рассеянно проговорил:
– Вот те на.
– А ты не знал?
Голова горбуна качнулась.
– Нет. Отчего ж он помер?
Глеб прищурил глаза и ответил:
– От смерти.
Перипята усмехнулся, смерил Глеба недобрым взглядом и сказал:
– А ты, я вижу, шутник. Но у меня нет времени на шутки. Так что, если ты пришел, чтобы...
– Вот. – Глеб протянул приказчику серебряную резанку. – Это тебе. Теперь ты знаешь, как дорого я ценю твое время и твои слова.
Приказчик взял резанку, неуверенно на нее посмотрел, затем перевел взгляд на Глеба и заявил:
– Да ты богач.
– Не бедняк, это точно, – отозвался Глеб. – А теперь мы поговорим. Сколько Дивлян у тебя зарабатывал?
– По полмедяка в день. Но работал он лишь по два дня в седмицу.
– Почему так мало?
Горбун усмехнулся:
– «Мало». Я и эти-то два дня кое-как для него выпросил. Он ведь безрукий калека. Кому такой нужен?
Глеб прищурил темные глаза и спросил:
– И как он работал?
– Упорно. Брал мешки да коробы и тащил, куда прикажут. Крепкий был парень, да одной рукой работать несподручно. Бывало, что и в воду коробы ронял.
– Он тут с кем-нибудь дружил?
Приказчик покачал головой:
– Нет. Угрюм был и неразговорчив. С такими никто не дружит.
– Значит, держался особняком?
– Точно, – кивнул Перипята. Он сдвинул косматые, паучьи брови и протянул резанку Глебу. – Держи свое серебро, парень. Сам видишь: мне нечего тебе рассказать.
– Погоди возвращать, – остановил его Глеб. – Лучше напряги память. С мужчинами Дивлян не дружил, это я понял. А как насчет девок? Девка-то у него была?
Приказчик задумчиво наморщил лоб.
– Девка?.. Гм... А ведь ты прав. Была у него девка.
– Кто такая? – быстро спросил Глеб.
– Да у нас в учетном доме работала. Тут же – на пристани.
– И чем она тут занималась?
– Учет грузам вела.
– Это как?
– Просто. Кресты и палки на учетных досках нацарапывала.
– Она сейчас здесь?
Приказчик покачал головой:
– Нет. С утра не вышла на работу. Видать, ушла в загул.
– Стало быть, она гулящая?
Перипята усмехнулся, стрельнув на Глеба паучьими глазками.
– Стало быть, так.
– Гм... И что же, никто не обеспокоился ее отсутствием? Никто за ней не ходил?
– А чего за ней ходить? Нынче времена тяжелые, люди за работу зубами держатся. Не хочет – не надо. Молчан, это наш набольший, еще в полдень ей замену нашел и богам чашу молока в дар отдал. Истомила она его совсем.
– Чем же?
Приказчик ухмыльнулся и объяснил:
– Девка красивая, но шальная и болтливая. Молчан раз пять ее выгнать собирался, да где там. Придет она к нему, посмотрит своими глазищами, проворкует сладким голоском ласковые словечки, у Молчана руки и опускаются. Но теперь все. Даже если назад вернется, место ее уже занято.
– Ясное дело, – кивнул Глеб. – Скажи-ка, ты знаешь, где она живет?
– Под Скуфьей горой.
– Одна?
– С теткой. Если пойдешь к ней, передай, чтобы носа сюда больше не казала. Сунется, своими клешнями нос ей отстригу. Ладно, заболтался я тут с тобой. Резанку-то свою обратно возьмешь?
– Нет. Она твоя.
– Ну, как знаешь.
Приказчик повернулся и зашагал к сходням.
– Эй, Перипята! – окликнул его Глеб. – А зовут-то ее как?
Горбун обернулся.
– Кого?
– Вашу учетчицу.
– Зовут? Да по-разному. Кто Веданой, а кто Веданкой. А есть такие, что Ведушкой. Только смотри, парень, не поведись на ее чары. Удачи!
И снежок снова заскрипел под башмаками горбатого приказчика.
8
На столе, подрагивая, горела свеча. В печи уютно трещали сосновые поленья. В носу у Веданы защекотало. Она чихнула и высморкалась в измятый платок.
– Ох, тетя Ирица, – горестно проговорила она больным голосом, – и худо же мне.
Ведана сидела в постели, подложив под спину подушку и натянув одеяло до пояса. Одета она была в белую рубашку из тонкой ткани, подаренную ей одним из богатых ухажеров.
– Тетка Ирица! – снова окликнула Ведана.
– Чего тебе, деточка, – отозвалась старушка, не отводя глаз от мелькающих в ее морщинистых пальцах вязальных спиц.
– А твой муж, дядька Пакомил, был хороший?
– Да, деточка. Хороший.
– Ты его любила?
– Было время, что любила. А потом привыкла. Да и какая уж любовь в наши-то годы.
Ведана усмехнулась и опять чихнула. Высморкалась в платок и заговорила снова:
– А ты скучаешь по нему?
– По кому? – не поняла старушка.
– По дядьке Пакомилу.
– А то как же. – Тетка Ирица вздохнула и поправила на голове платок. – Много я от него дурного видела, но и хорошее было.
– Сегодня девять дней, как он помер, – сказала Ведана. – А мне одна товарка с пристани говорила, что на девятый день покойники приходят проститься с родными. Только мы их не видим. Как думаешь, правда?
– Кто ж его знает. Может, и приходят. Нам то неведомо.
Ветер за окном усилился. Ведана посмотрела на темное окно и непроизвольно натянула одеяло до подбородка.
– Я бы не хотела, чтобы дядька Пакомил пришел к нам, – тихо сказала она. – Не люблю мертвых.
Тетка Ирица спустила со спиц несколько петель и принялась заново вязать рядок.
– Дядька Пакомил был добрый мужик, – сказала она. – Беспутный, но добрый. Он за всю жизнь никому не сделал зла.
– Это пока он был живой, – возразила Ведана. – Но кто знает, каким он стал после смерти.
Тетка вздохнула.
– Болтаешь ты много, милая, – тихо проговорила она.
– Болтаю? А вот и нет. Да и не был он добрым. Порой так на меня смотрел, что мне не по себе делалось.
– О чем это ты? – не отрывая взгляда от спиц, спросила тетка Ирица.
– О чем, о чем, – проворчала Ведана, нахмурившись. – А то сама не знаешь. Мужики не могут на меня просто так смотреть. Вот и дядька Пакомил не мог.
– Болтаешь ты много, – снова повторила тетка Ирица равнодушным голосом.
– А вот и нет! Один раз, когда пьяный из кружала вернулся, встал у моего окна, постучал камушком и позвал тихим голосом: «Ведана, отомкни мне дверцу».
– А ты чего?
– Я? Да ничего. Сказала ему, чтобы шел спать, а то тебя кликну. Он вздохнул и ушел.
– И все?
– И все.
Тетка Ирица принялась за новый рядок, а Ведана уставилась на темный квадратик окна.
– А если он сейчас смотрит на нас в окно? – сказала она вдруг.
– Кто? – снова не поняла тетка Ирица.
– Да твой муж, дядька Пакомил.
Тетка Ирица оторвала взгляд от вязания и взглянула на окно. На какое-то мгновение ей и впрямь показалось, что чье-то бледное, темноглазое лицо приникло к окошку и тут же снова отпрянуло, растворившись в темных сумерках.
Старуха невольно прочертила в воздухе пальцем маленький охоронный знак.
– Ох, девка, – вздохнула она, – запугала ты меня совсем своей болтовней. Недоброе мерещится. Ты спи. Хорошо поспишь, завтра здоровой проснешься. Спи, а я еще немного подле тебя посижу.
Во дворе на кого-то залаяла собака. И вдруг лай оборвался, и снова наступила тишина.
– Что это там был за шум? – спросила Ведана тревожным голосом.
– Не знаю, – отозвалась старуха. – Брешет пес, а на кого – сам не знает. Ты спи, спи.
Ведана еще немного посидела, думая о своем, потом зевнула и улеглась поудобнее. Ей показалось, что она продремала всего миг, но когда она вновь открыла глаза, тетки Ирицы рядом не было. Вязание ее лежало на комоде.
– Тетка Ирица! – позвала Ведана.
Ответа не последовало. Лишь ветер гудел в оконных щелях. И вдруг что-то тихо цокнуло. Ведана вздрогнула и уставилась на окно.
– Ведана... – позвал чей-то тихий, скрипучий голос.
– Что? – Девка сжала в пальцах край одеяла и испуганно спросила: – Кто это меня зовет?
– Отомкни... – вновь проскрипел голос. – Отомкни мне дверь...
Ведана задрожала и зажмурила глаза.
– Это просто ветер, – хрипло прошептала она. – Матушка обережица, спаси твою непутевую дочку, отведи темный сглаз да дурной навет.
Она открыла глаза и уставилась на окно. Все было тихо и покойно, никаких теней, никаких шорохов. Постепенно Ведана успокоилась.
– Померещится же, – с легкой досадой прошептала она.
За шторкой, отделяющей угол Веданы от горницы, тихонько скрипнула дверь. Ведана улыбнулась и позвала:
– Тетка Ирица, это ты?
Но никто не отозвался. Ведана нахмурилась. Ей снова стало не по себе. Почти не сознавая, что делает, девка протянула руку к комоду и взяла ножик, которым днем лущила орехи.
Вдруг по комнате прошелестел холодный сквозняк, и свеча, горящая на столе, потухла. Комната погрузилась во мрак.
– Тетка Ирица, – дрогнувшим голосом позвала Ведана.
Во мраке колыхнулась занавеска, и чьи-то тихие, почти неслышные шаги зашаркали по полу.
Ведана закричала. Однако с губ ее не сорвалось ни звука, крик рванулся обратно и канул во тьме ее души, словно камень в глубоком, бездонном колодце.
Дрожа всем телом, Ведана протянула руку к столу и нашарила бронзовое огниво, подаренное одним смазливым купчиком. Попыталась выщелкнуть огонь. С первого раза у нее не получилось. Со второго между пластинами пробежала искра, и крохотный пучок сухого сена, воткнутый в щель огнива, полыхнул огнем.
Ведана зажгла свечу и положила огниво на стол. Затем повернулась к шторке, ожидая увидеть перед собой тетку Ирицу, и – окаменела.
Тетка Ирица и впрямь стояла у ее кровати. Голая, простоволосая, бледная, с обвислыми, морщинистыми грудями и испачканным грязью ртом. Все ее тело было покрыто сгустками черной жидковатой грязи, будто она только что выбралась из выгребной ямы.
Но то, что стояло рядом с теткой Ирицей, было во сто крат страшнее. Это был высокий, худой старик, одетый в сермяжный кафтан, сутулый, с бледными губами и недобрым взглядом.
– Дядька Пакомил... – выдохнула Ведана севшим от ужаса голосом.
При звуках своего имени старик вздрогнул, будто вышел из сна, медленно поднял взгляд и уставился на Ведану. Губы его медленно расползлись в улыбке.
– Ведана... – проговорил он странным, сиплым голосом.
Ужас перехватил Ведане горло. Она судорожно махнула ножиком, но мертвец поймал ее запястье и сжал его холодными пальцами. Чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди, Ведана отвернулась, чтобы не видеть мертвеца, но он схватил ее ледяными пальцами за подбородок и стал медленно и неумолимо поворачивать ее голову к себе, чтобы Ведана взглянула в его мертвое, темное лицо.
Черное облако вытекло у него изо рта и, извиваясь, как червь, устремилось к Ведане.
9
Сумерки сгустились. Небо потемнело, а воздух стал синим и словно подернулся полупрозрачной дымкой.
Во дворе ветхой избы, у тлеющего костерка, сидела на бревне баба и грела над огнем руки. Баба была так густо замотана и закутана в тряпки и телогрейки, что понять, толста она или худа, не было никакой возможности. Лица ее тоже было не видать из-за надвинутого на глаза платка. Намотанная на шею тряпка скрывала ее подбородок и нос.
Баба явно замерзла, даже на расстоянии Глеб почувствовал, как дрожит под телогрейками и тряпками ее озябшее тело.
– Эй, мать! – негромко окликнул ее Глеб. – Тут ли Ведана живет?
Баба подняла взгляд на Глеба, оглядела его с ног до головы и ответила старческим, но странным, скрипучим голосом:
– Тут. А ты кто ж будешь? Ухажер?
– Что-то вроде этого, – усмехнулся Глеб. – Дома она сейчас?
– Не знаю. Давно ее не видела. А ты взойди на крыльцо да постучи. Может, и откроет.
Глеб взошел на крыльцо, остановился у двери и прислушался. На душе у него отчего-то было тревожно.
– Чего встал-то? – басовито окликнула баба. – Иди к своей зазнобе, ходок.
Глеб поднял руку для стука, но вдруг замер. Обернулся к старухе и спросил:
– А ты откуда знаешь, что я ходок?
Несколько секунд старуха сидела молча, потом вдруг вскочила с бревна и опрометью бросилась к забору. Мгновение Глеб думал, что делать – кинуться за ней вдогонку или войти в дом.
Этого мгновения странной бабе хватило, чтобы добежать до забора и ловко перемахнуть через него.
Когда Глеб подбежал к забору и выглянул наружу, улица уже была пуста. Глеб нахмурился. Что за странная старуха? Вероятно, переодетый княжий доносчик. Их теперь, поговаривают, в городе больше, чем торговцев.
– Что же тут происходит? – тихо пробормотал Глеб, поежившись от неприятного предчувствия.
Он взглянул на избу. Изба стояла как стояла, света в окнах не было, из трубы тоненькой струйкой вился дымок.
Ладно, черт с ней, с этой старухой.