Код розенкрейцеров Атеев Алексей

– Да уж, – подтвердил всю чудовищность обвинений Олегов.

– Правда, точных подтверждений этому не существует. Показания подследственных на процессе были добыты при помощи ужасающих пыток, а позже большинство из рыцарей отказались от них. Орден, казалось, был разгромлен, во всяком случае, видимая часть айсберга, но легенды и домыслы о нем прошли сквозь века. Говорили, например, что в самом Париже тамплиеры переместились в подземелья и оттуда продолжают править миром. Вы, конечно, слышали о парижских катакомбах. Некоторые находки в них подтверждают это предположение.

– Но при чем тут розенкрейцеры? – перебил Коломенцева Егор.

– Терпение, мой друг. В самом начале семнадцатого века, в эпоху правления Людовика Тринадцатого, именно в Париже впервые появились розенкрейцеры. «Появились», возможно, не вполне подходящее слово. Никто их не видел, но город наполнился невероятными слухами. Толковали, что вскорости в мире начнутся невиданные изменения, с коей целью из таинственных подземелий в мир будто бы вышли тридцать шесть невидимых. Эти-де невидимые и несут свое в массы.

– Бред какой-то, – прокомментировал озадаченный Егор.

– Погодите с выводами. Распространились два манифеста розенкрейцеров. Один назывался «Весть о Братстве, или Публикации общества розенкрейцеров», второй – «Исповедь братства». В них в столь же туманной форме толковалось о переустройстве человечества – ни больше ни меньше! Все рассказывали о розенкрейцерах, но никто их не видел. Сразу же пошли слухи: мол, розенкрейцеры – это те же тамплиеры, скрывавшиеся до времени в подземельях, а нынче появившиеся в подлунном мире.

В 1616 году теолог из германского города Тюбингена, что находится в герцогстве Вюртемберг, опубликовал книгу «Химическая свадьба Христиана Розенкрейца». Звали этого человека Иоганн Валентин Андреаэ.

– Повторите, пожалуйста, как называлась книга? – удивленно спросил Егор.

– «Химическая свадьба Христиана Розенкрейца». Христиан Розенкрейц считается основателем ордена. Он жил в XIV–XV веках и прожил якобы без малого сто шесть лет. Сей достойный муж перенес множество невзгод, но в конце концов обрел нечеловеческие качества, точнее говоря, на него снизошло просветление. В книге в той же туманной форме пересказывались многочисленные слухи и толки о розенкрейцерах. Нужно отметить, что розенкрейцеры разработали целую систему символов, своего рода тайный код, и непосвященному понять его просто невозможно.

«Точно, – подумал про себя Егор, – поэтому я и не смог разобраться в написанном в тетрадках, а книга, которую я нашел в сундучке, называлась именно «Химическая свадьба…» Я еще удивился странному названию».

– А у вас имеется книга этого самого Иоганна Валентина? – спросил он у хозяина.

– К сожалению, нет. Когда-то была, но потом… – он не договорил. – Библиографическая редкость, хотя переиздавалась неоднократно. И что интересно, позже Иоганн Валентин Андреаэ заявил, что книга – всего лишь шутка, мистификация… Вот так-то!

– Так что же, никаких розенкрейцеров не существовало?

– Я повторяю, никто их не видел. Но считалось, будто они могли перемещаться в пространстве с невиданной скоростью, владели секретом превращения металлов, знали все тайны растительного царства…

Кто-то верил, кто-то не верил, но шуму они наделали немало. Появились многочисленные памфлеты и, как сказали бы сегодня, публикации, связанные с домыслами о розенкрейцерах. Сам кардинал Ришелье занимался этим вопросом. В полемику вступил Томазо Кампанелла, автор «Города Солнца». Он утверждал: россказни о розенкрейцерах бред и разврат, призванный совращать чистые умы. Даже великий Декарт пытался докопаться до истины. Он отправился в Германию, откуда, по слухам, произрастало розенкрейцерово древо. В результате его самого объявили розенкрейцером.

«Однако, – подумал Олег, – в этой истории действительно замешаны значительные имена».

– Иоганн Валентин Андреаэ на смертном одре продолжает клясться, что все выдумал. Ему никто не верит… И тут вдруг толки начинают стихать, а после 1625 года вообще прекращаются.

– Тема исчерпала себя, – заметил Олегов.

– Или ее исчерпали в принудительном порядке. Возможно, кто-то именно этого и добивался: сначала внести в общество смятение, а когда цель будет достигнута, прекратить брожение умов.

– Но какая цель?

Коломенцев развел руками:

– Кто знает.

– Весьма интересно, – сказал Егор. – Ну а потом? Розенкрейцеры так и не появились?

– Почему же, появились. И вполне реально существуют по сей день.

– Неужели?!

– Во многих странах мира. В 1865 году основано «Розенкрейцерское общество» в Англии. В 1891 году – в США. Знаменитый французский теософ и мистик Станислас де Гуайта основывает «Каббалистический орден розенкрейцеров»… Ну и так далее. Практически в любой капиталистической стране существуют подобные организации.

– Так это масоны?

– Нечто вроде этих, только в отличие от масонов розенкрейцеры уделяют больше внимания мистике и оккультизму. В Советском Союзе, конечно, ничего подобного не имеется. Последних масонов, насколько я знаю, пересажали и расстреляли в тридцатых годах. Хотя, конечно, до революции подобные структуры имели широкое распространение и пронизывали все тогдашнее общество по вертикали. Масоны имелись не только в Москве и Петербурге, но и в каком-нибудь заштатном Козельске. И не одни лишь масоны, но и настоящие оккультисты. Чего стоит, например, Елена Петровна Блаватская с ее «Теософским обществом»… Всемирную, знаете ли, известность получила. А ее книга «Изида без покрывал» была переведена на основные европейские языки. Вот, наверное, и все. Чай-то совсем остыл, а вы даже не притронулись.

– Слишком захватывающий рассказ, – польстил хозяину Олегов.

– Надеюсь, что потрафил вашему любопытству, – улыбнулся Коломенцев. – А теперь позвольте полюбопытствовать и мне. Судя по вашей реакции, я смог догадаться, что все рассказанное мной вы слышите в первый раз.

– Именно так, – не стал отрицать Егор.

– Тогда мне вовсе непонятно. Ведь вы – как отрекомендовались – историк?

– Да.

– А в моем рассказе почти нет неизвестных фактов. Все общеизвестно. В СССР литература на эту тему не слишком доступна, но при желании, тем более профессионалу ее всегда можно отыскать.

– Я никогда раньше этим не интересовался.

– А почему же заинтересовались сейчас?

– Видите ли… – Егор запнулся и задумался.

Хозяин дипломатично молчал.

«Рассказать или нет? – лихорадочно соображал Олегов. – Человек действительно разбирается в вопросе… Может помочь. В чем, собственно, помочь? А может, ему самому будет интересно? Или все-таки не стоит? Что-то не туда он лезет. Для диссертации вся эта средневековая «хиромантия» вряд ли пригодится… Ладно, расскажу».

– Если не желаете делиться, то и ни к чему, – мягко сказал Коломенцев.

– Нет, почему же. Тут никакой тайны нет. Действительно, это не моя сфера. Я, видите ли, занимаюсь советским периодом истории нашего государства. Но недавно вот отправился на дачу… – довольно неожиданно закончил он.

– Очень за вас рад, – удивленно поднял брови хозяин.

– И там обнаружил некие странные документы, записки. Совершенно случайно, учтите. Это старые рукописи на немецком языке. Большую часть я просто не понял, хотя языком владею, а из того, в чем разобрался, уяснил: записки или дневник велись неким розенкрейцером, не то чехом, не то немцем, попавшим в нашу страну во время войны или чуть раньше. Он привез с собой детей, на которых, если я правильно понял, возлагались некие надежды именно мистического характера.

Хозяин слушал Олегова со все возрастающим любопытством. Это было заметно по блеску его глаз, сосредоточенному лицу. Он подался вперед, к своему гостю, словно боясь пропустить хоть слово.

– Так вот, – продолжил Егор, – другой на моем бы месте выбросил эти тетрадки, а я из профессионального интереса и отчасти от нечего делать давай их штудировать. Словом, заинтересовался, да так, что плюнул на дачную жизнь и подался в библиотеку, а потом к вам…

Коломенцев качнул головой, словно не веря услышанному.

– А где эти бумаги? – спросил он.

– Естественно, я их с собой не взял, оставил на даче. Там, в сундучке… Они в сундучке хранились, на чердаке дома, где я живу. Так вот, там еще была та книга… «Химическая свадьба…»

– Неужели?!

– Приезжайте, убедитесь, – шутливо предложил Егор.

– Да я хоть сейчас, – к его удивлению живо отреагировал Коломенцев. – Если это, конечно, удобно.

«Однако! – поразился Олегов. – Неужели ему так интересно? Отдать бумаги, что ли? И с плеч долой».

– Вы извините мою настойчивость, но все вами рассказанное необычно. Следы розенкрейцеров здесь? Невероятно. А как звали автора записок?

– Иван Иванович Пеликан.

– Пеликан!

– Это хозяйка мне сказала. Настоящего имени, говорит, не помню, а звали мы его Иваном Ивановичем.

– И что с ним стало?

– Умер. Попал под поезд.

– Так-так. Значит, вы не возражаете, если я поеду с вами и взгляну на записки?

– Да ради бога. Сегодня, наверное, уже поздно, давайте завтра с утра. Только ведь среда – будний день. Вам не на работу?

– Не волнуйтесь, я договорюсь. Прямо сейчас договорюсь, – со странной горячностью произнес Коломенцев.

– Тогда до завтра. Встречаемся в половине восьмого на вокзале у центрального входа.

И несколько удивленный Олегов покинул обиталище необычного человека.

Ранним утром следующего дня Олегов, нагруженный кульками и свертками, беспокойно топтался на заплеванных ступеньках входа в вокзал, то и дело поглядывая на часы. Поезд отходил без пятнадцати восемь, а Коломенцева все еще не наблюдалось.

«Дурак, взял и на него билет, – клял себя Егор, – теперь бежать в кассу, сдавать… Еще, чего доброго, опоздаю. Наверное, не придет, не сумел договориться или передумал».

Но ровно в половине восьмого Коломенцев появился.

«Пунктуален» – отметил Олегов.

– Вы, я вижу, волновались? – извиняющимся тоном поинтересовался Коломенцев.

– Нисколько, – уверил его Олегов, – хотя определенные сомнения имелись. Я даже билет вам купил.

– Отлично. Тогда вперед. Позвольте помочь, взять часть вашей поклажи, вы нагружены, извиняюсь, как верблюд.

– Семья… – невнятно объяснил Олегов. – А с работой договорились?

– Все в порядке. День свободен.

Егор оглядел своего нового знакомого. Тот был облачен в легкий парусиновый костюм белого цвета, такие же парусиновые туфли, ворот вышитой украинской рубашки расстегнут, а голову венчала соломенная шляпа.

– Да вы прямо дачник.

– Отправляясь в экспедицию, нужно одеваться соответствующим образом, – вполне серьезно сообщил Коломенцев, и Егор внутренне усмехнулся: «Да он педант».

Они уселись на жесткие плацкартные места, паровоз дал гудок, и поезд тронулся. В вагоне, как и прежде, было почти пусто. К своему удивлению, среди немногочисленных пассажиров Олегов опознал прошлого попутчика – старичка с удочками. Тот вежливо приподнял кепку, показывая, что тоже заметил Егора, но остался на своем месте, чему историк даже обрадовался.

– Ваш знакомый? – поинтересовался Коломенцев.

– Разговорились в прошлую поездку, – объяснил Егор. – Несколько утомителен.

Коломенцев понимающе кивнул головой.

– Наверное, много говорит. Стариковская словоохотливость. Иной раз хочется поделиться с кем-нибудь опытом, потолковать о своей жизни, расспросить о чужой. Вполне простительная слабость.

– Согласен с вами.

– Я вот тоже хотел рассказать о себе, но…

– Что вы! Мне, напротив, очень интересно. Ваши знания просто-таки интригуют.

– Ну, если вы не против. Я считаю необходимым, чтобы человек, с которым я собираюсь длительное время общаться, представлял, что я и кто я. На предмет возможных недоразумений.

Егор насторожился.

– Дело в том, – объяснил свои слова Коломенцев, – что я живу в СССР всего второй год. До этого обитал в Харбине, потом в Шанхае, позже перебрался в Сан-Паулу, это в Бразилии. А теперь вот вернулся на родину. И нисколько об этом не жалею.

– Да уж. Кидало вас по миру.

– Это верно. Родился за два года до начала нового века, то есть в 1898 году. Родители мои из купеческого сословия. Отец, дед, прапрадед всю жизнь занимались мукомольным делом, и прадед, как я слышал, тоже был мельником. Словом, потомственные… Первогильдийные купцы. Мельницы, ссыпки, элеваторы… – все имелось. И меня, естественно, по этой же части пустить хотели. Только я, знаете ли, ни в какую. С четырнадцати лет в Гейдельберг рвался философию изучать… Родитель мой, царствие ему небесное, Степан Харитонович, поупирался, но отпустил. В Гейдельберг попасть оказалось невозможно – война. Я и махнул в Стокгольм. В армию меня не взяли, не стоит скрывать, не без отцовской помощи. Я, право, и не стремился. Учился себе в университете, радовался жизни, встречался с девушками. Правда, Швеция в этом смысле довольно консервативна. Стокгольм не Париж. В России все время что-то происходило, какие-то революции, перевороты… Новости узнавал из газет. Потом стали приходить письма, день ото дня все тревожнее. Наконец отец потребовал, чтобы я немедленно вернулся. Что ж! Отцовская воля – закон. Добирался до Нижнего (мы в Нижнем Новгороде, теперешнем Горьком, проживали) чуть не месяц. Тут белые, там красные, и везде шлепнуть без суда могут. Однако пронесло. Приехал домой. Отца к тому времени арестовали и, извиняюсь за выражение, поставили к стенке. Имущество экспроприировали. Они, конечно, могли уехать, но все меня дожидались. Ладно. В Нижнем советская власть твердо держалась. Мы (мать, две младших сестры, тетя с племянником) решили бежать. Зашили золото в верхнюю одежду, бриллианты в белье – и вперед. Не знаю, куда? А кругом!!! Такие страсти творились, что не приведи господь! Все смешалось. Добрались мы до Челябинска, там чехословаки, так вместе с ними по Великому сибирскому пути и продвигались. И при белых несладко приходилось, что ни станция – обыски, шмон. Золото искали. Нашли, конечно.

Он замолчал, видно, вспоминая. По лицу пробежала тень.

– Не поверите, бриллианты в задний проход прятали. Уж извините за такую откровенность. Долго рассказывать о наших приключениях. Тетя с племянником по дороге потерялись, отстали от поезда, так без следа и сгинули. Мать и средняя сестра умерли от тифа, а мы с младшей – Агашей – добрались до Харбина. Там у отца кое-какая недвижимость имелась. Словом, выбрались.

«Не слишком ли он откровенен? – думал Олегов. – Рассказывает такие подробности. К большевикам сквозит, по меньшей мере, неприязнь».

Видно, Коломенцев прочел мысли попутчика.

– Излагаю, быть может, с излишней откровенностью, – с некоторым холодком в голосе заметил он. – Но что было, то было… Из песни слов не выкинешь. Так мне продолжать?

– Конечно-конечно, – спохватился Егор, – очень интересно рассказываете. Точно роман… «Хождение по мукам».

Коломенцев холодно взглянул в лицо историка, но не заметив и намека на насмешку, сказал:

– Именно что хождение по мукам. Так вот. В Харбине дела пошли на поправку. Тут я и решил: какая уж там философия, нужно к делу прибиваться. Проще всего по отцовской дорожке пойти, азы я знаю. В Шанхае, в сеттельменте, коммерческий колледж имелся. Закончил и стал, как и предки, мукомолом. Так прошли двадцатые, тридцатые, сороковые. А потом пришли… китайские большевики. И все вновь пошло прахом. Сестра с мужем уехали в Штаты, я подался в Бразилию, но в конце концов решил вернуться на родину. Теперь работаю по специальности в Тихореченске, чему очень рад. Можете мне не верить, но о своем возвращении в Россию ничуть не жалею.

– И вы не были женаты?

– Как-то не пришлось.

– А оккультизм? Откуда это увлечение?

– Вы знаете, всегда интересовался. Еще в Стокгольме. Швеция, как известно, родина Сведенборга – великого мистика и теософа. – Он помолчал, поглядывая на пейзаж за окном.

Олегов ждал, последует ли продолжение.

– А вы верите в Бога? – неожиданно спросил Коломенцев.

– Я?! – изумился Егор. – Нет, конечно! А потом я – кандидат в члены КПСС.

– Ах, даже так!

– А по-другому и быть не может. На кафедре истории СССР беспартийных не держат.

– Ну конечно.

В голосе Коломенцева послышалась явная насмешка, и Олегову вдруг стало нестерпимо стыдно за свое поведение. Он внезапно осознал, какую глупость совершил, отправившись с визитом к этому непонятному человеку, скорее всего не разделяющему взгляды строителей коммунизма, а возможно, и скрытому врагу советской власти. До сих пор Егор не общался с подобными индивидуумами. Он даже не предполагал, что такие личности существуют. Коломенцев не критиковал, во всяком случае открыто, наш строй, но, когда рассказывал о своей жизни, дал понять, что не одобряет советских порядков. Опять же увлечение мистикой, а этот нелепый вопрос, верит ли он в Бога. Егор вспомнил совет жены не связываться с найденными бумагами. И почему, дурак, не послушался! А если дойдет до института? Хотя что, собственно, дойдет? Нашел старые записи? Ну и что? Мало ли какие находки делаются. Он отдаст бумаги Коломенцеву, и на этом все кончится. А если не кончится? Вдруг в бумагах заключена некая тайна? Не зря же они зашифрованы. А если та тайна представляет опасность для нашего государства? Как же поступить?

Коломенцев продолжал смотреть в окно.

– Вот сейчас вы пожалели о том, что познакомились со мной, – неожиданно сказал он, не отрывая взгляда от зеленой ленты лесозащитной полосы, заслонявшей обозрение. – Меня всегда интересовало, – заявил он ни к селу ни к городу, – почему вдоль дорог насаживают деревья. Не пытаются ли таким образом скрыть некие объекты от посторонних глаз?

– Ерунда! – резко сказал Егор. – Просто деревья используют для снегозадержания.

– Наверное, вы правы, – отозвался Коломенцев, – хотя одни и те же вещи одновременно служат разным целям.

Олегов снял очки и стал их нервно вертеть в руках.

– Пытливость ума иной раз причиняет неприятности, – назидательно заметил Коломенцев, и в тоне его прозвучала явная издевка. – Впрочем, я могу сойти на следующей станции и вернуться домой. О нашей встрече я никому не расскажу, можете мне поверить, а бумаги вы просто-напросто сожгите.

– Я не понимаю… – судорожно сглотнув, начал Егор.

– А чего тут непонятного? Вы же испугались… Меня! Подумали, как бы чего не вышло. А?

– Ничего я не думал! – буркнул Олегов.

Больше не разговаривали, но Коломенцев не сошел на следующей станции, чего, откровенно говоря, Егор желал достаточно сильно. Они в молчании доехали до Забудкина, так же молча вышли на щебеночную насыпь и зашагали в ногу, словно два бойца. Бедняга Егор совершенно растерялся, он вовсе не знал, как себя вести в подобной ситуации, а гордый потомок нижегородских мукомолов на попятную не шел и голоса не подавал.

Наконец плечом к плечу домаршировали до егоровской дачи. Дети первыми увидели отца, когда он только подходил к дому. Не обращая внимания на незнакомого человека, они подскочили к Егору, почти вырвали из его рук сумки и, поминутно заглядывая в них, потащили в дом.

Во дворе жена варила на керосинке варенье. По случаю жаркой погоды и уединенности места она была облачена в весьма живописный халатик, застегнутый всего лишь на две пуговицы. Прелести были открыты для всеобщего обозрения.

Олегов считал, что жена у него красивая. И действительно, невысокая пухленькая Людмила с миловидным лицом и чуть раскосыми темными глазами нравилась мужчинам. Олегов, особенно в первые годы их совместной жизни, никак не мог понять, почему она вышла за него замуж. Однако задать этот вопрос он не решался, опасаясь услышать нечто в высшей степени обидное.

Коломенцев без всякого стеснения пялился на сверкающие на солнце ослепительно белые бедра Людмилы. Егор заметил это и даже побледнел от злости: вот гад, а еще воспитанием кичится.

Жена подняла глаза на вошедших, ойкнула и запахнула халат. Она вопросительно посмотрела на мужа.

– Товарищ Коломенцев, – со всей возможной для него холодностью отрекомендовал гостя Олегов, – приехал по делам совсем ненадолго.

– Игорь Степанович, – в свою очередь представился гость, галантно поцеловал ручку Людмиле, чем заставил ее покраснеть, потом достал из небольшого саквояжа две плитки шоколада и вручил их смущенным детям. Он так ловко и непринужденно расположил к себе семейство, что Олегов просто диву давался. Через пятнадцать минут во дворе царило невиданное веселье. Куда делся чопорный немолодой господин! Коломенцев шутил, смеялся сам и заражал смехом окружающих, вскоре даже Олегов чуть оттаял и стал улыбаться. Дети не отходили от веселого дяди Игоря, а он показывал им какие-то фокусы, рассказывал старшему сыну, как сделать настоящий индейский лук – одним словом, вел себя так, словно был знаком с семейством Олеговых вечность.

Наконец, когда все немного успокоились, Егор решил довести дело до конца. Он притащил из дома сундучок, достал из него тетради, книги и вручил все это Коломенцеву. Тот с видимым почтением перелистал пухлые тома, мельком заглянул в тетрадки и вопросительно посмотрел на Егора.

– Можете забрать себе, – сказал тот.

– Я вам все верну.

Егор промолчал.

«Можешь и не возвращать», – подумал он. Коломенцев бережно уложил книги и тетради в свой саквояж.

– Ну, орлы, – сказал, обращаясь к детям, – и вы, мадам, – повернулся он к Людмиле, – я отбываю. Рад бы веселиться и резвиться с вами дальше, но ждут дела. Ах, как жаль покидать столь чудное обиталище!

– Оставайтесь! – закричали наперебой дети.

– До поезда еще два часа, – заметила жена, – пообедайте с нами.

Олегов вновь почувствовал укол ревности.

И ведь уговорили! Скоро все сидели за обеденным столом и уплетали жареные грибы с картошкой и пирожки с луком и яйцами.

И тут Коломенцев во всей красе продемонстрировал светское воспитание. Вначале он рассказал, какую огромную клубнику выращивают в Бразилии, мельком упомянул про амазонские джунгли, где ему якобы случалось бывать, вспомнил про белые ночи на фьордах в Швеции. При этом он перешел на вкрадчивый шепот, рассказывая о купаниях в молочной мгле. Слушая его, Людмила разрумянилась, глазки ее блестели, словно от выпитого вина. Она засыпала нового знакомого вопросами. Егор индифферентно молчал, желая только одного: чтобы этот престарелый фат побыстрей убрался восвояси.

Наконец гость взглянул на часы, поднялся и стал сердечно прощаться.

Олегов вспомнил про найденные в сундучке квитанции почтовых отправлений с адресом. «Отдам-ка ему», – подумал он, сходил в дом и вернулся с маленьким бумажным сверточком.

– Вам, – протянул он квитанции Коломенцеву.

– Что это?

– Квитанции почтовых переводов. Нашел среди бумаг. Автор записок, видимо, посылал кому-то небольшие суммы. Возможно, ваше любопытство пойдет дальше прочтения тетрадей.

– Весьма благодарен и за это тоже. Надеюсь, мы еще увидимся?

Олегов кисло сказал, что вполне вероятно.

– Приезжайте! – в один голос подхватили жена и дети.

– Очень возможно, – пообещал Коломенцев.

Сопровождаемый Егором, гость двинулся к выходу.

– Надеюсь, вы на меня не очень обиделись? – вполголоса поинтересовался он.

– Да вроде бы не за что, – попытался отшутиться Олегов.

– Притворяться вы не умеете. И все же прошу прощения. Однако хочу заметить. У каждого человека есть право на собственное мнение. Я немолод, достаточно повидал, и, позвольте вас уверить, значительно лучше, если удается сразу составить мнение о человеке. Звучит, конечно, банально, однако соответствует сути. А что касается тетрадей, вы даже не представляете, насколько они интересны для знатока. Для меня то есть. Еще раз прошу извинить. – И он протянул Егору руку.

Тот, хоть и без особого жара, охотно пожал ее, надеясь, что больше они не увидятся. На том и распрощались.

– Какой приятный человек, – заметила жена сразу после ухода гостя. – Где, интересно, ты с ним познакомился?

Олегов от нечего делать стал рассказывать об обстоятельствах своего знакомства с Коломенцевым, потом вкратце пересказал услышанное в поезде.

– Сразу видно: не наш Ванька! – прокомментировала Людмила.

– Он мне не понравился, – высказал свое мнение Егор. – Чопорный, манерный… И, кажется, лицемерный.

– Не знаю, не знаю… – насмешливо протянула жена. – По-моему, напраслину возводишь на человека. Привыкли вы там, на своем историческом факультете, на каждого штампы ставить. Вполне приличный дядька. Жаль, что не молод.

– Что это значит?! – вскинулся Егор.

– Да ничего особенного, – спокойно ответила Людмила и вернулась к варке варенья, а вконец расстроенный Егор некоторое время слонялся по двору, а потом завалился спать.