Первый удар (сборник) Серебряков Владимир

– Их убивали, – бесстрастно кивнул головой Нефедов.

– Последний оперативник сумел передать только это, про оборотней, и связь прервалась окончательно. И вот что, Нефедов. Это – наше дело. Я о нем Москву не информировал, и чекистам я его не отдам, ясно? – Иванцов уже не говорил, а рычал сквозь стиснутые зубы, комкая в руке сломанную папиросу. – Не отдам, Степан! Бери своих – и туда. Действуй по обстановке. Все полномочия твои, остальных посылай на хер!

В деревню вошли с четырех сторон. Над острыми скатами крыш висела огромная, сумасшедше-багровая луна.

Полнолуние, вторая ночь.

И ни огонька в окнах, ни отблеска лампы, ни лая собаки, учуявшей незваных гостей. Альвы скользили в тени заборов, их снайперские винтовки, обмотанные косами, сплетенными из травы, не блестели. Тишина.

Степан прислонился к стене дома и осторожно выглянул из– за угла. Сначала ему показалось, что на площади клубится бесформенная серо-черная масса, словно тени водят друг за другом хоровод. Потом он понял и похолодел, одновременно опускаясь на одно колено.

Это были волколаки. Двадцать… тридцать… пятьдесят? Больше. Наверно, все население Березовой Гривы кружило здесь, под луной – взрыкивая, на ходу обрастая шерстью, скаля клыки. В середине дьявольского круга стоял человек. Совсем голый, перемазанный черной кровью, он держал над головой толстую книгу и нараспев выкрикивал:

– Во черном поле, на перекрестке, лежит бел-горюч Алатырь-камень! Кто к камню подойдет, камень тот отопрет, кровавый ключ отворится, чтоб крови напиться…

Степан огляделся по сторонам и увидел деревянную лестницу, приставленную к чердаку. Он бесшумно и осторожно взобрался наверх, на самый конек. Человек на площади, окруженный звериным клубком, продолжал выкрикивать слова. Шар луны пламенел уже невыносимо, иглами впиваясь в зрачки. С него словно капала кровь, проливаясь на землю.

Нефедов переломил пластинку амулета. На него обрушилось морозное облако, заискрилось вокруг тысячами снежинок, опадая на плечи. Шепотом проговаривая заученную наизусть строку, он чувствовал, как леденеют губы, отказываясь двигаться, как мир вокруг замедляется, превращаясь в вязкий кисель звуков и движений. Толпа на площади взвыла в один голос, но этот вой растянулся, дробясь на тягучие звуки: «У-у-о-о-а-а-а!». Покрытый кровью человек пошатнулся, уронил черный том и сжал руками голову, падая на колени. Холод стал невыносимым, подбираясь к самому сердцу. И тогда Степан выстрелил. Красные брызги веером повисли над площадью. Обезглавленное тело рухнуло и задергалось в конвульсиях. Волколаки стали поворачиваться на него – медленно, выдираясь из пут заклинания. Послышалась скороговорка выстрелов. Каждая серебряная пуля выжигала огромные дыры в плоти, отбрасывая оборотней в пыль, кувыркая тела по площади. Вой достиг невыносимой высоты, постепенно ускоряясь, мохнатые силуэты заметались все быстрее, но их было уже слишком мало, чтобы успеть напасть, чтобы прорвать слабеющий круг холода.

Последний оборотень грохнулся в пыль и умер, сипя и вздрагивая. Тогда Степан соскользнул с лестницы и бегом кинулся на площадь. Альвы были уже там – равнодушно работали кинжалами, отрезая головы людям, с которых сыпались последние остатки шерсти. Здесь были все, от мала до велика. Нефедов глядел на груду тел и чувствовал, как на него наваливается свинцовая усталость.

– Командир! – рядом появился один из солдат. – В деревне больше никого. А вон там один живой остался. Пуля мимо прошла, но сбежать он не успел.

– Пойдем, – хмуро буркнул Степан. Он шел мимо трупов, и настроение портилось с каждым шагом. Нефедов понимал, что иначе никак нельзя – волколак, однажды попробовавший крови, нормальным не станет никогда, и человеком его считать можно будет только до следующего полнолуния, когда жажда крови снова обернется безумием зверя. Но лучше от этого не становилось, потому что среди убитых были дети и женщины.

– Чертова мать! – выругался Степан. – Жаль, что я этой сволочи башку отстрелил сразу!

Он пнул книгу, валявшуюся около разрисованного кровью тела, и перешагнул через него, направляясь туда, где трое альвов, стоя неподвижно, держали на прицеле крепкого мужика, вжимавшегося спиной в бревенчатую стену.

– Так, – не доходя пары шагов, Нефедов остановился и пригляделся. Потом присел на корточки:

– Кого я вижу. Никак Михаил?

Белый от страха мужик, челюсть которого мелко тряслась, судорожно кивнул, обхватив грязные плечи руками. Альвы пристально глядели на командира, ожидая приказа. Стволы их винтовок не шевелились, мертво уставившись в лицо недавнему оборотню.

– Вот, значит, почему места у вас гиблые, – презрительно усмехнулся Нефедов, снова поднимаясь на ноги. – Волки шалят, значит?

Он сунул руку в карман, нашаривая папиросы.

– Ну, раз так – извини.

Альвы отошли на шаг, вскидывая винтовки. В это время пальцы старшины нащупали в кармане что-то мягкое. Он вытащил замызганную тряпицу, встряхнул ее – на землю посыпались крошки табака. Степан бросил тряпку под ноги и досадливо посмотрел на мужика.

– Хороша у тебя была махорка, Михаил! Получается, придется мне добром за добро отплатить.

Старшина вздернул плечи и замер, глядя в черные, без зрачков, глаза одного из снайперов. Думал он недолго.

– Ладно. Ведите его в машину, отвезем в Волоколамск. Пусть там с ним разбираются, у нас и своих дел по горло.

Помолчал и добавил:

– Не иначе, бог тебя надоумил такую махорку вырастить… Миша. Зачистить здесь все!