Арена Воронин Дмитрий
Малой взял свой — теперь уже свой — винтарь и принялся разбираться в процедуре смены обоймы. Процесс оказался простым и проблем не вызвал. Тем более что в карманах у каждого из стрелков было по паре запасных. Кстати, более там не было почти ничего, даже носовых платков — а все то, что было, сейчас лежало на заботливо расстеленном прямо на снегу спальнике Бориса — была у него такая привычка, хотя до избушки всего километров с десяток, ну, может, чуть больше, он никогда не отправлялся в лес без соответствующего рюкзачка, где и харчишки кое-какие имелись, и спальник на гагачьем пуху, и сухой спирт… и не сухой, кстати, тоже.
Нож складной швейцарский Victorinox, три. Обойма от снайперской винтовки СВ-99, нестандартная — на 10 патронов, шесть. Телефон сотовый, три. Все.
Вернее, насчет сотового телефона они могли и заблуждаться. Да что там, наверняка заблуждались — черт его знает, что это были за приборчики. Похожи они на привычные телефончики, похожи… а вот обозначения на кнопках совсем другие, незнакомые… в общем, непонятный прибор неясного назначения. И не возникало никакого желания трогать эти кнопки. Кто их знает, этих одинаковых мальчиков с оранжевой кровью. А ну как это гранаты. Или маяки… и еще неизвестно, что хуже.
Комбинезоны белые, три. Борис задумчиво вертел в руках мягкую, казавшуюся безразмерной вещь, что-то напряженно выискивая. Затем столь же тщательно осмотрел вторую. Третью. Потом вдруг снова перебрался к покойничкам и принялся осматривать их с преувеличенной внимательностью. Наконец нашел то, что искал. Усмехнулся.
— Колись, что ты там надыбал? — поинтересовался Евгений, уже влюбленно осматривая оружие, поглаживая приклад. Винтовка и в самом деле была элегантной, она просто-таки просилась в руки. И вообще, конструкция выглядела продуманной, аккуратные сошки, оптика… а то, что без автоматики, так у каждого оружия свое назначение. — Борис, ты с такой цацкой дело имел?
— Имел когда-то. — Борис явно думал о чем-то своем, отвечал как-то отстраненно, равнодушно и чисто механически. — Снайперская винтовка СВ-99, под патрон 5,6 мм, прямой затвор Никонова, прицел оптический, обычные прицельные приспособления отсутствуют. Запасная обойма крепится к прикладу. Эффективность огня до ста метров. В общем, оружие для города. Слушай, парень, тут интересные вещи получаются. Смотри, я ведь в этого гада попал, сам видел.
— Конечно, попал. — Женька не удержался от насмешливого тона. — А что, дырка во лбу уже за попадание не считается?
— Нет, я не о том. Я еще до того в него попал. В ногу. Вот, смотри…
И действительно, на ноге было что-то вроде повреждения. Будь этот че… это существо живо, работай его сердце, прогоняя кровь по сосудам, и в этом месте уже наливался бы лиловым синяк. Или у нормального человека синяк лиловый, а у этого будет морковный?
— Я что-то не понял, это что, след от пули?
— Вот именно, — промычал Борис, затем взял костюм, представлявший собой цельный комбинезон, закрывающий тело от щиколоток до шеи, плюс капюшон, и повесил его на дерево. Отойдя на несколько шагов, он в упор бабахнул по одёжке из ружья, дуплетом. Комбинезон буквально смело с ветки, отбросило на несколько метров, где он зацепился за кусты и повис на них, чуть шевеля рукавами в такт слабенькому, еле заметному ветерку.
Рассмотрев ткань, Женька удивленно хмыкнул.
— Ну, блин… стало быть, если бы я ему в спину стрелял, он бы просто повернулся, и…
— Везунчик ты, — отметил Борис. — Интересная штука, винтовочный патрон она, ясное дело, держит. И при этом мягкая. М-да… Значит, так, облачайся.
— Ты что, охренел? С трупа?
— Слушай меня внимательно. — Борис вмиг посерьезнел. — Эти трое… пусть клонов, не важно как их называть, приехали сюда за нами. Вопрос в том, сколько их приехало. Чует мое сердце, эта встреча не последняя. У меня нет никакого желания отправляться на тот свет или провожать в этот путь тебя. Нам еще надо добраться до города, причем живыми. И ребят предупредить — смешно думать, что из всей Команды охотятся только на нас. А для этого мы должны выжить. Любой ценой. Поэтому не спорь и делай, что тебе умный дядя говорит. И маскировка неплохая, и от пули защитит.
— Ну а теперь что? — немного нервно спросил Женька, с сомнением оглядывая себя, затянутого в маскировочный комбез. Предположения о безразмерности этой штуки оказались верными, она послушно облегала невысокую фигуру Евгения так, как будто именно на него и была сшита. Рядом возвышался Борис, тоже весь в белом — и совсем не казалось, что наряд ему мал.
— Теперь идем к избушке. Все патроны берем с собой, лишнюю винтовку брось, не до нее. И наши ружья тоже… лишний груз. Жаль, конечно, но сейчас от них толку будет немного. Идем налегке и быстро. И запомни, вперед меня не суйся.
— Ты думаешь… — глаза Женьки загорелись, — там засада?
— Плейшнер увидел сорок восемь утюгов, расставленных в шахматном порядке… Откуда я знаю, все может быть. Во всяком случае, на их месте я бы сделал именно так. Там наша машина, наши вещи, телефон. Что бы ни случилось, мы наверняка пойдем именно туда.
— А стоит ли поступать так, как от нас ожидают? — с сомнением спросил Малой.
— А дело в том, друг, что у нас нет другого выхода. Мы это знаем. Очень жаль, что и они это знают.
К избушке вышли уже в сумерках. И без того обеспечивающие неплохую маскировку костюмы теперь, в густой тени деревьев, делали своих новых владельцев совершенно невидимыми. Ко всему прочему, они оказались еще и очень теплыми, уже через четверть часа ходьбы оба охотника поняли, что надобность в утепленных куртках полностью отпала. Бросать их, впрочем, не стали — мало ли, могут еще и пригодиться, да и не ехать же в город в этих пусть и достаточно симпатичных, но все же странных нарядах.
Отменная маскировка и тот факт, что Женька мог различить Бориса с десяти шагов только по темному рюкзаку, означали, помимо прочего, еще и то, что столь же трудно будет увидеть и притаившихся в засаде врагов. Если засада имеет место, конечно. С одной стороны, осадить где-нибудь на дереве стрелка было бы неплохо… с другой — в такой тьме, для того чтобы надежно перекрыть периметр, понадобится очень уж много людей. Или нелюдей.
Избушка, невесть кем и когда поставленная в лесной глухомани и почти вросшая от времени в землю, была местом, в определенных кругах довольно известным. Всегда находились доброхоты, которые ее латали, вставляли стекла, меняли подгнившие доски, поддерживали запас дров и обязательный в таких местах минимальный набор продуктов, спичек и прочих мелочей, присутствие которых не замечаешь, а отсутствие может в мгновение ока превратиться в серьезную проблему. Кто-то, явно сведущий в своем деле, привез материалы и переложил печь, а какой-то умелец даже припёр резные наличники на окна, правда, смотревшиеся на стоящей посреди леса избушке, как на корове седло. И все же домик прямо-таки навевал мысли о чем-то патриархальном, посконном… в общем, о чем-то очень добром. Охотники любили это место и приезжали сюда довольно часто. Там, в избе, был даже пухлый журнал, куда каждый из постоянных посетителей аккуратно записывал, когда и на какой срок намеревается остановиться в этой «лесной гостинице».
Жилье встретило путников абсолютно темными окнами и полным отсутствием признаков присутствия человека. Или, если угодно, нечеловека. Если бы не стоящий во дворе темно-зеленый, сейчас кажущийся черным, джип Бориса, то можно было бы подумать, что это место давно и надежно заброшено.
— Ты думаешь, они начали искать нас отсюда? — едва заметно шевеля губами, спросил Евгений. Казалось, звук этого шепота разносится метров на сто вокруг, такая стояла тишина.
Сейчас до дома оставалось метров сто — как раз расстояние эффективного выстрела. В том, что настоящих снайперов среди странных существ нет, никакой уверенности не было. Хотя, если предположить полную одинаковость клонов, стреляют все столь же одинаково паршиво. Только вот теперь Борис не был в этом уверен — тот, последний, явно владел оружием лучше остальных. Правда, могло и показаться…
— Не знаю, — ответил он еще тише. — Будь здесь. Если что, прикроешь.
Он бесшумно опустил рюкзак в снег, натянул на голову капюшон так, что остались неприкрытыми разве что одни глаза, и скользнул вперед, к домику, сразу растворившись в тенях. Вокруг по-прежнему не было ни звука, ни намека на движение. Евгений поудобнее улегся в снег, порадовавшись теплому и непромокаемому комбинезону, и уперся глазом в прицел. Перекрестие обшаривало окна, дверь, двор… никого.
На какое-то мгновение ему показалось, что он заметил движение. Но спустя несколько секунд сообразил, что видит Бориса. Тот был уже у самого дома.
Тем временем Круглов и в самом деле достиг цели и теперь решал сложную задачу. Если в доме ждет засада, то проникнуть внутрь, не произведя шума, не удастся. Почему-то на сердце было неспокойно, и он решил, что и в этот раз следует довериться интуиции. Здесь их ждали. Он мельком осмотрел снег во дворе, но сейчас, в полумраке, разобрать следы было невозможно, да и к тому же это мало что дало бы.
Внезапно в голову пришла идея. Плохая идея, в случае ошибки обещавшая лишить и его, и некоторых людей, которых он знал лично, и еще неизвестно скольких, которых он не знал, прекрасного места для организации охоты. Впрочем, потом все можно будет поправить. Да нет, нужно будет поправить… лишь бы оно было, это «потом». Но, черт подери, жалко…
Задняя стена дома не имела окон. Именно там стоял джип, и возле джипа, прямо на земле, стояла пластмассовая канистра, на четверть заполненная бензином. Он как раз заливал бак с утра, просто привык все делать заранее — когда его отвлек Женька каким-то пустячным вопросом. Борис поставил канистру на землю, да потом и забыл о ней. И вот теперь она стояла на том же самом месте, всего в нескольких шагах. Конечно, всегда оставалась вероятность того, что и джипу достанется по полной программе, но с этим риском уже приходилось мириться. Да и не возлагал он на машину особых надежд — не полные же они придурки, в конце концов, наверняка машину вывели из строя в первую очередь. А то и начинили чем-нибудь взрывоопасным, с них станется.
Очень тихо, без бульканья жидкость потекла на бревна, пропитывая снег и заполняя воздух парами бензина. Оставив канистру здесь же — придется ею пожертвовать, — он отполз подальше и, чиркнув старенькой зажигалкой, подпалил кусок смоченной в горючке ветоши и швырнул ее на влажные бревна. И тут же, уже не особо стараясь прятаться, метнулся к опушке леса. Весело взметнулось ослепительно яркое в сумерках пламя, а спустя считанные секунды, когда он уже находился под более или менее надежным прикрытием деревьев, бахнул хлопок взрыва. Рванула канистра, и вся глухая стена дома разом запылала. Борис рухнул в сугроб, стараясь, чтобы заснеженные кусты были между ним и пылающим домом, и приник к прицелу.
Еще через полминуты он окончательно решил, что зазря спалил отличную охотничью избушку, и всякий, кто об этом деянии узнает, ни в жисть ему это не простит. А мгновением позже из дома вынырнула еле заметная, мгновенно слившаяся с белым снегом тень. За ней последовала вторая, третья…
Бревна радостно трещали, подставляя бока всепожирающему огню, тот торжественно гудел, дорвавшись до пищи, — и звуки эти как нельзя лучше заглушали хлопки винтовки. Борис стрелял холодно и расчетливо, как на стрельбище, не торопясь и не допуская ошибок. Выстрел, смена позиции. Выстрел, смена позиции… Он молил всевышнего только об одном, чтобы Женька сдуру не начал пальбу. Пацан стреляет неплохо, очень неплохо, можно сказать, с оружием в руках он просто бог — но его никто и никогда не учил основам снайперской стрельбы, где самое главное не просто попасть в цель — а еще и не попасться при этом на мушку снайперу противника.
Впрочем, Малой понял приказ «прикрывать» правильно и однозначно — и был неподвижен и совершенно незаметен. И ствол его винтовки был направлен отнюдь не в сторону горящей хаты — теперь он следил за Борисом, и только за ним. И когда за спиной Круглова вдруг появилась другая, несколько меньшая по размерам фигура, его винтовка глухо хлопнула в первый и последний раз. И тяжелое тело рухнуло в снег, подмяв под себя не пригодившееся оружие.
— Кранты машине, — сплюнул на снег Борис. — Грамотно поработали, сволочи. Ох, грамотно.
В свете все разгорающегося костра, коему гореть было еще достаточно долго, он с тоской обозревал то, что еще совсем недавно было довольно приличным джипом. Собственно, внешне машина и сейчас выглядела неповрежденной. Почти. Даже колеса не проколоты. Только вот двигатель был не просто раздолбан — он был тщательно, шаг за шагом уничтожен, без всякой надежды на реанимацию. Создавалось впечатление, что тот, кто занимался этим паскудным делом, изучил что-то вроде пособия «100 способов испортить машину» и применил их все.
— Что будем делать дальше? — спросил Женька.
Неподалеку ровным рядом лежали шестеро. Никого уже не удивляло, что и эта компания была вся на одно лицо — правда, лиц-то как раз у них почти и не осталось. Памятуя о прочности комбинезонов, стрелять приходилось только в голову, ладно хоть капюшоны были накинуты не у всех. Время от времени Борис потирал саднящее плечо — одна пуля ему все же досталась. Не пробив белую броню, она оставила наверняка громадный синяк, а то и вовсе повредила кость. Хотя сейчас это было уже не так важно.
— Пойдем к трассе.
— Ты с ума сошел? Это же двести километров!
— Пусть так, но отсюда надо выбираться. Я вот что думаю, эти их передатчики… прикинь, от группы не поступило сигнала о выполнении задания. Твои действия?
Женька вздохнул.
— Я тебя понял… разумеется, отправлю другую группу, посолиднее и со всеми мерами предосторожности.
— Вот именно. Везти до бесконечности нам не может, захватить транспорт нам наверняка не позволят, тем более что это очень запросто может быть и вертолет. Поэтому следующим должен быть именно наш шаг. В лесу они нас не засекут ни с какого вертолета, это сто процентов, бесшумных вертолетов не бывает.
— А может, они на летающей тарелке прилетят, — хмыкнул Евгений, рассовывая по карманам комбинезона запасные обоймы, каковых набрался изрядный ворох.
— Если бы это было так просто, они бы и оружие поприличней выбрали. Причем даже не обязательно какие-нибудь лазеры, и у нас есть образцы, не этой хреновине чета. Тем же «винторезом» нас бы уделали, как поросят. Да что там «винторезы», хорошая очередь из «калаша», и мы дружно остались бы там, в снегу, рядом с Баксом. Почему они прибыли с этими снайперками, я не знаю, но готов благодарить за это и бога, и черта, и Аллаха с Буддой заодно.
— Знаешь, — задумчиво протянул Евгений, — кажется, я начинаю улавливать их способ мышления. Никакой фантазии. Никаких отклонений от выбранной линии. Попалась под руку винтовка — значит, всем. Грамотно было бы укомплектовать отряд разным оружием, ночными прицелами… а вот это, — он ткнул пальцем в кучку совершенно одинаковых, будто бы из одной партии, перочинных ножей, — вообще никому особо не нужно. Если дать волю воображению…
— Дай.
— Ну, представь, имеем мы человека, который очень хочет нас убить. Он надевает броник, берет в руку оружие, какое нашлось, сует в карман пару запасных обойм — и лезет во что-то типа дубликатора. Щелк, щелк — и имеем вместо одного сразу девятерых. А можно — дюжину.
— А можно и сотню, — мрачно подсказал Борис.
— Можно, — благодушно согласился Женька. — Не знаю, может, у них энергоресурсы ограничены. Не знаю. И знать особо не хочу, по крайней мере пока мы отсюда не выберемся. В общем, идти так идти.
Борис кивнул и принялся укладывать рюкзак. Из багажника «паджеро» ничего не пропало, так что вопрос питания его не беспокоил. А что брать с собой в путь, он знал куда лучше Женьки, который, может быть, и отлично стрелял, но опыта длительного хождения по лесу не имел ни малейшего.
Еще через полчаса они были готовы. Впереди была неблизкая и нелегкая дорога. И следовало спешить — наверняка друзьям в Москве угрожает опасность. Их надо предупредить как можно быстрее.
Глава 6
Михаил сидел за девственно-чистым столом и пил кофе. Время от времени у него возникало желание, как в американских фильмах, положить ноги на стол, но это было, во-первых, не принято и, во-вторых, неудобно. Поэтому он просто сидел, откинувшись на хлипком стуле, пока что, скрипя и треща, выдерживавшем его тяжесть, пил кофе и листал местную газету, еще более неинтересную, чем центральные.
Все-таки в работе проверяющего есть своя прелесть, даже в том случае, когда этот проверяющий понятия не имеет, что нужно проверять. А принимающая сторона, в свою очередь, не в курсе, на кой черт этот проверяющий к ним приехал. Если подойти к такой поездке грамотно и не сильно портить людям жизнь, то можно рассматривать ее как двухнедельный отпуск без отрыва от производства.
Конечно, встретили его отменно. То есть именно так, как и должны встречать комиссию, даже когда она в одном лице. Выделили кабинет — несмотря на то, что сами не слишком просторно живут, нашли и стол, и стул — все старенькое, обшарпанное, как, впрочем, и вся наша система МВД, по крайней мере та ее часть, что работает «на земле». В общем, создали все условия, включая чайник и кофе. Работай — не хочу.
Миша, собственно, и не хотел. То, что поездка эта была, по сути, ссылкой, пусть и краткосрочной, отнюдь не настраивало на рабочий лад. Как и тот факт, что шефу явно абсолютно все равно, какие материалы прибудут из этой, с позволения сказать, командировки. Под «шефом» понимался, разумеется, Одинцов. Да и Бурый, в общем, тоже — ему важно было, чтобы Угрюмов не болтался под ногами.
Любому человеку, независимо от того, участвовал он в подобных инспекциях или нет, совершенно ясно одно — для написания хорошего отзыва нужно максимум пара часов. То есть все пишется по шаблону, придуманному неизвестно кем и неизвестно когда. Может быть, еще в царской охранке, или вообще во времена Ивана Грозного. «Работа ведется удовлетворительно, существенных недостатков не выявлено, ряд недочетов устранены в ходе проверки…» Ну и так далее. Добавить пару десятков цифр, взятых из стандартного статотчета, — и справка о проверке готова. Другое дело, если изначально поставлена задача что-либо найти. Тогда приходится копать, искать ошибки — а у кого их нет? Не ошибается только тот, кто вообще ничего не делает. Конечно, находится целый ворох недочетов, сверху спускается букет выговоров, принимаемых с философским смирением, и все успокаивается еще на годик. В настоящий момент Мишка глубоко копать не намеревался, хотя и подумал уже об этом пару раз. От скуки. Делать было абсолютно нечего, телевизор он недолюбливал, ассортимент в местном книжном магазине оставлял желать лучшего, а пара происшествий, на которые его пригласили, оказались настолько банальными и неинтересными, что лучше бы он эти приглашения не принимал. К тому же местные ребята в присутствии инспектора из Москвы проявляли излишнюю нервозность, старались все сделать быстро и хорошо, как следствие — получалось не так уж быстро и через пень-колоду.
Он сидел здесь уже неделю и намеревался честно отсидеть вторую, после чего вернуться в Москву. Одинцов, видимо, тут же отправит его в какой-нибудь другой район, чтобы не мозолил глаза полковнику. Ну, там видно будет.
Зима, затишье… вот весной, там уже начнется работа, там появятся «подснежники»,[1] молодежь начнет, выделываясь перед девчонками, угонять машины, чтобы прокатиться с ветерком до ближайшего лесочка, понаедут дачники, нарушая патриархальное спокойствие городка и вступая в неизбежные конфликты со старожилами, заканчивающиеся, как правило, мордобоем… Пока же здесь совершенно нечем заниматься.
В дверь постучали.
— Да! — после некоторой паузы Михаил разрешил посетителю войти. Паузы как раз хватило, чтобы извлечь из ящика стола стопку отчетов и придать лицу озабоченный вид. Как бы там ни было, но не следует местному личному составу подозревать московского проверяющего в тунеядстве. Даже если на самом деле так оно и было.
В приоткрывшейся двери показалась голова в фуражке родного мышиного цвета.
— Простите, ваша фамилия Угрюмов?
— Точно так, — кивнул Михаил.
— Я из дежурки… там вам звонят, из Москвы.
— Иду.
Двигаясь вслед за молоденьким сержантом, Миша поинтересовался:
— Что-то я тебя раньше не видел.
— Только из отпуска, — вздохнул сержант.
— Сочувствую…
— Спасибо, — улыбнулся тот. — Хотя проводить отпуск зимой и дома — лучше уж на работу. Вон, трубка лежит.
Миша взял трубку, попутно отметив, что аппарат находится еще в более худшем состоянии, чем его собственный.
— Угрюмов слушает.
— Привет, Михаил! — Голос был знаком до боли, и Мишка вдруг понял, что спокойные денечки подошли к концу. Он и сам не мог бы сказать, откуда вдруг родилась такая уверенность, но чувствам своим доверял. Все. Баста. Теперь придется пахать и пахать. И на пахоте этой ему скорее всего предстоит быть лошадью.
— Привет, Геннадий. Что-то случилось?
— Нутром чуешь? — фыркнул Одинцов. — Значит, так, бросай там все на хрен, бери ноги в руки и дуй сюда. Только имей в виду, в управу не суйся, сразу ко мне. Домой то есть.
— В чем дело, шеф?
— Не по телефону. Скажу одно: мы с тобой в жопе, и не только мы. Ты с местными добазаришься, чтобы тебе командировку закрыли неделей вперед?
— Ну… возможно.
— Поверь, будет куда лучше, если уговоришь. Все, когда тебя ждать?
Михаил прикинул расписание поездов, добавил час-другой на возможные задержки — куда же без них, приплюсовал время на дорогу от вокзала до Генкиного дома… получалось, что не ранее чем в два-три часа дня. Завтрашнего, разумеется.
— Ладно, жду.
Уговорить местное начальство поставить в командировочном дату выезда, не соответствующую фактической, оказалось совсем несложно. Более того, начальство было столь довольно скорым отъездом проверяющего и обещанием хорошей справки, что вообще само сходило к секретарю, шлепнуло на командировочное печать и вернуло Михаилу документ без даты выбытия. Мол, что сочтешь нужным, то и сам впишешь.
Учитывая, что Одинцов вряд ли поднимет панику просто так, Михаил пожертвовал энной суммой и приобрел сразу два билета на поезд. Один — по которому и впрямь намеревался ехать, второй — на ту дату, когда должен был возвращаться согласно плану. Причем первый — козыряя удостоверением, бормоча что-то о служебной необходимости… и, в итоге, на совершенно чужую фамилию. Кассир проникся значимостью момента, понимающе кивал и обещал молчать до гробовой доски… то есть скорее всего до ужина, где этот случай после принятия маленькой будет шепотом предан огласке. Но вряд ли информация разойдется быстро и широко.
Дорога прошла нормально, хотя Угрюмов чувствовал себя, как на иголках, и понимал, что его нервозность заметна. Правда, в это время вагоны были полупусты, и два его соседа по купе, откушав водочки, тут же мирно задремали, нисколько не интересуясь окружающим. Это опера устраивало как нельзя лучше. Он и сам не знал, почему столь старательно маскируется, наверное, шло это от рефлексов, от чувства опасности, которое со временем вырабатывается у всех мужчин, которые рискуют по роду работы собственной шкурой. У всех — поскольку те, у кого такого чувства так и не появляется, обычно долго не живут.
Одинцов встретил его у порога, молча стиснул руку и кивком головы указал в сторону комнаты, проходи, мол.
— Ну, рассказывай, что случилось.
— Почитай. — Гена бросил на столик перед Мишкой несколько скрепленных листков бумаги. Тот развернул и углубился в чтение.
«Осмотр места происшествия… женщина, на вид 25–30 лет… огнестрельное ранение брюшной полости… мужчина, на вид 25–30 лет… множественные огнестрельные ранения… изъяты пули…» Фамилия потерпевшего показалась Михаилу знакомой, но вот так сразу вспомнить ее обладателя он не смог. Слишком уж много фамилий постоянно мелькали перед ним все эти годы, так много, что давно уже слились в одну непрерывную полосу.
Перевернув последнюю страницу, он поднял глаза на Одинцова.
— Ну и что?
— Теперь читай вот это, — тот протянул подчиненному еще несколько листков. Существенно меньше, кстати.
Из второго комплекта документов следовало, что в квартире такой-то произошла пьяная драка, в ходе которой муж, воспользовавшись столовым ножом, нанес своей супруге проникающую рану брюшной полости, вследствие которой она скончалась на месте. Осознав содеянное, мужчина принял решение покончить жизнь самоубийством, которое и реализовал, написав соответствующую пояснительную записку и застрелившись из пистолета Макарова, 9 мм.
Михаил вдруг почувствовал, как лоб покрывается испариной. Он снова взял первую пачку бумаги, сверяя фамилии, имена, адреса. Все было верно.
— Что это? — глухо спросил он.
— Первый пакет документов — это осмотр места преступления, выполненное нашими ребятами, и мной в том числе. Женщина явно не сопротивлялась, да и, собственно, она была не в том виде, чтобы сопротивляться. Похоже, в нее всадили пулю сразу, как только она открыла дверь. Безо всяких разговоров. Мужчина, наоборот, сопротивлялся более чем активно, и я зуб даю, что кое-кто из нападавших ушел не на своих двоих. У него на руках кровь… ладно, об этом потом. Значит, так, его изрешетили в буквальном смысле слова, стреляли из пистолета с глушаком, наверное, потому что никто выстрелов не слышал. На первый взгляд из квартиры ничего не пропало. Это, так сказать, вещи простые и понятные.
Он вдруг вышел на кухню, затем вернулся, неся две стопки и бутылку коньяку. У Мишки округлились от удивления глаза — Одинцов квасит в рабочее время? С дуба рухнуть! Но протянутую рюмку принял и одним махом опрокинул в себя. Чувствовалось, что день еще готовит немало сюрпризов и некоторый допинг не помешает. Тем более что Одинцов явно не в своей тарелке, а значит, ему еще явно есть что сказать, и вряд ли услышанное Михаилу понравится. Ему все это уже страшно не нравилось.
— Теперь пойдут вещи непростые и непонятные. Первое. Эксперты не смогли установить оружие, из которого стреляли. Пули и гильзы стандартные, от Макарова, но характер нарезов и прочая их премудрость говорит о том, что стреляли не из пээма. Второе. Эксперты в один голос утверждают, что все выстрелы сделаны из одного ствола.
Мишка нырнул глазами в протокол, пробежал его от начала до конца, сначала просто так, потом повторно, загибая пальцы. Одинцов все это время молчал.
— Тридцать семь выстрелов?
— Это при условии, что ни одна пуля не улетела в окно. А учитывая, что окно было разбито вдребезги, думаю, улетела. Представь себе такую картину: по квартире мечется человек, ты в него стреляешь, потом меняешь обойму, потом стреляешь снова… и так пять-шесть раз.
— Бред.
— Не то слово. И все же эксперты клянутся, что стреляли из одной и той же пушки. Третье. На левой руке мужчины и под ногтями правой руки обнаружена кровь. Анализ показал, что это… не кровь.
— А что? — не найдя ничего лучшего, спросил Михаил.
— Неизвестно. Какой-то химический состав. Петровича из экспертного знаешь?
— Ну.
— Так вот, Петрович говорит, что это все-таки кровь. Жидкость по составу очень похожа на кровь, но…
Он на некоторое время замолчал. Михаил тоже не подгонял шефа, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет. Тот все скажет сам, поскольку раз уж начал, то останавливаться глупо. Просто нужно время, чтобы подобрать слова.
— Короче. Либо это не кровь вообще, либо кровь, но не человеческая.
— А чья? — Михаил не то чтобы не врубился, но просто на уровне подсознания оттягивал принятие неизбежного, стараясь найти выход из психологического тупика в известных и банальных вещах. — Животные в доме были?
— Мишка, это не наша кровь. — Одинцов вздохнул и, собравшись с силами, выпалил: — Не земная.
Наверное, он ожидал гомерического хохота, вращения пальцем у виска и банальных фраз типа «ты, брат, погнал». Наверное, он даже был бы немного рад, если бы Мишка выдал нечто в таком духе… Но тот молчал. Снова проглядел вторую подшивку и уперся в Одинцова вопросительным взглядом.
— Ну а это откуда?
— Это мне на следующий день дал Бурый, — вздохнул Одинцов. — Самоубийство. Дело закрыто.
— Самоубийство? Одиннадцать пулевых ранений, из них четыре смертельных?
— Особо жестокое самоубийство, — мрачно заметил Одинцов, даже не улыбнувшись. — Из дела изъяты все заключения экспертизы, вместо них вложены новые. У бабы этой, понимаешь ли, не пуля в животе, у нее там столовый нож. А мужик, оказывается, застрелился, причем из оружия, которое найдено рядом с телом.
— При осмотре его там не было?
— Ясный пень. И еще. Прилагающийся к делу в качестве вещдока пистолет имеет спиленные номера, по результатам баллистической экспертизы — не фальсифицированной, кстати, а самой что ни на есть честной — чист как стекло. Только вот все пули в хате этой выпущены были не из него… в отчете об этом, конечно, ни слова.
— Хреново… так, Генка, один очень важный вопрос. Какое, к едрене фене, это имеет отношение ко мне?
— Тебе фамилия потерпе… самоубийцы ни о чем не говорит?
Михаил еще раз вчитался в фамилию, в имя убитых мужчины и женщины. И вспомнил.
— Твою ж…
— Вот именно.
Мишка вскочил и заходил по квартире кругами, затем сорвал трубку телефона, набрал номер.
После нескольких долгих гудков на том конце линии послышался недовольный голос.
— Слушаю.
— Петро? Это Угрюмов. Бросай все дела…
— Как это, бросай? У меня…
— Насрать. Бери машину, дуй сюда, — он продиктовал адрес Одинцова, — и быстро.
— Может, уж лучше вы к нам? — неуверенно протянул Петр, но по угрожающему сопению в трубке понял, что спорить бессмысленно. — Еду. Пятнадцать минут.
Михаил швырнул трубку на рычаг.
— В «Арену» сообщил?
— И не собирался. Это дело дурно пахнет, поэтому сначала подумаем сами.
— Добро… сейчас подъедет один кореш, да ты его, впрочем, знаешь, он в курсе дела. Помозгуем вместе.
Анжелика смертельно не любила вечерних платьев. Наверное, для них просто не пришло еще время, а может быть, сказалось воспитание — она всегда была бой-бабой, почти мальчишкой, предпочитая куклам солдатиков, а пасьянсу — DOOM. И предпочтения в одежде отдавала джинсам, кроссовкам и прочему барахлу стиля «унисекс». По крайней мере в первые двадцать лет своей жизни.
Потом она познакомилась с парнем, который спустя месяц перебрался к ней на постоянное место жительства. Постоянство это оказалось недолговечным, но он, покидая эти стены навсегда, оставил за собой две очень важные вещи.
Прежде всего он убедил Анжелику, что у нее отличные ноги, которые просто грешно скрывать под джинсами. Он был настолько убедителен, что девушка, хотя и не смирившись с соблазнительными вечерними нарядами, сменила свою привычную униформу на шпильки и мини, иногда даже вызывающие. Собственно, к радости окружающих — видеть рядом очаровательную девушку куда приятнее, чем серое безобразие, пол которого определяется в основном отметкой в паспорте.
И главное, парню этому удалось убедить Анжелику в ее неотразимости. В этом его мнении, несомненно, достаточно важную роль сыграла банальная влюбленность, однако девушка поверила, прониклась и расцвела. На самом деле ее никак нельзя было назвать красавицей, по крайней мере если следовать общепринятым канонам красоты, но она была более чем симпатичной, и теперь, когда серая мышка ушла в прошлое, от поклонников не было отбоя.
Еще до своего появления в «Арене» Лика уверенно двигалась по карьерной лестнице, став неплохим переводчиком. Какое-то время она даже видела себя на литературном поприще и в преддверии этого светлого будущего научилась неплохо разбираться в компьютерах.
Попутно, поддерживая собственные представления о неотразимости, она решила заняться спортом. Правда, для серьезных занятий профессиональными видами она была уже стара, всякие новомодные шейпинги, калланетики и аэробики ее не привлекали, и проблему выбора она решила кардинально, записавшись в секцию карате. Нельзя сказать, что она преуспела там, где обучение следует начинать с детского возраста, но определенные навыки приобрела, а впоследствии закрепила и развила их в «Арене».
Правда, изящество и хрупкость фигуры она при этом утратила безвозвратно, теперь ее тело представляло собой великолепный набор мышц, у некоторых мужчин даже вызывающий мистический ужас. Может быть, именно поэтому она до сих пор была одинока, хотя в ее жизнь время от времени входил какой-нибудь мужчина. Долго они не задерживались — мало кто из мужиков способен выносить рядом женщину, мало того что умную и красивую, так еще и физически сильнее себя. Но надежды найти того, единственного, она не теряла. Правда, один из наиболее перспективных кандидатов был безнадежно женат на красивой длинноногой дуре…
Вот и сейчас она ждала гостя, в связи с чем домашний халат сменился весьма экстравагантным прикидом, огненно-рыжие волосы были особо тщательно уложены, а макияж был именно таким, какой нужен для романтического ужина, тем более что ужин этот, весьма вероятно, плавно перетечет в завтрак. А поскольку время до прихода гостя еще оставалось, Лика сидела возле компьютера, шаря по интернету в поисках последних новостей.
Звонок в дверь оторвал ее от чтения, но не заставил встать с кресла. Лишь рука с длинными ногтями двинула мышку, включая изображение с вмонтированной над дверью web-камеры. Эта игрушка была установлена одним из предыдущих ухажеров Лики, за что она была ему искренне благодарна. Она вообще умела быть благодарной и доброжелательной, и поэтому расставалась с парнями легко, не наживая себе врагов и сохраняя с бывшими любовниками теплые дружеские отношения.
В углу экрана зажегся прямоугольник, на котором высветилась лестничная площадка. Лика вздрогнула и напряженно уставилась на экран.
У двери стояли трое. Качество камеры было не слишком высоким, а освещение в подъезде — дерьмовым, как всегда, какая-то сволочь вывернула лампочку, и лестничный пролет почти тонул во тьме. Но она была уверена, что там, в полумраке, есть кто-то еще, и скорее всего не один.
Она внимательно рассматривала незваных гостей, не слишком беспокоясь за собственную безопасность. Тяжелая железная дверь — достаточно надежная защита для одинокой женщины. Даже если женщина эта в остальном беззащитна. А Лика таковой не являлась, и пару раз пьяным придуркам, возжелавшим любви в темном переулке, приходилось в этом убеждаться.
Женский взгляд сразу выхватил то, что мужчины отметили бы, возможно, в последнюю очередь. Троица перед дверью была… одинаковая. Одинаковая одежда — короткие куртки, почему-то белые брюки, черные вязаные шапки. Слишком все это было идентично, чтобы списать на случайность. И слишком подозрительно.
Вообще, на душе у нее было неспокойно. И на работе творилось что-то не слишком правильное. Ровно пять дней назад Штерн вдруг заявил, что, поскольку капитан укатил за бугор, смысла в хождении на работу он не видит и всем предоставляется двухнедельный отпуск. Видимо, она узнала эту новость одной из последних, поскольку ни Стаса, ни Игната, ни Наташки в тот день она вообще не видела.
Конечно, спорить было грех — как бы там ни было, а недельку не вставать рано утром, позволяя себе понежиться в постели подольше, — это всегда приятно, особенно когда это оплачивается в прежнем размере. Она и не спорила. Только потом, на третий или четвертый день ее стали посещать сомнения. Вообще говоря, Штерн так себя не вел — мало ли, что непосредственной работы нет, всегда остаются тренировки, работа над моделями матриц, да мало ли еще что.
Она позвонила коллегам, но никого не застала дома. Причем телефон у Стаса с Наташей вообще не отвечал, даже ночью. Лика даже решила при случае выразить им свою обиду — это немножко свинство, куда-то уехать и даже ее не предупредить. Команда они или как?
В общем, и неожиданный отпуск, и молчание друзей — все это могло иметь вполне приличное и логичное объяснение, но какой-то неприятный осадок в душе все-таки образовался. Девушка впервые за пару-тройку последних лет вдруг почувствовала себя брошенной и никому не нужной.
И вот сейчас оказалось, что она кому-то потребовалась. И эти «кто-то» ей определенно не нравились.
— Не буду я вам открывать, мальчики, — сказала она вслух самой себе. — Гуляйте себе.
Мальчики гулять явно не собирались. Один из них достал какой-то массивный предмет, и…
Анжелика вскочила с кресла, чуть не на лету скинула туфли, мешавшие двигаться быстро, и бросилась к шкафу, где лежала Женькина глупость — видеокамера. Когда он притащил ей этот «подарок», она только посмеялась над зарождающейся паранойей. Теперь она так не думала, более того, она была в панике. Поскольку странная троица на лестничной площадке резала дверь ацетиленовой горелкой. Конечно, все не так просто, и насыпная дверь будет держаться долго, но рано или поздно металл уступит напору огня.
Сейчас ее не интересовали вопросы, откуда у шпаны — если, конечно, это была шпана — мог взяться резак. Факт был налицо, и группа до странности одинаковых людей намеревалась проникнуть в ее квартиру. Оружия у нее, разумеется, не было. И потому, что бывшая страна Советов еще недоросла до свободной продажи огнестрельного оружия, и потому, что годы, проведенные в «Арене», внушили ей более чем достаточно веры в собственные силы. Почему-то она была убеждена, что именно сейчас этих сил запросто может и не хватить.
Футляр от видеокамеры полетел в угол, а Анжелика лихорадочно пыталась вспомнить, что это там Женька говорил про включение этой штуки. Кажется, вот этот рычажок надо передвинуть вниз до упора и… и тогда в ее руках окажется боевой лазер, невиданный на этой планете. Конечно, потом могут быть разборки и с милицией, и еще с кем-нибудь, но это будет потом. Лучше участвовать в разбирательствах, чем присутствовать на похоронах в виде главного действующего лица.
Из двери сыпались искры, металл поддавался, хотя и пытался оказывать сопротивление, оправдывая вложенные в него деньги. Ясно было одно — держаться ему недолго.
Между тем Лика возводила баррикаду. Мысль о том, чтобы припереть дверь диваном, даже не возникла — не хватало только сгореть заживо. Она, сама не зная почему, на сто процентов была уверена, что это не просто попытка поживиться барахлишком. На такое дело не ходят с автогеном, да еще толпой. Лика понимала, что живой ей скорее всего из квартиры не выйти — кому помешала молодая женщина, что стоит за этим нападением, — все это можно будет обдумать позже. А если этого «позже» уже не будет, значит, и вовсе бессмысленно тратить последние минуты на размышления.
Вдруг, мысленно обозвав себя дурой, она схватилась за трубку телефона. В микрофоне — тишина. Неудивительно, провод они резанули наверняка в первую очередь. Сотовый тоже молчал, лишь рассыпался треском помех. Что ж, гости хорошо подготовились, даже заглушили сигнал — еще одно доказательство того, что добром они не уйдут.
Массивный диван стал основой баррикады. У Лики было в запасе еще несколько минут, поэтому бастион она возводила спокойно и расчетливо — обеспечивая себе более или менее надежную защиту. У них наверняка оружие, ну а если дело дойдет до рукопашной — им не поздоровится. Хотя вряд ли дойдет, они наверняка знают, куда пришли.
Со стороны это, наверное, выглядело более чем необычно. Подавляющее большинство женщин в этой ситуации принялись бы истошно звать на помощь или забились бы в темный угол, накрыв голову руками, и обреченно ждали бы конца. Лика была бойцом, в первую очередь бойцом, а женщиной — уже потом. Она готовилась к бою.
Глухо звякнул выпавший на пол замок, выжженный автогеном. Вокруг раскаленного металла тут же взвился дымок, весьма вероятно, что паркет в прихожей загорится. Вопрос лишь в том, будет ее это волновать минут через десять или уже нет. Дверь рванули на себя, распахивая настежь.
Она выстрелила первой, прямо в дверной проем, не имея ни малейшего шанса промахнуться. Тонкий рубиновый лучик мигнул, и там, на лестничной площадке, раздался короткий хрип, сопровождаемый шумом падающего тела. И тут же засвистели пули.
Свет она предусмотрительно погасила — самым радикальным образом, разбив лампу. Они не видели, куда стрелять, ей же их фигуры, на фоне скупо освещенной лестничной площадки были видны прекрасно. Анжелика выстрелила еще раз, чувствуя, как стремительно нагревается в руках камера, и перекатилась на левый край баррикады. То место, где она находилась секунду назад, взвилось веером щепок — сразу несколько пуль врезались в диван. По-видимому, они заметили, откуда ударил лазер. Несколько отрешенно она подумала, что лазерная вспышка и второй труп с выжженной в груди дырой их, похоже, нисколько не удивили. Забавно…
Наконец-то нападавшие догадались вырубить свет на лестнице. Теперь они находились в равных условиях, Лике приходилось даже несколько хуже — коридор теперь тонул в густой тьме, а ее, на фоне окна, вполне могли увидеть. И несмотря на то что они продолжали стрелять, вспышек не было, видимо, оружие было снабжено устройствами для бесшумной и беспламенной стрельбы.
Она выпустила три луча подряд, но на этот раз уже не могла сказать, попала в кого-то или нет. Пока что они тоже стреляли наугад, пули вспарывали воздух, вдребезги разбивая все, что могло быть разбито. Долго это продолжаться не могло, надо было отступать дальше, в глубь квартиры. Лика метнулась к двери, ведущей в соседнюю комнату, и в этот момент ощутила сильнейший удар, буквально бросивший ее на колени. Она тут же стремительным броском отправила свое тело вперед, переворотом, и тут же смещаясь в сторону от дверного проема. И только поднявшись на ноги, смогла оценить потерю.
Пуля, выпущенная почти наугад, нашла цель, в клочья разнеся камеру и лишив девушку единственного оружия.
Лика прижалась к стене. Глаза уже полностью привыкли в темноте, и она видела более или менее сносно. Скорее всего нападающие находятся в таком же положении.
Первого, попытавшегося войти в комнату, она ударила ногой в голову, с наслаждением услышав глухой стук — отброшенная ударом голова вошла в плотное соприкосновение с твердым дверным косяком. Тело рухнуло назад, на мгновение помешав остальным ворваться в комнату.
«Да сколько же вас, сволочи! — зло подумала она. — Ну, давайте, возьмите меня».
Из соседней комнаты послышались короткие хлопки — не такие, как щелканье бесшумных пистолетов, погромче. На мгновение стало тихо, затем она вдруг услышала голос — первые слова с момента начала нападения. И голос этот был сладостен, как самая лучшая песня, как глас с небес:
— Лика! Ты жива?
Пока Женька стоял у двери, напряженно прислушиваясь к звукам на лестнице, Борис, такой же заросший, грязный и пропахший смесью костра, пота и пороха, обнимал и утешал плачущую Лику. Когда все кончилось и напряжение боя спало, слезы хлынули из девушки потоком.
— Ну успокойся, малышка, все хорошо, все нормально. Все уже позади.
— Господи, что они хотели? Боренька, ты…
— Не знаю, девочка, не знаю. Но нам надо отсюда сваливать, и побыстрее. У тебя пять минут, собирай самое нужное, деньги, документы… в общем, самое-самое. И делаем ноги. Потом все обсудим, в более спокойной обстановке.
Она, всхлипнув, кивнула, попыталась вытереть глаза, размазывая косметику и превращая лицо в боевую раскраску пьяного индейца, и на дрожащих ногах бросилась за сумкой, куда стала, почти не глядя, пихать чуть ли не первое попавшееся под руку.
— Женька, что там?
— Пока тихо.
— Я соберу оружие…
— Не стоит, — ответил Евгений, не оборачиваясь и не отводя взгляда от лестницы. — Я уже посмотрел их пистолеты. Спусковой крючок оборудован чем-то вроде сканера отпечатка пальца. У нас таких пистолетов не делают. Воспользоваться им может только владелец.
— Ладно, хрен с ними. Лика, ты готова?
— Д-да…
— Так и пойдешь? В этой твоей, с позволения сказать, юбке и драной блузке?
— Ой… еще минуточку, я переоденусь.
Тремя тенями они выскользнули на лестницу, и Лика с трудом подавила вопль — чуть ниже, на ступеньках, лежали четыре тела. На три из них ей было глубоко наплевать, а вот четвертое… оно принадлежало как раз тому парню, для которого и надевались умопомрачительная юбочка и каблуки. Под телом расползалась лужа крови.
— Эт-т-то… эт-то не в-вы его?
— Нет, видимо, он пришел раньше времени, — покачал головой Борис, сжимая в руке странной формы ружье. Под кожаной курткой виднелась какая-то грязно-белая одежка. Внезапно он хлопнул себя по лбу.
— Стоп! Возвращаемся. Женька, закидываем тела в хату, быстро.
— Зачем?
— Потом. Делай, что говорю.
Вдвоем они быстро занесли трупы в Ликину квартиру, свалив их прямо в прихожей. Девушка механически отметила, что трое в черном были убиты выстрелами в голову. Борис сбегал куда-то вниз и притащил рюкзак. Вытащив из него какую-то белесую тряпку, он кинул ее Лике.
— Скидывай шмотки, и одевай это, быстренько.