Три богини судьбы Степанова Татьяна
Связка ключей на кожаном ремешке и ключница на «молнии». Катя вгляделась – самая обычная вещица, логотип какой-то… «Furla» – фирменная ключница, недешевая, Пепеляев – торговец обувью и кожгалантереей – мог себе такую позволить.
ИТАК, ЗНАЧИТ, ОН – ТОРГОВЕЦ ОБУВЬЮ. ОБЫЧНЫЙ ТОРГОВЕЦ ОБУВЬЮ И НИЧЕГО БОЛЬШЕ?
– В Твери кто-нибудь у него из родственников есть? Знакомых? – спросил Гущин.
– Троюродный брат есть, они давно не общались, мать умерла несколько лет назад. Соседей опросили, потом кое-кого из его бывших однокашников нашли. Наши туда сразу махнули, в Тверь-то. Так вот все про него только хорошее одно – Рома Пепеляев… Но общались с ним кто пять лет назад, кто два года назад, – Елистратов щурился, – но все лишь одно хорошее, добрые слова… И соседи тоже. Вежливый, мол… Думали, сразу сдаст квартиру, потому как сам-то в Москве постоянно, а он не торопился, мол, все, какие были, предложения не устраивали его – то приезжие с Кавказа, то семейство с ребенком маленьким, то платить не могут столько, сколько просит. Разборчивый, выгоды искал… Разве так сумасшедшие себя ведут?
– А почему его из института исключили, вы говорили, – спросила Катя.
– За прогулы, сессию не сдал. Его бывшие однокашники вспоминают – он уже тогда чем-то приторговывал, бизнес свой небольшой начинал. Трудно было совмещать. Только давно это было. Он и в Москве тогда еще не жил. Вон дом-то. Весь первый этаж – это их аренда под склад.
– Может быть, кто-то там в Твери знал его лучше, чем бывшие одноклассники и соседи? – Кате не терпелось все выяснить. – Возможно, девушка была?
– Мы что, по-вашему, работать со свидетелями не умеем?
– Простите, я просто спросила.
– Федор Матвеевич, а это что, сотрудница твоя? – Елистратов повернулся к Гущину. – А то, знаешь, дело все же наше целиком, посторонние нежелательны.
«Сейчас скажет, что я из Пресс-центра, – подумала Катя, – и погонит МУР меня взашей».
– Брось, не ерепенься, – Гущин подтолкнул московского коллегу вперед. – Я сам хотел спросить – связи-то хоть были какие у него по жизни?
– Конечно, мы поинтересовались этим в первую очередь. Были связи – и в институте, и так. Не комплексовал он по этой части и успехом у противоположного пола пользовался. Только опять же это данные по прошлой тверской его жизни, с которой он вроде как в расчете был полном. А про московские его дела и связи и спросить не у кого. Разве вот у того, кто нас у дверей встречает? Менеджера фирмы их торговой?
Менеджера поначалу Катя и не заметила, столько народа толпилось возле дома, столько машин милицейских. Едва они подъехали, Никитники тут же перегородили лентой: проезд транспорта временно закрыт. Дом располагался в самом конце переулка. Желтое трехэтажное строение, узким клином прилепившееся к серому гранитному массиву административных зданий, фасадом выходящих на Славянскую площадь.
Дом был старый и явно нуждался в капитальном ремонте. На двух верхних этажах окна были кое-где забиты картоном, лепнина карниза осыпалась, краска стен облупилась и облезла. Дом выглядел бы совершенно запущенным, если бы не первый этаж, весьма резко контрастировавший с общим архитектурным упадком.
– Здание вроде памятник какой-то исторический, – сказал Елистратов. – Бумаги на него есть в Москомнаследии и в Москомимуществе, вроде горело оно несколько лет назад, потом подрядчик появился, хотели реставрировать. Потом лопнуло все в связи с кризисом. Кое-как отделали первый этаж, он от пожара сильнее всего пострадал, и сдали помещение под склад. Здравствуйте, спасибо, что приехали, скажите, а здесь дорогая аренда? – этот вопрос он задал уже менеджеру, которого Катя «не заметила», – парню лет двадцати пяти в деловом костюме при очках.
– Мы сами думали, что дорого будет, это же самый центр, – голос у менеджера уже был взволнованный, хотя пока его ни о чем «таком» еще не спрашивали. – Наша фирменная оптовая сеть, мы… Ну, больших проблем у нас нет, но время такое, сами понимаете, экономить приходится на всем. Но это помещение очень удобно расположено – как склад это просто идеально, мы экономим на перевозках, мы работаем с торговыми сетями в ГУМе, ЦУМе, на Тверской. Можно просто погрузить товар в багажник и в салон обычной легковой машины. ОН так и делал…
– Значит, выгодная аренда была и недорогая? – уточнил Елистратов.
– Да, мы и сами удивились, но все дело в том, что дом фактически в аварийном состоянии, здесь никто не живет, тут когда-то давно был пожар, и с тех пор здание переходило из рук в руки. А для склада это идеально. Когда ОН нашел это помещение и позвонил нам, мы сразу же согласились арендовать.
– Значит, это помещение нашел сам гражданин Пепеляев? Под склад?
Они все уже стояли у дверей. Вся оперативная группа с Петровки, полковник Гущин, Катя, понятые, все ждали, когда Елистратов откроет изъятыми ключами склад и даст старт обыску. Но Елистратов, казалось, не замечал всеобщего нетерпения.
Первый этаж действительно был отремонтирован. Это сразу бросалось в глаза. Дверь дома… Когда-то это было обычное московское парадное, теперь же деревянные створки заменили на крепкую железную дверь. На окнах – точнее, это были витрины – имелись внутренние металлические жалюзи. Они были опущены, так что с улицы невозможно ничего рассмотреть.
– На магазин похоже, до склада вашего здесь, что, магазин был? – Елистратов держал в руках ключи.
– Да, что-то вроде, но он сгорел, и потом помещение пустовало, – ответил менеджер. – Мы сделали кое-какой ремонт за свой счет – дверь, жалюзи, сами понимаете, это необходимо в целях безопасности, ну от воров хоть какая-то защита. Мы ведь экономили на стороже. ОН… Пепеляев фактически сам выполнял обязанности по охране товара, он ведь жил здесь.
– Ага, это уже интересно, – улыбнулся полковник Елистратов и отомкнул замок входной двери. – Зафиксируйте в протоколе, дверь не заперта, только захлопнута, замок автоматический. Приступайте к осмотру и обыску. Федор Матвеевич, заходи, давай вместе все тут оглядим.
Катя вошла внутрь одной из последних. Тихонько включила в сумке диктофон, пусть пишет. Камеру тут сейчас, кажется, не достать, слишком уж заметно будет. Эксперты вон и так на фото, на видео снимают.
Как здесь душно… никогда, наверное, никто не проветривал… Чем-то пахнет… Катя едва не вылетела вон. В спертом воздухе висела тяжелая смердящая вонь.
Один из экспертов быстро прошел куда-то в глубь сумрачного помещения.
– Так и есть, товарищ полковник, так я и думал.
– С уборной, что ли, проблема? – спросил Елистратов.
– Тут за перегородкой раковина и биотуалет. В нерабочем состоянии – то ли свет вырубился во время процесса переработки, то ли заело… Отсюда и запах такой.
– Дверь откройте настежь, работать здесь невозможно!
Струя свежего воздуха, впущенная с улицы, рассеяла смрад, и сразу стало легче. Катя пересилила себя: раз приехала смотреть «логово», нечего в обморок падать – гляди!
Но ничего такого она сначала не увидела. Голый потолок, голые стены, кое-как выкрашенные чем-то серым. Кое-где на потолке еще заметны пятна копоти и сажи. Очень много контейнеров и коробок с обувью. Часть из них стоит аккуратными пирамидами вдоль стены напротив двери. Часть просто хаотично навалена в углу. Яркие обувные коробки, обувь разная: и дорогая – итальянская, французская, и дешевая китайская.
– С Черкизона небось привезли и свалили тут, – буркнул полковник Гущин. – Это ж надо, столько добра…
Среди этого складского хаоса мебель как-то терялась. Катя увидела шкаф у стены. Сыщики его открыли – он тоже сверху донизу был набит коробками. Еще была пара деревянных стульев и что-то типа тахты или дивана. Грязная обивка, скомканный плед, подушка с яркой, но сильно засаленной наволочкой. Все это было сбито, вздыблено.
– Тут, значит, он ночевал, – Гущин обернулся к менеджеру. – Сколько же он здесь прожил?
– Три месяца без малого. ОН сам нашел для нас это помещение, мы ему даже бонус за это выплатили. Пока шел ремонт, он жил на съемной, точнее, комнату снимал где-то в Чертанове. А потом переехал сюда. Сказал, что тут удобнее, в самом Центре, оборудовал тут себе жилое помещение.
– Не больно оно жилое. Биотуалет вон и тот вырубился.
– Здесь у него что-то вроде кухни, – объявил эксперт из-за перегородки.
Катя прошла мимо обувных коробок, мимо дивана, мимо шкафа. Деревянная перегородка отделяла от основного пространства небольшой закуток. С внешней стороны перегородки на вешалках висела мужская одежда, тут же стояла пара чемоданов. За перегородкой – стол, еще два стула, электрическая плитка, посуда, сковородки – кажется, все из ИКЕА, относительно новое, но уже запущенное, плохо мытое. Из маленького холодильника эксперты извлекли заплесневелый хлеб, масло, колбасу, копченую рыбу, сметану, овощи – все испорченное, сгнившее.
– Не ел он, что ли, совсем? – Елистратов брезгливо понюхал продукты. – Чтоб в холодильнике все так испортилось… Сколько же это времени лежало? У нас он неделю после задержания всего, а тут срок продуктам истек месяц назад.
На закопченной сажей, некрашеной кирпичной стене висело узкое пыльное зеркало. Катя прошла мимо – в нем отражалась вся эта затхлая комната, весь этот хлам.
Обувные коробки… Как много коробок…
– На раме пятна, и тут на стене тоже что-то есть… Ну-ка свет сюда дайте, – эксперты занялись кирпичной кладкой.
– Возле тахты, на полу, у стены, тоже что-то… пятна, похожие на кровь…
Катя отошла к окну-витрине. Один из оперативников поднял стальные жалюзи, впуская в помещение склада свет. Много света…
– Экспресс-анализ подтверждает – кровь.
– Товарищ полковник, взгляните сюда!
В потоках света, льющегося сквозь окна-витрины, тяжелый смрад снова словно сгустился. Катя ощущала тошноту. Ей хотелось выбраться отсюда прочь. Зря она поехала тешить свое пустое любопытство.
– Тут на стене что-то кровью нарисовано непонятное.
В потоках солнечного света были видны лишь пятна копоти и еще что-то – на стене, на кирпичной кладке на уровне среднего человеческого роста – темный зигзаг… Бурая размашистая линия с резкими изгибами… не понять, не разобрать.
– Сфотографируйте, скопируйте, возьмите пробы на анализ ДНК.
Катя, совершенно сбитая с толку, подошла к полковнику Гущину, тот очень мрачно и чрезвычайно пристально вглядывался в обстановку жилища Романа Пепеляева.
– Федор Матвеевич, почему здесь повсюду следы крови? Может, он тут кого-то убил до того, как отправился на улицу с пистолетом?
Гущин, не отвечая Кате, посмотрел на Елистратова. И по тому, как многозначительно они переглянулись, Катя поняла: они оба чего-то недоговаривают.
Глава 8
КОМПЛЕКС НЕПОЛНОЦЕННОСТИ
– А все же хорошо без них. Тихо, спокойно, – Анфиса, развалившись на диване, положила ноги на пуф из ротанга. – Несуетно, правда?
Катя, вернувшись домой, застала подругу на кухне – Анфиса постепенно обживала пространство, переиначивая все – от плиты до холодильника – на собственный лад.
– Как дела на коммунальном фронте? – спросила Катя.
– Сегодня срезали батареи, – Анфиса гремела кастрюльками. – Потолок пробили, паркет взломали, обещали новые приваривать со вторника по четверг. К отопительному сезону, сказали, сделаем, хозяйка. Я там с ними в квартире весь день проторчала, потом только заскочила в один журнал, несколько снимков им продала.
Анфиса профессионально занималась фотографией и этим зарабатывала себе на жизнь.
– А потом в супермаркет заехала за продуктами… И вот сижу, тебя жду с ужином.
После ужина на диване перед телевизором и родилась та сакраментальная фраза о том, что «все же без НИХ хорошо».
– А долго ли еще Вадик твой будет за границей? – спросила Анфиса после паузы, потому что Катя эту тему про НИХ не поддержала. – И чего там столько времени торчать?
– Его работодатель лечится, со здоровьем у него плохо.
– Да черт с ним, с этим работодателем, – Анфиса фыркнула. – Мало, что ли, на свете работодателей? Этот умрет, другой найдется… Ладно, вы мне только смотрите – никаких разводов.
– О разводе пока речь не идет.
– Ну если не идет, то и горевать нечего. Отдохнешь малость от своего «Драгоценного». Па-а-а-думаешь какой, – Анфиса сделала ногами, задранными вверх, несколько «фитнесовских» движений. – Хорошо без них, без мужиков – тихо, мирно. Хочу – в пижаме целый день, хочу – ем, хочу – сплю… Хочу – снова жир наращиваю. Хочу – зарядочку для бодрости – раз, два, раз, два, горе не беда. – она накинулась на Катю и начала ее тормошить: – Плюнь, все образуется… И нечего быть такой сосредоточенной на этом вопросе. Я вот тоже зацикливалась, ну ты помнишь мою историю – свяжешься с женатиком, не развяжешься вовек. А сейчас в себя пришла. Одной тоже неплохо. Неплохо ведь одной, – Анфиса неожиданно всхлипнула. – А, все, ерунда, давай плюнем и не будем сосредотачиваться на этом вопросе.
– Да я, собственно, не об этом сейчас думаю, – сказала Катя.
– То есть как не об этом? А я всегда только об этом – о нем, о своем, черт бы его взял… А о ком ты думаешь?
– Помнишь, меня срочно вызвали на работу? – спросила Катя и рассказала подруге.
– Стрельба на Арбате… Да об этом всю неделю только и говорят, только и пишут, – Анфиса подпрыгнула на диванных подушках. – Ничего себе… И это ваш дядька полковник того подонка задержал? Ничего себе… Ну, ну, продолжай…
Катя продолжила, рассказ получился недлинный.
– А это у тебя что в руках? – спросила Анфиса. – Я еще на кухне заметила, ты что-то в пальцах крутишь – бусина?
Катя передала предмет подруге. Это был темный плотный шарик, вязкий, липкий на ощупь.
– Это я там нашла, на полу возле окна, – сказала она. – Смотрю, что-то лежит, не пойму, что это такое.
Анфиса колупнула шарик ногтем, понюхала – он издавал слабый терпкий аромат.
– Кажется, это какое-то восточное благовоние, шарик для курильницы, судя по всему, то ли смола ароматическая, то ли еще какое-то снадобье. – Она снова понюхала. – Я такие в магазине «Путь к себе» видела, их в курильницы закладывают и кадят. Зачем ты его оттуда взяла – из этого чертова логова?
Странно, Анфиса употребила то же самое слово о ЕГО жилище, как и полковник Гущин. Точно они сговорились…
– Там склад обуви, – ответила Катя. – Этот человек… Роман Пепеляев, он был оптовый поставщик. Конечно, грязно там у него, и запах ужасный, там с туалетом что-то… Но, в общем-то, обычный склад, приспособленный под временное жилье. Знаешь, сейчас в Москве многие приезжие так живут, квартиру дорого снимать, вот и пользуются какими-то служебными, рабочими помещениями, так и менеджер их фирмы нам пояснил.
– Никитники от Кремля в двух шагах, выбрал себе место для своей норы, гад. Я по телевизору слышала – девять человек он там, на Арбате, прикончил.
– Четверо были убиты на месте, и еще пятерых он тяжело ранил.
– Девять человек! Как и тот, ваш… ну не ваш, конечно, а тот майор, милиционер из Царицына. У того тоже, кажется, девять жертв. И как же скоро весь этот ужас снова повторился. Тогда ночью в магазине, а в этот раз на Арбате, на Старом Арбате, где я тысячу раз… где мы с тобой, Кать, миллион раз ходили, гуляли, где всегда столько народа! Тогда все ролик про майора показывали – стоит посреди зала торгового в супермаркете в форме и спокойно так, неторопливо обойму перезаряжает… А этого Пепеляева не снял никто, как он там, на Арбате, перезаряжал?
– Там свидетелей много, насколько я знаю, их сейчас всех по обстоятельствам происшествия допрашивают. Наш Гущин Федор Матвеевич, он случайно там оказался поблизости, он его и обезвредил. И теперь он тоже свидетель.
– Я не понимаю, прости, может, у меня мозги по-другому устроены, но я отказываюсь понимать, – Анфиса горячилась, – жил себе поживал парень… До тридцати двух лет дожил, зла никому никакого, и вдруг берет пушку, обоймы и идет убивать людей. Причем никто из тех, по ком он стреляет, никогда прежде с ним не то что знаком не был, не то что что-то ему дурное сделал, даже и не слышал ведь, не подозревал о его существовании. В чем причина, я тебя спрашиваю? Ты вот – сотрудник милиции, юрист, журналист, криминальный обозреватель – кого мне еще спрашивать, кроме тебя? Ответь, в чем причина?
– Я пока не знаю, мне хочется понять, но я не уверена в успехе.
– А тебя ведь не только я, но и другие спросят – и про майора из супермаркета, и про этого Пепеляева – торговца обувью. Он что, псих?
– Нет, пока данных таких нет, ему назначена психиатрическая экспертиза.
– Майору тоже экспертизу назначали и, кажется, вменяемым его признали, если я не путаю… Значит, не псих? Тогда почему стрелял по людям? Чуть ли не в день своего рождения после банкета… Пепеляев часом тоже не в тот ли самый день на охоту вышел, когда родился?
– Нет, он родился в марте, это сейчас установлено.
– Значит, он по знаку Рыбы, так это слабенький знак, водный, контролируемый, ведомый, – Анфиса прикусила губы. – С Рыбами-мужиками связываться себе дороже… Маменькины сынки, хлюпики… Это вон Скорпионы инфернальные личности, из них маньяк-убийца вполне может сформироваться, а из Рыб… А что про него, про этого Пепеляева, свидетели говорят, знакомые? Что он за человек?
– Понимаешь, мало о нем пока известно. У нас все сведения о времени, когда он жил в Твери, и там только положительные характеристики. А тут в Москве вроде как и не было у него близких, друзей, знакомых. Лишь коллеги по фирме. Менеджер его, кстати, опять же положительно характеризует. – Катя вспомнила, что там, на месте, во время обыска рассказывал представитель обувной фирмы. – Он работал с ними около четырех лет, закупал товар. Менеджер говорит – опытный, энергичный сотрудник, всегда можно было на него в деловом плане положиться. Внешне выглядел всегда очень аккуратно, даже щеголевато, что, кстати, странно, если вспомнить, в какой грязи он жил там, на этом складе. Но это тоже было временно, по словам менеджера – он жил там всего три месяца. Сам нашел это помещение с арендой и предложил фирме, предложил также побыть там в роли сторожа-охранника на этом складе.
– Сейчас таких охранников полно, – кивнула Анфиса, – но в людей-то они на улице ни с того ни с сего не стреляют!
– И у менеджера об этом Пепеляеве скудная информация – общались они только по работе. К тому же менеджер месяц был в отпуске, так что они в последние недели с Пепеляевым не встречались.
– Может, личные проблемы были у этого урода? – предположила Анфиса. – Вон у майора, как в газетах пишут, жена-красотка – тыр-пыр… Гипертрофированный комплекс неполноценности. Знаешь, сейчас все подобные случаи именно так в прессе и подают – пришел мужик с ружьем в супермаркет где-нибудь в Алабаме или школьник с пистолетом в колледж, опять же в Штатах, грохнул человек десять ни с того ни с сего, и во всем его гипертрофированный комплекс неполноценности виноват. Я, мол, такой, а вы все такие – и я вам, гадам, за все мщу. За что мщу? Вот этот Пепеляев – он же приезжий, так, я правильно поняла? Может, здесь в столице у него что-то не складывалось? Может, и менеджер этот вам врет с перепугу? Они его уволить хотели, или в долгах он у них увяз, ну и обозлился на всех. Нет, нелогично… Тогда бы шел в фирму и палил бы там. А то явился на Арбат, где молодежь гуляет, там ведь что-то вроде театрализованного карнавала в тот вечер было, я по телику слышала…
– Возможно, причина в комплексе неполноценности, а может, он вдруг внезапно с ума сошел… Нет, не знаю, а гадать не хочу. – Катя снова взяла в руки липкий ароматический шарик. – Они что-то темнят, Анфиса. Начальник «убойного» с Петровки, и Гущин тоже… Знаешь, у меня такое чувство, что наш Федор Матвеевич, хоть и задержал его там в одиночку, а… нет, не побаивается все это вспоминать, а как будто отодвигает это от себя сейчас, словно не хочет анализировать и разбираться.
– Но об этом же преступно умалчивать! Надо причины вскрывать, – всплеснула руками Анфиса. – Это же как язва, как зараза – один взял пистолет, второй взял пистолет. Начальник столичного отдела милиции – в это только вдуматься надо! И этот второй – мирный торгаш… Я, может, его балетки покупала, и вдруг он взял и убил четверых ни с того ни с сего, а пятерых ранил. Можно, конечно, награждать орденами тех, кто таких вот убийц задерживает, собой рискуя. Можно этого вашего полковника Гущина наградить. Но всем этим наградам без точного, ясного ответа, почему это произошло, в чем причина и как этого в будущем избежать, грош цена. И не одна я так говорю. Это многие сейчас говорят. И кто, как не вы – милиция, нам на все эти вопросы ответит. Ну хотя бы на один конкретный вопрос: почему этот Пепеляев убил столько человек на Арбате?
– Анфиса, что я могу? Я вот тоже Гущина убеждала, а приехала туда, на этот склад, и как-то сразу растерялась. Понимаешь, он – этот человек, убийца, молчит. Они всегда молчат, может быть, это такая форма защиты у них, я не знаю… Но без его показаний ответить на вопрос, почему убил, какой был мотив, нельзя. Можно только предполагать, гадать, версии строить. Но все равно это не будет полной правдой. Правду знает лишь он – убийца.
– Ты его видела?
– Только на видео, оперативная съемка в ходе допроса.
– Так необходимо посмотреть на него вживую. – Анфиса потянулась к журнальному столику, достала пухлый конверт со снимками. – Я фотограф, Катя, и я знаю: человек в жизни и человек на пленке – это две большие разницы. Как часто мы стараемся ухватить самую суть характера, и как редко это у нас получается. Смотришь в объектив на того, кого снимаешь, и все про него вроде понимаешь, а когда делаешь снимок и проверяешь, что вышло, на пленке сплошная лажа, ненатурально. А в таких делах все должно быть натуральным, первичным.
Катя кивнула. Умница-путаница Анфиса, кажется, подала дельную мысль. Катя подумала: нет, пока Пепеляев содержится в камере Матросской Тишины, поглядеть на него вживую вряд ли удастся. А вот если его переведут в Центр судебной психиатрии, тогда что-то можно будет предпринять.
Глава 9
ГАСТРОНОМ № 1
В этот день звезды вроде бы не предвещали ничего экстраординарного, и тем не менее кое-что произошло.
Стеклянный купол, под ним залитое солнцем пространство огромного магазина, полосатые тенты над зеркальными витринами, в них все отражено – бодрая суета, группы японских туристов, внимающие экскурсоводам, и две женщины в черном, неторопливо, с достоинством шествующие к гостеприимно распахнутым дубовым дверям.
Две женщины среднего возраста, хорошо одетые, холеные, с одинаковыми мягкими сумками «Соня Рикель».
Сестры Руфина и Августа специально приехали в ГУМ в гастроном № 1, они любили этот магазин с момента его открытия.
– Знаешь, я все думаю над тем предложением. Помнишь, я говорила насчет салона, – Августа смотрела по сторонам, – ты с ходу отвергла, а ведь все же дельная мысль. Только здесь было бы лучше, удобнее. Много народа, приезжих, здесь аура другая.
– Гастроном оживил тут все, как-то сразу все задвигалось, зашевелилось, – Руфина усмехнулась. – А то было как в музее: бутики, витрины… Нет.
– Что нет? – спросила Августа с легким раздражением.
– Нет, идея с салоном нам не подходит. Да и никто в ГУМе этого нам не разрешит. Слушай, я сразу в кондитерский отдел. А ты посмотри там… выбери какого-нибудь хорошего вина.
Августа послушно кивнула. Сестры вошли в гастроном и разделились. Руфина направилась прямо к витринам с тортами и пирожными – в самый конец линии. Да, ей нравился этот магазин. Идея была совсем неплоха, и ведь кому-то пришла она в голову. Возможно, кто-то бывал в Лондоне и видел тамошний универмаг «Харродс» – там тоже имелся гастрономический отдел. Но здесь, в шаге от Красной площади, под бой курантов, все получилось как-то по-своему, почти по-домашнему, на давно уже забытый, отринутый лад.
Аромат ванили…
Витрина с пирожными – песочные корзиночки с жирным кремом: «розочка», «грибочки», пирожное «ленинградское», пирожное-«картошка»…
Что-то сладкое, почти приторное и безумно нежное, как материнский поцелуй…
Руфина застыла перед витриной. Со стороны могло показаться, что вот – женщина на пороге пятидесятилетнего рубежа стоит в центре гастронома и выбирает, выбирает, что повкуснее. Звезды не сулили сегодня даже воспоминаний детства, но вот не чаешь, где найдешь – воспоминания нахлынули вместе с запахом ванили.
Песочные корзиночки: «розочки», «грибочки» на блюде кузнецовского фарфора. Мать купила кузнецовский сервиз «по случаю» в антикварном. Когда переехали в Москву и начали обживать дом – особняк на Малой Бронной, надо было обзаводиться всем – приличной посудой, хрусталем. Денег тогда у матери уже на все это хватало, даже вдоволь было чеков для магазина «Березка», заменявших валюту. Странно, но магазин с таким названием, где продают модную обувь и разные там фишки, теперь в двух шагах от их дома на Малой Бронной. Но та, старая советская «Березка» была почище всех этих новых навороченных бутиков. Или ей сейчас так только кажется?
Прошлое, как, оказывается, просто его вспомнить, прочувствовать каждой клеткой, оно никуда не ушло, не делось. И хотя сейчас в настоящем – обеспеченный быт, приглашенный дизайнер-декоратор, французские шторы цвета маренго и «Мерседес», который так ловко водит сестра Августа, прошлое… оно все равно кажется почти волшебной страной. Там… где-то там…
Песочные корзиночки-пирожные на блюде кузнецовского фарфора, кофе по-турецки, батарея бутылок на низком журнальном столике – джин, виски, мартини, мать с крашеными волосами цвета воронова крыла, с аккуратной укладкой… Салон мать посещала на Кузнецком мосту, и эта была какая-то особая парикмахерская, куда ездили актрисы МХАТа и жены дипломатов. Мать в голубом платье джерси. А напротив нее – два британских журналиста, кажется, с Би-би-си, и очень известный, модный тогда советский поэт, женившийся на итальянке, – она тоже тут, сидит в кресле, курит в углу. Мать только что предсказывала ей судьбу тэт-а-тэт за закрытыми дверями. Кажется, предсказала развод, но перед ним несколько вполне счастливых лет с «русским». Какой это год? 1978-й или 1979-й? Какой тогда была она, Руфина? Нет, не вспомнить сейчас… В памяти всплывает другое: мальчик, спускающийся по лестнице, – лет восьми, светловолосый, очень живой, смышленый и миловидный, в джинсовом комбинезоне. Вот он уже на последней ступеньке, а вот перед зеркалом. Теперь на месте зеркала там, в зале, большой портрет матери…
Мальчик долго смотрит на свое отражение, потом плетется в гостиную, где мать, великая Саломея, с гостями, с клиентами.
– Руфина, забери брата! Руфочка, где ты, долго тебя звать? Сокровище мое, я занята сейчас, мама занята, я приду к тебе позже, и мы вместе почитаем на ночь, а сейчас, пожалуйста, не мешай. Руфина, забери же Тима, займи его, поиграйте вместе!
Руфина слышит этот голос из прошлого – как ясно он звучит, даже эхо летит тут, в этих залах, заново отделанных, таких «советских» залах гастронома № 1. Брат Тим, Тимофей, он был младше ее, как и бедная сестра Ника, гениальная в своем паранормальном даре победоносная дурочка Ника.
В каком же году это было? Корзиночки-«розочки», торт «Птичье молоко» – за ним тогда стояли километровые очереди в кулинарию ресторана «Прага». Сейчас этот торт можно купить везде, но вкус у него другой. И лишь здесь, в гастрономе, вкус тот же… почти тот же… Почему? Только они одни помнят настоящий рецепт?
Брат Тимофей всегда любил пирожные, обжирался сладким, как…
– Мне, пожалуйста, разных пирожных, ассорти, – Руфина наконец-то сделала выбор, обратив ясный взор свой на продавщицу в крахмальной наколке. – Вот таких три, таких два, ореховый рулет…
– Один рулет?
– Нет, три… потом вот это творожное, и этих, с кремом…
Ага, вспомнила, это было незадолго перед приездом к ним в дом цыгана. В Москве знали его под кличкой Бриллиантовый мальчик. О нем потом столько всего писали, столько плели… И про дочь генсека, и про его поступление в Большой театр… «Бриллиантовый мальчик» приехал в тот вечер к их матери Саломее. И она спросила его: «Отчего ты пришел ко мне? Ступай к своей цыганской гадалке». Но он хотел слышать ее слова, и она ему что-то сказала, опять же за закрытыми дверями, с глазу на глаз. Что-то такое, что ему совсем не понравилось, что привело его в ярость, и он ударил ее – великую Саломею. Поговаривали, что часто по пьяной лавочке он поколачивал и дочь генсека, которая была как кошка в него влюблена.
Такой мать свою Руфина видела впервые. Саломею всю трясло. У нее была ссадина на переносице, но она ее словно не замечала. «Бриллиантовый» давно смылся, а она все сжимала кулаки. А потом закрылась у себя в комнате и не выходила до середины следующего дня. А когда вышла, то они все – дети – были напуганы… На руках матери появились бинты, и кровь проступала на белой марле. И потом она сразу пошла в ванную отмывать те предметы, которыми часто пользовалась во время своих сеансов, – серебряную чашу и блюдо, произведение дагестанских серебряных дел мастеров из аула Кубачи.
– Мама, помочь?
– Закрой дверь!
Мать обернулась и резко рванула дверь ванной на себя, но она, Руфина, тогда еще очень юная, успела заметить, что вода на дне ванны цвета мясных помоев.
С ним, с этим цыганом, потом произошло несчастье. Правда, не так скоро, через несколько лет. С другим человеком несчастье произошло быстрее.
– А есть у вас яблочный мармелад? Ну тот самый, помните, что резали такими большими ломтями? – Руфина улыбнулась продавщице и получила в ответ улыбку.
А ВОТ ЭТОТ СЛУЧАЙ, когда мать снова была вне себя, произошел гораздо позже. Это было уже при Андропове. Как-то сразу все стало в их доме иначе, непривычно. Иностранцев как ветром сдуло. И не приезжали больше толстые тетки с перманентной завивкой в бархатных пальто, отделанных ламой, все как одна в одинаковых финских сапогах – «цековские жены». Они боялись засветиться в церкви и крестили своих детей и внуков тайком, «из-под полы» где-нибудь в глухих сельских приходах в дальнем Подмосковье или вообще в глубинке, чтобы ненароком не донесли, не написали в ЦК. А вот к ясновидящей Саломее ходить не боялись, потому что она была «разрешена» и «принята» на самом верху.
Но при Андропове это как-то все разом оборвалось. Больше того – однажды в их доме появились двое в серых костюмах, похожих на униформу: «Велено кончать всю эту вашу самодеятельность».
– Кем велено?
– Догадайтесь с трех попыток. Вам все понятно? Велено кончать. Иначе двадцать четыре часа на сборы и вон из Москвы. Мы вас предупредили.
Мать после их ухода сидела в зале. Там с ней был только Тимофей. Она уже тогда особо выделяла его. Потом она ушла к себе и снова надолго заперлась. Среди ночи их разбудил ее страшный вопль. Но они не спустились вниз, сидели по своим комнатам в темноте, тревожно прислушиваясь, зная, что нельзя беспокоить ее там, в ее полуночном затворничестве, и нельзя зажигать света – нигде, во всем доме. Иначе – беда.
Мать вышла на следующее утро, и на руках ее снова были бинты. Пятна крови пестрели на ковре, их потом отмыли с порошком. Две любимые материнские канарейки (их клетка была в комнате) сдохли, не пережив той ночи. Тимофей закопал их трупики во внутреннем дворе.
А через пару дней по Москве пополз слух, что Андропов помещен в ЦКБ, что-то очень серьезное с почками. Из больницы, как известно, больше он не вернулся.
ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО ВСПОМИНАТЬ?
КТО ЗНАЕТ – ЗАЧЕМ…
Дубовые панели, сияющие витрины, жирный крем, приторный, как поцелуй…
Августа тем временем ходила вдоль винных стеллажей, выбирая вино и коньяк. В этом отделе больше всего было иностранцев и вообще мужчин. Один – полноватый, крепкий, ровесник по возрасту, – кажется, поглядывал в ее сторону с интересом.
– Советую взять армянский.
– Спасибо за совет.
– Вашему мужу понравится.
– Я не замужем. А вы не видели тут где-то на стеллажах «Массандру» и этот… все время забываю, как он назывался… портвейн «Красного камня»?
Мужчина прошел к дальнему стеллажу.
– Вот здесь, пожалуйста.
– Еще раз большое спасибо.
– Простите… мы не встречались раньше? Вы мне кого-то напоминаете…
Он был крупным мужчиной, хотя и не таким высоким, как хотелось бы, и, кажется, ужасно стеснялся. У него были слегка оттопыренные уши, что делало его похожим на школьника, переминающегося у классной доски с ноги на ногу. «Мы не встречались раньше?» – классический прием съёма. Однако на «съёмщика» обеспеченных дам он не был похож. Мясистое лицо обрамляла аккуратная модная бородка, вместо ботинок – кроссовки.
– Люблю сюда приходить, – сказал он Августе. – Хлеб здесь очень вкусный.
– Да, точно, и пирожные.
– Однако все дорого.
– И не говорите.
– Берут и за место, потому что ГУМ, и вообще за… не знаю, за память, что ли… за удовольствие детство вспомнить, – незнакомец указал на горку, сложенную из синих банок сгущенки. – Везде можно купить, но только тут стоишь и вспоминаешь, как лет этак тридцать назад тайком от матери варил вот такую банку… Чтоб была сгущенка-варенка, а она ка-ак у меня бабахнула, словно граната, и к потолку прилипла.
– Надо же… А я на печенье «Юбилейное» здесь всегда смотрю. В детстве это было что-то вроде хлопьев – разломаешь на кусочки и молоком зальешь, сладко, объеденье.
– Вы очень элегантная женщина. Вы, наверное, спортсменка?
– Совсем нет.
– У вас такая спортивная фигура. Я сам раньше спортом занимался – боксом. Ну а теперь только на силовых тренажерах.
– Что вы говорите…
– У нас свой небольшой бизнес семейный… Я в Подмосковье живу. А вы москвичка?
– Да.
– А тут, в ГУМе, сейчас москвичей мало. Москвичи – настоящие москвичи – сейчас по домам сидят.
– Ну почему? С чего это вы взяли?
– Так, наблюдение жизни. Меня зовут Петр… Петя как-то уж и не по возрасту, а ваше имя?
– Августа. Можно Августина.
– Вы очень элегантная и красивая. А могу я спросить…
– Простите, мне надо идти, вон моя сестра.
– Это кто еще такой? – спросила Руфина, когда они вышли из гастронома.
– Понятия не имею. Сколько коробок ты набрала!
– Так что же ты ждешь? Помоги.
– Давай отнесем это все в машину, потом вернемся, походим тут еще по магазинам, а после кофе выпьем где-нибудь, – Августа забрала у старшей сестры почти все покупки – она была сильной, ей было не тяжело.
– Хорошо, только надо не опоздать домой. У нас сегодня прием с четырех часов.
Уходившись по ГУМу так, что они уже не чуяли под собой ног, купив черные замшевые туфли для Руфины и несколько пар трусов для сестры Ники, они зашли на второй этаж, в кафе над самым фонтаном, сели за столик на галерее и сделали заказ.
– Я есть хочу до смерти, – Августа смотрела меню, – а у них тут только салаты, омлеты… Ничего мясного. Слушай, надо следить, чтобы она носила белье аккуратно.
Руфина кивнула. Речь шла о Нике.
– То есть чтобы она вообще всегда его носила. А то ведь она часто забывает.
– Что ты от нее хочешь? Ты же знаешь ее.
– За столько лет можно было понять, что надо носить трусы, когда в доме толчется с утра до ночи столько народа, – Августа хмыкнула. – Я, что ли, обязана следить за ней?
– И я не обязана.
– Ты ей сестра.
– А ты тоже не… Ладно, я поговорю с ней, внушу ей. Мы должны на какие-то вещи закрывать глаза, не травмировать ее по пустякам, иначе она сорвется, помнишь, как было в тот раз… А если она сорвется, то пострадает наше общее дело, которое, кстати, кормит нас, приносит нам деньги.
– Смотри-ка, а он тоже тут, – усмехнулась Августа. – Этот тип… поклонник из винного отдела. Вон за тем дальним столиком, и сюда смотрит.
Руфина достала из сумки модные очки, нацепила их и, нисколько не смущаясь, обернулась, разглядывая назойливого незнакомца.
– Ничего, вроде солидный, и по возрасту тоже… Живот пивной.
– Петр.
– Успел уже имя свое сказать тебе?
– Успел, успел, – Августа обернулась и помахала поклоннику.
И, словно только дожидаясь от нее поощрения, он быстро поднялся из-за столика и подошел к ним:
– Здравствуйте еще раз.
– Вот это моя сестра Руфина, – сказала Августа.
– Очень приятно… Петя, – мужчина совсем засмущался, зарумянился, но быстро взял себя в руки. – Извините, я подумал… Вот там внизу в театральной кассе билеты были. Я купил два… хорошие места… Я подумал, а вдруг вы не откажетесь. Вот – это для вас, – он буквально всучил Августе билет.
– Да что вы, зачем?
Читать бесплатно другие книги:
