Снежный король Соболева Лариса
– Почему ты одна в такое время и с залитой кровью конечностью? – поинтересовался Андрей, заводя мотор. – Идешь, бормочешь что-то под нос, я за тобой минут пять наблюдал.
– Андрюша, отвези меня, пожалуйста, домой.
– Уточним: ко мне домой?
– Ко мне! – встрепенулась Рита, но, увидев хитроватое выражение лица Андрея, поуютнее устроилась на сиденье. – Никогда не поймешь, когда ты шутишь.
– Моя мать тоже так считает, а я серьезен всегда. Значит, ты хочешь домой? Так, брела одна ночью, можно сказать, раненая... Поссорилась с Германом?
– Вроде того.
– Я очень рад.
Он вел машину на минимальной скорости, автомобиль мягко перекатывался на ухабах, баюкал. Рита подумала, что сейчас с Андреем ей легко, не надо притворяться... Выходит, с Германом притворялась? Вполне может быть. Приходилось многое скрывать, играть чужую роль волевой женщины, которой незнакомы ревность, страх потерять Германа, презрение к нему – такое тоже было. А это и есть притворство.
– Рита... – вывел ее из задумчивости Андрей, произнеся ее имя по-особенному, точно собирался сказать нечто очень важное.
– Не говори ничего, Андрюша, – поспешила остановить его Рита, и, заметив вопросительно поднятые брови, добавила: – Ты сейчас будешь прямо спрашивать, а я начну изворачиваться, не давать конкретных ответов. Извини, на серьезные беседы у меня аллергия.
– Конкретный ответ ты уже мне дала. Напомнить?
– Я помню, – улыбнулась она. Его настырность начинала Рите нравиться.
– Так вот, я намерен не спрашивать, а требовать. Когда ты выйдешь за меня замуж?
– Требовать... – задумчиво произнесла Рита. – Вот-вот, Герман и ты всегда чего-то требуете. Вас обоих к черту следует послать.
– Германа и пошли, меня-то за что? Что я тебе сделал плохого?
– Действительно. Ничего.
– Тогда объясни.
Он остановил машину, развернулся к ней корпусом. В темном салоне почти не было видно его лица, однако по колебанию воздуха, по биотокам Рита определила, что он слегка раздражен:
– Вы с Германом далеко зашли. Сколько бы ни старались склеить горшок, усилия будут напрасны. Это хоть ты понимаешь?
– Еще как.
– Отлично. Что же тебя во мне не устраивает? Я предлагаю надежную руку...
– Понимаешь, Андрюша, ты слишком красив, а красивые мужчины никогда не бывают надежными. Как Герман.
– Где ты слышала эту чушь? – Он поехал дальше. – Столкнувшись с подонком...
– Герман не подонок, он просто такой, как есть.
– Я подчеркиваю: столкнувшись с одним подонком, ты сделала выводы обо всех мужиках. Красивый! Хм! Меня на протяжении всей жизни всовывали в прокрустово ложе, причесывали под одну гребенку с альфонсами, потому что я красивый. А для меня это было сущим адом. Девчонки в школе не хотели со мной дружить, боялись, что я посмеюсь над ними, а у меня даже мысли такой не возникало. В институте девушки спали со мной, но замуж выходили за других. Знаешь, почему? «Ты все равно меня бросишь», – говорили. Поразительная у человека натура – заранее предусматривать то, что предусмотреть невозможно. Все стараются избежать переживаний, однако заставляют переживать других, да и все равно не избегают этой чаши. Красивый – значит, плохой. Не сейчас, так потом станешь плохим. Я ведь одно время комплексовал, однажды в школе попросил друга разрезать мне лицо, сам не решался обезобразить себя. Я мечтал о жутком шраме. Идиотизм, сейчас вспоминать смешно.
– Ну и что друг?
– В ответственный момент сдрейфил. Красивые, Рита, чаще бывают несчастными.
– Не прибедняйся. Ты же был женат.
– М-да, был, – покривился он. – Думал, больше не захочу жениться. Видишь ли, бывшая моя теща пожелала улучшить породу, идея пришлась по душе моей маме, а моя бывшая э... жена подходила ей по всем параметрам, короче, я у них был вроде быка-производителя. Невеста мне, в общем-то, понравилась, но откуда я мог предположить, что она так изменится после свадьбы? Милое, ласковое создание напялило шкуру тупой, ограниченной бабы. Она замучила меня ревностью, превратила мою и свою жизнь в какой-то искусственный, беспочвенный кошмар. Причем девушка из хорошей семьи ругалась как сапожник. Я поначалу и не думал ей рога наставлять...
– А потом наставлял?
– Естественно. Чтобы скандалы и обвинения имели под собой почву. Признаюсь честно, на сторону бегать мне было противно, за это я возненавидел жену еще больше. Наверно, я не любил ее, да и она меня тоже, просто имела обостренное чувство собственницы. Тогда я понял: без любви брака быть не может.
– Почему же ты не спрашиваешь, люблю ли я тебя? – подловила его Рита.
– Полюбишь. Я очень хороший, к тому же, как ты сама заметила, красивый, а хорошего и красивого человека любить легко. Вначале достаточно уважения.
– Ой, мы давно приехали, – ахнула Рита, ведь машина стояла у подъезда.
– Погоди, – задержал ее за руку Андрей. – Посиди со мной немного.
Она захлопнула открытую дверцу, подняла глаза на него, ожидая, что он еще скажет, но Андрей не произносил пустых слов, молча перебирал ее пальцы. Рите стало неловко.
– Андрей, а почему ты меня выбрал? – и высвободила руку. Он пожал плечами, мол, не знаю. – Еще вопрос: ты не ревнуешь...
– Когда ты с Германом? – угадал он. – Рита, я нормальный человек. Конечно, бешусь, злюсь. Ты довольна?
– Не знаю. Все это выглядит... неправдоподобно. И ты такой, извини, ненатуральный, как из сказки.
– В жизни сказок значительно больше, чем мы себе представляем.
– К тому же наивный, хотя, глядя на тебя, этого не скажешь. Я лично в сказки не верю, и вдруг мне повстречался, так сказать, принц...
– Престарелый, – пошутил Андрей. – Мне уж тридцатник стукнул.
– Нет, правда, мне встретился принц, а я... его боюсь, – наконец она сказала правду.
– Да? – рассмеялся он. – Странно. Не бойся, я в полнолуние не превращаюсь в оборотня. А если серьезно, почему бы нам не попробовать?
– На пробы может уйти вся жизнь, – грустно вздохнула Рита.
– Все равно их не миновать. Ладно, не буду тебя задерживать. Постой.
Один властный порыв – и она очутилась в руках Андрея. От неожиданности Рита замерла, широко раскрыв удивленные глаза. В следующий миг... Нельзя сказать, что его поцелуй был неприятен, а объятия грубы, и не напор испугал, а собственная слабость, даже ради приличия не сопротивлялась.
– Теперь иди, – отстранил ее от себя Андрей и включил зажигание.
Отъезжая, не оглянулся, словно обиделся. Рита поднялась к себе, одолеваемая сомнениями. Впрочем, они были понятны: она боится, избавившись от одного тирана, попасть в лапы к другому. В Андрее есть некая властность и сила, от чего Рита теряется. Потому и предпочла Германа, тот раскрыт как на ладони.
Мама слушала, подливая чай себе и дочери. Рита не спрашивала, как ей поступить, что делать, однако мама все равно высказала свое мнение:
– У русской женщины существует патологическая тяга к слабым мужчинам. Ей, глупой, кажется, что без нее он пропадет, не выживет, вот она и рвет жилы, опекая мерзавцев с лентяями. Мужики наглеют, становятся упырями, а женщины их рабынями в полном смысле этого слова. Кто виноват? Конечно, женщина. Не с моральными уродами следует нянчиться, а с детьми. Подминать себя под чужие интересы, пусть даже любимого человека, нельзя, это тоже грех, Рита.
– Думаешь, Герман моральный урод? – с надеждой спросила Рита, ей необходима была поддержка, что она поступила правильно.
– Я просто рассуждаю. А думать и решать тебе, но ты должна точно определить, чего хочешь. Ты полноправная хозяйка своей жизни, как и Герман, и Андрей. Запомни: это не главное, что ты любишь, важно, чтобы тебя любили.
Последняя фраза запала глубоко в душу. Может, мама и права. Может быть...
Мать есть мать, ей не безразлично, как живет сын с невесткой. Маратик не звонит, не приезжает ни с женой, ни без нее. Небось эта выдра его не пускает, при себе держит. Такие мысли мучили Галину Федоровну постоянно, терпеть страдания по сыну было невмочь. Собрала она сумки с продуктами – нашла предлог посетить молодоженов, взвалила килограммов двадцать на плечи и села в троллейбус. Ехала, а думы были одна тяжелей другой. Стоило представить воочию невестку, ее глупое и некрасивое личико, толком не оформившееся тельце на тоненьких ножках, два прыщика вместо женской красы – грудей, и Галина Федоровна непроизвольно издала стон. На нее оглянулись пассажиры.
Насупившись, она отвернулась к окну. Надо же, боль так и рвется наружу даже в общественном месте, так и рвется. Да и как ей не вырваться? Разве ж о такой невестке она мечтала, о ссыкухе-бездельнице, которая ее, родную мать мужа, знать не желает? Подумаешь, первые люди в городе! Да и какая из Светки первая леди? Феликса укокошили, а братец ее натуральный подонок, негодяй, мерзавец, скотина, сволочь... Галина Федоровна сморщилась, вспоминая ругательства, которыми щедро награждала Германа. Одно ясно как божий день: облапошит он Светку с наследством. «Надо проследить, документы проверить при вступлении ее в права, – подумала она. – Сама этим займусь, моим бестолочам не доверю».
Она имела опыт в подобных делах, с братом и сестрой судилась из-за наследства и выиграла. Собственно, тем судиться надоело, они и кинули желанную кость сестре, мол, подавись. И ничего, не подавилась, а получила то, что считала по праву своим. Теперь еще раз предстоит вырывать богатство невестки, правда, Герман своего не упустит. «Кто же Феликса укокошил?» – напрягала ум мать Марата. Опять же, грохнули его на свадьбе сына! Позорище! По всему городу трескотня идет, на улицу стыдно выйти, даже на рынке слышала: «Кровавая свадьба... Кровавая свадьба...» И вдруг показалось ей, что пассажиры исподволь наблюдают за ней, переглядываются, перешептываются. Хотя вряд ли ее, жену Ступина и домохозяйку, знают, а все ж показалось! «У, гниды! – обожгла их ненавистью она, заерзав на сиденье. – Назад на такси поеду».
То, что Феликса убили, – неплохо, поделом ему. Уж сколько хлопот доставил он мужу, сколько валокордина выпито, сколько ночей не досыпал Леня, а с ним вместе и она! Кстати, наверняка Герман ту девчонку, что в лесочке нашли, до смерти довел, была уверена Галина Федоровна. Вдруг и Светка в брата и отца? Возьмет, гадина, и сына, и всю их семью... От ужаса мать Марата зажмурилась, ее в жар бросило. Самое паскудное – что она изолирована от информации, новости от соседей узнает. Вчера рассказали, будто мальчишка, подозреваемый в убийстве Феликса, повесился. А мужа как подменили, ну ни словечка из него не вытянешь, будто в рот воды набрал, на работе сутками пропадает, говорит, с убийством Феликса разбирается. Ага, так она и поверила. Это ж когда начальник с преступным элементом разбирался? На то он и начальник, чтоб в кабинете сидеть и орать на подчиненных, самому ничегошеньки не делать. От мужа и наслушалась, что бандюг ищут сыщики, следователи, а не начальники. Да и найден убийца – пацан тот, потому и повесился, чтобы перед судом не отвечать. Значит, Леня на сторону бегает. Если она застукает его – пускай распростится с яйцами, отрежет на хрен. И она снова издала стон, но теперь похожий на угрозу, на рык крупного зверя.
– Женщина, вам плохо? – поинтересовалась соседка.
– Хорошо мне, – огрызнулась Галина Федоровна. – Хорошо!
Соседка скорчила недовольную рожу, мол, обидели ее. А чего ты лезешь? Сидит женщина, стонет, какое твое дело? Галина Федоровна открыла рот, чтобы те же вопросы направить по адресу, затем отчитать нахалку (страсть как хотелось зло сорвать на ком-нибудь), но вовремя передумала, угадав, что пассажиры станут на сторону соседки, начнется свара... Нет, она, конечно, отгавкается, однако силы стоило поберечь, ведь неизвестно, какие сюрпризы ее ждут у сына. К тому же она наметила разобраться со скотским поведением мужа. На три объекта нервов может не хватить.
Вот и дверь. А Феликс жмот – купил всего двухкомнатную квартиру молодым. Иметь столько денег... Скупердяй! Украсив лицо приветливой улыбкой, Галина Федоровна позвонила. Открыл Марат. Так, все понятно, в лакеях у Светки числится. Радостного выражения мать не поменяла, напротив, подкрепила его радостными возгласами:
– А вот и я! Ваша мама пришла! Не ждали?
– Нет, – коротко ответил Марат и проследовал на кухню.
Нерадостно встретил сынок родную маму, в дом не пригласил! Галина Федоровна решила вида не подавать, что огорчена, шла за ним, тараторя:
– Я тут вам кое-что привезла. Колбаски копченной, окорок, курочку – сегодня отцу завезли. Апельсинчиков, ты же любишь, вот сыр, мяско...
Она быстро выкладывала на стол продукты. Еды навезла с целью проверить холодильник, чего наготовила невестка посмотреть. Просто так заглядывать неудобно, а продукты переложить – нормально. Открыла холодильник Галина Федоровна, а там... шаром покати! Лежат пять яиц и полпачки масла! Все!
– Марат... – беспомощно заморгала она. – Что вы сегодня ели?
– Я жарил яичницу, – сказал сын, будто питаться целый день яйцами полезно.
– А где Светочка? – нарочито громко спросила мать. – Что ж она ничего не приготовила?
– Мам, тихо, Света спит.
– Спит? – оторопела Галина Федоровна. – Да как же... В доме пусто, а она... спит?!
– Ты что! – шепотом и мимикой останавливая ее от дальнейших завываний, произнес Марат. – Не понимаешь? У нее отца убили.
– Так ведь время прошло, три недели! – зашипела Галина Федоровна, приветливость смыло с ее лица негодованием. – Сколько можно? Этак она привыкнет лежать да спать, что за жена будет? Мы, бабы, на то и бабы: горе горем, а семью, будь добра, накорми, напои! А она у тебя сутками лежит!
– Да откуда тебе известно, сколько она лежит? – разозлился Марат. – Я тебя знаю, насочиняла дома и приехала порядки свои устанавливать. С отцом поругалась?
– При чем тут отец! – она еле сдерживалась, чтобы не закричать. Ведь крик способен стену непонимания разбить, считала она. – Не так у вас все, не так. Это дураку видно.
– Не ори!
– Родной матери рот затыкаешь?! Говнюк! Я о тебе беспокоюсь. Ты на ком женился? Думаешь, я не заметила, что вы спите в разных комнатах?
– Свечку держала? – наступал на нее Марат. Побагровевшая мать хватала ртом воздух. – Только без концертов, я их видел сотни раз. Зачем приехала? Продукты привезла? Спасибо. Езжай теперь домой.
Галина Федоровна поменяла тактику: из оскорбленной и едва не падающей в обморок несчастной мамаши она превратилась в хабалку. Уперев руки в то место, где по идее должна быть талия, ехидно прищурилась и, уже не заботясь о громкости, поехала уничтожать сына:
– Да? Спасибо, и все? Вот так вырастила сыночка! Значит, я вам продукты вожу, а вы меня еще и оскорбляете за это! Я, можно сказать, от себя отрываю, чтоб вам... Не перебивай! ...повкусней жилось, а мне благодарность – пошла вон? Не перебивай! Ты женился? Так почему я вам продукты привожу? Деньги у вас есть... Не перебивай, сказала! ...почему твоя жена не ходит на рынок, в магазины? Или сам не сходишь? Ты – неблагодарная свинья! Как и твой отец! Ну, погодите у меня...
– Марат... – послышался слабый голос Светланы. – Кто там?
Сын метнулся в спальню, а Галина Федоровна заходила туда-сюда по двадцатиметровой кухне, бормоча ругательства в адрес невестки и Марата... Разлеглась! Может, она вообще какая-нибудь больная? Однако Марат долго не выходит, бросил мать. Галина Федоровна на цыпочках подкралась к двери, навострила уши. Ни фига не слышно. Тогда приоткрыла дверь, просунула голову внутрь и елейно пропела:
– Ну что, дети, давайте обедать? Света (язык не повернулся назвать эту пигалицу ласково – Светочка), ты ничего не приготовила? Ну, ладно, я быстренько...
От собственного лживого голоса ее тошнило, но она не стушевалась, а сфотографировала спальню глазами. Не прибрано. Невестушка с видом туберкулезницы лежит на подушках, Марат сидит у ее изголовья, за ручку держит. Этого мало, Светка, перед которой свекровь стелется, даже бровью не повела, только буркнула:
– Я не хочу есть.
– Ты не хочешь, а муж хочет, – сказала Галина Федоровна, улыбаясь и продолжая изучать спальню. – Идемте, посидим по-семейному... Горе надо вместе переживать.
Любимое чадо, младший сынок, которого выходила в течение многих лет, так как рос он болезненным и субтильным, грубо потеснил родительницу грудью аж на кухню, грозно рыча:
– Почему без стука вошла? Какого черта тебе надо? Ты чего нос суешь в мою жизнь? Мы, может, трахаться собрались...
Господи боже! Таких слов в их доме не произносилось. Нет, матом разговаривают и она, и муж, так он милиционер, ему положено. Но «трахаться»!.. Откровенно говорить про это самое маме!.. Испортился сын. Она рявкнула:
– Я мать! Мне можно!
– Да ты совсем того! – Он бросал в сумку пустые пакеты. – Короче так. Чтоб без предварительного звонка не смела являться. Еще: полный холодильник или пустой – не твое дело. Ясно? Теперь уходи домой, у меня жена болеет, мне некогда.
Вытолкал. И Галина Федоровна поняла: пришел конец света. Она глотала слезы обиды. И первое, что сделала, когда влезла в троллейбус, бесцеремонно растолкав желающих туда попасть, подняла крик, переполошив всех пассажиров. Дескать, ей ноги отдавили, обхамили ее. Ругались все. Полегчало. Теперь осталось дождаться мужа.
Леня приперся в двенадцатом часу ночи. Галина Федоровна не спала, до сна ли тут, встретила пьяного мужа, надувшись:
– А чего так рано? Чего не утром явился? Вот бы я пришла в такое время.
– Быстро пожрать на стол, – сказал он, плюхаясь на стул.
– А вы что же, без закуски водку хлестали? Неужто некому было вам поднести? – намекнула на адюльтер она.
– Палка колбасы была и бутылка хлеба на восьмерых, – устало сказал он.
– Допился до бутылок хлеба!
На стол собрала быстро. Леонид Гаврилович слопал тарелку борща, полкурицы с гарниром, а она не торопила события, ибо сытый он миролюбивый. Но вот муж откинулся от стола, ковыряя в зубах зубочисткой. Первое – высказать материнские тревоги:
– Была сегодня у Марата. Ну, скажу, и невестка нам попалась... Ни свекровь встретить по-человечески не может, ни поесть приготовить... Марат яичницу жарит! Это что такое? А не прибрано... Вещи валяются, а она лежит целыми днями. Ты слышишь или совсем оглох?
– Спать хочу.
– Только и знаешь: жрать да спать, со мной в этом доме никто не считается! Сын вытолкал меня домой безобразным безобразием. А ты... вообще стал... Не, устроили свадьбу, грохнули отца Светки...
– Что ты сказала? – Медведь очнулся от спячки.
– А то и сказала, что слышал! – огрызнулась она.
Он стал краснее вареного рака, подскочил неожиданно к Галине Федоровне, сцапал ее за грудки, как мужика, рванул на себя, оскалившись, захрипел:
– Ты! Дура, бля!.. Ты что, бля, несешь на мужа и сына?! Ты совсем, корова, ох... (и много-много слов, смысл которых – оскорбление). Если еще раз, бля, такое услышу, хоть во сне, хоть шепотом... Если даже подумать посмеешь, блин, разорву на части, поняла? Запомни: разорву!
И отшвырнул ее так, что бедная женщина врезалась в стену. Леня рванул из столовой в спальню, разговаривая матом. Галина Федоровна пребывала в полном потрясении:
– Взбесился! Ополоумел! Что я такого сказала? С чего он взбеленился? Из-за какой-то чахоточной твари разлад в доме! Ничего не понимаю.
Она налила водки в стакан, залпом осушила его, только потом горько заплакала:
– За что они меня? У, гады! Вот заболею и умру, будете знать!
12
Скверно: он ударил Риту. Но как знать, может, изредка бабе полезно съездить по физиономии, чтобы не слишком от нее феминизмом разило? «Она любит меня, вернется», – думал о ней в редкие часы отдыха Герман. Самоуверенность вещь хорошая, однако неприятно лежать ночью одному в постели и в пустом доме. Посему он не давал себе возможности расслабиться, а часами просиживал у экрана, изучая по миллиметру каждый кадр, запечатлевший свадьбу.
Он составил полный список всех, кто присутствовал на свадьбе, включая официантов, поваров, паршивых артистов из самодеятельности. Собирал сведения, заносил в тетрадь, отведя на одну человеческую единицу страницу. Многих вычеркнул, они никаким боком с Феликсом не соприкасались. Добравшись до кровати, часто засыпал на лету, в момент падения на подушку. Кое-кто с удовольствием посмеется, мол, занимается мужик сизифовым трудом. А как еще вычислить того, кто сделал выстрел и кардинально изменил жизнь, да не только его жизнь?
Егор... Чувство вины, внушенное Ритой, точило, то и дело накатывали злоба и ненависть... непонятно к кому. Чтобы хоть на йоту избавиться от вины, Герман подсчитал, во что обойдутся похороны парня, сунул деньги в конверт (много больше, чем нужно) и ночью отправился к матери Егора. Нет, он не собирался предстать перед ней с соболезнованиями, вина не пустила, а ходил вокруг дома, придумывая, как отдать деньги. Наконец, взбежав на этаж, положил конверт на коврик у двери, позвонил и рванул вниз. Этажом ниже вжался в угол, затаился. Щелчка замка не услышал, а сразу женский вопль:
– Лена! Леночка, деньги! Кто-то принес деньги...
Интуиция подсказала пулей вылететь из подъезда и стать за беседку во дворе. Буквально следом за ним выбежала мать Егора. Лампочка над входом в подъезд осветила лихорадочный блеск уставших от слез глаз, искавших того, кто принес конверт. Герман заметил опущенные вниз уголки губ и раздувавшиеся ноздри, словно она нюхала воздух, чтобы по запаху отыскать... Да, мать Егора знает, кто принес деньги, и хочет швырнуть их ему в лицо. Зачем? К чему эта гордость? Она вернулась в подъезд, сжимая конверт. Герман достал сигарету, мял ее, глядя в небо. А чего он ждал? Что женщина, потерявшая единственного сына, запрыгает от радости и кинется ему на шею, получив деньги на гроб? И ночь, проклятущая, давит на душу: ты, из-за тебя! И звезды хихикают: ты, ты, ты... Терзают, терзают...
– Неужели моя ошибка так дорого стоит? – спросил их Герман.
Ненавистное ночное небо безмолвствовало, а ведь у Германа много вопросов, требующих ответов. И не небу, огромной пустоте над головой, задавать их. Только он сам может ответить на них.
Он отшвырнул сигарету, скорым шагом двинул к машине, которую оставил неподалеку. Сделал что мог для матери Егора. Теперь отца и парня надо выдавить изнутри, чтобы с ясной головой заниматься поисками.
– Герман! – послышалось, когда он поворачивал ключ в зажигании.
Раз услышав голос феи, не ошибешься. Белла. Фея будто спустилась с небес, то есть возникла у машины неизвестно откуда. Уж кого-кого, а ее он не ожидал увидеть в начале новых суток. Она же неторопливо поведала недовольно-капризным тоном:
– У меня сломалась машина. Ты не мог бы посмотреть? Я совсем отчаялась. Ночь, кругом пусто, мне страшно... Вдруг вижу – ты!
– Конечно, посмотрю. – Он резво вышел из авто, у «шестерки» неподалеку озадаченно почесал затылок. – Это твоя машина?
– Да. А что тебя удивляет?
– Такая женщина должна сидеть, по меньшей мере, за рулем лимузина.
– Предпочитаю отечественный транспорт, потому что угробила в свое время три иномарки. Либо я бездарный водитель, либо наши дороги бездарны.
– Безусловно, дороги. Так, посмотрим. Ключ где? Ага, вот...
Попробовал завести, мотор натужно заржал, как настоящий конь, и заглох.
– По-моему, сцепление полетело. Честно говоря, я в технике полный профан. Ну-ка, еще раз... Ничего не получается. Что будем делать?
– Откуда я знаю! Ты мужчина, ты и думай.
– Разумно переложить трудности на мужские плечи. Так, если оставим машину здесь, утром не найдем даже гайки. – По мобильному телефону он связался с ремонтной мастерской, отчитался: – Сейчас приедут, заарканят твою колымагу и увезут на ремонт.
– А я? – Белла широко раскрыла и без того большие глаза в опахалах густых ресниц.
– Тебя я отвезу домой. Ты как здесь очутилась?
– В этом районе живет моя подруга. А ты что тут делал в такой час? – Герман нахмурился, Белла чутко уловила перемену в его настроении, озабоченно спросила: – Что-то не так? Я свалилась тебе на голову не вовремя?
– Ты ни при чем. Просто иногда я не вовремя вспоминаю об отце.
– Извини, совсем забыла... Когда я потеряла мужа, думала, не переживу. Но все проходит, я теперь по себе знаю. Человек очень быстро... свыкается, что ли.
– Возможно, – пожал плечами Герман. – А кто был твой муж?
– Замечательный, умный, красивый человек. В Москве и в Питере имел крупный бизнес, связанный с пушниной. Экспорт-импорт. Я не очень вдавалась в подробности, муж считал, что мне достаточно носить шубки, а не вникать в то, как они достаются и делаются. Добрейший человек был...
Душещипательную историю она рассказала со слезой в голосе. На самом деле ничего общего с реальными событиями ее история не имела, скорее походила на банальную мелодраму. Скачок от одних моральных устоев к противоположным, как произошло во время становления капитализма, практически на каждого человека наложил отпечаток, подавляющее большинство людей изменилось до неузнаваемости. Открылись границы, хлынул поток информации, из которого выяснилось, что в России люди живут очень плохо. Глядела юная Белла в телевизор, а там шикарную житуху показывали, и со всех сторон в уши вливалось знакомыми:
– Ты, дружок, создана не для кастрюль. Уезжай отсюда. Здесь не найдешь достойного человека, способного обеспечить тебя. А с твоей красотой многого можно теперь добиться.
Да, трехкомнатная квартира и авто в гараже – богатства совдеповского гражданина – этого стало мало. Канары и Багамы, бриллианты и меха – вот ее удел. Но где взять все это? А телевидение повествовало о манекенщицах, звездах кино, которые рядом с Беллой были просто дурнушки. Заманчивая сказка будоражила воображение: жила-была девушка, в один прекрасный день она выиграла конкурс красоты, ее сняли в кино, попала на страницы модных журналов и посыпался на нее золотой дождь. «Так со мной и будет», – уверилась Белла и сунулась на конкурс красоты. Потерпела фиаско. Да, бесспорно, она красива, но у красоток подиумов свои параметры: рост, бюст (вернее, его отсутствие), тоненькие ножки-ручки. Оказалось, побеждают не самые красивые! Но Беллу заприметили, предложили участвовать в московском конкурсе «мисс бюст». А для участия в оном прежде надо было пройти спецшколу, так сказать, обтесаться. Вырвав у родителей последние гроши, Белла рванула в Москву. В «Имидж-классе», куда она поступила, учили «преподносить себя» – стоять, ходить, наносить макияж и всему тому, что должна уметь делать... гетера. Именно в «Имидж-классе» Белла познакомилась с...
– Ты не уснула? Приехал наш сервис. – Герман торопливо вышел из машины, шестерку Беллы подцепили и утащили. Пересели к Герману. – Куда тебя отвезти?
– Хоть на край света. Шучу. Я живу на окраине. Кстати, через неделю у меня день рождения, я могу надеяться видеть тебя у себя?
– Не знаю. Понимаешь, пока я не отыщу убийцу...
– Так он же найден, – удивленно и одновременно заинтересованно сказала фея Белла.
– Да, правда, найден, – опомнился Герман. – Я не так выразился. Парень этот... он повесился в камере... и теперь я...
– Тебя мучит, что он ускользнул от расправы? – помогла закончить мысль Белла.
– Примерно.
– Герман, Герман... – Ее рука легла на его плечо. – Ничего не вернуть назад, пойми. А отвлечься тебе не помешает. Сверни здесь... Так ты придешь?
– Тебе невозможно отказать.
– Приехали. Может, зайдешь? Я готовлю потрясающий кофе.
– В другой раз.
Она не стала настаивать, потянулась к нему, и благодарный поцелуй попал в уголок губ Германа, но какой! Он парень безотказный... был! Когда женщина так откровенно предлагает себя, обычно он берет ее на том месте, где находится – на ковре, на столе, хоть на люстре. От искушения его избавила лень, он жутко устал, поэтому, подумав о времени, которое предстояло потратить, ограничился тем, что попытался шутливо укусить соблазнительницу за губы. Белла мгновенно отдернула голову:
– Какой ты быстрый!
Он уехал довольный собой, так как выполнил обещание, данное Рите, что случайных связей у него не будет. Попав домой, пожалел. Сейчас бы нежился в объятиях феи, а не слонялся по дому, где мучают мысли об отце, Егоре, матери Егора...
Когда машина Германа отъехала, Белла задумалась, вспоминая...
Слишком скоро она поняла, кого из них готовят. Перспектива стать гейшей или куртизанкой не улыбалась – для нее судьба приготовила иные вершины, да еще за обучение плата сумасшедшая. Раз не получилось из нее модели, стоило сунуться в актрисы. Поскольку в школе Белла считалась «немножко дурой», ей удалось, каная именно под дурочку, легко слинять из «Имидж-класса». В общем-то, ей повезло, как оказалось, других сутенерам сдавали. Сменила квартиру.
Белла выучила стишок из школьной программы, басню и кусок прозы. До экзаменов оставалось три месяца, а на что жить? Телеграммы домой типа «Люблю, целую, вышлите денег и побольше» не пронимали предков, они упорно не отвечали. Потом выяснилось, что они вообще уехали в деревню к бабушке, в городе бытие пошло – хуже некуда. Белла подрабатывала, где придется, голодала. Проходя мимо ларьков с сосисками, дух от которых доводил до обморока, она готова была украсть, и воровала. Но однажды ее посетила дама из «Имидж-класса». Как нашла Беллу – непонятно. Чем она занималась конкретно, Белла понятия не имела, только мадам Тюссо (ее почему-то все так звали) часто присутствовала на занятиях, курила, давала советы, кутаясь в меха. Оглядев убогое жилище, а Белла за квартиру должна была аховую сумму, мадам Тюссо без обиняков начала:
– Собираешься и дальше прозябать в конуре? С твоими данными? На какой полке ты забыла головку? Так жить стыдно, унизительно, омерзительно.
– А че мне делать? – обиженно накуксилась Белла.
– Выкладываю начистоту. У тебя роскошное тело, а мордаха – полный улет. Ты не щепка, у тебя все есть. Надо уметь пользоваться тем, что дала природа. Так, белья у тебя, конечно, нет, шмоток тоже... Я все это предоставлю, потом отдашь деньги. Учти, все фирменное, не с барахольных рынков.
– И че? – не понимала Белла.
– Расчекалась, глупышка. Есть мужчины, которые к ногам твоим падут, обеспечат тебя, икру на завтрак, обед и ужин будешь трескать.
– А мясо?
– Не пойму, ты совсем прибитая? И мясо, и осетрину, и ананасы обещаю. Мой знакомый, жутко богатый, заинтересовался тобой. Как увидел фотографии...
– Какие фотографии? – напрягла память Белла.
Да, да, было дело. Однажды отобрали девушек и парней для съемок, в том числе и Беллу. Два фотографа снимали их в белье и обнаженными, группами и соло в красивых интерьерах. Фотографии готовились для западных журналов на какие-то конкурсы, поэтому съемки заняли несколько дней. Кстати, им неплохо заплатили, Белла согласилась бы заниматься такой ерундовой работой сутками, лишь бы платили, но на том все и кончилось. А мадам трещала:
– Он снимет тебе приличную квартиру, ежемесячно будет выдавать кругленькую сумму, покупать одежду. Поняла, как тебе подфартило?
– Поняла. Я не хочу быть проституткой.
– Кем-кем? – расхохоталась мадам, закурила. – Содержанкой, девочка моя, содержанкой, а это разные вещи.
– По-моему, одно и то же, – возразила Белла.
– Это по твоему невежественному разумению, дорогая. Проститутка имеет в день мужиков... лучше тебе не знать сколько. А у тебя будет один-единственный. И ты, когда захочешь уйти к другому, уйдешь свободно, оставив предыдущего с носом. Имей в виду, это порядочный мужчина, семейный, надо сделать справочки, что ты здоровенькая...
– Сколько ему лет?
– Около пятидесяти или пятьдесят... с хвостиком.
– Такой старый?! Фу!
– Солидный, дуреха. Запомни: настоящую любовь ты испытаешь только с солидным мужчиной. Молодой что – поерзает на тебе, кончит и отвалит. А солидный мужчина доведет тебя до экстаза. Да что я базар развожу! Мало девчонок, желающих жить по-человечески? Вот. Зная твое бедственное положение, он передает тебе презент. А я оставляю свой телефон. Учти, ждать буду недолго. Я уверена: ты позвонишь.
Мадам закуталась в меха и упорхнула, оставив аромат духов. Белла открыла большой пакет... Колбасу рвала зубами и проглатывала прямо в обертке. Смела в один присест банку сайры, закусывая пирожными и киви. Копченную курятину ела вместе с мягкими косточками. Запив все ликером, побежала в туалет блевать – переела. Презент закончился через пару дней, а желудок привык к деликатесам. Поголодав денек-другой, Белла сдалась. Жалко, что ли, ноги раздвинуть, когда тебе предоставят рай?
Она переехала в однокомнатную квартиру с телефоном и раздельным санузлом в кафеле, с обстановкой и покровителем, приходившим по вечерам, слава богу, не каждый день. Он оказался нулем... нет, хуже. Худой, морщинистый, с кучей заболеваний – вечно принимал по часам микстуры. От него пахло прокисшим супом и дорогим одеколоном. Да и штука между ног, требующая юного тела, на ощупь оказалась жалкой. Какие там «тонкости и прелести любви»! Правда, холодильник всегда был забит до отказа, он стремился «порадовать свою девочку», покупая тряпки, но не в дорогих магазинах, а на рынках, причем торговался из-за рубля. Белла наглела, требовала денег помимо назначенной таксы, научилась мастерски притворяться, когда он задавал глупейший вопрос:
– Тебе хорошо было, девочка моя?
– Да, – задыхалась от счастья Белла, что он так быстро выдохся и можно посмотреть телик. «Вот поступлю в театральный, уйду в общагу, а тебя пошлю на х...» – весело думала она.
Белла читала стишок на экзаменах, а лица в комиссии прокисали. Провалилась на первом же туре. Выловила престарелую бабку, заседавшую в комиссии, спросила, почему ее не приняли. Та важно сказала:
– Милая, у вас чудовищный южный говор. Хотите поступить в театральный вуз, занимайтесь речью, берите уроки.
Белла брала уроки и через год повторила попытку. Выходя из аудитории, услышала за спиной шепоток: такая красивая и полнейшая бездарность. Особенно оскорбило слово «полнейшая», эдак произнесли в превосходной степени. Она превосходно бездарна! Естественно, опять провалилась на первом же туре. Мечты о звездной карьере разбились вдребезги. Что делать? Жить-то хотелось по стандартам миллиардеров. И тут вдруг...
Вскоре после провала на экзаменах покровитель привел настоящего барина, примерно своего возраста, но импозантного туза а-ля Омар Шариф. Покровитель относился к нему с низкопоклонством, отчего стал невыносимо противен Белле. Выпили, поели. Она готовила кофе, на кухню приплелся покровитель.
– Любимая моя, – мялся он. – Это очень влиятельный человек. Если мне удастся с ним договориться, мы с тобой поедем на Средиземное море. Хочешь?
– Хочу. Валяй дальше.
– Видишь ли, моя любимая девочка... мне очень... как бы это сказать... (Белла с любопытством уставилась на него, отставив кофе). Ты ему очень понравилась... не могла бы ты его... слегка... приласкать? Ну, там ручку дать поцеловать, пошутить...
– И все?
– Смотри по обстоятельствам. Я уйду за тортиком... а ты с ним пообщайся, сколько нужно. Угу?
– Угу, – насупилась Белла.
Хлопнула входная дверь. Ушел. Белла в сердцах швырнула в стену полотенце:
– Прям как в кино: муж подкладывает жену начальнику. Ну, ладно, гад, гуляй.
Она принеслась в комнату свирепая, что поделать – молодость, ей было тогда двадцать лет, и напрямик заявила тузу:
– Короче, мой козел ушел гулять, а мне велел трахнуть тебя. Раздеваться?
Казалось, этого человека невозможно смутить, но он смутился, покраснел. Белла поняла, что ведет себя глупо и вульгарно. Мадам Тюссо часто называла ее богиней, но при этом говорила, что у богини манеры шлюхи с панели. От злости и обиды, от сознания беспомощности в привлекательном мире, где ей не находилось достойного места, Белла разревелась. Туз подождал, пока она наплачется, сунув платок ей в нос, затем участливо спросил, вызвав новый приступ жалости к себе:
– Ты не любишь его, Белла?
– Кого! – вскинула она фиалковые глаза, необыкновенно прекрасные в слезах. – Этого урода? Нет, конечно.
– Почему же ты живешь с ним?
– А куда деваться? И не живу я с ним, у него жена есть, она и живет. А меня он содержит.
Читать бесплатно другие книги:
