Снежный король Соболева Лариса

13

Было очень тяжело, но не прийти на кладбище она не могла. Марат был против, однако отвез ее и остался ждать у ворот. Света бежала по дорожке, спотыкаясь о земляные выступы, а по обе стороны были могилы, могилы, могилы... Сердцу не хватало места в груди – так оно билось. Остановилась Света за спинами толпившихся людей, сжимая букет. Дрожали колени... и руки... и губы. Нестройно играл оркестр, отдаваясь внутри жутью, словно бросили в водосточную трубу кошку, она летит и орет, ударяясь о стенки.

Люди садились в автобус. У горы венков и цветов остались три женщины. Одна из них – мать Егора. Две другие повели ее, поддерживая под руки. Тетя Лена увидела Свету, остановилась... Черный шарф подчеркивал желтизну лица, круги под запавшими глазами сделали мать Егора старухой. Она освободилась от поддерживающих ее рук, приблизилась вплотную к Свете и очень тихо, без ненависти, сказала:

– Будьте вы прокляты.

Из дрожащих рук Светы посыпались цветы, в замешательстве она присела, подбирая их, поднялась, чтобы спросить: за что? Но никого уже не было. Одна пустыня из холмиков, даже деревья не посажены... Отъезжающий автобус поднял желтую пыль. Света повернулась к вороху венков. Оттуда смотрел Егор. У нее была точно такая же фотография, только маленькая. Осталось лишь фото да слова, сказанные тетей Леной. И крест, нависший над Егором, тень от которого доходила до ног Светы. Она инстинктивно попятилась назад, отступая от тени, как ей казалось, безмолвного приговора. «За что? – повторяла Света про себя, возвращаясь к Марату. – За что?»

Несколько дней ее преследовал крест, распластанный на фоне синего неба, и проклятье, заставлявшее сердце сжиматься. Иногда, припоминая сказанные без ненависти, оттого прозвучавшие еще страшнее слова тети Лены, Света стонала, тревожно вскакивала и встречалась взглядом с Маратом.

Марат... Он раздражал ее. Когда же уходил по делам, Света маялась от одиночества и замкнутого пространства. Она как бы жила в другом измерении, где потеряла опору под ногами, где страшно и одиноко, мучают кошмары и вина. Марат вскоре наехал на нее:

– Прекрати мазохизмом заниматься. Ты не одна потеряла близких, некоторым приходится гораздо хуже. В дурдом попасть хочешь?

– И пусть, – упрямилась Света.

– Детский максимализм! Ты человек, учись управлять собой. А хочешь знать мое мнение? Егор погиб по-дурацки, поняла? Молчи и слушай! Он должен был бороться. Рано или поздно выяснилось бы, кто убил Феликса, а он смалодушничал. Извини, мое мнение такое и другого не будет. Как просто: петлю на шею – и все проблемы долой. Не подумал ни о матери, ни о тебе. Здорово же он вас любил! Мы пытались помочь, а он? Матери принес горе, с которым она жить до конца дней будет, на тебя навесил комплекс вины. А что доказал? Собственную слабость, эгоизм и трусость. Я таких людей презираю. Мне жаль тебя, потому что ты... дура, Светильда.

Отчитал ее и ушел на кухню. Потянуло сигаретным дымом, значит, Марат там курит. Света сидела долго, сосредоточенно пыталась вникнуть в смысл сказанного. Почему она дура? Она просто растеряна, заплутала среди накативших несчастий, не знает, что делать, со всех сторон теперь ждет беды. Но безжалостные слова Марата запали в душу, к тому же одной было так плохо, и она приплелась на кухню. Перед Маратом на столе стояла пепельница с несколькими окурками, значит, он выкурил за это время много. И опять из-за нее. Он-то в чем виноват? Света села напротив, опустила голову:

– Марат... я не знаю... может, ты и прав... Только я ничего не понимаю. Чувствую себя виноватой... как будто я всех обманула...

– Перед кем ты виновата?

– Пере мамой Егора... Перед Егором... перед тобой...

– Ты с ним спала? – спросил он.

– Да. Два месяца перед нашей свадьбой.

Марат никак не выразил своего мнения по поводу этого факта, курил некоторое время, глядя на Свету с сожалением. Ей стало совсем неуютно.

– Знаешь, Светильда, – сказал он без недавнего напора, – ни перед кем ты не виновата. Скорее перед тобой все виноваты. Отец растил дочь в барокамере, не воспитал в тебе выживаемости, Герман занят был собой, а Егор... Я уже говорил. Давай лучше не будем.

– Что же мне делать? – Больше-то и совета спросить было не у кого, Света никому не нужна.

– Жить. Что ж еще? Жить, а не взваливать на себя вину за всех.

– Не представляю как.

– Ничего, я подскажу. Слушай, поехали на день рождения?

– Почему ты возишься со мной? – вдруг спросила Света с необъяснимой злостью.

– Потому что ты неумеха, неприспособленная к жизни.

– Значит, я для тебя игрушка? – пыхнула она.

– Совершенно верно. К тому же игрушка, которая мне нравится. Так едем?

– Хорошо, поедем, – согласилась она с неохотой.

Да, Марат прав, надо как-то выходить из состояния уныния. Наверное, лучше его слушать, а то и правда загонит она себя в дурдом. Но как плохо на душе, как плохо...

Среди гостей она оказалась самой юной, потому никому не интересной. Соседка по застолью Зоя единственная общалась с ней, но у нее, видимо, был недостаток общения, вот и трещала без устали. От нее Света узнала, что многие гости Беллы были на свадьбе, но Света их не запомнила, включая мужа Зои – тупорылое чудовище, напомнившее Франкенштейна. В застольные разговоры она не встревала, велись они вокруг скучных тем: «семнадцатилетия» Беллы и денег. Настроение резко ухудшилось при появлении Германа с корзиной роз. Его, засадившего в тюрьму Егора, который... Света скрипела зубами и демонстративно игнорировала брата. Настроение улучшилось, когда пожаловал Андрей и тоже с корзиной роз. Света хмыкнула и подумала, что у мужчин примитивное мышление, раз додумались поздравить Беллу одинаково.

С появлением Андрея компания – человек двадцать – ожила, по всему было видно, его здесь любят. А вот Герман был инородным телом, надулся, как индюк, ну и дурак. Зоя говорила о Белле разные гадости, которые, по ее мнению, были достоинствами. Например, что у именинницы есть минимум два любовника, иначе непонятно, на какие шиши она живет, нигде не работая. От скуки Света принялась вычислять счастливчиков и остановилась на первом Андрее. Он подходит на роль любовника по всем статьям. А Герман? Бабы к нему липнут – жуть, идиотки. Вот Света ни за что с ним не связалась бы. Но должна была признать, что и Герман на эту роль годится. Остальные кандидаты отпали, так как их внешние данные не соответствовали красоте Беллы. Неужели Андрей и Герман оба ее любовники? А они знают друг про друга? Вряд ли, иначе дуэли насмерть не миновать.

Оба враждуют со школьной скамьи. Герман – человек крайностей, душа нараспашку, лицо выдает все его мысли, взрывоопасен и сердцеед. Андрей походил на романтического героя, эдакого загадочного чужестранца, не понимающего языка аборигенов-одноклассников, но великодушного. Ребята к нему тянулись, старались завоевать его дружбу, на что Герман выдал свое мнение: заискивают, потому что мать директор школы. Естественно, Андрей оскорблялся, доказывал, что мать ни при чем. Он учился на отлично, чего не скажешь о Германе, его уважали учителя, ставили в пример. Да, в старших классах между ними и возник дух соперничества, превратившийся с годами в неприязнь. Однажды Феликс высказался о них:

– Если б Андрея и Германа перемешать, как тесто, потом разделить, получилось бы два идеальных человека, а так до идеала им обоим далековато.

По мнению Светланы, Андрей очень даже тянет на идеал: умен, вежлив, воспитан, а к недостаткам Германа прибавляется еще и высокомерие. Света выбрала бы только Андрея.

Устроили перерыв между блюдами. Гости разделились на две группы, мужчины столпились у жаровни во дворе, где Франкенштейн жарил барбекю, курили. Свету тошнило от вида повара и мяса в его лапах. Женщины тоже курили все поголовно и трепались о жуткой ерунде. Света отправилась гулять по небольшому саду, поражаясь убожеству владений Беллы. Домик старенький, требующий срочного ремонта (даже Свете это ясно), сортир и колонка во дворе. Все это как-то не сочетается с хозяйкой, одетой в очень дорогие вещи. Наткнувшись на прямоугольное строение в конце сада, Света заглянула внутрь и сначала не могла понять его предназначение. Но, увидев на полке мочалку, шампунь, мыло, висевшие полотенца, а вверху рассекатель с дырочками, поняла: это душевая. «Неужели в наше время люди пользуются подобным местом, чтобы вымыться? Ужас!» – думала Света, заходя внутрь. Зато это подходящее место для одиночества. Света села на табурет и всплакнула, вспомнив отца, Егора, его маму и ее жестокие слова. А сверху мерно капала вода...

Герман помогал жарить мясо Михасику. Друзья Беллы не являлись его друзьями, не всех он знал лично. У своих знакомых пленки с записями свадьбы он забрал, предстояло выпросить их у кинолюбителей со стороны жениха.

– Случайно не помнишь, кто снимал свадьбу? – спросил он. – Я собираю видеосъемки с отцом. Сам понимаешь, живая память о нем.

– Я снимал, – сказал Михасик, одновременно поливая мясо пивом, затягиваясь сигаретой и шмыгая носом. – Сам не смотрел, чего наваял, может, не получилось, я пьяный в муку был.

– Не имеет значения, я выберу кадры. А еще кто снимал, помнишь?

– Не. Я и свадьбу-то не помню...

Глаза Германа переключились на Беллу и Марата, с ними прощался Андрей, который, кстати сказать, тоже с камерой бегал. Герман подумал, что надо бы Марата попросить, пусть возьмет пленку у Андрея, самому западло с ним даже рядом стоять.

Стемнело. По саду распространился запах дыма и жареного мяса, гомон голосов, Света настрадалась вволю, поднялась, чтобы выйти из душевой...

– ...еще ребенок, с ней адски трудно.

Голос Марата. О ком это он? Света задержалась, взявшись за ручку деревянной двери.

– Терпение, дорогой, – наставляла Белла, уж ее голос ни с чьим не спутаешь. – Она нужна тебе? Вот и ищи подход. Мы, женщины, любим настойчивых и терпеливых. Так ты с ней даже не переспал? Ну и ну! Собственную жену не в состоянии соблазнить? – и расхохоталась.

У Светы загорелись огнем щеки и уши. С какой стати Марат рассказывает о ней... о них посторонним? Ужасно хотелось посмотреть, почему они замолчали, ведь не отходили от душевой. Послышался голос Беллы:

– Будет тебе, не дуйся. Ты обязан развлекать девочку, повези ее куда-нибудь...

– На Кипр! Железный Феликс подарил нам поездку, но я отложил.

– Чудесно. Кипр – это изумительно.

Голоса удалялись. Света выждала время, потом высунула голову и огляделась. Никого. Когда вернулась в дом, все уже рвали зубами мясо, нахваливая повара.

– Светильда, куда ты пропала? – встретил ее Марат, вставая.

– Гуляла, – буркнула она. Чуть позже вынудила его вернуться домой.

Сигарета сближает, алкоголь делает человека доверчивым и словоохотливым. На сей раз Герман подцепил Федора – адвокатское светило, которое под воздействием градусов принялось выражать соболезнования по поводу кончины Феликса. Мол, жалко мужика, держал всех в кулаке, силен был, и ваще, человек стоящий – словом, пьяные бредни.

– А парня не жалко? – спросил Герман.

– Жалко. – И Феденька кивнул в знак согласия, Герман испугался, что у него отвалится голова. – Но он дурак. Ну, не повезло ему. Я б вытащил его, а он...

Светило провело большим пальцем по горлу. Понятно, адвокат хвастает, а все же любопытно, как он собирался вытащить парня, вдруг ему известно то, чего никто не знает? Герман пил мало, мысль работала у него четко, диалог вел, не выказывая отношения ни к светилу, ни к Егору.

– Ты забыл, он убил моего отца.

– Чепуха. Ты не думаешь так, не верю. А если думаешь, то... Выпьем?

– Неси. – Не Герману же на побегушках быть. Ждал недолго, Федор принес две рюмки. – Я понял, ты мог его вытащить? А улики?

– Какие улики? – рассмеялся Федор. – Улик-то нету. Было предположение, что убил Егор, а доказательств не оказалось. Хотя отпечатки на подоконнике вещь серьезная, но эфемерная. Будем? – Герман пригубил рюмку, Федор выпил до дна, занюхал кулаком. – У парня есть два свидетеля, то бишь... три! Но третий неизвестен. Они его видели в промежутке... ну, когда Феликса – кх! Если он был с ними, то, естественно, не был на свадьбе и не мог сделать это кх! Понял?

– С трудом. И кто свидетели?

– Однокурсник Митя и официантка из кафе «Ивушка» Люся во-от таких размеров. – Федор обвел вокруг бедер руками. – Они наотрез отказались, что видели парня. А я шкурой чувствовал, что врут.

– Почему они врали?

– А хрен их знает! Может, испугались – суды и все такое... А может, их просто купили! Сечешь? Я надеялся им бабок сунуть и узнать правду. Марат и твоя сестра очень просили ему помочь, я и старался... Еще третьего надо было отыскать... свидетеля. Ну да теперь все равно.

Гости разъехались далеко за полночь, некоторых грузили в машины в состоянии трупов. Белла так и сяк удерживала Германа, но тому не улыбалась перспектива провести ночь в древней избушке. Он притворился пьяненьким, нес ахинею, мол, хочет в родную кроватку.

– Как ты машину поведешь? – беспокоилась Белла.

– Прямо. Я в норме.

– Хорошо, я сяду за руль и отвезу тебя, раз ты так боишься остаться.

– Угадала. Я боюсь тебя. Ты такая красивая...

– ...что внушаю ужас? – улыбнулась она, подводя его к машине.

– Именно. – Он плюхнулся на первое сиденье, потеряв надежду избавиться от нее.

Попав в свою комнату, Герман быстро настрочил по горячим следам диалог с Федором в тетрадь, затем разделся и лег, обдумывая, каким образом пригодится ему эта информация. А Белла и не собиралась возвращаться к себе. Обойдя дом, она приятно удивилась: в захолустье находится оазис, не уступающий мировым стандартам. Она понежилась в ванной, нашла халат в шкафу возле бассейна, улеглась в гостиной перед телевизором. Спать не хотелось...

Ей исполнилось двадцать три года. И была она уверена, что прекрасному не будет конца. Туз брал ее в поездки за границу, она обошла лучшие магазины Европы, жила без забот. И вдруг! Белла вышла из подъезда, помахала ему, сидевшему на заднем сиденье, рукой. Водитель завел мотор, Белла запахнула шубку...

Сначала она не поняла, что произошло. Рвануло так, что Белла зажмурилась и зажала ладонями уши. Когда открыла глаза, не поверила, что видит горящую машину и валивший черный дым. Но это была его машина, и он только что был там... Она закричала. Кричала беспрерывно. Подбежала насколько возможно близко к автомобилю. Ее поразило, что мартовский снег тает слишком быстро. Белла металась, пытаясь подобраться ближе, ведь ему нужна помощь. Ее кто-то хватал и отталкивал, она вырывалась, снова бросалась к машине, оторвался рукав шубки...

В конечном счете, взрыв разорвал ее жизнь. Началось. Вызовы в прокуратуру, показания, следствие. Далеко не все проявляли вежливость, да и кто она такая для них была? Молоденькая шлюха, рванувшая из провинции покорять столицу, ей подфартило поймать богатенького дедушку, а не промышлять в гостиницах или на панели. Допросы проходили с унизительными намеками, зачастую не имевшими отношения к сути дела. Белла путалась, понимая, что копание в отношениях с Тузом праздное, и долдонила одно:

– Я любила его.

И плакала. Но никто не верил ни ее слезам, ни ее словам. Тем временем родственники быстро разделались с ней. Приперлась старая жаба с жабятами, вежливо попросила Беллу выместись из квартиры. А он накануне гибели собирался подарить ей квартиру, только не успел. Жабята хотели конфисковать еще иномарку и ценности, но Белла нагло заявила:

– Машина моя по документам, вы ее не получите. А драгоценности... ищите!

Хрен там они нашли. Золотые безделушки, завернутые в целлофановый пакет, Белла сообразила сунуть в большую банку с кремом для тела прямо на глазах жабы с жабятами, предвидя, как развернуться события.

Оставшись с машиной, до отказа забитой тряпками, она ездила по Москве, обливаясь слезами. Сняв небольшую квартиру, продавала бриллианты вдвое дешевле их стоимости, на то и жила. Вопрос «что делать и как с этим бороться?» возник сам собой, когда золотишка осталось с гулькин нос. К кому обратиться за помощью? Конечно, к мадам Тюссо. Уговорила ее встретиться в дорогом кабаке, а мадам начала с обид, уплетая креветки в соусе.

– Суки вы все, ой, суки. Делаешь вам доброе дело, а вы вспоминаете обо мне, оставшись на бобах. Кем бы ты без меня была? А? Дорога одна у вас – проституция.

Белла, несмотря на шикарный прикид, оставалась все той же провинциальной простушкой. Выпив водки, она ревмя ревела, умоляла помочь, ибо скоро жрать будет нечего.

– Ты что, не скопила бабок? – вытаращилась мадам Тюссо. – Полная идиотка! Ты знаешь, кто он был? Да у него денег... Он не давал тебе?

– Давал, – ревела пьяная Белла. – Я покупала ему подарки, себе кое-что...

– Ну, дура... каких свет не видел! Подарки ему дарила! Ха! Ты сама для него подарок.

– Я лю-у-би-ла его...

– Еще и клинически больная на голову. Он тебя просил любить его? Люби в кровати, сколько хочешь, а в остальное время извилинами ворочай. Девчонки похуже тебя состояния сколачивают, а ты... Нет, я с даунами не работаю.

– Что же мне дела-ать? – выла Белла. – Хоть вешайся...

– А домой к маме и папе не хочешь?

– Не-ет, – рыдала несчастная красавица.

– Ну да, я забыла, вы все Москву покорять приезжаете, а Москва слезам не верит, слыхала такое? Ладно, не реви, смотреть противно. Попробую пристроить тебя, а ты будешь отстегивать мне каждый месяц по 500 зеленых. Сумма ничтожная, но это из человеколюбия с тебя мало беру, даунов надо жалеть.

– А если он, – Белла имела в виду нового покровителя, – не будет столько давать?

– Это твои проблемы. Не сумела воспользоваться шансом, учись вертеться. Да и должок у тебя передо мной, не считаешь? За первого расплатилась, а за своего туза нет.

– Так ведь я сама его нашла...

– Милая моя, к друзьям жопой не поворачиваются. Сегодня ты мне по дружбе накинула, завтра я тебе помогу. Поняла? Так как, по рукам?

И поехало. Белла переходила из одних рук в другие, мужчины ее не бросали, она была молода, необыкновенно красива. Уходила она, требуя у мадам нового покровителя. Мадам Тюссо... Белла поняла смысл клички. Молоденькие девушки, как восковые фигурки в коллекции, полностью были в ее руках, зависели от того, куда она их определит. Но мадам оказалась не самым страшным злом в этом мире, так что можно считать, ее девушкам повезло. Так вот мадам, считая Беллу жемчужиной своей коллекции, брала плату и с Беллы, и с мужиков, к которым она переходила. Короче, вертеться умела.

Годы летели, а Белла все прыгала из одной постели в другую. Почему так происходило? Да потому что никто не мог сравниться с Тузом, а Белла мечтала повторить прекрасные годы, проведенные с ним. Так и двадцать восемь ей стукнуло, отмечала их в ресторане с мадам Тюссо, к которой привыкла как к родной. Та изучала ее несколько странно, потом огорошила:

– Не пора ли нам, лапуля, замуж? (Белла жевать перестала, вытаращилась на нее). Ну, еще год-два ты будешь способна вскружить голову толстосумам, а что потом? Да и сейчас наши тузики предпочитают молоденьких девулек. Юная, наивная девочка возбуждает седого мужчину больше, чем женщина, даже если она такая красивая, как ты. Ему ведь глоток свежести нужен, почувствовать эту свежесть в себе. Ты безумно красива, Белла, но ты уже опытная женщина, а это на любителя.

– Да? – только и вымолвила Белла, растерявшись. Ей казалось, что выглядит она выше эталона, собственно, мадам подтвердила это. И вдруг она напомнила о бегущем времени, о старости... Боже, какой ужас – Белла стареет?

– Я полюбила тебя и хочу пристроить круто, – продолжала мадам Тюссо, довольная произведенным впечатлением. – Делать ты ничего не умеешь, не училась, работать – не твое призвание. А вот мужиков трахать ты мастер, да личиком, фигуркой удалась, это тоже немало. Плюс – научилась вести себя, как в высшем свете. Давай так, за десять кусков я выдам тебя за мешок с деньгами. Тебе не надо будет мыкаться, спать с разными, у тебя будет свой дом, почет и уважение. Идет?

Десять кусков! Не рублей же. Ее старенькая иномарка уже столько не стоила. Белла была напугана обрисованным будущим, но торговалась, сошлись на семи тысячах. Вскоре появился и претендент, старше ее всего на десять лет, вдовец, детей не имел, богатый. Квартира из пяти комнат, дача в Подмосковье, три машины в гараже – мечта, а не жених. Белла ему была представлена наивной и доверчивой, абсолютно непрактичной женщиной, понятия не имеющей о профессии содержанки, на шашни не пойдет, ибо порядочная, даст только после свадьбы. Мол, у нее был муж, военный, погиб смертью храбрых на поле брани. Легенда понадобилась потому, что вдовец был очень щепетильный человек, потаскух не выносил.

Она готова была полюбить его лицо сантехника, а не аристократа, манеры хама, а не графа, но... не случилось. Он оказался не той лошадью, на которую стоило ставить. Жадный и занудливый, таскал Беллу на банкеты, представительства, выставки, где «обделывал» непонятные дела. Но когда она заикалась о покупке нового платья или шубки, муж зеленел, кричал, что у него нет печатного станка, деньги ему достаются трудом и потом. Платье для банкета? Есть прокат. О, как унизительно брать одежду напрокат, пахнущую чужими людьми даже после чистки! А добавить его патологическую ревность... сущий ад. Но то были цветочки, ягодки оказались прегорькими...

– Это мой шанс, – сказала вслух Белла, поднимаясь с дивана.

Шанс – Герман. Он пьян, значит, можно проспать с ним рядом всю ночь, а утром убедить, будто это было его желание. Хорошо бы еще переспать с ним, уж Белла в сексе толк знает, а он вряд ли пробовал подобное меню в этой дыре. Сейчас она залезет в его постель, утром, увидев ее голенькой, он не удержится – сто процентов из ста.

Герман услышал, как открывается дверь, насторожился. Белла приближалась, а у него мелькнула последняя мысль: «Видит бог, я держался, как мог, но я же не монах!»

14

«Маратик, судя по его кислой роже, наелся семейной жизни, – ухмылялся по дороге из аэропорта Герман. – А я его предупреждал, да он не внял». Чтобы поехать на Кипр, Марату пришлось подключить Германа к уговорам Светки, та уперлась рогом – не поеду! С родным братом разговаривать не желала, маленькая дрянь, будто он враг ей. Чуть не силой затолкали ее в самолет, пускай проветрится, авось подобреет.

Дорога назад пролегала через однообразный, холмистый ландшафт, по обе стороны трассы расстилались пустые поля и лесополосы. Начало августа порадовало спадом жары. Герман наслаждался длинной дорогой – ехать еще час, – огромным пространством по сторонам, возможностью побыть наедине с собой. За последний месяц ему не удавалось уединиться, собраться с мыслями. Оно и к лучшему. После убийства отца и страшной смерти Егора ему была необходима психологическая реабилитация, надо было как-то восстановить внутренние ресурсы, ликвидировать хаос в голове. Белла, круто взявшая Германа в полон своих чар, и выступила реаниматором. Она ничего не требовала взамен, жила одним днем, умела выслушать, утешить и всегда была на стороне Германа. Она стала его тенью и, если можно так выразиться, бесстыдным ангелом-хранителем.

– Елки-палки! – прорвалось вслух, когда он вспомнил Беллу. – Да это же впервые в жизни: чтобы не я, а меня трахали. Надо бы ей подарок сделать.

Примерно через час в ювелирном магазине он купил подвеску на золотой цепочке – черную жемчужину с алмазным осколком. Вначале хотел купить и серьги, но решил: баловать не стоит. Их отношениям всего месяц, и ей предстоит потрудиться, чтобы заработать сережки. Отъезжая от ювелирного, притормозил – мимо пронеслась тачка Андрея. Поскольку окна оказались открыты, Герман успел заметить пассажирку. Сомнений быть не может – Рита. Желая убедиться, что не ошибся, он изменил курс и покатил следом. Они вышли у спортивного комплекса, все ясно: приехали поплавать в бассейн.

– Дрянь! – сказал Герман, разворачивая машину.

Бросила его в самый критический миг! Несколько раз он звонил – не подходила к телефону, пришел на работу, где она бумажками заведует, – окатила таким холодом, что Герман замерз. Думал, отойдет, должна же понимать, в каком он состоянии! А она вот как, на Андрея переключилась. Назло ему делает. Ну и хрен с ней, решил Герман, слишком много у девушки претензий, эта образцово-порядочная идиотка, видишь ли, печется о морали, и чтобы ее достоинство уважали, признавая равенство. Какое к черту равенство! Ты кто? Баба, кусок ребра Адама, а ребро не может быть равно остальному скелету.

– Дрянь! – повторил зло Герман, направляясь в офис отца.

Выдавая негодование хозяина, автомобиль просто летел по городу, ведь неприятна сама мысль: меня бросили, к моему недругу переметнулись. Приехал. Дежурно поздоровавшись с охранниками, на лифте поднялся на четвертый этаж, открыл кабинет отца.

Пятиэтажное здание, занимало когда-то некое бюро, распавшееся в начале победоносного шествия капитализма. Отец его выкупил буквально за копейки на аукционе недвижимости.

Феликс давно мечтал приобрести нечто подобное, но жаба давила много платить. А тут как раз подоспел аукцион. Проштудировав список выставленных на продажу зданий, Феликс придумал, как быть. У него работал вахтером пожилой мужчина с потрясающей внешностью важной шишки. Феликс приодел его достойно, сунул в руки портфель из крокодиловой кожи и отправил на аукцион на новеньком «Форде», купленном накануне, следовательно, о машине никто не знал, отец в те времена еще ездил на потрепанной «Ладе».

Подъехал «Форд» к ДК, где был назначен аукцион, водитель открыл дверцу, папин вахтер вышел и неторопливо потопал в зал, не глядя по сторонам. Кстати, настоящие шишкари ездят сзади, а не рядом с водилой, в городе тогда таких тонкостей не знали, поэтому эффект приехавшего барина удался. Феликс прикатил сразу же и – тоже в зал. Ну, многие заинтересовались, кто это с «крокодилом» под мышкой, своих-то знали наперечет. Спросили у Феликса (нашли у кого спросить!), а тот им, пожав плечами:

– С такой высокомерной мордой только руководят и обязательно чем-то крупным.

Слух о важной птице прокатился мигом. Можно представить радость устроителей: если заладится торг, хорошие бабки светят. Ну а зачем Феликс прибыл на аукцион, все, разумеется, проведали. Он «неосторожно ляпнул» знакомым, мол, хотелось бы домик купить этажей в пяток, чтобы в центре обязательно и бывшее учреждение, там кабинеты распланированы, ремонт сделать легче, чем перестраивать. С него решили содрать побольше.

Итак, назвали первоначальную сумму. Кто-то чуток завысил, на чуть-чуть повысил и Феликс. Вдруг важно встает его вахтер и с видом миллиардера накидывает сразу... тоже чуть-чуть. Феликс краснеет и бледнеет (как это ему удавалось – загадка), ведь на облюбованное им здание покусились. Некто попытался слабо накинуть сумму, папин вахтер нехотя дал больше, Феликс тоже, но третьего тура «не вынес», выбежал из зала, махнув рукой. Может, кто-то и хотел купить, но никто не стал ввязываться в торг, у папиного вахтера на лице было написано: все равно куплю. В результате здание перешло к Феликсу. Юморист был.

Здание не пустует, дает доход от аренды. Чего тут только нет: магазины, мастерские по ремонту техники и пошиву одежды, интернет-кафе, зал игровых автоматов, бар. Четвертый этаж полностью Феликса... то есть теперь Германа, а на пятом склад. Почему так высоко? Ну-ка, попробуйте с пятого этажа стащить, много унесете? То-то.

В кабинете Герман покрутился в кресле, изучая себя в зеркалах. Видок мужа-рогоносца. Глупо. К черту Риту! Она посмела оскорбить память отца, потом еще и обиделась... Стоп! Герман сощурился от напряжения.

– Что она там плела? – произнес медленно, вспоминая. – Он заставил ее? Ага, заставил прийти на свадьбу и угрожал. Угрожал, что выгонит...

Словно змея ужалила Германа, он ведь исключил из числа убийц Риту. Пожалуй, и Беллу можно вычеркнуть из списка, она никаким боком... а вот Рита зуб на Феликса имеет. Могут стать поводом угроза и принуждение? Запросто. Что еще могла дать смерть Феликса Рите? Кроме свободы, практически ничего. А ее желание выйти замуж за Германа? Он же по дурости не хотел обижать ее отказом, чтобы не связывать себя узами брака, говорил ей, будто отец пока против. Вот дурак! А это очень серьезный повод для женщины, которая хочет замуж. Если бы сейчас Герману предстояло выбрать жену, кого он предпочел бы? Беллу или Риту? Выбрал Риту он давно, просто тянул время... А если ее нынешняя связь с Андреем – хитрая уловка? Зная точно, что Герман никогда не уступит Андрею...

Мысли наслаивались одна на другую, чудовищные и нелепые одновременно. Неужели она могла? Нет и нет!.. А почему нет? Люди нынче пошли с большой фантазией и поразительной жестокостью. Как она тогда сказала? «А меня подозреваешь?» Эх, слова, слова... Часто их произносят с одним смыслом, а таят они в себе другой. Ну, кто заподозрит в Рите хладнокровного убийцу?..

Позвонила охрана, он нажал кнопку переговорного устройства:

– Что случилось?

– К вам посетитель. Говорит, приехал из другого города. Пропустить?

– По какому вопросу?

– Проект у него здесь. Просится к шефу. Срочно надо, говорит. Я ему: выходной, мол...

– Пропусти. На этаже пусть позвонит и назовет фамилию. Как его?..

– Тебя как? – Видимо, охранник спросил посетителя. – Викулов он.

Отец учил: день, ночь, а дело на первом месте, непредвиденные обстоятельства, о которых ты поленился узнать, могут впоследствии раздавить тебя. Когда вновь раздался звонок и Герман услышал фамилию, он нажал на клавишу, дверь на лестничной клетке автоматически открылась. Минуту спустя в дверном проеме кабинета показался темноволосый, с открытым и в то же время хитроватым взглядом серых глаз, мужичок лет сорока, эдакий крепыш.

– Можно?

– Прошу вас, – пригласил Герман. – Садитесь.

– Простите, мне нужен шеф, Феликс Георгиевич...

– Он погиб. Я его сын, Герман Феликсович, теперь и являюсь шефом.

– Извините, я не знал, – растерялся и очень расстроился Викулов. – Примите мои искренние соболезнования... Надо же, так неожиданно... Значит, вы вместо отца? Что ж, может, с вами обсудим некоторые детали? Я специально приехал.

– Попробуем. – Герман предполагал, что Викулов начнет клянчить деньги.

– Я по поводу бутылочного завода, к строительству которого должны приступить через полгода. А я думаю, уже можно начать подготовительные работы, свозить материалы, делать замеры...

– Погодите. На меня сейчас навалилось слишком много всего, я принимаю дела и не совсем в курсе, о чем идет речь. Подробнее расскажите.

– Суть вот в чем. Год назад я обратился к вашему отцу с предложением построить бутылочный завод, который будет перерабатывать всю стеклотару без исключений. Проблема в том, что в ходу «чебурашки» и бутылки из-под водки, но и те далеко не все. Не везде берут в пунктах приема стеклотары бутылки из-под шампанского, вовсе не принимают импортные бутылки, битое стекло... долго перечислять. Мы предлагаем построить завод, который переработает все стекло, включая битое. Стекло должно приниматься на вес, а не поштучно...

Какие-то бутылки, битое стекло... Отец заинтересовался этой ерундой?

– Документы у вас с собой? – спросил Герман.

– Конечно, вот. – Викулов раскрыл кейс, подал бумаги. – Это сам проект, его стоимость. Вот авторы дают раскладку. Это обязательства западных инвесторов...

– Инвесторы дали согласие? – осторожно спросил Герман. Инвестиции означали, что проектом заинтересовались, заинтересовать западников можно только одним – прибылью. – А где расчеты прибыли?

– Пожалуйста.

Викулов положил перед Германом листы, при виде которых у того непроизвольно округлились глаза. От паршивого заводика прибыль офигенная, в это трудно поверить. Впрочем, бумага все стерпит, что на ней ни нарисуй. А Викулов продолжил:

– Мы подсчитали прибыль за каждый год с учетом максимальной инфляции, хотя в нашей стране предугадать размер инфляции невозможно, однако не каждый год и рубль обваливается. Смотрите, завод окупается за год, в дальнейшем приносит доход...

– А что за продукцию должен выпускать завод?

– Ходовые бутылки, банки... наименований много, они перечислены в самом начале проекта. Ваш отец ухватился за проект, пробил инвестиции, вложил деньги, арендовал участок под строительство. Понимаете, у нас же дуболомы сидят в кабинетах, им пока разъяснишь выгоды... Обратите внимание, это проба почвы, в смысле – анализ, геодезические работы сделаны. А визы главного архитектора нет. Без его визы завода не будет. Почему-то здесь возник тормоз. Ну и самое главное – до сих пор не открыт счет. Инвесторы посмотрят на нашу нерасторопность и пошлют нас подальше. Не слать же им деньги на деревню дедушке? Мы не в курсе, что с акциями. Скажу честно, мне показалось, что в акциях и есть проблема. Кто-то недоволен дележом. Как же быть? Дело стоящее. Я звоню-звоню Петру Ильичу...

– Как? Кому вы звонили? – насторожился Герман.

– Петру Ильичу. Ему поручил заниматься документацией Феликс Георгиевич. А его нет. Вот я и приехал, благо – недалеко.

– Давайте так: я отксерю документы, копии оставлю себе. Они есть в бумагах отца, но сейчас искать в неразберихе сложно. С понедельника я лично займусь этим вопросом, созвонюсь с Петром Ильичом и позвоню вам. Оставьте свои координаты.

Когда Викулов ушел, Герман, перелистывая копии, произнес:

– Так вот ты какой, дядя Петя!