Вечный колокол Денисова Ольга
- Послушайте старую женщину, - начала она, обращаясь не столько к суду, сколько к собравшимся зрителям. - В стародавние времена в Русской правде была статья на такой случай: если один поединщик заведомо сильней другого, они не сражались, они брали в руки угли из костра. И тот, кто удерживал их в руках дольше, признавался правым. Я думаю, такой поединок будет честней боя.
В наступившей тишине ахнула женщина, пришедшая вместе с волхвом, а потом новгородцы разразились одобрительными криками. Волот посмотрел на волхва, так же как и Вернигора, и Смеян Тушич, - тот виновато улыбнулся и кивнул. Зато сильно заволновался Осмолов.
- Русская правда давно канула в небытие. Это варварский обычай, в коем нет ничего общего с Правдой! Сила должна решать правоту, сила, а не горящие угли! Нет в судной грамоте таких статей, нет и не может быть!
Его поддержал дружный ор товарищей.
- Нет - так будет, - ответил Смеян Тушич. - Мое дело судить по чести, а не заниматься крючкотворством. Что толку в поединке, если один поединщик сильней другого? Наши предки были мудрее нас: правота придает человеку сил. Мое слово: пусть возьмут в руки угли. Кто удержит их дольше, тот не лжет. Согласен, Волот Борисович?
- Я согласен. Это будет честней, это уравняет поединщиков, - кивнул Волот.
Татарин и без перевода догадался, о чем идет речь, и, в отличие от волхва, подрастерял уверенность, вопросительно глядя на Осмолова. Боярин делал ему какие-то знаки, но татарин их не понимал.
- Смотри, смотри, - пряча улыбку, зашептал князю Вернигора и кивнул на Осмолова, - больше денег обещает.
А Волот вдруг подумал: смог бы он взять в руки пригоршню горячих углей, чтобы доказать свою правоту? Не испугался бы? И решил для себя: смог бы. Ради чести, ради Правды - смог бы, не испугался. Он не вполне понимал ценность серебра, но решил, что серебро того не стоит. Смеян Тушич оказался прав: предки были мудры.
Вернигора послал за жаровней и продолжил допрашивать татарина в надежде, что тот испугался. Но татарин, поглядывая на Осмолова, лопотал то же самое, только не так уверенно, как до этого. Волхв же оставался невозмутимым. Почему-то князю казалось, что он действительно не волнуется, а не скрывает ото всех свое волнение. Этот человек, наверное, не умел ничего скрывать: на его лице были написаны все его переживания, поэтому и верилось ему так легко.
Порядок поединка быстро установил Смеян Тушич: чтобы более решительный из двоих не потерял преимущества, брать в руки угли по очереди, а очередь разыгрывать по жребию, - второму будет легче, он будет знать, сколько ему надо продержаться. Волот считал, что делать это надо одновременно, но положился на мнение посадника - ему видней.
Однако, когда в палату внесли жаровню и зрители подались вперед, волхв неожиданно отказался от жребия.
- Не надо, зачем? Я буду первым, мне все равно… - сказал он, когда Смеян Тушич предложил ему бросить кости.
Тут заволновался Вернигора, да и посадник неуверенно оглянулся на свою супругу. И только тогда Волот понял, что они задумали: первым должен был быть татарин! Он не сумел бы этого сделать, он отказался бы от своих слов без всяких поединков! Поэтому они и оставались такими спокойными, поэтому и не боялись ничего, предлагая столь жестокое разрешение спора. А волхв не разгадал их замысла, не подыграл, разрушил их замысел! В нем не было ни капли хитрости, он принял все это за чистую монету! Так же как и Волот…
- Младик! Что ты делаешь? - ахнула еле слышно женщина, которая пришла с волхвом, но ее услышали в наступившей тишине: зрители замерли, ожидая небывалого зрелища.
Тот поглядел на нее, пожав плечами, - все такой же спокойный, такой же невозмутимый. Разве что немного смущенный тем, что на него смотрит столько народу. Вернигора обхватил руками голову, у посадника не хватило сил объявить о начале поединка. Волхв сам подошел к жаровне сбоку, так, чтобы его видели и зрители, и судьи, и посмотрел на Смеяна Тушича.
- Можно?
- Погоди, - тяжело вздохнул тот, - надо убедиться, что угли действительно горячие. Кто хочет проверить? Ты, Сова Беляевич?
Осмолов покачал головой:
- Я верю, верю.
Вызвался кто-то из новгородцев и подтвердил всем остальным: настоящие горящие березовые угли, никакого подвоха нет. Для убедительности он попытался выхватить уголек из жаровни, но отдернул руку и, потряхивая ею и поскуливая, вернулся на место, под смешки товарищей.
Волхв снова вопросительно посмотрел на посадника, и тот то ли кивнул, то ли опустил голову, скривив лицо. Смешки смолкли, зрители раскрыли рты, так же как и Волот, не в силах оторвать взглядов от рук волхва. А тот посмотрел вокруг, и, пожалуй, страх мелькнул на его лице - всего на миг. Но руки не дрогнули, он опустил их в жаровню, сгреб пригоршню раскаленных углей и поднял так, чтобы их все видели. На тыльной стороне его ладоней медленно гасли мелкие искры, красное свечение перекатывалось по углям, становясь чуть ярче от его дыхания. Он стоял и держал их в руках, и лицо его оставалось неподвижным. Сердце Волота едва не остановилось, он чувствовал его медленные удары и считал их: один, два, три… Сколько же можно? Где лежит предел человеческих возможностей? Мертвая тишина опустилась на судебную палату, и в ней слышалось, как потрескивают угли в руках волхва. И как стучит сердце Волота: восемь, девять, десять… Искры на пальцах волхва погасли совсем, остались только черные разводы сажи, а над углями дрожал раскаленный воздух.
- Как ты думаешь, этого хватит? - спросил волхв у Вернигоры, и голос его прозвучал чуть вызывающе, чуть насмешливо и чуть громче обычного.
- Хватит, хватит! - закричал Смеян Тушич, словно очнувшись.
Волхв опустил руки вниз и высыпал угли обратно в жаровню, осторожно отряхивая ладони. Никто не шелохнулся и не издал ни звука, люди так и смотрели на происходившее с раскрытыми ртами, пока со своего места не подал голос Сова Осмолов:
- Это нечестно! Это какие-то волховские штучки!
Новгородцы, словно разбуженные его голосом, засвистели и затопали ногами, советуя Осмолову заткнуться, и закричали восторженно:
- Его правда! Его правда! Боги на его стороне!
- Это волшба! - попытался перекричать их громовые голоса Осмолов. - Он даже не обжегся!
Волхв глянул на него и кивнул, но не боярину, а женщине, смотревшей на него то ли с испугом, то ли с восхищением, и раскрыл перепачканные сажей ладони, показывая их всем вокруг.
- Я не обжегся. Почти не обжегся, - сказал он удивленно, словно не ожидал такого от самого себя. - Боги и вправду были на моей стороне…
- Если это волховские штучки, как утверждает ответчик, - тут же подхватил Смеян Тушич, - то это лишний раз доказывает правоту Млада Мстиславича. Волхв не может лгать и пользоваться при этом поддержкой богов. А мы только что видели их поддержку, правда? В любом случае, сейчас очередь твоего свидетеля, Сова Беляевич.
- Мой свидетель не пользуется силой наших богов! Он не волхв! Он иноверец, магометанин! Это нечестный поединок!
И снова товарищи поддержали его - топотом ног и протестующими воплями.
- Ничего, - хмыкнул в усы посадник, - если он не лгал, его боги помогут ему. Да и наши поддержат.
Татарин, которого подтолкнул толмач-дружинник, с опаской подошел к жаровне и постарался сохранить невозмутимое лицо, несмотря на улюлюканье и подначки новгородцев (им все было ясно, продолжения не требовалось). Он посмотрел на Сову Беляевича, и тот закивал в ответ.
- Если татарин солгал, - поспешил Осмолов опередить события, - значит, он солгал и мне! Это не доказывает моей вины, это доказывает лишь невиновность волхва! Я отзываю свидетеля, он лжец!
- Поздно, Сова Беляевич, - усмехнулся посадник, - поединок есть поединок.
- Раз солгал - пусть отвечает, - выкрикнул кто-то, - сперва головы нам морочил, а теперь - в кусты?
Новгородцы захохотали, а товарищи Осмолова надеялись их перекричать.
Татарин попытался поднести руки к углям, чувствуя или понимая, что смеются над ним. Но, едва ощутив жар, изменился в лице и руки отдернул.
- Давай-давай! - кто-то из новгородцев свистнул. - Сам не захочешь - мы тебя силком в жаровню затолкаем!
Новгородцы не шутили, и в следующих выкриках явно слышалась угроза. Смеян Тушич не успокаивал шумевших, хотя Осмолов и говорил что-то о беспорядке в суде, а его товарищи шипели и угрожали новгородцам.
Татарин побледнел, поверив в обещания новгородцев, однако предпринял вторую попытку, но не выдержал, спрятал руки за спину и начал что-то быстро и убежденно говорить. Толмач не успевал за ним, но и без него было ясно: свидетель Осмолова кается, что лгал. И не просто кается, а тычет пальцем в Сову Беляевича и говорит, что ему заплатили.
- Он и теперь лжет! - выкрикнул Осмолов. - Он все время лжет! Я даже не пытался его подкупить, он сам пришел ко мне!
- Его слово против твоего слова, а, боярин? - усмехнулся вдруг Вернигора. - Это поединок…
- Поединок, поединок! - поддержали зрители, засвистели и затопали.
- У меня есть свидетели! Да любой из моих людей подтвердит, как этот человек пришел ко мне сам!
- Любой из твоих людей сунет руки в жаровню, чтоб подтвердить твою правоту? - рассмеялся Вернигора. - Давай. Вызывай по очереди! Они не иноверцы, боги их поддержат!
Когда распахнулась тяжелая двойная дверь в судебную палату, новгородцы радостно потирали руки, глядя на товарищей Осмолова, переглядывавшихся между собой, и не сразу смолкли и оглянулись.
Волот почувствовал неладное сразу, едва увидел, как дубовые створки медленно ползут внутрь. Человек, двумя руками толкавший дверь, был одет по-походному, тяжело дышал, и из-под его шапки на лоб катились блестящие капли. Пахнуло конским потом и мокрым снегом: гонец торопился и не стал дожидаться окончания суда. Волот поднялся ему навстречу, все вокруг замолчали, и в гулкой тишине гонец выдохнул осипшим голосом:
- Псков требует отделения. Их вече так решило. Если Новгород воспротивится, они обратятся к Ливонии.
Дума собралась через два часа после этого известия; князь, посадник и осужденный-таки Сова Осмолов направились в думную палату втроем.
Говорили о необходимости веча, о подавлении мятежного Пскова, о войне с Ливонским орденом, на помощь которому придут и шведы, и поляки, и литовцы. И единодушно пришли к выводу: Псков не удержать. Не теперь…
Сам собой разговор свернул на возможность отделения Москвы и Киева, и на этот раз играть в кости с судьбой Руси Волоту не хотелось - все бояре, кроме Смеяна Тушича, в один голос говорили: новгородская земля должна выставить ополчение впридачу к пушкам и серебру. Не пятьдесят тысяч, конечно, хотя бы двадцать - двадцать пять. И сделать это быстро, и зимними дорогами пройти к южным рубежам… Иначе, на примере Пскова почуяв слабину, Москва соберет свое вече, и Киев соберет: единая Русь разлетится на кусочки, а их в клочки порвут враги как с востока, так и с запада.
Тоска глодала Волота: ему не нравилось это решение, он чувствовал, что оставляет Новгород беззащитным. Но бояре были правы: или подавлять Псков, под угрозой завязнуть в войне с Европой, или до весенней распутицы покончить с крымчанами, являя Москве и Киеву свою волю и силу. Псков подождет окончания войны.
Князь с ужасом думал, что в этот час в Москве уже звонит вечный колокол… Псков - только начало. Волот не смог удержать того, что собрал воедино его отец…
Смеян Тушич выехал в мятежный город тем же вечером, надеясь через сутки быть на месте и говорить с псковским посадником. Волот уповал на небывалую способность Воецкого-Караваева договариваться о мире: если псковичи хотят свободы, возможно, они не собираются закрыть Ганзе дорогу на Русь? Возможно, они не будут против военных союзов с Новгородом? На безрыбье и рак рыба, а Псков - прикрытие Новгорода с запада… Крепостные стены Гдова и Изборска всегда служили надежной броней не только Пскову, но и Новгороду. Да и торговля в Новгороде завянет, стоит только поднять торговые пошлины на проезд через псковские земли.
Но Псков подождет окончания войны.
Поздно вечером в Городище приехал доктор Велезар, словно угадал, что Волоту нужна поддержка. Тягучее сладкое вино и добрый друг рядом сделали свое дело: приунывший, испуганный князь воспрянул духом, и через час он уже с восторгом рассказывал доктору о суде над Совой Осмоловым, о находчивости Вернигоры и о чуде, явленном волхвом.
- Да ты меня разыгрываешь! - рассмеялся Велезар: они оба выпили вина больше, чем обычно.
- Да нет же! - едва не обиделся Волот. - Я тебе серьезно говорю: он стоял и держал в руках пригоршню горячих углей! И он даже не обжегся!
- Такого не может быть. Я знаю, что шаманы могут ходить по горящим углям, но для этого им нужно достичь определенного состояния духа, а это не так просто, уверяю тебя, мой друг.
- Вернигора говорит, что он сильней Белояра. Вернигора хочет, чтобы он поднялся к богам и спросил их о том, что это за сила, которая навела морок на сорок волхвов.
Улыбка доктора погасла, он задумался ненадолго, а потом сказал:
- Знаешь, это очень опасно. Я бы не назвал Млада Мстиславича своим другом, мы не очень близки, но я расположен к этому человеку, он мне далеко не безразличен. Не прошло трех недель, как духи сбросили его сверху, он совсем недавно встал на ноги… Боги не любят, когда люди вмешивают их в свои дела, они становятся жестокими. А второго падения он может и не пережить. Я бы на месте Вернигоры не стал настаивать на этом. Млад ведь согласится, стоит его только попросить: он всегда готов жертвовать собой.
- А еще Вернигора говорил, что его хотели отравить… - вставил Волот, когда доктор снова задумался и замолчал.
- Отравить? Кто? Когда? - доктор встревожился не на шутку.
- Я не знаю, я не спрашивал… - Волот виновато пожал плечами. - Но опасности нет, раз Вернигора говорил об этом так спокойно.
- Будем надеяться… - вздохнул доктор и снова немного помолчал, но потом словно собрался с духом. - Знаешь, милый мой, я не хотел говорить тебе этого… Я никогда ни с кем такого не обсуждаю, но тут… Тебе никто этого не скажет, кроме меня. Возможно, мои подозрения беспочвенны, возможно, я сейчас оговорю честного и хорошего человека, но лучше я это сделаю, иначе…
- Ну что ты тянешь? Говори! Вернигора, например, всегда сразу говорит то, что думает. И ничего…
- Вот о нем-то я и хочу тебе сказать. И думаю: имею ли я на это право?
- Давай так: я сам решу, что делать с тем, что ты мне скажешь. А то сейчас мне кажется, что я чего-то не знаю и поэтому выгляжу глупо, - улыбнулся Волот.
- Ладно. Слушай. Дело в том, что Вернигора и Млад любят одну женщину. И оба хотят на ней жениться.
Волот поморщился: истории о любви его не волновали.
- Ну и что тут такого?
- Это очень умная и красивая женщина, она наставница университета. И она пока не выбрала между ними. Согласись: и Вернигора, и Млад Мстиславич тоже в своем роде заслуживают внимания женщины.
Волот никогда о таком не задумывался, женщины в его жизни пока оставались приметой женской половины терема, так же как длинная рубашонка, которую он носил, пока был на их попечении. Наверное, он до сих пор гордился тем, что вырос и больше не имеет никаких с ними отношений. Хотя дядька время от времени намекал ему на то, что пора бы посматривать в сторону девушек не с презрением, а с любопытством.
- Я не понимаю тебя, - Волот посмотрел на доктора удивленно: зачем ему обязательно надо это знать?
- Ты еще дитя, - снисходительно улыбнулся Велезар. - Они соперники, теперь понимаешь? Любовь - сильнейшая из страстей человеческих, ты и представить себе не можешь, на что способны люди, мечтающие избавиться от соперника и овладеть желаемым. Нет, Млад, по моему мнению, не допустит даже мысли о том, чтобы причинить зло Вернигоре. А вот Вернигора… В нем я не вполне уверен. Это сильный человек, привыкший добиваться своих целей, не очень заботясь о средствах. И его желание спросить богов о той самой таинственной силе, в существование которой я не очень верю, - оно очень похоже на способ достичь этой цели. Я понятно объяснил тебе свою мысль?
Волот задумчиво кивнул. Как, оказывается, мало он знает людей… Как, оказывается, сложно складываются их отношения… А он-то думал, что Вернигора - друг волхва.
Происшедшее в суде предстало перед князем совсем в другом свете: Вернигора не сумел избежать поединка между татарином и волхвом. И нисколько не возражал, когда Марибора предложила это тяжелое испытание. В отличие от Смеяна Тушича, он наверняка мог предвидеть, что волхв вызовется первым… Хотел выставить его трусом? Лжецом?
И что теперь с этим делать? Вернигора казался ему человеком, лишенным камня за пазухой, а выяснилось… И у него за душой есть то, что он скрывает от остальных. А может, он нарочно говорит о том, что волхв сильней Белояра, чтобы об этом узнали те, кто убил Белояра? А может… Волот стиснул кулаки: и снова недоверие, снова разочарование!
Ему пришлось приложить немало сил, чтобы доктор не заметил, как ему горько и тяжело.
Глава 5. Карачун
В санях Дана прижималась к его боку, уютно кутаясь в шкуры. К ночи подморозило, перестал валить снег, и сквозь низкие рыхлые облака на Волхов смотрела блеклая желтая луна.
- Младик, скажи, а ты сразу знал, что у тебя это получится?
- Что? - переспросил он.
- Взять в руки угли и не обжечься.
- Нет. Я не ожидал. Мне нужно время для таких штук, пляска шамана, обереги, бубен…
- И ты не испугался? - она потерлась лицом о его плечо.
- Ну почему же, испугался. Не сразу, конечно. Когда почувствовал жар, тогда испугался. Но это быстро прошло.
- Ты удивительный человек. Как ты мог не догадаться? Едва Марибора предложила это, я сразу поняла: татарин струсит.
- Я не знаю… Я поверил. Ведь когда-то так и делали, чтобы выяснить, правду ли человек говорит. Я говорил правду, значит, я это мог.
- Тебе было больно?
- Почти нет. Только в самом начале. А потом просто горячо, но не больно.
- И как же ты не испугался? - она удивленно покачала головой.
- Я же говорю, я был прав. Ради Правды можно сделать и не такое. - Млад помолчал. - Знаешь, когда я был маленьким, я сотни раз видел, как мой дед пляшет на углях. Я тогда еще не был шаманом, я только помогал ему. У меня был свой бубен, и личина, и обереги, я умел петь и плясать, как положено шаману, но не взлетал: чего-то не хватало. Я делал все, как дед, но на углях плясать не мог. Однажды я решил попробовать: мне казалось, это у меня получится. Мне казалось - стоит взойти на костер, и я взлечу вверх вслед за дедом. Я очень этого хотел…
- И что?
- Обжег пятки, - Млад засмеялся. - Дед очень ругался. Тащил меня домой на закорках и всю дорогу ругался. И отец ругался тоже. Только мама меня жалела и защищала. Я несколько дней не мог ходить, а было лето, и мне очень хотелось к ребятам - купаться, раков ловить…
- Чудушко ты мое… - Дана вздохнула. - Это было удивительно… Видел бы ты, как на тебя смотрел князь! Он же дитя совсем, для него это настоящее волшебство.
- В этом нет никакого волшебства. Я знал, что я прав, только и всего. И я верил, что смогу. Сомневался немного, но верил. Мне было жалко татарина - ведь он не мог верить так, как я.
- Ты еще Сову Беляевича пожалей! - фыркнула Дана. - Вот подлец, каких свет не видел! И татарин - тварь трусливая и продажная.
- Нет. Он не трусливый. Он здраво рассудил: зачем ему калечить руки? Ради денег? Серебро того не стоит. И выгораживать Осмолова ему после этого не было никакого смысла: денег бы он все равно не получил.
- Ты не побоялся руки покалечить…
- Я был прав. Это меняет дело. Ради Правды… - Млад пожал плечами.
- А Родомил говорит, что Правды нет, - вдруг сказала Дана и посмотрела на него пристально, словно хотела услышать ответ.
- Правда есть. Только она не всегда нужна. Родомилу, например. Кости для жребия мне и татарину приготовили разные…
- И ты с ним не согласен?
- Почему же? Например, война - это обман противника. Только, обманывая, я должен помнить об этом и не надеяться на помощь богов. И, опуская руки в огонь, понимать: без ожогов не обойдешься… На войне - другая правда. Родомил считает, что это тоже война.
- А ты?
- Право, Сова Осмолов слишком мелок для того, чтобы с ним воевать, - Млад улыбнулся. - Он вроде грабителя на этой войне… Или торгаша, идущего за войском. Продает все, что продается. И своим, и чужим.
- Он богатый и могущественный… - ответила Дана, улыбаясь.
- Сегодня я этого не заметил. И потом, грабители всегда богаче честных воинов…
- И кто, по-твоему, настоящий враг?
Млад вздохнул: Михаил-Архангел с огненным мечом в руках? Он два дня хотел рассказать об этом Дане, но так и не нашел предлога. А тут вдруг все его видения из будущего показались ему сущим вздором, бессмыслицей, достойной мальчишки-выдумщика. Отец Константин, пустой жрец, - враг? Позавчера, когда Млад чувствовал себя побежденным, ему именно так и казалось. А тут, выйдя в победители, он перестал всерьез относиться к проповеднику. А ведь сам говорил недавно Ширяю, что нельзя недооценивать противника…
- Я не знаю. Родомил предлагает спросить об этом богов.
- Младик, не вздумай этого делать, - Дана приподнялась, заглядывая ему в лицо, и чуть не упала, когда сани тряхнуло на выбоине во льду, но Млад подхватил ее и прижал к себе.
- Даже не смей об этом заикаться! - она высвободилась из его объятий. - Родомил ничего не смыслит в разговорах с богами!
- А я? Я, по-твоему, что-нибудь смыслю? - он улыбнулся.
- Ты сегодня без этого напугал меня до слез. Не надо, Младик, все знают, что боги этого не любят. Они шлют знаки сами, когда хотят. Разве нет?
- Ну, они и дожди слали бы сами, когда хотели, если бы я их не просил… - он раззадорился, и чувствовал себя чуть ли не всемогущим, и смеялся над своим зазнайством. Ему хотелось, чтобы она видела в нем героя, восхищалась его отвагой, боялась за него до слез…
- Перестань! Это вовсе не шутки. И будь осторожней с Родомилом. Не надо принимать за чистую монету все, что он предлагает!
Млад опустил голову: она не понимала. А Родомил на самом деле не причинил бы ему вреда, для этого достаточно было посмотреть ему в глаза. Он, может, и привык добиваться своего всеми правдами и неправдами, но, тем не менее, он был честен… по крайней мере, в этой игре.
- Хочешь, я слетаю наверх и сниму тебе звездочку с неба? - он улыбнулся, вспоминая о тереме и соболях.
- Нет. Если каждый начнет таскать звездочки с неба, что от них останется? - она засмеялась.
- Я маленькую… - шепнул Млад.
- Чудушко, не надо мне ничего, ты только перестань геройствовать. Хватит. Я и без этого знаю, какой ты на самом деле.
- Какой?
Она быстро поцеловала его в щеку и не стала отвечать.
Родомил ходил из угла в угол широкими, тяжелыми шагами и ругался:
- Надо быть сумасшедшими! Я не верю, что весь город Псков сошел с ума! На что они надеются? Да их раздавят, как комара на ладони!
Добробой, раздувавший угли в печке, слушал его раскрыв рот. Ширяй, сузив глаза, сидел за столом, подпирал рукой щеку и следил за Родомилом любопытным, но подозрительным взглядом. Пифагорыч, заглянувший на огонек, одобрительно кивал. Прихода Млада никто не заметил.
- Не иначе, кому-то из псковских бояр срочно потребовалось серебро! - гремел Родомил. - И завтра они перекроют дороги торговым обозам! Я не верю, что псковский посадник не видит дальше собственного носа!
Пифагорыч оглянулся на хлопок двери:
- А, Мстиславич… Мы тебя ждем. Ты где был-то?
Младу вовсе не хотелось говорить, что он был у Даны. Да и Родомила он встретить у себя дома не ожидал.
- А я к тебе, - словно оправдываясь, сказал тот, - поговорить надо.
Млад посмотрел на Пифагорыча и шаманят: не выгонять же их на двор?
- Пойдем, поговорим, - пожал плечами Млад, и Родомил тут же накинул полушубок на плечи.
- Я вчера потолковал с волхвами, - без предисловий начал главный дознаватель, словно боялся, что Млад неправильно его поймет или не захочет слушать, - на перынском капище и в детинце, на капище Хорса. Дальше пока не ездил.
- О чем? - не понял Млад.
- О силе об этой. О людях. Я подозреваю, в Пскове вече тоже неспроста отделяться решило.
- Псков просто выбрал удобное время. Они ведь знают, что Новгород примет их обратно, стоит им только пожелать. За зиму поднакопят денег, а потом назад запросятся. И ополчение не надо выставлять.
- Да нет… - кашлянул Родомил. - Не в этом дело, ох, не в этом! Ты мне так и не сказал, что ты понял тогда, с Градятой… Мне это нужно знать прежде, чем я поеду в Псков.
Они шли по тропе к лесу быстро, словно куда-то торопились, на самом же деле - чтобы не мерзнуть.
Млад задумался: а не было ли все это совпадением? Возможно, вовсе и не силу Михаила-Архангела использовал Градята, а всего лишь нашел слабое место - шрам? Самое свежее воспоминание о поражении - меч? Млад ничего не смыслил в той борьбе, к которой неожиданно оказался способным. Он никогда не использовал свою силу для войны, он договаривался с богами, он призывал или прогонял дождь, чтобы рос хлеб или сохло сено.
- Я не знаю. Я могу ошибиться… - пробормотал он.
- Да что ты тянешь? - вдруг разозлился Родомил. - Почему ты всегда неуверен?
- Потому что я отвечаю за свои слова.
- Я тоже отвечаю за свои слова, - фыркнул главный дознаватель, - но я не тяну кота за хвост.
Млад не считал нужным рубить с плеча. А с другой стороны, почему бы Родомилу не знать, что с ним было и как по-разному это можно истолковать?
- Послезавтра - Карачун, - медленно сказал Млад, глядя на полупрозрачные облака и звезды между их обрывками.
- И что? - не понял Родомил.
- Нет, это я так. Ночь волшебная… Хочешь, я спрошу об этом богов?
- Хочу, - с мрачным вызовом ответил главный дознаватель. - Ты же знаешь.
По тропе они добрались до леса и шагнули под его хмурые своды.
- Мне не надо лучших людей Новгорода. Достаточно тебя одного. Ты разделишь со мной ответственность и поможешь, если я упаду вниз: не хочу опять валяться в костре, пока он не потухнет. И… не говори никому об этом. В суде ты моих слов все равно использовать не сможешь, тебе придется искать другие доказательства.
Теперь задумался Родомил.
- Послушай, - наконец сказал он, - а это на самом деле так опасно?
- Я не знаю. Я никогда не делал того, на что не имею права. Падать вниз - всегда опасно, месяца не прошло, как я снова испытал это на себе… Но я не могу сказать, что будет, если я перешагну границу. Это… внутренний запрет, понимаешь? Я просто знаю, что можно делать, а чего нельзя. И дело не в том, что меня за это каким-то образом накажут, нет… Я не был бы шаманом, если бы вел себя правильно под страхом наказания. Ты можешь наступить ногой на кусок хлеба?
Родомил покачал головой.
- Вот это - то же самое. Только гораздо более важное. Тут смешано все: гордость человека перед богами, гордость богов перед людьми. Это как просить подаяния, когда сам можешь добыть себе хлеба. А если и не можешь… На это надо решиться, надо перешагнуть через гордость. И если тебя за это пнут, как собаку, - значит, ты это заслужил. Когда я прошу дождя, я знаю, что сам не могу ухватить тучу и заставить ее пролиться над полем. Это - во власти богов, и я требую от них эту тучу и этот дождь. Но мне не придет в голову просить богов вырыть колодец и достать из него воды, когда я хочу напиться. Так же как ни один волхв не потребует победы войска в бою… Просить можно об Удаче, но не о победе.
- Может, богам нужна будет жертва?
- Я не знаю. Я даже не знаю, кто из них будет говорить со мной и будет ли. Но, судя по всему, тебе ответит Перун, ты ведь громопоклонник? И… в общем, это его дело: ответить ударом на удар. Так что - кровь.
- Бычка? - спросил Родомил.
- Нет, так много не надо, мы ведь не подкупить его хотим, а выказать уважение. Я думаю, барашка. Курица - как-то мелковато, барашек - в самый раз. Послезавтра днем сходи на Перынское капище, не в лесу же ночью его резать…
- Послушай, а почему - Карачун? Самая темная ночь…
- Самая длинная ночь, - поправил Млад, - ночь, когда Солнце поворачивает на лето. Это ночь, когда светлые боги отдали всю власть темным и со следующего дня начнут забирать ее назад. Поворот, перелом. Это кажется, что Карачун - день темных богов, на самом деле это и праздник светлых… Это - наивысшая точка их надежд на будущее.
- Ты хочешь сказать, Купальская ночь - праздник темных богов? - хмыкнул Родомил.
- И их тоже. Это равновесие… Коловращение, - Млад слепил снежок и поднял перед собой. - Вот смотри, чем выше я подниму камень, тем сильней он ударит по земле, если его отпустить. И эта сила таится в нем, пока он не начал падать. Когда он падает, то летит все быстрей, но при этом растрачивает силу, что имел наверху. И, пока он летит, между его силой и быстротой установлено равновесие. Мир всегда движется, и в нем это не падение, а вращение. Если где-то убыло - где-то прибыло. Но у того, что убыло, есть оборотная сторона - возможность прибавлять… Чем больше убывает, тем…
Млад замолчал и уронил снежок на тропинку - Родомил ничего не понял. Да и объяснял он, как всегда, плохо…
- Я понял, - кивнул главный дознаватель, - в этот день светлые боги расположены давать ответы…
- Примерно так, - вздохнул Млад.
Они вышли на поляну, где он обычно разводил костер.
- Здесь? - спросил Родомил.
Млад кивнул:
- Послезавтра приходи сюда ближе к полуночи. И… лучше, чтобы никто не знал… Никто не одобрит ни тебя, ни меня.
На следующий день Ширяй явился домой днем, как только Млад вернулся с лекции, и хотел незаметно проскочить в спальню. Но Млад с порога заметил, что с ним что-то не так: невозмутимый и полный достоинства парень напоминал побитую собаку. Сначала Млад не понял, что с ним, и хотел оставить в покое, но когда и через полчаса тот не вышел из спальни с неизменной книгой в руках, Млад забеспокоился и заглянул к нему сам. Добробой ушел в Сычёвку за молоком и еще не вернулся (поговаривали, у него там появилась девушка), и послать к Ширяю второго шаманенка не удалось.
Парень лежал на постели лицом к стене, странно вытянув руки, и не оглянулся на скрип двери - Младу показалось, что он плачет.
- Ширяй, - Млад подсел поближе, - ты чего, заболел?
Тот замотал головой, ни слова не говоря.
- Что-то случилось?
Тот снова покачал головой и ничего не ответил.
Млад окинул его взглядом - в спальне было темновато, - и только нагнувшись пониже, заметил, что на руках у парня страшные ожоги в черных разводах.
- Ты чего сделал-то, а? - сердито спросил он, догадываясь, что произошло.
- Ничего, - буркнул Ширяй и шмыгнул носом.
- Ты повернуться можешь? Я посмотрю.
- Да ничего не надо смотреть, заживет как-нибудь.
- Я тебе заживу! Поднимайся! Пошли за стол! - Млад редко кричал на учеников, но тут не удержался. Ширяй, видно, не ожидал ничего подобного и начал медленно и неуклюже вставать. Глаза у него действительно покраснели и опухли, а он не мог даже стереть с лица слезы: кисти были обожжены со всех сторон. Млад подхватил его под локоть, потому что парня шатало, довел до стола, по дороге сняв с полки полотенце, и усадил на лавку.
- Посиди немного, сейчас я лампу зажгу, темнеет уже, - для начала он вытер Ширяю глаза и нос: вдруг вернется Добробой и увидит, что Ширяй плакал? - Давай рассказывай: как тебе в голову это пришло?
- Что? - Ширяй прикинулся ничего не понимающим.
- Ничего. Рассказывай.
- Ты что думаешь, я один такой? - вскинул тот глаза. - Да половина студентов попробовала! Все спорят и все руки в угли суют!
Млад опустил руки и сел рядом с Ширяем.
- Вы что, не в своем уме? - тихо спросил он.
- А что? Если я прав, значит, должно получиться! А я ведь тоже шаман!
- Какой ты после этого шаман! А? Ты что, не понимаешь? И о чем же ты таком спорил, что для этого надо было руки в угли совать?
- Да из-за девчонки, - буркнул Ширяй, - что она меня выберет…
- Да ну? А ты в этом нисколько не сомневался?
Читать бесплатно другие книги:
