За Калинов мост Денисова Ольга
Перелет-трава, обвившаяся вокруг запястья стеблем, тихо позванивала и переливалась.
- Я не могу больше жить, как во сне, - сказал он Маринке, - поехали отсюда.
- Ты сможешь? - встревоженно спросила она.
Игорь пожал плечами и медленно поднялся, пошире расставляя ноги, чтобы не упасть. Сивка, щипавший травку неподалеку, поднял голову, будто понял, что его сейчас позовут.
- Да, Каурка, нам пора… - кивнул Игорь коню, когда тот подошел поближе, и долго на него взбирался, цепляясь за гриву плохо гнувшимися пальцами.
- А я? - спросила Маринка, подняв голову.
- А теперь ты, - улыбнулся он, нагнулся и взял ее под мышки, боясь, что поднять ее не хватит сил. Самая красивая девушка на свете, на этом и на том…
- Мне досталась самая красивая невеста из всех невест, - шепнул он ей, разбирая поводья.
Маринка повернулась к нему боком и обняла за пояс.
- А мне - самый отважный и непобедимый индеец. Тебе нравится мое платье?
- Да. Но ты в этом платье нравишься мне гораздо больше, - Игорь потихоньку тронулся с места.
- Знаешь, ради этого стоило умереть… - она улыбнулась и заглянула ему в лицо, - чтобы ты увез меня отсюда, в этом чудесном платье, на этом замечательном коне.
Река горела под ними, облизывая Сивкины копыта, но Игорь не спешил.
- Почему ты дрожишь? - Маринка положила голову ему на плечо и погладила рукой по спине.
- Это от усталости. Я очень устал. А еще так много надо сделать…
- Развязать узелок?
- Да. И… Сивка не повезет нас через провал, нам придется спускаться вниз по веревке.
- Как? Медвежье Ухо, это нечестно! Это…
- Я сделаю тебе удобное сиденье и опущу вниз, ничего не бойся…
- Я не боюсь. Я ничего не боюсь!
- Знаешь, я, наверное, тоже уже не боюсь, - он улыбнулся, - я же самый отважный индеец. И непобедимый, забыла? Жаль, что сломался мой настоящий индейский лук…
- Ты был… как настоящий герой, Медвежье Ухо. Я всю жизнь буду вспоминать, как ты бился со змеем. Тебе было очень трудно?
- Нет, совсем нет.
- Ты мне врешь!
- Да.
Он помолчал, всматриваясь вперед. Где-то там, между рекой и провалом, натянуты нити судьбы - то, ради чего он отправился в это путешествие, даже не подозревая, куда оно его заведет. Сивка, подходя к берегу, тоже поднял голову и зашагал быстрей.
- Держись-ка покрепче и сядь поудобней, - велел Игорь Маринке, - сейчас мы поедем быстрей и выше…
- Как это - «выше»? - Маринка вцепилась в него обеими руками.
- Увидишь, - улыбнулся Игорь, - не бойся.
Он подобрал повод и толкнул Сивку вперед. Тот только этого и ждал, срываясь в галоп, и каждый его прыжок поднимал их вверх, как будто конь начал взбираться по крутой невидимой лестнице.
- Ой, мамочка! - вскрикнула Маринка и спрятала лицо у Игоря на груди.
Свежий ветер принес запах настоящего, не иллюзорного, леса, и Игорю показалось, что он просыпается после долгого, путаного кошмара. И хотя все вокруг не могло иметь ничего общего с реальностью, ощущение обмана и морока пропадало, уступая место спокойной радостной уверенности.
Под ними всходило солнце, настоящее солнце, успевшее обернуться вокруг Земли, пока Игорь блуждал по закоулкам мира, в котором нет ночи. А может быть, оно успело обернуться не один, а несколько раз? Игорь потерял счет времени. То ему казалось, что прошло несколько часов, а то - несколько дней.
- Не бойся, я держу тебя! Смотри! - шепнул он Маринке в ухо. - Смотри, мы поднялись над лесом!
Она осторожно повернула лицо и приоткрыла один глаз.
- Ты же боишься высоты, Медвежье Ухо! Как тебе не страшно?
- Это не та высота, которой я боюсь. Это - полет, разве можно бояться высоты в полете?
- Летают не так! Когда летают, никто тебя не подбрасывает вверх, как шарик на резинке!
- Я тебя держу.
Глухой топот копыт, отталкивавшихся от ветра, вдруг сменился стеклянным звоном, под ногами блеснула гладкая прозрачная поверхность, Сивка замедлил бег и наконец остановился.
- Ой, мамочка… - на всякий случай повторила Маринка, - мне было очень страшно…
Игорь осмотрелся: впереди, на фоне голубого неба, ему почудилось какое-то странное искривление пространства. То ли воздух там был чуть прозрачней, чем вокруг, то ли от этого места исходило тепло и над ним поднималось марево, как над костром в солнечный день.
Сивка перешагнул с ноги на ногу, и звону копыт отозвалось выразительное эхо, хотя вокруг не было ничего, откуда мог бы отразиться звук. Игорь слез с коня на гладкий, абсолютно прозрачный пол и снял Маринку. Под ними расстилался темный еловый лес, а далеко на горизонте еще виднелась молочная река между красных берегов.
- Как страшно смотреть вниз… - прошептала Маринка, и ее голосу тоже ответило гулкое эхо, - а главное - не видно, где кончается стекло…
- Держись за мою руку, - предложил Игорь.
Он шагнул вперед, туда, где ему почудилось странное искажение воздуха, стараясь взглянуть на него с разных сторон. И увидел! Увидел большую беседку, островерхую крышу которой подпирали шесть круглых колонн. Беседку окружала витая, вычурная балюстрада, а основание приподнималось вверх тремя широкими ступенями. Только все это было сделано из такого чистого, незамутненного хрусталя, что казалось прозрачней воздуха.
- Ты видишь? - спросил он у Маринки.
- Теперь вижу… - восторженно шепнула она.
- Я думаю, нам туда.
Они медленно, осматриваясь по сторонам, поднялись по ступеням - это место не располагало к суете. И только перешагнув невидимый порог, Игорь увидел то, за чем пришел: широкое полотно из тонюсеньких паутинок. Настолько тонких, что они, как и стекло вокруг, тоже казались прозрачными, почти невидимыми. Где нити брали свое начало и где заканчивались, было не разглядеть - они сливались с пространством, растворялись в нем.
Игорь не заметил движения, но догадался: нити не стоят на месте, они медленно скользят вперед, от прошлого к будущему, и в центре перекатываются через лежащее поперек беседки острое лезвие. Он подошел поближе: и как найти ту, узелок на которой он должен развязать?
Маринка отступила на шаг.
- Мне кажется, на них нельзя даже дышать, - еле слышно произнесла она.
Игорь кивнул: ему тоже так казалось. Как же дотронуться до нитей руками? Как Волох посмел вторгнуться сюда? Ведь это нарушает какой-то высший неписаный закон…
Он присмотрелся к ниточкам в поисках узелка и вдруг увидел за каждой ниткой человека… Это было неожиданно, и напугало, и заставило растеряться на несколько долгих минут: люди, знакомые и незнакомцы, их судьбы, их прошлое и будущее… И в этой веренице людей он отчетливо разглядел Светланку. И ее ниточку, чуть тоньше и чуть светлей остальных, и грубый узел с петлей - несомненно, такой узел мог завязать только человек. Он видел узелки и на чужих судьбах - они были не такими: маленькими, едва заметными. Только два узла, завязанных человеком, Игорь обнаружил среди видимых им судеб: второй был завязан на прочной нитке героя спецназа.
Что ж, с нее и надо начинать. Тем более что узел на судьбе Сергея стоял гораздо ближе к лезвию, чем узел Светланки. Игорь протянул руку, но она дрожала слишком сильно. Еще одну долгую минуту он старался успокоить сбившееся дыхание и только после этого осмелился к ним прикоснуться…
Нитка оказалась гораздо прочней, чем ему показалось вначале: Игорь просто взял ее с обеих сторон от узла и легко потянул в разные стороны. Петелька распалась, как будто ее и не было. Над головой не грянул гром, и даже дуновение ветра не донеслось до его лица. Игорь, уже смелей, дотронулся до Светланкиной нити и развязал узелок. Вот и все? Так просто? Наверное, завязывать узелки тоже было нетрудно, особенно если не знаешь, чью судьбу ты только что решил. Но как после этого смотреть в глаза тем, кто приходит к тебе и говорит: «Я знаю, когда я умру»?
Игорь вспомнил первую встречу с Волохом: тот знал, что Ленка умрет еще до заката. Знал и спокойно убеждал Игоря, что ничем не может помочь, что и у его возможностей есть предел…
И тут Игорь увидел свою судьбу. Нитка его ничем не отличалась от остальных: обычная, тонкая, прозрачная. Только на подходе к лезвию она становилась заметно тоньше, словно вот-вот должна была разорваться. Как перетершаяся веревка. Наверное, так и должно быть… Это для мертвых он живой, но для живых-то он мертвый. Он повернулся к Маринке и пожал плечами:
- Поехали?
Она молча кивнула и отступила еще дальше: ей было неуютно, и Игорь поспешил взять ее за руку. Он и сам считал, что его присутствие здесь в лучшем случае неуместно.
Перелет-трава в рукаве вдруг зашевелилась и зазвенела, щекоча руку. Игорь выпустил ее на свет, и ее стебель соскользнул с запястья.
- Тебе пора? - спросил он.
Травка кувыркнулась в воздухе, на несколько секунд зависла напротив его лица, потом облетела вокруг головы и взвилась под стеклянный потолок. Радужные блики отразились от потолка, и от пола, и от круглых колонн - вся беседка заиграла разноцветьем, и тонкий перезвон, похожий на легкие переборы нежных струн, заполнил ее многократным эхом.
Вот теперь точно всё, травка больше не понадобится. И, наверное, это самое красивое место, которое она могла себе подобрать. Игорь направился к выходу, увлекая Маринку за собой.
- Надеюсь, никакого волшебства нам больше не встретится… - пробормотал он, спустившись с трех широких ступеней на гладкий стеклянный пол.
- Тебе не нравится волшебство? - улыбнулась Маринка, все еще восхищенно оглядываясь на беседку.
- Что-то я от него устал… Мне очень хочется домой. Надо позвонить Светланке…
Слабость, мучившая его за Калиновым мостом, почти прошла: видно, сюда долетал целебный ветер мира живых. Он бодро залез на Сивку и поднял Маринку ему на спину.
- Держи меня крепче, - она прижалась к Игорю, и сердце его забилось чаще - как хорошо… Все сделано, все закончилось на удивление удачно, он прижимает к себе самую красивую девушку на свете, и она счастлива от этого. Разве мог он мечтать о таком, когда встретил ее впервые, на переходе через железную дорогу?
- Я вспомнила, как увидела тебя в первый раз, - сказала она, как только Сивка тронулся с места, позвякивая копытами, - как ты помог мне поднять велосипед…
- Правда? И я тоже подумал об этом.
- Как здорово, что все так случилось. Поехали скорей! Я тоже хочу домой. К тебе домой.
Игорь посильней сжал пятками Сивкино брюхо, и вскоре звонкий цокот копыт сменился приглушенным размеренным топотом - конь поскакал над лесом. Маринка сначала снова спрятала голову у него на груди, но постепенно выглянула у него из-за плеча, раскрыла глаза, вдохнула поглубже и крикнула:
- Как хорошо жить, Медвежье Ухо! Как хорошо жить! Мы будем жить сто лет и умрем вместе, через сто лет, в один день!
- Я согласен, - тихо ответил он.
Маринка попыталась прошептать ему что-то на ухо, но на спине коня, скачущего галопом, это было не так просто.
- Ты ничего не услышал? - разочарованно спросила она.
- Увы.
- Тогда я скажу потом. Когда мы остановимся.
Сивка опустил их на землю мягко и легко и встал на самом краю провала. Игорь посмотрел на другую его сторону - высокий многоглавый терем стоял так близко, что казалось, достаточно шагнуть, и окажешься на его крыльце, рядом с цветущей сиренью. Но это только казалось - даже если срубить самое высокое дерево в лесу, оно все равно не достанет верхушкой до другого берега.
Игорь опустил на землю Маринку и спешился сам. Бледный конь каурой масти повесил голову, словно чувствовал себя виноватым.
- Иди. Иди в свой мир, - улыбнулся Игорь и вздохнул, - ты был верным конем, ты был самым умным конем, которого я знал.
Он снял с коня узду и тут отчетливо уловил мысли лошади, хотя никогда раньше не понимал, о чем думает Сивка. А думал он о том, что стоит только позвать, и он придет, где бы Игорь ни находился.
- Спасибо… - Игорь обнял коня за шею. - Прощай. Вспоминай меня…
Конь всхрапнул и положил огромную голову Игорю на плечо - ему тоже жаль было расставаться.
- Ну, иди, иди… Долгие проводы - лишние слезы, - шепнул Игорь в большое ухо, прижался к Сивке еще сильней и долго стоял, пока не нашел в себе сил оттолкнуть его от себя, походя срывая с его спины дорожную сумку, которую дала ему с собой старуха.
Сивка ушел в лес, низко опустив голову, но Игорь чувствовал, что конь благодарен ему за возвращение. Ему в мире живых так же тяжело и неуютно, как Игорю - в мире мертвых.
- Он спас тебя от змея, - сказала Маринка, глядя Сивке вслед, - я видела, как он топтал его копытами…
Игорь кивнул и проглотил ком, вставший в горле. Теперь точно - всё, путешествие окончено, осталось только спуститься на дно провала и подняться на другую сторону. О подъеме наверх старуха ничего не говорила, но он заприметил веревку, опущенную в пропасть с заднего крыльца терема. Еще неизвестно, что будет легче - спуститься или подняться…
Игорь подошел к краю, заглянул вниз и сразу попятился: напрасно он надеялся, что ничего теперь не боится. Ватный головокружительный страх снова взял за глотку, ладони немедленно стали мокрыми, и даже на лбу выступили капельки пота. На далекое дно пропасти едва проникал свет, но и сверху было видно, какие острые огромные камни лежат в угрюмом полумраке и какой прозрачный и быстрый ручей бьется между ними.
- Медвежье Ухо, ты боишься? - спросила Маринка, взяв его за руку.
- Нет, конечно нет, - ответил он, тряхнув головой. И опять подумал, что его собственная смерть поджидает его именно там, на дне провала. Впрочем, он каждый раз думал именно так, когда смотрел вниз с большой высоты.
- Ты врешь мне… - на этот раз она не смеялась над ним.
- Ну, разве что совсем чуть-чуть, - он ей подмигнул, но Маринку это вовсе не успокоило.
Он вытащил из сумки моток крепкой, но тонкой веревки, поискал глазами подходящую палку и быстро нашел то, что нужно.
- Это зачем? - скептически спросила Маринка.
- Ты сядешь на нее, как на качели, и я опущу тебя вниз.
- Да? А ты?
- А я потом спущусь по веревке.
- Медвежонок, ты примерно представляешь, какая тут высота?
- Нет, если честно.
- Я думаю, около трехсот метров. И ты собираешься спускаться по веревке? Ты представляешь себе, что это такое?
- Не очень, - честно ответил Игорь, - но других предложений у меня нет.
- У меня есть. Ты спустишь меня вниз, я привяжу эту веревку к той, - она указала на другую сторону провала, - и ты выберешь ее к себе и натянешь потуже. Наверное, легче будет перейти тридцать метров, чем спуститься на триста. А потом ты меня поднимешь наверх.
- Ты умница, - Игорь улыбнулся, - ты просто гений.
Качели на вид получились надежными, но он на всякий случай обмотал Маринку веревкой вокруг пояса, так что она даже нарочно не смогла бы от них освободиться.
- Ты еще ноги мне свяжи… - усмехнулась она.
- Тебе не страшно? - спросил Игорь.
- Нет. Я же знаю, ты меня не уронишь…
- Не уроню, - он покачал головой. - Погоди, я тебе сумку на шею повешу, ничего? Там только фляга с мертвой водой, она нетяжелая…
- Конечно вешай! Еще не хватало тебе тащить что-то через пропасть!
Игорь подобрал с земли дорожную сумку и пристроил ее Маринке через плечо.
- Ну что? Мне пора? - спросила она и без страха заглянула вниз.
- Я скажу, когда можно… - Игорь перебросил веревку через толстый еловый ствол, закинул ее себе за спину и взялся за нее обеими руками. Он побоялся чем-нибудь обернуть руки, а рукавиц у него с собой, конечно, не было: если веревка сорвется, то обожжет ладони, а если не сорвется, то просто будет сильно резать.
- Ну? - не утерпела Маринка.
- Давай, - Игорь кивнул. Главное - удержать ее в первую секунду, потом будет легче.
Резким толчком его качнуло к дереву - он выпустил веревку слишком далеко, и Маринка, наверное, с метр просто падала вниз.
- Висишь? - спросил он.
- Все хорошо, опускай, - звонко ответила она.
Это оказалось немного трудней, чем Игорь ожидал, а главное - гораздо дольше. Он вытравливал веревку медленно, боясь упустить ее из рук, и не видел, далеко ли Маринке до дна. На ладонях очень быстро пузырями надулись мозоли, а лопнули еще быстрей. Нет, мертвую воду надо было оставить себе, ведь еще нужно переправляться на другую сторону, по точно такой же тонкой веревке, и на этих же самых руках…
Прошло не меньше часа, прежде чем он почувствовал, как веревка резко ослабла. Сначала он похолодел, думая, что она оборвалась, выпустил ее подальше и подошел к краю. Нет, Маринка стояла на дне и пыталась развязаться. Игорь отошел - вниз лучше не смотреть. Его и так начинало потихоньку потряхивать: как он будет перебираться через пропасть? Стоит только один раз посмотреть вниз, и руки разожмутся сами собой. От страха высоты тело перестает ему подчиняться, мышцы слабеют и кружится голова. А тут еще эти дурацкие мозоли!
Он услышал снизу далекий крик, а потом Маринка дернула за веревку, не надеясь на то, что он ее услышит. Выбрать веревку вверх оказалось делом пяти минут. Игорь несколько раз обернул ее вокруг елки и обвязал себя страховкой - если руки сорвутся, он просто повиснет на поясе: приятного мало, но и опасности никакой. Конечно, если веревка оборвется, от смерти это не спасет, но Игорь почему-то не сомневался в том, что веревка выдержит, и доверял ей больше, чем себе. Моток, на котором он спускал вниз Маринку, он перекинул через плечо, как скатку, и попробовал повиснуть на руках у самой ели, проверяя крепость узлов. Рукам было больно, но вполне терпимо. Ну что? Главное, не смотреть вниз.
Игорь подошел к краю, придерживаясь за веревку рукой. Его зовут Медвежье Ухо, он самый отважный и непобедимый индеец… И если он сядет отдохнуть перед переправой, легче от этого никому не станет. Всего тридцать метров. Это совсем немного, это отнимет не больше пяти минут… Интересно, как легче - закинуть ноги на веревку или просто повиснуть на руках? Наверное, закинуть ноги на веревку. Да и вниз посмотреть в этом случае будет затруднительно…
Путь над пропастью начался довольно удачно, разве что немного мешало отсутствие мизинца. Игорь поверил в то, что сможет благополучно добраться до крыльца, к которому крепился другой конец веревки. Она даже не провисла, настолько туго ему удалось ее натянуть, и обрываться вовсе не собиралась. Он успел проползти метра три-четыре, когда скорей почувствовал, чем увидел какое-то движение на краю, который только что покинул. Смотреть назад было неудобно, но около ели отчетливо мелькнула полупрозрачная красная мантия… Игорь похолодел, покрепче вцепился в веревку и начал быстрей перебирать руками.
В том мире нет смерти, он не мог убить мага, но как Волоху удалось перейти через Смородину? У него ведь не было перелет-травы! Игорь посмотрел на него еще раз и понял, что сквозь тело колдуна просвечивают стволы деревьев: он был бесплотен, перед ним стоял призрак, привидение, фантом… Но в руках этот фантом держал вполне материальную тлеющую головню, которую недолго думая приложил к веревке, и сказал, довольно громко, с какой-то печальной и задумчивой полуулыбкой:
- Прощай, Орфей… Нельзя пересечь Стикс и живым вернуться обратно…
Игорь за полсекунды сообразил, что сейчас произойдет: веревка лопнет, и его приложит о противоположную стенку провала. Он не добрался еще и до середины, падение по дуге - все равно падение. Но единственная возможность спастись - это не разжать рук…
Веревка лопнула со звуком, с которым рвется капроновая струна, слегка прижатая пальцем. За две секунды, что огромный маятник тащил его к стене, набирая скорость, Игорь успел только повернуться к ней лицом и выставить вперед согнутые ноги, чтобы хоть как-то смягчить удар. Но его швырнуло на стену с такой силой, что хрустнули кости, веревка выскользнула из рук, и он понял, что падает на дно, так как с каждой секундой полоска неба над ним становится все уже.
Он тысячу раз падал с высоты во сне, каждый раз видел приближавшуюся землю и каждый раз испытывал ужас и ощущение непоправимого: ну вот это и случилось, как он ни старался этого избежать.
А теперь ужаса не было, была острая тоска от того, что вокруг становится все темней, тает голубая полоска, и ничего кроме острых камней в этой жизни ему уже не встретится.
Он не почувствовал боли, когда упал спиной на острый выступ камня, только услышал громкий щелчок, увидел перед глазами яркую вспышку, а потом все затопила чернота, время остановилось и расплескалось вокруг мелкими каплями.
Савельев. 2 октября, утро
…Видишь, солнце
На западе, в лучах зари вечерней,
В пурпуровом тумане утопает!
Воротится ль оно назад?
А.Н. Островский. Снегурочка
Рана, нанесенная колдуном, как бы ни была страшна, затянулась за несколько часов, а на следующее утро Савельев и вовсе о ней не вспоминал. Его новая сущность вдохнула в него жизнь, и он хлебал эту жизнь огромными глотками, вместе со своими назваными братьями. И теперь смерть казалась ему во сто крат страшней, чем неделю назад: эта жизнь была слишком хороша, чтобы с ней расстаться! Он только сейчас начал понимать, как она хороша! Понять, для того чтобы умереть на пятый день, еще не вполне вкусив всех прелестей этой новой жизни?
Когда он сказал братьям, что знает, когда умрет, они искренне расстроились и долго уговаривали его пойти к старухе.
- Теперь ты один из нас, ты убил монаха, она не сможет тебе отказать! - повторял старший уже три дня подряд. И не мог понять, почему Савельев наотрез от этого отказывается.
Но никаких других предложений у него не было, и братья выли так горько, как будто уже его потеряли. Они любили Савельева, по-настоящему любили, так же как и он любил их. Ему казалось, что не три дня они знают друг друга, а всю жизнь, с раннего детства, как это и положено братьям. Савельев в семье был единственным ребенком, но хорошо знал, что такое мужская дружба. Оказалось, что друг и брат - разные вещи. Брат - это навсегда, братство не знает зависти, обид, предательства, его не надо подпитывать общими интересами, оно не требует схожих взглядов на жизнь и не боится долгих разлук.
Но кроме братства Савельев понял, что такое свобода. Воля. Настоящая, не замутненная ничем - ни моралью, ни предрассудками, ни властью. Он думал, что отсутствие морали влечет за собой жестокость, и очень удивился, когда не увидел ее в своих братьях: их полузвериная жизнь основывалась на целесообразности. Ощущение собственной силы не вызывало желания ее применять.
И эту новую жизнь, полную любви и свободы, он должен был вот-вот потерять? Если бы можно было убить монаха во второй раз, чтобы вернуть себе жизнь, Савельев бы с удовольствием это сделал. Но даже тысяча смертей монаха не сможет его спасти, потому что смерть подошла слишком близко, и ее холодное дыхание уже слышится за спиной.
Старший разбудил его на рассвете второго октября, хотя всю ночь они рыскали по лесу и на рассвете обычно не поднимались.
- Вставай, брат. Нас позвали на свадьбу. Или на похороны, я не понял толком. В любом случае, ожидается обильное застолье, и это подходящий случай встретиться со старухой.
Савельев снова хотел сказать, что старуха - это не вариант, но неожиданно понял, что эта встреча ему больше не нужна. Он сел и огляделся. А с чего он вообще взял, что собирается умирать? В окно их большого дома светило утреннее солнце и заглядывала золотая осень, впереди ждала холодная снежная зима, а перед ней - долгие, уютные дождливые вечера перед теплой печуркой. А потом наступит весна, и с крыши большого дома свесятся сосульки, и снег растает, и все пойдет свои чередом - год за годом, и каждый год будет по-своему хорош… С чего он взял, что завтра умрет? Может быть, Волох ему это внушил? И теперь это внушение рассеялось, исчезло? Три дня оно еще держало Савельева в напряжении, но теперь пропало, как будто его и не было!
- Я не собираюсь умирать, брат, - сказал Савельев и вдохнул прохладный осенний воздух, пробивающийся в открытую форточку, - все прошло. Пусть будет свадьба. Или похороны - мне все равно. Отметим заодно и мое избавление от кошмара.
Маринка. 2 октября, утро
Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича,
изрубил его в мелкие куски и поклал в смоленую
бочку; взял эту бочку, скрепил железными
обручами и бросил в синее море.
Марья Моревна: [Тексты сказок] № 159.
- Нет, - шептала Маринка, перебираясь через высокие нагромождения камней, - так не бывает, этого не могло случиться…
Так не бывает, это слишком жестоко… Когда оставался всего один шаг…
Но, глядя на тело Игоря, разбившееся о камни, она понимала, что ее надежда пуста - он мертв. И если его голова не разлетелась на мелкие куски, то только потому, что самый страшный удар пришелся на позвоночник. Он держался за веревку, но не смог удержаться. Если бы его руки не разжались, он бы сейчас был жив! Ну почему он разжал руки? Почему одно мгновение решило судьбу, и решило так несправедливо, жестоко, страшно?
- Медвежье Ухо, - всхлипнула она и протянула дрожащую руку к его лицу, низко запрокинутому назад, со струйкой крови, стекавшей изо рта на щеку, - ты жив? Скажи мне только, что ты жив…
Сейчас он ответит: «Я не знаю», и все снова станет хорошо. И она сразу же расскажет ему о ребенке, который у них будет. Она так и не сказала ему об этом, и теперь он никогда об этом не узнает. Может быть, если бы он услышал ее тогда, когда она пыталась прошептать ему об этом на ухо, может быть, если бы он уже знал, то не разжал бы руки… Может быть…
Нет, он не ответит. Он не может ответить. Маринка попыталась нащупать его пульс на шее, но его тело безвольно поехало вниз и грузно сползло к ее ногам. Ей показалось, что он шевельнулся, она упала перед ним на колени и обхватила руками его голову - его затылок был мягким и мокрым.
- Игорь, ну очнись, пожалуйста, так не бывает! Я не верю, я не верю! Мы собирались умереть через сто лет, ты слышишь? Ты сказал, что согласен. Почему, Медвежье Ухо, ну почему?
Она снова попыталась нащупать его пульс, уже на руке, и вдруг увидела, что ладонь его стерта до крови, стерта тонкой веревкой, на которой он опускал ее вниз. Маринка посмотрела на другую руку и там нашла точно такие же раны, больше похожие на ожоги, чем на мозоли. И ее бесконечный, но уверенный и спокойный спуск на дно вдруг представился ей совсем по-другому. Не триста метров унылой стены, уходящей вниз, а триста метров режущей руки веревки… Если бы его руки не были поранены, он бы удержался, он бы ни за что их не разжал…
Рыдания, до этого клокотавшие глубоко внутри, беззвучно хлынули наружу. Она прижала мертвую окровавленную руку к лицу, и целовала ее, и поливала слезами, как будто это могло вернуть его к жизни. Если бы можно было силой ее отчаянья вернуть его к жизни!
Может, если бы она придумала что-нибудь получше и ему не пришлось опускать ее вниз на веревке, все случилось бы по-другому? Может, если бы у них были с собой перчатки, ничего бы этого не произошло?
- Игорь, прости меня… Прости меня, я не знала, как тебе больно опускать меня вниз. Я даже подумать об этом не могла…
Голос ее больше походил на вой, и никто бы не разобрал, что она пытается ему сказать.
- Прости меня… Ну почему, почему ты меня не слышишь? Пожалуйста, очнись, пожалуйста!
Может быть, ее слезы помогут его оживить? Может быть, надо всего лишь поцеловать его, и жизнь к нему вернется?
Но ни слезы, ни поцелуи не помогли… Если бы он не разжал руки! Если бы он оставил мертвую воду себе, то мог бы залечить раны на ладонях. И тогда, может быть, не разжал бы руки!
Маринка вспомнила, как сама оказалась по ту сторону Калинова моста. Не сразу. Она смотрела на свое тело сверху долго, очень долго. Пока старуха не переодела ее, не дала в руки блюдечко с гребнем и не сказала: иди. Только в те минуты она была вовсе не старухой, а очень милой и молодой женщиной.
Может быть, ему все еще больно? Когда еще он доберется до Калинова моста и сможет залечить раны в реке Смородине! Она понимала, что это глупо, потому что сама по дороге к мосту никакой боли не чувствовала. Но вдруг она ему поможет? Маринка зубами развязала бечевку, стягивавшую дорожную сумку Игоря, и вытащила толстобокую металлическую флягу.
- Я знаю, что поздно, Медвежье Ухо. Но я не хочу, чтобы ты страдал, даже совсем недолго.
Она с трудом отвинтила крышку, плеснула мутной воды в свою дрожащую руку и очень осторожно дотронулась смоченными пальцами до его пораненной ладони, будто ее прикосновение могло причинить Игорю боль.
Раны на его ладони затянулись в одну секунду, как будто их и не было. Почему? Ну почему этого нельзя было сделать, когда он еще не умер? Маринка протерла мертвой водой другую его руку.
А голова? У него большая рана на голове, и ее тоже надо вылечить, ведь это гораздо больней, чем пустячные мозоли, пусть и глубокие! Она смочила его затылок, и рука ее перепачкалась в крови - рана на голове затягивалась гораздо дольше, чем на руках.
- Милый медвежонок, я вылечу тебя всего, тебе не будет больно… Ты будешь здоровым, здоровым и целым…
Между камней раздевать его было неудобно, и Маринка, подхватив Игоря под мышки, с трудом оттащила его тело ближе к ручью, где камни расступались. Она вспомнила ночь в маленьком домике, около печки, когда они любили друг друга: ей хотелось рассмотреть его всего и запомнить. Там, в неверном свете свечей, она так и не успела этого сделать. Но здесь, в полумраке, ей хватит на это времени… Она запомнит его, запомнит навсегда.
Маринка сняла с него всю одежду и гладила его тело руками, поливая их мертвой водой и своими слезами. Раны затягивались медленно, но затягивались, кости срастались. Кровавый провал в спине, до которого ей было страшно дотрагиваться, подернулся тонкой кожей, позвоночник встал на место. Она долго растирала его левую коленку, не вполне уверенная в том, что вылечила ее до конца, - пусть коленка тоже никогда его не тревожит.
- Ты будешь здоровым и целым, - шептала она, - ничего не бойся…
И только когда на теле Игоря не осталось ни одной царапинки, до которой бы не дотронулась мертвая вода, когда он лежал перед ней, как живой, отчаянье накатило на нее с новой силой. Почему? За что? Теперь он совершенно здоров, только мертв!
Старуха говорила ей, что оживить мертвой водой нельзя, мертвая вода только залечивает раны… Даже отрубленная голова прирастет, но человек от этого не оживет. Для этого нужна вода живая. Но и ее недостаточно. Она говорила про живую воду! Говорила, где ее можно взять! Может быть, еще не все потеряно? Надо подняться наверх и спросить старуху, что еще нужно, кроме живой воды!
Ну же! Надо вспомнить, где берут живую воду! Маринка запомнила, что доставать ее очень трудно, глубоко! Как она могла забыть, ведь это так важно! Училась мыть плевками полы и посуду, а самое главное забыла, забыла! Глубоко… Старуха сказала: «выйди на крыльцо и посмотри». Что она могла увидеть с крыльца? Да только этот самый провал! Ручей, который бежит у ее ног, шумный ручей, быстрый и чистый!
- Медвежье Ухо… Я не знаю, что нужно еще, но живая вода у нас есть…
Пусть случится чудо! Разве недостаточно чудес они встретили, чтобы случилось еще одно?
Маринка, размазывая слезы по лицу, встала на ноги и потянула Игоря к воде. Пусть случится чудо! Еще одно, последнее чудо. Она опустила его в ручей, положив его голову к себе на колени, и поливала его лицо, и волосы, и шею ледяной прозрачной водой. Пусть случится чудо…
- Милый медвежонок, ну очнись… Пожалуйста, очнись… Я не знаю, что теперь со мной будет, как я попаду к тебе теперь. Очнись, давай жить здесь, я не хочу умирать снова… Если мы вернемся, у нас родится ребенок, мне старуха сказала… Только очнись… Я же не смогу без тебя.
Сквозь громкое журчание ручья она вдруг отчетливо расслышала:
- Как холодно…
Ей показалось? Она так хотела этого, что ей показалось?
- Игорь? - она снова склонилась к его лицу. - Игорь, что ты сказал?
- Холодно…
Теплое дыхание долетело до ее губ, но Маринка все еще боялась поверить.
- Медвежье Ухо, ты замерз? - шепотом спросила она.
- Да.
- Сейчас! Я тебя вытащу! Я тебя согрею!
Она сорвалась с места, подхватывая его под мышки, и потянула на берег.
- Уй! - его лицо сморщилось.
- Тебе больно?
- Камни… царапаются…
- Это не страшно, не страшно. У меня осталась мертвая вода. Медвежье Ухо, неужели… Неужели? Сейчас, сейчас, еще немножко!
Она выволокла Игоря на камни, сняла с себя шерстяную накидку, которую старуха называла плачеей, и кинулась растирать его грудь. Глаза его были еще закрыты, но он дышал! Нет, не годится, что его голова лежит на камнях! Маринка развязала пояс, скинула юбку, похожую на занавеску, скомкала и подложила ему под голову.
Что-то твердое оставило на его теле широкий след, когда она вытирала его грудь: проклятый жемчуг! Маринка отгрызла три жемчужины, украшавшие центр накидки.
Читать бесплатно другие книги:
