Кольцо Соломона Палев Михаил
– Это хоть сейчас, – предложил Зверев. – Ключи от дома у меня, а наследники пока не нагрянули.
– А что, у Федуна и наследники есть? – удивился Тавров. – Я думал, он холостяк был.
– По паспорту он действительно холостой, – принялся объяснять Зверев. – Только говорили, что в молодости Федун почти весь Союз объездил, сюда приехал только в конце восьмидесятых, когда его отец уж помирать собирался. Так вот, вроде как одно время разыскивали его как злостного алиментщика, чуть ли не пяти женщинам он алименты платить должен! Но как сюда вернулся, то вроде бы со всеми долгами разобрался. Можно узнать у участкового про эти алименты, он должен быть в курсе.
– Узнавали уже, – с досадой махнул рукой Скавронов. – Платил Федоров алименты трем женщинам на пятерых детей. Только слезы там мышиные, а не деньги: Федоров числился в лесном хозяйстве лесником, вот с его зарплаты и вычитали. Откуда у него под конец жизни деньги появились – ума не приложу! Наверное, откладывал на черный день.
– То есть наследников можно ожидать в ближайшее время, – подытожил Тавров.
– Те, кому он алименты платил, конечно, уведомлены, да вот кому эта халупень в глухомани нужна? – возразил Скавронов, но Зверев с ним не согласился.
– Дом у Федуна хороший, крепкий, еще дореволюционной постройки, а бревна, словно каменные; не осел, лаги не сгнили, подпол сухой… Короче, дачники с удовольствием купят! Так что, если наследнички алиментными копейками не погнушались, то уж дом делить непременно явятся! – уверенно заявил Зверев.
– Ладно, – зевнул Скавронов и предложил: – Давайте, мужики, на боковую. Спать уже охота. Утро вечера мудренее!
Тавров лег спать в десять часов вечера. В Москве он ложился далеко за полночь, но, невзирая на это, бессонница его не замучила: он уснул почти сразу и проспал до семи утра. Тавров уже забыл, когда вставал в такую рань – благо, пенсия и владение детективным агентством позволяли выбросить будильник, – однако чувствовал себя великолепно. Слегка размявшись во дворе, Тавров вернулся в дом. Зверев уже накрыл стол: яичница с грудинкой и сыром источала немыслимый аромат, а от золотистого бока самовара исходило уютное тепло. Сам Зверев пил молоко из стакана. Увидев Таврова, он кивнул на трехлитровую банку и предложил:
– Пей, Валера! Свежайшее, утренняя дойка! Я его уже охладил, а то не каждый парное любит. Пей!
Тавров с удовольствием выпил кружку молока со слоем сливок. Он ничего не имел против продукции Вимм-Билль-Дан, но «Домик в деревне» не жаловал. А настоящее деревенское молочко Тавров пил словно живую воду: жадно и ненасытно. Хотя врачи утверждают, что в его возрасте вредно… Впрочем, зачем нужны доктора в деревенской глуши?!
Пей кристально чистую воду, вкуснейшее молоко, дыши чистейшим воздухом, слушай тишину, и ты поймешь смысл жизни, скрытый в тебе самом.
После завтрака Тавров напомнил Звереву:
– Как насчет осмотра дома Федорова?
– Да хоть сейчас! Смотреть там особо нечего. Виталик, а ты с нами пойдешь?
Скавронов уже осматривал дом, но пошел снова, явно надеясь, что Тавров «незамыленным» взглядом углядит что-нибудь интересное.
Дом Федоровых, сложенный из толстых темно-коричневых сосновых бревен, казался очень мрачным, несмотря на резные наличники. Излишне мощный для одноэтажного бревенчатого пятистенка фундамент из валунов выползал из-под земли, напоминая остатки некогда грозной крепостной стены, а темные глазницы окон неприветливо смотрели на незваных гостей. Стариной веяло от каждого потемневшего бревна в стене и от каждого замшелого камня фундамента: казалось, что дом олицетворяет собой Вечность – пройдут столетия, а он все так же будет неодобрительно смотреть темными глазницами окон на непрерывно меняющийся мир.
– Н-да… Я примерно так и представлял себе обитель колдунов, – пробормотал Тавров. – Внутри дома, наверное, полно черных котов, сов и летучих мышей?
– Ну, ты даешь! – рассмеялся Зверев. – Обычный дом, только старый очень. Заходи, не бойся!
Обстановка соответствовала внешнему облику: в большой комнате большую часть пространства занимали огромная русская печь и соревнующийся с ней размером старинный дубовый буфет с большим количеством ящиков, ящичков и дверец. За стеклянными дверками буфета просматривалась незамысловатая посуда из толстого фаянса, среди которой гордо поблескивали благородным светом старинного хрусталя графин и рюмки на толстых ножках. Остальное пространство занимал большой кожаный диван, неведомыми путями попавший сюда из какого-нибудь губернского учреждения, и простой стол из почти черных толстых дубовых плашек. И еще бросалась в глаза торчащая из стены устрашающего вида деревянная когтистая лапа: при ближайшем рассмотрении Тавров понял, что это всего лишь обработанный кусок древесного корня.
– Медвежья лапа, – пробормотал Тавров.
– Что? – переспросил Скавронов.
– В письме отца Иоанна упоминалась деревянная медвежья лапа, – пояснил Тавров. – Похоже, не правда ли?
– Вид суровый, но на медвежью лапу не похоже, – с сомнением заметил Скавронов. – Впрочем, мы ее тоже тщательно осмотрели, никакого тайника не обнаружили. Да и где взяться в бревенчатых стенах тайнику?
Тавров уселся на потертый кожаный диван. Что-то казалось ему странным, и он не сразу понял, что именно. Потом вдруг осенило: на стенах отсутствовали непременные для любого такого дома фотографии хозяев и их родственников.
– И сколько поколений колдунов Федоровых прожили здесь? – спросил он у Зверева.
– Об этом наших старушек спрашивать надо, старожилок деревенских, – ответил Зверев. – Они помнят, если, конечно, от старости не соврут. А я в этих местах с 1993 года живу, то есть с тех пор, как в отставку вышел. Старика Федорова Ивана Федоровича не застал, но по рассказам деревенских старожилов кое-что знаю. Почитали его за колдуна, но уважали сильно: ведь он всю деревню лечил, отказа никому не было, и подношений за целительство свое не брал. Во время войны по заданию партизан стал старостой, однажды целый отряд карателей в партизанскую засаду заманил – ни один гад от возмездия не ушел! Самого его гестапо арестовало, и семью его тоже. Федорову удалось бежать чуть ли не из петли, а вот семью спасти не смог: так и погибли в фашистском застенке и жена, и дети. После войны новой семьей обзавелся, да только не жили его дети: все мертвенькими рождались. И вдруг привалило счастье: родился Федор. Жена вскоре после родов померла, а сынок вырос, ушел в армию, а уж после армии – как и большинство деревенских парней, – в Донце не вернулся, поехал в чужие края счастья искать. Говорят, что в конце перестройки этой злосчастной старик Федоров заболел тяжело. Тогда еще колхоз был в наших местах, так председатель, памятуя о партизанских подвигах Федорова, хотел его в санаторий ветеранский определить: дескать, и уход там достойный, и лечение. Но старик отказался наотрез: сына, говорит, дождусь, а там видно будет. А где же его искать, сына, если он весточку то из одного города пришлет, то из другого? Как в песне поется: «Мой адрес Советский Союз». Но, видать, действительно старик колдуном был: сын вдруг приехал, а на другой день Федоров-старший и помер.
– И как Федор в деревне прижился? – поинтересовался Тавров.
– Да отлично! – заверил Зверев. – Местные к нему по привычке лечиться ходить стали, так он им не хуже старика помогал. Вначале, говорят, участковый к нему придирался. Да тут у него самого дочка сильно так занемогла, что врачи сказали: везите девочку домой помирать, мы ей помочь ничем не сможем, а вот в ваших местах знахарь Федун есть, так на него вся надежда, – вот тут участковый и сам на поклон пришел!
– И помог Федун?
– А то! Взял девочку и велел два месяца носа к нему не казать. А через два месяца та сама домой пришла. Отец ее к врачам в Порхов и в Псков возил, так те только удивлялись и руками разводили. Вот так!
– А в каких отношениях Федун был с Августом Апсом?
– Как в каких? – удивился Зверев. – В хороших, разумеется! Ведь Август вместе с его отцом партизанил, рассказывал о нем сыну, видать. Пожалуй, Август, Гусь наш, единственный был с Федуном на короткой ноге.
Тавров заглянул в спальню за стенку: там стояли всего лишь кровать с никелированной спинкой и потертая незастеленная оттоманка без валиков. Тавров слазил еще в подпол, где увидел одну пустую кадушку, да на чердак, который в отличие от обычных деревенских чердаков был идеально чист, без всяких следов накопленного поколениями хлама. Да, делать в доме Федуна больше нечего.
– Могилы Федоровых покажете? – обратился Тавров к Звереву.
– Да, вот как раз могилы я и не смотрел, – с иронией отозвался Скавронов. Тавров промолчал: он-то знал, что часто мертвые могут рассказать больше живых.
Кладбище располагалось рядом, на соседнем пригорке. Большинство могил были запущены, от многих остались лишь холмики, и лишь десяток выделялись сравнительно новыми крестами и более или менее ухоженным видом.
Могилы Федуна и его отца были рядом – с одинаковыми крестами, даже цветы одинаковые. Да и таблички на крестах надписывала одна и та же рука: «Федоров Иван Федорович, 07.07.1910 – 09.09.1989», «Федоров Федор Иванович, 02.08.1956 – 05.06.2008».
– А где могилы родителей Федорова-старшего? – спросил Тавров у Зверева. – Ведь и они жили в Донце?
– Вот уж не знаю! – пожал плечами Зверев.
– А могилу Августа показать можете?
– Да вот же она, – указал Зверев на соседнюю могилу.
Крест на могиле был не православный, а католический четырехконцовый «крыж». Тавров несколько раз перечитал надпись, не веря своим глазам.
На табличке было написано: «Вальтер Бехер, 23.09.1908 – 17.05.2005».
Глава 5
– Что за ерунда?! – воскликнул Тавров, обращаясь к стоящему рядом Звереву. – Егорыч! Ты же сказал, что здесь похоронен Август Апс. А на табличке написано, что Вальтер Бехер. Как это?
– Сам ничего не понимаю! – изумился Зверев. – Точно могу сказать: здесь мы Гуся похоронили. А крест уж потом его племянник ставил. А как он ставил, я сам не видел: только могилу показал, и все.
– А племянника случайно не Фридрихом Бергером звали? – осведомился Тавров.
– Я не милиция, документов не спрашивал! – развел руками Зверев.
Тавров достал мобильник и вызвал номер Леши.
– Леша, привет! Слушай, есть очень срочное дело. Свяжись со своим знакомым Фридрихом Бергером и скажи ему следующее: частный детектив Тавров видел на кладбище в селе Донце могилу Августа Апса. Если господин Бергер немедленно не приедет в упомянутое село для беседы с детективом Тавровым, то его ожидают очень крупные неприятности с российскими властями. Понял? Нет, ничего объяснять не буду, просто передай все слово в слово.
Тавров спрятал мобильник в карман и встретился взглядом со Скавроновым.
– Полагаете, Фридрих Бергер под именем Апса похоронил здесь своего отца? – выказал смекалку Скавронов. – Налицо какая-то махинация! Неосторожно вы поступаете, Валерий Иванович! А если Бергер скроется? Надо бы его заранее в федеральный розыск заявить, а то уедет в свою Германию, вытаскивай его потом по линии Интерпола!
Скавронов полез было за мобильником, но Тавров жестом остановил его.
– Не горячись, Виталий! Бергер – законопослушный германский подданный. Если он убил настоящего Августа Апса, а документы убиенного отдал папаше-нацисту, то мы его и из Германии достанем. А если здесь какая-то семейная тайна, так он сам примчится и охотно поведает ее мне, дабы избежать огласки.
– Законопослушному гражданину скрывать нечего! – запальчиво возразил Скавронов.
– Не скажи! – не согласился Тавров. – Если человек не афиширует для посторонних взглядов случайно обнаруженный скелет в семейном шкафу, он еще не преступник. Скорее всего, добропорядочный германский гражданин Фридрих Бергер уважает закон больше, чем среднестатистический гражданин России, но любое уважение имеет разумный предел – точно так же, как и законопослушность.
– Извините, Валерий Иванович, но при всем уважении к вам я позволю себе усомниться в том, что Бергер явится сюда по вашему призыву, – убежденно заявил Скавронов. – Поспорить могу на что угодно!
– На бутылку кизлярского «ОС», – немедленно предложил Тавров.
– Да хоть на ящик! – не испугался Скавронов.
– Заметь, не я это предложил, – поймал его на слове Тавров, протянул руку Скавронову и попросил Зверева: – Егорыч, разбей!
Егорыч ударил ребром ладони по рукопожатию Таврова и Скавронова: спор был официально зафиксирован. Мужчины двинулись по тропинке в сторону деревни. Спустившись с косогора, Тавров вдруг хлопнул себя по карману и огорченно собщил:
– Похоже, я ручку обронил, когда впопыхах телефон доставал. Вернусь, поищу!
– Да брось, Валера! Новую купишь, – посоветовал Зверев. – Оленин небось уже уху сварил, пора поспешать!
– Не могу! Все-таки «Паркер», да к тому же подарок близкого человека! – вздохнул Тавров и развернулся обратно. Ручку ему действительно подарила Ленора Павловна. – Вы идите, не задерживайтесь! Я вас догоню.
Поднявшись к кладбищу, детектив увидел возле могилы Бехера какого-то человека. Тот стоял спиной к Таврову и не видел его, а Тавров не мог рассмотреть лица незнакомца – только длинные седые волосы, ниспадающие на воротник светлого летнего плаща. Незнакомец сделал движение, Тавров услышал характерный звук, имитирующий в цифровых фотоаппаратах срабатывание затвора: похоже, тот фотографировал могилу. Уж не Фридрих ли это Бергер? Нет, судя по седине, незнакомцу далеко за шестьдесят. Может, родственник из Германии? Тавров приблизился к мужчине метров на десять, но тот не слышал его шагов. Детектив кашлянул и сказал:
– Прошу прощения, я…
Договорить ему не удалось. Незнакомец резко обернулся, и Тавров с удивлением сообразил, что вроде где-то уже видел старика в плаще. Теперь детектив ясно понял, что имеет дело с пожилым мужчиной лет семидесяти. Мельком глянув на Таврова, старик вдруг с неожиданной прытью помчался от кладбища в сторону леса.
– Подождите! – крикнул ему обескураженный сыщик, но незнакомец даже и не подумал остановиться. Он быстро добежал до леса и исчез.
– Вот спринтер, блин! – с досадой сплюнул Тавров. Он спустился к лесу и обследовал то место, где скрылся в зарослях незнакомец. Детектив надеялся, что старик во время поспешного бегства что-нибудь выронил ненароком, но ничего обнаружить не удалось. Сыщик разочарованно вздохнул и заспешил в деревню.
Оленин действительно уже сварил уху, накрыл на стол, и вся компания успела «махнуть по первой». Припозднившегося Таврова заставили выпить «штрафную».
– Мужики! Да я так сопьюсь! – взмолился Тавров.
– Под такую уху?! Спиться?! – поразился Зверев. – Не выдумывай! Вспомни, что классик говорил. «Дни Турбиных» Булгакова: как можно есть уху, если не пьешь водку?!
– Вообще-то речь шла о селедке, – вспомнил детектив, но Зверева нелегко было смутить.
– Селедка тоже рыба! – безапелляционно заявил он. Аналогия сомнительная, но вот опровергнуть утверждение сложно. Тавров спорить не стал, покорно принял «штрафную» и накинулся на уху.
– А что задержались так, Валерий Иванович? – поинтересовался наконец Скавронов.
Тавров вкратце описал встречу с незнакомцем.
– Лицо показалось вам знакомым? – внимательно посмотрел на него Скавронов. – Не вспомнили, где его видели?
– Я же говорю: показалось! – пояснил Тавров. – Он очень похож на Вольфа Мессинга.
– На кого? – не понял Скавронов. Что делать: сравнительно юный возраст не позволял ему посещать некогда популярные выступления знаменитого экстрасенса, да и кругозор недостаточно широк, поэтому имя колдуна было ему неизвестно.
– Вот темнота! – осуждающе воскликнул Зверев. – Эх, молодежь! До чего дожили?! Мессинга не знают!
– А вы уверены, что он фотографировал могилу Бехера? – спросил Оленин. – Ну и даже если фотографировал – что в этом странного? Возможно, просто любитель сельских кладбищ, коллекционирует фотографии занятных сельских могил… обратила внимание свежая могила немца в русской глуши, решил снять на память. А тут вы. Человек подумал, что вы родственник покойного, и решил скрыться от греха подальше. Разве не убедительное объяснение?
– Объяснить при желании можно почти все, – проворчал Тавров. – Что нельзя убедительно, то можно доходчиво.
– Это как? – удивился Оленин. – Разве «объяснить убедительно» – не одно и то же, что «объяснить доходчиво»?
– Разумеется, нет! – вмешался Зверев. – Вот мне батя в детстве убедительно, на исторических примерах и трудах философов, обосновал неизбежность победы коммунизма. Сейчас я в этой неизбежности сомневаюсь – но доводы отца были очень убедительны! А вот когда я из камеры отцовского велосипеда вырезал резину для рогатки, так тут отец объяснял мне уже доходчиво, что такие вещи делать нельзя, причем без всяких исторических примеров и философии: всыпал ремнем по первое число! Как тогда дед прокомментировал: «От задних ворот до ума шибчей дойдет». Так что разница есть!
Все рассмеялись, затем Тавров сказал:
– Меня больше интересует не убедительность объяснений, а реальность фактов. Зачем он фотографировал могилу и почему бросился со всех ног от меня, этого сейчас не понять. А вот почему побежал к лесу? Куда попадешь, если идти через лес?
Читать бесплатно другие книги:
