Те, что живут рядом Скрягин Александр
Огромный, как сошедший с ума девятиэтажный дом, белоснежный корпус баржи неотвратимо надвигался. Он уже различал вмятины на эмалевом борту и рыжие потеки под висящим на носу якорем.
Лева старался изо всех сил, но, словно в страшном сне, оставался на месте. У него мелькнула в захваченном страхом сознании мысль-поражение: прекратить бессмысленно трепыхание, и будь, что будет. Смерть, ну, и пусть смерть, раз уж так вышло.
На корабле их давно заметили. Судно оглушительно по-звериному ревело, будто оповещая всех о грядущем несчастье.
И тогда к нему неожиданно пришла злость. На себя. На эту не кстати появившуюся барж. Могла же она появиться из-за острова на пять минут раньше или позже. На Вову Подолякина, затеявшего дурацкий спор. На судьбу. Он в бешенстве заработал руками, ногами. Всем корпусом, как морской скат. И вдруг заметил, что его положение в пространстве начало стремительно меняться. Ощущая радостное чувство спасения, он удвоил, казалось бы, и так уже предельные усилия, и ракетой устремился вперед. К жизни.
И выплыл.
Проскочил под самым носом баржи. Ее борт уходящей в небо стеной бесшумно проскользил мимо. Его лишь мягко подняло на вздыбившийся водяной холм и тут же ласково опустило.
Тогда он впервые попробовал водку. Ее налил ему сам перепугавшийся до потери речи Вова Подолякин.
Девчонкам они ничего не сказали. А сами зрительницы ничего не поняли из того, что только что происходило перед ними на покрытой сверкающей чешуей реке. И хотя девчонки готовы были восхищаться своими героями, обоим друзьям было не до обниманий и поцелуев.
Леве не понравилась ни водка, ни состояние, возникшее после двух глотков. Ему стало страшно обидно, что он мог вот так глупо, неизвестно для чего, совершенно случайно умереть. Посидев немного, он поднялся, и, не обращая внимания на уговоры, пошел домой спать.
Тогда он впервые по-настоящему ощутил дыхание смерти. Но и обнаружил в себе странную силу, способную вытащить из самой безнадежной ситуации. Ничем непобедимую силу.
Пока Полковник пребывал в прошлом, застолье на складе акционерного общества «Сибхлеб» продолжалось своим чередом.
– Да, Лева, так как насчет встречи с Аравийским принцем? – неожиданно оторвался от сахарного арбузного куска Мафусаил. – Ну не подводи ты старика! Я ж ему обещал!..
– А, что ж ты так спешил, лапа моя? – спросил Полковник. – Мог бы сначала и меня спросить…
– Ну, что спрашивать, что спрашивать? – завозмущался Мафусаил. – Ну, кого бы я еще мог рекомендовать? Лучше тебя никто не справится… Он, все-таки, принц… А ты, так сказать, опыт общения с принцами имеешь…
– Это, откуда же у меня опыт общения с принцами? – удивился Полковник.
Мафусаил удивился в свою очередь:
– Ты ж переводчиком у арабов на строительстве электростанции работал, так? Ты же сам говорил. Значит, можешь с ними культурно общаться.
Полковник слегка потер лоб над глазами. Боли не было.
– Скажи прямо, деньги уже получил, старый интриган, – сказал он.
– Грубо, Лева. Очень грубо, – осуждающе покачал головой Мафусаил. – И это человек, работавший за рубежом! Переводчиком! – всплеснул он руками.
– Получил, говори прямо? – не отступал Лев Александрович.
Пират потупился.
– Ну, получил, – согласился он. – И что? Это мои законные комиссионные. – Он искоса посмотрел на реакцию Полковника, а потом ласково и вкрадчиво продолжал: – Ты же мне не откажешь, а, Лева?
– Откажу, – не моргнув, отрезал Полковник. – И не уговаривай. Не могу. Подписку давал.
«Сильно бы удивился Абдаллах, встретив в Сибири, румынского нефтяника в роли полковника милиции и консультанта по проблемам местного криминального мира…» – подумал Лев Александрович.
– Вот и вся благодарность за спасение! – горестно вздохнул Браткрайс и вылил себе в стакан остатки очень неплохого белого сухого вина.
16. Почему Наполеон пошел на Москву?
Лев Александрович стоял посредине городского сквера.
Зеленую рощу пересекали извилистые пешеходные дорожки. Рядом с ними лежали цветочные клумбы, яркие, как общее собрание академии попугаев. В центре растительной вселенной бил из бетонной чаши робкий фонтанчик.
Гуляющим здесь мамам с колясками и сбежавшим с лекций студентам педагогического университета казалось, что так было всегда.
Однако, Лев Александрович знал, что под толстым ковром из дерна и черного перегноя лежит главный плац старой Сибирской крепости.
Отсюда в 1812 году уходили на Отечественную войну с французами сибирские полки.
Он стоял и пытался ответить себе на вопрос.
Почему Наполеон пошел на Москву?
На первый взгляд ответ был прост. Потому, почему и Гитлер: что бы победить в войне.
Давая директиву о подготовке плана «Барбаросса», Гитлер указывал свои генералам: Москва – центр, к которому сходятся все нити управления огромной страной. Разрушение этого центра должно решить исход военной кампании.
И, действительно, в Москве располагалось руководство страны во главе со Сталиным. Находились народные комиссариаты. Располагалось верховное командование. Здесь размещались десятки важнейших оборонных предприятий, конструкторских бюро и проектных институтов. В Московском военном округе были сосредоточены огромные запасы государственных резервов.
Москва была транспортным центром страны. На нее была завязана вся железнодорожная сеть, система шоссейных дорог и схема водных коммуникаций, реально превратившая столицу в порт пяти морей.
Захват какого другого города мог быть более эффективным для ликвидации враждебного Гитлеру государства и достижению окончательной победы?
Расчеты руководства нацистской Германии, с военно-стратегической точки зрения, бесспорно, имели вполне реальные основания.
А вот, зачем на Москву пошел император Франции Наполеон Бонапарт, – непонятно.
Совершенно непонятно.
Ведь во времена Наполеона, Москва столицей государства не являлась. Ни юридически. Ни фактически.
Она не была центром государственного управления.
В Москве не находился глава Российского государства – император и его двор. Не располагались органы государственного управления. Не сидели министерства и общеимперские канцелярии. Не квартировал генерального штаба и главное военное командование. Не работали предприятия, производящие оружие, боеприпасы и амуницию. Не имелось даже, хоть сколько-нибудь значительных, продовольственных припасов. Город жил живым привозом, и даже, в основном, не из соседних краев.
Москва в это время напоминала собой не промышленный центр, как любая столица или просто крупный европейский город, а, скорее, нечто вроде очень большого дачного поселка для старой знати и служилого дворянства.
Она давно превратилась в глазах жителей империи лишь в милое сердцу историческое воспоминание, почти такое же, как отец городов русских Киев или столица средневековой России – Владимир.
Юридической и фактической столицей империи был Петербург. Здесь сидел Император и его двор. Располагалось правительство. Размещался военное руководство государства – генеральный штаб и военное министерство. В капитальных казармах квартировала элитная часть российской армии – гвардия, и готовились в отлично организованных военно-учебных заведениях офицерские кадры.
В Петербурге были сосредоточены гигантские резервы продовольствия и военные арсеналы. На Петербургских окраинах дымили заводы, производящие оружие и амуницию для армии.
Из города Петра нити управления тянулись во все концы необозримой империи. Именно через Петербургский порт осуществлялась львиная доля торговли Российской империи с Европой.
И именно здесь происходило нарушение так называемой «континентальной блокады» Англии, объявленной императором Наполеоном, к которой формально решением императора Александра присоединилась и Российская империя.
Однако, пшеница, меха, лен, пенька, солонина, чугун из России в нарушении формального запрета почти беспрепятственно отправлялись в Англию, а оттуда поступали и принимались Петербургом изделия английской промышленности: металлообрабатывающие станки для военных заводов и разнообразные инструменты для строительства домов и сельского труда, хлопковые ткани, кофе, колониальные пряности и предметы роскоши для дворянства.
Едва ли не этот, незаконный, с точки зрения Бонапарта, торговый канал и спасал оказавшуюся в блокаде Британскую промышленность, от обрушения, а население от голода.
Но Наполеон почему-то на Петербург не пошел. Он пошел на Москву. Хотя ее захват, кроме укола по национальному самолюбию россиян, ничего ему не давал.
Зачем же Наполеон пошел на Москву?
Это – загадка.
Загадка, тем более трудно разрешимая, что, французские штабные офицеры, понимали полную бессмысленность захвата одного из провинциальных русских городов, лишь в силу исторической традиции носящего почетный титул «второй столицы».
И не только понимали сами, но и настойчиво пытались обратить внимание императора на это очевидное обстоятельство.
Однако, Наполеон, любивший и умевший обсуждать с профессионалами пути решения стоящих перед ним задач, при попытках обсуждении этой темы, вел себя так, словно его подменили. На просьбы не только обычных штабных офицеров, но и своих любимцев – начальника штаба Бертье и посла в России Коленкура объяснить столь бессмысленную цель похода, он мрачнел, замыкался в себя и прекращал беседу.
Офицеры штаба Французской армии предлагали ему план наступления из союзной Наполеону Пруссии по кратчайшему пути через Ригу на Петербург. Этот план гарантировал почти мгновенное уничтожение реального центра управления Российской империи и значительной части ее военно-экономического потенциала.
В случае взятия Петербурга, торговлю с Англией можно было бы немедленно пресечь, обрекая главного геополитического противника – Британию на быструю экономическую, а, возможно, и, в прямом смысле, голодную смерть.
Такая стратегия войны выглядела тем более обоснованной, что именно в уничтожении Англии Наполеон видел главную цель всей своей политики, да и жизни вообще.
В пользу удара на Петербург говорило и то, что между Неманом и столицей Российской империи к началу лета 1812 года вообще не было русских войск. Именно так: регулярные войска прикрывали западную границу России в Польше и вели на юге очередную войну с Турцией. Перейдя Неман, подвижные наполеоновские корпуса, располагавшие великолепной кавалерией, не встречая серьезного сопротивления, могла дойти до Российской столицы, едва ли, не за неделю. И все. Петербург-то защищать было не чем. Победа одержана. Казалось бы, сама судьба говорила императору Франции: иди и бери Петербург! Препятствий для этого нет. И Россия – твоя. Ты – властелин мира!
Но Наполеон по непонятным причинам отказался даже рассматривать вариант наступления на Петербург.
Вопреки военной стратегии и просто здравому смыслу, полумиллионная «Великая армия» отказалась от захвата действующей столицы Российской империи и, неизвестно с какой целью, покатилась по бесконечным русским дорогам на юг – на спящую провинциальную Москву.
После кровопролитного Бородинского сражения Французская армия в Москву вошла. Цель военного похода была достигнута. Но победа, естественно, не наступила. Россия, как и предупреждали накануне войны французские генштабисты, продолжала борьбу.
Ведь в полную силу продолжал функционировать управляющий центр страны – Петербург. Столица железной рукой продолжала твердо руководить государством, собирая подвластные ей огромные ресурсы для продолжения военных действий.
Измотанная долгим, тяжелым и бессмысленным Московским походом французская армия уже не могла противостоять этим свежим силам. Она была уничтожена почти полностью. Если в июне границу с Россией пересекла полная сил полумиллионная армада, то в декабре обратно в Польшу перебрались около десяти тысяч обмороженных, голодных и полностью деморализованных солдат.
Для чего же Наполеон пошел на Москву?
Архива «Великой Армии», который, возможно, мог бы дать ответ на этот вопрос сегодня не существует.
Во время отступления из России, главный интендант Наполеоновской армии маршал Дарю приказал его уничтожить. Это случилось под Оршей в ноябре, когда у французов не оставалось лошадей, и вышедшие из подчинения солдаты разбивали повозки для того, что бы жечь костры.
Везти архив было не на чем.
Полторы тысячи папок в кожаных переплетах свалили у здания почтовой станции и подожгли.
Огонь разгорался плохо.
А из желтого зимнего заката на окраины Орши накатывались сотни Сибирской кавалерийской бригады. Комендантский взвод жег документы до последней возможности, пока совсем близко не раздались крики и выстрелы наседающих на станцию казаков.
Толстые кожаные папки сжечь не так просто.
Когда хорунжий Сибирской казачьей дивизии Григорий Садовский вылетел со своим эскадроном к почтовой станции, костер на котором горел архив, почти погас. Поворошив нагайкой в большой дымящейся куче, он нашел среди теплого пепла не тронутый огнем толстый фолиант, затянутый в зеленую свиную кожу. На ней был вытеснен золотой императорский орел и вензель Наполеона – «N» в круге из лавровых листьев.
Как потом оказалось, в этой папке и находилась часть не состоявшегося плана удара французской армии из Пруссии через Ригу на Петербург.
В те дни беспорядочного бегства властителей Европы из России эти нереализованные намерения казались уже не имеющими никакого значения. Но любознательный хорунжий решил сохранить увенчанную императорским вензелем папку, как память о великой эпохе и своем участии в ее огненных событиях.
Так этот тяжелый отличной темно-зеленой кожи том и попал в дом на улице Атаманской в старом Сибирском городе, где и жила семья потомственных казачьих офицеров Садовских. Здесь эту папку спустя много лет и прочитал четырнадцатилетний Лева Садовский.
«Так зачем Наполеон пошел на Москву, если это не имело никакого военного значения, и император не мог этого не понимать?» – задал себе вопрос Лев Александрович.
Он стоял на месте, где когда-то располагалась площадь плац-парадов. С нее два столетия назад уходили на войну с Наполеоном Сибирские полки.
Между ним и площадью находилось почти два метра, грунта, наросшего за эти два века. И, все-таки, он чувствовал ее своими подошвами так, будто стоял прямо на ее ровной, утоптанной солдатскими сапогами глинистой поверхности.
17. Прогулка на яхте в высшем обществе
Яхта шла малым ходом.
Мимо бортов неторопливо проплывали высокие глинистые Иртышские берега. Легкий ветерок натягивал маленьким парусом белую занавеску у приоткрытого иллюминатора.
– Ай, Лева-джан, ты такой люля-кебаб нигде не кушал! – говорил круглотелый человек с внешностью хозяина ресторана «Восточная кухня» Рафик Нургенович Джамалов, начальник службы безопасности нефтеперерабатывающего завода.
Кроме Льва Александровича Садовсого и Джамалова в салоне яхты находился еще один человек. Прибывший из столицы представитель головной службы безопасности компании «Сибпромнефть» Сергей Сергеевич Белковский. Как стало известно всем заинтересованным лицам, он прибыл в город по поручению владельца компании Аврамовича. Хозяин был крайне озабочен взрывом нефтеперегонной установки.
Московский гость был высок, спортивен и тонкогуб.
«Похоже, бывший феэсбешник, – размышлял Лев Александрович. – Возможно, охранник из Федеральной службы охраны… Нет, вряд ли… У охранника рефлекс сидит – ситуацию вокруг в постоянном режиме сканировать на автомате… А этот на себе сосредоточен…»
Салон кают-компании был отделан светлым деревом. Вокруг блестели рейки, накладки и уголки из космической нержавеющей стали, замаскированной под судовую медь эпохи парусного флота. Сквозь иллюминатор каюту наполнял веселый солнечный свет, призывающий не терять ни мгновения жизни впустую.
На яхте любил плавать по Иртышу сам владелец нефтяного гиганта, включающего в себя, кроме нефтезавода, добывающие предприятия на Тюменском севере, а так же огромное количество дочерних и контролируемых фирм самого различного профиля по всей стране и в оффшорных зонах.
Судно носило имя «Нефертити». Может быть, потому что это слово было созвучно со словом нефть, а, может быть, Аврамовичу просто понравился вынырнувший из тысячелетней тьмы скульптурный портрет загадочной древнеегипетской царицы.
У иллюминатора на столике, в специальном металлическом гнезде с фиксирующим финтом была закреплена высокая и узкая керамическая ваза. В вазе стояли бархатные августовские цветы, яркие, как законсервированный фейерверк.
«Вот биологи утверждают, – почему-то подумал Полковник, – цветам иначе нельзя. Они должны быть красивыми, чтобы привлечь к себе насекомых, которые принесут на своих лапках пыльцу для зачатия плодов. Наверное, они правы. Непонятно только, почему у безмозглых насекомых и людей с их длительной эволюцией, огромным мозгом и тысячелетней культурой оказались одинаковые эстетические вкусы".
Московский гость смотрел на Полковника недружелюбно. Плохо смотрел.
«Может быть, оперативный работник?.. – продолжал прикидывать Лев Александрович. – Нет, опять что-то не то… Слишком ярок для оперативника… Оперативники должен быть, как все… Ну, уж, конечно, и не нашего профиля. Не разведчик. Любой нелегал должен быть окружающим симпатичен, а этот от себя прямо отталкивает… Скорее всего, из следственного отдела… Да, что-то такое… Наверняка, бывший следователь.»
– Коньячку, Лева? – осведомился внимательный Рафик.
– Нет, – отрицательно качнул головой Полковник. – Коньяк сам по себе сильный вкус имеет. Люля-кебаб после него не почувствуешь. Тогда уж лучше водку. А еще лучше красное вино, Рафик-джан.
– А, Лева, как скажешь! Слово гостя для нас закон, – таким обрадованным тоном отозвался начальник службы безопасности, будто Полковник сообщил ему о находке угнанного накануне лимузина.
Достав из встроенного в переборку каюты бара темную бутылку, Джамалов торжественно водрузил ее на стол.
– Вот, Лева, французское вино, – с гордостью произнес он.
Полковник повертел бутылку в руках. Это было «бордо» прошлогоднего урожая. Ну, так, простенькая, без претензий, виноградная водичка… Ничего. Пустое место.
– А грузинского вина у тебя, Рафик, нет? – спросил Полковник.
– А чем тебе это не нравиться, Лева? – удивился Джамалов. – Из Франции, однако!
– Да, нет, что ты, Рафик-джан… – успокоил его Полковник. – Мне нравится… Просто мне грузинские вина, если это не подделка, еще больше нравятся. Вкус сильнее, аромат интереснее, жизненной силы больше. А у французов что? Слабенький морс. Земля там давно все отдала, вот и виноград давно пустой… Один брэнд, как сейчас говорят. Этикетка. А так… Да, нет, не обижайся, Рафик-джан, это я просто размышляю вслух. Французское, так французское. Открывай.
Полковник выпил полстакана красного бордо. Оно оказалось именно таким, как он и предполагал.
Московский гость пить вообще не стал. Рафик Джамалов посмотрел на своего московского шефа и выпил свою рюмку коньяка лишь наполовину. В нормальной ситуации подобного издевательства над коньяком он, разумеется, ни за чтобы не позволил.
Покрытые коричневой корочкой колбаски люля-кебаба благоухали. Полковник отделил кусочек сочной колбаски, обмакнул его в густой гранатовый соус и положил в рот. Угощение было выше всяких похвал.
– Понимаешь, Лева, есть у нас к тебе несколько вопросов… – приступил к делу восточный человек – начальник заводской службы безопасности Рафик Нургенович Джамалов.
Полковник немного помолчал, а затем произнес, веско, но тоном мягким:
– Да, вообще-то, это я должен вам задавать вопросы. А не вы мне.
Лев Александрович, с одной стороны, хотел поставить собеседников на место: все-таки он государственной службе, полномочный представитель органов и в чинах немалых, а они-то кто? Представители частной фирмы, пусть и очень большой. Но сколько таких фирм в России? А государство, которое он представляет, одно. И уж оно-то превыше любых олигархов. Но, с другой стороны, Лев Александрович не хотел и пережимать, чтобы не сделать дальнейшую беседу вовсе не возможной.
Джамалов слегка нахмурился, искоса бросил взгляд на своего московского начальника. У того перекатились под тонкой светлой кожей желваки, но он ничего не сказал, сдержался.
– Ну, зачем ты так, Лева-джан… – упрекающе развел руками круглотелый и круглолицый Рафик. – Друг друга давно знаем… Одно дело делаем!
– Не обижайся, Рафик-джан. Это я так, по должности говорю… Задавайте свои вопросы, – отступил на заранее подготовленные позиции Полковник.
– Знаете что, уважаемый, Лев Александрович, – сказал московский гость, – а ведь руководству компании угрожали. Угрожали именно взрывом. Вам известно об этом?
«Вот так-так… – подумал Полковник. – А должен я был об этом знать?… Как будто, и нет.»
– Нет. Не известно, – ответил он и сделал хороший глоток легкого французского «бордо». В сущности, не такого уж и плохого столового вина.
– Что же, ваша хорошая знакомая гражданка Сонина с вами не поделилась? – воткнув в Полковника следовательский взгляд, спросил Сергей Сергеевич.
«Однако, я их недооценил, – подумал Лев Александрович. – Они уже и круг моих знакомых выявили…»
– Если вы имеете в виду письма гражданки Сониной президенту компании, – отпивая маленькими глотками бордо, ответил Полковник, – то эти угрозы нельзя принимать всерьез. Немолодая, одинокая женщина, у которой умерла дочь… Все это женские эмоции. Не более того. Не считаете же вы, что женщина-врач предпенсионного возраста взорвала установку?
– Не знаю, – изучающе смотрел на него Белковский. – Не знаю. Всякие случаи бывали. А уж обиженные женщины в любом возрасте на все способны… Для взрыва большого ума не надо. Колонна – сама по себе большая бомба. Сунул в нужное место толовую шашку с таймером или вентиль, где надо перекрыл, и все – нет установки. Одно вулканическое стекло… Но не обязательно и сама. Почему обязательно она должна была делать это своими руками? Руки, готовые на все, опытная женщина всегда найдет.
«Ты смотри, знаток какой.!» – усмехнулся про себя Полковник, но на лицо нагнал исключительную серьезность:
– Следствие идет… Все версии отрабатываем. Пока никаких диверсантов, не нашли, – озабоченным тоном произнес он.
– А, может быть, вы не там ищите? – в голосе Белковского прямо-таки заскрежетала сталь, то ли взводимого пистолетного затвора, то ли каторжных кандалов.
«Ну, вот, кажется, постепенно подходим к главному», – отметил про себя Лев Александрович, а вслух мягко сказал:
– Везде ищем. Если у вас есть конкретные соображения, подскажите. Буду только благодарен.
– Соображения есть, – не только не подхватывая дружелюбный тон Полковника, но, наоборот, прибавляя металла в голосе, проговорил Сергей Сергеевич. – Хорошо бы, например, поискать в журнале учета посетителей производственной зоны… Который каким-то странным образом исчез во время оперативных действий по выяснению причин взрыва.
Белковский не сводил немигающих светлых глаз с переносицы Полковника.
«Следак… Точно», – пришел к выводу Лев Александрович.
Московский гость встал со своего места и прошелся по просторному салону. Сильная у него была походка, упругая. Как у скаковой лошади.
«Судя по походке, – подумал Полковник, – пока в следователях сидел, каким-то единоборством занимался… Боксом, например, или борьбой… Нет, скорее чем-нибудь восточным, карате, каким-нибудь, или кун-фу… Это модно. И, видимо, не безуспешно. Похоже, на ковре кое-что мог… Интересно, а система «Парагранум» ему известна?.. – Да, нет, вряд ли… Хотя, в наши времена все может быть…»
«Парагранум» был особо секретной системой боевой подготовки, позволяющей создать сотрудника спецслужбы, который в принципе не мог потерпеть поражение.
Основывалась она не на специальных боевых приемах и не на знании уязвимых точек организма, как все другие боевые системы. А на совсем другом.
Система «Парагранум» меняла скорость внутреннего биологического времени человека.
Для владеющего этой системой время начинало течь значительно быстрее, чем для обычного человека. Скорость его движений в десятки раз могла превосходить скорость движений обычного физического тела. В принципе, боец на какие-то промежутки времени мог даже становиться для окружающих, словно бы, невидимым. Человеческий глаз просто не успевал его фиксировать. Как двадцать пятый кадр в кино. Скорость перемещения в пространстве такого бойца превышала разрешающую возможность глазных рецепторов человека.
Только что человек стоял в одной точке пространства. А через секунду, как будто, без всякого промежуточного движения, оказывался совсем в другой. Наблюдателю могло показаться, что он растворился в воздухе и потом снова сгустился. Конечно, это было не так. «Парагранум» не имела ничего общего с паранормальными явлениями.
Механизм обучения этой системе в закрытом подразделении военной разведки «Шторм – 2» базировался на развитии скорости нервных реакций человека. Для этого бойцы изолировались в отдельном, недоступном ни для кого блоке, где начинало течь особое время.
Прежде всего, у курсантов отбирали часы. Все.
А висящие на стенках бокса часы начинали идти быстрее. Каждые трое суток – на одну секунду. Что такое секунда? Ничто. Почти ноль. И человеческий организм, не замечая обмана, за ту же минуту без одной единственной секунды, застилал постель, разбирал и собирал автомат, пробегал отмеренную дистанцию, читал страницу текста. И каждые трое суток все это он незаметно для себя делал на одну секунду быстрее.
Когда минута в особом мире изолированного от внешнего мира бокса начинала равняться тридцати реальным секундам, отсеивалась примерно половина обучаемых. Их нервная система не выдерживала. Когда пятнадцати секундам – еще половина.
Те же немногие, у которых внутреннее время могло течь в шесть раз быстрее обычного, превращались в непобедимых бойцов. Во время боя они становились невидимыми. Их движения не фиксировались зрением обычных людей. Победить их в схватке было невозможно никакому мастеру рукопашного боя.
После этого начиналось кодирование.
Человеческий организм не был приспособлен к подобным скоростям. Минута проживания в подобном времени расходовала столько же энергии, сколько час обычной жизни. Поэтому, после даже кратковременного пребывания в состоянии «быстрой жизни», человеческий организм нуждался в серьезном отдыхе. Через несколько минут после выхода из этого состояния на человека накатывался глубокий сон. Бороться с ним было невозможно и даже опасно. Могло отказать сердце или наступить паралич дыхательных путей.
Находясь в закрытом учебном блоке, обучающиеся бойцы проводили во сне около двадцати часов в сутки. Хотя и сами не знали об этом. И это при особом энергетически насыщенном питании и гипнотической поддержке.
Но бойцам предстояло существовать не в изолированном от обычного мира спецблоке, а в этот самом обычном мире. Им предстояло жить с нормальной скоростью движений среди других нормальных людей.
И только в необходимых случаях они должны были уметь самостоятельно и быстро ввести себя в это особое быстротекущее внутреннее время. Для этого им вводили в сознание специальный, открывающий путь в «ускоренную жизнь» ключ – кодовую фразу. Точно так же, с помощью особого словесного кода они могли и выходить из «быстрого времени». Они должны были хранить эти кодовые слова, как самую строгую государственную тайну.
Если бойцы, обученные по системе «парагранум», по каким-либо причинам уходили из спецслужбы, их сознание гипнотически кодировали на запрещение пользование системой «Парагранум» в обычной жизни. В случае нарушения запрета, сотрудникам, уходившим со службы, обещали кровоизлияние в мозг не долее, чем через нескольких минут после выхода из состояния «быстрой жизни».
Полковник Садовский не знал, правда ли это.
Но, судя по тому, что единственный из их группы курсант, уехавший в свое время в Германию, умер там от кровоизлияния в голову, это вполне могло быть правдой.
«И что это я про «Парагранум» вспомнил? – внутренне удивился Полковник. – Не драться же я с ним собрался?"
– Я думаю, журнал учета лиц, проходивших в закрытую производственную зону, непременно отыщется… – сказал Лев Александрович примирительно. – Слишком много суеты было сразу после взрыва… Это ж так всегда в таких-то ситуациях… Все потеряли голову. Кое-что изымали, не составляя описи, без актов… Хотя не очень понимаю, почему вы придаете такое значение каким-то бумажкам… Что вы думаете, преступник, если он, разумеется, вообще был, настолько неосторожен, что специально для следственной бригады оставил там свой автограф?
Сергей Сергеевич остановился рядом с Полковником.
– Как знать! – с неприкрытой угрозой произнес он. – Как знать! Может быть, и оставил. Автограф.
«Сидел, сидел себе в конторе, а потом контора или бывшие сослуживцы устроили к Аврамовичу… – думал про себя Полковник. – Деньги стал получать, какие раньше и не снились… Это с одной стороны… А с другой, все равно в кадрах активного резерва остался, мощь спецслужбы за спиной чувствует и поддержку в необходимых случаях… Да, видимо, еще и самому хозяину понравился… Вот паренек себя любимцем судьбы и почувствовал… И вообразил себя вершителем чужих судеб… Ну, ладно, нам-то это все равно. Нам сейчас о другом думать надо…»
На лице Полковник держал выражение доброжелательного внимания.
– Я предлагаю пройти наверх. К нашим женщинам. А то они без нас заскучали, совсем… – дипломатично предложил круглотелый и круглолицый Рафик Нургенович.
18. Бой на воде
На палубе вокруг накрытого столика сидели три дамы.
Сбрызнутые лаком прически на их головах поблескивали на солнце, а затянутые в синтетику ноги, были обнажены ровно настолько, что уже неизбежно притягивали взгляд, но еще позволяли уделять внимание и женским головам.
Этими дамами были:
Шеф-стюард, хозяйка бытовой стороны судовой жизни, сорокалетняя женщина. Все окружающие называли ее Золотая Зоя, либо мама Зоя. Причиной этого была привязанность к ней Самого. Когда Аврамович бывал на яхте, она находилась здесь неотлучно.
Справа от нее сидела Темная газель Тамара – личная женщина Рафика Нургеновича, употребляемая для выходов в свет.
Слева от мамы Зои к неудовольствию Полковника, располагалась, сверкая круглыми коленями, Рита Кононович.
На яхту Риту привел не он. Когда Лев Александрович поднялся по трапу на судно, она там уже находилась. В нижней каюте беседовала с Белковским, интимно приблизив к нему свой напомаженный ротик.
Как предполагал Полковник, хитрая Рита познакомилась с москвичем еще несколько лет назад. Во время предыдущих визитов в город Белковский заходил к генералу по служебным делам, и, естественно, никак не мог миновать прекрасную секретаршу с алебастровыми коленями. Не исключал Полковник и того, что во время визитов Сергея Сергеевича в город, Рита встречалась с ним и вне стен областного управления.
Лев Александрович испытал некоторый укол, почти не знакомого ему чувства, именуемого ревностью.
Пусть слабый укол, но все же.
Яхта совсем сбросила ход. Она обогнула длинный зеленый остров и теперь за ее кормой, у самого горизонта выросли в бледно-голубом небе пылающие факела нефтезавода. В них сгорал выделяющейся при перегонке нефти попутный газ. Отсюда факела казались не больше зажженных спичек. А вблизи они представляли собой вознесенные на необозримую высоту колоссальные черно-красные горы бушующего огня.
Но настоящие горы состоят из камня, который спокойно лежит на месте, никуда не исчезая. А каждая из молекул этих огненных эверестов сгорала в долю секунды, и, чтобы пылающие горы не исчезли, каждая сгоревшая молекула должна восполняться новой. И так постоянно. В течение вот уже полувека.
Наблюдая эти факелы, Полковник поражался, то ли мощи человека, то ли его глупости. Но, во всяком случае, равнодушно смотреть на эти колоссальные горы огня было невозможно.
Они сели за женский стол. Кира кивнула официантке. Появились приборы. На тарелки была разложена ожидаемая всеми рыба, печеная на решетке. Рафик Нургенович наполнил бокалы белым вином, и, как водится, произнес тост за любовь и дружбу.
Вдоль бортов яхты дул прохладный речной ветерок, а здесь за капитанской рубкой воздух был неподвижен, и покрытая эмалью сталь надстройки излучала тепло.
– Сергей Сергеевич, Вам, наверное, скучно у нас здесь, после Москвы? – светским тоном обратилась Рита Кононович к Белковскому.
– Да, нет, напротив, мне у вас очень нравится… Да, и скучать некогда. Очень много работы в этот раз, – бросил Сергей Сергеевич быстрый взгляд на Полковника.
В этот момент Лев Александрович почувствовал на своей руке чье-то теплое прикосновение. Опустил глаза и увидел унизанную золотыми колечками и перстеньками пухлую ладошку. Ладошка принадлежала Золотой Зое.
– А Вам, Лев Александрович, – пропела шеф-стюард, – тоже у нас после Москвы все скучным кажется?
– Что Вы, Зоя Георгиевна, это же мой родной город, – посмотрел на маму Зою Полковник. – Наоборот, я в других городах скучаю.
Свою руку с его ладони шеф-стюард не убирала.
«Что бы это значило? – спросил себя Полковник. – Собственно говоря, понятно… Хотя несколько неожиданно… Уж, казалось бы, кто еще нужен Золотой Зое, когда у нее в патронах Сам… Впрочем, Сам бывает хорошо, если раз в квартал, а в последнее время, и того реже… А другие мужчины в его отсутствие и подойти-то бояться… Ну, как Сам узнает? Так что, с мужским вниманием у Золотой Зои, на самом деле, может быть совсем не так хорошо, как кажется. Зря я удивляюсь…»
Лев Александрович посмотрел в темно-темно-синие Зоины глаза, обрамленные щеточками черных ресниц, густых от природы и ставших очень густыми благодаря парфюмерной индустрии.
– Знаете, Зоя Георгиевна, таких женщин как здесь у нас, в Сибири, в Москве нет, – сказал он и насколько мог многозначительно посмотрел ей в глаза. Дескать, я не всех женщин в Сибири имею в виду. Я не про них. Я именно Вас имею в виду. Вот такой, как Вы, женщины в столице нет.
Шеф-стюард легонько пожала его руку, словно бы говоря: я поняла. И оценила.
– Лева, ты не мог бы мне подать соевый соус! – услышал он непропорционально громкий для расстояния, размером в столик, Ритин голос.
Высокая бутылочка соевого соуса стояла рядом с Ритой.
Полковник потянулся за бутылочкой всем своим солидным корпусом, и пододвинул ее на два сантиметра по направлению к Рите. Опускаясь обратно, он, как бы случайно коснулся рукой круглого Зоиного плеча.
Рита осуждающе приподняла брови, дернула плечами и увела взгляд в сторону кормы.
Преследуя яхту, за кормой пересекающимися курсами мчались черно-белые речные чайки.
Женский поединок, как водится, вспыхивал и набирал темп стремительно, как пороховой взрыв.
– Ах, Сергей Сергеевич, поживите у нас еще немного… – повернулась Рита к Белковскому. – Нам будет Вас так не хватать…
Полковник опустил глаза, чтобы не смотреть на самодовольное лицо Сергея Сергеевича, и увидел: мама Зоя сняла лаковую туфельку и поставила свою небольшую полноватую ступню в светлом чулке на лаковое желтое дерево палубного настила. Затем, заметив его взгляд, она поставила ногу ему на ботинок.
Радушный Рафик наполнил бокалы вином и начал произносить тост, как вдруг прервал себя на полуслове и замолчал. Полковник поднял взгляд и взглянул на присутствующих. Взгляды всех были устремлены на реку. По направлению к яхте летел мощный глиссер.
Через считанные секунды он оказался у самого борта. Сбросив скорость, катер пошел рядом с неторопливо плывущим прогулочным кораблем. На глиссере поднялся одетый в черный свитер человек. В руках он держал автомат. Как отметил Полковник, старый, надежный «АК-47», пробивающий с двухсот метров обшивку бронемашины.
Кроме автоматчика, в катере находилось еще четверо. По крайней мере, у двоих так же было оружие – «макаровский» пистолет и помповое ружье.
– Эй, на судне! – крикнул человек с автоматом. – Стопори машину! А то лоханку продырявим и на дно опустим!
Присутствующие на яхте оцепенели.
– А вы, кто такие? Что надо? – крикнул Полковник, беря на себя инициативу переговоров.
– Мизимов нужен, – громко ответил человек с автоматом. – Знаем, что он у вас. Давайте его сюда и можете отваливать, куда хотите.
– Да вы кто? – крикнул Рафик, приложив руку ко рту.
Читать бесплатно другие книги:
