Детский дом и его обитатели Миронова Лариса

– Хватит уже!

– А что хватит? Что есть, то есть. Ну, и адреналин, опять же, в кровь хлестнул, как говорят медики. – Вдоволь насладившись произведённым эффектом, она продолжила: – И нечего кривить рот, будто вам туда микстуру налили… Вам мало? Они ещё добавят. И не сомневайтесь.

– Я хочу сказать, что эти дети не всегда отдают себе отчёт в том, что они делают… – всё-таки успела вставить реплику я.

– А, бросьте. Всех их надо по колониям распихать – и чем раньше, тем лучше. А вообще, и с ними ладить можно. Если с колонией пока не получается.

– Ладить? Это как?

– Легко.

– Как вы с Фроськой ладили?

– А что – «с Фроськой»? – слегка напряглась она.

– А вот это что?

Я указала на элегантные часики на руке моей ретивой начальницы.

– Ничего. Часы, а что это ещё может быть…

– Именно! Прямиком с часового завода. И Фросик вам их «подарила»?

– Ну, знаете ли… Она сказала, что тогда как бы партию списали…

– Списали?!

– Ну да, брак.

– Списали прямо как бы к Фросику в карман?

– О подарках не принято спрашивать.

– А я бы поинтересовалась, на вашем месте.

– Давайте-ка будем каждый на своём месте, – сказала Татьяна Степановна, резко прервав меня.

Я так и осталась с открытым ртом и застрявшими в нём аргументами, а она уже бодро шагала к морю, и открытая по моде «от Зайцева» до четвёртого позвонка спина её немодно выражала «высокое возмущение».

Глава 32. Ну, ведь ждут же вас!

Вот уже вторые сутки активно бодрствую. Всё это время в диком напряжении – сна ни в одном глазу. Лежу ночью, хочу уснуть, а напрасно – мысли в голове агрессивной толпой без устали всё митингуют и митингуют… Не помогало даже классическое – «считать до трёх». Так и считала до шести – пока не зазвонит будильник.

Настроение у всех аховое. Однако жизнь продолжается. Закончиться она может только одним способом – я напишу заявление под диктовку Татьяны Степановны, куплю билет на поезд, скажу всем последнее «прости» и уеду в Москву. Но я этого не сделаю даже под страхом купания в одной лоханке со спрутом.

Рутина, рутина…

Билеты, купленные для «москвичей», сданы в кассу. Все ходят мрачные, чего-то выжидают. И тут подступил день отрядных именин – будет традиционный «огонёк» и поздравления всех родившихся в этом месяце. Не отменяю мероприятие, хотя в отряде положение такое, что веселиться вряд ли искренне получится. Но я упорно иду своей тропой, хотя азартных зрителей на обочинах становится всё больше, я это с прискорбием наблюдаю.

К десяти утра испечён торт – воздушный, благоухающий и – абсолютно гулливеровских размеров, заказывали в кондитерской Лао. Поставили его на большом столе в банкетном зале. Праздник начнётся в пять. После обеда вбегает в мою Голубятню, весь «в мыле», Огурец – нет, не вбегает, он просто нагло врывается! Без стука и «разрешите» – и сразу орёт:

– А хотите загадку?

– Ну что ещё? – говорю недовольно, однако стараюсь быть корректной.

– Дано: сегодня отрядные именины, привезли торт, вотта-а-а-акой! Ловите?

– Поймала. И что?

– Так вот. Кто-то залез в банкетный зал и…

– Говори же – что, подъели уже? Вот нетерпение!

Я в бешенстве.

– Не-а, не угадали.

– Ачто… ещё?

– Думайте.

– Торт… испорченный оказался? Кто-то отравился?

– Опять нет.

– Ну, говори уже, хватит дурака валять, – теряю терпение я. – На пол уронили? Или что?

– Кто-то по торту… потоптался.

– Как это?

– Ну так, прямо во вьетнамках.

– Что?!

– Ага. Топ-топ, топает малыш…

– Кошмар какой-то…

– Хорошо ещё, что не слопал, пока топал.

– Торт съели? – временно обрадовалась я – это всё же лучше, чем то, что предлагает мне для окончательного разрыва сердца и сумасхождения Огурец.

Но нет, радость преждевременная и – совершенно напрасная. Действительность по-прежнему беспощадна.

– Не съели, а сели. Уши надо чистить перед едой, вот что, – натужно острит Огурец.

– И что? – тупо спрашиваю я.

– А то. Вопрос такой: можно, чтобы второй торт привезли?

– Обойдётесь, – рычу я.

– Ас чем дети чай пить будут?

– С таком.

– Это неукусно.

Ну, голубчики, баста. Я и сама шутить люблю, но не до такой же степени. Похоже, вошли во вкус. Это уже беспредел. Говорю Огурцу:

– Передай всем – жду в четыре под тентом, у столовой.

– А это обязательно?

– Быть всем. И чтоб без опозданий. Будем разбираться.

– А обратно соберем, больно не будет?

– Как получится.

Итак, кризис, как запущенный фурункул, уже, похоже, перезрел. Единственно уместна «хирургия». Адреналин, говорите, в кровь хлестнул? Ладно, разберёмся. Перед таким ответственным мероприятием надо привести себя, по возможности, в форму. Если сейчас же решительно не переломить ситуацию, начнётся коллективная «гангрена», и жара нам в этом поможет. «Ампутировать» придётся пол отряда.

Однако, нервишки – просто никуда! Руки дрожат – вот вам и тремор в подарок. Левое веко дергается. Общий вид – ужасный. Полезла в аптечку – никаких успокоительных! Пошла к медсестве, говорю – замучила бессонница, она говорит вяло:

– Ничего нет.

– Совсем ничего? Копается в ящичке.

– Есть вот седуксен.

И насыпала в пустую спичечную коробку таблеток. Было уже два часа дня. Хотя бы полчасика поспать! Силы вернулись бы ко мне, и я, возможно, смогу разрулить, наконец, эту ситуацию. Но только немного поспать… Вот всё, что мне сейчас нужно. Полчаса сна. Заглотнула таблетку и прилегла на постель, как была, в одежде. На всякий случай, завела будильник. Вдруг с недосыпу захраплю до вечера? Лежу на левом боку и чувствую, как противно колотится сердце. Прямо где-то в горле.

Пролежала вполне бессмысленно минут пятнадцать – никакого эффекта! Проглотила ещё одну таблетку. И ещё две… Ну и где этот сон?

Хоть бы чуток вздремнуть!

Желание сна стало просто неистовым. Или немедленно уснуть, или – лопнет голова и мозги наружу вытекут, сердце выскочит из груди… Но, как назло, мозгу моему спать, похоже, совсем расхотелось.

А в голове – звон (ладно бы, колокольный, а то, как противные голодные комарихи, звенит…). В ушах вата, на душе – сплошная ноябрьская слякоть.

Это что же – финиш?

Как, однако, всё это скучно.

Мои сногсшибательные гуманистические начинания претерпели ужасное перерождение и закончились, или – к тому идёт, полным крахом.

Позор!

Блистательный провал моей стремительной педагогической карьеры! Всё, чему я их целый год учила, забылось, выветрилось из головы морским свежачком при первых же серьёзных трудностях. Все мои назидания и поучения для них не иначе как кошкин чих.

Дура я, дура! И стоило оно того? А может, они правы? Людмила Семёновна, Татьяна Степановна… Ну и Хозяйка тоже – как же без неё? Они умные, умнее меня, опытнее. Жизнь знают лучше опять же… А у меня дурь в голосе – фантазии… идеи… принципы…

Ну пусть. Так что же мне, такой «хорошей», в этой ситуации делать? Неужели объявлять войну детям?

Нет, нет, и нет…

Только бы не дойти до полного озверения. Не опуститься до банальной ненависти… Они дурачки… мои детки-конфетки… Глупёночки… А может, их подучили? Абсурд… Полный абсурд…

Мы не имеем права ненавидеть друг друга!

Конечно, я тоже не права – так орать на детей! Никогда раньше такого со мной не случалось. Что же произошло теперь? Но что-то надо делать, срочно что-то делать… Но – что?

Откуда-то издалека донёсся Огуречный истошный вопль – Огурца, похоже, мордуют, и крепко… Драка, что ли?

И всё из-за моей беспримерной глупости… А ведь хотела из них пай-деток сотворить! Так возомнить о себе?! Было, было! Чего скрывать правду-матушку? Её ведь не скроешь, в яму не зароешь…

Опять орут.

Разнять…

Пойти разнять немедленно…

Но вот всё вроде стихло…

Только что это со мной творится? Я теряю контроль над своим телом… А как хорошо искупаться бы сейчас… Но руки-ноги меня не слушаются…

Опять вопит Огурец – «рассол» давят. Или мне это уже кажется?

Вопит где-то наверху…

Делаю усилие над собой, но тщетно – хочу встать и не могу. На часах уже скоро три. Полный скандал.

А ведь хотела вздремнуть на полчасика, думала – вот посплю немного и сразу бодренькой стану, весёлой, и засияю как новенькая пятицентовая монетка, так обычно острит Огурец…

Интересно, ему уже все патлы повыдергали, или хоть что-то ещё осталось?

Дети…

Ау!

Всё будет хорошо, всё будет хорошо…

Но поспать бы… Минуту хотя бы, две…

Ещё одну таблетку… и.

Приглушённо звенит ехидный будильник, но мне уже не до него…

Голубятня раскалена до предела – здесь сейчас как в печке. Ни ветерочка, ни сквознячка! Жёсткие солнечные лучи словно пробивюет щели в дощатой стене. Между стропилами и коньком на обширной блестящей паутиновой вуали застыл жирный кошмарный крестовик. Это зачем?

Господи, где веник?

…В детстве, бывая летом в деревне, я часто забегала в секретный дедушкин сарай, где валялось много интересных и прекрасных, но, по случайности или нарочно, выброшенных из жизни вещей. На полу среди вкусно пахнущих свежих стружек, щепок и кусочков жести можно было ненароком найти какое-нибудь сокровище – медную проволоку, старые часы-ходики с кукушкой или даже точёную на станке деревянную куклу-матрёшку, почему-то забракованную строгой дедушкиной рукой.

Или, к примеру, дрожа от восторга при виде чудесной находки, откопать старинный нож: с большой рукоятью из чёрной кости и таинственными зазубринами на лезвии…

Конечно же, он часто бывал в деле и принадлежал диким разбойникам из таинственной орды!

(Бабушка, когда ругала внуков за шум, говорила сердито:

«Ишь, орда разгалделась!»

Или: «Что носитесь, как орда?»

Из тонких длинных стружек можно было что-либо сплести, и никогда не знаешь заранее, что именно получится – корзиночка, чучелка или птичье гнездо.

На стенке сарая, на большом ржавом гвозде висела старая подкова – на счастье.

Туда, в тот волшебный сарай, солнечный свет попадал тоже через узкие длинные щели…

Но только там не было так ужасно, изнурительно жарко…

Вокруг установилась затхлая, мертвенная тишина. Но вот она прервана живым напористым звуком:

– Ольга Николавна!.. Ждут же вас!.. Вы что?…Ой… Аааааа!

Голос Киры доносится откуда-то из Турции… А может, даже из Ливана…

Сейчас, сейчас, дорогая, я встану и приду к вам, под тент, выждите…

Ждите ответа… Только вот встану и приду…

Но мой онемевший язык не хочет больше мне повиноваться, и глаза уже ничего не видят, веки – свинец…

.. Тёплая, ласковая вода плещется у самых моих ног. Я спешу заплыть подальше и ныряю в прохладную глубину… Ледяная вода обступает меня со всех сторон, заполняет меня целиком, лезет в нос, глаза, уши… Я хочу выплыть наверх, отчаянно машу руками, но вода плотная, упругая, мешает мне взлететь наверх… Уже и в лёгких больно… Совершенно нечем дышать… Вокруг одна мутно-зелёная вода… Из последних сил я делаю рывок и… выплываю наверх… В ужасе смотрю по сторонам… И вижу – рядом голова Татьяны Степановны… У неё кривой костистый нос и мятое, как после большого ночного бдения, лицо в бородавках… Она говорит сипло и тихо:

«Извини, у тебя был такой несчастный вид, что мне трудно было смотреть… И вот я решила тебя немножко макнуть…»

Она кладёт свою руку на мою голову и снова толкает меня под воду… Я вырываюсь и кусаю её руку. Она тихонько взвизгнула, и тут же исчезает… Вокруг одни медузы…

Светло-лиловые и голубые медузы нежно щекочут мои стопы, злодейки весёлые да игривые… А говорят, жгутся… Любят, однако, напраслину возводить…

И что за народ у нас такой особенный?

А вот совсем уже здоровенная, просто монстр какой-то… плывёт на меня…

Это настоящий остров!

А посередине – пальма… в огромных лопухах… Я выбираюсь на сушу и лежу на горячем песке. На мне серая власяница и тяжёлое, словно чугунное, колье. Хочу в тень. Вот теперь всё хорошо, совсем уже хорошо…

– Капельницу не снимать.

– Анализ крови вот…

– Повторить через час.

– Внутрь ничего, будем стимулировать рвоту.

– Венозную тоже брать?

– Два раза в сутки.

– Она, кажется, проснулась…

– Рано ещё.

– Веки дрожат. Проснулась уже…

– Ольга, вы меня слышите?

Еле-еле приоткрываю глаза – ба! Знакомые всё аппараты… Такой прибор видела у Ханурика в реанимации. Действительно, приехали. С чем себя и поздравляем. Так что это было?

– Ну, как вы?

Низко надо мной склоняется женщина в белом халате. Лицо приятное, не злое. И это – тоже весьма приятно.

Говорю:

– Голова болит.

– Очень? – спрашивает врач сухо, по-деловому, без всякого сочувствия.

– Лучше бы отвалилась.

– Придётся терпеть, – безжалостно говорит она. – Никаких анальгетиков я вам сейчас назначить не могу. В ближайшие шесть месяцев вообще советую воздерживаться от каких-либо лекарств вообще.

– А что так сурово?

– Может проявиться побочное действие.

– Это настораживает.

– А вы хотели…

– Что со мной?

– Жить будете.

– Уже радует. А ещё?

– Потом обсудим. Ладно?

Она мило улыбнулась, но глаза её смотрели строго и серьёзно.

Через три дня меня перевели в отдельную палаточку – малюсенький закуток без окон, зато со стеклянной перегородкой вместо стены.

– А к вам гости, – заглядывает ко мне кто-то из персонала.

– Пусть заходят.

Она делает страшные глаза и говорит:

– Только ненадолго. Запрещено пока. Не подведёте?

– Ни за что.

Интересно, кто из детей обо мне первый вспомнил?

Однако не угадала – входит наша детдомовская медсестра.

– Ой, как тут интересно, – вертит во все стороны головой она. – Ты здесь совсем без никого? Просто люкс. И я бы так отдохнуть не отказалась… Вот тебе тут передача – Хозяйка посылает. Полкурицы и килограмм персиков. Вкусные! Ты ешь, ешь, не стесняйся. Мы ещё привезём. Или ты что-то другое хочешь?

Она суетится, немного нервничает и всё время говорит. Я отвечаю:

– Зачем мне это? Всё равно скоро выйду. Она снова напряглась.

– Не спеши, отлёживайся вволю, здесь неплохо.

– Да, здесь хорошо.

– И не жарко. Вентиляция вон крутится.

– Да, всё хорошо, правда.

– Врач сказал, что ещё неделю здесь проторчишь, а потом переведут…

Тут она вдруг замолчала.

– Куда… переведут? – спрашиваю.

– Ой, ну врачи тебе сами скажут. Я только с чьих-то слов про всё это знаю…

– Про что знаешь?

Меня настораживает смутное выражение её, словно беглых, фальшивых каких-то, прозрачных глаз – она старается не смотреть на меня прямо, и говорит необычно, всё время как будто юлит.

– Ой, да ничего я не знаю.

– Но ты же сказала!

– Я ничего не говорила. Вечно ты выдумываешь!

– Ладно. Тогда привези мне, пожалуйста, бельё. Жёлтый пакет в чемодане. А чемодан под кроватью. И ещё два томика Лермонтова – в моей тумбочке две такие синие книжечки. Небольшие такие… Ну, ты найдёшь. И ещё «Дневник Печорина».

– Это книга?

– Нет, не книга, это самоделка. Просто отдельно сшиты листы из книги.

– Так его уже нет.

– Кого… нет?

– Твоего Печорина.

– Куда же он подевался, а?

– Утопили.

– Я не прошу тебя пересказывать сюжет, где моя книжка? – уже сержусь я.

– Я ж говорю – утопили.

– Кто утопил?

– Пацаны утопили.

– Как это?

– А в тот как раз день, когда ты и… фигакнулась. Я зашла в Голубятню – прибрать, а там Мамочка вовсю шурует. Спрашиваю – что ищешь. Он говорит – книжку.

– И ты не погнала его?

– Откуда я знаю, может, ты сама и разрешила. Я же не могу вмешиваться в воспитательный процесс. У меня другие функции.

– И что дальше?

– А дальше вот что, если ты про Печорина. Сижу я на пляже…

– И тут он плывёт. Хватит уже размазню разводить, говори конкретно – где книжка? Или я подумаю, что ты что-то скрываешь, – говорю со смешком.

– Ладно, конкретно идут Мамочка, Огурец и Ханурик. И Ханурик у Мамочки спрашивает: «Интересная книжка?»

– И ты сразу поняла, что это о Печорине.

– Нет, Мамочка Печорина в руке несёт.

– Тогда ладно.

Страницы: «« ... 1718192021222324 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Кража домашней крысы? «Какие пустяки!» – подумаете вы и сильно ошибетесь. Ведь девчонка, у которой п...
Монстры. Они бросаются на жертву и вмиг разрывают ее на кусочки. Их зубы вонзаются в пятки беспечных...
Думаешь, ведьма – обязательно горбатая и страшная старуха? Ничего подобного! Сегодня ведьмой запрост...
Они встретились лицом к лицу. Два самых сложных подростка благополучной Земли будущего: автор рабовл...
Герой «Нежного театра» Николая Кононова вспоминает детские и юношеские впечатления, пытаясь именно т...
«Похороны кузнечика», безусловно, можно назвать психологическим романом конца века. Его построение и...