Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 16 Степанова Наталья

Порча на буйное помешательство

Из письма:

«Уважаемая Наталья Ивановна, пишет Вам незнакомая женщина и несчастная мать.

Ваш адрес мне дала очень старая женщина, ей 98 лет. Звать ее Лома Аграфена Илларионовна.

Она сказала, чтобы я написала Вам ее имя и что Вы ее знаете еще по Baшей бабушке Евдокии. И поэтому, Бог даст, милостливо не откажете мне в своей помощи.

Опишу по порядку, в чем моя беда. Буду писать все, как есть, не утаивая ничего, как велела мне Аграфена Илларионовна.

Три года назад мой единственный сын ушел из дома здоровым, а вернулся полоумным. До сих пор не пойму, как он, будучи в невменяемом состоянии, нашел дорогу домой. Ведь он даже меня, свою мать, тогда не признал. Мне пришлось вызвать «скорую», и его увезли в психушку.

Так и стали жить: то он в больнице, то его отпустят пожить домой. Сидит он в комнате и будто спит.

Стала я повсюду искать бабок-знахарок. Посмотрят они на него и отказываются. Одни говорят:

– Поздно уже лечить.

Другие перекрестятся и скажут:

– Господи меня оборони в это ввязываться.

В конце концов дали мне адрес Аграфены Илларионовны. Поехала я, а мне сказали, что она здесь уже не живет. Стала я спрашивать адрес нового местожительства Аграфены – не дают. Тогда я встала на колени и сказала, что не уйду с этого места, пока не скажут, где она теперь живет. Дали мне адрес, и оказалось, что она теперь живет в монастыре. Поехала я туда – ведь отчаявшаяся мать преграды не знает.

В монастыре мне сказали, что в миру люди живут с мирскими именами, а в монастыре у них уже имена от Бога. Это значит, что я теперь не смогу узнать, какое имя носит в монастыре Аграфена. Может, она Мария, может, Ульяна – только настоятельница и Господь это знают.

Залилась я горькими слезами. Белый свет мне в копеечку показался.

Пошла тогда монашенка к настоятельнице и, видно, ей обо мне все рассказала. Привели меня к ней по ее разрешению. И стала я просить, умолять объявить мне послушницу Аграфену, дать мне возможность с ней поговорить. Но настоятельница не согласилась. Тогда я сказала ей, что не верю тому, чтобы Господь у такого святого порога, как этот монастырь, отказал мне в своей помощи, хотя бы через своих верных служительниц, ибо для чего тогда cтоит этот дом из такого множества камней, если не для помощи тем, кто находится в великом отчаянье. Я говорила настоятельнице:

– Разве легче будет Вам, если я не снесу больше этого испытания и покончу с собой и со своим несчастным сыном, чтобы уже не мучиться и не страдать, ибо всякое терпение может быть переполнено.

Не знаю, слова мои ее убедили или сам Бог, только позвала настоятельница послушницу и велела ей проводить меня в келью к той, к которой я приехала.

Когда я вошла в маленькую комнату, то увидела стоявшую на коленях очень старую женщину. Послушница закрыла за моей спиной дверь, а я стала ждать, когда затворница дочитает свои молитвы.

Наконец она поднялась с колен, и мы с ней присели на деревянные лавки. Стала я рассказывать ей о своем Никите, о том, что он всегда был добрым сыном. Как помогал мне по дому, сочинял и пел песни под гитару, как легко и успешно учился и какой он теперь стал невменяемый. А главное, я даже не знаю и никогда не узнаю, что же с ним случилось, что он потерял себя и свой разум. Сам он этого, видимо, не помнит, потому, что сколько бы я его ни спрашивала, он только лоб морщит, но вспомнить ничего не может.

Еще я сказала, что сын мой приехал со мной, он сидит в монастырской сторожке со сторожем. Аграфена (новое ее имя я по ее просьбе не называю) велела привести к ней Никиту. Посадила она его перед иконой Спасителя и сказала:

– Лечить я его не буду а вот вспомнить ему дам, чтобы ты знала, от чего он занедужил. Я буду читать про себя сильную молитву на его ангела-хранителя, и он отворит его разум для памяти. Язык его будет рассказывать, как и из-за чего приключилась с ним беда. Но помни, матушка, чтобы ни слов твоих, ни рыданий ни я, ни его ангел-хранитель не услышали, потому что тут же дверь его памяти захлопнется и ты уже никогда правды о его горе не узнаешь. Сиди как немая, молчи и слушай.

То, что стало происходить дальше, нельзя объяснить не чем иным, как одним словом – чудо. Мой сын стал говорить, а точнее, рассказывать совершенно дикую историю, которая перевернула мое представление о моем собственном ребенке.

Я буду рассказывать его историю в том же порядке и так, как услышала ее сама. Упущу только незначительные детали, которые, на мой взгляд, не столь значительны и серьезны.

Голос сына звучал глуховато, как спросонья, но мне было слышно каждое слово его рассказа:

“Я очень рано стал интересоваться, как устроена женщина. Не знаю, во сколько лет у других детей просыпается интерес к противоположному полу, а я в девять лет вовсю занимался онанизмом. Несколько раз я сильно влюблялся в одноклассниц. Потом я имел связи со многими женщинами, но все они были гораздо старше меня. Не знаю, чем я их привлекал, но я видел, что они действительно любили меня и переживали, если я с ними шел на разрыв.

Иногда у меня был роман сразу с двумя-тремя дамами.

О моей личной жизни не знал никто – ни родные, ни друзья. Мама вообще, видимо, считала меня святым и чистым мальчиком. Я никогда не думал, хорошо ли я поступаю, имея и обманывая сразу нескольких женщин. Мне нравилось чувствовать себя падишахом. Мысленно я возводил одну из своих женщин в чин старшей жены (по возрасту), самую пылкую и красивую называл любимой женой. Постепенно мне действительно захотелось иметь coрок жен. И я дал себе слово, что так оно и будет.

Знакомился я с женщинами достаточно легко. Я хотел, чтобы в моем гареме были по виду и возрасту абсолютно разные жены. Она женщина была старше моей матери на десять лет. Сперва она настороженно относилась к моим ухаживаниям, ей не верилось, что такой юнец может потерять из-за нее голову. Но я был упорен. Я писал ей стихи и песни, покупал цветы, стоял перед ней на коленях и говорил, что отравлюсь, если она не будет принадлежать мне. Наконец она сдалась. Но я сказал ей, что хочу видеть ее в фате и чтобы наша брачная ночь началась после тайной свадьбы.

Никогда не забуду, как ее увлекла эта моя мысль. Она купила себе фату, белое платье, два кольца, и мы вдвоем отметили нашу свадьбу.

Я ей говорил, что на регистрацию мы пока не можем рассчитывать, так как моя мать вряд ли разрешит мне этот брак. А поскольку у нее больное сердце, то лучше пока скрыть происходящее между нами.

Я бывал у нее два-три раза в неделю, оправдывая это тем, что учусь и к тому же ухаживаю за больной матерью.

В то же время я знакомился со следующими своими женщинами, действуя по той же не дававшей сбоя программе или, точнее сказать, по плану.

Все мои женщины любили меня и верили в мою учебу и в тяжелобольную мать. Мне было приятно думать, что у меня, как у падишаха, есть столько жен, только мой гарем существовал не в одном месте, а в разных квартирах и домах.

Поскольку я выбирал себе женщин очень состоятельных и намного старше себя, то все они старались меня баловать и давали мне деньги. Денег у меня было очень много, я мог их тратить на более молодых и менее обеспеченных своих жен.

Однажды я сидел в кафе (а все мои жены и моя мать думали, что я в институте) и пил кофе. В зал вошла очень молоденькая и хорошенькая девушка, она стала убирать посуду и вытирать столы. Я обратил внимание, какие у нее густые и длинные косы, тонюсенькая талия и совершенно детская грудь. То ли из-за белых волос, то ли из-за чистого личика, но она мне напомнила Снегурочку из детской сказки. Я представил, как она меня обнимает, и я, размечтавшись, подумал, какой я буду падишах, если не получу в гарем такую звезду. Она будет украшением моего гарема.

В этот вечер я проследил ее до дома, где она живет. Это оказалось далеко не просто. Жила она на отшибе в частном домике. Как я потом выяснил, родителей у нее не было, ее воспитала старая бабка.

Недели две я за ней упорно ухаживал. Вначале садился за столик и смотрел на нее не отрываясь. Она это видела и сильно смущалась. Потом я подарил ее портрет, который набросал там же, в кафе, сидя за столиком. Цветы, конфеты, пушистый зайчик в подарок, затем свидание и золотая цепочка с сердечком.

Она была влюблена и счастлива. Все шло по плану. Я рассказывал о том, как больна моя мать и что она очень ревнива ко всем женщинам, которые могут отнять у нее последнее время жизни, которое я мог бы провести с ней, а не с ними.

Аня соглашалась, что пока не стоит ничего говорить маме. Регистрация – это всего лишь бумага, внушал я своей самой молодой и самой красивой будущей жене.

Я сам купил ей фату, платье и кольца, и, пользуясь тем, что по выходным дням Анина бабушка целый день была в церкви, мы сели с ней за накрытый стол. Я надел ей на палец кольцо, а она мне, и мы поклялись друг другу, что с этого дня мы супруги. То же самое было у меня и раньше, но никогда у меня, во-первых, не было девственницы, а во-вторых, такой очаровательной и молоденькой жены. Ей было всего 16 лет.

Всякий свободный от моего гарема час я летел к ней, и мы занимались любовью.

Если я знал, что у нее дома бабушка, мы шли с ней в гостиницу. Благо, денег у меня было очень много.

Все было прекрасно, но однажды я вышел из дому и увидел Инессу Сергеевну, мою старшую и очень богатую жену, которой я был обязан своей шикарной машиной, поездками на Кипр, личным, и немалым, счетом в банке.

Я спросил ее, почему она здесь и как она узнала этот адрес, ведь я всегда говорил ей совершенно другой.

Инесса села со мной в машину и сказала, что когда есть деньги, то можно получить любую информацию, тем более что платных детективов нынче пруд пруди. Впервые она разговаривала со мной таким тоном. Я сидел, слушал, и у меня побежали мурашки по коже.

Оказывается, Инесса давно начала подозревать меня во лжи, наняв человека, узнала о всех моих женах. Я видел, как ее бьет злобная нервная дрожь, и мне нечего было сказать в свое оправдание.

Инесса сказала, что никому не позволит использовать себя в качестве дойной коровы, что, если я посмею появиться хоть раз у одной из своих женщин, она соберет всех моих баб, расскажет обо всем, и они все вместе раздерут меня на куски.

Я вынужден был дать ей клятву, что никогда больше ей не изменю, а сам думал, не закрыла ли она мой счет в банке.

Всю неделю я таскался к Инессе и делал вид, что действительно ее очень люблю, а все остальные женщины – это проделки шалопая, издержки молодости. С кем, мол, не бывает. Но я не думал, что сильно буду скучать по моей Анютке. В конце концов я извернулся и поехал к ней. В кафе мне сказали, что Аня три дня не была на работе, и я не мог знать, дома ее бабка или нет, но все-таки поехал к ним домой. Аня была дома. Дома была и ее бабка.

Оказывается, когда я исчез, Аня стала сильно переживать и плакать. Видя ее переживания, бабка вызнала у нее обо всем, что произошло между нами. Узнала она и о том, что ее малолетняя внучка беременна.

Когда я приехал, они обе обрадовались, а я отговорился тем, что мать совсем плоха.

Мы пили чай, когда в дверь постучали, и в комнату одна за другой стали входить все мои жены. Началось что-то невообразимое. Все они орали, обзывали меня и оскорбляли, хлопали дверьми и уходили.

Наконец ушла и Инесса, сказав, что я приползу к ней, когда у меня кончатся деньги.

Бабка Анны стояла как вкопанная, пораженная происходящим. Я думал, что она начнет на меня орать, но она сказал как отрезала, что поскольку ее внучка через мой обман забеременела, пусть у меня хоть и было сто жен, но она заставит меня жениться на Анне. «Иначе, милок, я тебя изничтожу. Род мой от колдунов, и хотя я уже много лет этим не занимаюсь, ради такого случая возьму грех на душу и сделаю из тебя либо человека либо полного идиота, который и имени своего не будет знать», – сказала она.

Тут она оглянулась и спохватилась, что в комнате и в доме не было видно Анны. Она кинулась во двор, а потом я услышал ее душераздирающий крик. Когда я вбежал вслед за ней в сарай, то увидел висевшую в петле Анну. Анина бабка стала кричать что-то страшное, не то проклятье, не то какую-то странную молитву. Больше я ничего с этого момента не помню”.

На этом месте мой сын замолчал, и я увидела, что у Аграфены перестали шевелиться губы. Значит, молитву она больше не читала и сын мой опять впал в оцепенение. Аграфена сказала:

– Все. Теперь ты знаешь, что произошло с твоим сыном. Свое обещание я сдержала. Сдержу и слово, данное тебе до того, как я узнала его поганую историю. Дам тебе адрес того человека, чья бабка была нам головой. Она поможет твоему сыну – ум-то она поставит ему на место, а вот совесть, если ее от природы нет, она и не объявится. Молись о прощении его души.

Будешь писать Евдокииной внучке, скажи, что что Аграфена из рода Лома кланяется ей в самые ноги в память о справедливой и мудрой Евдокии.

Вот как оказался у меня Ваш адрес, дорогая Наталья Ивановна.

Не знаю, какими святыми просить Вас, чтобы Вы не только его грех увидели, но и мое материнское горе, а я всю жизнь буду замаливать то, что натворил мой сын».

В память о своей бабушке я никогда не отказываю тем, кто ее знал. Я помогла Никите.

Способов лечения помешательства разума очень много. Вот, например, один, он не очень сложен, но хорошо помогает.

Сажают девять сосен. Когда посадите девятую сосну, закажите в трех церквах службу «О здравии» по больному человеку. Раздайте девять милостынь и вернитесь к девятой посаженной сосне. Привяжите к ее девяти лапам девять привязок из красной ткани. Всякий раз, завязывая завязку, читайте так:

В избе костяной чемерок золотой,

В черемке этом мозг.

Огнем он не горит,

Не ноет он, не болит.

В черемке ясно, тихо и прекрасно.

Нет в мозгах хвори,

Нет в висках боли.

Подай, Боже, для этого черемка ясного ума,

Всякого таланта.

Как царь Давид был умом даровит,

Как он легко смекал,

Во все сложное вникал, всякую суть понимал,

Судил, рядил, размысливал, размышлял,

Так бы и раб Божий (имя) был умен тоже.

Чемер-чемерок, носи в себе ум, а не умок.

Умом пойми, умом живи.

Умом самого умного обойди.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Те люди, которых лечили от слабоумия, никогда не должны произносить в чей-то адрес слово «дурак», иначе они вновь заболеют.

ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ

Порча на гнездо паука

Из рассказа Бондарчук Е. П.:

«В нашем городишке не было возможности выучиться на нужную профессию, и я уехала в другой город. Поступила учиться, устроилась в общежитие. Но там я прожила всего два месяца, так как жить там фактически было невозможно. Уже на второй день у меня украли все мои лучшие вещи, естественно, что никто ничего не нашел. В комнате жили пять человек, и та еда, которую я покупала, съедалась непонятно кем и когда. Не было никакого порядка, в комнате постоянно находились посторонние люди, то есть те, кто приходил к девушкам из нашей комнаты. Дым от сигарет стоял в воздухе столбом, хохот, музыка или ссоры. Все это меня нервировало и мешало готовить домашние задания. По ночам тоже не было никакого покоя. Под окнами свистели парни моим и соседским девушкам.

В общем, когда приехала мама с продуктами и увидела, как я живу, то мы решили, что если я действительно хочу получить образование, то необходимо найти частное жилье или квартиру. Квартиру мы не смогли снять даже за высокую оплату, а вот комнату в частном доме нам удалось найти. Правда, добираться до нее нужно было целый час на электричке, но я была рада и этому, только бы избавиться от постылого общежития.

Комната в частном секторе была недорогая, чистенькая, и хозяйка была опрятная и спокойная бабуся. Вечером она предлагала мне чай, видимо, ей было скучно одной в ее в общем-то не маленьком, в два этажа, доме. За чаем я вежливо отвечала ей на вопросы, и вскоре она узнала, что я единственная дочь обеспеченных родителей.

Отец мой работал управляющим, а мама директором школы. Чтобы угодить заботливой хозяйке, я несколько раз делала генеральную уборку в доме, и надо сказать, делала ее с удовольствием. Мне нравилось мыть деревянные полы, смахивать пыль со старинных комодов, протирать огромные золоченые и серебряные иконы, возле которых всегда горели лампадки из синего и красного стекла.

Видно было, что бабушка Дарья – человек истинно верующий, так как я ее часто заставала стоявшей на коленях перед иконами. Икон у нее было так много, что одна стена дома напоминала ковер, сотканный из красивейших икон в серебре и золоте.

Дома меня хотя и баловали, но я с детства понимала, что шуметь нельзя, когда мама проверяет тетради учеников и готовится к завтрашним урокам (она тогда еще была учителем). Обычно в такое время я тихо сидела и играла с куклами или листала книжки с картинками. Это уважение к чужому труду и к тишине с раннего детства осталось в моем характере, поэтому я и старалась не производить шума тогда, когда бабушка Дарья молилась. Все это было ею замечено и по-своему оценено. Постепенно она сильно привязалась ко мне, как к единственному близкому человеку.

Шло время, я училась и жила у Дарьи уже три года, и так уж сложилось, что за вечерним чаем я рассказывала ей то, что произошло за день. Вот так она и узнала, что в моей душе родилась первая любовь. Конечно, я не все ей говорила, ведь есть вещи, о которых не скажешь никому. Я не сказала ей, что иногда мой любимый брал ключи от квартиры своего друга и что у меня будет ребенок. Не рассказала я ей и о своем горе, о том, что, узнав о моей беременности, Виктор стал меня избегать. Но мой страдальческий вид не укрылся от внимательных глаз моей хозяйки. Пытаясь в очередной раз вызнать у меня, какова причина моего переживания, и поняв, что я не хочу говорить на эту тему, баба Даша сказала:

– Конечно, кто я тебе такая, не мать ведь родная, чтобы рассказывать мне о своих тайнах, но я же не слепая и вижу, как ты изводишься. Глянь на себя, одни кости и синяки под глазами. Ты бы мне рассказала, я бы, может, чем и помогла, а то ревешь по ночам, думаешь, я не слышу и не вижу. У меня ведь, Лена, кроме тебя, никого нет – всех я пережила. Я к тебе сердцем прикипела. Вот посмотри, я ведь и завещание на тебя написала. Нынче дома-то дорогие, когда нужно будет, продашь мой дом, вот и выручит тебя мое завещание.

Я взяла в руки копию завещания, увидела свою фамилию и имя и расплакалась, больше уже не скрывая своего девичьего горя. Все, что меня мучило, все выплеснула, причитая, как обыкновенная баба.

– Как мне теперь быть с беременностью? Ведь стыдно сказать родителям. Поехала за дипломом, а привезу вместо диплома ребенка. Маму подведу, каково ей будет – директор школы, а у самой в доме Бог знает что творится: дочь ребенка нагуляла!

Выслушав меня, Дарья неожиданно сказала:

– Все ясно… не плачь. Завтра он к тебе придет и замуж позовет. Но только у меня одно условие: жить будете у меня. Нe бросай меня, деточка, я к тебе так привыкла. Обещай мне это, моя ягодиночка, и он завтра же придет к тебе.

Я уставилась на бабу Дашу: не тронулась ли от старости – мелькнуло у меня в голове. Ведь только что я ей сказала, что Виктор меня бросил и что через неделю у него свадьба с Берестовой Галей, что он видеть меня не может и даже по щеке последний раз меня ударил, когда я за него цеплялась, не отпускала от себя, умоляя начать все сначала ради ребенка, который у меня скоро будет!

Но баба Дарья уже несла Библию и твердила:

– Клянись, детка, что, пока я не умру, ты не бросишь меня одну помирать, а за это я верну тебе твоего Витьку. Будет у тебя муж и у дитя отец, оставлю я тебе дом, и деньги в сбербанке, и ценности, которые у меня есть. Всего год подожди, не бросай, я ведь знаю, сколько проживу. Мне ведь на веку 79 лет отмерено. Правда, могла бы я себе вымолить еще пожить годков двадцать, да не хочу коптить небо и святых тревожить своими просьбами, за себя не хочу. Ведь всю жизнь только за чужих просила. Я ведь, детка моя, ведунья, по-нынешнему знахарка, и поэтому все ведаю и много чего могу. Восемь лет я отказываю людям в их просьбах, чтобы подготовить свою душу, да и отдохнуть от той каторжной работы, которую я всю жизнь имела. А тебе помогу. Клянись, детка, на Библии, и он завтра же позовет тебя замуж!

Не могу сказать теперь: то ли убедил меня уверенный тон бабы Дарьи, который вселял в меня желанную надежду, которую я уже совсем потеряла, но я, как за последнюю соломинку, схватилась за старинную Библию обеими руками и стала ее целовать и говорить, что если только Виктор женится на мне, то я бабу Дарью до последнего часа жизни не оставлю!

Потом она умыла меня собственной рукой и вытерла своим подолом. Не знаю, что именно произошло в этот момент, но я стала подобна сомнамбуле. Я двигалась будто во сне, слышала, понимала, видела, но была в чьей-то невидимой воле и власти, было ощущение, что я смотрю на себя откуда-то со стороны: вот я иду вслед за Дарьей вверх по лестнице в комнату, в которой много свечей и икон, вот мне расплетают волосы и они щекочут по голой спине. Я все это чувствую, но мне не стыдно своей наготы, наступило состояние полного покоя и умиротворения.

Тяжелая ладонь на моем затылке подтолкнула меня к зеркалу. Я слышу и разбираю забористые, складные, а иногда и нескладные слова, которые быстрым полушепотом говорит баба Даша. Некоторые слова я помню до сих пор: “Встретьте его ходячего али стоячего, душу его вынимайте, кровь из него выливайте, в спину толкайте, все к рабе Божьей Елене провожайте”.

Конечно это не точно. Полностью я не вспомню, что приговаривала Дарья за моей спиной. Помню только, что тогда сомлела я так, что не смогла выйти из этой комнаты – не было сил спуститься вниз к себе, и баба Дарья уложила меня там на маленьком старомодном диване.

Утром я была свежа и полна сил, позавтракав, я пошла в институт. Еще подходя к знакомому зданию, я увидела Виктора. Он крутил головой, выискивая меня глазами. Поравнявшись с ним, я остановилась, а Виктор схватил меня за руку и стал говорить, что он понял, что любит только меня и если я его не прощу, то для него все будет кончено, так как он не представляет своей жизни без меня. Он уговорил меня не ходить в этот день в институт, и мы уже к вечеру подали заявление в загс. Я уговорила его, что мы будем жить у бабы Дарьи.

С этого дня наступила новая эра в моей жизни. Я была счастлива. Единственное, что мешало моему счастью, – это тошнота из-за моей беременности.

После регистрации прошел месяц, и моя свекровь (к ней мы заходили примерно два раза в неделю) стала уговаривать нас перейти к ним в квартиру. Доводы ее были разумны: скоро будет ребенок, в квартире всегда горячая вода, не нужно бегать в туалет на улицу, а это значит, что будет меньше вероятности застудить на морозе грудь. Опять же ребенку нужна постоянная температура, а ночью дом остужается, ну и тому подобное. В ответ на ее слова мне нечего было возразить, и выглядел бы мой отказ как явное нежелание жить вместе со свекровью, а это, согласитесь, обидно для нее и для моего мужа. Меня уговаривали все: свекровь, свекр, муж, а я упорно отказывалась. Не могла же я сказать им, что поклялась на Библии жить с чужой для меня женщиной. Этого бы, наверное, никто не понял!

Однажды, придя из института, я застала у себя в доме свекровь. Она сидела на кухне с бабой Дарьей. С ее слов я поняла, что она приехала за моими вещами и за вещами Виктора на грузовике.

И действительно, возле дома на улице стояла машина. Баба Дарья позвала меня в комнату и стала яростно шептать, что я должна помнить свою клятву, данную на Библии. Сказала, что из-за меня она нарушила свое обещание Богу девять лет молиться о прощении своих грехов, что она стала клятвоотступницей перед Господом, потому что пожалела меня, а теперь я должна сдержать свое слово.

Меня раздражало то, что говорила Дарья. Муж был при мне, я замужем. Почему я должна ссориться со свекровью из-за какой-то клятвы? Ведь сама-то Дарья тоже слово не сдержала, правда, из-за меня, но не сдержала ведь!

Я сказала бабе Дарье слова, которые, наверное, все-таки не должна была говорить. Я видела, как она схватилась рукой за сердце после моих слов, но я не хотела сдаваться, я уже решила покинуть ее дом. Все, что я ей говорила, было сказано ледяным тоном. Слова я выбирала побольней, чтобы уже раз и навсегда порвать наши с ней отношения:

– С чего ты взяла, старая ведьма, что я должна тебя караулить в этом паучьем гнезде? Меня тошнит от вони в этом поганом доме. Я должна каждый день ездить сюда в электричке, чтобы тебе, королева гребаная, доставлять удовольствие не быть одной. Была бы добрая, то не сидела бы теперь одна. Не рассчитывай на меня, я не собираюсь тебя караулить, ждать, пока ты загнешься. Ты, может, еще десять лет проживешь, а я здесь с ребенком должна жопу на морозе морозить?

Примерно так, а вернее намного резче, я сказала бабе Дарье. Она меня не перебивала, слушала с каким-то ужасом на лице, как будто увидела что-то страшное. Потом она подняла ладони, понесла их к лицу и закрыла себе глаза:

– Боже, душу бессмертную опоганила ради этой неблагодарной.

Сказав это, она враз переменилась. Из мягкой, улыбчивой старушки она перевоплотилась в какую-то твердокаменную. Даже голос ее изменился:

– Ну смотри, я ведь не только жалеть умею, но и наказать могу. Как ты со мной, так и я с тобой!

Сказав так, она повернулась и ушла. Я стала собирать вещи, зашла моя свекровь и стала помогать. Мы сели в машину, никто не вышел нас проводить. Нагруженный грузовик ехал не очень быстро. Мы со свекровкой сидели в кабине. Она достала узелок и стала его развязывать.

– Дарья дала на дорожку, – сказала она. – Давай посмотрим, что там. Обиделась она, наверное, не вышла к нам. Ну ничего, купите с Витей торт, съездите к ней, поговорите, она и помягчает.

Говоря так, свекровь развязывала концы узла на платке, который Дарья дала нам на дорогу.

Меня постепенно охватывала смутная тревога. Я не сводила глаз с пальцев свекрови, наблюдая, как она развязывает узелок. Наконец платок развязался, и мы обе вскрикнули. В платке были гнездо и огромный лохматый паук. Ни с того ни с сего машину тряхнуло и закрутило по дороге. Очнулась я в больнице через месяц. Я узнала, что мою свекровь уже похоронили. Ребенка я потеряла. Водитель остался жив. Выписавшись из больницы, я поехала на квартиру к Виктору. За все время он меня ни разу не навестил в больнице. Я находила ему оправдание в том, что он похоронил мать, потерял ребенка и все это не дает ему выйти из депрессии. Возможно, он даже заболел, думала я. Но когда я приехала, то дверь мне открыла Берестова Галя, та, с которой он тогда собирался пожениться, да мы с бабой Дарьей этому помешали.

Вы можете не поверить, но это правда. Я совершенно не имела представления, как попала снова к Дарье. Не помню, как ехала в электричке, не помню, сколько времени стояла возле ворот дома, но все-таки решилась и вошла. Замка на двери не было. На столе лежала записка:

“Я знаю, что ты придешь. Оставляю тебе наследство, все, что обещала. Я всегда держу свое слово. Только раз в жизни не сдержала, да и то из-за тебя, потому что пожалела тебя больше, чем свою бессмертную душу. Ухожу в монастырь. Господь милостлив, и я надеюсь, что за последние месяцы своей жизни замолю свой тяжелый грех. А ты живи и знай, что я в сердцах сделала тебе «на паучье гнездо». Будешь ты бегать по комнатам взад и вперед, как паук по своей сети бегает. В каждой комнате ты будешь находить мое отражение. Оно будет напоминать тебе ту, которая ради тебя не сдержала данное Богу слово. Порча эта будет действовать 25 лет. Ты состаришься здесь, не выходя из дома, а если и выйдешь, то ненадолго. Паук всегда возвращается в свое гнездо и бесконечно бегает по паутине. Жалко, что я не увижу этого и то, как ты потом умрешь в одиночестве в этом паучьем гнезде. Но утешает меня мысль, что ни один мастер не захочет тебе помочь, потому что дорого это может ему стоить. Разве только коронованную найдешь, но таких, как я, очень мало. Прощай и вечно помни мой урок. Дарья в миру”.

Прочитав эту записку, я стала перечитывать Дарьино завещание. Потом мне вдруг показалось, что наверху в комнате кто-то есть. То, что дверь была не закрыта, меня не удивило. Дарья всегда говорила, что если она не захочет, то никто в ее дом не войдет. Теперь же, когда я в доме была одна, мне стало жутко и я крикнула:

– Кто там?

И сама не знаю, зачем стала подниматься в верхнюю комнату. Поднявшись, я поняла, что в доме никого нет. Краем глаза я заметила двигающуюся тень, я обернулась и обомлела: мимо меня прошли две Дарьи. Затем я услышала, как меня окликнули из соседней комнаты, пошла туда, но и там было пусто. Неожиданно от стены с иконами поднялись с колен две Дарьи и прошли мимо меня. Это продолжалось не менее часа.

Я бегала по комнатам вверх и вниз и везде натыкалась на ее двойников. Почему я не ушла? Я подходила к двери, но выйти не могла – меня тут же звали из какой-нибудь комнаты, я спешила на зов и вновь видела проходивших мимо меня молчаливых двойников Дарьи!

Только лишь тогда, когда у меня совершенно не оставалось еды, я могла выйти за покупкой продуктов. Как будто кто-то знал о моих нуждах. Тогда я, взяв деньги из сундука, шла в магазин и, купив продукты, чуть ли не бегом возвращалась назад. Я действительно стала подобна пауку. Бегала по этажам до изнеможения, затем падала и засыпала. Исключением были только дни больших церковных праздников. Это я поняла в день Пасхи. Я лежала спокойно, меня никто не тревожил. То, что это день Пасхи, я узнала, придя в магазин за хлебом. Там продавали выпеченные куличи и яички, да и по разговорам было ясно. И в день Троицы я также отдыхала, мысли были четкими, ясными, как когда-то.

“Что, если я поеду в церковь сейчас же, пока меня отпустили чары Дарьи? Может, вымолю себе там помощь Бога”, – впервые подумала я.

В церкви я стояла у иконы Спасителя, когда ко мне подошла женщина и сказала:

– Господь мне указал на тебя. Ты услышана. Пока ты не должна возвращаться домой, иначе сеть из паутины не отпустит тебя еще много лет. Три дня Троицы буду по тебе читать, а ты поживи при храме. Я договорюсь об этом с настоятелем церкви. Будешь убирать, молиться, но только не выходи три дня, и тогда прекратится твоя мука.

Три дня я жила при церкви и в последний день в толпе молящихся увидела двух совершенно одинаковых женщин. Видела я их тогда в последний раз.

Я вернулась к родителям, у меня все хорошо. Познакомилась с хорошим человеком и вышла замуж. Родилась дочь, и я ее назвала Наташей, в честь той, которая помогла мне выпутаться из паучьей сети.

Мой рассказ искренен и верен. Написала я его для книги Натальи Ивановны. Пусть она учит своих учеников на примере из моей жизни. Единственно, что я поменяла в своем рассказе, – это фамилии и имена».

Снять эту порчу можно разными способами, также как и наводят ее по-разному. Даю вам самый простой, но неплохой способ снятия этой порчи.

Для этого вам потребуются вербочки, сохраненные с Вербного воскресенья. Я уже отмечала в предыдущих книгах, что мастер всегда должен иметь в запасе то, что ему, возможно, будет нужно для работы. В данном случае это ветки вербочки. Пойдите в те места, где можно собрать много паутины. Это может быть подвал, погреб, сарай, место под крышей домика, лес и так далее. Главное – найти как можно больше паутины. Наматывайте паутину на ветки, но не к себе, а от себя. Постепенно вы увидите, что на веточках образуется плотный круг из паутины, взятой в разных местах. С виду это будет напоминать вам гнездо осы. Аккуратно снимите образовавшееся гнездо и, когда выложите на землю крест из верб, положите в его середину гнездо. Прочитайте заклинание, подожгите паутиное гнездо от церковной свечи. Трижды перекреститесь и немедленно уходите с этого места. Вы услышите чей-то крик, но ни в коем случае не оборачивайтесь, это небезопасно.

Заклинание

Я, Божья раба, ныне от Сотворенья

И до будущего Воскрешенья (имя),

Заклиная святой вербой, Евангелием святым,

Иисусом Христом живым, Вечным и Бесконечным,

Церковью в честь Девы Марии

И всех сорока святых апостолов, Богом избранных.

Заклинаю терновым венцом, Единым Духом,

Сыном и Отцом, всесильной и Единой Троицей,

Всеми знаками неба и земли,

Струями святой, крещеной воды,

Небесным повелителем – Иоанном Крестителем,

Молоком святой Екатерины

И всеми святыми, блаженными на земле и небе,

Вознесением и сошествием Cвятoгo Дуxa.

Господи, благослови, Господи, помоги,

Разрушаю я, Божья раба (имя),

Иерусалимскими свечами, Соломоновыми ключами,

Тайно переданными мне свечами

Всех двенадцати апостолов.

Разрушаю и разрубаю сеть от паука

От духа третьего легиона, ломаю его печать,

Никто не сможет поднять мой камень,

Божье слово кладу его в паучье логово.

Именем Иисуса Христа уничтожаю и заклинаю.

Связь третьего легиона, прервись!

Паутина, порвись! Дьявол-паук, усмирись!

Как смиренны и покорны пред ликом Божьим все:

Дьявольские полки низшего легиона,

Ангелы, архангелы, отправьте

В бездну вечную и бесконечную

Порчу с рабы Божьей (имя).

Во имя Отца и Сына и Святого Дуxa. Аминь.

СМЕРТЬ НЕИЗБЕЖНА НА НАШЕМ ПУТИ

Можно ли перекрашивать свадебное платье в другой цвет

Из рассказа Аллы Д. Дрожневой из Омска:

«Я всегда считала себя практичным человеком и даже гордилась этой чертой своего характера. Чтобы вы поняли, что именно я имею в виду, приведу примеры. Например, порванные колготки я мелко резала и набивала этими обрезками думочку, то есть маленькую подушечку для кресла и дивана. Обмылки туалетного мыла я не выбрасывала, а складывала в коробку из-под туфель. Когда набиралось достаточное количество обмылков, я их разваривала в шампунь и сливала в бутылки из-под закончившегося шампуня. Я даже специально сортировала обмылки на розовые и белые, чтобы шампунь в бутылочках смотрелся красиво. Еще с детства у меня была страсть к красивым флакончикам из-под разных духов, я их собирала, а затем, заполнив их подкрашенной водой, расставляла на трельяже. Мне казалось, что это красиво, да и создавалась видимость, что у меня много разных духов. Старые простыни я обверложивала и делала из них льняные салфетки для кухни.

Я могла бы очень долго перечислять, что я делала в целях экономии, но не буду, считаю, что достаточно доступно объяснила вам черту своего характера, которая меня в конце концов подвела.

Когда я выходила замуж, не было моды на длинные платья. Они были чуть ниже колен и приталенные. И я купила такое платье, причем выбирала заранее такую ткань, которую я могла бы после свадьбы перекрасить в черный цвет. Я не хотела, чтобы платье лежало только как память о моем самом счастливом торжестве.

Узнав о моей идее, свекровь стала уговаривать меня не делать этого. Она даже предложила мнe деньги на лишний наряд, только бы я не перекрашивала свое свадебное платье. Но я уперлась, заранее представляя, как мнe пойдет черное кримпленовое платье.

Страницы: «« « ... 89101112131415 » »»