Битую чашку – из жизни вон! Барская Мария

Глава 3

Как я по дороге во что-нибудь не врезалась, просто не знаю. Вела машину на автопилоте – ничего не соображая и мало что видя. Глаза застилали слезы. Кажется, я с раннего детства так не плакала. Видимо, поэтому у меня и накопился такой запас слез. Они лились без остановки и прекратились лишь в тот момент, когда, наконец благополучно покинув машину, я упала в Милкины объятья. Как будто внутри меня слесарь перекрыл кран.

– Ну? Что случилось? Рассказывай, – Милка усадила меня на диван в гостиной. – Чай будешь? Или тебе что-нибудь покрепче?

– Покрепче не надо. Я за рулем. А чаю давай.

Во рту было сухо, в горле першило. Видимо, все со слезами вышло. Милкину квартиру окутывала тишина. Домочадцы отсутствовали. И слава богу: не хватало еще им все объяснять. Нет, в нормальном состоянии я против них ничего не имею, однако сейчас мне была нужна одна только Мила.

Она принесла чай, а к нему – огромный пирог со сложной курино-овощной начинкой – результат тренировки перед записью следующего блока передач. Ловко разрезав свой кулинарный шедевр, она положила мне на тарелку здоровенный кусок, налила чаю и приготовилась слушать. Мне казалось, что в таком состоянии кусок в горло не полезет, однако подруга моя, видать, знала лучше. Я отхлебнула чаю и не успела еще начать свою печальную историю, как с удивлением обнаружила, что кусок с моей тарелки исчез. Поймав мой взгляд, Милка положила мне новый, который я уже вполне осознанно и с аппетитом съела. Милка снова изобразила скатерть-самобранку, и на тарелке возник третий кусок, однако я решила сделать паузу и начала рассказывать.

Мила слушала не перебивая. Она умеет доверительно и выразительно молчать. Вроде бы ни слова не произносит, а понимаешь: сочувствует и разделяет.

Меня прорвало: я говорила, говорила и не могла остановиться.

– Мила, ты понимаешь, я, оказывается, столько лет жила с человеком, которого совершенно не знала. Мне казалось, что он такой, а получается – совсем другой. Если бы я знала, какой он, нипочем не согласилась бы с ним вместе жить.

– Но ведь согласилась, – сказала она.

– Потому что он другим прикидывался. А может, и не прикидывался. Просто я сама его по-иному видела. Верней, не желала видеть в нем то, что меня не устраивало. Нет, ты понимаешь, этот гад так все подстроил, что вышло, будто я сама всего себя лишила. А он вроде как ни при чем. Он хороший. Честный. Всей душой ко мне. Звал вместе ехать на край света.

– Краснодар – не край света, – тихо заметила Мила. – И жить он с тобой там собирался, кажется, не в шалаше.

– Для кого не край, а для меня – край, – с трудом проговорила я: кусок пирога каким-то предательским образом снова оказался у меня во рту. – И вообще, мы с ним так не договаривались. Мы планировали нашу будущую жизнь в Москве, и выходить за него замуж я тоже собиралась в Москве.

– Юлька, ты не сердись. Я тебя, в общем, понимаю.

– Нет, ты мне честно скажи, – продолжала я. – Вот если бы твоему Косте предложили место главврача какой-нибудь элитной клиники, но не в Москве, а, например, на Чукотке, ты бы бросила все и поехала?

Милка думала недолго:

– Если бы ему это было интересно и важно, поехала бы.

– И все бросила бы? – изумилась я. – Свою передачу на телевидении, жизнь, к которой привыкла? Детей из хорошей школы забрала бы?

– Насчет детей вопрос сложнее, – заколебалась Милка. – Но, наверное, и там что-нибудь приличное для них нашлось бы. А передачу мне как раз совсем не жалко. Я к ней еще не особенно привыкла. Кстати, и взялась-то за нее только из-за детей, потому что заработок приличный. А так, может, и отказалась бы. Очень тяжело блоками записываться. Вся неделя на нервах. А когда я нервная, Костя тоже нервничает, и дети. Весь привычный график жизни нарушается.

– Милка, но это ведь твоя собственная передача! Люди мечтают об этом. Добиваются изо всех сил. Ты же благодаря своей «Ложке-поварешке» стала такой известной!

Она пожала плечами:

– И какая от этого радость? Одни неудобства. В магазин теперь не могу спокойно выйти. Узнают, пальцами тыкают или смотрят, что я покупаю. Ужасно неприятно. Да, если бы Костя нормально зарабатывал, бросила бы к черту!

– Не бросила бы! Не верю!

– Верь не верь, но я-то себя лучше знаю. Меня вполне устраивала моя прежняя жизнь: дом, семья, спокойная работа на радио. А сейчас столько лишней суеты! Она меня раздражает. Некоторые любят находиться в центре внимания, а мне не нравится. Мне мои передачи на радио были гораздо ближе. Такие уютные, домашние. И «Скатерть-самобранка», и «Бабушкины сказки».

– Чем, собственно, «Скатерть-самобранка» отличается от «Ложки-поварешки», за исключением того, что тебя в ней видно?

– Именно этим и отличается. В «Скатерти-самобранке» я должна все цвета, вкусы и запахи передавать голосом, интонациями.

Я усмехнулась:

– Наше телевидение, по-моему, тоже пока запахов и вкусов не научилось передавать.

– Разве в этом дело, – Мила совершенно по-детски надула губы. – Там эта шаблонная хай-тек-кухня, шаблонные улыбки, шаблонный сценарий. Все такое холодное, картонное, обезличенное, даже еда, которую я готовлю.

– Ну, не знаю. Пирог очень даже личностный получился, с ярко выраженным характером.

– Что, живот заболел? – встревожилась Мила. – Может, не допекла?

– Наоборот, очень вкусно. И успокаивает.

– Значит, не зря старалась, – облегченно выдохнула она. – И все равно, мне моя прошлая жизнь и работа нравились больше. А самое страшное, я боюсь к этой новой жизни привыкнуть.

Вот этого я уж и вовсе не понимала.

– Почему?

– Потому что если я в результате привыкну и войду во вкус, а передачу закроют... Сама знаешь, как у нас на телевидении. Сегодня она есть, а завтра ее ликвидировали и о тебе все забыли. Представляешь, как трудно будет назад возвращаться?

– Тебя послушаешь, лучше вообще ничего в жизни не начинать, потому что все когда-нибудь кончается. По-моему, это неправильная позиция. Ты должна расценивать эту передачу совсем с другой точки зрения. Считай, что это первая ступенька лестницы, которая поведет тебя вверх.

– Юлька, не надо мне вверх! Мне и здесь хорошо.

– Опять не верю. Было бы хорошо, ты бы сразу от телевидения отказалась, даже пробовать бы не стала. Но ты ведь согласилась, значит, тебя что-то не устраивало и хотелось большего. И совершенно правильно поступила. Свое радио ты давно переросла.

– Наверное, ты в чем-то права, – неуверенно произнесла она.

– Абсолютно права, – заверила я и только тут спохватилась: я ведь приехала к Милке поплакаться по поводу своей загубленной молодости и личной жизни, а вместо этого ем ее пирог и разбираю ее проблемы. Как же так?

В ответ на мой невысказанный вопрос Мила улыбнулась, и на ее пухлых щеках появились две ямочки:

– Да это я просто тебя отвлекаю. Ведь легче стало?

– Легче, – признала я. Но это от пирога. Знаешь, я тебе для него название придумала: «Утешение для разбитых сердец».

– Замечательно! – воскликнула Мила. – Так мы его в передаче и назовем.

– Ты-то назовешь, а мне что теперь делать?

– Что делать? – посмотрела на меня Мила. – Жить дальше и радоваться тому, что у тебя есть.

– Ничего у меня теперь нету! – Я опять ощутила себя покинутой и несчастной. – Он же подло меня обманул! Я на него угрохала пять лет своей жизни. Между прочим, уже и не очень молодой.

– Ты ради Романа чем-то пожертвовала?

– Да вроде нет, – вынуждена была признать я.

– Вот именно. По-моему, эти пять лет тебя все устраивало. Ты даже замуж за него не особо торопилась.

– Не торопилась, но собиралась, когда остальное устроится, – уточнила я.

– Так оно, в общем, и устроилось. Но именно тут ты и отказалась связать с ним жизнь. Значит, Роман для тебя не самое главное в жизни.

Я обиделась.

– К тебе пришли за сочувствием, а ты мораль читаешь.

– Вовсе нет, – улыбнулась Мила. – Просто стараюсь снять гнет с твоей души.

– Да ты же, наоборот, не снимаешь, а взваливаешь. Мол, сама во всем виновата.

– Опять ничего не поняла, – Мила вздохнула. – Ты ни в чем не виновата. Просто жизнь с Романом тебя устраивала только при определенных условиях.

– Не делай из меня меркантильного монстра! Я ведь его любила.

– Может, и правда любила, – без особой убежденности отозвалась она. – Но не настолько, чтобы уехать с ним.

– А почему все должны быть женами декабристов? Если любишь, то обязательно в Сибирь. А если не согласна – значит, не любишь. А может, это он недостаточно меня любил, чтобы здесь всего добиться?

– Во-первых, вероятно, тут он не мог добиться того, что ему предложили там, – ответила подруга. – А во-вторых, и это, наверное, главное, – скорее всего, ваши отношения просто себя исчерпали. Не одно, так другое привело бы к тому же результату. Просто его назначение стало для вас катализатором.

– И он, воспользовавшись предлогом, отнял у меня все! Слушай, Милка, а как ты думаешь, он один туда уехал?

У нее глаза вылезли на лоб:

– Другая женщина?

– Ну, если следовать твоей логике и наши отношения уже изживали себя, а, как говорится, со стороны виднее, то вдруг он раньше меня это почувствовал и подстраховался? Если так, я ему никогда не прощу!

– Какая теперь-то разница, раз ты ему всего остального простить не можешь, – удивилась Мила.

– Очень даже большая! – горячо возразила я. – Отъезд я, может, ему когда-нибудь и прощу, особенно если у меня все наладится. А вот другую бабу… – У меня перехватило дыхание. – Да никогда!

– Знаешь, мне кажется, Роману от твоих прощений уже ни жарко ни холодно.

– Это мы еще поглядим! – совсем разошлась я. – Еще как жарко будет! Уж я постараюсь! – У меня вдруг возникла идея, и я заговорщицки продолжила: – Слушай, Милка, а ты не могла бы сподвигнуть своего Костю под каким-нибудь предлогом позвонить в Краснодар и выяснить, один он там или нет?

– И не подумаю! – замахала руками Милка. – Костю моего не знаешь? Никогда не согласится. Не говоря уж о том, что в подобных деликатных делах он ведет себя как слон в посудной лавке. И вообще, что ты суетишься? Если Роман там не один, Славикова Ирка тебе первой сообщит. Она такая «добрая»... Нипочем не упустит случая позлорадствовать.

– Именно потому я и хочу быть во всеоружии. Осведомлен – значит вооружен. А потом, если он уехал один, все станут думать, что это временно и мы еще воссоединимся, когда я свои дела доделаю. А если он с бабой отбыл, совсем другое дело. Считай, меня бросил.

– Ну да, – покивала Мила. – Вопрос статуса.

– Вопрос потери лица, – уточнила я. – Мало мне счетов, которые он выставил, так еще обманутой и брошенной оказаться. Одно дело, если я знаю об этом, и совсем другое, если мне подобную новость в виде сюрприза преподнесут. Согласись, совершенно разное удовольствие. Милка, – проканючила я. – Ну уговори, пожалуйста, как-нибудь Костю. Один-единственный раз прошу. Сама ведь понимаешь, как важно.

– Нет, Костя исключается, – категоричнее прежнего повторила она.

– Тогда сама позвони. Ты ведь у меня единственный близкий человек. Больше некого попросить.

– И как ты себе представляешь? Я позвоню и что ему скажу?

– Придумай какую-нибудь историю. Мол, знаешь, что он уже в Краснодаре, а тебе позарез оттуда что-то надо. А обратиться больше не к кому.

– И что мне до такого зареза может понадобиться в Краснодаре? – растерялась Милка. – Я теперь вся только в кулинарных рецептах! Мозги скоро от них отсохнут! – с досадой добавила она.

– Вот и придумали. Чего далеко ходить? Тебе срочно нужен краснодарский кулинарный рецепт. Милка, это ведь замечательно! – все сильней вдохновлялась я. – Роман в кулинарии полный профан. То есть, если у него там баба, немедленно переадресует вопрос ей, и мы установим факт ее существования.

– А если она москвичка и краснодарских рецептов не знает? – засомневалась Мила.

– Плевать, он так и эдак у нее спросит, – я уже была уверена. – Пусть она даже не сможет ничего путного ответить: нам же с тобой на самом деле не рецепт нужен.

Мила покачала головой:

– Юлька, так прямолинейно нельзя. Он ведь мигом просечет, в чем дело. И ему станет ясно, что ты его выслеживаешь. Тебе этого хочется? Я бы на твоем месте не унижалась.

Я с досадой пробормотала:

– Выходит, как ни крути, все плохо.

– Может, тебе просто на него плюнуть и забыть, – вдруг сказала Мила. – Переведи свою энергию из разрушительного русла в созидательное. Найди кого-нибудь другого.

– Я тебя не узнаю. – Ее слова и впрямь ошеломили меня. – И это говоришь ты, которая всегда выступала за постоянство в отношениях, а меня упрекала за ветреность.

– Разбитую чашку не склеишь, – ничуть не смутилась она. – А она у вас разбилась. И в тебе сейчас говорит не любовь, а уязвленное самолюбие. Если бы ты Романа хотела вернуть. Но ведь нет. Ты хочешь вернуть свой «статус».

Милка, моя тихая, деликатная домашняя подруга бросила мне правду-матку в лицо. Но я стерпела: как ни горько это признать, она была права. Меня ведь и вправду подкосил не сам уход Романа, а то, что теперь придется заново выстраивать свою жизнь.

В прихожей хлопнула дверь. Послышались возбужденные детские голоса и отчаянный возглас бабушки:

– Осторожно! С ног меня собьете!

Милино лицо просветлело:

– Ребята из школы пришли. Сейчас их кормить буду.

Намек поняла: мое время кончилось. Больше нам сегодня по душам не поговорить. Не успела я об этом подумать, десятилетняя Даша и двенадцатилетний Дима влетели в кухню.

– Ура! У нас тетя Юля! – проорал Дима, скидывая на пол мокрый ранец.

– А мы под дождь попали! – радостно подхватила Даша.

– Бабушка второй зонтик забыла, и теперь у меня голова вся мокрая, – наябедничал Дима.

Насчет головы он сильно поскромничал. Дима был мокрым с головы до ног, и с него капало на пол. Даша, наоборот, каким-то чудом умудрилась остаться совершенно сухой.

Мила охнула и тут же отправила сына в ванную принимать теплый душ. У меня защемило сердце. Может, я действительно дура? Поехала бы с Романом в Краснодар, засела бы там дома, научилась бы у Милы варить вкусные борщи и печь пироги. Нарожала бы таких же замечательных детей и была бы счастлива. Вон как Милка вся светится...

А вдруг не была бы? Все-таки я не Милка. Озверела бы от постоянного сидения дома, детей, хозяйства, устраивала бы для разминки по вечерам истерики Роману. А кому еще? С кем мне там, кроме него, общаться? Никого ведь не знаю. Местное дамское общество меня наверняка бы не приняло: во-первых, чужая, а во-вторых, москвичка. А Милка осталась бы далеко. Нет, правильно, что не поехала. Хотя, конечно, ужасно хочется и дом свой иметь, и деток. Я вдруг словно наяву почувствовала на руках тяжесть пухлого розового младенца! Дима и Даша такими были. Особой пухлостью отличалась Даша, щеки из-за спины виднелись. И куда все подевалось? Теперь она типичный цыпленок-подросток. Одни худые длинные ноги. Хотя для девочки это хорошо. Ох, ну почему же у меня ничего не складывается?

Тогда я еще не знала, что несколько дней спустя меня ожидает второй удар. Все выходило точно по поговорке: беда не приходит одна. Мы как раз сдали очередной номер, где у меня шло большое интервью с одним очень модным отечественным писателем – автором исторических детективов. Мне стоило огромных трудов встретиться с ним. Последние полгода он категорически отказывался от общения с прессой, хотя раньше делал это по три раза на дню. Не говоря уж о том, что я точно знала: пару лет назад он за публикации о себе даже приплачивал. Впрочем, обет молчания, как мне объяснили, был тоже рекламным ходом.

Но мне повезло. Приближался момент выхода на экраны фильма по роману этого автора, и он посчитал, что обет молчания пора нарушить. И, главное, я получила «право первой ночи», вернее, слова. Он был бы не он, если бы не выжал максимум возможного из интереса нашего журнала. Нет чтобы устроиться со мной где-нибудь на диванчике и по-быстрому ответить на вопросы. Но разве у гениев бывает свободное время! Возможность для общения со мной у него нашлась только во время двухдневного путешествия в Венецию. Причем журналу пришлось оплатить дорогу туда и обратно (правда, не только для него, но и для меня!) и проживание в пятизвездочном отеле (корифей отечественного исторического детектива страдал хронической бессонницей и в путешествиях мог заснуть на пару часов только в по-настоящему комфортабельных номерах). Зато мы связались с фотографом из итальянской версии «Мисс Шик», и он дополнил мой текст замечательным фоторепортажем о нас в Венеции. Мы с классиком на площади Святого Марка, и на наших плечах сидят голуби. (Еле уговорила этого зануду – писателя, конечно, а не фотографа: ко всем прочим прелестям у него оказалась еще и аллергия на птиц. Но чего не сделаешь ради популярности!) Мы в гондоле (классик, стремясь наиболее выгодным образом попасть в кадр, едва не спихнул меня в воду). Мы в магазине масок (там обошлось без происшествий). Он впал в полный восторг и приобрел чуть ли не десять штук – для подарков. Мне, впрочем, не подарил, а я за свои кровные покупать не решилась, сэкономила на более насущное. В общем, интервью стало «Мисс Шик» в копеечку. Зато первое после молчания, и все меня поздравляли. Я чувствовала: должность зам. главного у меня в кармане!

Как бы не так. Раскатала губы! Рабочая лошадка вечно останется рабочей лошадкой, сладких пряников на всех не хватает. Через два дня после успешной сдачи номера меня срочно вызвали к нашей главной. Я удивилась: у меня был нерабочий день; по телефону мне толком ничего не объяснили... Но надо так надо. Я поехала.

Когда я пришла, все уже сидели в кабинете Анастасии.

– Что случилось-то? – подсев к столу, шепотом осведомилась я у ближайшей соседки.

– Кажется, представляют нового зама, – тоже шепотом отозвалась она.

Хороший сюрприз! Со мной никто еще об этом не говорил. Но вообще-то странно. Человека не представляют коллективу до того, как подпишут с ним контракт. Неужели взяли кого-то другого? Не может быть. Наша главная мне прямо намекала, что я – единственный реальный претендент. И что же случилось?

Я попыталась поймать взгляд Анастасии, однако ее глаза упорно избегали моих. У меня кошки заскреблись на душе. Главная не только отказывалась встречаться со мной взглядом, но еще и сильно нервничала. У нее была такая привычка – на нервной почве крутить широкий золотой браслет. Талисман, который она всегда носила.

Дверь кабинета распахнулась. В нее впорхнула молоденькая девчушка. Что еще за сопливка? Я пригляделась. Девчушка с ног до головы была одета из магазина «Подиум». Недешевая сопливка, прикинула я.

У двери она не задержалась, а уверенным шагом прошествовала к Анастасии и, пожав ей руку, уселась рядом. У Анастасии при этом был такой вид, будто к нам пожаловал сам президент.

Я ошиблась лишь слегка. Сопливка оказалась дочкой совладельца нашего холдинга и одновременно новым заместителем Анастасии. Плакало мое теплое местечко. Оно оказалось гораздо нужнее девчонке, которая в этом году только оканчивала институт! Мой возмущенный разум кипел. Зачем, ну зачем ей это место, к которому я шла десять лет и за которое столько страдала и боролась? Мне оно нужно для жизни, а у нее-то и так все есть. Почему она должна была перейти мне дорогу? Она тут поиграет, поразвлекается, а я буду за нее работать! Ей зарплата пойдет на булавки, а я по-прежнему останусь без квартиры! Но ведь дочурка окончила институт, надо же ее куда-то пристроить! Ах, вечный Грибоедов: ну, как не порадеть родному человечку! Разумеется, дочке такого папы не пристало хотя бы поначалу поработать простым редактором или корреспондентом. Удивительно, как это юное дарование в желтых туфельках от Jimmy Choo вообще сразу главной не сделали! Поскромничал папа, ах, поскромничал! Ну, ничего. Полгодика помучается девочка в заместителях, диплом защитит, опыта наберется и, если войдет во вкус, Анастасии придется уйти.