Война 2011. Против НАТО Березин Федор

1. Мезоны, сталкеры и долларовый поток

Виртуозный практицизм заокеанских янки всегда вызывал у европейцев легкое зудение в районе височных впадин. Например, было доподлинно известно, и по этому делу сами грубоватые янки шутили с достаточной тонкостью, что на американской птичьей фабрике используется все, кроме ужасного запаха. Однако нынешние «новые украинцы» оранжевых и прочих оттенков умудрились обскакать даже своих хитромудрых учителей. В деле набивания собственных чиновничьих карманов они научились пользовать не только мерзкие запахи, но даже еще более тонкие, не воспринимаемые организмом непосредственно субстанции. Например, радиоактивное излучение. Нет, вот как раз не нужно оскорблять кабинетную братию улицы Банковой какими-нибудь приписываниями прозрений Фредерика и Ирен Жолио-Кюри. Подумаешь, открыли аннигиляцию, позитронную и вообще искусственную радиоактивность? Было б за что давать Нобелевку? Ты попробуй из этой радиоактивности извлечь деньжата, обгоняющие в массе ту нобелевскую подачку, что хиггсовский бозон обыкновенную -мезонистую мелочь, причем без всяких синхрофазотронов и черенковских счетчиков. Тут требуется не просто какая-то тесловская гениальность – видишь ли, родил свет из двух проволок запаянных в колбу – тут нужна уже магическая продвинутость. Нам, простым кроманьонцам, отпочковавшимся от дедули питекантропа гораздо позже новоариев-украинцев, не осилить сей задел постмодернистского разума. Потому и внимаем молча, открывши рот перед TV-ящиком.

Все гениальное делается просто, но по разделениям. Вначале «делай «раз»! Берется интересная штука – феномен Чернобыля. Тот, что по слухам, прикончил весь фин-резерв, назначенный чудо-социал-экспериментатором Мишкой на модернизацию СССР. Он, бедняжка, ночи не спал, все мучился, как с тем Чернобылем обойтись, а оказалось – одно сплошное счастье. Для заначки можно походить по миру с перевернутой шапкой: пусть скинутся на лечение пострадавших детишек. Но с Кубой, которая за так все годы в санатории с пальмами их возила, поссоримся – все ж тоталитаристы – у них за наркотики саживают, а по кругу любезной Гуантанамо хаживает патруль с карабинами (бедные-бедные янки, айда всей базой к нам в Крым, тут вам любезнее будет!).

Потом «делай «два»! С непрошенного протеже – России – восстановленные и запущенные блоки требуется заглушить. Во-первых, хватит гадить изотопами родную речку Припять, в коей сам президент со всеми премьерами рад бы купаться по вечерам, снизойдя с Говерлы, да времечка нету, все по «мальтам» с «мальдивами». А во-вторых, у нас электричества и так завались! Народ просто-таки стонет: «Да заберите вы свое электричество по эдакой-то цене! Спасу от него нету!». И к тому ж, какой-то экс-посол, чего-то там в Европе, обещался потом, когда-нибудь, оплатить все неустойки с закупоркой новый блоков. Потому как, в нашем материке – Европе – нечего эти «чернобыли» более разводить, у нас тут, у самих, строят и строят, просто «Гринписа» на них нет. Понятно, не все знают, что «Гринпис» тот ручной – «гав-гав» токмо на кого следует. На нас уже ни-ни! Тут ужо саркофаги, флажки, игра «Сталкер» – пугалка – дядька Стругацкий сам лично разрешил надругаться над «Пикником с обочиной».

Переходим к фазе – «делай «три»! Забываем, забываем! Трем мыльцем по нейронам, глушим их собак. Тот же шампунь «TV» хорош, стервец. Трем, трем лбом о стеклышко. Но не тараним – ни-ни! Теперь расслабились, тепло по ручко-ножкам побежало, поструилось по позвонкам, по зубным и почковым камешкам. Вот. Дремлем, дремлем, TV-громкость посильней. Ныне фаза «делай «четыре»! Секретная. Та самая, с извлечением деньжищ из сталкерной радиоактивности. Все знают, ведают, в зоне Чернобыля только чудища двухголовые местами завывают, да яблоки, с тонну, с яблонь корявых по ночам обрушиваются – давят мутантов. Короче, толку никак. Туристов бы заманить, но как же тогда и дальше ходить с протянутой шапкой? Фаза «делай «раз» ведь до конца не погашена. Так что… Вот именно, только гениальность. Учитесь, господин Форд! Тоже мне, автомобиль доступный для всех выдумал. Удивил.

Короче территория и так загажена. Значит… Дезактивация? Ха! И еще раз «ха», для верности. «Где деньги, Зин?» Но зато, загаженное ведь загадить более нельзя? В смысле, можно конечно, но мы ведь не гадить собираемся. Мы собираемся просто устроить могильник для радиоактивных отходов. Кашу, ведь, маслом не испортишь, верно? Раньше возили в Россию, платили за захоронение кучу валюты… Что возили, если… Так ведь то, местная – Чернобыльская АЭС остановлена. Остальные ведь – подлое наследство тоталитарной диктатуры – всякие Запорожские с Южноукраинскими – они ведь еще пыхтят, выдают «на гора» этот самый, Кюри помянутыми открытый, радиоактивный прибыток. Кстати, почему ребятам под оранжевым солнцем не дать Нобелевскую премию Мира, как Кюри (тем ведь, последним в роду физикам, тоже не за химию)? Они ж добились, заглушили подлую атомную наковальню! Почему только другу народов Горбачеву за то, что взорвал? Короче, шведам коронованным, вместе с норвежскими братьями, есть о чем подумать…

Продолжаем разговор. Ныне, если могильник на месте, всего девяносто км от столицы всея ариев Киева, то денежки не в Кремль оголтелый, а своей казне польза несметная – миллионы, миллионы, МИЛЛИ… Да, к сожалению, отходы просто так не свалишь, да в обычном кузове не перевезешь, надо бы… Что?! Высокие технологии?! Опять тоталитарное ярмо?! И что с того, что немецко-российский контейнер лучший в мире? Если б без второй приставки еще туда-сюда. Да и то… Как можно обидеть любезных заокеанских спасителей? Фирма «Холтек», безоговорочно.

2. Весовые категории

К сожалению, времена беспрепятственной подвижки между воинскими сообществами канули в лету. В отличие от недавнего прошлого, когда полковнику-ракетчику Бубякину для попадания на территорию танковой бригады хватало «уазика» и дырки в заборе, теперь, для спокойного перемещения к братьям по оружию уже понадобился танк. Инфляционные процессы явно имеют тенденцию к экспансии даже в не слишком смежные области. Разумеется, суета, начавшаяся в Василькове после пиротехнического апокалипсиса инициированного растворившимся в неясности турецким спецназом, несколько снизила порог инфляции дующей «УаЗ» в Т-84, ибо опосля такой катастрофы наличие боевой гусеничной машины на улице никого особо не удивляло. Подумаешь, танк! Тут уже и МЧС понаехало, а от пожарных машин просто не протолкнуться. Кстати, о пожарниках. Подозревая, что под видом оных на позиции дивизионов могут пробраться черти кто, включая антитеррористические отряды МВД, командир группы запретил пропускать оных вообще. Благо та же привлеченная к делу танковая бригада добавила распоряжению вес. Единственное что пропустили на позицию, да и то после досмотра, были машины скорой помощи. Работы для них, к сожалению, хватало.

Сейчас в танке, сопровождаемым для довеска еще и вторым, в соседний истребительную часть ехал сам полковник Мордвинцев. Конечно, по «близкородственным» отношениям, после собезьяненного у янки слияния зенитных войск с авиацией, куда лучше в экскурсию подошел бы сам Бубякин, однако, танкисты выполняли при группе чисто вспомогательную функцию наземного прикрытия, ЗРВ же вели настоящую войну, потому Михал Юрьевич требовался на рабочем месте в любой момент, а вот Мордвинцеву было проще. Идею послать к летчикам кого-то званием поменьше даже не обсуждалась. На беду, Николай Владимирович был знаком с командиром Сороковой бригады тактической авиации весьма шапочно, но куда было деваться?

Как оказалось, вся эта продумка со званиями и прочим не самое важное для дела. Вначале следовало просто-напросто прорваться к командиру части. Да, «Уазик» тут бы не сладил явным образом. Не исключено, полковник являлся необходимым привеском к двигателю с трансмиссией. В самом деле, Т-84 катил все же не по вражеской территории; это там с любым препятствием справляется молодой, с только что выстрелившими в мир усиками, летёха. На своей земле требуется все-таки больший калибр.

– И чего теперь, пан полковник? – спрашивает младший сержант, помещенный впереди, у рычагов.

– Тормозни, Павел, – Мордвинцев и так явно нервничает, а теперь почти взбешен.

– Может, не стоит вам? – говорит истинный командир танка – лейтенант Белый, ныне пристроившийся на месте наводчика.

– А что, думаешь, будут стрелять без предупреждения? – встречно спрашивает Мордвинцев. Сам он, вообще-то, не уверен в ответе, но люк откидывает смело, как и положено полковнику: после произошедших на позиции ракетчиков событий не стоит ездить, подставляясь снайперам. Вообще-то, как ни странно, об удачном рейде турецкого спецназа никто покуда не ведает. Селекция раненых и убитых на зацепленных пулями или попавших под поражающие факторы взрыва не проводилась. Версия причины самого взрыва, по уже утвердившемуся убеждению специалистов-ракетчиков, коему без проблем доверяют танкисты, склоняется к попаданию в склад ускорителей технического дивизиона то ли беспилотного летательного аппарата, то ли какой-нибудь авиаракеты с GPS-наведением.

Мордвинцев уже выныривает в свежесть атмосферы, быстро моргает от перепада яркости, потом в упор смотрит на топчущегося поблизости милиционера, или спецназовца, в бронежилете.

– Хочу ехать далее! – перекрикивает он наличные лошадиные силы, поставленные на холостой ход.

– Нет! – машет головой милиционер. – Проезд ограничен!

Голос без истерики, но стоит служивый все же, чуть в сторонке, не на самом вероятном векторе движения танка. Автомат у него маленький, супротив 125-мм дула смешной. По странной ассоциативной взаимосвязи нейронных ветвлений, Николай Мордвинцев почему-то припоминает давно забытого двухсантиметрового керамического ёжика умеющего курить специальные игрушечные сигары и пускать дым порциями. Детское воспоминание абсолютно лишнее, не относится к делу, и тут же стирается. След его только в улыбочке танкового полковника.

– Ну, я поеду, да? – говорит он голосом подразумевающим подкол.

Улыбку какого-то танкового вояки милиционер однозначно трактует как издевательство, однако силовые параметры явно не в его пользу.

– Правильно, разворачивайтесь, – кивает он, делая вид, что понял вопрос по-своему.

– Машинку убирать будете? – интересуется Мордвинцев сверху, просто-таки как настоящий либерал, всегда думающий о предметах в их эквивалентной валютной цене.

– Шутить вздумали, гражданин? – теперь милиционер нервничает, хочет задействовать и автомат и рацию одновременно.

Мордвинцев так же с улыбочкой исчезает в командирском люке. Танк дергает с места тут же, словно дальнейшее было предусмотрено и команды не потребовало. Аккуратный наезд на милицейское «Жигули» не получается: скорость не оптимальна, потому машину просто отжимает в сторону.

– Отрефтуется, не плачь! – подмигивает сверху высунувшийся из следующего танка старший лейтенант Первушин.

Ментяра в бешенстве тискает висящий на шее АКМС. Но он же не полный идиот: что стоит его пукалка супротив сорока, а то и более тонн железа? К нему со всех ног бежит подмога. Танки конечно в зоне действия автоматов, но стрелять никто не пробует. Странная, малоизученная отрасль психических процессов: вблизи снаряженного полным боекомплектом Т-84 люди почему-то глупеют. Добежав до не справившегося с задачей патрульного, его для чего-то спрашивают:

– Что случилось, Дима?

Дима конечно огрызается:

– Что, что? Сами не видите, что ли?

Теперь все с интересом пялятся на удаляющиеся боевые машины. В это время передовой танк Мордвинцева вертит дуло назад. Все бледнеют, ведут подсчет веселым денькам, проведенным в операции сложения дивидендов от контроля скорости на украинских дорогах. Однако это зря, танк полковника просто-напросто готовится валить корпусом въездные ворота истребительной бригады ВВС: «Жигули» были лишь тренировкой.

3. Голуби почтовые и не очень

Более-менее наблюдательные понимают, что даже набившее оскомину «оранжевое» помешательство зародилось не на пустом месте. Когда кто-то сходит с ума, а уж тем более, нация, признаки ощутимы достаточно загодя. В шестидесятую годовщину подрыва Нагасаки, аккурат 9 августа 2005-го, удаленный от нее на пол мира украинский город Коростень надумал подать в суд на город Киев по случаю поджога. Оказывается за тыщу лет до того, легендарная княгиня Ольга тоже имела свою боевую авиацию и успешно занималась стратегическими бомбардировками. Конкретно, ее натасканные на поджогах голуби-почтмейстеры умудрились дотащить до многострадального Коростеня что-то напалмообразное, возможно, тлеющую паклю. Город сгорел. «Ныне любой археолог запросто берется доказать дело о поджоге», – заявили с экрана мудрые, тогда еще русскоговорящие комментаторы.

Теперь уж, раз археологи могут служить прокурорами, а те в свою очередь археологами, то на первый взгляд случай в городе Белая Церковь кажется делом плевым. Тут не имеется никакого тысячелетнего зазора, который в некотором роде мешает опросу свидетелей и всяческим очным ставкам, а так же проверке данных свидетелей на предмет алкоголе– и наркозависимостей, которые в определенных случаях могут вносить сомнения в хмурых судей, по поводу видений в небесах неких летательных аппаратов, явно сверхзвукового вида. Однако ведь ныне и без свидетелей можно вполне обойтись. Если уж гуманитарная наука история, читая двухсотлетнюю копию тысячелетней летописи, способна воссоздать траектории движения к цели и места дозаправок голубей, то уж практическому искусству криминалистики, опознать причину развала на составляющие двух пятиэтажных строений, семидесятого года выпуска, дело вроде совсем плевое. Понятно, что как назло, все сто процентов угодивших на землю боеприпасов подорвались, однако ведь…

Тем не менее, странное дело. В свободных, куда более голубей, СМИ, уже замелькали свидетельства очевидцев о неком непредусмотренном дисбалансе в системе подачи газа. То есть, «хрущёвки» осыпались бетонными секциями всего лишь по случаю взрывного возгорания бытового топлива. Аналог еще не забытой днепропетровской трагедии. Так же не исключаются террористический акт, и даже мафиозные разборки. А после того, как где-то в прессе (вовсе не местной, коя, предположительно, ручная и потому надежно взята под контроль) высветился намек на странные военные учения ВВС аккурат поутру нужного числа, тут же откуда-то просочилась версия о чужих самолетах, явившихся, с полной и безоговорочной однозначностью, с востока, и к тому же, имевших на крыльях надежно различимые русскоязычные цифры. Вот на счет типа имеются некие противоречивости, но более всего на подозрении Т-22М, с переменной конфигурацией крыла. Благо, данный летающий вид техноэволюции в самой Украине успешно и заблаговременно распилен, изрублен топориками и сплющен молоточками в толерантную утиль, а то бы на цугундер неминуемо угодила родная армейская авиация. Голуби-почтмейстеры столицы тоже к делу непричастны. Так что, понятное дело, на слуху только…

Ох уж эти москалики, соколы ясные, быстрокрылые. Эх, не туда княжна Ольга посылала свои летные полчища, не в ту сторону. Послать бы их на…

Mosscou! Mosscou! Забросаем бомбами! Будет вам Олимпиада, а-ха, ха-ха, ха!

4. След врага

– Вот снимки, Олег Дмитриевич, – говорит капитан Папёнов, передавая полковнику ВВС стопочку фотографий.

– С пылу-жару? – косится полковник Добровольский. – Секретные поди?

– Да уж так, – почти с прискорбием кивает начальник «Ка-один». – Теперь уж, как вы понимаете, все едино.

– Под суд ведь пойдете, воители, – весьма утвердительно констатирует авиатор.

– Мало-возможный вариант, – скалится капитан-антенщик. – Вы снимочки-то зацените, Олег Дмитриевич. Это боевые экраны, заснятые в кабине «Ка-два» в момент налета. Разрешите, поясню все-таки. Вот цель, в смысле, метка цели, вошла в зону пуска, видите? А вот тут – она уже в зоне поражения. Вот здесь удачно щелкнули, как раз засветка в момент подрыва. Правда, класс? А это уже СРЦ.

– Тут я понимаю, капитан, – ворчит Добровольский. Он хмуро смотрит на фотографии. Берет две штуки в руки, вглядывается внимательней. – Минутку, капитан! – Откладывает снимки, тянется к телефону на столе. – Эй, Прилуцкий, дай мне Бояндина. Вообще, пришли-ка его сюда. Причем, вместе с фото-контролем. Ну, ты знаешь, о чем я. Знаю, что секретные. Ну и вооружи его, если положено. Можешь, сам сопроводить, коль не лень. Все, жду!

– Сейчас нам кое-что принесут, – неопределенно поясняет он окружающим – Папёнову, Мордвинцеву и старшему лейтенанту Первушину.

Первушин в разговоре спецов не участвует, впрочем, как и Мордвинцев. Но Мордвинцев по случаю непродвинутости в узко-специальных вопросах атмосферной войны, а танкист старлей еще и потому, что у него другие обязанности. Постоянно держа руку на кобуре, он их даже подчеркивает, ибо его задание попросту охранять «великое собрание» от вторжения посторонних.

– Сколько ж вы завалили? – интересуется Добровольский, мацая по карманам – он ищет сигареты.

– Тройку средних… в смысле обычных истребителей-бомбардировщиков примерно вот тут, – Папёнов поворачивается и щурится на висящую за спиной командира истребительной бригады карту. Показать рукой не получается, не дотянуться. Папёнов бегает глазами по помещению в поисках указки. Он явно слишком спонтанно попал на этот доклад.

– Понятно, – отмахивается Добровольский, но все же подает ему большую древнюю линейку. – И еще?

– Вот отсюда перло что-то солидное. Боюсь ошибиться, но наши, судя по ЭОП[1], склоняются к мысли, что там были, как минимум «Эф – сто одиннадцатые», а то и…

– Думаете, «Лансер» – «Б – один»? – угадывает Добровольский.

– Не исключено, пан полковник.

– Да ну, это вы с Бубякиным уж совсем, – отмахивается Добровольский. – У турок нет такого добра.

– Может, это и не турки вовсе, – пожимает плечами капитан.

– А кто? Старший Брат? Россияне? – В смысле, какой-нибудь «Ту – двадцать второй»?

– Да нет, Олег Дмитриевич. Какие россияне? Они ж с юга перли, так? Что ж, по-вашему…

– А что, у «двадцать вторых» не хватит ресурса сделать маневр?

– Но не такой же, пан полковник, так ведь?

– Почему же, капитан? Допустим так и так, – он отбирает линейку и водит по большой оперативной карте театра военных действий. – Допустим, где-нибудь подальше нашего Змеиного они разворачиваются и…

– Зачем им такая сложность, Олег Дмитриевич? – в глазах Папёнова искорки.

– Ну… Ладно, капитан! Да понимаю я вашу мысль. Но конечно, если это, и правда, «Лансеры»… Хотя могут быть и «Сто одиннадцатые», да… Впрочем, нам бы заполучить их проводку от границы, тогда стало бы ясно, откуда вошли. И ведь не могу добыть такую простую вещь, не шлют из штаба, представляете?

– О чем и речь, пан полковник, – соглашается Папёнов. – Закурить разрешите?

– Конечно, капитан.

– Между прочим, Олег Дмитриевич, – говорит, затягиваясь «Прилуками», Папёнов, – могут быть не только снимки. Мы ж, вроде, свалили, одного. Так что где-то возле Белой Церкви что-то должно валяться на земле-маме.

В двери кабинета стучат. Старлей Первушин напрягается, со смешной в других обстоятельствах торопливостью выдергивает из кобура ПМ.

– Разрешите, пан полковник? – в проем заглядывает старший лейтенант ВВС. Он тоже при кобуре. В этом мире уже началась паранойя.

– Давай, Бояндин! – подзывает его Добровольский широким жестом радушного хозяина. Жест не стыкуется с обстоятельствами – он бы оказался впору при застолье, но такого счастья, кажется, не предвидится. – Принес что ли?

– Так точно, пан полковник.

Вэ-вэ-эс-ник Бояндин ставит на стол истертый Независимостью, и похоже даже Перестройкой портфель. Извлекает наружу книгу с вклеенными снимками. Да, выходит, секретчики у авиаторов не спят и не волынят. Налет был только намедни, а здесь уже все подшито, пронумеровано.

– Щас, – говорит Добровольский, хапая книгу и листая с таким усердием, будто должен обнаружить там карту острова сокровищ.

– Ага, вот! – восклицает он почти сразу, ибо явно знает, что ищет. – Помнишь, Бояндин, мы с тобой изучали?

– Так точно, – подтверждает старший лейтенант.

Окружающие ракетчики и танкисты безропотно ожидают объяснений: была охота гадать.

– Смотри, капитан, – обращается Добровольский к Папёнову и сует открытую, удерживаемую толстющим указательным пальцем страницу. – Время видишь?

Папёнов молча, и даже несколько панически изучает снимок.

– Это в момент вашей работы, правильно? – смотрит на него Добровольский. – Итак, вы завалили одного… пусть уж для допуска, будет «Эф – сто одиннадцать»… Другой, вот, развернулся и ушел. Правильно? Но вот смотри, что тут, на азимуте… – Добровольский наклоняется для уточнения.

– Это? – тычет Папёнов. – А оно…

– Ну да, двигалось, конечно. Еще как! Смотри дальше распечатку. Видишь?

– Нам бы… В смысле, я все ж «Ка-одинщик», не разведчик. Если б глянул наш…

– Потом глянет. Эта штуковина… ну, номер видишь… она шла на сверхмалых. Наша «Пэ-восемнадцать»[2] ее не всегда видела. Секёшь? Вы ж сюда обстрел не вели, так?

– Нет, не вели. Беспилотник какой-нибудь?

– Какой, к едрёной фене, беспилотник, пан капитан? Скорость вычисляешь?

– Понял, полков… Олег Дмитриевич. А куда он прошел?

– Да, никуда не прошел. Вы его точно не подсвечивали? В «луч» не брали?

– Нет, все цели, что видели – обстреляли.

– Короче, думаю, это была еще одна. Причем, не исключено, главная.

Добровольский опять закуривает. Некурящий Мордвинцев недовольно косится на него, но здесь не его танковая вотчина.

– Возможно, это как раз то, что должно было вас прикончить, – спокойно поясняет Добровольский. – Обычная же тактика… Еще в Ливия, кажется… Эти три – «шестнадцатые»[3] или «пятнадцатые» – были отвлекающей группой. Одиночка наверняка со «ШРАЙК-ом»[4]. Должен был подкрасться и садануть. Спасла вас ваша дальнобойность – это раз. А потом, наверное, это я чисто умозрительно предполагаю, этот гад трусанул. Обычное дело в авиации, кстати. Думаю, когда вы отвлекающую тройку сбили, он переписял, сбросил к черту боезапас и трухнул назад на своих сверхмалых.

– Ух ты, – говорит Папёнов. – Ну а те, два тяжелых?

– Эти должны были вас добить, как я понимаю.

Добровольский откидывает на стуле. Все окружающие изучают его фас с уважением. Но вот Папёнов неумолим:

– Нет, полковник, так все же не получается, – трясет головой капитан ПВО. – Этот все сбросил, тройка не добралась, пара тяжелых опять же. Но кто-то ж разнес наш технический дивизион, так?

– Хрен знает, – гасит бычок авиатор. – Может все ж эти три «пятнашки» успели что-то отцепить? Какую-нибудь АЛКМ, туды ее в качель. Или все ж тот кабель неопознанный. Какая-нибудь джи-пи-эс-наводящаяся дрянь пошла к цели, и все дела.

– Да уж, не «ШРАЙК», – вставляет слово старлей Бояндин. – Тот бы в локатор влупил.

– Если РПЦ[5] выключился, то мог промазать, – подсказывает Папёнов. Сам он в неком сомнении.

– Странно как-то промазал, – вклинивается Мордвинцев. – Прямиком в склад боевых частей.

– Ну… – пэ-вэ-о-шный капитан снова тянет из пачки сигарету. – Оно, конечно, больше километра расстояние, и…

– Однозначно спутниковое наведение! Что же еще? – сообщает Добровольский. – Я б даже допустил некий «Томагавк» со стороны моря. У него размаха хватит пройти даже вдоль Днепра; просифонить над водой в десяти метрах и «оп!». Что «пендосам» впервые заводить носители в Черноморье? Уж имелись прецеденты. Однако зачем тогда эти самолетные изыски? Для маскировки первого процесса?

– Темное дело, – пожимает плечами Папёнов.

– И точку на нем ставить рано, – констатирует командир Сороковой бригады тактической авиации украинских ВВС. – Но как я понимаю, господа, вы прикатили сюда на танках не для того только чтобы обсудить прошлое?

– Да, Олег Дмитриевич, – очень серьезно кивает полковник танковых войск. – Будущее важнее.

5. Майна! Вира!

Кто бы докумекал во времена конквистадоров, будто колонии можно использовать и таким образом тоже? В самом деде, даже когда некто чуть погодя предположил, что со временем, с ростом урбанизации, Лондон покроется слоем навоза ледниковой толщины, даже тогда не предсказали, что эти транспортно-отходные заморочки надо вывезти в какую-нибудь Новую Зеландию. Никакого воображения, понимаешь? Хотя чего тут эдакого гениального? Любая биологическая штуковина – «выдох-вдох». Тут скушали, там выбросили – не в себе же хранить? Биоценоз Золотого Миллиарда – та еще био-машина, помещенная на большом теле маленького прыща, несущегося по эллипсу вокруг пылающего газового светильника мощью в триста восемьдесят восемь септиллионов ватт. Лучшим вариантом, конечно же, стало бы сбрасывание этого самого навоза именно туда, на светильник полуторамиллионокилометрового поперечника. Пусть перемелется, добавит окраса в спектральную составляющую. Помещенные в галактических далях сверхцивилизации выпучат глаза, разглядывая маркеры в спектре, даже зауважают за разнообразие мусора. Однако настоящий навоз уж тем паче, но даже радионуклиды и то нерентабельно. Пока эту трехступенчатую вавилонскую башню разгонишь до второй космической, пока… Так еще, не дай Яхве, сотворит пакость как «Челленджер». Не хватало распылить над любезной, давно и досконально очищенной от семинолов, Флоридой тонн, эдак, тридцать ОЯТ – отработанно ядерного топлива, в смысле. Так что делаем вдох-выдох в ближайшее окружение. Конечно, тут свои тонкости.

Допустим, те же ОЯТ-ы просто так, куда ни попади, не вывезешь. Нужна, понимаешь, первичная инфраструктура. Но не самим же ее создавать, в самом деле? Разные Сомали годятся для многого, но не здесь. Удобно, когда туземцы не просто меж пальм с автоматами голопузят, а поколение-два ранее значились чуток поумней, то есть, всякие ЖД-дороги, портовые пакгаузы и промышленную базу хоть какую сами предварительно соорудили. Ибо вот только теперь можно, наконец, засаживать туда тяжеленные контейнеры «Холтек». Будет там местный бетон и даже сварочный аппарат, да и некоторое количество обученных стропальщиками аборигенов.

У «Холтека», конечно с контейнерами еще та песня. Попытка выковырять бонус относительно честными методами провалилась с треском. Наивняк из Атомно-Энергетического агентства требуется гнать метлой. Сами ж в курсе, что российско-германская технология хранения куда круче в плане безопасности и вообще. Спелись птенчики. Куда смотрит ЦРУ? Этих дружков давненько не стравливали. Пора бы. Пусть подерутся за чего-нибудь. К примеру, за Калининград. Но Атомное агентство надо, и правда, вычистить. Даже несведущему дебилу покажи мультиком метод транспортировки, то есть как в конкурентном – русско-прусском проекте кран берет с корабля контейнер, ставит на ЖД-платформу, а потом, по прибытию, уже другой, не портовый, а простой автокран подхватывает тот же контейнер и спокойно кладет на автотягач. Никакой мороки, понимаешь? А у «Холтека» еще та песня-баллада. При перекладывании с корабля на ЖД, сделай смену тары. Во время перестановки на прицеп, опять же волоки спец-тару другого образца. Последнему дурню ясно, что утечка неизбежна; недаром поезд отогнан на совсем заброшенную ветку-апедникс, а все вокруг в спецзащите, даже одноразовые стропальщики.

В случае Чернобыльского хранилища, в ста км реликвия, занесенная в каталоги Юнеско – Печерская Лавра. Может, для альтернативы, в Фивах, прямо в пирамиды сложить? А что? Там слой гранита с песчаником такой, что никакая альфа-частица не выпрыгнет, а гамма-квант заблудится во входных лабиринтах. Ладно, делов-то. Потом по другому министерству пошлем прокламацию: «Не рекомендуем туристам «Made in United States of America» прохлаждаться вблизи Печерской Лавры, а так же Софийского собора и вообще в городе Киеве. Ищите экстремальные удовольствия в других, менее радиационно-проблемных местностях». Допустим… Вот город-герой Львов, например. Тоже по старине продвинут ой-ой. И старина та, между прочим, приемлемой, католической направленности. Да кстати, если уж совсем с дальним прицелом, то когда какие-то местные недоперевоспитанные экстремисты-коммунисты развопятся, у правительства будет повод перетащить столицу куда-нибудь в более подходящие, в смысле человеко-популяции, западные области. Тот же Львов, допустим. Почему «нет»? Он, в конце-концов, расположен куда более безопасно, в плане грядущего освободительного похода НАТО на Юго-Восточном ТВД. Однако об этом ни-ни. Покуда о «Холтеке».

Естественно, все для блага человека, независимо от цвета кожи и… Кстати, о цвете кожи! Есть научные данные, что деление на расы – чушь собачья. И хочется сказать, что это правильно. В самом деле, на этих аборигенов Хрещатика посмотришь, ну никак не отличить от расово полноценного американца, а на самом деле… Во-во. Короче, по сути, им от атомного хранилища под столицей хуже не будет. Им даже лучше… В эмоциональном плане, например. В натуре! Ведь раньше, в «до-холтековские» времена, отстегивали этим клятым москалям по шестьдесят семь миллионов зеленых бумаг «кожєн рік»[6]. Сумасшедшие деньжища! За что, спрашивается! За какие-эдакие заслуги? Подумаешь, где-то в своей малозаселенной Сибири складируют шлак от атомных станций. На фик нам вообще эти атомные станции? Заберите и их тоже! Ладно, покуда рано. Несознательный, расово… ну, в смысле, либерально не сложившийся народ еще не готов жить воистину вольно, расселившись по лесам, полям и дубравам, на свежем ветру, вдыхая свободу полной грудью. Он, до сей поры, все еще привязан к скученности мегаполисов. Ничего, вот со временем, когда страшные наследия тоталитарного прошлого, в виде пятиэтажек и девятиэтажек с горячей водой и ванной, и многочисленность как таковая, наконец-то канут в историю… В смысле, мимо, ибо негоже вольному казацкому народу в шароварах грустить о какой-то майданной толкотне и сберкассовых очередях за пенсиями.

Так вот, покуда атомные чудища во всяких «запорожьях» и прочих местах дуют радиоактивный пар по первичным и вторичным контурам, отработанную нечисть надобно куда-то девать. С одной стороны, вот для москаликов как раз и не жалко, однако платить… Сколько можно, в самом деле? Вот если бы они нам, тогда… Ладно, уж теперь-то есть альтернатива – милый сердцу «Холтек». Тихонечко даем ему миллиард долла… Что значит, много? Кто такой-сякой высказался? Найти, обезвре… Люди, понимаешь, трудились, изобретали контейнер, старались для нас как могли. Проект же совместный, общечеловеческий! Главное, москалям ни копейки более. Пусть свою Сибирь засевают чем хотят. А проект многоплановый. Вначале, значит, со всяких «запорожских» АЭС-ов складируем, затем, вторым этапом, начинается завозка контейнеров из-за океана. А что? Там разве не люди? Они не могут сюда чего-нибудь привезти? Опять же, увеличение товарооборота с Америкой. Он же совсем слабенький, на тоненьких ножульках. Тут мы его и… Славный порт Одесса: не зря ж за него борьба? И вот еще доброе дело. Охрана природы, заповедные места, ГРИНПИС и… Да не, не у нас. В штате Монтана развернут зону охраны ландшафтов и диких зверюг. Раньше планировали очередной могильник, а ныне вот, пожалуйста, для народа. Что значит, для какого народа? Для общечеловеческого народа! Каждый волен приехать, погостить, посмотреть, полюбоваться. Нет, вот на контейнеры не каждый. Тут зона охраняемая, десять тысяч милиционеров по разнарядке в цепочку. Возможно, пятнадцать. А что такого? Наоборот, занятость среди молодежи повысится. Силовые структуры – это почетно и возжелательно. А вы, говорите, платить. Как не стыдно, как не общечеловечно, не по гринписовски мудро даже.

И вообще, безопасность столицы требует некоторых жертв. Не, не в смысле жертв по-настоящему. Жертв, в плане того, что милиции не жалко. Пусть хоть тридцатью тысячами стоит по кругу и бережет как зеницу ока каждый контейнер. Какие выбросы? Так потому и надо много на круг, что без скафандров и свинцовых бронеплит, а просто с дозиметром карманным. Радиус-то оцепления увеличен, и скафандр не потребен, так вот. Вы что ж думаете, президенты у нас геометрические круги не учили? В советских тоталитарных школах алгебры-математики были ого-го! Все математические олимпиады мы… Да, о чем это? Ага, вы думаете, что от выбросов бережет? Глупость какая. Контейнер «Холтек» сам себя от выбросов бережет. Он же их сбрасывает во внешнюю украин… во внешний слой атмосферы. Что значит, какой внешний? Вы «Природознавство»[7] не читали «николы»[8]? Вся атмосфера – она с внешней стороны Земли. Да, великий польский, между прочим, астроном Коперник доказал, и что крутится тоже. И вот, милиция никак от фона не защищает. Она сама… В смысле, защищена, потому как отбор по здоровью, уму и…

Да, зачем она вообще? А вы что забыли? Наша ридна Ненька когда-то будет в НАТО. А НАТО – оно мир во всем мире. В плане и смысле, несет. А когда оно несет его высоко… ну там, В-2, В-1… то всякие несознательные, шахидские люди… Они начинают террористически вооружатся. Ядерной «зброи»[9] у них нет. Потому как Ирану и Южной Корее, обоим им немножко вставили килдык… Сделали миротворческую операцию. Вот нужной «зброи» и нет. А тут, понимаешь, в НАТО новый мирный член. А у него, оказывается, около столицы… Так что никак не жалко, хоть тридцать, хоть пятьдесят тысяч милиционеров в оцепление. Дабы никакая шахидская… В общем, чтобы никто к контейнерам «Холтек» никак ни-ни. Только специалисты в скафандрах. А что, будем платить. И за скафандры и за обслуживание, и командировочные, и билет на самолет в выходные, и мед страховку. Да, не милиции, не милиции. Чего ей платить? У них есть служба и долг. Не им, и не нашим вообще. Рассмешили тоже. А? Что? Какой расово отмененный заокеанский специалист будет… Свои? Извините! Свои уже когда-то в Чернобыле наработали, ой, наработали. Пора за дело браться нормальным специалистам. Только «Холтек» и его гении – без вариантов.

– Майна! Вира!

6. Неуставные примочки

Дежурящий на КПП солдат не нравится танкисту Первушину категорически. Точнее, солдат может быть и ничего, но выглядит… Под глазом ссадина, по виду довольно свежая, смотрит затравленно, одежда явно и давно жаждет стирки и глажки, в разговоре запинается, сапоги… Лучше не смотреть. Похоже у него еще что-то со щекой. Может, выбит зуб? Обращается, кстати, на «мове»[10], с коей явно не дружит.

– Ты б уж лучше на русском, – чешет подбородок Первушин.

– А что, можно, пан старший лейтенант? – страшно удивленно и очень тихо произносит рядовой, и впервые поднимает взгляд на Первушина.

– То, что не запрещено, то – разрешено, – сообщает Первушин неизвестно где слышанную когда-то фразу. Губа у горе-солдатика и вправду припухшая.

– Весело у вас тут да, боец… Как фамилия-то, не расслышал я как-то.

– Рядовый Еремин, пан старший лейтенант.

– Ты откуда будешь, боец Еремин?

– Так это… Из… З Луганську.

– С Луганска? А… Но с русским у тебя тяжело, да?

В это время из-за ближнего деревянного сарая, крашенного последний раз примерно в год разоблачения культа личности, вываливает какой-то детина в форме. Басит он достаточно громко:

– Эй, Еря! Що там такє?! Ти альбом доколюровав?[11]

Антон Первушин поворачивается на голос и смотрит прищурившись.

– Сюда подрулите, младший сержант.

– Що таке? – спрашивает тот довольно громко, но с приличной дистанции.

– Младший сержант! Ко мне! – рявкает Первушин.

Детина мнется. Он в тридцати шагах и в голове происходят некоторые процессы.

– Мне повторить или подойти? – интересуется старший лейтенант.

Детина все же решает, что подойти к этому оборзевшему чужаку в черной робе все равно надо. Может он даже и офицер, но напялил на себя какую-то хрень. Заодно и выяснится, чего он тут делает на КПП. Движется сержант вперевалочку. Вблизи оказывается, что у чужого и вправду офицерские погоны: звездочки блеклые, зеленые, на танковой спецовке сразу и не разглядишь.

– Младший сєржант Коломіець прибув! – сообщает детина. Смотрит нагло, мол: «Чего ты приперся?».

– Старший лєйтенант Первушин! – сообщает Первушин тоже переходя на мову, но тут же выруливая обратно на русский. – Чого рахсрыстанный, сержант? Пуговички-то застегните на вороте.

– Що таке? – кривится младший сержант Коломиец. – Я – що – днювальний?[12]

– Поубавил бы ты тон, а младшой, – подмигивает ему Первушин.

– Да ні, пан лейтенант, я не зрозумів, що я молодий, чи…[13] – он насмехается над этим пришлым оборзевшим офицериком каких-то чужих, вроде бы танковых – судя по петлицам – войск. Все еще стоящий рядом рядовой по КПП Еремин бледен как полотно. В самом деле, старший лейтенант Первушин росточком не слишком вышел, как и положено танкисту, Коломиец же, где-то метр восемьдесят два, и достаточно упитан. Короче…

Антон Первушин переходит из статики в подвижность где-то со скоростью звуковой волны. Пространство схлопывается и отстоящий от него примерно метрах в трех Коломиец оказывается в сантиметре, но дистанция тут же исчезает совсем. Происходит еще что-то быстрое. От удивления у рядового Еремина приоткрывается рот.

Вообще-то раньше, в годы тоталитаризма и отсутствия демократии, когда спортивные секции были доступны всем юношам забесплатно, такое называлось «бросок через бедро». Ноги младшего сержанта взлетают куда-то выше головы, и вот уже сам он со всей дури грохается на… Благо не бетонную плиту, а вытоптанную землицу. Падение на спину плашмя штука страшно неприятная: весь воздух из легких выталкивается с уханьем. Возможно, он маскирует перелом ребер. Однако это еще не весь цирк. Теперь откуда-то серху – по ударному давлению, подозревается, что приблизительно с крыши того самого сарая – на грудную клетку Коломийца сваливается неожиданно страшно тяжелый, да еще и ужасно твердый, старший лейтенант Первушин.

Его прищуренные глаза фокусируются совсем в щелки. Младший сержант Коломиец закрывает собственные в ужасе, ибо ожидает… ударов так, двадцать-тридцать по лицу с близкой дистанции. Восстановление дыхания – дело бесполезное. Именно поэтому он не может вымолвить ни единого слова, дабы простить пощады хоть как, пусть даже на «клятій москальскої мові».

Но товарищ первый коммунист – Христос – милостив. Откуда-то доносится чей-то беспокойный голос:

– Первушин, что там стряслось?

– Да вот, – мигом, как ни в чем не бывало, вскакивает Первушин, расправляя черную робу, – солдатик свалился, пан подполковник. Жарища ж, солнышко припекло и вот. Думаю, дышит – не дышит?

– И как? – подполковник Корташов тоже пересекает КПП и оказывается на территории объекта. Все еще приоткрывший рот рядовой Еремин опомнился и спешно отдает честь.

– Вольно, казак, – кивает ему Владимир Иванович.

В это время здоровяк Коломиец уже несколько отдышался, он поднимается. Видит знакомые, идентичные со своими, авиационные петлицы, и две крупные звезды на погоне.

– Что болит, казачек? – голос у Корташова отеческий донельзя. Коломиец счастлив до слез.

– Вони… ото, пане полковнику… – младший сержант интуитивно отодвигается подальше от Первушины. – Вони б’ють.[14]

– Кто ж воны? – интересуется Корташев, как добрая старенькая медсестра аттестиирующая детскому доктору на амбулаторном приеме.

– Вони, – косится на Первушина Коломиец и несмело тычет пальцем. – Б’ють, дуже[15] б’ють.

– Бьють? – переспрашивает Владимир Иванович. – Ну-кс, піди сюди.

Он манит большого Коломийца несколько в сторону. Младший сержант донельзя рад отодвинуться подальше от маленького тарантула Первушина.

– Б’ють нізащо, – сообщает он подполковнику. – Нічого не зробив, а б’ють.[16]

– Бьють? – голосом добрейшей нянечки снова переспрашивает командир «первого» дивизиона, и вдруг несколько меняет ноту. – А чого ж ты расхрыстанан до пупа, а, воин?

Младший сержант ПВО теряется:

– Вони ж б’ють, – повторяет он несмело.

– Чего расхрыстан до пупа?! – цедит Корташов совсем другим тоном. Тут на его лицо словно рывком накладывается какая-то новая, зверская маска. Он делает быстрый удар правой без замаха и вскидывания, зато ловит сержанта на вдохе. Тот скрючивается – внезапные втык в солнечное сплетение это серьезное дело. Так можно и вообще укокошить. Однако Корташов прожил жизнь, он опытен.

– Эй, казак! – подзывает он дневального по КПП. – Этот воин кто по должности?

– Так это… Він молодший сержант.

– Я не про звание, казак, – терпеливо поясняет подполковник. – Должность какая? И не парься ты на мове. Ни хрена ж не выходит, сам видишь. Должность его.

Сам подопытный о котором говорят, все еще сидит на земле в скрюченном положении.

– Колома – он оператор, – соображает наконец несколько приторможенный Еремин.

– Оператор? Это хуже, – констатирует Корташов. – Слышь, Антон Иванович, оператор! – сообщает он Первушину. – А какой станции?

– Этой, как ее блин… «Пэ-восемнадцать», пан подполковник, – вспоминает Еремин.

– Понятненько, – кивает Владимир Иванович Корташов. – А сам… Сам, кто по должности?

– Оператор приемных систем «Пэ-четырнадцать», – докладывает рядовой. – Но я еще не… это…

– Мало служишь?

– Так[17], пан подполковник.

– И на своей станции еще ничего не знаешь?

– Такі так, – признает рядовой Еремин, в свою очередь ожидая зуботычины.

– Твоею бого в качель, – сообщает командир ракетного дивизиона. – Всего год в этой армии служат, с весны уж сколько месяцев, а солдат своего рабочего места «ні бачив ні звідкіля»[18]. И ты б тоже заправился, рядовой, а то я добрый, добрый, но могу и ввалить под горячую руку. У нас то «губы»[19] нет – демократия, так что в замену, для профилактики.

Покуда солдат Еремин спешно приводит себя хоть в сколько-то надлежащий вид, Корташов наклоняется над сержантов.

– Ну что, оператор, оклемался? Солнце, и вправду, собака, печет безбожно. Даже люди падают, надо же. У вас тут дедовщина в разгуле, да, сержант Колома?

– Коломиец он! – подсказывает Первушин. – Колома – это кличка, так понимаю.

– Вставай-ка, оператор всех систем! – распоряжается Корташов. – А то сейчас еще добавлю. И с какого кренделя «дедуют», как думаешь, Антон Иванович? Ведь год всего-то служить, да и то, минус отпуск. Где командир объекта, младший сержант?

– Так він же, капітан Жмара, він же… Так він же виїхав звідсі[20], – Коломиец всхлипывает, то ли о любезном начальнике, то ли о своей бедолажной доле.

– Кто за него?

– Та, нікого немае, пане подполковнику. Нікого з офіцерів зовсі. Тільки прапорщик Пацюк, тільки він.

– А ще офіціри? Невжеж[21] одна людина?

– Старший лейтенант Пагодин у відпусткці[22], – поясняет Коломийцев; он все еще всхлипывает: сам-то он всегда не прочь, но вот самого его давненько не лупцевали.

– Понял. Веди уж к прапору, – соглашается Корташов.

7. Сдача вторсырья с перевыполнением

Когда-то небо над этой местностью было на надежнейшем замке. По всей округе было понатыкано столько всяческого убийственного для чуждых самолетов, да еще и хитрющего, железа, что какая-нибудь раскинутая вдоль опасного моря Ливия могла только завидовать. Причем, в здешнем мелковатом внутреннем море, в отличие от перенасыщенного авианосными группировками Средиземного, таких хищников отродясь не водилось, а дабы они в те времена сюда сунулись, то пребыстро обратились бы в четко помеченные на лоцманских картах рифы искусственного происхождения. Причем, что интересно, данные рифы еще долго не оставили бы без усиленного внимания. Ихтиологи всяческих ведомств, в чине не ниже майора, ныряли бы в здешние воды ночи и дни напролет, лишь бы достать из покореженных трюмов какую-нибудь чудную электронную штуковину, для последующего копированья и размножения на многочисленных электромеханических заводах.

Но те времена выветрились и из истории и из голов, ныне все было по-новому. Две огромные, переполненные городами и промышленным наследством, области прикрывали всего три ракетные комплекса. Как водится в наше, открывшее рот перед американским гением, время, ЗРК принадлежали к военно-воздушным силам, то есть, расчеты носили синеватые, по-нынешнему «блакитьні»[23] погоны. Однако на самом деле совсем вроде недавно эти комплексы относились даже не к упраздненным, как вид вооруженных сил, ПВО, а вообще к сухопутным войскам. Все ведь догадываются, что в навсегда канувшей в былины, в гости к Добрыне Никитичу, Советской армии любой танковый полк прикрывался от нападок воздушных стервятников: выводы из сорок первого пусть и с опозданием, но все ж-таки были извлечены. Однако когда на ниве преобразований и «боротьби»[24] с «минучим»[25] тоталтаризмом из войск ПВО повычищали всяческую древнюю «рухлядь» типа С-75, -125 и -200, внезапно выяснилось, что в примятой траве-мураве, на месте выдранных с корнем систем, почему-то не выросли никакие доблестные цацы «Пэтриотов» и даже чуть посмоктанные временем «Хоки». Приблизительно в таком же положении очутился когда-то Буратинко, ныне обзываемый по первоисточнику Пиноккио, когда наутро, прибыв с мешком собирать золотые, не встретил даже желудей. Но ведь старое, доблестное советское железо уже укатило в пункты приема «чермета», а особо везучее во всяческие не в шутку готовящиеся к расширению территорий «грузии». И тогда небо над Луганской и Донецкой областями полностью оголилось.

Впрочем, что там о небе. Кто под веселым оранжевым солнцем о нем вообще думает? Эдакая идиллия по полной очистке атмосферы от гипотетических ракетных пируэтов могла чего доброго инициировать волну подражательства. В самом деле, а чего, разве в каком-нибудь С-300П железо хуже режется сваркой на компактные, удобные для захвата вручную и забрасывания в кузов части? И разве абсолютно все генералы уже построили себе удобные трехэтажные хоромы? Тем не менее, это только собравшиеся на покой и достигшие пика карьеры генеральчики мыслят столь узко, и не эксплуатируют Золотую Рыбку далее. Настоящие карьеристы, с толстыми извилинами, светят озарением куда ширше. Если вообще всю ракетную механику слить в металлолом, то тогда и должности начальников всяческих ВВС могут упраздниться, или, по крайней мере, ужаться в цене. Не получится стать Владычицей Морскою и Атмосферною – на маршальский погон подчиненного воинства может и не достать. И потому…

Решение правильное. Поскольку никто более не планирует контрудары по Европе в отместку за прибытие из-за Ледовитого океана «Минитменов», то почему бы запасу вторсырья танковых полков не постоять в боксах без прикрытия с воздуха? Приданные же им гусеничные «Буки» переназначить в авиацию, и вместо марширующих дивизий заставить защищать раскинувшиеся вширь донбасские мегаполисы, то еще наследие колониального прошлого.

К сожалению даже «Буков» отыскалось в округе не слишком привольное количество – всего-то три штукенции. Пришлось расставить их не столь плотно, по штучке на город. То есть, на Донецк, Мариуполь и еще на один областной центр – Луганск. Само собой, кое-кто грамотный вспомнил о всяческих сухопутных «Кругах» и «Кубах». Однако таких вундеркиндов быстренько подчистили из штатных списков. Нашлись умники-разумники. Не понимают, что генералы-сухопутчики тоже должны были на что-то построить трехэтажные «хатиночки»[26]. «Цветмет», «чермет» – все работают не покладая рук. Жаль боевым полит-подругам – странам лимитрофорам Прибалтики ничего не перепадает. У Нэньки-Украины свой большой порт для перекачки подарков схороненной намедни Золотой Рыбки – СССР – Одесса-Мама.

8. Ускоренное повышение готовности

Захватить этот радиотехнический пост предложил Добровольский. Вообще-то он советовал большее – по максимуму было бы неплохо взять власть над центральным бункером воздушного командования «Центр».

– Чего вы с них-то не начали? – поинтересовался он у полковника Мордвинцева. – Если б захватили, тогда бы мой аэродром сам собой попал в подчинение. Разве не так? До «Центра» всего-то пятнадцать км, если по прямой.

– Олег Дмитриевич, думаете, мы с Бубякиным не прикидывали? – мотнул головой Николай Владимирович. – Вытрясти из-под землицы дежурную генеральскую задницу ни хрена бы без крови не получилось. Там же «свидомые» до жути (ну, Миша так сказал). Танками их ровнять, что ли, в самом-то деле? Представляете, что бы началось, если бы мы пустили такую кровищу.

– Да уж, – кивнул авиатор.

– К тому ж, в ваше сочувствие Бубякин как-то верил. Видимо догадался, что аэродромные средства разведки пронаблюдают картинку. Да и вообще, кто ж знал, что эти сволочи смогут угодить боеголовкой прямиком в склад БЧ?

– Кстати, о разведке, – поднял палец полковник Добровольский. – У меня на южном направлении все ж не так густо, как хотелось бы. Особенно по малым высотам. Да и вообще! Чем больше станций, тем меньше вероятность, что задавят помехами. Давай, Николай Владимирович, хоть что-то захватим, а?

– Так это… Просвещайте. Я ж в ваших пэ-вэ-о-шных делах дуб дубарем.

– Вот, смотри по карте. Вот тут, на холмике, пятьдесят км юго-восточнее. Здесь у них целый комплекс эр-тэ-вэ-шных[27] штуковин. У них круговая обзорность. Понимаешь, танкист, поскольку бункерный КП останется у «свидомой» братии, то нам оттуда данные-то обрежут. А ой как хотелось бы.

Вот с той фразы и родилась идея о захвате объекта вблизи городишки Черняхов, который почти так и звался «Объект №4». Для придания солидности, к отряду «захватчиков» присовокупили два Т-84 и подполковника Корташова. Вообще-то Бубякин долго взвешивал, не хватит ли командира «второго» дивизиона Мальцева, у которого, кроме всего прочего, дивизион вышел из строя от опрокида с насыпи «Ка-один». Однако Корташов был явно солиднее по внешним характеристикам и более боевит. Мальцева же поставили временно исполняющим обязанности «офицера стреляющего» на «первый» ЗРДН, последний, пусть и недостаточно укомплектованный ракетами, но все же боеготовый. Так что у Корташова оказалось менее почетная, чем сбивание агрессоров ракетами, но не менее важная задача, обеспечить авиацию ЦУ[28] на предельной дальности.

Но пока требовалось укрепить власть «на местах».

После сержанта-оператора пришлось взяться за местного прапорщика. Тот как раз был занят, производил регламентные работы на личном транспортном средстве – древнем мотоцикле марки «Минск». Рядом пристроился кто-то из старослужащих, видимо спец по механике. Еще поблизости суетился «молодой». Он действовал тряпками и щетками, и как раз полоскал что-то в ведре бензина. Сам «Минск» обслуживался вовсе не в гараже, а посреди учебного класса; его явно втащила сюда волоком грубая, но податливая солдатская силушка.

– Так, так, – прокомментировал Корташов наблюдая картину. – В служебное время, значит?

Прапор покосился в его сторону, разглядел целого подполковника собственного вида вооруженных сил и сразу встрепенулся.

– Здравия желаю, пан подполковник! – отрапортовал он вытянувшись. – Прапорщик Пацюк! Старший техник! Да вот просто налаживаю между делом.