Сила басурманская Панарин Сергей
– А вот, тюкнул слегка, – засмеялся Вятка, пруток стальной в узел завязал, хозяину протянул. – Распутай или дочку за меня, богатыря, отдай.
Отец мучиться не стал – развязывать-то всегда тяжелее. Прогнал парня:
– Ты, колдун зловредный, к моему жилищу больше ни на шаг! Знамо дело, у старухи-травницы гадостной премудрости выучился, теперь себя богатырем подложно назвал! Не видать тебе Доли.
Обиделся Вятка, бросился в лес, перекинулся в волка. Отказ кузнеца сердце жжет, вот и несут неудачника-жениха ноги прочь. Бегал, не разбирая дороги, почти три дня. Потом опомнился, повернул к дому. Проблуждал, конечно, ведь пути не помнил.
Прибрел к заветному пеньку, а там – ни одного ножа.
Все.
Прав был суровый книжник Армагед, дон который. Вечным волком стал Вятка. Над пустым пнем до спинных мозолей накувыркался, а в человеки не возвратился.
И какая притча! Никто из ворогов его не выслеживал, никто тайной зависти не питал. Добрый он был паренек и безобидный. Просто мальчишки в лесу играли и нашли ножики. А какой пацан этакий клад упустит?
Побродил по округе, повыл с тоски. Люди заволновались: матерый битюг окрест обретается, надо стада спасти да самим оборониться. Тут еще Вятка с дуру ума показался Долюшке. Хочет слово к ней молвить – рык да скулеж из глотки исторгается. Перепугал только.
Кузнец облаву собрал. Собаки на такого великана даже голос не возвысили, а от людей оборотень легко убег. Не рвать же их, в самом деле.
Долю, горевавшую по пропавшему Вятке, увез Воила свет Святогорович. Деревня успокоилась. Волкудлак стал по свету скитаться, скотиной промышлять да диким зверем питаться. Одичал безмерно, озлобился. Человек быстро без себе подобных звереет.
Через три года встретился ему на лесной поляне великий чародей. Серый ликом, пахнет нежитью, сам худой да жилистый. Ощерился Вятка, шерсть на холке поднял, попятился, ибо силу в путнике почувствовал необоримую.
– Стой! – приказал волшебник, и волк не смог и когтем шелохнуть. – Да ты оборотень! Давнишний, как я погляжу… Слугой моим будешь. За это дам тебе речь.
– Кто ты? – впервые за три года промолвил человеческие слова зверь.
– Кощей, кто ж еще? – усмехнулся маг.
Так получил бывший травник-целитель способность говорить. Только колдун-то ему темные звериные черты еще больше сделал. Да так ловко чары навел, что волкудлак будто бы по своей воле страшные Кощеевы распоряжения исполнять стал.
Бессмертный волшебник до самого своего поражения использовал Вятку в темных делах. Многих добрых людей со свету оборотень сжил. Когда же Кощей угодил в усыпальницу, волк сбежал и снова скитался в глухих лесах, постепенно сбрасывая наведенные злые чары. Осознав, каким душегубом он был, оборотень бросился со скалы и так проведал, что действительно вечен.
Полежал-полежал да ожил. У Кощея-то смертушка хотя бы в игле была спрятана, а Вятка вовсе неубиваемый оказался.
Поистязал себя, муками совести поизводился и положил себе искупить страшные лиходейства добрыми делами. Трудно было, конечно, но за несколько столетий приноровился. Витязям пособлял, старцам светлым тоже. Многих хороших людей спас.
Вот так и до встречи с Иваном, князем Задольским, довековал.
– Да, врагу не пожелаешь, – протянул Старшой, выслушав печальный рассказ Вятки-оборотня.
– Угу, – согласился, помолчав, серый хищник. – А еще стал я большую беду чуять задолго. Перед наступлением нынешней жары, когда Преисподняя чуть не отверзлась, у меня такая тоска, такая боль приключилась, будто у души моей грешной есть зубы, и все они разом заболели. Потом отпустило. А сейчас вот опять – ноет…
– Наверное, из-за кочевников. Идут на Эрэфию.
– Говори лучше «Рассея», – попросил волкудлак. – От степняка не жди пощады. Думаю, прав ты. Горя принесут немало, окаянные. Ладно, давай все же поспим. Завтра путь-дорога.
Теперь Емельянов-старший отключился без всяких опасений.
Проснулись задолго до рассвета. Дембель загасил костер, собрался.
– Готов? – спросил хищник.
– Всегда готов.
Иван сел на серого волка, будто на коня. Поехали.
Несколько минут зверь бежал борзой рысцой, Старшому лишь оставалось приникнуть к пушистой, пахнущей псиной шее, чтобы не оставить глаза на каком-нибудь сучке. Потом хищник набрал поистине магическую скорость, но через час сбавил ход и застыл. Мохнатые бока ходили ходуном.
– Хм, – сказал волк. – То ли я постарел, то ли у тебя в мешке неподъемная ноша. Признавайся, богатырь, что везешь.
– Да ничего. – Парень спешился, принялся показывать вещи волшебному спутнику. – Еда, питье, два пузырька живой воды. Плащ вот. И все.
– Ну-ка, сядь. Мешок пока не бери.
Зверь прокатил Ивана по полянке.
– Так, что в карманах?
Старшой пожал плечами:
– Мелочь всякая. Чуток денег, безделушки типа ключа-«выдры». Ну, еще гребешок.
– Гребешок?
– У Лиха Одноглазого забрал.
– Давай посмотрим, что за гребешок такой.
Иван извлек на свет костяную расческу.
– Вот оно что! – обрадовался волк. – Он и тянет.
– Коня не тянуло, я тоже ношу и не жалуюсь, – с сомнением сказал дембель.
– Он же волшебный.
– Ну и что?
– Ха, я тоже, – усмехнулся серый. – А ты волшебный?
– Ну, некоторые девушки в определенных обстоятельствах этот факт признавали.
– Пошлить изволишь, князь, – промолвил зверь.
– Суровая армейская школа общения. – Парень щелкнул пальцем по шеврону. – Ладно, фиг с ней, гребешок-то что умеет?
– Если я не ошибаюсь, он превращается в стену. Воткни – и вот она, выросла.
«Вот как? – Старшой задумался. – Просто спрятать будет расточительно. Вдруг никогда не вернусь. А что же сделать-то?»
– Слышь, Вятка, а далеко отсюда Тянитолкаев?
– Несколько минут бега.
– Выдержишь?
Зверь понял задумку дембеля и одобрительно кивнул:
– Сдюжу. Оно и мангало-тартарам гостинец неожиданный, да?
На рассвете старший сержант Емельянов торжественно воткнул гребешок перед воротами столицы Тянитолкаевского княжества и еле успел отпрыгнуть. Из земли, словно зуб из десны, стала подниматься молочно-белая стена. Скорость и бесшумность ее роста пугали. Потрогав новое сооружение, Иван остался доволен.
А весь Тянитолкаев остался в непонятках.
Легендоградское войско растянулось на несколько километров. Узкая лесная дорога не предполагала прогулки настолько больших компаний. Зато стало ясно, что мангало-тартары сюда не сунутся – здесь и коней не прокормишь, и застрянешь, как в пробке.
Егор поделился этой догадкой с легендоградским воеводой, провожавшим дружину до границы Тянитолкаевского княжества.
– Все верно, – кивнул тот, сняв шлем и взъерошив мокрые от пота волосы. – А еще сказывают, у степняков есть большие осадные машины и помост, на котором установлен шатер их владыки. Так что им сюда путь заказан, не пролезут. Если от Тянитолкаева не отбить, то на Мозгву полезут. Если князь не глупец, то просто обязан послать хоть какую-то дружину на помощь вашему Световару.
– Никакой он не наш, то есть не мой. Я просто брата жду, – пробурчал Емельянов-младший, и спокойно везшая его каурка вопросительно подняла голову. Пришлось успокаивать.
Воевода Волобуй повернулся и всмотрелся в лицо ефрейтора.
– Я понимаю, ты богатырь, заступник, снискатель бранной славы. Только не могу уразуметь, зачем тебе эта война, если ты не эрэфиец?
Как ни странно, дембель впервые задумался над этой проблемой. Некоторое время собеседники, ехавшие чуть впереди авангарда, слушали лишь топот бесчисленных копыт и командные окрики сотников. Где-то далеко позади ратники пели бравую песню. Ни слов, ни мелодии разобрать не представлялось возможным, да и откуда в строю мелодия-то?
– В общем, Волобуй, мне будет трудно объяснить, – начал Егор. – Но у меня чувство, будто бы я здесь не чужой. На одном языке говорим, очень вы на нас похожи. Конечно, разница огромная… А словно и нету ее. Вот.
Воевода знал, что близнецы Емельяновы иномирцы, а резонов ефрейтора-богатыря не понял.
Дружина шла день и полночи, потом несколько часов отдыхала, затем двигалась до самого вечера, пока не достигла пограничного камня, на котором с одной стороны было высечено «Тянитолкаевское княжество», а с другой – «Легендоградские пределы».
– Здесь расстанемся, – с грустью сказал Волобуй. – Княгиня Василиса велела вернуться.
– А ведь хочется кочевника побить, – подначил Егор.
– Не трави душу. Дом остался почти без дружины. А за нами неусыпно следят соглядатаи латунского ордена. Ждут, басурмане, как бы ударить поподлей. Нам, когда мы в Торчок ходили, сильно повезло. Потом разведка донесла, что мы вернулись вовремя. Ихний отец Терминарий уже почти выдвинул полки на Легендоград. Рыцари собирались долго. А сейчас якобы сидят, готовые выскочить по первому зову. Чувствую себя словно птица, которая птенцов в гнезде оставила, а пока за едою летала… Короче, прощай, витязь. Желаю тебе и победы достичь, и воинов моих сохранить.
– Спасибо, удачи тебе.
Воронежский богатырь и легендоградский воевода пожали друг другу руки. Волобуй наблюдал, как входят во владения Световара его ратники. Дружинники салютовали ему, он держал руку поднятой. Потом двинулся навстречу арьергарду.
Невзирая на серьезные опасения, Егору удалось найти общий язык с тысяцкими. Опытные командиры впадали в детство, стремясь показать восемнадцатилетнему пришлому богатырю, кто в армии хозяин. Они просто исполняли приказ княгини, которой присягнули на верность, кстати, в присутствии братьев Емельяновых. Младшего же они уважали за силу и скромность, к тому же он спас Василису. Да и отчаянную рубку со Злодиевыми жрайками все отлично помнили.
Дембель сначала робел, потом как-то освоился.
Еще когда войско выступило из Легендограда, Егора поразило то, сколь тщательно и точно выверяли свои действия тамошние командиры. Десять тысяч человек напоить-накормить, о лошадях не забыть, ручьи-речушки не растоптать, наладить дозоры, разбивать-снимать лагеря – все эти задачи решались четко и в срок. Как там говорил один великий полководец? Каждый солдат должен знать свой маневр. Легендоградцы знали.
Такая согласованность вселяла уверенность, что враг будет разбит.
Емельянов-младший привел дружину в Тянитолкаев, когда мангало-тартарам оставалось до него два дневных перехода.
Молодая кровь кипит, она требует действия, ее веселит хороший кумыс и быстрая скачка на добром коне по бескрайней степи. Здесь, в редколесье, Тандыр-хану джигитовать не хотелось. Что за прелесть в нарезании петель по рассейским буеракам с обязательными деревьями да кустами. То ли конь поломает резвы ноги, то ли местный охотник, от кочевников схоронившийся, стрелой в спину догонит.
Посему повелитель степей наверстывал хмельным кумысом, уединением с пленницами и созерцанием многочисленных казней, которые мангало-тартары устраивали с маниакальной частотой.
– Уминай-багатур! – воскликнул Тандыр-хан, пируя с темником теплым пасмурным вечером. – Я отдаю тебе Тянитолкаев.
Он обнял по-свойски лучшего витязя:
– Вот, верный мой Уминай-батыр, раньше мы с твоим отцом были ровесниками и побратимами, а теперь я будто вернулся в тревожную молодость. Ты напоминаешь мне своего славного родителя – Полбеды-багатура. Эй, шаман! Спой про мою первую юность!
Потный зачуханный человечек в неизменно вывернутой наизнанку шубе схватил звучный кильмандар и объявил:
– Сказание о деяниях славных, коему название «Тандыр-хан и три нукера»!
Забренчал нехитрый инструмент, зазвучала одна из любимых песен повелителя степи. Здесь в эпической манере разворачивалась история того, как Тандыр возвращал себе власть и богатства, отнятые родичами. Низкородные друзья оказались лучше единокровных богачей.
- Жили конюх Полбеды, средний братец Отбалды,
- Младший братец Безузды – все красивы, молоды.
- К ним явился хан Тандыр,
- вай, в халате много дыр,
- Но отчаянный батыр покорит однажды мир.
- Старший отпрыск Достар-хана
- ляжет поздно, встанет рано
- И для друга ни барана не жалеет, ни варана,
- Ни верблюда, ни овечки,
- ни подпруги, ни уздечки,
- Ни браслеты, ни колечки. Оцените, человечки!
- Стали думать и гадать,
- как почтить Тандыра мать,
- Как бы родичей поймать, как богатства отобрать:
- «Сколь коней у нас?» – «Четыре!»
- «Сколь мечей у нас?» – «Четыре!»
- «Луков сколь у нас?» – «Четыре!»
- «Вай, везенье, посмотри! А могло бы быть и три!
- Мы на гибель обалдуям мировой пожар раздуем
- И отсель грозить мы будем
- нехорошим этим людям,
- Ведь Ткачи-хан, Повари-хан,
- сват Тандыра Бабари-хан
- Не хотят ему отдать, что успели отобрать…»
Далее шаман-сказитель подробно перечислил имущество улуса Достар-хана, и до непосредственной расплаты дело в песне дошло только к утру, когда героическому эпосу внимали лишь самые крепкие слушатели, не побежденные сном.
Герой сказания храпел на ковре, удивительно точно попадая в такт нехитрой, похожей на конский топот музыке.
Завтра вечером Тандыр-хан посмотрит на стены Тянитолкаева, а нынче можно было и расслабиться.
Правда, под самое утро бичу степей приснилась знакомая темная комната. Шайтан был в гневе:
– Я указал тебе путь к молодости не для того, чтобы ты забылся в оргиях. Все можно вернуть.
Хан почувствовал одышку, тяжесть и рыхлость тела, от которых избавился, съев яблочко. «Я снова состарился! – ужаснулся кочевник. – Или мне привиделся друг Уминай и наливные плоды?»
Черный Шайтан неистово расхохотался:
– Знай мою силу. Следуй своим целям. Утопи эту землю в крови!
Нестерпимый жар Пекла хлестнул обнаженное тело Тандыр-хана, и он проснулся, ощупывая потное лицо.
Нет, нет, нет. Никаких морщин. Руки? Да, это руки юноши, а не старой развалины.
Злоба с Шайтана переметнулась на Эрэфию.
– Утоплю, не сомневайся, – прошептал хан, сжимая кулаки.
Глава вторая,
в коей братья Емельяновы гнут свою линию, а в мире случается страшная катастрофа
– Они убили Кенни!
– Сволочи.
М/ф «South Park»
Дорога от Тянитолкаева к Хусейнобаду заняла ровно один день.
Многое повидал Иван на пути в Персиянию. Обогнал огромную, с крепкую избу, улитку, на ракушке которой красовалась гордая надпись «Все свое ношу с собой». Встретил мизерного пацаненка в компании гномоподобного мужичка. Это были Мальчик-с-пальчик и его Дядька-с-руку. Волк промчал Старшого мимо вечно голодного Объедалы и всегда похмельного Опивалы, по окрестностям Тмутаракани и Светблошарии, а также вдоль того самого Днепра, на середине которого стаями гибнут глупые птицы, рискнувшие перелететь великую реку.
Восточные страны с их цветастыми базарами и монотонными пустынями пронеслись очень быстро, потому что волшебный оборотень бежал с постоянным ускорением. Если в начале этой бешеной скачки зверь перескакивал препятствия, удивительно мягко приземляясь после затяжных прыжков, то к концу путешествия он запросто удерживался на поверхности рек и озер.
Достигнув Хусейнобада, волк обежал город несколько раз, сбрасывая скорость. Наконец Иван слез с мощной спины.
– Ну, ты, Вятка, автомат! – Парня качало, голова кружилась, к горлу подкатывал ком тошноты.
Теперь Старшой приблизительно представлял, что испытывают пилоты «Формулы-1». Весь путь слился для дембеля в длинный пестрый тоннель. Торможение далось особенно трудно: когда оборотень двигался прямо, Иван мог фокусировать взгляд на каком-нибудь дереве или пригорке, находящемся впереди, а «кольцевая трасса» лишила парня ориентира. Укачало.
Серый хищник деликатно ждал, пока воронежец не придет в себя. Емельянов-старший подышал, походил нетвердой походкой и стал изучать место, куда попал. Путешественники остановились в роскошном пригородном саду. Мудрый Вятка не хотел красоваться перед стражей или случайными прохожими. За цветущими деревьями и высокими пальмами виднелся Хусейнобад.
Он был настолько свеж и великолепен, что вдоль белых стен летали звездочки. Правда, Иван потряс головой, и яркие точки исчезли. Все-таки они были следствием гонки, а не чудесной частью городского устройства.
Столица Персиянии смотрелась так, будто перенеслась сюда из какого-нибудь фильма-сказки. Воздушные замки стремились к небу, каждая башня оканчивалась золотым шпилем или шатром, оборонительная стена выглядела неприступной, но не утяжеляла общее ощущение от города. Линии, сходящиеся где-то за легкими облаками, светлые цвета домов, собранность строений в единое целое создавали впечатление того, что Хусейнобад парит над высоким холмом, а не опирается на него. Вокруг раскинулись зеленые поля и сады, вдалеке начинались светло-желтые берега пустыни.
– Я тебя тут подожду, – промолвил волк, направляясь к журчащему за розовыми кустами ручью.
– Ага, пойду поразнюхаю, – ответил Старшой, ибо не знал, что сказать.
Он закинул мешок за спину и пошел к воротам. До них было километра три. За время прогулки дембель раздумывал, как он добудет перо жар-птицы. Мысль о дорогом подарке он отмел еще возле Тянитолкаева, ведь персиянского владыку Исмаил-шаха вряд ли можно удивить дорогой диковиной. Купец Торгаши-Керим рассказывал: дескать, тут все есть. Да и дары, посланные князю Юрию, не оставляли сомнений – здешние богатства неисчислимы.
«Значит, будем импровизировать. Дуракам везет», – решил Старшой. Мысли переметнулись к младшему брату. Иван пожелал Егору удачи, ведь увальню так ее не хватало!
У ворот стояли четверо стражников, изнывавших от вечернего зноя. Все были босыми, в огромных серых шароварах, подпоясанных широкими красными кушаками, в руках держали сабли. Бронзовые торсы блестели, словно бойцов отлили из бронзы. Скромные серые чалмы защищали головы от закатного солнечного жара.
– Назовись, путник, – мягко, но настойчиво попросил начальник четверки.
– Князь Задольский Иван, – с достоинством сказал Старшой. – Это в Эрэфии.
– Отчего же ты пеший и без свиты, урусский падишах? – теперь в голосе главного угадывался легкий сарказм.
– Охотился, заплутал, коня волки загрызли, – коротко изложил легенду дембель и подумал: «Как ловко наглая ложь сочетается с робкой правдой!»
– Любите вы, уруссы, поохотиться… – Охранник потер щетинистый подбородок. – Зачем пожаловал, князь?
Звание прозвучало как издевка. Старшой отметил, что и за рубежом каждый, получивший хоть толику власти, начинает чувствовать себя императором вселенной.
– Коня купить, – хмуро проговорил Иван.
– Так у высокородного мужа водятся денежки? – Глаза начальника стражи алчно заблестели.
– Может получиться, что ты сейчас хамишь тому, у кого есть разговор к вашему Исмаилу, – сказал дембель, сдерживаясь. – Смотри, как бы за жадность не пришлось ответить.
Бойцы потянулись к сабелькам.
– Это налог, чужеземец.
– Сколько?
– С тебя золотой.
Мимо полемизирующих Ивана и охранников неспешно проехал восточный богатей на дорогом верблюде.
– А с него почему не взяли?
– Не твое дело.
– Да, не такое про вашу страну Торгаши-Керим рассказывал, – подосадовал Старшой, потом его осенила шальная мысль, и он повторил укор погромче.
Персиянец на верблюде услышал имя и резко остановил животное.
– Ты знаешь Торгаши Честнейшего? – Лицо наездника выражало крайнюю степень заинтересованности.
Стражники мгновенно выстроились в живую стену между ездоком и воронежцем.
– Да, мы познакомились в Рассее… Ну, в Эрэфии. А потом я передавал его послание Мозговскому князю.
– А что стряслось с самим купцом?
Этот человек привык повелевать, отметил Иван, вглядываясь в глаза богача. Немолод, зато энергичен. Волевые черты, не утерянная стать. Ездит один, верхом. Кто же это?
Дембель с нарочитой рассеянностью махнул на охрану:
– У нас на родине принято радушно принимать гостя, а уже потом выспрашивать, не будь я князь Задолья.
Цепкий взор ощупал армейскую форму Ивана, наездник сделал какие-то выводы и представился:
– Хаким аль-Муталиб, шахской милостью визирь. Будь моим гостем.
Представившись, Иван с благодарностью принял приглашение. Он раздвинул плечом притихших охранников и пошел рядом с верблюдом визиря. Приходилось следовать правилам восточной игры: будь почтительным, красноречивым и терпи всячески подчеркиваемое неравенство. Единственное, чего не мог понять дембель, как же такой важный в государстве человек ездит один? Старшой задал этот вопрос и услышал негромкий смех:
– Ты тоже, князь, без свиты странствуешь.
Врать мудрецу – последнее дело, Иван сказал честно:
– Я князь без княжества, уважаемый Хаким аль-Муталиб, а вы стоите у трона великого правителя.
– Истинно так. Но тогда кому я, кроме него, нужен? – Визирь сделал жест, словно закрывающий тему.
Емельянов-старший стал глазеть по сторонам. Хусейнобад оказался городом контрастов. Целые кварталы убогих мазанок сменялись крепкими домами с дворами, обнесенными высокими каменными заборами. Впереди сверкал белоснежный дворец шаха, зеленели запретные для простолюдинов сады. Чем ближе к дворцу, тем роскошнее дома. У входов в такие жилища скучали наемники-охранники. Картина напомнила Ивану Дверское княжество с его Мухаилом Гадцевым сыном. Затем возникла мысль, что во всех древних городах одно и то же – чем ближе к центру, тем помпезнее. Впрочем, будто сейчас по-другому.
Прохожих почти не было. Изредка в боковых улочках дембель примечал женщин, семенящих с кувшинами на плечах. Некоторые носили паранджу, другие просто покрывали голову платками. Мужчины ходили в халатах, правда, слуги, таскавшие корзины со снедью, довольствовались широкими штанами.
Здешняя жара должна была доконать Ивана, но армейская форма чудесным образом холодила тело. «А что? – подумал воронежец. – Если она от удара защищает, то почему бы и не от зноя?»
Меж тем визирь и его гость добрались до дворца. Ребята у ворот выглядели значительно круче городских стражников, но Хаким сделал легкий кивок, и суровые мулаты потеряли интерес к Старшому.
Проследовав за верблюдом визиря по мозаичной дорожке через практически райский сад, дембель очутился у изящного крыльца. Испуганные жирные павлины с изрядной ленцой уковыляли куда-то за угол. Слуга усадил верблюда на колени, и Хаким спустился наземь.
Конечно, советник шаха прибыл к одному из второстепенных входов, но и он поражал роскошью. Над дверью потрудились искусные резчики, и теперь можно было долго рассматривать сюжетцы из животного мира. Свод сладили камнетесы, облицовку стен выполнили из благородного мрамора.
Внутри роскошь зашкаливала за все возможные пределы. Ковры, золото, изящные вазы, немного мебели из красного и черного дерева… Все это чудесным образом не превращалось в склад ценностей, а создавало некую общность, своеобразный экзотический стиль «восточный олигарх».
Хозяин и гость омыли руки благоуханной водой, сели на ковры возле низкого столика, оперлись на покрытые тонкой вышивкой подушки. Визирь принялся угощать Старшого диковинными персиянскими яствами и красным вином. Больше всего Ивану понравился шербет, поданный после «серьезной» пищи.
За время трапезы дембель не торопясь рассказал о встрече с Торгаши-Керимом, совместном путешествии в Мозгву и ловушке, в которую угодил купец в Крупном Оптовище. Закончил парень тем, как они с Егором передали шахское послание Юрию Близорукому.
Хаким внимал гостю, лишь изредка уточняя детали. Потом произнес:
– Если твоими устами говорила правда, а я вижу, что ты не лжешь, то нужно возблагодарить небо, которое послало бедному Торгаши таких спутников. Воля Исмаил-шаха, да продлятся его годы обильно, достигла ушей Джурусса. Об этом будет доложено повелителю. Тебя вознаградят. Чего бы ты хотел?
– Мне ничего не нужно, только перо жар-птицы, – радостно сказал Иван.
Глаза визиря округлились.
– О! Нынешняя юность надувает паруса неоправданного стяжательства! Ты просишь много. Не знаю, возможно, излечи кто бедного принца, тому бы и позволили… Нет, я вижу, ты просто не разумеешь, чего просишь.
«На кой черт я сюда перся?» – подавленно спросил себя Емельянов-старший и вдруг вспомнил историю сына Исмаила. Затеплилась надежда.
– Торгаши-Керим рассказывал про диковину, которая захватила разум принца Кара-Аббаса.
– Не Кара-Аббаса, а Бара-Аббаса, – поправил визирь. – Воистину белый шакал Терминарий совершил преступную подлость. Возмездие, вот что его ожидает.
– Это как бы ваши терки, – отмахнулся Иван. – Я могу попробовать вылечить принца.
Хаким аль-Муталиб откинулся на подушки, выпил немного вина из пиалы, отер несуществующие усы. Сейчас он имел вид мудрого кота, отдыхающего в пору сытости.
– Послушай, чужестранец. Пастух не чинит сапог, а сапожник не повелевает войсками. Мужчина не рожает, женщина не властвует народами. Лягушка не летает, цапля не плавает у морского дна. Ты назвался князем. Какой же ты лекарь?
– А ему не нужен врач! – заверил дембель. – Все проще.
– Ты колдун?
– Нет.
– Тогда не губи себя, оставь праздные речи об излечении бедного Бара-Аббаса.
Парню стало странно.
– Так попытка же не пытка…
– Хм, не в этом случае. Наш сиятельный повелитель принял стольких шарлатанов и лжеврачевателей, что теперь у соискателя на должность придворного целителя есть лишь две дороги: либо в чертоги уважения и богатства, либо на плаху палача Масрура. Посмотрим лучше на танцовщиц.
Хозяин хлопнул в ладоши, и в комнату вбежали три стройные девушки с музыкантом. Неприметный мужичок принялся лихо терзать некий неизвестный Ивану струнный инструмент, а танцовщицы подарили пирующим несколько зажигательных минут. Гибкость и красота девушек, звон поясов, увешанных монетами, мелькание рук и порхание прозрачных платков отвлекли дембеля.
– Танец живота, однако, – произнес он, поедая взглядом ловких очаровашек.
– Гостью угодно танец живота! – резко проговорил визирь.
Девушки упорхнули, уступив место не очень молодой тете. Тетя была отнюдь не худенькой. Удивленный парень даже подосадовал, что его слова не так истолковали. Но танцовщица начала вытворять животом невообразимые вензеля, при этом она не потеряла ритма музыки, притопывала, поводила плечами, а утроба, воспитанная годами тренировок, сжималась, распускалась, гуляла причудливыми волнами. Может быть, это было за гранью чувства прекрасного, но поражало. Тем не менее воронежец вернулся к проблемам.
«Не, мне без головы возвращаться нельзя, – подумал Старшой, – но и без пера тоже».
– А можно хотя бы посмотреть на принца-то? – спросил он.
Хаким промолчал, и Иван стал подбирать аргументы:
– Ясно, что нельзя. Но у нас говорят: если сильно хочется, то можно. Ну неужели визирь, нашедший лекаря, не достоин уважения? Я просто проверю свою догадку. А?
– Ложись спать, князь. Утром поговорим.
Лицо шахского мудреца было непроницаемым, дембелю оставалось лишь надеяться, что его доводы возымеют хоть какой-нибудь эффект.
Блаженно растянувшись на мягкой перине, парень строил планы: «Если не удастся вылечить принца, придется заняться банальным воровством. Болтаться ночью по незнакомому дворцу? Сомнительно. Я же не ниндзя какой-нибудь… Эх, сюда бы Зарубу Лютозара. Этот, кажется, везде пролез бы. А птичку наверняка охраняют, раз простое упоминание так напрягло Хакима. Странно». Постепенно мысли разбежались, перепутались, и дембель заснул.
Иван, разумеется, не догадывался, да ему и не нужно было, что визирь шаха Исмаила находился в постоянной подковерной борьбе с другими вельможами. Хотя за последние годы он укрепился на почти недосягаемых высотах, интриги обострились – подросло новое поколение царедворцев. К тому же Хакиму нравился юный Бара-Аббас. Просто по-человечески. Наследником все равно считался Кара-Аббас.
Молодой чужестранец чем-то расположил визиря к себе. В основном тем, что специальный магический кулон, висевший на шее Хакима, нагрелся всего раз. Это означало одно: задольский князь честен во всем, кроме собственного чина. Никакой он не князь. Хотя все государства начинались с удачливых проходимцев, рассудил персиянец. А честный проходимец – редкость.
Поэтому часа в три ночи Ивана разбудили и привели к визирю.
– Пойдем, – сказал тот и пошел в покои младшего сына шаха.
Стража послушно расступалась перед главным слугой Исмаила, и вскоре Хаким привел Емельянова-старшего в огромную спальню.
«Упаковано по высшему разряду», – оценил местную обстановочку Иван.
За пуфиками, вуалями, пестрыми коврами, заваленными дорогим оружием, он не сразу заметил принца, полулежащего у дальней стены. Шахский сын покоился на атласных подушках, сжимая в руках небольшую серую коробочку. К ней был прикован остекленевший взгляд бедняги. А сам малый производил приятное впечатление. Худой только, аж мослы из-под кожи синеют. Купец, кажется, говорил, что местные маги еле-еле поддерживают в теле младшего наследника Персиянии остатки жизни.
Изредка впалые глаза Бара-Аббаса оживали, начинали метаться, а побелевшие от напряжения пальцы давили кнопки устройства. Подойдя поближе, Старшой убедился, что описанный Торгаши-Керимом «кристалл в серой оправе» есть не что иное, как переносная компьютерная игра с экранчиком.
Что ж, еще один блудный предмет из нашего мира.
Дембель, не обращая внимания на женщин-служанок и стражников с визирем, подсел к молодому персиянцу. Экран был пуст. А Бара-Аббас что-то там видел. Магия неместных вещей отличалась буйным разнообразием, но Иван полагал себя компетентным товарищем. Как-никак, газета, потом радиоприемник… Опыт-то есть. А тут – растерялся, уставившись в погасший прямоугольник игры.
Чем дольше вглядывался Старшой, тем светлее становилось жидкокристаллическое поле. Наконец парень узрел фигурку, бегущую по коридорчику. Герой игры перепрыгнул провал в полу, а палец Бара-Аббаса даже не дернулся. С потока упали какие-то предметы, Иван не смог разглядеть – подвел угол обзора. Пришлось придвинуться к принцу ближе.
Теперь фигурка стала отчетливой, герой в шальварах и чалме был вполне узнаваемым. На его пути возник здоровый, хоть и рыхловатый стражник в красном одеянии. Пузатый метнул пару кинжалов, потом изготовил к бою кривую саблю.
Мгновенно завязалась схватка. Герою было нелегко. Герой находился на грани истощения жизненных сил. Когда размен сабельными ударами достиг практически неразличимой глазом стадии, Старшой сделал три открытия.
Во-первых, в критической ситуации пальцы Бара-Аббаса задергались-таки.
Читать бесплатно другие книги:
