Сила басурманская Панарин Сергей
– Послы великого шаха персиянского Исмаила, – без рюшей отрекомендовался Неслух.
– Слазьте с животных, пожалуйста. А то они тут все зас… застучат копытами, – процедил красный встречающий. – Ждите.
Он хлопнул в ладоши и скрылся за дверью. Из-за терема выбежали слуги. Они приняли у близнецов и книжника лошадей да ослика.
Минут через десять на крыльце нарисовался мужик в желтом. Этот был худым и долговязым, а цвет его кожи навевал неприятные ассоциации с гепатитом.
– Не стоим истуканами, гости долгожданные, поднимаемся сюда, – изрек он противным фальцетом. – Князь изволит принять вас незамедлительно. Ждите.
Желтый смылся, оставив послов куковать на крыльце.
Егор переложил резной ларец из левой руки в правую и застыл, как выключенный робот-разрушитель. Неслух смиренно стоял, перекатываясь с носка на пятку и обратно. Темпераментный Иван принялся прохаживаться по мозаичной площадке.
Спустя четверть часа дверь распахнулась и на пороге появился распорядитель в зеленом. Вопреки ожиданиям, лицо его было нормального розового цвета. Да и сам он выглядел обыкновенно, правда, держался как человек, знающий себе цену. Манера видна сразу.
– Здравствуйте, уважаемые, нечаянно нагрянувшие послы, – дикторским голосом обратился к визитерам зеленый. – Прошу следовать за мной и посрамлять громкость.
– Че? – выдохнул Егор.
– Заткнись, – то ли пояснил, то ли велел Иван.
Они проследовали за распорядителем в княжьи палаты. Здесь было богато, а то и роскошно. Только слишком уж эклектично: персиянские ковры соседствовали с костяными поделками с Черного континента, кидайский фарфор перемежался медной посудой закатных стран, стены были увешаны оружием и прочим доспехом совершенно разных стилей и народов. Если у князя была телепередача «Поле чудес», то ее музей выглядел бы именно так.
В большом зале, где позолота носила характер чрезмерной, а драгоценные ткани были навалены в чрезвычайном беспорядке, возвышался трон Юрия. Сам князь сидел на алой подушке, а рядом с ним стояли суровый воевода и мудрый советник. Причем оба были широки в плечах, статны, хоть и седы. Князь Близорукий прищурился, отчего его круглое лицо сделалось монгольским, поправил на голове приплюснутую соболью шапку, расправил широкие рукава дорогущего кафтана, расшитого жемчугами, и приготовился слушать.
– Исполать тебе, великий княже, – поклонился Неслух. – Ныне принужден обстоятельствами говорить не как твой верный слуга, а как сопроводитель послов иноземных.
– А то, что имело место в Торчке-на-Дыму, ты видел или в Персиянии испытывал прохладу вод и сладость плодово-овощную? – проговорил Юрий слегка в нос.
– Свидетельствовал событиям страшным и жизнь нашу на долгий срок предопределяющим. Видел подвиг сих двух витязей, оборонивших землю рассейскую от черного зла. Слы…
– Погоди, Неслух, рассказывать, что ты там слышал, – скаламбурил князь. – Если это персиянские послы, то не выходит ли, что Эрэфия спасена исключительно их стараниями? Нешто в нашей земле не осталось богатырей?
– Так они наши, наши, князь-надежа! – горячо затараторил книжник. – Рассеяне.
– И обратно погоди, летописец. – Близорукий нахмурился, поднялся с трона.
Перед близнецами предстал невысокий полный человек с трепещущими ноздрями, который то сжимал, то разжимал кулаки. Губы князя шевелились, и Иван решил, что он считает, чтобы успокоиться.
– Я тя в письмоблюды разжалую, – тихо пообещал Юрий Неслуху, садясь. – Толкуй внятно, не запутывай концов.
– Не вели казнить, вели разъяснение преподнесть, – начал книжник и обстоятельно поведал о братьях Емельяновых, о нападении мешочников на купца Торгаши-Керима да о Крупном Оптовище.
Князь помолчал, теребя себя за мочку правого уха, затем изрек:
– Эти коты в мешках совсем оборзели. Тут от нечисти некуда деваться, так и люди туды ж, лиходействуют бессовестно, – и обернулся на воеводу.
– Ищем, княже. Разбойники, известные как холщовые коты, будут схвачены, казнены и наказаны, – заверил ратник.
– Что он мелет? – теперь Юрий апеллировал к мудрецу.
Седовласый советник негромко, но внушительно сказал:
– Человеку меча свойственна недостаточная гибкость языка, великий князь. Главное здесь тщание и рвение, кои присущи нашей дружине, они заменяют ей сообразительность и утонченность. Впрочем, я бы сделал так…
– Ладно, позже, – отмахнулся Близорукий. – Подарки привезли?
– Целый воз, – коротко ответил Иван.
– Куда ж я их… – Юрий стал беспомощно озираться, будто присматривал место для даров прямо здесь, в тронном зале. – Ладно, в хлеву постоят. Грамоты гоните.
Егор передал князю ларец. Юрий взломал печати, развернул один из пергаментов. Зашевелил губами, чуть ли не потея от натуги интеллекта. Затем сдался:
– Эй, Гриня! Гришка!
В зал вошел зеленый распорядитель.
– Что ты плывешь, аки ладья? – раздраженно сказал князь. – Шибче. Огласи!
Зеленый взял пергамент и громко зачитал:
– Ассалям аллейкум, падишахши Джурусс Тут-рука-паша! Калям-халям джамиляй касым илрахман…
– Тпру! – оборвал князь. – Так и я могу. А по-нашенски?
Распорядитель взял из рук повелителя Мозгвы второй пергамент, откашлялся и снова принялся декламировать фирменным дикторским голосом:
– Здравствовать тебе, князь Юрий Близорукий! Пишет тебе любящий брат по власти и владыка всех персиян Исмаил из солнечного Хусейнобада, да продлятся мои годы не меньше, чем твои, а твои пусть будут нескончаемы, как волосы моей самой пышноволосой наложницы Зухры, чья джасмыгюль велика и упруга, как боевой барабан кочевника, а люляки пленительны и округлы, будто дыни. Желаю тебе таких же наложниц с прекрасными джасмыгюлями и люляками.
Здесь все несколько озадачились, а воевода позволил себе короткое ржание, присущее военным всех времен и народов. Зеленый продолжил:
– Вождь проклятого латунского ордена, этот ядовитый змей, жалящий сердце твое и терзающий мое, попрал все границы приличного и ступил на скользкую дорогу беспринципности. О, мне известны притязания латунцев, да покарает их небо, на твои земли и на земли твоих соседей. Досаждали они и нам, мирным персиянцам. Но их закованные в броню шакалы были прогнаны из моего шахства, словно поганые шелудивые псы хозяйской метлой народного негодования. И предводитель их ордена, Терминарий, да станет его имя обозначением бездушного истукана и лютого убийцы, прислал вестников мира. Широта моей души неохватна, как неохватна джасмыгюль моей Зухры. Я поверил коварному дэву[5] в людском обличии. Среди даров оказался адский предмет, зачаровавший моего младшего сына Бара-Аббаса… Но у меня есть и старший – Кара-Аббас! А у тебя есть дочь его лет – несравненная Рогнеда. Пусть мой посол будет сватом. У вас товар, а у нас купец.
– Не доехал ваш купец, заторговался, – едко прокомментировал князь. – Читай-читай.
– Семейный союз да заложит и военное соратничество! Объединенным светлым воинством задушим коварного западного змия! Равный равному, брат брату, отец отцу, искренне твой, Исмаил. Жду ответа, как соловей лета.
Юрий хлопнул себя по коленям, с шумом выдохнул:
– Ну, парняги! Ну, привезли неприятностей на мою эту… джасмыгюль! Нет, Рогнеду-то выдать можно…
– Что?!! – раздался звонкий девичий голос. – Меня за какого-то Карабаса?!
Из-под груды отрезов выскочила девушка. Близнецы загляделись. Густые бровки изогнулись в две почти мефистофельские галочки. Зеленые глаза чуть ли не светились от гнева. Милый носик морщился, рот был полуоткрыт («Губки-то какие», – мелькнула мысль у Егора), щеки румянились. Фигурка была просто блеск.
– Доколе дела государственные подслушивать будешь, девка? – грозно вопросил князь-отец и ударил кулаком по резному подлокотнику трона.
– Подслушивать? Да покуда не разрешишь слушать, – парировала бойкая Рогнеда.
Она тряхнула головой, и за спиной промелькнула толстая каштановая косища длиной пониже пояса. Старшой, которому, как и брату, понравились идеальные «джасмыгюль» и «люляки» княжны, обтянутые изящным сарафаном, буквально растаял от косы. Была у него тайная страсть к длинноволосым девицам. В наше-то время они все норовят постричься короче парней.
– Пред тобою два великих воина, а ты про какого-то Ослоила из Музейнограда и его сынков басурманских! – развила успех непокорная дочь. – Ребята, миленькие, ужель вы самого Злебога видели?
– Самого нет, княжна, – улыбнулся Иван. – А вот его полчища – сколько угодно. Правда, братан?
– А?.. Да… Да-да, – закивал буйной головой широкоплечий Егор.
Тем временем Юрий обратился к воеводе и советнику:
– Вы видали, други, какова гусыня? Отца родного ни во что не ставит!
– Осмелюсь напомнить, княженке Рогнедушке семнадцать весен, – тихо проговорил советник. – Я неоднократно предлагал тебе усадить ее по правую руку. Пусть набирается опыта напрямую, а не через пыльные тряпки. – И добавил еще тише: – Посидит, мигом заскучает, сама сбежит.
– Смута в родном доме, – всплеснул руками князь. – Эй, нерадивая! Быть посему, причем с завтрема. А сейчас изыди.
Девушка задрала носик и удалилась, подарив близнецам на прощание долгий заинтересованный взгляд.
– И вы тоже ступайте. – Юрий Близорукий махнул Емельяновым и Неслуху. – Вечером за пиром ужинным дотолкуем.
– Нам бы… – заикнулся было Иван о деле, на которое их послал Карачун, только князь издал то ли рычащий, то ли хрипящий звук, дескать, нишкните, а то рассержусь.
Послы зашагали к выходу из зала, им в спину прилетела тихая реплика Юрия:
– Думал, персиянцы прибыли, а тут вот как… Неловко. А котов холщовых вы мне изведите!
– Почему коты? – спросил за дверью Егор.
– Ну, я тоже о котах подумал, когда увидел улепетывавших от тебя разбойников, – ответил Иван. – Знаешь, углы этих холщовых мешков будто уши торчали.
– Именно так, – подтвердил летописец.
В коридоре путешественников встретил все тот же зеленый распорядитель:
– Уважаемые гости князя! Существующий у нас уклад дворцового служения требует, чтобы сейчас вместо меня разговаривал человек в красном, затем в желтом, а потом вступил бы и я. Опыт подсказывает, что господа гости не любят ждать. Если же мы станем уклоняться от исполнения заведенного порядка, то над нами нависнет угроза справедливого наказания. Делая вам добро, мы стяжаем зло. Ничто не притупляет страх хозяйской расправы, как звонкие желтые кругляшки в количестве от десяти и выше.
– Он че, взятку вымогает?! – протянул Егор.
– Есть у меня пара альтернативных вариантов. Фантастических. – Иван пристально разглядывал мздоимца.
Зеленый поморщился:
– Пять монет.
– Побойся Прави, Влесослав, – подал голос книжник. – Я же мозгвич. Все расценки знаю. Монета с человека. А с меня ты ничего не получишь. Будешь упрямиться, я тебя в летописи помяну как самого жадного и тупого слугу Юрия нашего Близорукого. А могу и иначе… По-доброму.
– Последний путь наиболее утешителен, – нейтральным тоном ответил зеленый.
– В таком разе веди нас, куда велено, а я пропишу тебя в веках.
Щуплый распорядитель так обрадовался, что чуть не потерял привычной вышколенности. Быстро справившись с привалившим счастьем, зеленый отвел троицу в гостевые покои и растворился в коридорах мозговской власти.
– Скромно, но чистенько, – процитировал анекдот Егор, обозревая комнату.
Серый сводчатый потолок, выбеленные стены, кровати, пара сундуков, стол с лавками, печь, несколько масляных светильников. Окна «застеклены» полупрозрачной слюдяной пленкой.
– Да, жить можно. – Иван плюхнулся на кровать.
Неслух-летописец тут же оккупировал стол, и вскоре зашуршали бумаги, зацарапало перо по пергаменту…
Вечером все тот же зеленый распорядитель препроводил гостей на княжий пир.
В большой шумной зале стоял длинный стол, во главе которого сидел Юрий Близорукий с дочкой и советниками, близ них располагались на скамьях нерядовые дружинники, затем бояре, и совсем уж на выселках – купцы.
Братья мигом заметили, что столешница слегка прогнулась от яств и бочонков с выпивкой. Блюд было навалом, причем если икра, то корытами, если дичь, то косяками, если кабан, то здоровенный, как теленок. В душном воздухе витали соблазнительные запахи.
– Фига се! – выдохнул Егор. – Это каждый вечер так?
Зеленый усмехнулся:
– Не совсем. Просто нынче праздник. Мы завершили прокладку околесного тракта.
– Чего-чего? – не расслышал из-за гула пирующих Емельянов-младший.
– Мозговского околесного тракта, сокращено – МОТа! – почти проорал распорядитель. – Теперь каждый может мотаться окрест Мозгвы. Ну и денег из казны промотали, мое вам почтение.
На беду провожатого, когда он говорил последнее предложение, встал князь, и гул голосов мгновенно стих. Поэтому слова о промотанных деньгах были услышаны всеми.
Зеленый позеленел:
– Я, князь-батюшка, это… про Легендоград… Я…
– И что там, в Легендограде? – резко спросил Юрий Близорукий.
– Дык… – Распорядитель ловил ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. – У них совсем не как у нас! У нас-то – ух! А у них куда? Или вот еще тогда… И если бы не ты, князь-опора!.. А Легендоград – это не то место, где могло бы что-то такое, навроде нашего… Слава князю Юрию-батюшке! Слава Мозгве-матушке!!!
Пирующие были вынуждены поддержать оратора криком и сдвинуть кружки.
– Ох, ты и хлюст! А уж говоришь как прирожденный правитель. Ни пса не ясно, но внушает, – уже без злобы сказал Близорукий, поставив кружку на стол. – Ладно, рассаживай послов и пропади с глаз, пока еще чего не ляпнул.
Емельяновым и Неслуху отвели места недалеко от князя, среди дружинников. Летописец уселся ближе к Юрию, а братья-дембеля попали в компанию усатых разгоряченных дядек в кольчугах. Ратники вели геройский разговор, похваляясь кто собственной удалью, кто подвигами возглавляемой им сотни. Когда меж ними появились одетые в российскую армейскую форму близнецы, бойцы проявили к ним немалый интерес. Особенно к богатырю Егору. На его фоне любой дружинник Близорукого выглядел несколько щупловато.
– Родит земля-то Эрэфии еще… – протянул кто то.
– Откуда путь держали? – спросил ближний к Емельянову-младшему витязь.
– Из Крупного Оптовища, – беспечно ответил Егор.
Ратники вылупились на него, как на сумасшедшего:
– Нешто оттуда можно сбежать?
– Мы с братом еще не такое вытворяли, – сказал Иван.
Тут беседа и сникла. Диковинные богатыри вызывали и недоверие, и опасение. Братья воспользовались моментом – принялись за еду. Неслух-летописец что-то увлеченно рассказывал князю, не забывая закидывать в проворный рот разную снедь.
Тем временем на площадку перед столом выкатились-выскочили два скомороха. Ряжены были смешно – в сшитые из лоскутов одежды, пародирующие боярские. На головах – аляповатые колпаки, намек на боярские же высокие шапки.
Гибкий парнишка повыше ростом закричал, перекрывая гудящий пир:
– Здравствуй, люд праздный! Здравствуй, князь прекрасный! Вот и мы прибыли, на подъем легки. У нас две беды – дороги да дураки. Сейчас мы расскажем, как по первой беде к вам шла вторая! Давай, Нафаня!
Пухлый и низкорослый балалаечник вжарил:
- Ехали мы громко, ехали мы тихо,
- По пути нам встренулось Лихо.
- Лихо Одноглазое, испугался сразу я,
- Здоровое, зараза, хучь без второго глаза…
Из-за ломаного ритма и беспорядочной рифмовки Иван решил, что песня слагается прямо здесь, в режиме импровизации. Потешник задавал себе простенькую мелодию на балалайке и бойко стрелял куплетами примерно с минуту. Этот своеобразный рассейский рэп закончился так:
- Я-тко перетрухнул, а Сивояр смикитил:
- Руки вытер, Лиху глаз поднатянул…
- Куда? А то вы не догадались!
- Все, подайте копейку. Мы старались!
Второй скоморох каждое слово балалаечника сопровождал пошленькой пантомимой. После иллюстрации акта победы над Одноглазым Лихом непритязательная мозговская публика оглушительно захохотала. К ногам шутов посыпались куски еды и монеты. Ничуть не стесняясь, Нафаня и Сивояр собрали выручку и испарились.
Князь велел слегка пересесть. Теперь близнецы оказались рядом с ним. Иван стал ответ держать, а Егор смотрел на красавицу-княжну и краснел.
– Ладно, сказывай, какая нужда привела двух знаменитых воинов в мое княжество, – степенно промолвил Юрий Близорукий, блаженно развалившись в кресле.
– По поручению Карачуна ищем разные вещи, – погнал с места в карьер Старшой. – В твоем княжестве, говорят, есть особый золотой ключ.
– Карачун, значит… – Князь погладил тугой живот. – Больно много в Торчке-на-Дыму ведунам воли дали. У меня они все вот где.
Перед носом Ивана помаячил толстый кулак.
Юрий отпил из грубого, зато обильно утыканного драгоценными камнями кубка и продолжил:
– Слыхал, про кого дураки ряженые пели?
– Ну, про Лихо Одноглазое.
– Вот именно. Оно лиходействует, а они про него потешки слагают. Мне отнюдь не до веселья, ведь Лихо разоряет западные пределы наших земель. Поступим, как предки завели. Вы с Егором одолеете одноглазую нечисть, это денек работы, не больше, а я отплачу вам искомым ключиком.
Старшому не понравилась идея Близорукого. Слишком пустячно выглядит… Дембель показал на дружинников:
– Неужели некого послать? Или у тебя дружина слабая?
Князь заиграл желваками, потом решил говорить начистоту:
– Посылал. И одного витязя, и троих, и отряд. Никто не вернулся. Чтобы Лихо одолеть, доблести и силы недостаточно. А вы, коли Неслух не врет, как раз умельцы против потусторонней гадины ратиться. Или боязно?
«Е-мое! – мысленно воскликнул парень. – На слабо2 берет! Дипломат…»
– Мы с братом не простачки. Естественно, боязно. Других заданий нету?
Юрий покачал головой.
– Минутку. – Иван быстро ввел брата в суть сделки, Егор согласился.
– Хорошо, мы беремся, – ответил князю Старшой.
– Вот и славно. – Главный мозгвич встал и поднял кубок над головой. – Братия! Выпьем же за наших гостей Ивана и Егора, посрамителей колдунов и ведьм, змиев и каменных львов, а также самого Злебога. Ныне же сии витязи взялись землю нашу от Лиха Одноглазого очистить!
– Слава! – грянул всеобщий крик, в котором близнецам отчетливо послышались менее громкие возгласы «Глупцы» и «Песец красавцам».
Хмельное пиво побежало по пищеводам, полетела в распахнутые рты икра, утятина да прочие продукты.
Княжна Рогнеда поникла, а Неслух-летописец и вовсе выглядел как на тризне.
Егору было все равно. Иван в который раз поймал себя на ощущении, что вляпался в историю.
Глава пятая,
в коей натянутый лук выпускает стрелу на север, а герои попадают в стопроцентную беду
А. С. Пушкин
- Она тогда ко мне придет,
- Когда весь мир угомонится,
- Когда все доброе ложится,
- И все недоброе встает.
– У-у-уру, уру, уру… – то ли ворчал, то ли пел шаман, долбя в огромный легкий бубен и обходя белый шатер Тандыр-хана.
За камлающим старцем в вывернутой наизнанку медвежьей шубе шествовали два ученика, дымившие тлеющей паклей из нарочных трав. Воняло ужасно. Наверное, чтобы едкий запах долетел до духов, к которым взывал шаман.
Раскатисто бабахал бубен, звенели обереги на руках, поясе и ногах камлателя.
В шатре третьи сутки безвылазно молился великий хан. Точнее, должен был.
На самом же деле Тандыр не утруждал себя разговорами ни с Великим Небом, ни с духами предков. Это дело шаманов. Он крепко думал, обильно ел и пил, а также хорошенько спал. Шум, производимый камлальщиками, не беспокоил хана, ибо в первый же вечер он изобрел… беруши. Два кусочка кошмы в ушах – и порядок.
Конечно, не хватало в компанию какой-нибудь жены или наложницы пособлазнительнее, но тут уж пришлось потерпеть – нельзя разочаровывать подданных, искренне верящих, что вождь беседует с духами.
Тандыр-хан в потустороннее верил, только странной верой. Он полагал Великое Небо слишком занятым, чтобы общаться с людьми, даже такими великими, как он – повелитель степей. Не надеясь на сверхъестественные защиту и вразумление, циничный мангало-тартарин решил обойтись собственным рассудком, без духов.
У духов были иные планы.
В последнюю, третью ночь, когда хан метался в постели, обливаясь потом и постанывая, он очутился где-то в тягучей темноте, где было намного жарче, чем наяву.
Мрак клубился у ног, уползая в бесконечную глубину, и вместе с тем Тандыр (почему-то абсолютно голый) чувствовал, что находится в странной юрте. Входной полог был задернут, но от него так и дышало неимоверным зноем. Даже не зноем – невидимым пламенем. Языки тьмы лизали мокрое и липкое тело мангало-тартарина, опаливая брови, бороду, тонкие косицы.
Различая оттенки здешнего неестественного мрака, Тандыр-хан ощущал чье-то присутствие. За пологом кто-то был. Кто-то могучий и страшный. Наконец сотканный из густой черноты полог зашуршал, откинулся, и вождь степняков узрел еще более темную фигуру.
Сначала Тандыр-хану казалось, что перед ним высокий человек, потом силуэт стремительно расплылся, и в очертаниях угадался то ли дракон, то ли ящер. Степняк моргнул. Вновь человек!
Густая тьма не собиралась замирать. Хан видел, как меняется облик незнакомца. То он становился шире в плечах, то шея неестественно удлинялась и принималась змеиться, то возникал хвост, но мгновением позже Тандыру являлся силуэт большого багатура.
Вслух не было произнесено ни слова, но вождь кочевников услышал обращение страшного визитера:
– Князь степи! Отринь сомнения и выступай против Эрэфии! Я принесу тебе победу.
«Кто ты?» – хотел сказать мангало-тартарин, да не мог разомкнуть потрескавшиеся губы.
Тем не менее на его вопрос ответили:
– Называй меня своим господином.
Если хан мог, он бы рассмеялся.
– Я – сын Вечного Неба, избранный народами властвовать ими!
Черный незнакомец захохотал, и тело Тандыра сотряслось от вселенской дрожи и опалилось еще более страшным жаром.
– Ты – сын дочери хана и безродного пастуха. – Порождение мрака вновь рассмеялось, чувствуя, что ударило в самое больное место ханской биографии. – Да, я знаю все твои тайны. Я не хочу твоей покорности. Мне нужен гордый волк, а не трусливый шакал. Поведи свой народ к победе.
– А тебе это зачем?
Хитрый степняк не понимал интересов черного духа… Шайтана. Да, теперь Тандыр-хан был уверен – перед ним именно Шайтан.
– Месть. Эрэфия должна умыться кровью. Грабь, забирай все. Мне посвяти смерть.
Алчная улыбка тронула пересохшие губы степняка.
– Почему бы и нет?
– И помни. Я тебе помогу.
Неслух-летописец порывался пойти с братьями Емельяновыми за Лихом, но благоразумие победило – негоже книжнику на гиблое дело ходить. Кому велено мурлыкать, не чирикайте.
Наутро после пира братья чувствовали себя великолепно, потому что не злоупотребляли местной брагой, а вот книжник, поговорив с князем, предался пьянству и теперь ощущал себя живым мертвецом.
– Ох, соколики… – проскрипел он, не поднимаясь с постели. – Вчера готов был с вами на подвиг ратный, а нынче хоть в гроб ложись. Вы уж там Лиху Одноглазому задайте. А мне бы водички…
Сердобольный Егор напоил Неслуха из резного ковша ключевой водицей. Летописец слегка ожил.
– Ну, рассказывай, что за Лихо такое и где его искать, – велел Иван.
– Мало о нем известно, – признался книжник. – Раньше считалось, что это такой великан с единственным глазом…
– Циклоп, что ли? – блеснул эрудицией Емельянов-младший.
– Нет. «Це клоп» – так малорассеяне о кусачем насекомом говорят. А вот древнегречневые ученые толкуют о некоем «циклопусе». Ему наше Лихо и есть родня. То есть раньше так думали. Позднее в народе пошла молва о высокой одноглазой женщине с косматыми патлами. Вот тут ближе к истине, потому как от Лиха окромя вреда да сглаза ничего ждать не следует. Видел я старинный манускрипт некоего Фомы, Не Верящего В Прошлое, где он утверждает, что Лихо происходит из далекого государства Сектор Сглаза, на земли которого наслали порчу древние колдуны. С тех пор, дескать, ни сна тому краю, ни покоя… Ты, Егорушка, еще бы мне водички поднес, во рту пересохло.
Ефрейтор Емеля уважил Неслуха, тот перевел дух и продолжил:
– Встреча с Лихом сулит людям горе и неудачу. Под Мозгвой оно завелось примерно год тому назад. Весть о нем принесли три бабы, ходившие по грибы. Видели, мол, чучелу патлатую, пальцем в нас тыкающую да глазом зыркающую. Им-то спервоначалу не поверили, только первая баба заболела сильно, у второй дом погорел, а у третьей скотина стала дохнуть. С тех пор Лиха никто не встретил, но несчастья продолжаются, более того, люди пропадают.
– Ага, вояки вчера признались, что много народу исчезло, – задумчиво кивнул Старшой. – Я беспокоюсь насчет неудачи… Вон, братан у меня и так неудачливее некуда, переживет. А может, и само Лихо об него обломается. А я-то растерять везение не хочу…
– То-то и оно. Способов одолеть одноглазую нечисть я не ведаю. – Неслух потеребил бородку. – Тут нужна сильнейшая волшба. Хотя колдуны, взявшиеся извести Лихо, тоже пропали. Двое или трое. А то и больше. Я же только что из Торчка, а времени прошло немало.
Распрощавшись с бедолагой-летописцем, братья Емельяновы покинули гостевые палаты и вышли из кремля. Сев на поданных слугами лошадей, двинулись в путь.
На площади, которую мозгвичи называли Алой, хотя мощена она была черным булыжником, кипел торг. Вдоволь наглазевшись на ярмарку Большого Оптовища, дембеля без задержек минули громкие, тесные и оглушающие ароматами базарные ряды и отправились на запад.
В узких улочках царила ругань. Здесь, в пробках, стояли телеги. Спешащие всадники старались объехать заторы по обочинам-тротуарам, рискуя задавить пешеходов. Близнецы пристроились за таким торопыгой и через несколько минут выбрались на широкий тракт.
Здесь дело пошло веселее. Мимо проплывали разнородные дома, Егор глазел на людей, преимущественно девок, и вспоминал красавицу Рогнеду.
– Ты гляди, братан! Реклама! – подивился Старшой, показывая в сторону.
Стену одного из высотных зданий украшала надпись: «В Мозгву бресть – последнюю копейку несть. Ростовщик Прижимайло».
На небольшой площади, где толклись горожане, покупающие соления-варения у крестьян, братьев ждал круглый и румяный сюрприз – Колобок. Разумный хлебец выкатился прямо под ноги их лошадей, буркнул: «Смотри, куда прешь!» – и только потом узнал Емельяновых.
– Ах вы, лицемеры предательские! А ну, я вам плюну в глаза бесстыжие! – высоким голоском пискнул каравай и смачно плюнул снизу вверх.
Из ротика вылетели крошки, но до бесстыжих глаз близнецов, естественно, не достали, упали на самого Хлеборобота. От таковой несправедливости он еще сильнее раздухарился. Ловко подпрыгнув выше седла, недаром же на мяч похож, он врезался в живот Егора. Растерявшийся ефрейтор не среагировал на выпад и согнулся от боли.
– Ты чего? – спросил Иван, на всякий случай готовя правую ногу для футбольного удара, хотя понимал: так можно и с коня шлепнуться.
– А куда вы подевались, изменщики? – возопил Колобок.
– Подожди. – Старшой потряс вихром. – Ничего не понимаю. Ведь это же ты куда-то смылся. Сам же говорил: «Я от бабушки ушел, от дедушки… От вас, когда захочу, укачу!» Вот мы и решили, что захотел.
Каравай задумался. Из тельца быстренько вылезла ручонка, почесала макушку. Отрастив вторую руку и пару ножек, хлебный трансформер нехотя произнес:
– Ну, ладно, ладно. Допустим. Меня мнимый слепец ножом проткнул и запер, а вы и рады забыть друга старого, помощника ценного, сироту круглую… – Волшебное дитя покойных Сусекских-Скреби жалобно захныкало. – Меня крысы чуть не сожрали!
– Откуда нам знать было про слепца-то? – проныл Егор, восстановив дыхание.
– И на что разум человеку даден? – будто бы про себя принялся рассуждать каравай, оставив намеки на плач. – Агнцы сущие… Ладно, в Эрэфии с дурачков спросу не бывает. Прощаю вас, горемык.
– Как же ты освободился? – поинтересовался Иван.
– Вестимо как. Я ж ото всех уйти могу.
Парни рассмеялись.
– Искали хотя бы немножко-то? – все еще дуясь, спросил Колобок.
– Да, конечно! – горячо заверил его Старшой.
Хлебец недоверчиво хмыкнул и посмотрел на Егора:
– Так дело было?
– Ну, на самом деле… мы… – Увалень почесал макушку
Иван процедил сквозь зубы:
– Знаешь передачу «Самый умный»? Так вот, ты, наоборот, самый честный.
Читать бесплатно другие книги:
